Правильно. Я бы тоже так сделала. Взяла меня живьем. Не надо меня убивать…
Впрочем, похоже, меня взяли на дурную удочку — синхронный залп шестнадцати арбалетов, выстреливших сорок восемь стрел, чуть не убил меня, хоть они были в метрах пятидесяти… Похоже — взять живьем — это значило не убивать меня на месте, когда я упаду.
Я не уворачивалась от стрел — я оказалась в мертвой зоне, рассчитанной инстинктом — чуть задержанного взгляда в полуобороте назад мне было достаточно, чтоб увидеть сетку. Я ее не рассчитывала — я просто видела сетку траекторий, как человек видит окружающее. И то и другое есть работа Сознания… Видела словно вне времени, то есть все сразу — все траектории и то, где и когда будет какая стрела в какой момент сразу, то есть видела в один момент весь отрезок времени, также как и свои возможные действия в них — все это охватывалось в одной точке… Время охватывалось Сознанием как точка, точно так же, как сложнейший смысл — все сразу…
И стрелять в них нельзя, — с тоской подумала я, — ибо то, что же было, если все четыре сотни ринулись за мной на голом плацу, мне даже трудно предположить — это не рукопашная в массе, когда работает скорость, реакция и мастерство, среди мгновенно сменяющих друг друга непрерывных узоров… В которых ты, словно танцующий гений, невольна, ибо ноги сами просятся в пляс…
Спереди! Я выстрелила быстрей, чем даже осознала этих появившихся троих спереди.
О, они были умней… Они заблокировали местность, а не только Храм… Почему они не ждали в засаде, это загадка… Впрочем, они же только подбежали… Со стороны могло бы показаться, что они спрятались, ткнувшись вниз… Никто сейчас бы не сказал бы, что они там…
И тут один из тех, что сзади, заорал:
— Она убийца!
Это говорят они-то! Кто стреляли! Раньше, чем разобраться, в по их предположению простую девочку.
Похоже, он что-то заметил.
Я почувствовала, как далеко сзади кто-то откликнулся на крик.
Но было поздно — я резко, повернув вдруг на девяносто градусов, с замирающим сердцем, нырнула между прилавками в этот лабиринт лавчонок и киосков, которые не шли рядами, а представляли здесь ужасную свободу — то есть были рассеяны как попало во всех направлениях… Каждое мгновение я ждала выстрела в упор, готовая сама стрелять, если хоть почувствую засаду, но, похоже, эти три пока были все… А ведь выстрелить, замаскировавшись, в упор — это так приятно… И не среагировать, и не уклониться…
Какое облегчение прошло по мне волной, когда я поняла, что жива! А может, просто, ловушка была там, со стороны… — я не знаю. По крайней мере, я нырнула в лабиринт… И почувствовала себя почему-то как рыба в воде… Я много раз бродила тут, разглядывая платья и украшения, не решаясь подойти к
Храму… А это значит, что план сидел в моей голове так прочно, будто я тут родилась… Или вместе с ним родилась — это, может, была просто часть меня…
Если они думали, что я буду драпать со всех ног, как это поступила бы обычная тэйвонтуэ, то они глубоко ошибались… Люблю платить по счетам! Я и сама не поняла, как ноги вынесли меня позади их — я осторожно протиснулась в узкую щель… Шестеро уже прошли вперед мимо ее, то есть осмотрели, когда я там появилась… Получилась, что я оказалась между ними, и осторожно прошмыгнула за этими шестерыми так, что оказалась в разрыве… Те, кто шли впереди меня, не могли даже помыслить, что я сзади, ибо сзади почти в упор шли товарищи, всего за один поворот… А те, кто шли за мной, соответственно не могли помыслить, что я могла так нагло оказаться тут, где только что прошли тэйвонту. Тэйвонту — это тотальное наблюдение! Я, наверное, негодяйка, раз мне удалось вклиниться в эту щель так, что они не заподозрили…
Я натолкнулась на тех, кто впереди и выстрелила мгновенно буквально через мгновение… Как раз в таком месте, где мое появление было невозможно — никаких подходов туда не было, по крышам бежали уже другие тэйвонту — полная безопасность! Они как раз тихо обсуждали сложный участок, внимание было привлечено оттуда, не сразу поняли, откуда стреляют… Прикованное вперед внимание сыграло злую шутку…
Нелегко сразу понять, откуда стреляют, когда это делает человек опытный, да и не стоит на месте… Да и времени, чтоб разрядить две аэнские игрушки практически не требуется — я стреляла прямо из одежды, не вынимая их. Так мне было легче одной рукой…
Думать, что для того, чтобы выстрелить, нужно много времени — значит заблуждаться… Те, кто сзади, просто в упор налетели на меня, услышав какой-то шум впереди… Первое мгновение их взгляд был прикован к валявшимся товарищам, пока я играла с ними злые шутки… Рост мой маленький… Один здоровый и широкоплечий тэйвонту — все они выше двух метров и косая сажень в плечах — отлично закрывал меня, пока я стреляла буквально из-под него… Он еще только падал, убитый выстрелом между глаз, но тем, кто вырвался, этого еще не было видно… Я всегда дьявольским образом угадываю самую мертвую и самую невероятную зону просмотра…
Они шли тройками — первая упала к моим ногам, а вторая буквально споткнулась об эту тройку, не успев даже выругаться… Мне так даже удобнее — разряжаешь эти чертовы аэнские штуковины… Ловкость и расчет — я сама сейчас бросилась вперед и вылетела на троих, которые не смогли даже очухаться, когда я появилась перед ними, стреляя сразу, появляясь из-за поворота, почти в упор…
Опасные штуки! Выстрел с расстояния метр обоюдно опасен, ибо нажать спусковую пружину может даже мертвый…
Снять двоих на крышах, подтянувшись на руках, было делом одного мгновения. Но почему их двадцать? Меня же преследовали шестнадцать!?!
Забрать у убитых арбалеты, сунуть их под прилавки и даже отделить головы потребовало очень немного времени…
Но когда я оказалась, присев, у кромки плаца, чтоб осмотреться, я захолодела — из Храма высыпали толпой тэйвонту и неслись в эту сторону… И многие были уже почти рядом…
Я, наверное, идиотка — сцепив зубы, подумала я. Но ругать себя было поздно…
Другая, на моем месте, уже была бы в десяти километрах от четырех сотен тэйвонту… И лупила лошадь бы так, что почва горела бы…
Впрочем, они тоже были уверены, что здесь уже и духу моего нет… И что такой идиотки, какая осталась бы ждать четыре сотни, просто не может быть… Не могли же они знать, что голова моя еще не совсем хорошо работает после болезни! Я чуть не заревела вслух…
Первые три внеслись в лабиринт, ничего не помышляя, лишь бы только догнать…
Хорошо, что они по трое!!!
И началась бойня… Поскольку эти четыре сотни были растянуты между Храмом и домами по плацу, я била их в упор, сцепив зубы, как только они влетали в этот лабиринт и исчезали из виду от своих, подхватывая их собственные арбалеты…
Эта растущая груда трупов… И непрерывные выстрелы в упор… Я собиралась дорого продать свою жизнь… Хуже — я об этом не думала, решая встающую ситуацию… И твердо решив победить…
То, что их было так много, сыграло с ними такую злую шутку!!! Хоть один должен был бы крикнуть и поднять тревогу!!!
А ведь они бежали не в цепочку, а широкой полосой, то есть входили в пустынный сейчас лабиринт лавок в разных местах… И мне нужно было так просчитать ситуацию, чтоб они не пикнули… Впрочем, подымать шум не в обычае тэйвонту!
Когда ворвались сразу два десятка, мне пришлось так туго!!! Это напоминало аттракцион с калейдоскопом, когда тебе нужно сложить картинку из двух или многих источников, то есть выстрелить первой… Ситуации в этом лабиринтике сменялись с калейдоскопической быстротой, и решать их приходилось просто непрерывно молниеносными ударами и бросками…
Не знаю, почему-то в этой суете я предпочитала метательные ножи… если кончались арбалеты… Бросок мой был абсолютно точен, удар ножа бесшумен…
В меня много раз стреляли, хотя моя стрела неизбежно опережала врага…
Хороший плащ! Но я была вся избита до полусмерти страшными ударами стрел в упор, которых плащ лишь не пропускал, левая нога была в отключке, парализованная ударом стрелы сквозь плащ, и я не смогла бы бежать, даже если бы хотела, по голове шел кровавый след он стрелы… Голова кружилась…
Я не знаю, почему мне удалось продержаться так долго, убивая их почти поодиночке… Впрочем, долго — понятие относительное… Сколько надо, чтобы тэйвонту пробежал чуть меньше километра от Храма по плацу? Пусть их четыреста, но это минуты… А для меня это была вечность! Вечность, помноженная на ад!
Может, поэтому так и получилось, что все произошло очень быстро, а они бежали как в погоню? Мне всегда говорили, что я умудряюсь оборачивать преимущества врагов в их недостаток, делая это слабостью и своей силой… Наверное, никогда и никто не сумел такое сделать с тэйвонту… И так глупо поставить им психологическую ловушку… Настолько примитивную, что туда не мог попасться тэйвонту…
…Они, гады, врывались сюда как метеоры, но ум их был направлен дальше… А я их все щелкала, белая от боли… Только подхватывая их арбалетики, которые они не успевали разрядить, постоянно меняя положение, чтоб оказаться как раз там, где в этот базар ворвется тэйвонту… И как мне было поступать, когда один пробежал мимо, второй идет след в след, а еще один взбирается на крышу вне выстрела? С одной рукой ты вырываешься между ними, стреляя в упор в сердце, отбив руку с арбалетиком, когда первый уже падает от стрелы в висок, а потом навскидку стреляешь в того, кто появляется над тобой на крыше… А ведь они шли непрерывно и никто не стал бы ждать тебя, когда ты расправишься с предыдущими… А у тебя плывет в глазах, боль разрывает душу, глазницы заливает кровь из раны, а ты даже не можешь вытереть ее толком, ибо единственная рабочая рука должна непрерывно стрелять, бить и метать… Как кружится голова! Какой страшный, безумный вихрь! И туман… И эти проклятые лица…
— О Боже! — ахнул от потрясения один из тэйвонту, которых я пропустила, наткнувшись на громадную кучу. И завизжал: — Она…
И началась самая жестокая и дикая рукопашная, которую я знала.
Только вбитая бесконечными жестокими тренировками способность преодолевать себя в любых условиях и удержала меня…
Они заметили меня!!! Я плохо помнила, что происходило. В таком яростном безумии я словно оказалась в центре урагана. И, словно маленький звереныш, отчаянно дралась за свое выживание… В ход шло все — удары ножей, руки, ног, броски ножей и просто броски, выстрелы почти в упор из подхваченных из рук убитых арбалетиков или вытащенного из их одежды прямо в рукопашной оружия…
Мои длинные пальцы и дьявольская тренировка железных рук позволяли мне бросать безумно наточенные метательные клинки на короткие расстояния без замаха.
Одними пальцами, кистью! Прямо из обоймы на одежде… В жесткой схватке, когда я, маленькая, яростно отбивалась среди громадных тел тэйвонту, и когда расстояние броска — иногда просто метр, а иногда даже сантиметров сорок, чтобы снизу вогнать нож в горло или под подбородок, в налетающего бойца в сердце, в промежуток между телами, в глаз — этого, одних железных тренированных пальцев было почти достаточно… Дело даже не в том, что на размах руки, вернее на второй размах у тебя не было времени, а в том, что пальцами можно было бросать эти метательные клинки из обоймы почти непрерывно, захватывая их… Впрочем, скорость, сила и точность любого броска из любого положения у меня всегда была феноменальная…
Я держалась только безумным напряжением всех сил и отчаянным, надрывным мужеством, дьявольской упертостью и яростным желанием победы. Точнее это была воля, которая безумно надсадно рвалась к победе поверх всего своей клокочущей энергией и упорством. Как бы безумно страшно не было мое положение, эта воля была железна, закусив губы, неотступна и непоколебима в своем упрямом желании сражаться, чтобы не обрушилось на меня и как бы ни скручивало меня от боли.
Кровь заливала глаза, внутри был ад от пропущенных ударов и выстрелов в упор, но отчаянное мужество, железное в своем усилии и непоколебимости, рвало меня вперед и не давало сломаться.
Я была маленькая — гораздо меньше этих двухметровых горилл с накачанными мышцами, и это было бы плохо, если бы при повышенной гибкости и подвижности не давало некоторое преимущество. Когда вокруг тебя пятеро таких горилл, каждая из которых хочет тебя ударить, внутри остается удивительно много места, если реакция твоя хороша. Каждый из них был сверхбойцом — фактически мастером рукопашного боя и боя с холодным оружием. Но бой есть бой, и в яростной схватке, когда все перемешивается, когда их много и плохо видят противника, победу решает нечто большее, чем боевая техника.
Кому-то может и гибель, если их много, но в меня слишком были вбиты не тренировочные, а жестокие и реальные бои со сверхбойцами. Пятеро! Присесть под чудовищным прямым ударом, одновременно вогнав с метра снизу метательное лезвие броском ему под подбородок, мгновенно уйти, развернувшись, спиной под защиту еще живого тела, прижавшись словно в ракушке согнувшегося, уходя от удара ногой того, что сзади, расстреляв вырванный из рук мертвого арбалетик в тех трех, что напротив. А потом швырнуть броском, вернее заслониться в полуброске спиной этого умирающего против выстрелов из арбалета пятого, одновременно швырнув ему нож в глаз… И снова… Ибо тебя замкнула несущаяся со всех сторон толпа, налетая на друг друга и мешая друг другу в меня стрелять… И на месте упавшего тут же оказывается новый, одну пятерку сменяет другая, точно ты отрываешь календарь, открывая новую картинку ничуть не хуже. А ты бьешь, то блокируешь удар ноги снизу углом зажатого в руке уже разряженного арбалета в коленную чашечку, а тебя пытаются захватить, обрушивая страшные удары, страшно матерясь… В голове метет, от пропущенных ударов темно, но ты все же находишь пустые места между их руками и ногами, извиваясь как танцовщица, просто видя их вместе с прошлым и будущим, как оно все сложится, и только чудом и мастерством, накопленным опытом побед и уклонений, расчетов и предсказаний ты еще жива. Они отчаянно ругаются, а сзади кто-то орет:
— Живьем, не дайте змее ускользнуть! Захватывайте руки, не деритесь ублюдки… руки… дурни… не давайте ей стрелять!!!
И это был ад, когда кто-то пытается перехватить твою единственную руку, захватить за крепкий плащ, просто зажать, как малыша, благо их мышцы раз в десять толще — у меня голова как у них бицепс…
Я не дрогнула сердцем ни на микрон, но совершенно не помнила, как я вырвалась оттуда… И начала уходить по этому запутанному лабиринту базара, налетая на ловящие меня группы, бья, яростно отбиваясь, уходя, мгновенно стреляя навскидку первая… Ножи помогли очень, хотя в принципе трупов было навалено достаточно, но одна обойма метательных тонких тяжелых лезвий, вешаемая на одежду, содержит их двадцать, а арбалетик — три стрелки, если не разряжен…
Это была катавасия, когда ты нарываешься на ловящих тебя бойцов, они на тебя, когда ты скрываешься, тебя открывают, но ты упорно вырываешься и уходишь, оставляя трупы…
Помогало то, что я автоматически чувствовала мертвую зону зрения, даже если прятаться было некуда… А ведь только и нужно было время для выстрела, после которого остальное было не важно — это тебе не залу пройти. Главное — выстрелить. А здесь опыт боя у меня был больше…
Мужество! Главное — никогда не дрогнуть — в этом залог победы. Давно известно, что побеждает более мужественный. Лидерами становятся не самые умные, или сильные, или хитрые, а самые бесстрашные. Психологи экспериментально доказали, что основным качеством руководителя, выделяющим его из остальных особей, является не ум или сила, а бесстрашие. Инъекции серотонина превращали слабых животных в вожаков стаи. Бесстрашие, способность принимать решения в любой обстановке, решимость — качество того, кто ведет за собой. То же и в бою — не дрогнуть, какая адская боль бы не сотрясала тебя — половина победы. Умение не бояться боли — одно из самых важных качеств в наших краях. И пусть ты маленькая зверушка, но, постоянно бросая себя в бой и сражаясь, ты можешь побеждать громадных хищников, нагоняя на них страх.
…Я не знала, сколько это длилось. Я убегала, стреляла, сталкивались, стреляла, снова уходила… До безумия сжатые зубы, тонкая ниточка белых губ, в отражениях луж из разбитых бутылок и бочек. Меня точно парализовало в этом упорстве. Отрываясь, я возвращалась назад и сама их атаковала внезапно… Они не сразу приходили в себя и понимали, где я. А я сходила с ума. И уходила, отрываясь, яростно вырываясь из плотного контакта, когда меня держали зрением и замыкали в живую стену, криком сзывая остальных…
Они привыкли, что я все время возвращаюсь сюда, чтобы атаковать и уничтожать врага… Я, наверное, сошла с ума. Точнее, основательно повредилась в уме… Я делала круги и возвращалась к самому началу, садилась им на спину и уничтожала, отрывалась из видимости, затаивалась, обходила и атаковала снова… И они не могли понять, где я, потому что пока меня не замечали много, я уничтожала их бесшумно, тут же исчезая, или же стреляла мгновенно, а они не могли понять, куда я рванула… Только когда вспыхивала жестокость рукопашной, они понимали, наконец, где я, и ревели в атаке… Они даже привыкли, что я тут кружусь… Неизвестно откуда подбегали все новые и новые бойцы… Основная масса там за мной охотится, а я тут, вернувшись, перехватываю и уничтожая в упор спешащих… Потом наоборот…
Так не могло долго продолжаться… Впрочем, нельзя сказать, что это было особенно долго — на самом деле бой, который кажется тебе сутками, может занимать несколько минут. Потому, когда один из вылетевших бойцов все же дал мне по голове ногой круговым ударом, потом сразу второй, третий, делая в голове темно, а в ушах больно, мне стало дурно… Я пропустила удары. А мне добавили так, что я отлетела на стенку чьей-то лавки, проломав ее и ввалившись внутрь… И это меня и спасло. Потому что он не мог ударить меня внутри, а когда он появился в отверстии, я уже выстрелила…
Я поняла — что все, надо уходить… Не убили меня только чудом. Обычно такого удара хватает, хотя мне мало. Но я с трудом могла подняться на колени…
Хорошо еще — внутри… А они искали меня, привычно, снаружи… Чуть что, это ловушка…
После такого удара ходить хотелось только на четвереньках. У меня было впечатление, что руки-ноги сами хотят двигаться, причем я чувствовала их не там, где они на самом деле были…
Все — поняла я — надо уходить… Какой-то шум отвлек тэйвонту, и они кинулись туда…
Я не обманывалась, что тут в засадах остались охотники… Ничего так не желающие, как вогнать человеку стрелу в лоб… Особенно когда ему дурно…
Ничего не понимая и задыхаясь от боли, пошатываясь, я побрела прочь, пытаясь прятаться — то, что внутрь лавки не заглянул ни один тэйвонту, было скорей дурным знаком… Я сама не помню, как я выбралась с рынка… Город, вернее эта часть, словно вымерла… Пошатываясь, я уносила ноги, понимая, что схватки я не выдержу. Одно я понимала — я совершенно не представляла себе, почему за мной нет погони. Может, что я постоянно возвращалась и атаковала, они и остались там, на рынке, в том месте, где их было наработано вдоволь, и не сразу поняли, что я уже не вернулась? Наверное — это их обмануло, и дало мне минут двадцать форы…
Пошатываясь, я пробиралась самыми темными углами самых грязных улиц. Но мне становилось только хуже… Уходил экстаз боя, начинали болеть раны…
Наваливалась дьявольская усталость… Хотелось лечь и умереть тут же…
Я даже не сразу поняла, что оставляю за собой кровавый след…