Этот самый корабль повстречался на моем пути снова. По-моему, он где-то у островков залатывал течь, полученную во время бури, вот и получилось. К тому времени ветер уже почти утих, волны были в пределах нормы. Видимо шквал, бывший одним из прощальных приветов урагана, исчерпал себя. Хуже всего — пошел встречный ветер и встречные волны. Хотя скорости и легкости лодчонки с веслом мне пока хватало. С веслом я еще и умудрялась скатываться с больших волн, как с горок.

— Куда идем? — спросила я капитана, подогнав лодку ближе.

Тот назвал город. Я слышала, что он находится в излучине реки, и только.

— А дальше? Опиши мне свой маршрут! — потребовала я. Так можно было выяснить, где и что находится.

Он, на радость, оказался словоохотлив. А может быть приказ тай, почти взрослой тэйвонту, подействовал. Тэйвонту население боялось, а их просьбы выполняло в порядке государственной обязанности. Мягко высказанный приказ, иными словами… Правда, те этим не злоупотребляли.

— Вы, госпожа, куда? — дружелюбно спросил он.

Я кивнула на берег.

Тот кивнул — понял сразу, мол.

— Хотите, подвезу? — осторожно спросил он. — Ветер начинается встречный.

Намучаетесь! Да тут, кстати, одна дама и один маленький джентльмен желали бы выразить свою благодарность, — смутился он. — И я тоже! Это мой внук!

— Э, пустое, — махнула рукой я. — На моем месте каждый поступил также, не задумываясь…

Как бы не так, — мерзко подумала я. — Подавляющее количество местного люда даже не обратило бы внимания на страдания какого-то ребенка, как они ежедневно совершенно спокойно проходят мимо голодных малышей, юных бродяг, проституток, калек. Социальная атрофия совести — диагноз. Подлость, переадресованная строю.

То есть, мол, чего я могу поделать — строй такой. А я хороший. Когда такая переадресация своей подлости и равнодушия становится массовой, это называется строем. А на самом деле они как были подлецами, так и остались. И строй ничего не снимает. К тому же большинство из них горло выцарапает при смене обычаев.

— Я могу высадить вас возле берега, — предложил капитан. — Сейчас мое судно вовсе не "хилая ля-ля-ля скорлупка", просто нас потрепал ураган.

Я заалела. Оказывается, капитан все слышал. Впрочем, что там слышать, если я рявкнула так, что, наверное, уши пообрывались.

Подумав, я согласилась.

— Да, мне надо отоспаться, — сказала я. — Вы разбудите меня?

— Нет вопросов! — отрапортовал капитан.

Подогнав несколькими взмахами весла лодчонку к самому борту, я, подождав волну, ухватилась за борт и легко перекинула через себя ноги с лодчонкой на борт. Даже умудрилась не ударить ее.

Капитан только покачал головой.

— Мне бы таких матросов! — сказал он.

— Кстати, у меня ваше весло, — сказала я. — Надеюсь, вы не будете за это в обиде.

— Да, я заметил. А мы то думали, как оно могло оторваться, ведь оно приковано цепью!

— Никаких проблем! — засмеялась я. — Место крепления скорей всего прогнило…

— Оно, вообще-то, фамильная реликвия, — осторожно сказал капитан. — Им, по преданию, греб сам великий Король.

— О, прошу простить! — сказала я. — То-то, я думаю, почему оно такое неудобное, — я еще раз внимательно разглядела весло.

— Я дам вам самое лучшее из наших весел, — поспешил оправдаться капитан. — У меня как раз есть легенькое, как перышко, как раз словно предназначенное для этой лодочки.

— У меня нечем заплатить, — сказала я. — Нет, впрочем, постойте, — я пошарила по карманам, и в одном месте, там, где мне что-то мешало, нашла большую золотую монету.

Я с облегчением протянула ее ему.

— Да что вы! — оскорбился капитан. — Да чтобы я взял с вас деньги! Да я у вас повек в долгу и рад отплатить хоть чем-то. К тому же весло мне досталось так, случайно, и оно мне не нужно, ибо нет лодчонки, а за эту монету можно купить весь мой груз.

— Если вещь того стоит, какая разница, сколько оно стоит, — философски заметила я. Но монету спрятала. Может пригодится?

— Узнаю тэйвонту, — уважительно сказал капитан.

Я улыбнулась.

Но потом вдруг вспомнила, что монеты там раньше не было. Это я точно помнила, ибо проверила карманы, когда одевала одежду. Я таких ошибок не допускаю. Зато именно там однажды оказалась рука Радома, вызвав у меня ощущения, близкие к теплому сну. Я почувствовала себя одновременно чуть обиженной, что все оказалось не по настоящему. И вместе с тем теплое чувство благодарности шевельнулось во мне к Радому — как нежно и тактично, чтобы не оскорбить меня и не отяготить неискренностью наши отношения и заставить меня быть чем-то обязанным ему, он без слов и просьб вооружил меня деньгами, думая, что я не вспомню, откуда у меня они! А они б ни в коей мере не помешали потерявшейся девочке среди безумного и злого мира.

— Радом… — шепнула я.

— …Да, — шутливо сказал капитан, — по преданию этим веслом может править только наследник великих героев, королевской крови, иначе простой человек погибнет.

Он улыбнулся, словно приглашая посмеяться с ним. Конечно, он улыбался. Какой из шаловливой девчонки тай, ведущей себя так мальчишески, великий Герой? И посмотрел на меня.

Но, внимательно взглянув, вдруг замолк.

— Проходите, пожалуйста, ваша светлость, — поспешно сказал он, униженно кланяясь. — Всегда вам рады…

Я как-то не обратила внимания на это. Мало ли что с людьми случается в холодный вечер.

— Немного устала, — сказала я.

Увидев выделенное мне место, я без задних ног рухнула на него, как была, даже в насквозь промокшем, даже чуточку обледенелом платье после многочасового стояния в холодной воде и на ледяном ветру.

— Ей богу, кто будет будить меня, — убью! — пообещала я и мгновенно провалилась в мертвый, беспробудный сон.

Капитан, как он говорил потом, так и застыл, глядя, как я мгновенно уснула на полуслове, даже с приоткрытым ртом.

— Ну и ну! — сказал он. — Чуточку устала!?!

Сквозь сон я почувствовала, как кто-то нежно взял меня на руки. Я бессознательно, той частью сознания, которая была оставлена стражем, приготовилась убить его, вогнав пальцы в глаза, даже не просыпаясь, как меня остановил знакомый аромат.

— Радом, — сказала я сонно одними губами, и только теснее прижалась к нему, полностью погрузившись в сон на его руках.

Я, кажется, мелко дрожала и была чуть в ознобе…

Я почувствовала, как с меня осторожно сняли мокрую ледяную одежду. А потом тщательно растерли руками все тело. По-моему, ромом. Но я почему-то не обращала на это никакого внимания и беспросветно спала, не желая просыпаться и подыматься из глубокого, тяжелого, сладкого, затягивающего омута сна. Слишком уж я устала…

Только далекой периферией своего сознания я ловила отчасти происходящее и тут же забывала, погружаясь в сон еще глубже.

Я не боялась рук Радома, поскольку они были сейчас скорей отеческие, без задних помыслов. Впрочем, надо сказать честно, я вообще их не боялась. Потом на меня надели сухую, принесенную кем-то одежду. Я так и не проснулась, накинув что-то на голову и подложив руки под нее, чтоб мне не мешали спать.

Впрочем, я не особо гневалась. Движение шершавых рук было скорей приятно и я согласилась оставить их в своем сне. Даже навсегда отныне. Как естественную и хорошую вновь обретенную часть сна. Спать было хорошо и приятно и сну они совсем не мешали. Наоборот, они оказались словно на своем месте, и я была до этого их немного лишена. Мне это даже показалось странным, ведь всю свою юную жизнь я спала сама без них.

Радому пришлось отдавать приказания, так и держа меня спящую, поскольку, когда он собирался отойти, то не тут-то было. Я бессознательно потянулась за ним, не отпуская его от себя, но не просыпаясь. Оказалось, что мои руки намертво железно вцепились в его одежду на груди. И никто не смог их разжать.

— Я ее знаю, — тихо сказал он капитану, видно, объясняя свое поведение. Точнее было бы сказать — мое, и исключительно бесстыдное.

— Счастливчик!

Были быстро отданы какие-то тихие приказания, во время которых меня укачивали на руках, не отходя от меня.

Кто-то возмущался, зачем поворачивать, она же на другой берег плыла…

Мне влили какой-то горькой настойки на спирту, которую я чуть не выплюнула. Но и это меня не пробудило. Да этого, видно, и не предполагалось, когда насильно поили этой водкой…

— От простуды… — это, по-моему, капитан приговаривал.

Я спала…

Последнее, что еще хоть как-то отложилось в памяти, что Радом лег рядом со мной, все еще немного вздрагивающей, согревая меня своим горячим мощным телом, сказав, что ему тоже надо отдохнуть, и указав, когда разбудить его. Уткнувшись лицом ему в грудь, я довольно скоро, с присущей мне наглостью замкнула железно кольцо своих рук вокруг его шеи. Тренированный захват девичьих рук, лопнула скорей бы кожа рук, чем они разжались…

И больше ничего не помню.

Я спала…

Уткнувшись лицом Радому в грудь, а потом закатившись под мышку. Спала сладко и крепко, крепко и спокойно, непоколебимо веруя в свою звезду и ничего не боясь…