- Но-но, прекращайте, – недовольно сказала мама.
Я же внимательно вглядывалась вперед.
- Не нравятся мне подобные развлечения, – пожаловалась я. – И это вместо сна!
- Так, дайте мне оружие, – приказал Логан.
- Добудь сам! – отрезали все мои, не желая даже двинуть рукой и помочь человеку.
Признав справедливость подобного требования, Логан подошел к солдату, несшему папá, и спросил, не из первого ли он полка. Тот сказал, что из первого.
- Ну-ну, я же узнал, – Логан добродушно похлопал его по плечу и отошел.
А солдат вдруг неверяще стал лихорадочно хлопать себя по плечу и спине, будто не мог поверить чему-то, и ругаться.
- Хороший мушкет! – буркнул Логан, перезаряжая неведомо как оказавшееся в его руках ружье.
А ошеломленный солдат, все пробовавший спину, вдруг выругался сквозь зубы, рассмотрев мушкет у того в руках.
- Ну и семейка, – ошеломленно и злобно выругался он, добавив грязное ругательство и слово, выражающее у мужчин высшее почтение. – Вот ...
Все хохотали.
- Вы не поняли, эта сволочь незаметно своровала у меня еще и пороховницу, нож и деньги! – яростно выкрикнул солдат.
Мы с Мари прямо лежали.
- Деньги верни... – строго скомандовала я.
Логан неохотно бросил тому кошелек. Попав точно в карман.
- Не волнуйся, он все отдаст, даже в двойном размере... – ласково сказала я солдату, снимая драгоценность у себя с волос и засовывая ему в карман.
- Как бы не так, – буркнул Логан.
- Он просто переволновался, – объяснила я.
- Кстати, как ты выжил? – тактично перевел разговор папá.
- Они забыли, или не знали, что я прошел огонь и бурю и ситуации похлеще этой, и опытный солдат... И даже не связали меня, бросив кошкам. Это здорово отрезвляет, даже если ты пил как лошадь... И тебя накачали всякой гадостью... А надавать кошкам по носам и мордам голыми руками уже дело техники... Будь одна, я бы просто удавил ее руками... Хоть сперва и было слишком плохо в голове и теле... Опять же, я кинулся за угол, как только меня вкинули, а там, по счастью, не видно, что там происходит, иначе меня сняли бы из мушкета... А так не захотели марать ручек и самим убивать, только допросили как твоего подручного... – сказал он мне.
- Ты хоть можешь их вспомнить, или они были в масках? Так, вы мне все расскажете...
- Именно последнее, в масках, – буркнул Логан.
- Если ты мечтаешь убить их самостоятельно, то оставь эту детскую мечту! – холодно сказала я. – И даже не мечтай... И передай их мне с потрохами... Мне нужно размотать эту банду...
- И как можно быстрее! – сказала Мари.
- Я сам в этом разберусь, кто виноват и кто нет, поскольку здесь, кажется, замешаны родственники, и я хочу разобраться, в какой мере, – мрачно сказал Логан. – Такого никогда еще со мной не было... Чтоб меня в самом центре Лондона так по-глупому кинули и обманули... А потом я с громадным удовольствием передам виновных тебе, – злорадно сказал он.
- Почему вы не говорите, что там произошло? – резко потребовала я.
- Потому что об этом можно догадаться самим! – холодно сказала Мари. – Интересно, ты вообще можешь представить, чтоб папá на приеме выпил хоть бокал?! У него ж уже врожденно, что он даже умирать с голоду будет, а с отвращением отвернется от поданного на приеме, как от пакости, если сам себе не сделал это из собственноручно сорванных и пойманных в непредсказуемом порядке продуктов, ибо хочет жить!
- Гораздо проще иметь слугу, который будет пробовать, – заметил капитан.
Мы с Мари снова скорчились, точно он сказал что-то смешное.
- Угу, особенно если многие яды действуют в течение пяти суток, а многие еще и накапливаются, – буркнул Логан. – Знали бы, как я не люблю эту арабскую привычку травить собеседника! Не поесть, не выпить, все отдаю матросам...
Все снова скорчились.
- Отличное лакомство – кофе с алмазной пылью! – со знанием дела сказала я. – И собеседник умирает в мучениях...
- Знали бы вы, как мне приходилось психологически нелегко первое время! – с тоской сказала мама. – Все люди как люди, все женщины рады приготовить что-то для любимого, детей, а мои с таким волевым напряжением смотрят на каждый съеденный ломтик, будто это тараканы, и так обречено тычут в него вилкой, с таким плохо скрытым выражением, будто ради тебя идут на смертную казнь и жертву, что ты следующий раз зарекаешься это делать!
- Тебе хорошо! – буркнула я. – Кто тебя будет травить! Ты еще при жизни открыто зачитала всем родственникам заверенное нотариусом завещание, что они шиш получат, только единственно по пятьдесят фунтов в случае их похорон, посмертно, чтоб их похоронили за твой счет... Так они больше не приходят...
- Все хихикнули...
- Дженни, неужели ты такое сделала? – воскликнул сквозь слезы и хохот Логан.
- Именно! – сжав губы, сказал папá. – А там были люди, которые охотно помогали мне в дипломатической работе, надеясь...
- ...что им что-то попадет в случае твоей смерти...
Все опять хихикнули.
- И вам, капитан, надо привыкать к...
- К голоданию... – закончила я.
- К...
- Яду... – перебила я.
- К...
- Наемным убийцам... – вставила я.
- К нашему образу жизни!!! – рявкнула мама. – Если вы мечтаете о Мари, забудьте о попойках с родственниками...
- Такого не будет, когда мы поженимся с Мари, – буркнул капитан. – Мы каждый день будет устраивать пиры...
- ...для родственников! – буркнула Мари.
Я, не выдержала, и, трясясь, просто разрыдалась от сотрясений спазматического хохота.
- У нее сотрясение мозга, – обеспокоено сказала мама папá.
- От того, что тридцать два часа подряд танцевала и прыгала? – мрачно спросил папá. – Тут не только сотрясение мозга, но и кой-чего иного получишь, чем виляла!
- Хай, – вздохнула я. – Папа болен...
- Какой папа? – угрожающе спросил Логан.
- Все знают, что он не мой папа, – вздохнула я, – но он хороший папа! Но сейчас болен... Мама ведь тоже танцевала...
- Я то думаю, тридцать часов, – мрачно сказал папа.
- ...и тоже виляла... – продолжила я.
- Вы знаете, Лу должна вас как-то разделять, – резко прервал капитан, обращаясь к обоим папам. – Чтоб не путались...
- Папа барон и папа граф, – легкомысленно сказала я.
Солдаты грохнули от смеха.
– Очень хорошо, что у меня два папы, а то я такая плохая девочка... – рассудительно сказала я, загибая пальцы.
Совсем как взрослая.
Даже Логан отвернулся.
- И невоспитанная! – с тоской добавила мама. – Дрессировать волка легче, чем Лу привить правила поведения – абсолютно безнадежное дело!
- Так, а куда мы идем? – наконец спросил папа.
- Нас где-то тут поселили, – задумавшись о чем-то грустном, рассеяно проговорила мама.
- Только я не вижу пока свободной комнаты... – буркнула я.
Опять началось всеобщее веселье.
- Это что, мы будем здесь ночевать? – подозрительно спросил Логан.
- Я не виновата, это твои родственники, – буркнула я. – Нас выперли из нашей комнаты, и я даже не знаю, где моя одежда, украшения, кремы, помада, и все, без чего не может жить порядочная девушка...
- Украшений там было где-то на пятнадцать миллионов, – сказал китаец. – Это те, что бросали из окон в экстазе... Мы раздели ползамка...
Капитан присвистнул.
- Ничего себе поездка в гости! – проговорил он.
- Еще бы, мне здесь не нравится... – доверчиво, как ребенок, сказала ему Мари. – И у меня дурное впечатление, что никакой комнаты тринадцать там нет... Мы должны были остаться здесь, и от нас не осталось бы и клочка одежды и костей, а утром все бы подумали, что мы опять удрали... И уехали из страны, как часто это делаем... И ищи нас свищи по миру, мало ли где мы пропали...
- Ты ничего не подписывал? – спросила я отца. – Утром не обнаружится твое завещание или дарственная?
- Если и обнаружится, то быстро заобнаружится обратно... – спокойно, но безжалостно сказал в ответ вместо него Логан. – Чуть что я вам помогу... Надеюсь, и вы мне... Я тоже не помню, но если завтра окажется, что я кого-то слишком люблю, то видит бог, я его полюблю всенародно по настоящему! Как мужчина... – без тени шутки сквозь зубы проскрежетал он.
Я с удивлением посмотрела на него. Любовь что-то раньше была ему не свойственна. Мне представился умиленный святой Франциск на месте Логана, говорящий королю – “братец мой волк” и трепетно и с теплом лобзающий его в лоб, и я умиленно вздохнула... Мир и любовь... Поцелуй врага своего, как говорил святой... И люби его со всей силы... Благодать... Что делает с людьми всего лишь сутки в клетке с тиграми – растроганно подумала я – сразу понимают, что нельзя кусаться!
Наконец, в самом центре лабиринта (впрочем, он был не столько громадным, сколько извилистым, обходя клетки с разных сторон кругами, что создавало бесконечное впечатление глубины, которой на самом деле не было) мы неожиданно вышли наружу.
И, пройдя через открытую поверхность кругового типа, посыпанную песком, наконец, пришли.
- Это что, нам? – неверяще спросила я.
Я увидела на лице Логана плохо скрываемое желание пойти и сделать с ними плохо.
Оба китайца желали сделать с ними очень плохо и очень больно.
Мама широко раскрыла глаза.
А Мари обнаружила в себе желание любить всех по-мужски, и я испугалась даже, не стала ли в этом грязном замке моя сестра извращенкой, раз возникли такие противоестественные это самое... причем очень громко и открыто выраженные...
Мне же больше не понравился цементный пол этого маленького уютного гробика, который имел три метра в длину, два в высоту и полтора в ширину... И где в сыром сумраке этой комнаты для десятерых человек ничего не было... Если, конечно, не считать полуразложившегося скелета в углу и капавшей со стен воды...
- Чудесный гробик!
Мало того, от улицы ее отделяла только занавеска. Весело подрагивавшая на морозном ветру...
- А где же драгоценности? – недоуменно спросила я.
Все только хихикнули.
Капитан растеряно смотрел по сторонам. Отворачивая от нас лицо.
- М-мне кажется, ее не успели приготовить, – застенчиво-растеряно сказал он.
- Убрать забыли, да? – я широко похлопала глазами... Дело в том, что сия комната была склепом, но с вырванными дверьми, то есть плиты не было... Зато было четыре мумии в узких углублениях в стенке... – И забыли постелить для НОВЫХ гостей? Потому что старые слегка протухли... Я имею в виду простыни... – я брезгливо взяла двумя пальчиками ткань, окутывавшую египетскую мумию и понюхала – ...а не гости...
- Чем это их таким напоили, что они такими стали?!! – шепотом ошеломленно спросил солдат, в шоке глядя на лицо египетской мумии, которая в темноте особенно хорошо выглядела, потому что у нее зубы светились...
Он явно подумал, что это предыдущие гости...
- Ну, знаете!!! – рявкнула, наконец, пришедшая в себя мама. – Мои дочери, конечно, садистки, но даже они поступили так с гостями всего один раз!
- Ты говорила, что у твоей подружки странное чувство юмора, – буркнула я.
- ...когда подложили одному из гостей, вместо ушедшей к любовнику жены, в постель египетскую мумию... Слегка подкрасив ей губы фосфором, наведя макияж...
- Они поступили так с королем? – быстро спросил Вооргот.
- Нет-нет, – быстро сказала мама. – Короля мы еще домой не приглашали...
- Ну, что вы скажете? – строго сказал папá нам с Мари.
- Но он зато понял, что она сука! – недоуменно сказала я. – Мы поступили хорошо... Она его обманывала... Он знает, что она плохая...
- Он до сих пор ее видеть не может спокойно... – обвиняюще сказала мама.
- Надо было подложить любовнику, – сквозь хохот и слезы сказал Логан.
- Любовнику они тоже подложили... – буркнула мама. – Когда она от него только-только ушла... Еще в тепленькое, на цыпочках сразу подобравшись... У меня до сих пор в ушах стоит его вопль... Бедняжка... Он обнаружил подмену не сразу, а только после того, как с ней...
Капитан, Вооргот, солдаты просто рыдали и тряслись, отвернувшись, а Логан тот вообще скорчился на полу, истерически что-то визжа и размазывая слезы...
- Ну, мама! – рассержено сказали мы с Мари. – Это дела давно прошедших дней! Мы уже давно исправились... Ты думай, кому ты говоришь, ведь мы собираемся за них...
Вдалеке послышался вой.
Рыданья прекратились.
- Нет, я здесь спать не буду, – промычал Логан. – Я буду на улице... На дворике...
Я тоненько хихикнула. Потому что я, наверно, единственная, кто понял, что представлял собой этот дворик, пока мы шли... И почему он посыпан песочком... Это была типичная гладиаторская арена... С пятью выходами для зверей по кругу... Зрительских мест не было, но только потому, что смотрели со стены...
- Высокое расположение стен и зрительских мест и полная удаленность от главного входа, так чтоб не было слышно криков случайным гостям, предполагает, что этот ДВОРИК предназначается не просто для гладиаторских боев, а именно для боев между дикими животными, если вы еще этого не поняли, – проинформировала их я.
Все хихикнули.
- Причем в подземелье несколько тысяч кошечек! – радостно сказала я.
Солдаты и все остальные побледнели.
- Их собрали на праздник...
Они все выглянули и рассмотрели.
И стали очень мрачными и очень нервными.
- Вообще-то я не предполагала, что короли так развлекаются, – помрачнев, сказала мама, ибо это навело ее на некоторые неприятные мысли. Папа вообще уже спал после пережитого крепким сном, заново перевязанный китайцем, который продезинфицировал ему раны крепким ромом, взятым у солдата (на дежурство же шел человек), посыпал китайской дрянью, зашил, уколол, вставил поломанные кости и наложил шины, пока мы болтали... Впрочем, мама и Мари и я помогали ему... Не впервой ведь...
- Тут есть какой-нибудь второй выход без лабиринтов? – спросила мама капитана.
- Нет, – мрачно ответил тот, крестясь, – дворик расположен на заднем дворе в глубоком каменном колодце, и так, чтоб никто о нем не знал... Другим вообще не слышно криков, звучащих здесь... Прямой путь сюда ведет только тайным ходом из королевских покоев, но он односторонен... И отсюда открыть невозможно...
- А... – облегчено сказала мама. – Так это она так захотела пошутить... Сейчас дверь откроется, и нас пригласят в новое обиталище, заставленное яствами и медами, украшенное золотом...
- В небесную обитель, да? – безжалостно сказала я. – Тот, кто открывал клетку с сотней тигров в переходе, был ключарем, да?
- И где гарантия, что она вообще сейчас просто не спит? – холодно спросила Мари. – И что она вообще знает, что нас переселили? Выйти вполне может король...
Логан нервно оглянулся, и, увидев подвешенные на стенке гладиаторские старые проржавевшие боевые топоры, мечи, рогатины, болтавшиеся так и сяк на ветру, быстро сорвал оттуда топор...
- Для старого друга, – пояснил он. И стал зачищать его песочком.
- Оно проржавело, – сказал он на мой взгляд. – Давно не чистили, я хочу исправить оплошность... Все-таки это мой дом... Помогу родственникам, – мечтательно сказал он, проводя пальцем по лезвию топора... – Наведу немного порядок...
И в это время каменная плита наверху медленно стала раскрываться, обнажая королевскую ложу...
Все замерли, приподнимая оружие... Мама прицелилась, что-то себе шепча.
Дверь открылась, и вышел улыбающийся Рихтер.
Я ухмыльнулась и отвернулась.
Но, поскольку у любого бойца абсолютно развито периферийное зрение, так что он простым оборотом головы получает круговой обзор, не кося глазами, я видела, как к скинувшему лесенку и даже здесь элегантно слезшему Рихтеру, поспешил Вооргот.
С все еще громадным окровавленным топором в руке, с которого капала кровь.
Рихтер стал затравленно на цыпочках отступать к стене, с ужасом уставившись на топор и дергаясь в стороны в поисках спасения.
Вооргот хотел что-то недоуменно у него спросить.
Рихтер отступал все быстрее и быстрее к лестнице, но было поздно.
- Вооргот, клянусь, это не я, – заголосил он. – Она оказалась не девственной, да? Я этого не делал!
Услышав такое, я сорвала со стенки рогатину. И лицо мое вытянулось. Неотрывно уставившись на него, как Вий, я медленно-медленно пошла на него с рогатиной, не отрывая от него побелевших глаз.
Вооргот, до которого дошло, исказил лицо.
- Ой, ты еще этого не узнал, да? – завыл Рихтер, пытаясь успокоить безумца. – Я ошибся, ошибся, клянусь, она была девственна!
Мама медленно, шажок за шажком неотвратимо наступала на него слева, вытянув вилы и что-то безумно бормоча. Отрезав ему путь бегства.
Слева шла в атаку, выставив меч, Мари.
- Ой, что я говорюююююю...
Китайцы с сетями отрезали гаду путь с двух сторон.
Вооргот, наконец, заметил топор в своей руке и брезгливо бросил его.
- Проклятье, – рявкнул он Рихтеру. – Сколько можно тянуть! Ты меня познакомишь или нет, у меня к нему важное сообщение!!!
Рихтер остановился. И, бессильно опершись на стену, стал вытирать холодный пот со лба.
Я все-таки желала выяснить, девственна я или нет, и так же приближалась к нему, как заколдованная.
- Лу! – заорал Рихтер. – Я дурракк!!!!
- Это я знаю, – проблеяла я, тихо приближаясь к нему и уставившись в него, как сумасшедшая, которую оскорбили перед Воорготом. – А вот глубину познания моей девственности желаю узнать! – я сделала угрожающее движение рогатиной, приноравливаясь его наколоть и промерять его глубину ей.
Вооргот сбил рогатину в сторону.
- Потом убьешь, мне он сегодня нужен, – пробормотал он. – Хотя я испытываю сильное сомнение, что он до этого доживет, – с этими словами он оттащил Рихтера, и, прижав его к стене за шкирки, стал с ним беседовать.
- Мне сначала нужно поговорить с Лу... – жестко сказал и вырвался Рихтер.
Вооргот зарычал, но Рихтер был непреклонен – он тоже это умел, иначе бы не стал секретарем короля, где приходилось и не то переживать от осаждающих короля.
- Одну минуту, – рявкнул Вооргот. – После этого я тебя убью!
Рихтер потянул меня в сторону, хотя мне хотелось сначала сделать с ним кое-что другое.
- Лу, – накинулся он на меня. – Ты в порядке?
- Ты это хотел спросить? – сквозь зубы спросила я. – На глазах у моего жениха?
- Лу, он требует познакомить меня с Берсерком, он совсем меня замучил! – тихо прошипел Рихтер. – Я не могу уже сопротивляться! Или ты встреться с ним, или откажи! Я ему скажу и пойду спать! Я с ног валюсь. Я не смог найти твоего отца!
Я посмотрела на отца.
Рихтер, зная, что я ничего не делаю никогда просто так, тоже глянул туда. И ахнул.
- Что с ним?
- Львы порвали, – сквозь зубы ответила я. – Спит!
- А почему на земле?
- Пошли я покажу тебе почему...
- Там что, не приготовлено? – спросил Рихтер. – Я вообще то тут никогда не был... Сказали, что вы в этой комнате номер три...
- Посмотришь... Когда-то же надо сделать в первый раз... А я пока обдумаю твое предложение подальше от яростных глаз Вооргота... Закрой глаза...
Я завела его в притвор.
- Можешь открыть!
Он дернулся прочь со всех ног, но я его жестко держала.
- Это МЫ в этой комнате, – хихикнула я, повторив его слова.
Чтоб он носом в труп.
– Это наша комната... – радостно, слишком радостно, даже очень радостно сказала я, обводя рукой... – Ее для нас приготовили! И вещи сюда принесли! И постели постелили! Мы тут новые, предполагается, жильцы!
Рихтера рвало и он, потеряв соображение, пытался удрать.
Но я предпочитаю, чтоб человек не бежал от приготовленной нам красоты. Всегда, знаете, желаю поделиться, хлебом меня не корми, дай разделить творческое чье-то открытие с другими...
- Между прочим, чтоб ты был в курсе, дорогой, драгоценностей в нашей комнате, из которой нас выселили без нашего разрешения будто арестованных, было на пятнадцать миллионов без всяких шуток! – жестко сказала я.
Рихтер ничего не мог сказать, и только попросил одними собачьими глазами, чтоб его вытащили отсюда. Знаете, мумия, для тех кто ее раньше никогда не видел, зрелище до самых косточек. Я то привыкла, лазя и грабя в детстве пирамиды в одиночку или с Мари, а вот мама до сих пор вздрагивает и ночью плохо спит, если увидит днем это чудо. Все мумии фараонов, что мы попривозили, она, чуть мы уехали, сдала в музей с пожеланием никогда больше их не видеть... Уродство впечатляюще и первый раз просто выкручивает человека...
Рихтер вывалился на улицу.
- Чем это вы там занимались? – подозрительно спросил Вооргот, нашарив топор. – Чего это он стал так истощен и бледен?
- Именно тем и занимались... – хмуро буркнула я. – Комнату ему показала... И мусор, что не убрали...
Вооргот не поверил. Он снова осторожно приближался к нам.
- Лу, – мигом протрезвел Рихтер. – Твой ответ!
Вооргот чуть не взбесился, услышав вопрос. Лицо его подозрительно задергалась в оскале.
- Иначе он убьет! – рявкнул Рихтер.
- Хорошо, я разрешаю... – устало сказала я. – Все равно когда-то он должен узнать... Лучше, чтоб все произошло раньше...
Вооргот смотрел на меня с понятным зверским выражением, услышав эти слова.
- Это ты так ищешь Берсерка? – холодно спросил он Рихтера.
- Я его нашел, – сказал Рихтер. – И он согласился...
- И где же он? – страшно ухмыльнулся Вооргот, поднимая топор для удара.
- Дело в том, – холодно сказал Рихтер, – что большая часть успеха и неуловимости Берсерка заключается в том... – он задержал речь, – что никто... (Вооргот вдруг странно замер, вдруг уставившись на меня).
- ...не подозревает (Вооргот начал бледнеть).
- ...что он женщина, – безжалостно закончил Рихтер. – Разрешите представить вам лучшего агента Англии, ваша светлость, – он издевательски хмыкнул, – легендарного непобедимого бойца и убийцу, по слухам безжалостно убившего более полмиллиона врагов Англии...
Лицо того стало пепельным.
Какое-то предчувствие несчастья захватило меня.
- Берсерк собственной персоной... – оскалился Рихтер, глядя на его реакцию, представляя меня ему. – Прошу любить и жаловать... Что ты хотел сказать ему столь важное, что пришлось раскрыть тебе инкогнито лучшего агента, на которого без сомнения точат зубы миллионы людей...
С Воорготом что-то происходило. Я почему-то похолодела и потянулась к нему. Но он не ответил, а отвел глаза.
- Ты выбрал себе интересную невесту Вооргот... – горько сказал Рихтер.
Я почему-то впервые почувствовала, как страшно устала. Все это не прошло даром – я еле держалась на ногах. Куда-то ушла радость. А я так ждала, что он порадуется за меня, желала по детски похвастаться любимому, разделить его восхищение.
Вооргот резко отвернулся.
Ощущение непоправимого несчастья стало заливать меня... Все похолодело внутри; было странное ощущение, будто я леденею и умираю внутри. Я почему-то мертвела...
Вооргот мгновенно обернулся и ушел...
Я закричала внутри. Отчаянно, долго, невыносимо закричала, ничего не соображая. Но внешне губы молчали, и глаза только смотрели вслед.
А Вооргот побежал прочь, неожиданно рванув сильней. Сердце рвалось в клочья. Душа моя, честь, выстроенное мужество – все было взорвано – я рушилась как человек, хотя еще стояла и смотрела.
Боль. Такая боль, которой я никогда не знала. Это тянущее чувство непоправимости... Я пыталась не выдать ее и улыбаться. Я улыбаюсь. Я улыбаюсь. Я улыбаюсь. Только белые губы отражались в луже воды ярко белой полосой в лунном свете. Я улыбаюсь...
- Что с ним такое? – удивился Рихтер.
- Наверно, не все хотят в невесты профессиональную убийцу и бойца, – медленно, очень медленно и чудовищно спокойно солнечно сказала я. Я улыбалась. Рихтер отшатнулся от этой моей улыбки.– Одно дело думать, что это у невесты хобби такое и она здорово дерется, а другое дело знать, что она – воин разведчик профессионал... – тихо проговорила я.
- О Господи, Лу, – вдруг побледнел Рихтер, видя, что я как-то стою и смотрю в пространство... и улыбаюсь, не слыша его. Все улыбаюсь. – Прости, я это не подумал...
Вдруг Рихтер оглянулся и увидел, что плита, через которую ушел Вооргот, медленно закрывается. Уже почти закрыта.
- Проклятье! – выругался он. – Я сейчас, иначе нам не пройти...
Он быстро бросился вверх по лестнице, еле успев юркнуть и протиснуться в щель.
Я так и стояла, ничего не видя.
Мама, видя, что я стою и смотрю в ту сторону и улыбаюсь, подошла с улыбкой ко мне, с лукавством спросив, что я такое ему сказала и почему так неподвижна. Заглянув в мои глаза, она закричала.
- Она сказала ему, что она Берсерк, а он развернулся и убежал... – тихим обрывающимся шепотом сказала ей Мари, отчаянно до боли сжав зубы и с ненавистью глядя ему вслед.
Мама крепко прижала меня к себе.
- Не стоит он тебя, Лу, – сквозь зубы сказала она.
Я не отвечала и, кажется, ничего не понимала.
- Если Лу умрет, – сквозь слезы выкрикнула Мари. – Ему не долго останется жить! Как я не распознала, что он ее не достоин!
- Ему и так недолго останется жить, – холодно сказал, поджав губы Логан. – Я не собираюсь прощать такие поступки с моей дочерью...
Я очнулась. Эти слова вырвали меня ненадолго. Все равно я не хотела причинять ему вред.
- Н-не надо, – тихо и обречено сказала я, механически смотря на стену. Все же найдя в себе силы вынырнуть из безумия и это сделать. Хоть это для него сделать.
- Бедная ты моя! – с тоской сказала мама. – Ну почему ты полюбила глупца, не оценившего тебя, маленькое сокровище?
Я оцепеневше смотрела сквозь нее, хоть и пыталась хохориться.
- Ну и не надо он тебе... – ласково сказала она, зарывшись в мои волосы. – Ты повзрослеешь, достигнешь восемнадцати лет и еще выйдешь замуж...
Я не выдержала и отчаянно разрыдалась.
- Я никогда не выйду замуж... Я мо... мо... монахиней стану, – прорыдала я.
- Поплачь, – облегченно сказала мама. – Горе внутри дает силу чувствам, но не надо сходить с ума...
Но она уже не знала, что это уже поздно – внутри я умирала... Душа медленно распадалась...