Покончив со всякими случайностями, я вспомнила про свое поручение и прониклась чувством долга. Я вспомнила, что я приехала сюда за этим подопечным.

- Люба сказала доставить тебя домой... Она сказала, что ты совсем безрукий, и я это вижу – суметь, только прилетев, попасть к террористам! – строго выговаривая ему, сказала я ему. – Она занята на операции, и не могла тебя встретить сама... – важно проговорила я, задирая нос. – Она знала, что с этим Макбрайдом вечно неприятности – шагу ступить не может.

Он странно поглядел на меня, такая я была важная.

Вокруг нас хозяйничали врачи, щупали у меня голову, говорили, что я ранена с детства, и что детям сюда. Почему-то среди солдат они принимали меня за ребенка, и все порывались посадить в автобус. Даже потребовали от солдат, чтоб они сказали мерзкой девочке сесть в машину быстрей. А не трогать мотороллер дяди.

Почему-то мой спутник странно смотрел на меня, будто не хотел со мной расставаться, хотя как раз это я ему и предлагала – сесть на мотороллер. Показывая англичанину рукой.

- Пуля, никуда не уходи, я сам заберу тебя оттуда, – вызверился белобрысый по микрофону на весь стадион. – Я запрещаю тебе уходить, я должен за тобой присматривать!

Учитывая профессию белобрысого, он действительно мог стать моим конвоиром.

- Кто тебе белобрысый? – как-то странно и почему-то будто имел все права требовать от меня ответа, спросил мой спутник.

- Не знаю... – я пожала плечами. – Он был один раз у меня в подчинении, – я хихикнула, заводя мотороллер, – а теперь непонятно.

Он повеселел.

- Садись, – ткнула я. – Аника-воин, не хватало, чтоб они опять по мне стрелять начали.

Действительно, почему-то сбоку по нас открылась стрельба из одного автомата.

Мой спутник не стал ломаться и рухнул ко мне, чуть не сбив меня, пока я, не снимая вторую руку с руля, просто холодно выстрелила один раз вбок из пистолета.

Кто-то упал и послышался звук выпавшего автомата. Я потянула газ рукой. Все смотрели в сторону стрелка, и никто не видел, как я исчезла.

Белобрысый по микрофону не успел заругаться – мотороллер исчез в тот момент, когда автобус скрыл меня от здания аэродрома, а подъехавший грузовик с ремонтниками закрыл место, где был мотороллер до этого.

Я прошла до самого выхода зажатой между двумя ринувшимися прочь автобусом и грузовиком. Ставя ставший ненужным пулемет поперек второй рукой между ними поперек всякий раз, когда они сближались, чтоб они нас не зажали случайно. Пулемета как раз хватало.

Черт возьми – пулемет гнулся при ударах, а водители, похоже, по сторонам и не смотрели. Когда по тебе простучал автомат, все кажется таким ненужным... Приближался выезд с аэродрома.

Я мельком видела, что там солдаты. Не то, что мальчики мне не понравились, но это было не хорошо – они могли просто остановить меня до прихода белобрысого.

А пулемет между машинами трещал.

Решившись, я просто вырвала пулемет, и поднырнула мопедом, пригнувшись и крикнув спутнику “пригнись!”, точно в выемку между колесами и высоким кузовом посередине грузовика, так что автобус и грузовик возле выезда, вильнув, просто сошлись бортами, борт к борту вплотную, полностью скрыв нас, а мы были как раз немного в выемке. Только чудом и моей ловкостью рук мы не оказались под колесами, прижатые в выемке к борту.

Машины прошли борт к борту без щели как раз на самом посту.

На повороте машины разошлись в две стороны, а я в третью, нырнув в другую сторону на дорогу к Москве, будто меня и не было.

- Куда она делась, дьяволы? – услышала я рев белобрысого от аэродрома из динамиков. – Как не выезжала на мотороллере!? Как улетела на мотороллере? Она что, испарилась? Я же сказал вам караулить ребенка, болваны!

Благодаря мотороллеру мы быстро выехали из пробки. Мы проехали не по главной дороге, а объездными по селам.

Правда в Москве мой спутник все же не выдержал – остановил мотороллер, поблагодарил меня и слез с него.

- Ты хочешь ехать обратно?! – удивленно и ничего понимая спросила я, опуская руки. Понимая, что с чем-то не справилась.

- Нет, я хочу ехать на такси! – уверено сказал мой спутник.

Я молча потупила глаза, сжимая в руках проклятую оставшуюся трешку. Все, что дала мне Люба, я потратила на бензин, ведь она думала, что я туда на маршрутке доеду. И я сумочку купила ей красивую... – сглотнув слюну, виновато подумала я. Все равно на мопеде б доехал.

Он, уловив мои нервные движения руки, мявшие виновато бумажку, все понял.

- Я могу дать тебе на такси эти деньги... – хмуро сказала я, мужественно протягивая их ему. – Но я не знаю, куда ты на них доедешь.

Он странно посмотрел на бумажку.

- Люба дала больше, – быстро затараторила я, – чтоб привезти тебя, но туда не ходили автобусы и мне пришлось ехать самой и часть растратить... – я смутилась.

- Спасибо! – странно сказал он с акцентом.

Я активно колебалась. С одной стороны, Люба сказала привезти его. Но с другой стороны, никто не говорил сделать это в связанном виде.

- Я купила Любе сумочку, – со слезами виновато сказала я, не зная, что делать, и потому чувствуя себя такой потерянной и несчастной. Глупо и нелепо держа левой рукой так понравившуюся мне злосчастную сумочку, которую я так хотела подарить ей, – но и ты нехороший, не мог доехать на мопеде! Я так хотела сделать ей подарок, так хотела, я не подумала!

Я залилась отчаянными, безнадежными и невыносимыми слезами. Мне всегда было чудовищно больно, когда я не понимала.

- Мы подарим ее ей вместе! – строго быстро сказал мой спутник, вытирая мои слезы и сурово обняв меня. – А она и не узнает, что мы приехали на такси не весь путь!

Мы все равно доехали на такси лишь до стоянки у магазина. Ибо к дому мне вести мотороллер не хотелось – туда могли поставить очередного Чипа, а я уже подозревала, сообразив из того, что со мной произошло месяц назад, что это, наверное, недобрый дух. Незачем приносить их домой, Люба говорит, что от них жуки.

Не знаю, что со мной творилось – я специально вела его к дому самой длинной тропинкой между домами, чтобы побыть с доктором наедине побольше. Ибо подозревала, что дома Принцесса и Люба, которые заберут доктора. Черт его знает, зачем я лукавила и так громко смеялась. Я ничего не понимала. Я сообразила только, что что-то случилось с миром, наверно, комета пролетела и потому со мной такое творится, это мир изменился и стал точно такой безумный. Никогда со мной такого не было, я видела миллионы оттенков красок, солнце отчаянно сияло и слепило глаза, и я счастливо открыто заливисто смеялась, когда случайно касалась своего спутника. Мир изменился снаружи. И от следа пролетевшей кометы мне стало на душе так хорошо, все просто пело! К сожалению, лишь я видела, что комета пролетела.

Я переволновалась – почему-то хотелось петь во весь голос. То слезы, то смех – прямо истерика.

Совершенно не помню, как я дошла до дома. Как мы дошли. Что-то слишком быстро. Но дома никого не было!

Сама не знаю, что со мной творилось на кухне. Я роняла под его взглядом все и вся. Я краснела, как чертов попугай какаду, когда разбила третий стакан.

Наконец, я решила сосредоточиться, и дала себе слово, что этого никогда больше не будет. И строго вычитала себя, отвернувшись к раковине. Он еще примет меня за дуру! Вот как странно смотрит, и глаза аж блестят!

Я, решив твердо стать нормальной, крепко взяла в руки фарфоровую чашку двумя руками. Руки у меня дрожали. Но я твердо решила доказать всем, что я нормальная, изо всех сил крепко сжала двумя руками пустую чашку перед собой и двинулась маленькими устойчивыми тяжелыми шагами, чтоб не покачнуться. Я твердо решила ее донести.

- Вам помочь? – спросил доктор, странно глядя на эту пустую чашку.

- Что? – в шоке спросила я. От дурацкого вопроса у меня все вылетело из головы, я покраснела, руки разжались сами и проклятый фарфор упал на пол. Я страшно рассердилась, смутилась, покраснела как рак еще гуще.

Кусочки разлетелись по комнате.

- Я же попросила не мешать! – в сердцах жалобно воскликнула я. – Я хочу донести эту чашку, чтоб налить вам чаю!

- Ага! – странно сказал он.

Я обернулась, чтобы он не видел моего ужасного лица. Я прямо не знала, что делать. От попыток сосредоточиться руки у меня уже затряслись, как у параличной. Но я решила не сдаваться. Я всегда была такая упертая.

Взяв ее двумя руками, я выставила вперед ногу для равновесия для начала. И не посмотрела по сторонам. Тяжело вдохнув, я приподняла чашку двумя дрожащими и непослушными руками вверх.

- Вам помочь? – спросил доктор, увидев, что мне тяжело.

- Что?!? – недоуменно переспросила я, приходя в себя, ведь я ничего не видела, когда ее подымала. Непослушные руки у меня дернулись, я сама дернулась влево, но было поздно – непослушная хрупкая чашка выскользнула у меня из рук.

Я стала бурая.

Осколки разлетелись по комнате.

У меня слезы появились на глазах. Я поспешно отвернулась, смахнув их с ресниц, чтоб никто не увидел. Я уже ничего не могла. И ничего не соображала. Руки просто мелко дрожали. Взять эту чашку с полки было хуже, чем пройти над пропастью десять раз – я просто не могла это сделать.

Я подняла к небу заплаканное лицо. Я уже не могла.

Наконец, вздрагивающими руками я привязала к чашке тряпку. Чуть не уронив ее. И взяла тряпку в руку вместе с чашкой, чтоб уже не выпустить.

И уверенно сделала шаг.

- А что это у тебя в руке? – спросил доктор.

- Где? – бездумно спросила я. Его вопрос совершенно опять вышиб меня из сосредоточения. Я послушно открыла руку. Ленточка выскользнула, чашка упала на пол. Осколки веером разлетелись по комнате.

Я просто села на стул и зарыдала, не понимая, что со мной творится. Почему я такая бурая, растерянная и неловкая. Я же с пятисот метров убивала муху. А если не муху, то то, что проходило рядом.

- Так! – мрачно угрожающе сказал доктор. – Я сам донесу эту чашку!

С этими словами он взял последнюю Любину фарфоровую чашечку для кофе. Наученный моим горьким опытом и подозревая чашечки в чем-то странном, он все же взял ее с крайней осторожностью и двумя руками. Он подозрительно посмотрел на нее. Потом на меня. И даже шагнул мелким балетным шагом.

Я увидела, что он сейчас наступит на осколок стекла.

- Стой! – резко сказала я, кладя руку ему на шею. Он подозрительно замер, и чашечка ловко вывернулась у него из рук.

Осколки со звоном разлетелись по комнате. Я заворожено смотрела на это.

И тут мы начали, обнявшись, так хохотать вместе, так хохотать. Что просто умирали... Ну, может полчаса хохотали

- Так-так... – послышался странный сдавленный голос Принцессы от двери. Мы даже не сразу пришли в себя, и я осторожно высвободилась. Ибо от дверей на нас странно смотрели Принцесса и Люба. –

- Это мужчина, и он целует ее! – констатировала Люба. – И чашечки с полки у потолка разбиты, они даже не убрали их перед ЭТИМ.

Мой спутник медленно с достоинством обернулся, почему-то не выпустив меня из рук, как я не хотела вырваться. Он, наоборот, притянул и поставил меня рядом, крепко удержав.

- И я его знаю... – тихо прошептала Принцесса, хватаясь за сердце. Я не обратила внимания на ее необычное поведение.

Мой спутник, не глядя на Принцессу, со странной улыбкой вызывающе и спокойно смотрел на Любу, встретив ее тоже странный взгляд. Как-то странно она глядела и качала головой. Она так смотрела на него, будто знала его по фото и укоризненно спрашивала его взглядом, как он сюда попал и что он тут делает с дочерью? Он спокойно и уверенно выдержал его, когда Люба фыркнула, вздохнула и перевела взгляд на меня.

- Ну, разбила чашечки... – недоуменно сказала я. – Ну так я тебе сумочку купила... – я уже собиралась заплакать. Было так дурно.

О Принцессе все забыли, но она о себе сама напомнила, заставив всех вздрогнуть. Зарыдав, она бросилась на меня, отчаянно крича:

- Ненавижу!!! Ненавижу!!! Ненавижу!!!! – она безумно рыдала. – Как я ненавижу вас всех!!!! Ненавижу тебя, мама... – и, сев на пол, стала просто отчаянно всхлипывать, даже не всхлипывать, а давиться и биться безумными слезами. И потом, со слезами, стала бить меня и моего спутника изо всей силы, а потом, устав, ибо не доставала и до моего пояса, просто беспросветно зарыдала, безумно вцепившись и ткнувшись в мои брюки.

Ничего не в силах понять, я подняла ее на руки, обернувшись к своему спутнику, чтоб получить хоть какое-то объяснения, ибо Люба была в обмороке. Но натолкнулась на его странный затравленный и безумный взгляд остановившихся глаз. Он явно не был способен что-то объяснять – так он смотрел на девочку.

- Этого не может быть! – прошептал он с совершенно неразумным дебильным видом. В глазах его блестели слезы, он не мог отвести взгляд от нее. – Не может быть! Она же погибла! Этого просто не может быть, я просто свихнулся сегодня, Господи!!!!

Он так тяжело дышал, и так смотрел, ничего не видя, на нас с Принцессой, ничего не соображая внешне и ни на что не реагируя, что я поняла, что я сошла с ума. Если все ведут себя как сумасшедшие.

Я попятилась от него, чтоб не убить его случайно, ведь я чокнутая теперь.

- Оля!!!!!! – закричал вдруг отчаянно он, будто очнувшись, кидаясь к девочке.

Я вздрогнула от этого нечеловеческого крика, ибо он кинулся к нам. И хотел, безумец, выхватить Принцессу. И схватить ее на руки. Прижать, обнять, целовать, гладить...

Но та не давала себя взять, отчаянно бья его кулачком и ревя просто безумно, норовя нам обоим сделать больно. Не выпустив меня своей отчаянно вцепившейся в меня маленькой ручки.

- Ненавижу! – она вытирала лицо об меня, и била, тыкаясь, периодически сминая слезы об меня, потом снова била, прятая лицо у меня на груди, била, потом ревела, замирая на груди с спрятанным лицом, отчаянно вцепившись в меня. И пыталась побольнее ударить его рукояткой вытащенного у меня нагана. Она била его по голове.

- Оля, что ты делаешь?! – заорала пришедшая в себя шокированная Люба, ничего не понявшая до сих пор. – Какие нехорошие слова ты говоришь! Разве так можно?!

- А ложь говорить можно!!??!! – безумно закричала Оля, и от тонкого, исполненного боли и горя, детского голоса задрожали стекла. Она совсем обезумела и билась в истерике об меня. – Мама говорила, что она не она, – кричала она, – а сами с отцом здесь за ручки держатся, целуются, все полки и люстры побили, тайком обнимаются! Это они то друг друга “не знают” – переобезьянничала она меня, – никогда не видели, не видели, не видели, не обнимались... А обо мне они подумали, каково мне, одной, одной, одной, совсем одной было быть?

Я вздрогнула.

- Почему, почему, почему без меня? – это был страшный, истерический выкрик, после которого Оля потеряла сознание.

Очнувшаяся Люба с суровым лицом тут же кинулась к ней с лекарствами, оттолкнув к черту моего доктора, так, что тот отлетел.

- Какие же вы оба с ним мерзавцы! – печально сказала она нам. – Бросить Оленьку как собаку, такую девочку, свою дочку! Чтоб она голодала неделями!

Мой спутник странно опять замер, поняв, что обращаются к нам обоим. Он странно смотрел то на меня, то на Олю, механически переводя взгляд, словно не мог что-то понять. О чем речь.

- Отдайте мне Олю, – буркнула Люба. – Она же вас любит!!!

Он медленно осел в кресло. Он, по-моему, странно глядел теперь и на меня тоже.

Принцесса на кровати заворочалась. Он тут же, отставив мысли, кинулся к ней и прижал ее к своей груди.

- Доченька! – прошептал он.

Оля странно и неверяще посмотрела на это. Как он обнимает ее. А потом подозрительно поглядела на меня. И снова на него, что-то себе усиленно думая.

- Мама что, не сказала тебе, что я жива? –посмотрев на него, неверяще подозрительно спросила она, подозрительно уставившись на меня. С таким видом, будто меня будут пороть.

- Мама!? – странно переспросил тот. Он проследил за ее взглядом и странно взглянул на меня. – Нет, не сказала.

Он стал какой-то странный.

- А ты что, не знал, что она дура? – взорвалась и заорала крошечная Принцесса, яростно накинувшись на него уже с вычитываниями. – Не мог у бабушки проверить или у одной из ее многочисленных сестер? Разве ты не знаешь, что мама даже бензоколонку найти не может, она клиническая олигофренка, только драться классно умеет, как ты мог на ней жениться, надо было не только на ладное тело заглядываться, надо было раньше думать!

Я стояла, как дура. Как хорошо, когда всегда ясно, кто во всем виноват. Люба обняла меня сзади в свою очередь и вдохнула запах моих волос.

- Все будет хорошо... – прошептала она. – Малая вас любит.

Я только вздохнула. Любит то любит, но я всегда виновата. Это нехорошо. Это надо менять, – подумала я.

Принцесса не скоро успокоилась и захотела нас примирить. Чтоб мы с ним никогда больше не ссорились. Я то думала, что вот тут то мой спутник доктор, странным образом оказавшийся отцом Принцессы (может, он ради нее и приехал), и объяснит ей, что мы незнакомы, и малая извиниться передо мной. Мне было очень больно. Но не тут то было!

- Ты понимаешь, дочка, – тихо сказал он. – Мы с твоей мамой поссорились перед тем, как она сменила фамилию... – (Я ничего не поняла – что этот странный человек болтает?) – И потому мы сегодня решили пожениться заново, но нам еще многое надо обговорить, – он при этом так посмотрел на меня, что я поняла, что это он тактично говорит мне, чтоб я не питала иллюзий. Что у него там есть жена, с которой они сегодня сходятся. Мне стало так обидно – ну женятся они опять с его женой, но зачем он так смеялся?

Почему-то было нехорошо. И мир сразу стал тусклым и нехорошим. Видимо, действие кометы кончилось. Я ощутила страшную усталость и боль от синяков от ударов пуль в бронежилет. Я, наверное, страшная дура. Я всему так радовалась.

Люба, ощутив мое настроение, взглянув на меня, на мгновение помрачнела. А потом снова просветлела.

- ... И потому я прямо сейчас заберу вас с ней отсюда обоих... – продолжил мой спутник, слегка помрачнев. – И отдам вас обоих своему помощнику, чтоб он доставил вас в Америку, после того, как мы поженимся.

Он взял Принцессу на руки, несмотря на ее протесты, и направился к двери.

- Мой помощник с охраной, он охранит вас.

Он так и не понял, почему после слова “помощник” на него взглянуло сразу три пистолета. Принцесса холодно вытащила откуда-то Любин “глок”, очевидно, просто “взятый” оттуда, куда Люба его прятала, и большой пистолет странно смотрелся в ее маленькой ручке прямо у него на руках.

- Вы что, с ума посходили? – нервно уставившись на мой пистолет, сердито выпалил он на всеобщее мрачное молчание. Смотря на меня так, будто я сделала что-то ужасное.

- Какой такой помощник!? – мрачно спросила Люба. – Это тот, что все время отвечал от твоего имени о Принцессе, когда я хотела поговорить с вами о вашей дочери? Или это командир той бригады командос, что поставила меня к стенке? – мрачно буркнула она. – Я не знаю, что твои молодцы делали бы с нами, если б не ворвались менты, что там свили гнездо в тот день. А с ними Сашка из семерки Олега. Как ты мог бы прислать командос за дочкой, если б не знал? И где ты был целый месяц, ведь я же звонила тебе, вернее твоему помощнику, уже больше месяца назад?!

Наш доктор медленно побледнел, а потом посмотрел на нас и побелел.

- Мой помощник все знал!? – задыхаясь, прошептал, нет, выдавил неслышно он, рвя на себе галстук. – Он знал, что Принцесса жива?

Он ничего не понимал, но стал белым-белым.

- Он? – спросил он. И посмотрел на сжавшуюся дочь, которая так и не выпустила пистолета, хоть на лице у нее было написано отчаяние.

- Вы что, подумали, что я приказал убрать свою жену и дочку? – прохрипел он, задыхаясь и рванув воротник. Он странными глазами посмотрел на меня. – И что сейчас подставлю их обоих под нож!?

Я не смотрела ему в глаза.

Он вдруг отчаянно разозлился. И, отложив Принцессу, как куклу, на диван, почему-то подбежал ко мне и схватил меня за грудки.

- Вы так думаете!?!!! – заорал он, яростно притягивая меня к себе. Непонятно почему он схватил именно меня, обогнув по кругу Любу, которая стояла ближе. – Вы думаете!!!???

- Нет... – честно сказала я. Я не думала, я смотрела на Любу.

Он как-то сразу стал спокойным.

И, мрачно поглядев только на меня, злобно вылетел в дверь, вырвав у Принцессы пистолет.

- Ищите церковь и платье! – уже с лестницы бросил зачем-то он. – Белое!

- Зачем ему белое платье? – подозрительно спросила я. – Он хочет в нем ходить?

- Он хочет жениться! – рявкнула Принцесса.

- Странный какой, – механически подумала, представив его в белом платье при венчании.

- Так, я все беру на себя... – быстро сказала Люба. – У меня есть мое свадебное роскошное старинное платье из парчи, в котором венчалась моя мама, и даже... – она оборвала себя. – Впрочем, зачем вам это знать... Оно подойдет для журналистов. Только жаль, что драгоценности сгинули... – она весело засуетилась.

А я зачем-то просто припала к окну, украдкой смотря, как он выбежал из подъезда и не в силах заставить себя не смотреть. Было стыдно и приятно.

- Куда он без охраны и помощи? – с тоской сказала я, не желая, чтоб он убегал.

- Подожди, – резко сказала Люба, подойдя и глянув. Она тут же достала телефон и набрала номер. – Ребята, прикройте болвана, что только что вышел из моего дома, пожалуйста. Это отец моей Принцессы, Джонсон, он – корпорация Хрософт.

Значит, Макбрайда зовут Джонсон, – удовлетворенно отметила я.

- ...Черт, мы же его ищем, где он... – хрипела трубка голосом генерала, который встрял в разговор, будто всю жизнь прослушивал переговоры своих групп. – Это же международный скандал, если его опять возьмут! ... Мать вашу!

Я же только смотрела в окно. Когда мужик поднял руку у дороги, чтоб поймать попутку, возле него тормознул БТР. Было видно, как солдат-водитель предлагает жестами его подвезти, мол, ему туда по дороге... Всего десять долларов... Он показывал ладонь.

Наш клиент упорно торговался.

В водителе я с трудом узнала генерала, которого видела в Конторе, и который говорил с Любой в трубочку. Его, очевидно разжаловали. Я это выговорила с жалостью.

Люба и Принцесса тихо хихикали, глядя в окно за моей спиной...