Мы были во Франции, когда прокатилась весть о том, что застрелился один из крупных голландских деятелей, что забрал так много власти в Голландии.

Поговаривали, что это произошло после того, как его вдруг отправили ни с того в отставку, происшедшую так быстро после его такого мгновенного возвышения.

- Садюга ты! – укорила меня Мари. – Заставила человека так мучится!

Я только фыркнула. Никакого раскаяния за ублюдка я, как ни старалась, не испытывала.

- Ты его сломала, – сказала мама, вздохнув. – А это гораздо страшнее, чем убивать. Даже самые сильные люди не выдерживают, ломаются, именно от ожидания такого неотвратимого удара! Страшно жить в ожидании смерти и мук, душа надламывается, храбрецы в тряпок превращаются. Ибо оно растет... Даже с мелочей начинается, а потом страх захватывает. А тут он еще узнал, что десять тысяч человек прикончили, флот прикончили... Да и слышал, наверное, легенды про твою неотвратимость... Есть от чего с ума сойти... От шороха вздрагивал! От ощущения неотвратимости и беззащитности и не такие ломались... Я больше всего это не люблю, когда ты не просто устраняешь мерзавца, а растаптываешь его! – в сердцах сказала мама. – Пусть хоть людьми, а не сломленными погибают!

Я не стала ничего говорить. Я ведь его не пытала и не издевалась, все сделало его воображение. Страх – худший мучитель на земле. Я даже пальцем его не касалась.

- Может мне заплакать? – жалобно сказала я.

- Не надо! – сказал оживший и помолодевший отец. Он точно возродился от такого известия. – Ты знаешь, – сказал он, читая сводки, – они отозвали из Англии новых послов, которых сменили месяц назад, и вернули старых!

Он был доволен, исчезла та подавленность, которая словно накрыла его, когда он узнал, что все его хорошие и честные знакомые в Голландии вдруг странным образом погибли.

- Ты еще не все прочитал, – подала вдруг голос Мари, как всегда просматривавшая сводки вместе со всеми, – те новые дипломаты вдруг исчезли на пол пути из Англии и никто не может их найти.

- Скорей всего бедняжки на дне морском... – вздохнула печально мама. – Дурачки никак не понимают, что замешанные в подобные грязные дела никогда не переживают грязного дела... Вряд ли их теперь кто когда-нибудь найдет в глубине с камешками на ногах...

Картина шеренг дипломатов, медленно уходящих вглубь с тяжелыми камнями на ногах порядочно заняла меня. Я представила невероятную, таинственную глубину моря, качающихся на безумной глубине торжественных важных послов, рыбки, весело плывущие веером мимо. Было так загадочно в том, как они кончили свою короткую глупую карьеру.

- Ты бы, папа, пока я не вылечусь, не светился с этими сводками... – недовольно сказала я отцу. – Неизвестно кто нас сдал в Голландии.

- Мне хорошо это известно! – злорадно сказала Мари. – Я вам покажу! Я тоже отправила ему письмо!

- Боюсь, от него ты не дождешься! – хихикнула мама.

- Он поймет, что ты ждешь официальной помолвки! – поняла я замысел Мари и захлопала в ладоши. – Жди меня!

Сестра попыталась меня стукнуть.

Больно стукнуть.

Но я отскочила.

Я уже второй день разрабатывала ногу и таз под руководством китайца, который считал, что я здорова как пес. Как ни странно, но, пройдя тысячи ранений, ушибов, болезней и чудовищных условий, я очень хорошо чувствовала свой организм. Который просто давал себе знать, что ему нужно – я угадывала иногда нужные мне травы как собака. А в случае ранения – отсыпалась как волк без всяких указаний доктора. Сейчас я была почти здорова, что подтверждал китаец с его чудовищным лекарским инстинктом. Потому я осторожно выполняла особые упражнения, стремясь вернуть ноге и суставам подвижность и ловкость. Массаж, растяжки, специальная еда, где были в громадном количестве вещества, нужные для роста костей, специальные стимуляторы... Мне в минуты болезни или усиленных тренировок неожиданно начинало хотеться определенной еды, трав, овощей, чаев. А, поскольку, я и запахи и вкус запоминала с первого раза, да и прислушиваться к себе я привыкла, я обычно очень точно и дословно знала, что же хочется моему организму. А когда не могла определить – нюхала сушеные травы в нашем домашнем музее, где были травы и плоды со всего мира, и вовсе не для праздного любопытства...

Из моих сосредоточенных размышлений меня вырвал голос отца:

- Через пару дней совсем рядом от нас будет проходить довольно известная ярмарка, на которую местные выставляют лошадей. Там достаточное количество людей будет, чтобы нам затеряться среди них. Нас ждут на одном из наших характерных кораблей. И я очень подозреваю, что в проливе будет плавать не один корабль. Мы видели не один десяток военных кораблей и каперов с морского побережья.

Все оживились.

- А лошади из каких конюшен выставляются? – спросила я. – Жеребята каких производителей?

- Военные корабли каких стран? – спросил китаец.

- Капера каких капитанов? – заинтересовался индеец.

Отец нахмурился.

- Вот я и предлагаю поехать на ярмарку, и, купив коней, сесть на чей-то обычный торговый корабль. Они ждут нас на одном из наших собственных кораблей, но не в качестве обычных пассажиров со всеми. Возьмем для страховки с собой маленькую шрапнельную пушечку для страховки, выдав ее за надгробный памятник дедушке из Парижа, если пристанут...

- Риск! – отрубила я.

- Поедем загримированными, – ответил отец. – Нога у тебя уже работает. Мари станет бабушкой, мама станет ее альфонсом со странными склонностями, этим французским франтом с толстой задницей, Лу будет мальчишкой слугой, мы – трое мужиков-телохранителей, грязных, диких, вооруженных до зубов. Я надеюсь, мама сыграет свою роль так, что на нас не обратят внимания... Обычная старая богачка, приехавшая на ярмарку...

- А почему именно такая трансформация? – подозрительно спросила Мари.

- Потому что эти старухи действительно прибыли из Англии и о них долго судачили... Ты понаблюдаешь за ними, Лу, и мы уедем вместо них...

- А они?

- Они уедут позже... Но нас никто не заподозрит... Лу хорошо умеет имитировать, от Мари требуется не так много, а мама умеет притворяться...

- Спасибо! – сказала мама.

- И мы еще поглядим, может, на ярмарке столкнемся с кое-кем из этих...

- ...Вражеских армий?! – истерически нехорошо засмеялась я. После убийства корпуса мы чувствовали себя немного взвинчено и возбужденно, впадая иногда в дикое немотивированное веселье или истерики. И вообще вели себя напряженно и дергано.

- Ой, Лу, я имею в виду посланцев нашего министра, – укоризненно нахмурился отец.

- Ты имеешь в виду флот? – развеселилась я.

- Лу! – разгневался отец. – Англия не поступает так со своими героями. В Англии за заслуги вешают награды с бриллиантами на шею, и чем больше, тем камни больше.

- А ты уверен, что высшей наградой в министерстве не является камень килограмм в семьдесят на шею? – вкрадчиво подозрительно спросила я, вспомнив свое торжественное видение голландских дипломатов.

- Высшая награда! – с чувством хихикнула Мари. – Знак лучшего разведчика, за самое сложное тайное задание!

- Люди все гадают, где очутятся после смерти, на небе или под землей, – хихикнула я. – Зато мы теперь знаем точно, где будем после смерти. На дне моря!

- Тот свет разведчиков находится на дне моря, – точно напрягла координаты Мари.

Минуту отец думал. Наверное, о том, нельзя ли и там занять лучшее место. Впадину целиком.

Но я прервала эти размышления, как попасть в Пантеон Героев.

- Если бабушка и альфонс уже приехали, мне нужно ехать уже сейчас для изучения и подготовки ситуации... – сказала я.

- Никуда ты не поедешь! Трудно найти черную кошку там, где ее нет. Пока мы в замке, нас никто не может найти в принципе. Сюда не проникнуть, окна задраены, меньше ста метров высоты, но в замок внутрь не проникнуть никак, и мы не шумим. Поэтому нас здесь обнаружить сейчас невозможно – таких мест у нас тысячи по всему миру, и даже если часть их известна, то абсолютно неизвестно где мы...

Мы были в одном из любимых маминых замков, которых у нас были сотни. Хоть данный экземпляр был всего пятьдесят с чем-то метров отвесной скалы, но и на него забраться было нельзя. Тем более, что утес был окружен полосой рифов, сквозь которых причалить, не зная ходу, было невозможно. Не говоря о том, что даже если лодка и прошла бы это кольцо незамеченной и целой, ее ждала бы отвесная стена и прибой, ловко разбивавший их о стену... Мама любила такие домики, в них у нее возникало чувство домашнего уюта.

- Потому в эти дни ты будешь заниматься ногой, – строго сказал отец. – Изо всех сил. В ноге наше спасение! – сказал он несколько высокопарно, очевидно для того, чтобы повысить у меня желание тренировок и воззвать к моему чувству ответственности.

Но почему-то чувство ответственности страстно взыграло у сестры, которая почему-то согнулась пополам и стала дерганной.

Вот так следующие два дня я в основном была занята тренировками и медицинскими процедурами, а Мари сострадательно ходила вокруг, напевая – о нога, нога – на известный восточный мотивчик мне в лицо. И предлагала помощь. Если я захочу повеситься, а табуретку больной ногой выбить не смогу.

Перед выходом наружу мы сели и посидели. Пути отхода и ближайшие тайники все хорошо помнили – на это память у мамы и Мари железная. Опыт детства, знаете ли – как быстрей добежать до тайника и спрятаться так, чтоб враги не нашли – а таких тайников мы всегда делали тысячи по всему миру. Во многих вообще никто никогда никого не нашел бы и не вошел бы.

Сейчас все тоже были загримированы, но еще не в тех, в которых уедем – двойная смена масок могла запутать преследователей, если такие возникнут. Да и светиться под своими лицами не следовало.

Я лишь слегка состарила себе лицо, став совсем взрослой. Главное, что не ребенок. Меня бы и мама не узнала, если б я не сказала, что это я. Куда вы, леди?

- На танцы! – сказала себе я, и мы обе с Мари захихикали.

Когда ждешь каждую минуту удара в спину, состояние не из приятных.

На ярмарку мы прибыли вовремя. Ходили, смотрели, вопили, когда были скачки. Любовались выставленными лошадьми. Купили нескольких жеребят.

Из-за этого нас чуть не убили даже без армии и шпионов. Чуть не растерзали. А что они хотели? С детства развитая тотальная наблюдательность и привычка сравнивать, анализировать и запоминать абсолютно все не могла не сказаться на каждом деле. Японец не дал бы мне делать что-то кое-как, халтурно, не говоря уже о китайских воспитателях принцессы, приучавших в любом деле стремиться к абсолютному Мастерству и непрестанно совершенствоваться. Гунфу. А у меня еще сорок конных заводов в разных странах, я это люблю. Да и ездила на конях, здесь, я, наверное, больше всех. И в самых экстремальных условиях, когда кони проходят постоянно тест на выносливость. Все это привело к тому, что я просто вижу, каким будет жеребенок в юности и зрелости точно так же, как вижу следы прошедших людей.

Ну и, поскольку мы приехали к началу, а завоз жеребят был большой, я прошлась по ярмарке и купила тех жеребят, которые этого стоили, не считаясь с ценой. Я, как всегда, покупала только тех жеребят, из которых действительно будет ЧТО-ТО. Как конезаводчик, у которого тысячи самых лучших и породистых производителей, я отобрала лишь невидимые жемчужины. Всего четыре жеребенка из почти сотни тысяч, каждый из которых станет в зрелости и после особой тренировки алмазом, одним конем на миллион по красоте, выносливости и прочая. Я не торговалась. Но и сделала это быстро. Я не понимаю, как можно не видеть тысячи признаков того, каким будет конь, если это просто кричит в глаза, если жеребенок словно сияет изнутри, как алмаз. Особенно если знаешь родителей, бабушек и прадедов.

В общем, как обычно, и очухаться никто не успел, как я собрала жатву и отвела их в загон.

Один из этих жеребят, если он не покалечится или его не испортят, будет как Дьявол, а другой уже сейчас настолько умен, что мне стало аж страшно – редко, очень редко ум животного равен уму ребенка. Это короли среди животных, я видала изредко их, и было страшно. Один из жеребят был таким. Так редкие служебные собаки бывают настолько умными, что распознают около пятисот слов. О таких животных потом слагают легенды.

И из-за этих жеребят мы оказались в центре глупого скандала, а отца вообще вызвали на дуэль. Кто же мог подумать, что этих жеребят давно заметили специальные шпионы покупателей, рыскавшие по чужим конюшням еще до ярмарки!

Когда они были в стаде, они тоже привлекали внимание. Но не такое сильное, ибо рассмотреть их среди стаи таких же прекрасных жеребят, ведь сегодня вывели многих прекрасных коней, было нетренированному взгляду невозможно. А вот когда они оказались вместе у меня, вот тогда то на них и обратили внимание. Как всегда – когда никто не тронет, никто не обратит внимания, но как только кто-то купит, все вдруг начинают замечать эти детали... Которые так трудно выделить, когда кони все вместе в толпе, но так легко, когда тебе укажут на них, вытянув маленького жеребчика из стада и поставив на подиум, да еще и указав, что к чему.

О, тогда все становятся знатоками, и рвут волосы – как же это я не увидел. Дело в том, что коней такого класса обычно вообще не продают.

Эти неудачники покупатели все так стенали, что они якобы уже купили этих коней, договорились обо всем, пошли за деньгами либо забыли упомянуть коня, что достали меня окончательно. Оказывается, какое “горе”, эти все кони были проданы, а мне, видите ли, их продали незаконно.

- Ничего себе коллекция!!! – услышала я чей-то восторженный голос.

Кто-то даже присвистнул.

Все это было мне совершенно ни к чему.

- Ты еще лучше купить не могла!? – прошипел в отчаянии отец. По счастью, ему хватило ума нанять еще раньше двух мальчишек из села, мимо которого мы проезжали. Он дал их родителям хорошие деньги, чтоб они не могли сбежать или украсть, ибо мы знали, откуда они. И, вдобавок, хорошо заплатил им самим, пообещав еще больше. С ними нас точно не заподозрили бы, ибо теперь нас было не шестеро, а восьмеро с двумя детьми – просто большая семья сквайров, выехавшая на праздники. Китаец и индеец были старичками слугами с бородами. Отец приодел детей быстро еще утром на ярмарке, дал денег на конфеты и пообещал еще вдвое, если они сберегут коней и все будет хорошо. И теперь они отгоняли посетителей, получив от меня личный карт-бланш, (склонившись к уху обоих пока родители не слышали), на любые слова в адрес наглецов. Они со мной заигрывали, явно принимая меня за такую же, как они, служанку, потому пообещали все сделать по высшему разряду. Я хихикнула, когда старший брат одного из них еще в селе обещал на мне жениться. Скорый мальчик!

Вместе с Мари мы отправились на охоту за бабушкой с альфонсом. Их нам надо было понаблюдать в жизни, усвоить голос, привычки, характер, если можно – узнать знакомых и близких, увидеть их в лицо, определить, какой линии поведения объект обычно держится. Меня обычно считали ведьмой за то, как я мгновенно входила в роль любого человека просто с ходу, прямо меняясь на ходу, меняя голос, привычки, движение, даже мышление – все.

Но ведь этому учат. И не только в школах для японских убийц, но и очень многие профессиональные актеры входят в роль буквально с голоса – просто понаблюдав данного человека и не думая и не рассуждая. Я имею в виду, это происходит без участия рассудка, даже без анализа специальных там выделенных черт, когда у тебя очень долгий опыт. В буквальном смысле миллионы перевоплощений. Как у убийцы и шпиона. И где постоянный отбор. Ибо, если б я не угадала правильно характера имитируемого, способа и манеры общения с людьми, с близкими, с друзьями, то я бы погибла. Отличный стимул напрягать ум и заставить все внутренние силы работать с наивысшим напряжением, когда за тобой по пятам идет смерть.

Но и простые актеры, я много раз видела, доходят до такой степени, когда просто перенимают детали, голос, походку даже вне участия разума. То есть навык анализа, составления образа и подражания ему стал уже автоматическим, бессознательным, так же, как мы ходим или говорим бессознательно – это уже не занимает мышление. К тому же, как не обидно для большинства людей, загадок от профессионала обычно не остается – ты читаешь, что собой представляет человек обычно с одного взгляда, а несколько минут дают о нем такое полное понятие, что даже неинтересно больше. И нет тут особо обидного, когда у тебя знание миллионов людей – просто за тобой настолько большой багаж знания и опыта, что словно читаешь признаки. За которыми, благодаря твоему опыту, ты словно видишь скрытые страницы души и истории человека.

Ты просто видишь скульптуру души человека, как это я называю, потому почти мгновенно ухватываешь, какие отношения связывают этого человека с кем-то; ты видишь тысячи признаков и особенностей характера там, где другие не ухватят и одной. Так многие китайцы по пульсу человека определяют, чем он болен; так мастер портной имеет глаз-ватерпас и лишь взглянув на клиента выкраивает тут же без всякого метра и измерений, одними ножницами, из ткани абсолютно точное до миллиметра изделие, не меряя ни человека, ни даже ткань. И получает ведь абсолютно точный результат аккурат в пору – я видела это не раз на китайских Мастерах. И режет по ткани, сняв глазом мерку, даже не черкнув угольком – настолько он уже выработал точность глаза и руки. Врачи, которые точно определяли с одного взгляда по лицу болезнь и вылечивали больного; сапожники, с одного взгляда видящие не только размер ноги одетого человека, но и ее особенности, которые надо учесть, чтоб сделать обувь удобной; геологи, скользящим взглядом по местности определяющие полезные ископаемые; конюхи, буквальном угадывающие в жеребенке будущего победителя; стрелки, еще до выстрела не прицеливаясь словно видящие, куда уже попадет пуля, словно от дула упирает луч, и стреляющие из любого положения и любого оружия – сколько я их перевидала, этих настоящих Мастеров, чье искусство казалось профанам волшебным. Тогда как никто не удивляется, что человек просто берет чашку со стола, а ведь этот жест требует тоже зрительной точности, когда идет рука – не большей на самом деле, чем оценить на глаз размер или вырезать ткань у портного. А уж точность бойца на мечах та вообще фантастическая, не говоря о точности резчика-ювелира, миниатюриста и тому подобных – а ведь никто этому уже не удивляется. Мастерство и знание, оно, как родной язык, становится незамечаемым – оно словно внутри тебя, ты его не замечаешь, ты даже не замечаешь, как им пользуешься. Это уже работа сознания, которое работает внутри вне вмешательства активного “я”; точнее вне рассудочного конструирования, когда “я” оперирует уже с более высокими материями. Все, что освоено, становится незаметным, освобождая ум для новых обучений.

Мари говорила, что не может видеть мертвых людей из тех, которых собиралась имитировать. Ибо бессознательно это отпечатывается на образе, лицо становится мертвым, ибо она уже впитывает человека бессознательно, как растение воду. Ей очень трудно имитировать человека, если она видела его смерть, и я считаю это недостатком плохого актерства – мои как раз продолжают жить в основном после смерти.

Мари я нашла на ярмарке довольно быстро. Она была как раз около “объекта”.

- Ничего себе! – присвистнула я от потрясения, узрев “семейку бабушки”.

- Это еще что, ты только посмотри, кого я играть буду! – с тоской и отчаяньем сказала Мари, тыкнув пальцем в бабушку.

- Ах!

Я даже помолчала от восторга.

- А за что они дерутся? – спросила я.

- Одно утешение, что мама будет вот этим... – злорадно ответила Мари.

- Без комментариев.

- А ты вот этим! – по лицу Мари разлилось довольство.

- Без комментариев! – зло сказала я, рассмотрев того, кем мне назначено быть.

“Вот этим” было предположительно молодым и юным, ибо у него в волосах торчала розочка и на шее был бант. Он был ухоженным, как толстый щенок, перевязанный лентой. Оно ходило на двух ногах и нявчало. Тьфу, я ошиблась – скиглило.

- Ну где я вам возьму лошадку... – ныло оно, ходя кругами вокруг рвущей волосы у друг друга старухи и альфонса. – Ну где я вам возьму лошадку?

Было ясно, что они приехали сюда покупать лошадей. Но вот это отличить кобылу от лошади не умело.

Я лишь на секунду отвернулась, и тут раздался страшный крик:

- Что вы делаете? – истерически визгливо кричал альфонс, ибо офицер в красном мундире полиции пытался залезть ему под юбку. Вернее под штаны.

- Это переодетая женщина! – объяснил офицер свои действия шокировано глазевшей в оцепенении толпе. – Мы их давно разыскиваем и только сейчас поймали, ибо нам указано хватать и проверять подозрительных особей. – Здесь ничего нет!

Так он объяснил свои подозрительные действия, указывая на штаны.

Увы! И у толстенького альфонса, и у их слуги, с которого окружившие солдаты содрали штаны, чтоб продемонстрировать правомерность своих незаконных действий, все оказалось в наличии. Мужские причандалы у обоих были на месте, только маленькие очень.

- А вот это мужчина! – то ли еще не примирился с поражением, то ли до него еще не дошло, сказал офицер. Пытаясь стащить с злобной, жесткой и прямой как доска старухи юбку. Старуха оглушительно визжала. – Она их отец!

Увы, он ошибся. Это была женщина! И у нее как раз ничего такого на этот раз не было.

“Отец” всех народов и жирного женственного альфонса не сдавался. И показать благодарным зрителям свою мужскую доблесть, какой она сделала сих детей, не сумел.

- Насилуют! – визжала старуха, отбирая юбку. – Люди добренькие, чего ж вы смотрите так на меня, там же ничего нет, меня бесчестят среди бела дня, помогииите христиане добрые!

Там действительно ничего не было.

- Я буду жаловаться королю! Вы дорого заплатите за то, что там увидели! – рычала она, но это не помогло.

Она билась, как сумасшедшая, лишь бы прикрыть то, чего там не было. Наконец, она начала думать головой:

- Они ж ваших девок хватать начнут, бандиты оторванные, после того как мою красоту опаганят! – завопила она партизанам. Вернее добрым христианам, смотревших на бесплатный стриптиз как заговоренные, только что там глядеть? Нечего. – Что ж вы думаете, мной от бандитов откупитесь?! Если они старуху не пожалели, то подумайте, что же они с лошадками вашими сделают? – попыталась достучаться она до их жадности.

Толпа, наконец, пришла в себя. Люди начали хватать кто колы, кто топоры, кто чего под руки придется. Такого здесь еще не видели!

- Ошибочка вышла! Ошибочка вышла! – истерически кричал офицер, видя угрюмо надвигающийся лес колов и топоров. – Сейчас мы найдем настоящую женщину и настоящего мужчину!!! Всех осмотрим и среди вас найдем их и заберем, успокойтесь!!

Не надо было ему это говорить. Все сразу поняли, что это за люди. И чего им надо, извращенцам проклятым!

Мужчины лупанули солдат и штатских среди них колами так быстро, что те еле унесли ноги. Ох, солдат и били! Били так, что небу жарко стало.

- Сегодня они точно искать больше женщин не будут! – довольно сказала я Мари. – Им хватило и так!

- Да уж, не до женщин... – тихо сказала мне Мари, глядя как пытаются убежать на четвереньках солдаты, которых почему-то все называют бандиты, держась почему-то именно за то, что ниже ног, куда почему-то били. И топтали с редким сладострастием.

Подбегавших откуда-то редких шпионов и кричавших, что бьют не тех, что это государственное задание есть проверить и найти молодых женщин, тоже ловили и тоже били. С редким удовольствием.

Следующий подбежавший, наоборот, не кричал спасать солдат, а предложил, наоборот, позвать ближайший гарнизон, чтоб уничтожить этих распоясавшихся бандитов.

- На них девок и мужиков как раз хватит, – якобы сказал он тем же своим голосом из толпы, и потому его били особенно и долго, как он не уверял, что это не он крикнул.

Потом стали остервенело бить всех, кто выступал с какими-либо предложениями.

А потом тех, кто выступали.

После этого даже выступавших не было...