Какой-то ужас охватил меня, когда я поняла, что тэйвонту собираются меня убить, а я до сих пор сижу одна, и ничего не сделала. Время словно растянулось для меня, и я даже в ужасе не знала, сколько я так просидела… Может секунду, а может час — я не верила времени. Ибо, когда я погружалась в мысль, я его не знала. Я могла пережить жизнь за секунду и лишь раскрыть небольшую мысль за час. Прошлое не требовало времени, построение мысли его не знало, и отмечался только сдвиг мысли.

Я чуть не завыла, ощущая какую-то тяжесть в уме. Сейчас сюда придут враги, и они…

Ураган безумствовал, вырывая окна, но кроме меня тут больше никого не было…

Я огляделась, твердо дав себе слово встать…

Точно какая-то злая сила удерживала меня и не давала мне сосредоточиться на настоящем.

Я встаю, уверяла я себя… Я встаю… Я напрягла все силы внимания… Пытаясь вспомнить, как победить тэйвонту…

И снова впала в размышления, которые почти сомкнулись на той точке, где разорвались — словно они текли где-то отдельно от меня.

…Я, наверное, сумасшедшая, если думаю о такой чепухе перед смертью — наконец подумала я. Словно кто-то начало моей новой беспамятной жизни решил предварить знаниями о том, как надо мыслить. Знания словно вливались в меня рекой.

Впрочем, я, наконец, поняла, что все пронеслось почти мгновенно и неожиданно.

Хотя в принципе могло занять и часы, когда я отключалась в полусон.

Но я обнаружила часы, которые раньше не осознавала, хотя они висели передо мной. И поняла, что прошло лишь сорок секунд, когда убийца тэйвонту вышла, а мысль вообще не заняла времени.

Откуда это во мне?! — вспыхнула мысль во мне. И также мгновенно я словила себя на том, что уже просто наслаждаюсь ураганом, выбросив, как ребенок, тревожащую меня мысль из головы. О том, что надо искать пути спасения…

Я любовалась ураганом…

И не могла себя заставить думать в нужном направлении — мысли сходили с рельс и виляли в непонятных мне направлениях. А когда я хотела вспомнить о деле, то вдруг понимала, что я теперь прикована к стрелке вниманием, с замиранием сердца ощущая, как она движется, без всякой иной мысли во мне. Секунды текли, а я только вздрагивала от этого без малейшего смысла…

Как только я переключалась мыслью на другое, я прямо переключалась на ураган.

Наконец, я поняла, что еще не совсем владею собой, так и не вырвавшись из стягивающего жгута безумия. А может и все "воспоминания" были галлюцинациями, навеянными разговором о моей маме?

Я снова не заметила, как переключилась на наслаждение ураганом. И сидела с открытым ртом, жадно вдыхая его…

Безумие, безумие, безумие…

А может, это то единственное, что осталось мне перед смертью? — наконец здраво подумала я. — В конце концов, я хочу просто бездумно любоваться ураганом! Я хочу! Соблазн был таким нестерпимым, таким невинным, таким сладостным, что я не выдержала. И бросилась в это наслаждение как в омут. Как можно думать о какой-то чепухе, какой-то смерти, когда эти облака такие красивые?!? Может быть, это позволит мне хоть как-то отвлечься и что-то придет в голову — оправдывалась каким-то краешком перед собой я.

Но это было вранье. Наглое вранье себе…

Что я могла сделать, если ничего не приходило? Вообще? Даже кто я такая? И как брать ложку? Единственное решение — отвлечься и попробовать снова… Главное, поставить своему подсознанию цель мощной интенсивностью сознания. Если раскручивать эту неясную цель уже как ответ через свое сознание, наращивая ее, вращая в своем сознании, как кристалл в растворе, у тебя нет сил… Если сознание отказывается работать — смени пластинку, но мигом вернись, как почувствуешь интенсивность… И вкладывай, вкладывай, упорно вкладывай в эту цель живую воду сознания, поливая им этот росток, растя мысль прикосновением сознания, заставляя этот новосформированный центр сознания внутри работать самому… Гений это упорство мысли в избранном направлении…

…Отсюда, из угла, куда меня закатил и вжимал в стенку буйный ветер, мне была видна только крошечная часть ураганного неба. Видимая сквозь безумно метавшиеся и грозившие сорваться на меня железные тяжелые ставни, из угла казавшиеся почти игрушечными, настолько легко ветерок играл пудовыми железяками. Но я хотела видеть всю картину! Значит, мне надо было поближе к окну. Чтобы видеть весь ураган! Бушующие просторы, когда приоткрывается космичность природы. Когда кажется, что вся вселенная рушится на тебя. А ты противостоишь всему миру. Ты побеждаешь его. Ты жадно вдыхаешь безумие урагана. И для всего этого мне всего-то надо было подобраться ближе к краю.

Но черта с два! Ветер отжимал и откатывал меня, словно перышко, сбивая с ног.

Обозленная на несправедливость, что, имея пирожок совсем под носом, я была не в силах его укусить, я начала кидать в ветер попавшиеся под руку предметы, завизжав от злости. Но он, словно в насмешку, швырял их в меня обратно, так что мне здорово попало.

Не в силах выносить ощущение своего бессилия, и буквально шалея от ощущения того, что я не сумела нечто-то сделать, я начала выискивать способы подобраться ближе к окну. На этот раз я была разумной. Вжимаясь в пол, в каждую трещинку, я поползла навстречу урагану, вцепляясь, буквально вонзаясь руками в каждую неровность, каждую трещину. Я преодолевала сантиметр за сантиметром, меня отбрасывало, но я была упряма. И начинала снова. И, наконец, подобралась уже к самой цели, вцепившись в край.

Да, зрелище было чудовищным, и меня не разочаровало. Я буквально захлебнулась от восторга. Я смеялась, подставив лицо ветру! Я плакала! Я была несказанно, самозабвенно счастлива!

Клочья облаков бешено крутились, как в калейдоскопе. Лежа на полу, отчаянно вцепившись в ощеренный выбитыми камнями край, раскачиваемая ветром из стороны в сторону, я изо всех сил закидывала голову к небу. Иногда мелькало солнце, но оно казалось мне скорей безумным, чем нормальным. Особенно красивыми были бешеные скрещения молний при живом солнце. Рев, свист, шум, треск ломающейся левой башни — все радовало меня… Отсюда открывался такой простор!

Но какая-то совершенно бестактная и похабная часть моего "я" все же спросила — это все хорошо, но как же отсюда выбираться? И вдруг меня озарило. Это же выход! Почему я не поинтересовалась, куда он идет? Тупица!

Ураган бушевал.

Впрочем, другая часть моего "я" с таким самоопределением была решительно не согласна. И совсем не собиралась отказываться от праздника урагана, который так редко бывают в жизни. Но я быстро сломала ее сопротивление.

Вот он ведь выход! Какая я дура. Сколько там у этого замка может быть этажей!

Осталось совсем немного до свободы. А там ищи меня свищи! В дурмане я совсем забыла про милых дам, ушедших совещаться. Теперь уже сосредоточенно и быстро я подтянулась на руках к краю выломанной стенки, и внимательно глянула вниз.

И глухо ахнула.

Низа не было.

Точнее теоретически он был, конечно. Где-то там, внизу. Но его не было видно за той мокрой пеленой из мелкого режущего дождя и снега, вернее их противной смеси, которая появилась совсем недавно и уже талантливо и трудолюбиво забивала дыхание совершенно, проникая прямо в легкие. Глупая надежда исчезла, как дым вместе с упавшим в пропасть сердцем. Это был не замок. Это был монастырь. И я знала, где он. Ибо он был единственный в Дивеноре, который стоял на каменном пике высотой около двухсот семидесяти метров. И был маяком, устремленной в небо пикой возвышаясь над морем. Выхода не было, потому что подо мной была пропасть… Глубиной минимум в двести пятьдесят метров. Над которой нависала, выступая за скалу, жилая часть монастыря.

Ее специально вынесли над почти вертикальной скалой с этой стороны, чтобы создавалось ощущение, что она парит в воздухе. Чтобы люди могли молиться и любоваться бесконечностью — так часто думала я. Ибо вид отсюда открывался поистине безграничный…

Надежды не было никакой…

Это был остров.

Даже не будь тут никого, спуститься в ураган с обдуваемого пика значило стать птичкой, сиганувшей с несколько сотен метров и подхваченной ураганом.

Но если пик и возвышался над морем, то это не значит, что внизу было море.

Выступающая каким-то чудом из океана скала была окружена несколькими рядами каменных рифов, буруны которых надолго отбивали охоту продолжать знакомство с островом случайных мореходов. Провести лодку сквозь полосу прибоя, не разбившись и не будучи разорванным на бурлящих камнях (если вплавь), могли только специально обученный монахи, хранившие свой секрет, и то в полный штиль в ясный солнечный день в момент прилива и только в определенные часы определенных дней. Здесь погибли тысячи беглецов… Пересечь пояс каменных бурунов даже теоретически было невозможно. Даже вплавь. Во всяком случае, о таком никогда не говорили, а желающих было много. Дело в том, что из уединения, напрочь отрезанного от грешного мира, монастырь за века превратился в религиозную тюрьму, куда отправляли неугодных под видом пострига. Узкая одиночная келья с видом на окно, которую невозможно было покидать — вот и все, что оставалось узнику. Здесь были два монастыря по разным краям пика — сейчас оба женские. Где коротали дни в упоительной молитве бывшие жены, неугодные сестры-наследницы состояний, а иногда даже и потенциальные королевы. Вместе, конечно, с искренно верующими. Своими сочувствующими. Иначе они тут сошли бы с ума.

Обслуживали монастырь несколько грозного вида аскетов-воинов. Которые и перевозили на остров-скалу вновь прибывших и припасы с небольшого голого островка в метрах трехсот от самой скалы. Который затоплялся приливом. Этот островок был притчей во языцах для несчастных. Каменный, он был абсолютно гол и отлично просматривался с башни. Именно на нем высаживали незадачливых искателей Бога и выкладывали привезенные припасы. Сами монахи ни с кем не контактировали. Ибо забирали людей, только когда корабли уплывали. А было это раз в год.

Уплыть на корабле тайно было совершенно невозможно.

Привезенных людей монахи доставляли во внутренний грот, где их потом забирали монахини. Так аскеты не контактировали и с монахинями. Из грота пещерный ход вел прямо на южную, более пологую сторону скалы. Откуда, прямо по стене и подымали на веревках вновь прибывших и продукты. То есть постоянного хода не было. Попавший сюда навек оказывался отрезанным от мира. И мог выйти отсюда только одним путем — ногами вперед. И с песней. Монахинь. Они всегда пели покойнику отходную.

Частые грозы и хитроумно выдолбленные в скалах резервуары с водой обеспечивали монашенок питьем в достаточном количестве. Мало того, несколько террас на вершине позволяли даже выращивать овощи и злаки. Тем более, что по закону, монахи и ели мало — кусочек хлеба там, фрукт какой-нибудь и вода. Не к чему думать о мирском. Надо о душе заботиться. А если продуктов не хватало, то старшая настоятельница объявляла долгий пост. До следующего года.

Впрочем, аскеты периодически передавали дамам выловленную рыбу, которую ели в сушеном и соленом виде…

Такой была жизнь. Море, море вокруг, зато хорошая, одна из самых лучших и самых древних религиозных библиотек. Но даже если захочешь выпрыгнуть в море, то все равно попадешь на камни… Рыбкой… Только одна сторона скалы волнорезом выходила в море, но над ней как раз и не было никаких зданий. Вот таким был этот веселый монастырь.

Впрочем, насколько я знаю, люди в нем не печалились, а вели интенсивную духовную и научную жизнь, которая здесь, лишенная начисто соблазнов, просто кипела.

От отчаянья я застонала, опустив голову. Мне-то долгой и интенсивной духовной жизни никто не обещал! Теперь голова болела, а тут еще этот давящий ветер забивает легкие всякой дрянью. Снова я оглядывала замок, ища хоть какой-то зацепки и запоминая каждую мелочь. Впрочем, я запомнила все с первого раза.

Просто осматривала еще и еще раз, надеясь — может, что-то и пропустила в этой пляске.

Я находилась на самом нижнем балконе, который висел почти в воздухе, выступая метров на десять над вертикальной скалой. Причем механически я отметила, что он был "невысок", в смысле того, что обрывался он в никуда всего на четыре метра ниже от меня. Имеется в виду, что мой балкон над пропастью был нижний, им как раз и заканчивался выступ монастыря. Почему-то сознание радостно вцепилось в это, будто это несло за собой какую-то надежду.

Инстинкт работал…

Так в голове сумасшедшего иногда происходят ложные выводы, когда из факта, что бутылка упала, вдруг получается, что наступит зима; это выводится с полной убежденностью и полным незамечанием несоответствия, произвольности логического звена; так, попав в безвыходную ситуацию, человек сдает, и некоторые вещи обретают вдруг несвойственную им значимость, когда человек не замечает, что это самообман и за ними пустота; так обреченный на смерть, лишенный всякой надежды, начинает вдруг радоваться людским шагам, улыбаясь и смеясь, твердо убежденный, что вот идут спасители, а не палач. Так вещи приобретают ложный смысл, и безумец вдруг хватается за змею, потрясая ей как знаменем и знамением, непоколебимо уверенный, что это доктор пришел. Впрочем, таких еще можно лечить, но когда лишенные распознавания люди радуются пустым властолюбцам как соломинке и спасению, тогда трудно, ибо эту болезнь не видно.

Но я до этой стадии пока не дошла, и доктора нигде не видела. Зато упорно изучала скалу во время случайных просветов дождя, а также расположение всех бурунов и камней внизу, восстанавливая обрывки картин в сознании. Боец моего уровня мог сложить в сознании целую картину того, что происходит за его спиной, просто через искаженные отражения картины в бликах чужих доспехов во время боя. Видя абсолютно нормально, что происходит сзади его по сотням маленьких кусочков в тусклых отражениях доспехов. Ибо он был так тренирован, что по частям будто бы автоматически складывал всю картину сзади, будто это было цельное зеркало, а не разорванные искаженные отражения… Он так был тренирован, что он уже не комбинировал их, он просто "видел" в воображении в тысячах зеркал. Хотя для этого требовалась дьявольская тренировка…

А уж составить точную карту через разрывы облаков, было вообще раз плюнуть — это даже не замечали — просто видели сквозь туман и все. Все кусочки виделись такому человеку вместе, лишь накладываясь… Это было нужно любому бойцу, когда нужно было по ничтожным ухваченным взглядом частям мгновенно построить в уме всю карту захватываемого здания или портрет мельком виденного сквозь толпу преследуемого человека…

Изучала я долго и упорно, забыв все, где я и почему. Сработала привычка… только стоило начать, и сознание тут же втянулось в терпеливое привычное наблюдение… Это было сильней меня… За это время можно было обойти замок вдоль и поперек и так естественно убить полк солдат, что бы никто и не заподозрил, что их кто-то убил. А не только такую дурочку, как я.

Успокоилась я только тогда, когда вся скала со своими неровностями лежала передо мной в уме, как на ладони, словно она была часть меня, и я ее просто видела внутри всегда. И пока все буруны, рифы и рифики не стали знакомы мне как свои пять пальцев, что я б там и ночью не заблудилась.

Ну что ж, пора вернуться назад и попытаться проникнуть в замок, — подумала я. — Может что-то там удастся найти. Я уже хотела отпустить руки и дать ветру скатить себя в угол, как какое-то неясное тревожное чувство помешало мне это сделать. Я подчинилась ему так же привычно, как всегда. Только позже я сообразила это "как всегда". Это было уже что-то, показывающее, что у меня выработался инстинкт на опасность. Из этого можно было кое-что извлечь. Но сейчас я просто подчинилась ему, оставив анализы на потом.

Медленно-медленно я повернула голову и захолодела. Я встретилась почти в упор с пронзительными глазами младшей охранницы…