Очнулась я лежа на берегу.

- Лежи, лежи, – сказал китаец. – Это же надо быть такой утонченной и чувствительной, что потерять сознание просто от одного только грохота!

- Мари жива? – хрипло спросила я.

- Тихо! – пригрозил тихо индеец. – Мари лежит рядом!

Я с грустью посмотрела на сестру. Я ее так любила живой.

- Ну, чего на меня смотришь! – неожиданно громко огрызнулась Мари. – Ну, долбануло меня ударной волной под водой так, что до сих пор уши как вареники, ни черта не слышу?! Но это не повод так жалостливо глядеть, будто я калека!

Завизжав от радости, я навалилась на Мари.

- Тихо вы! – заткнул нам рты китаец. – Мари контужена под водой и плохо слышит до сих пор, мама лежит там, рядом, но только дышит, отец сидит и смотрит тупо на воду, индеец ушел в дозор, нас ищут. Но, слава Великому Духу, все живы.

- Если это живы, то я водяной! – огрызнулась Мари, прочитав по его губам, что он сказал. Она была вся перевязана бинтами с ног до головы. И не могла двигаться.

Тут появился шатающийся индеец. На нем тоже было бинтов, как на манекене.

- Два корабля перекрыли реку... Это те, что уцелели при взрыве, хоть их и потрепало и запалило, и это дало мне время вас спасти... Они зажгли камыш, и уцелевший корабль идет снизу вверх, за ветром, расстреливая картечью прибрежные заросли, а по берегу прочесывают уцелевшие и озверевшие до безумия солдаты и матросы. Они идут вкупе с артиллерийской командой, оставленной раньше в засаде, убивая всех, кто попадается. Они стреляют картечью, даже если там кричат, что там свои... Очевидно, кто-то рассказал об “адмирале”... Мы не сможем уйти со столькими раненными, тут негде спрятаться.

Там не прорваться на лодке внизу, они жгут костры.

Все замолчали.

- Ну что ж, значит, дорого продадим свою жизнь... – нелепо ожил отец. Я увидела, что у него обвисла рука. – Вы, девочки, индеец и китаец уходите, мы их здорово задержим... Может, прорветесь... Я мать не оставлю...

Было слышно, как приближаются загонщики, огонь и корабль, ухающий непрерывно картечью... Единственный уцелевший капитан страшно ругался и приказывал расстреливать все и вся, даже своих, и был слышен его беспощадный голос. Максимум через тридцать секунд они будут здесь, а мы тут двинуться не сможем.

Все уже начали прощаться и заряжать ружья.

И тут я поняла, насколько я люблю сестру. И мать, и отца. Сердце разрывалось от боли, что я не смогла их защитить.

Было так печально. И жаль было, что я это никогда не говорила открыто.

- Я люблю вас, мои родные... – тихо прошептала я. – Господи, спаси их!

И тут я увидела нашу многострадальную лодку. И этот чертов пролив между островами рядом.

- А ну живо переворачивайте лодку! – скомандовала тихо я. – Быстро! И в воду!

Они ошеломленно замолчали, не понимая, и думая, что я чокнулась.

- Используем ее как ведро в море, когда с перевернутым ведром можно долго пробыть под водой, под перевернутой лодкой останется запас воздуха, и мы утопим ее в воде... – быстро проговорила я. – Шевелитесь, у нас от силы тридцать секунд... Отец, будешь держать мать над водой.

Индеец, который в детстве не раз сам проделывал такие штуки, быстро сообразил, что к чему.

- В это озерцо-заливчик, оно глубокое, – скомандовала я и сползла к воде.

Перевернутую лодку быстро сдвинули, и, покидав быстро оружие в воду, вошли в воду, неся над собой слишком тяжелую пирогу, как гроб. А потом потянули на себя вниз, войдя с головой в глубину... Но, если б не индеец, который мгновенно сообразил и помог привязать мне к веревке два тяжеленных камня, перекинув веревку через лодку, мы бы погибли, ибо вода вытолкнула бы нас и нашу лодку наружу... А так, тяжелая лодка ушла в глубину. Мы держали лодку, зацепившись за водоросли и корни на глубине ногами и веревками, крепко держа руками за седушки и моля Бога о том, чтоб лодка была сделана на славу.

Мы погрузились в воду полностью на глубину как раз в тот момент, когда поверху по воде озерца вжикнула картечь. Было слышно, как падают в озеро срубленные начисто ветки деревьев.

По счастью, мы зашли слишком глубоко на середину, чтоб можно было попробовать штыком, но все равно в воду стреляли. Залпами.

Очнувшаяся мама стучала зубами вместе со всеми и молилась – Господи, пронеси, – когда очередной залп сек воду над нами.

Периодически эта сволочь на корабле стреляла из пушки вертикально прямо в воду ядром, чтоб выплыли не только покойники, но и все живые. Они были здорово учены. Такой выстрел ядра прямо в воду приводил к тому, что если кто прятался и сидел, нырнув в воде, или дышал через тросточку, то он получал такой удар по ушам резким перепадом давления, что выплывал если не трупом, то без сознания. Такое давление выдавливало со дна даже трупы, и они всплывали.

В наше озерцо стреляли пару раз, и мы получили в своем тайном куполе здоровый удар по куполу и чуть не сошли с ума. Но, по счастью, тут было много людей, и они удержали наше подводное средство под водой, даже если кто потерял сознание. Да и удар в воздушном мешке перевернутой лодки был не таким страшным, как если б это было бы напрямую. Еще нас спасло, что корабль в это озерцо зайти не мог, бахнуть прямо не мог, потому нам “повезло”... Хорошо, что я сообразила, как до нас доносятся дальние удары, и все позатыкали уши до этого. А то был бы колокол.

Но, все равно, было слышно даже сквозь воду, как солдаты стояли над озером и смотрели, смотрели, смотрели, не выплывет ли кто, не выдержав. Нас, еще, наверное, спасло то, что озеро сплошь было покрыто слоем порубленной листвы и плавающей дряни... И, ночью, никто ничего не заподозрил и не разглядел в тине след. А картечь взрыла те следы, которые не успел спрятать индеец.

Мы даже не дышали.

Мы даже не знали, сколько так простояли. Пиявки налипли на мне десятками.

И лишь когда стало нечем дышать, и все утихло, а удары сместились далеко вверх, самый шустрый из нас, индеец, тихо вынырнул наверх, и послушал пару минут под прикрытием водорослей.

И только потом всплыли мы.

Понимая, что возможна и почти наверняка где-то есть засада...

Они нашли и вырезали ее с китайцем.

А потом мы на лодке спустились до самого того полуострова, о котором говорил адмирал, причем индеец и китаец крались по берегу впереди.

Корабли ушли вверх по реке.

Перед этим полуостровом мы чуть не умерли от усталости. Спать хотелось ужасно.

- Потерпи, Лу, – сказала печально пришедшая в сознание мама, лежавшая рядом. – Уже не долго осталось.

- Ничего себе утешение! – хмыкнула я.

Мы с мамой попросили подтащить нас ближе, чтоб мы могли стрелять из отобранных у убитых ружей, если у отца, Мари и телохранителей дело не пойдет. Впрочем, Мари также только прикрывала их с мушкетами.

Затея была авантюрой.

Но мы настолько одурели от усталости и боли, что навалились на заставу, пользуясь тем, что их наверху было лишь двенадцать человек, и ни о чем не думали. Даже о том, что остальные, наверное, были где-то в хорошо скрытых землянках, которые мы ночью так и не нашли.

Но я махнула рукой и приказала атаковать, надеясь на то, что вход в землянки обнаружится, и китаец, индеец или я сама сумею перекрыть их.

Мы открыто сняли их в три залпа, выбрав позицию, сменив винтовки только один раз.

Они даже не успели развернуть пушки.

Вылезло еще два человека, но их убили ножами индеец с китайцем под шумок.

- Мать твою! – сказала я, видя, как открывается покрытая дерном крышка прямо из-под земли.

А потом из-под земли полезли люди из какого-то хода, и началась жестокая рукопашная.

Не знаю, чем бы это кончилось, если б индеец и папа с Мари не подтащили к входу в это отверстие, которое мы с китайцем к этому времени еле удерживали, их пушку с картечью, и бахнули из нее вниз дулом. А потом скинули вниз, пользуясь перерывом, бочонок с порохом, и закрыли крышку, поджегши короткий фитиль.

Напрасно папа это сделал.

Там рвануло так, что нас подбросило метра на четыре в воздух, хотя мы отбежали, а земля ушла из-под ног.

Оказывается, это мы сообразили после, там они замаскировали пороховой погреб и арсенал. Во-первых, чтоб дождь не промочил порох; во-вторых, чтобы случайное попадание с нашего корабля не вознесло в воздух весь арсенал, а им наказали, что мы стреляем очень точно.

Никто из подвала не вышел. Да и найти его мы не сумели. Подвала этого. Ни входа, ни подвала, ни людей.

Придя в себя и очухавшись, мы уже хотели по-доброму смыться, как увидели спускающиеся сверху реки на шум два корабля.

Живо отец, мать и все остальные были переодеты в голландскую военную форму.

Я лихорадочно заряжала ружья, Мари возилась с пушками и картечью. Сорок пушек. Страшная мощь. Узкое русло.

Было видно на фоне далекого зарева, что корабли набиты битком солдатами и моряками, – только на палубе каждого было человек двести...

Я сжала руку Мари.

Она понимающе улыбнулась мне. Она не боялась смерти. Сегодня было слишком.

- Пароль!? – закричала я характерным голосом убитого часового.

Напружившиеся было люди на палубах, расслабились.

- Христос воскрес! – крикнул капитан.

Я махнула своим рукой.

- Пли! Воистину воскрес!

Вспыхнули огни.

Не знаю, почему они не высадили солдат до засады? Или они тоже устали?

Или не поняли, что тут, где река суживается, такое сильное течение и такие крутые берега, что не высадить засаду, а потом уже было поздно.

Или может потому, что удобная бухта была за полуостровом? Или капитан думал, что сам выстрелит?

Сорок наших пушек рявкнули в упор. С десяти метров. Картечью по кораблям, наполненными людьми до отвала. Я еще видела, как Мари, смеясь, пробежала мимо пушек, зажигая фитили. И видела открытые глаза людей, когда они все поняли.

Мари специально выстрелила сама точно в пороховой погреб ядрами для страховки. Каждому.

Точка в точку, одно ядро за другим из четырех оставленных пушек, все просчитав заранее и остановившись именно у них.

Преображение.

Они воспарили к небесам. Посеченные тела летали долго, или это дым стоял в воздухе? Оба корабля взорвались с первого раза, ибо это было в упор. Я знаю только, что Мари еще шарахнула несколько раз картечью по тому, что выжило и барахталось, а это были сотни людей, ведь два корабля везли, как мы потом прикинули, минимум пятьсот человек.

И холодно стреляла, подчищая картечью, по заливчику за перешейком, куда страшным течением выносило течением уцелевших.

Китаец с индейцем перебрались туда по берегу вниз по течению, и уничтожали холодным оружием тех, кто пытался вылезти на берег.

Мы же с мамой лежали и хладнокровно отстреливали из ружей солдат. К сожалению, мы не могли оставить их в живых, ибо нас бы задавили одним количеством, усталых и израненных. И потом, мы на них не нападали. По крайней мере, в этот раз. Трудолюбивая Голландия с ее трудовой демократией мне была симпатична, и в ней мы как раз и ничего плохого не сделали. Мир и сотрудничество отвечали обоюдным интересам. Только дурак не понимает, что ослабив другую страну, он не укрепит, а лишь ослабит себя. За счет других никогда ничего хорошего не получалось. Целью отца всегда был мир, сотрудничество и развитие каждой страны. Мы всегда считали, что богатая и спокойная страна менее опасна, чем злая и небогатая. А это хороший и работящий народ был, отчего они на конфликт пошли? Убийцы, которые стали стрелять без всякого предупреждения из леса, вовсе не похожи на слуг закона.

Вскоре все закончилось.

И тишина.

Мама уснула прямо на месте с ружьем.

Я лежала, усталая, и смотрела на небо. Небо на востоке над нашим домом было алым, точно там был рассвет. Я давно удивлялась этому. Было все видно от этого.

- Слышишь, Орлиный Глаз, – спросила я индейца, – а почему ты, посмотрев на это сияние, только хмыкнул и с китайцем переглянулся, когда оно тогда засветилось? И что там за заря, что светло как днем стало?

Я так устала, что даже любопытство от такого страшного кровавого явления пропало. Китаец внизу готовил лодку и складывал оружие, отец допрашивал двух пленных, мама спала.

Индеец тоже посмотрел на свет в облаках и хмыкнул.

- Армия горит! – сжато сказал он.

Я растеряно поглядела на него.

- Ну, когда они стрелять друг в друга в том лесу начали, где вурдалаки выли и трупы развесили, они ведь факелы в руках держали, правда? Ведь это случилось, когда они должны были все вместе неожиданно зажечь их в лесу? Генерал приказал зажечь факелы! Я, как про факелы услышал, да про армию в лесу, так сразу все понял, как прикончить...

Я захолодела.

- Лесок хвойный, старый, сухой... Лето жаркое кончилось, а дождей не было... Да и пихтовых кустиков много, масло эфирное в них, вспыхивают часто от искры как свечи... А я еще костерчиков послаживал, пороху порассыпал... В общем, когда они увидели, что я там поразвешивал, и стрелять в друг дружку начали, они не только из мушкетов палили, но и факелы роняли. Ты же слышала, адмирал сказал, у них еще и по два пистоля было, они после выстрела из мушкета, когда паника началась, их из-за пояса вынимали и в друг дружку достреливали... А потом саблями рубали, на ножи переходили... А факелы то падали, падали... Даже если один из сотни упадет и зажжет лес, то это ведь тысячи факелов на армию наберется... Их же десять тысяч должно было сосредоточиться там.

Я просто застыла, а по щекам тек холодный пот.

- Вспыхнул этот лесок сразу со всех сторон и отовсюду, я так понимаю...

- А что же это за взрывы пачками по тысяче мы слышали, когда выстрелы кончились?

- Так ведь они на штурм шли! – удивился моему непониманию индеец. – Ты не волнуйся... Просто каждый нес тройной запас пороха...

- И что? – холодея, спросила я.

- Да пожар ведь! – аж обиделся индеец. – Жар! Так, может из лесу часть бы и вырвалась, что жива после перестрелки осталась, огненные факелы выбегали бы, когда лес вдруг разом запылал. Ведь когда в тысячах точках зажжешь, такой костер мгновенно вспыхивает, огни в лесу объединяются, силу ломят... Но выбегали бы... – он меланхолично выбил трубку. – А так бомбу каждый на себе нес, которая от жара взрывалась... Десять тысяч... И ад огня мгновенно усиливала... – он снова начал набивать трубку. – Я, дык, так думаю, что никто из них из того леса и не ушел, все потрескались один за другим...

Мне стало дурно.

- Сама же слышала, наш дом даже не атаковали, – довольно сказал он. – Эти, мертвые, говорили...

- Побоялись?! – с надеждой все же спросила я.

- Некому было... – равнодушно сказал индеец. И достал трубку. – Дай-ка мне огня, олененок...