- Так, давайте готовиться к свадьбе... – предвкушающе радостно потерла руки Принцесса.

Я же так вдруг устала, просто страшно. На улице темнело. Постояв и посмотрев на закат, я просто повалилась на диван.

- Меня не интересует ваша свадьба... – буркнула почему-то обижено я, закрывая глаза. – Сами готовьтесь, я устала, потом мне расскажете, как прошла свадебка.

Люба кинулась ко мне.

- Ран нет, – через силу пробормотала я, не в силах открыть слипающихся глаз. – Просто больно.

- Когда у тебя нет ран, это значит, что я должна тебя осмотреть, – сквозь зубы процедила Люба. – Ибо это просто значит, что ты просто еще на ногах. Где это ты нашла пули?!

- В аэропорту стреляли, – меланхолично сказала Принцесса. – Боевики захватили заложников. Все боевики умерли. Русский спецназ. Радио уже передало, что действовала Королева, одна из сестер.

Люба ахнула.

- Они послали впереди спецкиллера по кличке Пуля, – сказал от двери Вася, – говорят, зрелище было страшное, люди до сих пор ежатся. Вы почему дверь не закрыли?

- О Господи, мы и забыли, а Джонсон не захлопнул.

Принцесса бросилась к двери закрывать.

Люба хотела что-то сказать, но я заворочалась от боли, ибо она меня дернула, когда снимала бронежилет. Люба тут же забыла все и тут же принялась за рану. Лицо ее стало отрешенным и каким-то сосредоточенным. Сквозь туман я отрешенно смотрела, как ко мне склоняется откуда-то знакомое ее лицо.

Но смутное воспоминание, словно вызванное бессознательностью и слабым, младенческим состоянием души, мелькнуло и отключилось... Люба просто положила мне на лицо наркоз.

- Спи...

Я очнулась, когда был вечер. У кровати в моей комнате сидела Люба. И о чем-то тихо разговаривала с Принцессой, уговаривая ее. Принцесса сидела на коленях у своего отца. Тот сидел тихо.

Я счастливо спокойно посмотрела на них. Счастье было таким полным, я была так спокойна, я молча улыбалась, невидимая им.

- Ты проснулась! – счастливо сказала мне Люба, когда взглянула на меня. Она обвиняюще покачала головой. Они все трое странно смотрели на меня.

- Принцесса не хочет уезжать отсюда, хочет, чтоб мы все жили здесь, – виновато объяснила мне Люба. – Она боится, что в Америке вы опять будете уезжать на задания, и она снова окажется одна.

- Мы сегодня едем в Америку, – решительно сказал мне доктор. – Не надо бояться, у меня уже нет помощника!

Наверное, я дура, – подумала я, – почему он обращается ко мне и держит меня за руку?

- Да, я звонил твоему брату, он дал разрешение на наш брак, – вдруг сказал он.

Я немного насторожилась.

- Адрес он сам подглядел с письма, – буркнула Люба. – Я его по глупости положила тебе в бронежилет, но он и туда залез, разглядывая.

- Оказывается, я его хорошо знаю, – невозмутимо продолжил этот доктор. – Но приданного он не даст без твоего разрешения. Но зато согласился на сделку, о которой раньше и думать не хотел, отказывая мне.

Я ничего не понимала.

- Я буду приезжать к вам, а вы будете присылать Принцессу ко мне, когда получится... – сказала Люба, подкидывая перебравшуюся к ней на колени Принцессу.

Я, ничего не понимая, механически достала письмо брата, которое взяла из абонентского ящика и о котором совсем забыла. И стала разворачивать конверт, ни на что не обращая внимания.

- Я его прочитала... – невозмутимо сказала Люба, щекоча и подкидывая визжавшую и обнимавшую ее от восторга крошечную Принцессу, которая ревниво стреляла глазками на меня. – Не знаю, чтоб я с тобой сделала, если б ты не была такой слабой!

Я молча, сжав зубы, раскрыла письмо. Не люблю, когда меня ругают, потому что все равно не понимаю за что. Сама я могу пытаться мыслить, но это не помогает. Понимание ситуации просто накатывает на меня мгновенно. Будто волна. И я просто сразу схватываю ситуацию. И чем напряжение внешнее выше, тем я умней.

Брат, как всегда, был большой шутник. Я была так счастлива, что угодила, когда послала ему сто долларов и попросила купить сыну монопольку, игрушечный банк, кораблик, а себе одну акцию Микрософт... Боже, что он пишет! Я умирала от смеха:

“Пуля, купил сыну вместо монополии концерн, банк, корабль, самолет, он прилежно учится... – писал брат. – Скоро станет бизнесменом... Контрольный пакет фирмы Alu… купил, они действительно выпустили новый процессор, ты невероятный гений. Через день наши акции поднялись в цене в двадцать раз, мы заработали на этом около восьми миллиардов. Самолетики купил. По твоему указанию создал концерн, заключил договор на продажу частным лицам скоростных самолетов, что могут садиться на небольшую плоскость вертикально. Среди миллионеров бум, ибо им не нужно ехать на аэродромы, просто садятся на своих дачах, это в сотню раз быстрей вертолета, – я отчаянно хихикала, медленно читая и проговаривая про себя. – “Микрософт” не купил. Пуля, зачем тебе “Микрософт”? Я купил небольшую дешевую фирму программистов за триста миллионов, твоя программа обучения иностранным языкам через обычные книги с картинками над словами уже в пять раз окупила фирму. Прочитав сотню таких электронных книг, люди знают язык. Пулечка, есть ли у тебя деньги? Может тебе перевести миллиард? Я волнуюсь за тебя – ты хоть и гений, но такая неопытная!

Твой любимый брат Хрючик...”

Я утерла слезы от смеха – ох шутник, шутник! Нет, чтоб написать, что купил одну акцию, так он вот как написал, чтоб меня порадовать, посмешить! Но вот хоть сторублевочку мог бы выслать в письме, а то у меня сейчас нет денег, и хоть плачь. Но у него, наверное, тоже безденежье. Я тщательно осмотрела письмо, вытряхнула, вздохнула и снова улыбнулась.

- Братец всегда готов меня рассмешить, сказать хорошие слова! – объясняюще примирительно сказала им я, вытирая слезы. – Он такой умный!

Но никто почему-то не смеялся. Наверное, его шутки слишком глупы для умных людей. Они хмуро сидели вокруг меня, настороженно смотря, словно ожидая моего решения.

Все так и сидели рядком.

- Когда свадьба!? – хором спросили они.

Я чувствовала себя совсем больной. А они еще и издеваются! Мне хотелось раскричаться, заплакать, что я видеть не хочу ни их, ни свадьбу, ни ту непонятную курву, которая бросила Принцессу и опять выходит замуж. Откуда я знаю, когда!?!!!

Они ждали ответа! А я его не знала! Сейчас они опять решат, что я дура, простейшего не помню. Слезы чуть не потекли у меня из глаз.

- Завтра, – заскрипев зубами от ярости, наугад отчаянно ткнула я, сжав крепче зубы, лишь бы не разрыдаться. И сказать что-то, чтоб меня не посчитали дурой. Ну откуда я знаю когда? Чем быстрей садисты побрачуются и удерут в свою Америку, тем меньше муки.

Не пойду на эту свадьбу!

Но садисты, издеваясь, почему-то радостно стали спрашивать меня, какой я хочу видеть свадьбу. Отвечая на их совершенно глупые вопросы насчет того, какой она должна быть, и давая самые фантастические ответы, я так устала психически, так вымоталась от этого дурацкого допроса, что незаметно уснула на руке у Любы.

Очнулась я от долгого звонка в дверь. Принцесса спала рядом. Спать хотелось ужасно, но я все же прислушалась, сонно приподняв тяжелую голову.

- Ты? – услышала я полувскрик-полустон Любы, и безумно радостный, и горестный одновременно. Столько было в нем муки!

- Я, Люба, – виновато ответил голос, в котором я с трудом узнала почему-то голос белобрысого. Что он тут делает?

- Заходи домой, – странно дрогнул голос Любы.

- Люба, у меня ужасно горькие и чуть радостные известия одновременно... – как-то странно взглотнул белобрысый. – Я не знаю, выдержишь ли ты их... Не знаю... Они горькие, и ужасные... – он говорил медленно, горько и тяжело.

- Что... ? – подбитой чайкой с мукой выдохнула вопрос Люба, потянувшись к нему.

- Я не могу об этом сказать...

- Ну говори!!! – с безумной болью вскрикнула она.

- Люба, наши дети... Это будет тебе больно... Это ужасно горько пережить снова.

- Говори! – со слезами выкрикнула Люба.

- Они не погибли тогда при пожаре... наши дети выжили... – выдохнул белобрысый.

- Они...?!? – Раздались безумные, чудовищные истерические рыдания Любы, в которых звучала такая безумная боль, мука, страх, терзание, старое открытое горе. Она безумно рыдала у него на груди. Она ничего не могла говорить. Мне казалось, что человек не выдержит те бегущие по ее плачу волны муки.

Я нахмурилась – безумная боль Любы, ее мука, заставила меня подняться и пойти защищать Любу. Сейчас я всыплю гаду, который так надругается над ней.

Босой и сонной, я дошлепала до двери. И увидела белобрысого, на груди которого истерически рыдала Люба. Я видела, что он причинял ей адскую муку.

- Немедленно перестаньте мучить Любу и немедленно уходите, – сонным напряженным голосом приказала я белобрысому, стараясь проснуться и защитить Любу от этого непонятного зла. Мой голос напряженно дрогнул. – Какое право вы имеете так ее истязать!?

- Да, – с трудом пробормотала Принцесса, сонно державшаяся за меня.

Люба немного застыла, словно пытаясь меня немного успокоить.

Но белобрысый почему-то не ушел, а, наоборот, вызверился на нас обеих с Принцессой.

- А с вами я еще разберусь, что вы наделали!! – обернувшись к нам с маленькой Принцессой, что шла за мной, уцепившись в халат в полусне, не отпуская, но и не просыпаясь, с болью строго рявкнул нам белобрысый. Он сверкнул на меня так, что я послушно потепала босиком обратно, пожав плечами.

- Подумать только, и этот человек был у меня солдатом... – пробормотала я, пока Принцесса послушно тепала за моим халатом, повиснув на мне, почти спя на ходу.

- Ты, командир школы, был ее солдатом? – в шоке спросила Люба, на мгновение неверяще отвлекшись от такого события...

- Недолго... – мрачно выплюнул белобрысый.

Все это заняло мгновение, ибо Люба снова нас не видела и не слышала.

Мы с Принцессой снова ляпнулись на диван, закутались и послушно засопели. Слушали только шум. До сознания разговор доносился урывками. Я слышала просто истерическую боль.

- Ты ведь наколола им имя и номер? Это номера... – болтал белобрысый, – и имена Таня и...

Послышалось безумное рыдание, рев.

- Люба, будь крепкой...

- Наши дети... – рыдая, пыталась выговорить Люба, – они... они умерли, да? Они жили в интернате и умерли, да... А я и не знала, да... Ну говори же, говори... – она чуть не кричала в безумии.

- Нет, они живы, но приготовься к неприятной новости... – сказал белобрысый.

- Они покалечены, да? – безумно закричала с болью Люба, ревмя ревя и цепляясь за белобрысого. – Они инвалиды, все еще в больнице?! Они идиоты? Они не говорят? Я немедленно еду к ним!!! – ревела она, размазывая слезы. – Я заберу... заберу... я буду ухаживать... я...

- Нет...

- Почему? Они не хотят меня знать, да? Живы? Где?

- Нет, но я же говорил, что это и сладкая и горькая весть. Приготовься к неприятной части...

- Где!?!!!!! – это была безумная, истерическая, надсадная мука души. – Почему горькая?

- Потому что одна из дочерей спокойно спит в твоей комнате... – спокойно сказал белобрысый.

Раздались ужасные рыдания, достигшие крещендо, и Люба безумным метеором с воем с яростным лицом ворвалась в комнату, сорвав к черту с меня одеяло и разглядывая тату с номером на ноге.

- Я говорила, что их было двое! – лупила и обнимала она меня одновременно.

Я ничего не понимала, сонная. Она склонилась над ногой, читая вслух стершийся номер и рыдая.

- Вторая где!!!

Я сонно послушно подняла вторую ногу.

- Я спрашиваю про сестру! – взревела она. – Я говорила, что их двое! – сквозь зубы повторяла она, лупя меня. – Как можно было так издеваться над матерью, не сказать?

Она тут же заливала меня слезами и прижимала меня.

- Она что, моя бабушка? – сонно равнодушно спросила меня привставшая Принцесса. – Люба что, тоже дура, тоже теряла дочерей и не могла вспомнить, что ты ее дочка?

Люба яростно сверкнула на нее.

- Где вторая!!?? – со слезами заорала она мне. – Немедленно сюда ее!

Я ничего не понимала. Но взяла купленный мне Любой телефон и набрала Юлин номер в больнице. Мне молча кинул бумажку с ним один из ее бойцов, когда я освобождала заложников. Нужно было разобраться. Люба – мама?

- Ю..., привет, это я, – растеряно сказала я, не в силах понять, как мне вести себя с сестрой.

- Ты где!? – тут же перебила она меня Юля.

- Слушай, а ты говорила, Люба-кардиохирург... Она говорит...

- Где ты с ней встретилась? – вскрикнула Юля.

- Я у нее дома... – растеряно сказала я. – Она...

- Что!? Я сейчас! Как ты там оказалась?! – как-то подозрительно и мрачно ввизгнула сестра. – Без меня, сама, не подождав и меня...

- Ну, я у нее дома лечилась месяц от ранения... – неловко маясь, сказала я. – Живу несколько месяцев...

- Чтоооо?!? – ахнув, страшно прошипела Юля, и в голосе ее были слезы. – Ну! Б! – она задохнулась в ярости и от слез. – Я сейчас... Ты опять первая!!!!

Трубка замолкла.

- Немедленно сюда! – яростно скомандовала Люба в трубку.

Но трубка молчала. Только за окном раздавался далекий шум мотоцикла где-то далеко-далеко.

Я молча сидела. И ни о чем не думала. Почему Юля так заревела? Что случилось?

Я посмотрела на окно. Там мелькнула тень.

Не успела я одуматься, как через открытое окно ворвалась Юлька, непонятно как возникшая на этаже.

- Я тебя первая нашла! – закричала она Любе.

И стала меня бить.

- Гадина, боже, какая гадина! – со слезами кричала она мне. И обернув голову к Любе, отчаянно по детски выкрикнула, размазав дикие слезы: – Это я тебя нашла!!!

Это было чудовищное горе души.

Я попыталась немного вырваться.

- Я тебя нашла и сказала ей, – плакала Юля. – Я тогда была ранена, а, выздоровев, все ждала ее, чтоб пойти к тебе вместе. Как сестры. Ждала ее как сестру. А она... пока я больна... Ах, гадина!!! – Юля снова накинулась на меня.

Я изловчилась, и попыталась обхватить ее.

- Тихо! – успокаивающе прошептала я. – Люба подобрала меня мертвой и спасла от убийц. В больнице меня просто б убили. Этот месяц я так же была без сознания, а тебя она вообще лечила первую, я вызвала...

Юля не сдавалась, и, ревя, отчаянно меня лупила. Я терпела. Должен же быть козел отпущения!

- Успокойтесь и сядьте! – рявкнул на нас белобрысый, странно с болью смотря на нас обеих.

Мы мгновенно почему-то сели на стульчик.

- А это кто такой? – нагло спросила Юля, подозрительно и пронзительно глядя на него. Мне показалось, что она все понимала, но просто не хотела принимать.

- Твой непосредственный начальник... – тихо сказал он. – Простить себе не могу, что не изучил все дела... Я муж Любы. Это наши дочери, Люба.

- А Саня как же?! – подозрительно фыркнула Юля.

- А Саня была мне как дочь вместо вас, – горько сказал белобрысый, – ведь я во всех девчонках вашего возраста все равно видел своих дочерей... Не было у нас с ней ничего, можете посмотреть в архивах курса в отчетах следящих за преподавателями курсантов...

Юля примолкла.

Я подтвердила его слова.

Люба лишь укоризненно покачала головой на Юлю, но особо не обратила внимания на это. И странно смотрела на нас обеих.

А потом отлупила Юлю и посмотрела тату. Отлупила с наслаждением.

- Я же думала, что я схожу с ума! – в сердцах сказала она, со слезами рассматривая Юлю. – Как вы могли так поступать с матерью?!

- У нее все признаки не зеркальные, а пересаженные, как у Пули, – тихо сказал папа в ответ на взгляд Любы, что недоуменно смотрела на родинки не с той стороны. – Я их обеих проверил на генетический анализ на отцовство, взял пробу, пока они были ранены. Они обе наши дочери. Послушай, у Юли сердце бьется справа.

Люба как обняла Юлю, так и не расставалась. И плакала.

Я ревниво подлезла к ним под руки.

Люба сравнила нас.

- Не ищи зеркального расхождения, – тихо сказал белобрысый. – Его нет, Юлю сделали пластическими операциями полностью похожей на Пулю.

- Зачем? – механически спросила мама, изо всех сил прижимая нас к себе.

- Чтобы убить и заменить собой Пулю, – брякнул папа.

- Что?

- Это они так думали, я же была, чтобы защитить и охранить Пулю... – Юля тут снова вспомнила обо мне, – эту гадину!

Она попыталась больно ударить меня снова, но мама остановила ее.

- Не бей бедную неразумную девочку, она оказалась раненной и нищей на улице...

Я быстро спрятала письмо брата в кулаке. А то еще сестра подумает плохо.

- Что?!? – завопила яростно Юля. – Это она то неразумная и бедная!? – она, заметив, как я схватила письмо, с ходу вырвала конец его из моей руки, разорвав письмо по линии.

- “Пуля, зачем тебе “Микрософт”?” – недоумевающе прочитала по слогам она отрывок, а потом выкрикнула. – Мама, это она бедная!? Это она глупая, полтора квадрата только за один день ухнула – фук, и нету? Это она идиотка, “зачем тебе Микрософт”?!

Я растеряно сидела и не понимала, почему меня ругают. Зачем мне этот Микрософт?

Белобрысый, не став разнимать детей, молча выложил на стол коробку с “моими” драгоценностями и раскрыл ее. Рубины и алмазы чудовищно сверкнули огнем. Все ахнули. Вся женская часть склонилась над ними.

Юля недоверчиво взяла руками рубины.

Люба побледнела как полотно.

Я сидела молча и отвернулась, пока они все трое разглядывали их.

.- У тебя есть еще тетка, Люба, сестра твоей матери, а у вас бабушка, дети, с которой всем придется познакомиться... – сказал белобрысый.

- Ты нашел ее?! – благодарно спросила Люба, с любовью глядя на него и странно на драгоценности.

- Ее нашла Пуля, она же купила ей квартиру, оплатила лечение, выплатила долги ее приемного сына... – мрачно заметил он.

- Они выглядят, как драгоценности безумной Королевы... – заметила отвлеченно Люба, все же по-женски перебирая их и прикладывая к груди. – Мама рассказывала мне про них. Они принадлежат Семье.

- Хотя драгоценности всей нашей семьи, но формально они принадлежат Пуле...

- Почему? – завопила Юля. – Мы родились одновременно!!!

- Бабушка передала их ей, – спокойно сказал белобрысый.

Все снова странно посмотрели на меня.

- Да, кстати, ты знаешь, у меня были долги на клинике, но потом все исправилось, а теперь какой-то чудо-благодетель перевел на клинику двести пятьдесят миллионов и даже подарил мне машину, – похвасталась Люба. – Я теперь помогаю и другим.

Юля дернулась.

Белобрысый как-то странно мгновенно взглянул на меня.

Люба заметила этот взгляд.

- Да кто же такая Пуля? – истерически спросила Люба, отметившая эти взгляды исподлобья. – Да, кстати, почему Юля должна была ее убить?! Пуля что, мультимиллиардер!?

- Хуже! – коротко сказал белобрысый. – Приготовься к самому неприятному.

- Что может быть неприятнее!? – выкрикнула в истерике Люба.

- Неужели ты сама не догадалась? – медленно сказал белобрысый. – Хотя бы по той мелочи, что она все время так упорно называет дочку Принцессой... А ведь называть дочку Принцессой может только...

- Королева, – айкнув, сказала Люба.

- Королева, – сказала Юля.

- Queen, – выдохнула насмешливо Принцесса и дурашливо задрыгала руками и ногами у меня на руках.

- И все это время ты меня дурила! – негодующе сказала Люба, пытаясь меня отлупить. Я же только хохотала и дрыгала ногами.

- Я не Дурила! – вопила я.

- Успокойся, твоя дочь действительно имела в детстве проблемы с мышлением из-за первой травмы, а потом и из-за второй, я все разведал, – мрачно сказал Любе отец. Люба тут же слегка нахмурилась. – И никто ей не помог. Я уже выяснил, что да, она действительно может абсолютно все забыть, – но на нее словно накатывает, и тогда она мгновенно все вспоминает. Или мгновенно осознает ситуацию. Любой поэт тоже не всегда испытывает вдохновение. Моцарт рассказывал, что в достигаемые им периоды вдохновения он в одно мгновение словно охватывает всю новую симфонию. Так и Пуля, она не мыслит постоянно, но на нее словно накатывает, и она сразу охватывает ситуацию в целом. И тут же знает, не думая, что делать абсолютно точно. А в большинстве случаев она уже просто делает, это ее чувство тут же становится действием, ее же тренировали действовать мгновенно. Подобные случаи не раз описаны в литературе. Вот, слушай, что я нашел в книгах о подобных случаях.

Белобрысый достал бумажку.

“Голова как иссохший берег, – пишет женщина. – С чтением тоже ничего не получилось: знакомые слова смотрели на меня, как лица друзей, чьи имена я не могла вспомнить. Я по десять раз перечитывала один и тот же абзац, не понимая смысла, и закрывала книгу. Радио я тоже не могла слушать, его звуки вгрызались мне в голову, как дисковая пила. Осторожно перейдя улицу, я отправилась в кино и высидела до конца фильма. Все, что я увидела, – большое количество бродивших на экране и бесконечно говоривших людей. Я решила, что отныне все свое время буду проводить в парке, наблюдая за плавающими по озеру птицами.

Аналитика особенно раздражал иссохший берег. Он попросил меня лечь на кушетку и говорить все, что придет в голову. Ничего не приходило. Поскольку аналитик не отставал, я стала описывать потолок. Тогда он указал на стул, куда я послушно переместилась с кушетки, и стал задавать вопросы. Я понимала их смысл, но ничего не могла придумать в ответ.

– Не уверяйте меня, что у вас в голове ничего не происходит, – кипятился аналитик.

Но там действительно ровным счетом ничего не происходило. Он рвал и метал в полной убежденности, что под раскаленным песком идет бурная деятельность, и если как следует поднажать, она выплеснется наружу. Но иссохший берег молча внимал в неясной надежде, что если в нижних слоях что-то и скрыто, то пусть сделает милость и не вылезает, потому что нет ничего приятнее покоя.

Без сомнения, мое лицо было таким же бессмысленным, как и голова... Как-то, уходя после очередного сеанса, я сообщила аналитику, что не запоминаю ничего из сказанного им.

Нижний слой отсек от берега не только все отделы, вырабатывающие мысли... На одиннадцатый день, когда я стояла на перекрестке, тупо глядя на огни светофора, смутно сознавая, что в них кроется какой-то смысл, о котором я позабыла, на мой берег накатила волна. Я физически почувствовала, как она зародилась где-то в затылке и ласково заплескалась, набегая на берег и неся легкую пену. Затем она осела, ушла в песок и на берегу осталась мысль. Я неожиданно вспомнила, что означают огни светофора. В витрине газетного киоска я прочитала заголовок, сообщавший, что звезда выпала из окна! Как же такая большая вещь, как звезда, попала в окно? На берег мягко набежала новая волна, и я вдруг осознала, что речь идет о голливудской звезде. “Смерть торговца”, – прочитала я на рекламном щите у входа в кинотеатр. Иссушенный берег смотрел на щит, смутно гадая, из какой же страны этот торговец: наверное, уроженец страны Торго, где-нибудь в Азии. Набежала новая волна, и я вспомнила когда-то прочитанную пьесу и из какой страны этот коммивояжер. Спасибо волнам. Они вспоминали, сопоставляли и делали интуитивные умозаключения, чего не умел иссохший берег.

...Волны сопровождали меня по улицам, часто приходили на помощь в парке...

...В кабинете аналитика волнообразование усиливалось все больше. Стоило мне переступить порог, как волны набрасывались на берег и не стихали, пока я не покидала кабинет. Все это было большой нагрузкой для меня, да судя по всему, и для аналитика. Чтобы там ни вещали волны, но одно бросалось в глаза, как красная мулета матадора: волны в корне расходились с утверждениями аналитика... Не обращать внимания на волны было так же невозможно, как, например, игнорировать знаменитый гейзер в Йеллоустонском парке. Волны яростно кипели в голове, требуя перевода...”

Белобрысый отвлекся от текста и посмотрел на меня.

- Там же в книге есть описание, как испытываемая пишет книги, – сказал он. – Совсем, как Пуля работает. Мысль словно соскакивает с кончиков ее пальцев и остается на бумаге. Это именно мысль, а не бессознательное печатание, ибо она осознает все в момент печатания. На нее накатывает, а на листе остается ситуация – за тридцать часов пишутся книги, позже становящиеся бестселлером... “Так я сидела, тупо глядя на клавиатуру, и, вдруг, к моему изумлению, на берег накатила волна и оставила на нем мысль. Совершенно потрясенная, я стала печатать и обнаружила, что сочиняю с той же скоростью, что печатаю, а печатаю я со скоростью шестьдесят слов в минуту... Слова приходили... словно соскакивая на бумагу с кончиков пальцев. Мне не требовалось остановок для обдумывания, иссохшему берегу это было не под силу...” – белобрысый отвлекся. – Наша Пуля тоже живет, как эта знаменитая писательница – мгновенные действия, мгновенный охват ситуации, неотделенный уже от решения... Только Пуля – поэт и гений жизни, когда берет в руки пулемет...

Они все смотрели на меня.

- Кстати, у тебя мой телефон, мой блокнот и листочки... – не слушая его, меланхолично сказала я. – Люба по глупости отправила их по эстафете, не мог бы ты достать оттуда?

- Ничего ты не получишь, пока мы в Генштабе с этим всем не разберемся и не получим доступ! – раздраженно буркнул отец.

- Ну и как, получается? – лукаво спросила я, крутанувшись.

Белобрысый вдруг взглянул на меня и разозлился, помрачнел, замкнулся, замолчал. Он все понял!

Все с интересом смотрели на меня.

- Но только ты должна знать, – мрачно обратился белобрысый к Любе, – что все это было с ней в детстве. Но есть данные, что постепенно она умнеет. И книжечки у нее на полках – сплошная математика, личные авторские экземпляры академиков, а детские наивные книги она просто любит читать, потому что еще не совсем повзрослела, да и воспитана была так, привыкла.

Все посмотрели на меня.

Я стояла у окна против всех и смотрела, словно не понимала, что это обо мне говорят.

Они все пристально глядели на меня.

Я глуповато смотрела на них.

- Хватит притворяться! – хором сказали все.

Я выпрямилась и распрямилась, медленно, засунув руки в карманы, лукаво искоса смотря на них. Я насмешливо улыбалась.

Открыто.

Они все неотрывно и потрясенно смотрели на меня настоящую.

Я вспомнила свой сон у Любы, когда я словно украла у нее телефон и с кем-то говорила, кому-то приказывала, что-то решила. События той недельной давности словно снова встали передо мной:

...Люба вышла, поправив одеяло. Мне же снился странный сон. В полусне, преодолевая страшную усталость, я подняла похищенную у Любы трубку мобильного, как только дверь захлопнулась. Также механически я набрала известный мне номер. Он был легко зашифрован в первой строке листочка.

- Мы ждали Вас, мисс, – раздался холодный голос по-английски.

Так же холодно я продиктовала первый узнанный код. Он также продиктовал код, и, в ответ на мой, вынужден был переключить меня на другого человека.

- Я приветствую Вас...

- Вводите коды... – холодно сказала я.

Только в ответ я устало говорила свой код.

Он уже стал радоваться.

- Префикс... – вдруг сказала я по-английски. Глупое слово.

- Что?!?

Я даже здесь уловила, как побледнел и напрягся он там. У него, наверное, мигом вспотели руки. Этого не было предусмотрено в программе.

- Вводите по буквам... – жестко скомандовала я, диктуя слово. А потом продиктовала длинный непредусмотренный известный только мне код. Получив правильный ответ, который он не мог знать, я сказала:

- А теперь вводите прежние коды...

Он явно нервничал. Отчаянно нервничал. Что-то бормотал. Что-то шло не так, как он хотел.

Я диктовала ему коды, он давал правильные ответы. Стрелки уже переведены. Осталось последние три цифры... Я ужасно устала и прикрыла глаза.

- Ну же, говорите! – почти прокричал он по-английски.

Мне хотелось спать.

- Говорите!!! – заорал он.

Ну, раз он так хочет, может сказать ему что-то?

- Мне... – я очень четко сказала число, сколько мне лет и месяцев, и усмехнулась, добавив, – и я уже Королева.

Лишь я договорила, связь прервалась. Так я и знала – как-то равнодушно подумала я. Они подслушивали... Если б надо, они б купили бы всю телефонную компанию той страны. Перезвонят ли они, сказав, что обрыв линии, или продолжают отдавать рекомендации моим голосом, все равно... Я уже никак не успею вмешаться...

Никто уже не сможет вмешаться...

Я просто лежала на постели. Этого ли ты хотел Иван? Разве я изменилась, что я это сделала? Ничего не произошло, я как была, так и осталась. Я более счастлива приносить другим счастье, чем править, я больше люблю давать радость и подарки, чем получать. Я более счастлива, лежа дома на своей кровати у мамы, чем когда в моем подчинении миллионы людей. Где-то среди ночи, казалось мне, раздавались звонки, бегали человечки, созывались совещания высших директоров, получали инфаркты...

Я посмотрела на отключенную трубку и хмыкнула в нее. В ней раздался какой-то звук:

- АААааааааа!!!!!!! – прозвучал в ней страшный, отчаянный, смертный, безумный, усталый крик, и стих, а потом раздался безумный удар, и с грохотом разлетелось стекло. Кто-то безнадежно зарыдал. А потом выбросился в окно.

Я отключила телефон.

Странные, наивные люди, – сонно и недоуменно подумала я, – столько ждать, притворяться, и ошибиться в последнем коде, последнем шаге?

Я поглядела на телефон, запомнила свой номер. Надо будет потом обратиться в компанию, пусть уничтожат и сам номер, и все записи о нем и о всех номерах телефонов. Механически я вскрыла панель телефона. Железная, не знающая ошибок в расчетах рука сломала карточку.

- Я стала Наслед... – я не додумала, а провалилась в сон. Queen – это группа такая, да? Разве правит тот, кого видно? Столько работы, надежд, страданий, чтобы стать на вершине, чтобы наконец свершилось... Во сне я смеялась... Как бы то ни было, страна будет другой... Когда завтра утром придет Люба, я скажу ей:

- МАМА.