Я не слушала ее и не глядела на нее.

Слава Богу, ярмарка кончилась, и сейчас тут почти никого не было. И вряд ли кто обратил внимание на крик Ники, ибо он стоял сейчас в загоне, и никто не видел, кто кричит. Мало ли криков и кто кого зовет.

Я заржала лошадью, имитируя тот страшный крик, который издают лошади в минуты опасности. Заржала страшно, надрывно, нагнетая панику. Только глупец думает, что птицы, лошади, волки, шумят без смысла. В моей долгой жизни по особенности воя волков я не раз узнавала, что движутся люди и даже их количество – волки передают это друг другу. Нужно только наблюдать. И птицы подают сигнал опасности. И лошади ржут, умирая. Не раз мне приходилось пугать лошадей, и несколько раз лошадиная паника унесла коней эскадрона. Оставив, естественно, меня живой против полка.

Лошади заволновались, заржали. Раздались крики, люди бросились усмирять лошадей и про меня все забыли. По крайней мере, Ники замолчал. Болван!

Девушка со страхом смотрела на меня.

- Пора ехать! – сказала я, сворачивая удавку-лассо с пояса и открывая двери в клетку.

- Ты что, с ума сошла? – дернулась девчонка. – Сумасшедшая! Погибнешь!! Остановись!!! – она частила уже близко к истерическому помешательству.

Появившийся нежданно де Бофор, попытался уцепиться в меня.

- Куда? Он же бешенный!

- Не мешайте мне! – прошипела я, ударив по руке. – Я купила этого коня! Уведи девчонку и не суйся ко мне, иначе я действительно могу погибнуть, когда ты меня отвлечешь и дернешь, и я не замечу действия коня!

Слава Богу, отцовский инстинкт сработал, и он схватил дочь и меня одновременно.

Я вырвалась и взлетела на ограду, улыбаясь.

Конь заметался.

Я ласково и призывно заржала ему.

Он остановился и прислушался.

Я опять заржала.

Ласково-ласково, тихо-тихо.

Он стоял, не веря своим ушам. Явно был дезориентирован. Вроде и лошадь, а выглядит как-то не по нормальному.

Фыркнув, я откусила теплый и так вкусно пахнувший кусок хлеба. Он заметно заперебирал ногами. Голоден. Он же ничего не ел, от чего пахло людьми.

И от чего не пахло, а так его не выпускали.

Я ржала и вдруг вбросила ему этот кусок в рот. Ему пришлось прожевать его.

Еще пару раз и он просто уже поймал хлеб из моих рук, пока я успокаивала его. Я не причиняла ему больно, я болтала как заправская лошадь, я кормила вкусным и хорошо пахнувшим.

А вот на то, что я накинула на него осторожно лассо, сопровождая это ласковым ржанием, он уже не отреагировал, пожирая жадно хлеб с солью. Он даже дал мне, фыркнув, осторожно оказаться у него на спине.

Загадка, да и только.

Сколько говорили, что он безумен и ненавидит людей, а сесть на него случилось куда легче, чем на дикого жеребца.

Может оттого, что я ласково ржала, гладила его?

Окончательно открыть засов изнутри было не более трудным делом, чем открыть сейф без ключа.

Привычная к коням-убийцам я каждую минуту ждала подвоха. Но он только ел, совершенно не реагируя на сидевшую на нем человечину. Даже обидно было, что на меня так не обращают внимания.

Надо сказать, что тот идиот, который запер коня в клетку для тигров, волков и медведей, заслуживал крепкого словца. Я не раз видела в Сибири, как от одного запаха шкуры убитого тигра лошади переворачивали упряжку к черту, срываясь в безумную панику. А из собак нападать на тигров решались только специально тренированные с детства тигродавы, которых с младенчества учили играть с шкурами убитых тигров и намеренно дразнили ими. Остальные жались к ногам от одного следа тигра.

Я не сразу продела ему уздечку и удила, намазав их хлебом прямо на коне. Воровка я знатная, кошелек или документ вытащу, человек и не заметит. Надо знать, как и когда одеть уздечку. Причем, сделав так ловко, что он даже не заметил и не ощутил. Он так и не понял, что его заарканили. Довольно долго.

Мужчины.

Краем глаза я увидела оглушенные глаза девчонки, смотревшей с каким-то странным надрывным восторгом, будто увидела богиню в этом грязном углу. Я даже внимательно осмотрелась по сторонам, но ничего, к своему сожалению, такого достойного телячьего бездумного благоговения не заметила.

Лишь выехав пустынной дорогой далеко на берег, я пустила патлатого вскачь.

Добрых два часа мы скакали, куда он хотел, а я осторожно учила его подчиняться приказам, поворачивать, даже прыгать через препятствия. И осторожно, очень осторожно приучала его к себе.

Мы ездили очень долго.

Он привыкал к удилам. К ударам ног, посылающих его вперед. К сдерживанию удилами и остановке.

А потом он взбесился.

И начался типичный ад.

Этот ад бушевал четыре часа. Меня, наверное, спасло только то, что он был вымотан до безумия до этого. И ранен, худ. Мы мчались сквозь поля, перелески, овраги, ломали и крушили что попадалось под ноги, естественно, не мне, ржали, брыкались, извивались, дрались, кусались, плевались, били меня ногами и копытами, если удавалось временно скинуть меня. Эта бестия мчалась под ветками, несмотря на боль, намеренно прорывалась через колючки, пыталась сбить меня из седла ветками, рычала вовсе по-звериному.

Люди разбегались в сторону как куропатки – только фррр и нету – как только замечали нас.

Какие легенды они создавали за мной, когда видели ужасного как сама смерть коня, я даже пыталась не думать. Впрочем, сейчас было не до этого. Этот дохлый скелет выделывал такое!

Бабы разлетались с безумным тихим свинячим визгом, отчаянно крестясь. Истошно крича, закрыв глаза, они закрывали руками лицо и часами вопили. Мужики храбро садились на задницу и читали молитву.

Грязный, костлявый, высокий, отчего казался еще более похожим на скелет, чем был, конь был удивительно терпелив. В смысле, конечно, не в том, что терпел капризы всадницы. А в том, что терпеливо, методично и упрямо сживал ее с себя. И с тем же спокойным упорством снова и снова пытался меня сбросить.

Два священника, на которых мы наскочили вместе с похоронной процессией, упали на колени, молились и кричали, что к нам приехал всадник из апокалипсиса. Особенно когда этот скелет встал перед ними на дыбы и выделывал на двух ногах такие штуки, что даже в цирке ахнули бы. Махая ногами ногами с копытами и крича безумным, страшным, вовсе не конским криком.

А я еще не то, чтобы злая, но безумно выла по-волчьи со спины адского зверя, чтоб было веселей.

И страшно хохотала в небо, как филин, во всю глотку, чтоб было праздничней, отчего они падали ниц и прятали лица в землю. Они плакали и рыдали.

Я выла, хохотала, плакала, крутилась на коне и гнала, гнала его сквозь лес, овраги, по пересеченной местности в безумной скачке... Я тоже обезумела и не давала ему остановиться... Он уже сам хотел, но ему не давали. А его эскапады и попытки меня лениво убить только смешили меня, и я просто измывалась над ним и издевательски обидно била в ответ его по носу, точно он жеребенок.

Он еще тридцать раз взорвался гневом и... подчинился мне. Признал меня своей хозяйкой. Повалился на спину, постыдно поднял обе ноги и начал повизгивать, как щенок, даже не пытаясь меня ударить. Где он набрался этой дури? Позднее я узнала, что “умный” и “талантливый” де Бофор растил его на псарне.

Смеясь и ласково визжа, я обхватила его за шею, рухнув на него, и стала щекотать его, хохоча во все горло и терясь о его голову головой. Смешно, но так полностью и так бесстыдно не капитулировал еще ни один мой конь. Словно щенок. Он беззлобно пытался меня щипнуть зубами, но я только визжала от смеха, радости, веселья жить, тоже уставшая до невозможности. Как я его теребила и мучила, играя и хохоча, это не передать, но он все стоически сносил, уже не взрываясь, точно я сама была щенком.

Потом мы оба, покатившись, рухнули в воду.

И тут я заметила человека, который с другого берега осторожно наблюдал за моим совершенно детским ребячеством и нежностями громадными от потрясения глазами.

Я вскочила из воды как ужаленная, но он уже перепрыгнул через неглубокий поток по мосткам.

Как дура я стояла перед ним, стирая воду с лица и зачерпнув, наконец, рукой воду из потока, чтоб умыться и стереть грязь, грим и пот.

- Ну, чего смотришь? – смеясь, лукаво сказала я, перекидывая за спину косу и не понимая, что с ним делать – то ли убивать, то ли смотреть, ведь он не угрожал. Он был очень, очень силен, быстр, и реакция у него была страшная, потому в равной мере мог и убийцей, и джентльменом, или и тем, и другим. То есть шпионом и киллером. Вид у него был какой-то – смесь убитого уныния, изможденности и печальности с дикой радостью.

- Ваше величество, я люблю вас! – вдруг, упав на колени, покаянно сказал он. И это было сказано с такой страшной горечью, виной, тоской, какой-то трагедией в голосе, что я содрогнулась. – Сам не знаю, что со мной случилось в тогда, как я увидел вас в тот момент в простой одежде, как с ума сошел, думаю и днем и ночью, как молнией ударило... Как свихнулся, все вижу ваше лицо, все чудится и в траве, и в ветвях, и в шуме леса... Возле вас я теряю рассудок и только хочу броситься на вас! – хрипло сказал он. – Знаю, что нельзя, но не могу ничего поделать, ноги сами идут, не могу, я себя не контролирую, я сейчас сойду с ума и схвачу вас, наброшусь...

Я поспешно шагнула назад. Он еще что-то бормотал, совершенно дикое эдакое про такое желание задушить, что, кажется, не удержится.

- Не могу, никогда не думал, что я такой подонок, не жить мне с таким грехом на шее!!! – вдруг горько и устало выкрикнул он. С какой-то горестной насмешкой над собой и своей судьбой.

Сумасшедший! – вдруг мелькнула ужасная мысль, и я затравлено попятилась. Я все поняла. Чокнутые, они того... Вот так на колени бух, а потом ножиком тебя как суши кушать будет с плачем. Все понятно, узнал мое прозвище где-то, а теперь охотится за мной. Я у него идея фикс. И вот он будет за мной гоняться с ножиком.

- Спокойней миленький, спокойней, – уговаривала его я, осторожно отступая и с дрожью моля только об одном, чтоб конь оказался рядом. Я понимала, что он держится из последних сил, но безумие захлестывает. – Поспите, лекарство примите, и всеее... всеееее пройдет... – с дрожью сказала я.

Он привстал.

– Вы ошиблись, никакая я не королева, она вон там, посмотрите, посмотрите, – быстро крикнула я ему, указав пальчиком ему за спину. На Лондон за горизонтом. – Я простая служанка, это вы меня с кем-то спутали, хороший, хороший... – если можно бежать задом, то я бежала.

Он вскочил на ноги в ярости.

- Служанка, служанка... – быстро закричала я. – Вы обязательно увидите ее там, там, вернитесь в больницу и она вам приснится! Королева вам будет улыбаться!!! Ээээ...

- Служанка?!? – прорычал он. Он понял, что ошибся, и всякое уважение мгновенно исчезла. Передо мной оказался мерзкий зверь. Я поняла, что сделала фатальную ошибку. Богато украшенная одежда с бесчисленными драгоценностями создала у него, видно, обо мне превратное мнение. Служанка это не леди.

Я и пикнуть не успела, как он одним прыжком настиг меня, захватив в объятия и прижав к себе так, что затрещали кости.

Ненависть захлестнула меня. И в то же время дурацкая сладкая темная слабость охватила члены, словно злая сила подавляла дух и уговаривала – не сопротивляйся, не сопротивляйся, не сопротивляйся. Это самый ужас, когда еще приходится сражаться и с собой, с самым темным в себе. Тем страшно насилие.

Я же говорила, что он киллер, надо было убить его сразу, – с тоской подумала я, яростно пытаясь вырваться, пока он меня не раздавил. Чудовищная скорость, сила и реакция что-то напомнили мне, но в этой драке это совершенно вылетело у меня из головы.

Надо сказать, что нога моя еще не зажила, и это было вдвойне обидно.

Но вместо того, чтоб просто сломать мне грудную клетку, раздавив меня, он начал рвать на мне одежду.

Сначала я онемела, а только потом сообразила и стала бешено отбиваться и извиваться. Я просто обезумела от ярости, гнева и унижения. Чудовищная сила не давала мне двинуться, я стучала по его спине как по каменной плите без всякого толка. Я уже когда-то пробовала, у него были слишком непробиваемые мышцы.

Он попытался повалить меня на землю. Надо сказать, это удалось ему слишком легко, учитывая, что мой вес раза в три был меньше этой горы мышц.

Но только тут он просчитался – мгновенно потянув его за собой, я швырнула его броском через себя. Это когда ты перекатываешься на спину, держа его за руки, но выставляешь с толчком уже на спине ногу, так что он делает колесо и приземляется на спину. Я сама поддалась на мгновение, закрутив вниз его массу. С треском. Ибо я приложила его на камни. Тело сработало само, как только уловило возможность. И ему это прочистило мозги. Он слишком поздно понял. Это вам не песочек и не мат.

Поскольку он так и не выпустил меня, и боец оказался что надо, я приземлилась на него, уже в полном боевом режиме и полностью прочистив себе мозги, закрутившись колесом сверху и угодив коленом ему сверху в пах с высоты падения и всей инерцией.

Он ахнул от боли. А я ударила рукой ему в глаза прямо из его захвата, но он успел закрыться. Все-таки он воин. Но он выпустил меня из рук из-за этого, и я мгновенно вскочила и вырвалась, отшатываясь, уже ударив ножом по бицепсу уцепившейся руки.

Мгновение, и я была уже возле своего коня, стараясь держаться от него как можно дальше, выстрелив ему в сердце этот нож. Но он со своей чертовой реакцией сумел подставить под удар плечо и тем вывел из строя вторую руку. Наверное, так быстро я выгляжу со стороны, как он, когда сражаюсь, вот только никого не насилую.

Но я не была дура. Миг, и я вскочила на своего скелета, этого худого конского ублюдка, который даже не убил моего обидчика, как это сделал бы Тор, не побрезговав прикончить и меня, если б я попала под его копыто защитника.

И только тогда облегченно вздохнула и с интересом немного приблизилась уже на коне к насильнику.

Увы – я увидела его уже торжествующую злорадную и почти незаметную ухмылку – с его реакцией, может и чуть меньше моей, но гораздо большей, чем у коня, он намеревался догнать и снять меня с него. Он меня не боялся. Он уже считал меня жертвой и намеревался лишь подпустить поближе и уже не выпустить. Он думал, что мне не убежать, мой конь не был защитой для него, да и его собственный отличный боевой конь, ржавший неподалеку, был, честное слово, лучше моего калеки, если б я все-таки удрала. Это был явный призер скачек.

Да только он ошибся в моих намерениях. Я не собиралась на него нападать ни бежать. Свистнул аркан, и я ударила изо всей силы коня в тот самый миг, когда аркан захлестнул его. Ведь руки у него были ранены. Обе. Лицо его исказилось, когда он сообразил, что я задумала, но рывок опрокинул его даже с его реакцией в тот самый момент, когда аркан захлестнул его. И он не сумел вырваться или сорвать меня.

Он был еще слишком оглушен и не понял этого, а раны на руках, наверное, еще не заметил в приступе безумия.

И он покатился по земле за конем. Люто ненавижу насильников и подонков.

А моя лошадка только этого и ждала, понесшись сквозь камни, кусты, баюры – силы тащить его хватало.

Вся еще вне себя от пережитого ужаса и унижения, я рванула его за собой на аркане. Одна из самых безжалостных казней татар – привязать к конскому хвосту.

Скажу вам честно – езда на аркане не самый лучший способ передвижения – ехать за конем жопой по усеянному камнем плацу больно. Так наказывают монголы. Вместо связанных рук, как они делают обычно, обе руки у него были подранены. А он еще и ударенный. Об землю. И поскакал за конем. Что тебе по наждаку – смотреть страшно. Я и не смотрела – я ж не садистка. Говорят, конь может достигнуть скорости сорок миль. Мой монстр почти не замечал этой тяжести. Зато клиента пару раз приложило о валуны. И достать он меня не мог.

А одежда у него не кожаная, как у меня. А дорогая. Шелка. Ха-ха.

Когда мы проскакали первый километр, я поняла, что он нищий. И даже обернулась и покачала головой.

Он все пытался вырваться, и, может, даже перерубил бы эту веревку своим ножом, но не из этого положения вертящегося фазана на жаровне и если б нож не вырвался из некрепких пальцев, звякнув о камень.

Другой давно был бы уже мертв, но это был боец.

Когда мы проскакали второй километр, учась брать препятствия в виде розовых кустов в этом парке, и мгновенным рывком прорываясь через них, ускоряя в этот момент коня, так что мой поклонник просто выстреливал через куст, на него было приятно смотреть.

Он сумел достать еще один нож. Но я исхитрилась так ударить его о камень, пустив коня, что нож только блеснул вдали, когда он задел раненным плечом о камень. Я подгадала!

- Прелестно! Я тебя вылечу, хороший мой, – ласково говорила я, беря тридцать пятый ряд роз, который кто-то тут растил на продажу. Розы летели во все стороны клочками. – Разве это не прекрасно?

Не знаю, что он ответил, но он уже не пытался вырваться. А может, ножей не было.

Когда мы проскакали это чудесное, прекрасное поместье, в котором воздух кружил голову, из одежды на нем оставались только ботинки.

Я просто скакала домой, весело подпрыгивая и тренируя коня прыгать через препятствия, и с треском прорываясь сквозь кусты. Естественно, насильником.

На ровных местах иногда я устраивала бешеную скачку с ветерком, крича от восторга.

Мой друг, бегущий за конем, тоже кричал от восторга. Особо он любил розы. Ужасно живучий гад. Настоящий боец.

Увы – я не заметила ульи, вынесенные в поле, слишком долго смотря назад, а они стояли за кустом, и он видимо специально зацепился за их ножки, разойдясь с веревкой по обе стороны от них. Лишь опрокинув два из них, разлетевшихся как бомбы, я поняла, что дело неладно, и все десять мне не опрокинуть, ибо и так движение замедлилось. И бросив веревку на произвол судьбы вместе с добывателем меда, вымазанного в нем, бешено рванула на коне прочь. Пока эта черная взвившаяся злая стая не настигла меня.

Поскольку в момент вылета роя я была довольно далеко от улья, а непосредственный виновник лежал прямо в нем, умудрившись проехаться в меде, мне досталось не так много лекарства от ревматизма. Тем более, что скорость, с которой мы припустили прочь, трудно было назвать нормальной. Ветер свистел у меня в ушах и сомневаюсь, что хоть одна пчела могла пробить кожаную одежду.

Тем более, я попетляла за кустарником, сбивая “погоню” со следа, а потом скрылась за изгородью. Пятьдесят миль в час, развитые этим громадным конем с невиданной длины ногами вниз с горки охладили пыл пчел, ибо это не их скорость для преследования.

Зато, выехав на горку, я отчаянно хохотала, видя как “топтыгин”, нелепо переваливаясь с ноги на ногу, медленно и неловко медленной трусцой двигается к ближайшей мелкой луже, весь голенький и закрыв зато руками родимое место.

Да, а я то думала, что он умер! Поистине, пчелиный яд поднимет из могилы даже мертвеца! Как рекламировали новое средство в газете.

Я просто умерла, когда он рухнул в лужу глубиной сантиметров двадцать, пытаясь нырнуть в нее. Чтобы спрятаться от пчел. Но он был слишком мощный. И даже когда повернулся лицом и постарался залезть поглубже в грязь, задница, простите, оставалась кверху сверху. Ну не понять, почему люди, пытавшиеся меня изнасиловать, выставляют наверх задницу. Минут десять добрых он ревел и выл, лихорадочно шлепая себя по заднице и периодически выныривая. Потом эти шлепки перешли в непрерывный бой и вой.

А когда он выныривал, атаке подвергалось все тело, а не только узкая полоска.

Мой дикий хохот, наверное, распугал всех людей в окрестностях километра.

Я подождала, пока пчелы не улетели.

А потом медленно подъехала к выжившему. Не в моих правилах оставлять такие ляпы.

Живыми.

Он лежал на животе и тихо выл.

- Эй, вы живы? – сострадательно поинтересовалась я. Мне самой было интересно.

- Уууууууууууу...

- Ничего страшного, это отличное лекарство! – ласково сказала я. – Отчего только не излечивает! Особенно от неуважения к дамам! То, что доктор прописал!

Он сидел прикрывшись.

Но смотрел теперь на меня.

Он ждал, что я спущусь! Я заметила, как в глазах его мелькнуло нечто даже похожее на злорадство и злобную радость, и быстро поняла, насколько он еще опасен для меня. Раз дошел сюда сам.

Увы.

Увидев, что ошибся, он как молния кинулся на меня.

Увы.

В руках я держала кнут.

Страшный удар кнута встретил его на полпути.

Такой удар мог перерубить шею, если б попал по ней. В данном случае, он сбил его с маршрута. А потому тогда, когда он встретился с моей здоровой ногой, попавшей ему подошвой в лицо прямо с коня, то он рухнул на землю.

Он еще раз кинулся, но опять встретился с кнутом.

А потом с моей ногой.

И снова оказался на земле.

Я отъехала подальше и понаблюдала, как он рыча, бегал за конем.

Вся еще вне себя от пережитого тогда нападения, я стала, обезумев, хлестать его кнутом.

Это страшное животное человек с чудовищной живучестью, все еще было полно сил мстить и нападать. Он призывал на мою голову всякие кары. Даже пытался изнасиловать меня. Бегая за конем, естественно.

Но я уворачивалась на коне и била, била, била. Страшно била, с ненавистью за попытку растоптать мою честь, за свое, хоть и не такое большое, унижение, за всех женщин, поруганных такими скотами. С лютой инстинктивной ненавистью к такому вот подлому скотству, когда могут растоптать другого просто так, изнасиловать девушку просто потому что она слабее, что она красива.

Потом он сдался.

Он пытался убежать к болотам, которые были совсем рядом. Но я не дала. Кнут догонял его, закручивался вокруг него, и, совместным рывком лошади, раскручивал его, опрокидывая на землю.

В конце концов, он уже не смог сопротивляться и только сжался в клубок, пытаясь защитить уязвимые органы. Ибо я пыталась попасть ему по это самое. Знаю я, знаю, что есть мужская гордость. Я когда-то чуть в обморок не упала, когда поняла, что они называют мужским достоинством джентльмена.

- Будешь, сволочь, отребье господа, еще нападать на невинных девчонок! – тихо и яростно говорила я. – Мерзкий насильник, откуда только такая мразь как вы вылазите...

Почему-то, судя по всему, он категорически был не согласен с тем, что он не джентльмен, что он не благороден, что он насильник молодых девчонок. Что меня только приводило в яростное, холодное бешенство.

- А ты что, девчонка?! – выдавил еле шевелящимися губами полутруп.

Я ахнула. И даже замерла. Так меня еще ни разу не оскорбляли.

А он с трудом поднял на меня лицо и, очевидно, первый раз меня внимательно рассмотрел. Потому что оно дрогнуло и исказилось. Даже то, что представляло сейчас раздутое пчелиными укусами, ударами плетью и ноги оно.

- Ты! Ты! Ты! Мразь! – чуть не со слезами задохнулась я и стала хлестать его изо всех сил, залившись слезами.

Но он даже не пытался почему-то защищаться, уставившись на мое юное и залитое слезами лицо.

- Если ты думаешь, что я выпущу тебя отсюда живым, чтобы все узнали о моем позоре, то ты глубоко ошибаешься! – в сердцах заревела от горя я, пытаясь попасть ему больнее.

- Я тебя не опозорил!!! Я даже не успел разорвать твои панталоны!

Я стала хлестать его бешено, не понимая даже от захлестывавших слез и горя, куда попадаю.

- Да меня теперь все станут считать порченной, если узнают даже о том, что ты просто касался меня! – чуть не закричала от отчаянья я. – Они считают девушку опозоренной и отщепенцем, даже если она просто встречалась с джентльменом наедине. И даже просто осталась! Ты даже не представляешь, сволота, какой остракизм устраивают эти леди! – и потом, успокоившись, добавила с вспыхнувшей решительностью, уже абсолютно спокойным тоном. – Ты отсюда не уйдешь.

Даже этот страшный каркас мышц я пробила до кости. Он несколько раз терял сознание, а потом приходил в себя от боли, уже не в силах двигаться.

Он уже перестал сопротивляться и покорно сдался. У меня было впечатление, что он сломался не от ударов, а оттого, что узнал, что я девушка. Дурное такое впечатление. А потом что, насиловать женщин и служанок можно? – сжав зубы, подумала я.

Один раз, очнувшись, он обратился ко мне.

- Возьми моего коня, я тебе его дарю, – через силу сказал он, взмолившись, – он стоит бешеную сумму денег, тридцать тысяч. Только оставь меня умирать так... Молю... Я уже ничего не хочу... Я не хочу жить, – прошептал почему-то с тоской он.

Я только усмехнулась – коня я и так заберу. Он был привязан тем же лассо к дереву, ибо я его уже поймала, пока он валялся без сознания.

Сначала он терпел молча, но потом потерял рассудок и стал повизгивать.

Самое страшное, что я поймала его на краю болота. И он лежал, так сказать, на краю спасения. И это добавляло остроты ситуации.

- Пожалуйста, оставь меня в живых, – взмолился он. – Я все исправлю... Я дарю тебе перстень... Это ключ от нашей сокровищницы, никто не может открыть ее кроме обладателя этого перстня, он является символом главного в роду и является ключом... Его давали только невестам...

Он с трудом снял перстень и положил его рядом. Я видела, чего ему это морально стоило. Похоже, снимать перстень у глав его рода было не принято. То ли они ненормальные, но, похоже, он действительно считал, что верховенство в его роду переходило ко мне.

Если б не злоторжествующий мелькнувший в глазах огонек, я б даже поверила. Но, конечно, подходить бы к нему бы, даже совершенно глупой, так близко, бы не стала. Гора мышц есть гора мышц. Я даже не повредила ему внутренние органы.

- Кинь его! – приказала я.

Он кинул всего на три метра.

Если он думал, как я видела по его жадно ждущим глазам, что я слезу с коня и подойду взять перстень, то он жестоко ошибся.

Толкнув коня, я подняла перстень с земли на всем скаку. Я и не такие штуки проделывала. Предвидеть это он не сумел.

А потом снова продолжила.

- Я же не сказала, что я соглашаюсь, – вздохнув, надела перстень на палец я и полюбовавшись им. Он так красиво и значительно смотрелся на моей руке, что я даже еще раз вздохнула. Он был такой безумно красивый, тяжелый, особой формы и с высеченным маленькими драгоценностями гербом. – А за перстень спасибо.

Он почему-то жадно смотрел на свой перстень на моей руке и даже наслаждался этим. А ведь я проверила – пружинки убивающей врага, скрытого яда или других подстав в нем не было. К тому же он снял его с руки. Запахи большинства ядов я знаю. Чего же он на меня так смотрит?!?

- Я предлагаю тебе стать моей женой! – четко, даже с разбитыми губами сказал он. – Отныне ты моя невеста, что бы ты ни хотела и ни думала... Ты не сможешь выйти за другого, ибо я тебя скомпрометировал!!! – торжественно сказал он. – И не думай! Лучше готовься к свадьбе, мужчины нашего рода не отказываются от своего слова и не отказываются от выбранных женщин! Даже моя смерть не избавит тебя от меня!

Против воли бессознательно поправив штанишки, и, убедившись, что они на месте, и заправив лихорадочно курточку, я чуть его не убила. Он только стонал. Он уже начал тихо умирать. Я бы, наверное, запорола его насмерть, если б не увидела скачущих моих телохранителей. За ними была загримированная Мари.

Странно, но этот насильник при виде их подозрительно оживился, даже стал тихо мычать – на помощь. Я увидела, как в глазах его блеснуло откровенное злорадство, радость и торжество. Он чего-то ждал от них. Точно этот хмырь был тут принц, ей Богу, смешно даже, он, кажется, думал, что люди будут защищать обидчика!

Увидев запоротый и жалкий кусок мяса, Мари, никогда не видевшая, чтоб я была так жестока, прямо с ходу в отчаянье закричала, выпадая из своей роли молодого юноши:

- Что он с тобой сделал, Лу?

- Н-н-ничего! – быстро ответила я, против воли запахивая курточку и не заметив этого.

Но они уже увидели следы свежих слез на щеках.

- Я же говорила, что она еще не оправилась после ранения и ее нельзя было посылать одну без телохранителей!!! – в ярости, сама чуть не плача, выкрикнула она.

- Но он н-ничего мне не сделал! – твердо сказала я дрожащими губами. – Н-ничего!

Я украдкой вытерла локтем слезы со щек.

- Это с-слезы с-смеха, – твердо сказала я.

- Нам надо ехать быстрей, моя маленькая сестренка, мы нашли корабль, но он уходит с минуты на минуту! – сказала Мари, ласково вытерев платком мои слезы.

- Он-н даже не успел порвать м-мне штанишки!

Насильник ошарашено слушал этот разговор.

- П-просто я не думала, что он на меня нападет, он был вначале т-такой вежливый...

Насильник, похоже, ждал, что его узнают и будут спасать.

- Кастрируйте воришку! – скомандовала Мари, равнодушно скользнув по нему взглядом, холодно махнув рукой телохранителям. – И быстрей! Надо ехать!

Откуда только силы берутся у людей. Уже явно труп вдруг ринулся прямо в болото, видимо, зная там тропку, а может, и не зная.

Никто и очухаться не сумел, как он уже прорвался через первую трясину чудом и скрылся в кустах. Быстро же он дернул, проваливаясь и чудом выбираясь!

Мари выстрелила навскидку, но его уже не было совсем видно.

- Привези мне то, чем он оскорбил Лу! – тихо приказал индейцу китаец.

- Зачем? – в шоке отшатнулась я, представив отрезанные руки и губы.

- Я заспиртую в баночке и буду показывать гостям! – нехорошо ухмыльнулся китаец. – И больше никому из знати не придет в голову сделать нечто плохое Лу!