Не знаю, сколько я так брела…

Ураган постепенно переходил в обычный слякотный и ветреный дождь со снегом, плюс немного порывов со шквалами…

Стало прохладно…

Лес в округе был начисто переломан ураганом. Прямо жуть. Остатки урагана, хлеставшие мне дождем в спину словно бичи, срывали с деревьев последние фиговые листочки, оставляя стволы совершенно обнаженными. Я прислушалась к этой мысли. Как стихи.

Я поэт! — решила я.

Но все-таки, кто я в действительности? Чудесная версия, что я — это "бедное, бедное прекрасное дитя", "беззащитное сердце", "несчастная девочка, чистая и любящая", как ни хотелось бы мне верить в нее больше всего, как не было это так трогательно и приятно мне, как каждой женщине, разлетелась вдрызг.

Способность хладнокровно убить маленьким камешком бойца профессионала, мой бег в бездну, профессиональная реакция убийцы, бешеное наслаждение ураганом не вязалось с хорошей девочкой. А уж то, как я вела себя, абсолютно наплевав на необычность ситуации и опасность, обнаружив, что ураган может нести меня, вместо того, чтоб плакать, смирно умирать себе и жаловаться богу, как это бы сделала "милая девочка", вообще навевало на меня грустные подозрения. Может у нас семейный бизнес. Мама убийца, папа зверь, жених чудовище?

Но, Боже, как мне хотелось верить в эту душещипательную сказку!!! Быть беззащитным ребенком, защищать которого с радостью бросится первый же рыцарь, закутывающий дрожащую меня в теплый плащ!!! А я буду только трогательно смотреть на него оленьими глазами. Воображение не на шутку разыгралось. Как хотелось бы быть такой!!! Есть же такие счастливицы!!! Но милая девочка, с снисходительным презрением убившая вооруженного тэйвонту голыми руками была поистине чудовищем.

Стоп. А может быть, это говорили даже не обо мне? Может тэйвонтуэ и была той несчастной, "с по-детски непоколебимой надеждой бросившаяся навстречу" мне, а я ее взяла и приложила? Ку-ку… И бедная сумасшедшая девочка тэйвонтуэ ту-ту… Как? Хороша? Но что-то помешало мне принять эту версию. Арбалетные стрелы как-то не вязались с детской надеждой.

Вечно этот противный интеллект все нарушит!

И тут совершенно здравая мысль, как мне показалось, поразила меня. Я аж распрямилась от радости. Может, ничего этого не было?! Может, все это был бред сумасшедшей? А есть откуда-то сбежавшая несчастная девочка, которая все еще бредит, бедная, съежившаяся под ветром, вымазюканная в грязи, как слепой котенок трогательно тыкается во все, не в силах даже сообразить кто она…

Я даже приободрилась от этой мысли, автоматически оправив форму и выскочивший при падении кинжал. Мелькнула мысль, что надо будет потренироваться вынимать оружие и привыкнуть к немного странному расположению гнезд метательных ножей.

Не привыкнув откладывать исполнение своих приказов в долгий ящик, иначе я уже давно бы уже отправилась прямиком к боссу, я принялась тренироваться прямо на ходу. Короткими, четкими движениями вгоняя клинки в находившееся на моем пути деревья, бросая прямо из формы одним движением руки, без специального замаха.

Чеканная молниеносность мгновенно сменяющихся поз, словно я двигалась короткими невидимыми рывками, фиксируя только конечное положение окончания броска, согрели меня. Я вошла в ритм, словно в танец позиций, и минут двадцать, двигаясь вперед и вырывая из деревьев ножи такими же невидимыми движениями, тренировала себя, привыкая к одежде и расположению чужого оружия, учась вкладывать и доставать его совершенно бессознательно. Нужно было добиться нормального состояния, когда ты просто бросаешь, абсолютно не задумываясь, где оно у тебя лежит просто при простом осознании цели. Все остальное — выемка клинка из гнезда формы, то, где это гнездо находится, просто не должно для меня существовать. Я ведь даже не отдаю себе приказов.

Это нонсенс. Я просто вижу конкретное решение ситуации, и это значит, что я уже нанесла удар. И враг мертв… Все остальное словно свернулось внутри. Я не думаю, когда кушаю — я ем.

Даже читая книгу и механически беря ягоды из вазочки, мы ведь не рассуждаем, когда ягоды кушаем. Просто увидел, взял и съел. И точка… Это чувство вне сознания внутри, достаточно увидеть вазочку… А кто много рассуждает, тот голоден.

Училась я быстро, и скоро форма села на мне как своя. Своя вторая кожа, естественно. Оружие стало просто моим телом, продолжением моего тела и сознания, которым я пользовалась совершенно бессознательно, как руками. Какая в сущности разница — пронизывают ли нервы в принципе такую же глупую и тупую клеточную плоть, или же сознание охватывает это явление и предмет, вместив его в себя — и там и там работают те же мускулы. Просто сложные приемы и схемы поведения стали как бы моими нервами и органами, свернувшись в сознании. Как всегда бывает с навыками сознания — они становятся нашим телом. На которое оно опирается в своем бытии. Это тело может быть совершенно бесконечным. У меня.

Наконец, я пошла к тому дереву в стороне, где остался мой последний клинок. Я положила руку на чудесную рукоятку профессионального клинка. Вогнанный по самую рукоятку броском без замаха точно в той точке, куда я наметила с двадцати метров, он являл собой чудо оружейного искусства. Аж сердце затрепетало. Хотя я в совершенстве разглядела его за то крошечное время, когда бросала, сейчас я просто им залюбовалась. Интересно, где она его достала. В

Аэне? А почему на нем выгравировано ее собственное имя — Нира? Собственный мастер тэйвонту?

И тут до меня дошло. Клинок! Форма! Нира!

Значит… Значит… Не было никакого бреда! Не было беззащитной, кроткой девушки.

Почему-то это ударило меня так, что я чуть снова не поплыла, заледенев душой.

Минуты три я тупо смотрела на эту рукоятку и чуть не заревела в слух — моя душа была разбита! Я никто! Я не хорошая девочка!

Успокоиться я не смогла. Неудивительно. Наверно сказалась усталость последних часов. Нервы мои были как расстроенная гитара. Способная на свои собственные действия и звучащая от каждого звука. Обида на весь мир захватила меня. Меня обманули, так обманули! (Почему-то в этом сладком состоянии я совершенно забыла, что обманула сама себя). Горю моему не было предела. Словно маленькая девочка, которую поманили пряником, а потом отобрали, я отчаянно заревела.

Содрав с себя ненавистную форму, я утопила ее в реке с клинками в качестве грузила, будто избавившись от нее я могла избавиться от себя и вернуть себя к детскому состоянию. Совершенно автоматически отметив ориентиры при этом, так что смогла бы воспользоваться в случае нужды в любой момент. Но это я не заметила.

Я вошла в ледяную, стылую осеннюю воду и добросовестно вымылась от грязи, продолжая плакать. Прежде всего голову, почему-то не обращая внимания на холод. Будто такие разницы температур были ничто для моего закаленного железного тела. Я драяла себя и ревела, размазывая слезы по лицу.

Увидев плывущую по реке связку одежды, зацепившуюся за одно из бревен, очевидно, так всю и сорванную порывом ветра вместе с бельевой веревкой и хорошими прищепками, я хладнокровно переоделась в чужую довольно приличную женскую одежду, словно сорванную с принцессы. И с ненавистью утопила оставшуюся у меня черную рясу.

А потом пошла, куда глаза глядят, потому что не было у меня на земле места, где я была бы милой девочкой, (хотя сейчас, после болезни у меня было худенькое детское тело), а не беспощадным бойцом. Вместо того чтоб обойти встающие препятствия, я, как каждая нормальная женщина, упрямо продиралась сквозь густой кустарник, не разбирая дороги.

А слезы все капали и капали, все катясь по лицу. Я ничего, ничего не видела.

Пока не наткнулась на чью-то громадную грудь, сбив его на землю в своем упрямом движении и плаче.

— Дьявол!!! — выругался чей-то мужской голос, яростно пытаясь остановить меня.

И процедил сквозь зубы, тщетно стараясь удержаться на ногах и удержать меня на месте. — Не могу я вам чем-то помочь, леди!?!