Агата

Тинан Кэтлин

Четвертого декабря 1926 года знаменитая детективная писательница исчезла на две недели из собственного дома. Так началась таинственная история, до сих пор не нашедшая вразумительного объяснения. Эта книга – одна из версий того, что же произошло на самом деле, попытка вообразить решение этой совершенно реальной задачи.

 

Анонс

«Автобиография» – одна из самых увлекательных книг, вышедших из-под пера дамы Агаты Кристи, – не содержит абсолютно никаких упоминаний о ее загадочном исчезновении в декабре 1926 года. История, которая в свое время была всеанглийской сенсацией и до сих пор не получила удовлетворительного объяснения, втиснута в «Автобиографии» в крошечный абзац в конце пятой главы седьмой части. «Итак, после болезни пришли печаль, отчаяние и сердечная боль. На этом нет необходимости задерживаться». Таков был окончательный приговор писательницы, продиктованный ее сдержанным характером, не терпящим излишней шумихи и сенсационности (в чем ее и обвиняли). Но к тому моменту, когда писались эти строки, сама дама Агата как минимум дважды излила свою душевную боль на страницах своих книг. Автобиографический «Неоконченный портрет» описывает едва завуалированную ее собственную историю. В финале случайный прохожий спасает женщину от самоубийства, но нет никаких доказательств того, что так произошло в действительности.

«Пять поросят» представляют собой явно самостоятельный сюжет, но страдания жены в связи с изменой мужа, произошедшей 16 лет назад, с математической точностью приводят нас в тот же 1926 год, что не могло быть случайностью. В «Поросятах» муж любит жену, несмотря на постоянные измены, что противоречит действительности, так что искать ключи к давней истории в этом романе скорее всего бессмысленно. Официальная версия амнезии всегда оставляла ощущение недосказанности. С другой стороны исследования Ричарда Колдера для «Нью стейтсмен» показали, что в огромном резонансе, вызванном исчезновением, повинны неадекватные действия полиции и прессы. (В тексте книги поддерживается и эта версия, как поведением суперинтенданта Кенуорда, так и «общественным резонансом»).

Так или иначе, последнего слова в этой истории сказано не было, и неудивительно, что многие литературоведы, интересующиеся жизнью и творчеством Агаты Кристи, пристально изучали обстоятельства ее исчезновения. Только в 90-х годах вышли две книги, полностью посвященные этому эпизоду.

Роман Кэтлин Тинан «Агата» (1978) явился одной из первых работ, возникших на гребне этого интереса. Он создан с тщательным изучением подробностей исчезновения и являет собой, по выражению англичан, настоящий «a period piece». (Привлечено даже нашумевшее американское преступление того времени – дело Леополда и Леба.) Обилие сведений о Харрогейте, описание его окрестностей, – все это воссоздает атмосферу того времени, но вместе с тем попахивает и журналистской чрезмерной дотошностью (его автор начинала свою карьеру как журналистка). Сделана тщательная попытка создать как можно более правдивый образ самой Агаты, причем автор демонстрирует хорошее знание ее произведений. Так, сцена с псом под колесами автомобиля была взята из рассказа «Человек с моря», а идея о том, что имя, которое все считают женским, было дано мальчику, легло в основу романа «Миссис Мак-Гинти с жизнью рассталась».

Следует отметить и некоторые неточности в хронике. В целях краткого ознакомления читателя с историей Агаты Кристи в уста сэра Уильяма Коллинза вложена речь, которая вряд ли могла быть произнесена в присутствии писательницы. Сцена публичного исполнения Сен-Санса является наиболее нереальной в романе. Для Агаты Кристи, неизменно писавшей о своих «мучениях» при публичных мероприятиях и не решавшейся даже назваться швейцару, отказывающему ей в доступе в помещение на своем же чествовании, подобная легкость была недостижима. Видимо, эти отступления были продиктованы необходимостью сюжетных коллизий.

Необходимо подчеркнуть, что произведению Кэтлин Тинан присуща сенсационность. Оно опирается на популярное мнение об Агате Кристи как о неутомимой выдумщице, человеке, не могущем страдать без того, чтобы не выкинуть какого-либо фортеля. Романтическая сторона приключения описана в весьма викторианском духе, несмотря на героя-американца. «Агата» являет собой довольно изобретательный детективный роман, но вряд ли может претендовать на собственно биографическое исследование.

Спустя два года по нему был снят довольно популярный кинофильм с участием Ванессы Редгрейв (Агата), Тимоти Долтона (полковник Кристи) и Дастина Хоффмана (Стэнтон).

Перевод Е. Чевкиной выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

 

Глава 1

Было утро второго декабря 1926 года, и часы на кухне усадебного дома в поместье «Стайлз», что в деревушке Санингдейл, показывали четверть десятого. Горничная Джейн, склонная к известному педантизму, пихнула локтем дворецкого:

– Пора подавать машину.

Дворецкий не торопясь допил свой чай, после чего направился в гараж, включил зажигание бутылконосого «морриса» и задним ходом въехал на дорожку.

Дом, как и машина, излучал собой комфорт и благосостояние. Большое здание в неотюдоровском вкусе – красный кирпич и черные балки, высокие каминные трубы и узкие решетчатые окна, а вокруг всего этого великолепия – целый акр сада, окруженный строем высоких угрюмых сосен. Из труб поднимался дым. Дворецкий, сбив с голого куста засохшую розу, вошел в дом через кухню.

Тем временем из парадной двери вышла высокая женщина в элегантном пальто, зябко подняв меховой воротник, остановилась, взявшись за дверцу машины, и оглянулась на дом. Ее дыхание повисло белым паром в холодном декабрьском воздухе. Рыжеволосой, стройной, с прелестным лицом, отмеченным печатью чиста английского аристократизма, ей было тридцать шесть лет, и впервые за последние шесть месяцев ей сегодня хотелось жить.

Прошло уже пять минут, но Агата Кристи не выказывала ни малейшего нетерпения. Прошло еще две минуты, прежде чем тридцатисемилетний красавец полковник Арчибальд Кристи, хлопнув парадной дверью, спустился и сел в машину на место пассажира. Красота его была того свойства, какую можно увидеть на рекламе сигарет или на вербовочных армейских плакатах. Впрочем одет он был в штатское и направлялся в свою контору в Сити.

Машина катила через зажиточную деревушку, мимо аляповатых псевдоготических и псевдотюдоровских особняков – логовищ отставных армейских офицеров и бывших колониальных чиновников, в чьих услугах изрядно съежившаяся Британская империя больше не нуждалась. Так что теперь, вернувшись из-за моря, они осели в городишках и деревнях вроде Санингдейла, откуда не больше часу до их лондонского клуба: взамен былых парадов и управления покоренными народами им приходилось коротать дни за гольфом и бриджем и обходиться тремя слугами вместо сотни.

Как и Арчи, Агата Кристи происходила из офицерской среды – по линии матери. А ее отец, родом американец, получил скромное наследство и всю жизнь с тех пор предавался досугу, не омрачаемому никакой заботой. Это полнейшее отсутствие честолюбия отчасти передалось и дочери.

Что же до Арчи Кристи, то он, – сын чиновника гражданской администрации в Индии, отличившийся на войне и вернувшийся в Англию героем и кавалером нескольких орденов, – как и его мать, и младший брат, и почти все обитатели Санингдейла, чувствовал себя обманутым и разочарованным послевоенной жизнью.

Однако, несмотря на принятое в офицерской среде скептическое отношение к коммерции, финансовой деятельностью Арчи не гнушался. Жена его тоже, как говорится, сама зарабатывала на хлеб, хоть и не воспринимала всерьез свои великолепные детективы, считая их чем-то вроде игры или хобби типа вышивания, помогающего скоротать одинокие часы, когда Арчи уезжал играть в гольф. Это хобби позволяло ей немного отвлечься от настоящей, взрослой жизни, целиком подчиненной мужу и дочери, – жизни, в которой, как ей казалось до недавнего времени, она обрела счастье и будет счастлива всегда.

Выпорхнув из пушистого кокона своего девонширского детства, уютного и такого далекого от реальной жизни, где под ласковым маминым крылышком можно было дни напролет предаваться грезам, Агата замерла на пороге этой самой жизни в ожидании того, что няни и гувернантки именовали «судьбой». Множество молодых людей продефилировали перед ее глазами: и на верховых прогулках в Париже, и на воскресных домашних приемах, и на танцевальных вечерах во время зимнего сезона в Каире, пока она наконец не влюбилась. Арчибальд Кристи был высок, синеглаз и независим. Их разлучила Первая мировая. Агата ухаживала за ранеными, а Арчи, профессиональный военный, был направлен в Королевские ВВС и вернулся командором орденов Святого Михаила и Святого Георгия, кавалером ордена «За боевые заслуги» и нескольких медалей, а кроме того, был целых пять раз упомянут в сводках боевых действий. С тех пор супруги обзавелись своим домом, произвели на свет дочку и успели прожить двенадцать лет, прежде чем их семейная жизнь дала глубокую кровоточащую трещину. Прошлым летом, вскоре после того как умерла мама Агаты, Арчи признался, что полюбил другую.

…Но есть верное средство – когда ты ясным днем ведешь послушную машину, сама собой приходит уверенность, что и жизнь тебе так же послушна. Тогда, в тот декабрьский четверг, Агата поверила вдруг, что все будет хорошо, что тяжелая полоса осталась позади, что сама она полностью оправилась от нервного срыва, вызванного маминой смертью и изменой мужа. Стоило Арчи дружески пошутить насчет ее шляпки или взять ее за нос таким милым, давно знакомым жестом, – как Агата улыбалась, словно ребенок, которого наконец простили. Арчи был самоуверен, как и все люди, лишенные фантазии. Да и зачем она, когда есть твердое общественное положение, неотразимая улыбка и фигура греческого бога?

Арчи был, что называется, непотопляем.

Агата припарковалась на привокзальном дворике. Выйдя и небрежным жестом распахнув дверцу перед женой. Арчи направился к зданию вокзала и, протянув билет контролеру, повел жену под руку вдоль перрона.

– Вон туда он и пошел, – Агата показала на пути. – Тот коротышка из белого домика напротив нашего пошел туда, встал на колени и, когда поезд уже приближался, положил голову на рельс.

– Эффектно, – отозвался Арчи. – Интересно, чего ради было затевать такое шоу. – И, помолчав, снисходительно заметил:

– Можешь взять на вооружение. Ты же таких вещей не пропустишь. Вот тебе еще кусочек для страшилки – как раз по зубам.

– Не люблю кровавых смертей. – Она поглубже просунула руку под локоть Арчи. Какое безмерное счастье – слышать это обычное приветствие начальника вокзала: «Доброе утро, полковник Кристи! Доброе утро, мэм!» Какое наслаждение – эта уютная безымянность, означающая «да, я твоя, милый мой, я принадлежу тебе целиком и полностью». Она взглянула на мужа:

– Теперь все будет хорошо, правда?

Сегодня утром я подумала, что если бы я снова стала веселой, снова смешила бы тебя… Но, Арчи, с того дня, как не стало мамы, мне не было весело ни единого дня. Я так тосковала!

Он чуть улыбнулся, продолжая идти к подземному переходу на другую платформу.

– Надо держаться!

Она подняла на него глаза:

– Если бы только твоя жизнь не была такой…

– Подлой?

Пронзительный свисток не дал ей ответить. Когда же показался поезд, Арчи вдруг отвернулся к путям и решительно устремился на другую платформу прямо через рельсы – почти перед самым паровозом. Поезд закрыл от него Агату, а когда состав наконец прошел, стало видно, что она стоит на самом краю перрона и плачет.

* * *

Мистер Гиллинг держал аптеку в Санингдейле с тех самых пор, как там построили вокзал, а стало быть, с середины девятнадцатого века. Пыль сохранила отпечатки его пальцев на кувшинах цветного стекла и старинных аптекарских пузырьках. Смолоду он составлял свои снадобья с легкостью и вдохновением опытного чародея и по ею пору не растратил былого энтузиазма. Любитель загадочных историй про таинственные убийства, он прочитал все книги миссис Кристи и ничего так не любил, как поболтать с их автором – с местной санингдейлской знаменитостью – на близкую для обоих тему. Агата подала ему рецепт на снотворную микстуру.

– А у меня для вас тут пузыречек из-под гиосциамина!

Агата посмотрела на него с недоумением.

– Вы же просили, для обложки. Вот, уже которую неделю для вас держу!

Агата взяла у него пузырек и внимательно его разглядывала.

– Да, мне и правда очень важно, как выглядят мои книги, – сказала она наконец, и мистер Гиллинг радостно закивал. – Если бы мне пришлось покончить с собой, я бы выпила только гиосциамин!

– Вот и правильно, – подхватил мистер Гиллинг, – хотя если вы не желаете вскрытия, то небольшая доза мышьяка предпочтительнее бы!

– Как Чарльз Браво? – улыбнулась Агата. – По-моему, это самое загадочное из всех нераскрытых дел. Как по-вашему, там был мышьяк? Я склоняюсь к версии, что он сам принял яд.

– А по-моему, это врач нахимичил.

– Скажите, мистер Гиллинг, неужели вам самому никогда не хотелось кого-нибудь отравить?

– Да боже сохрани, миссис Кристи!

– Ну да. Ну да, конечно же нет.

Аптекарь кивнул.

– А вы сегодня выглядите получше, – ни с того ни с сего добавил он.

Агата улыбнулась.

– А дочка как?

– Превосходно!

– А собачка?

– В большом порядке, мистер Гиллинг.

В деревне все знали, что миссис Кристи пришлось хлебнуть горя.

Усевшись снова в машину, она опять погрузилась в свою одинокую тоску, ставшую за последнее время такой привычной. Ее измучила беседа с аптекарем, а еще больше – собственные потуги казаться бодрой и веселой. Утро обмануло, не сдержало своих посулов. Она снова окунулась в спасительный мир воспоминаний – детство в Девоне, любимая няня, мама на освещенной солнцем лужайке, и как они катаются на коньках на катке в Торки и вышивают огромные букеты клематисов на чехлах для подушек. Но сами собой всплывали другие, тревожные сюжеты: как умирает отец, когда ей было всего одиннадцать, и как горюет мама, убитая утратой. И нынешний ее страх – он тоже страх перед утратой. Вот только нет больше рядом мамы, и некому ни помочь, ни утешить.

Наконец Агата завела мотор и поехала домой. Но не успела она свернуть за угол, как прямо под колеса бросилась собака, – от резкого торможения машину развернуло поперек дороги. Почему-то показалось, что это тот самый пес, верный друг ее детства, которого когда-то сшибла машина на девонширской дороге. Тогда она перевязала своим шарфом его рану и осторожно отнесла домой, к маме: мама знает, что делать. Мама всегда знала, что делать.

Полисмен постучал в окно машины, потом распахнул дверцу.

– Не знаю, о чем вы задумались, мэм, – сурово произнес он, – но ваша машина перекрыла все движение на дороге. – Агата смотрела на него невидящими глазами. – Ваша фамилия и права, пожалуйста.

Уставившись на незнакомого молодого человека, она не могла вспомнить, как ее зовут. Ее колотила дрожь. Открыв сумочку, она достала права и протянула ему. Парень долго и внимательно изучал их, потом, увидев, что несчастная женщина до смерти перепугана, смягчился.

– Надеюсь, миссис Кристи, в дальнейшем вы будете внимательнее. – Он отдал ей права, и Агата поехала дальше – в «Стайлз».

В дверях ее встретила плотная девица без малого тридцати лет, простоватая, но миловидная – Шарлотта Фишер, дочь шотландского пастора, одновременно выполняющая обязанности гувернантки юной мисс Кристи, Розалинды, и Агатиного секретаря. А кроме того – подруги, наперсницы и второй мамы.

– Звонил мистер Коллинз, – сообщила она, помогая хозяйке снять пальто. – Предложил послать за тобой машину, но я сказала, ты сама приедешь в Лондон. – Следом за Агатой она прошла через обшитый дубом холл в ее кабинет.

– Он же знает, я уже вот сколько месяцев не пишу ни строчки.

– А я сказала ему, ты только что закончила рассказ.

Агата улыбнулась.

– Бесполезно, Шарлотта. Что ты станешь придумывать в следующий раз? – Покопавшись на столе, она вытащила несколько печатных оттисков, сколотую скрепкой подборку газетных вырезок и несколько ее собственных фотографий из газет. Под печатной машинкой лежала перехваченная резинкой пачка бумажных полосок. Перебрав их, Ага-, та написала на одной из них крупными буквами «СУРЬМА», снова сложила их вместе и скрепила резинкой.

Потом обвела взглядом маленькие фигурки животных – статуэтки, купленные в Южной Африке, во время их с Арчи; большого путешествия по белу свету. Вот книжные полки, абажур с бахромой, акварельные пейзажи Египта, фотография восьмилетней Розалинды и всех их собак. Нет, этой комнате тоже больше нечем ее утешить. Шарлотта не сводила с хозяйки тревожных глаз, словно ожидая от нее какой-нибудь необычной выходки.

Агата вдруг рассмеялась.

– Не стой ты там как тюремщик! Я не собираюсь ни сходить с ума, ни биться в конвульсиях. Да погляди на свои ноги, Шарлотта, они даже хуже моих!

Шарлотта удивленно уставилась на свои фильдекосовые чулки и разношенные туфли без каблуков.

– Да не на туфли, – продолжала Агата, – а на то, на что они надеты. У тебя в ногах нет жизни, вот что. Хочешь, я буду давать тебе уроки танцев – может, они расшевелят тебя еще больше, чем в свое время меня.

– Агата, я что-то не пойму, о чем ты. И вообще тебе пора собираться. Мистер Коллинз говорит, половина Лондона выйдет тебя чествовать!

– Издательские игры, – отмахнулась та. – Коллинз говорит, просто журналистам хочется дармовщинки. Но Арчи считает, он это так сказал нарочно, для отвода глаз – не знаю. Арчи ведь таких вещей терпеть не может. Вот были бы там только он да я – хотя, честно говоря, у меня нет ни малейшего настроения туда идти.

– А ты свое настроение не показывай. – Шарлотте хотелось подбодрить Агату. – Оно его отталкивает.

– Как ты не понимаешь? Невозможно спрятать свои чувства от самого близкого человека!

– Наверное, не понимаю. Но со временем люди меняются и могут стать не такими уж и близкими. И общего у них с годами будет все меньше.

– У нас никогда не было особенно много общего – разные вкусы, разное отношение к некоторым вещам…

– Например, к гольфу?

– И к гольфу, и ко многому другому. Но мы ведь связаны браком. Нельзя просто так взять и выбросить прошлое и заказать себе будущее, как пузырек тонизирующего в аптеке. Если наш брачный союз дал трещину, наш долг – его склеить. Другого решения просто быть не может. – Она подошла к каминной полке и поставила рядышком снимки двух стаффордширских терьеров, а потом обернулась к секретарю:

– Что, эти выходные он проводит с Нэнси?

Мисс Фишер простодушно кивнула:

– Наверное.

– Вот бы он увез меня куда-нибудь…

– Ты ведь уже уезжала, а что толку? Нет, на помощь полковника рассчитывать не стоит. Он твой… твой… противник!

* * *

В дверях импозантного, в эдвардианском стиле, клубного здания на Пэлл-Мэлл теснилось человек пятьдесят, медленно проталкиваясь вперед, чтобы предъявить свои билеты и попасть внутрь, – остатки толпы в четыре сотни приглашенных на чествование Агаты Кристи, устроенное ее издателем Уильямом Коллинзом.

Кое-кому из опоздавших повезло. Уолли Стентон расплатился с таксистом, поправил шляпу и вошел в клуб, где был немедленно узнан. Такая шляпа, впервые появившаяся на сцене в этом месяце в «Ярмарке тщеславия», в Нью-Йорке считалась криком моды. Однако и в Лондоне она превосходно сидела и на голове Уолли Стентона, уроженца Лавленда, что в штате Колорадо, – богом забытого городишка у подножия Скалистых гор. Уолли был невысок, опрятен и элегантен: в собственном теле он себя ощущал так же легко и непринужденно, как в своем превосходном костюме. И во всем, за что бы он ни брался, его отличала та же изящная тщательность – в юности он и почту разносил, и сено косил, и торговал овощами, однажды была в его жизни зима, когда приходилось ежедневно отмахивать добрый десяток миль по сорокаградусному морозу, чтобы преподавать «Поэтику» Аристотеля неким старшеклассникам. Его мать – бедная иммигрантка из Англии – заставляла сына читать Мильтона, Тома Пейна и Библию и внушала своему усердному отпрыску, что ему принадлежит весь мир. И пока сынок Уолли прилежно учился в колледже, ее недотепа-муж пустил по ветру ферму, а старший сын, Арон, успевший пристраститься к бутылочке, свалился с лестницы и умер в луже собственной блевотины. Зато Уолли держался молодцом. Он писал сперва для «Лавленд рипортера», а потом и в «Денвер пост». Но, как и все бравые парни из глубинки, мечтал он о Нью-Йорке.

– Ну, скоро доберешься до большого города? – ехидствовали приятели.

– Скоро, – отвечал он невозмутимо.

И добрался. Теперь, к сорока годам, ему, процветающему журналисту, порой казалось, что нищему мальчишке из захолустья такая судьба не могла и присниться, а порой – что братец его Арон был, в сущности, поэтом и сделал, пожалуй, более правильный выбор.

Теперь Уолли Стентон уже шесть месяцев кряду проживал в Лондоне, командированный газетным трестом Херста в «Глоб инкуайерер». Владелец «Глоба», один из пэров Англии, оказавшись под сильным впечатлением от заокеанской журналистики вообще и бойкого пера Стентона в частности, нанял его вести колонку светских сплетен. Все прочие «сплетники» были почти сплошь титулованные особы, однако лорд Динтуорт находил в этом даженекий шик – распахнуть закрытую дверь перед чужаком.

Стентонова еженедельная воскресная колонка оказалась непредсказуемой, порой скандальной – и при всем том очень смешной. Истый американец, он умел пролезть куда угодно ради того, чтобы удивить, а то и шокировать читающую публику, и к тому же прилежно сообщал все новенькое и остренькое, что случилось по ту сторону Атлантики. Английские читатели находили его забавным – он предоставил им возможность посмеяться над самими собой.

Если Уолли был тепло встречен сотрудником издательства Коллинза, то Джону Фостеру из «Эха Санингдейла» прием оказали довольно прохладный – его билет, по словам того же самого сотрудника, оказался «не совсем в порядке», – как, впрочем, и костюм. Протесты Фостера не нашли понимания – в число достоинств молодого журналиста не входили ни хитрость, ни ловкость – только доброе сердце и умеренные литературные способности.

Его отец, отслуживший в Индии армейским денщиком, считал сына полудурком, которому повезло устроиться в газету.

– Понимаете, – лепетал Фостер, – миссис Кристи – наша местная знаменитость. Меня просто выгонят, если я – не сделаю репортажа.

– А-а! Джон Фостер! – шумно перебил его Уолли Стентон. – Рад вас видеть! – Он повернулся к сотруднику издательства:

– Этот со мной!

Корреспондент «Эха Санингдейла» только хлопал глазами. Сотрудник издательства сменил гнев на милость. Уолли подтолкнул остолбеневшего Фостера локтем, и оба наконец вошли в помещение клуба.

– Фостер моя фамилия, – все-таки сообщил санингдейлский репортер. – Вы очень добры, мистер Стентон.

Я никогда не пропускаю вашей колонки.

Арчибальду Кристи пришлось потруднее, чем Джону Фостеру. Он забыл своей пригласительный на банкет в честь собственной жены, да и вообще не горел особым желанием туда попасть, а оказанный ему прием и вовсе вывел полковника из себя.

Мужчина в невообразимом клетчатом костюме поинтересовался без особого энтузиазма:

– Вам помочь?

– Я ищу свою жену, – процедил Кристи сквозь зубы.

– Простите, с кем я…

– Арчибальд Кристи.

Клетчатый наглец мигом переменил тон:

– О-о, так вы – супруг! Пожалуйста, сюда…

Вдоль балкона, кольцом охватившего внутренний зал, прогуливался лично Уильям Коллинз, ведя под руку своего Прославленного автора.

– Это какой-то кошмар, мистер Коллинз. Вы не представляете, как меня убивают такие вещи. Не нужно больше, хорошо?

– Такие вещи, дорогая моя, иногда весьма даже полезны!

Она даже вздрогнула.

– Запереть человека среди такого количества народа! Четыреста человек! Обязательно об этом напишу. Я – жертва, а все остальные так или иначе причастны к моей смерти.

– А дальше?

– Гм. Дальше будет, например, какая-нибудь игра слов.

Женское имя, скажем, – а на самом деле так зовут мальчика, а? Но вот четыреста убийц – как по-вашему, не слишком много? Я бы, пожалуй, ограничилась дюжиной. – Она с тревогой глянула на толпу, собравшуюся внизу. – Или дюжины маловато?

Коллинз улыбнулся:

– Вы сегодня просто очаровательны!

– Арчи говорит, я выгляжу ужасно!

– Значит, обычно, дорогая моя, вы выглядите вообще потрясающе!

– Мистер Коллинз, моя секретарь вам сказала, будто я закончила тот рассказ. Боюсь, это не совсем так. Концовка не годится. Слишком легкая работа для этого маленького напыщенного Пуаро!

– А может, его и сделать убийцей?

– Только через мой труп! – засмеялась она, и оба пошли вниз по круговой лестнице к ожидающим их гостям.

Героиня дня не привлекла к себе особого внимания – ее прелестный облик невообразимо портило бесформенное, какое-то старушечье платье и совершенно не идущая ей шляпка. Она беспокойно искала глазами мужа, чей высокий рост и выправка, напротив, неизменно приковывали взгляды, и, найдя, ощутила то пьянящее облегчение, которое, как известно всем наркоманам, лишь на время заглушает привычную боль.

Коллинз подвел Агату к Арчи.

– Рад вас видеть. – Он поклонился. – Я знаю, вы ею ужасно гордитесь. А последняя ее вещь просто все рекорды побила…

Тот самый сотрудник, что провел Арчи в клуб, теперь отозвал Коллинза в сторонку, и улыбающаяся Агата осталась наедине с мужем.

– Я так рада…

– Что это за нахальный тип? – перебил он. – Вон тот коротышка в костюме в здоровенную клетку и запонках чуть ли не со сковородку?

– Не знаю, – засмеялась Агата. – Как хорошо, что ты пришел!

Коллинз сделал им знак, и оба последовали за ним в просторную столовую, за главный стол, стоящий на возвышении, и посыпались приветствия, представления, тосты и щедрые комплименты в адрес застенчивой женщины, которой было теперь совсем не до них. Все ее мысли занимал Арчи. Ей пришло в голову, что такая чрезмерная любовь к собственному мужу – это грех, за который следует неизбежная кара.

Позади главного стола помещался транспарант – гигантская обложка последнего бестселлера Кристи, «Убийство Роджера Экройда». Профиль мужчины – и напротив него профиль женщины. Кипы экземпляров этой же книги громоздились по всей столовой.

Уолли Стентон вместе со своим непритязательным провинциальным коллегой сидел поблизости от главного стола, созерцая окололитературную суету с нарастающей скукой. Он уже проглядел выданный ему по распоряжению Коллинза список приглашенных и пометил в нем несколько фамилий. Затем ему представили некоторых из гостей, причем каждый заискивающе улыбался, надеясь увидеть завтра свое имя в пресловутой колонке. На Джона Фостера это произвело сильное впечатление. Второй раз в его жизни редактор «Эха» доверил ему освещать события, происходящие за пределами Санингдейла! Джон старательно что-то записывал в блокноте, то и дело нервно приглаживая светлые вихры и чересчур усердно налегая на бренди. Ему ведь было только двадцать шесть, а вокруг бил ключом праздник жизни!

– Наверное, довольна, как слон, – указал он Уолли на миссис Кристи.

Тому, однако, показалось, что знаменитость сильно расстроена.

– А этот, слева, ее муж, – продолжал Джон. – Наш полковник, большой любитель гольфа!

– Надо думать, – отозвался Уолли. – И вряд ли большой любитель литературы.

– Знаете, ее так критиковали за эту книгу! Ее Уотсон оказывается убийцей! Специалисты говорят, это обман читателя. Признаюсь вам, мистер Стентон, это меня тревожит.

Уолли вежливо кивнул. Убийства как-то совсем не вязались с обликом грустной женщины, сидящей за столом на возвышении. Он заметил, что в течение всего обеда полковник Кристи ни разу не заговорил с женой, ни разу не улыбнулся, и даже когда она коснулась его руки, пытаясь привлечь внимание, он никак не отреагировал.

Когда подали кофе с коньяком, Уильям Коллинз, сидевший слева от Агаты, поднялся и постучал вилкой о рюмку, требуя тишины.

– Я хотел бы выразить нашу огромную гордость по поводу того, что нам удалось собрать тут так много видных деятелей литературы, а главное – тем, что я сейчас сижу рядом с этой очаровательной женщиной. В нынешнем году мы наконец поймали ее в свои сети – и она вознаградила нас поистине шедевром детективного жанра. А мы в свою очередь вознаградили ее – я полагаю, новой оранжереей.

Совершенно очевидно, что издательский дом Коллинза внакладе не остался!

Публика засмеялась. Уолли заметил, что все время, пока Коллинз говорил, полковник Кристи пытался знаками подозвать официанта.

Издатель между тем продолжал:

– «Убийство Роджера Экройда», на мой беспристрастный взгляд, – он сделал паузу, пережидая смех, – это ее лучшая книга, притом что вообще все, что было написано ею за последние шесть лет, после выхода в свет «Таинственного происшествия в „Стайлз“, превосходного качества.

Миссис Кристи очень быстро вошла в число лучших современных мастеров детективного жанра. Сегодня я намерен кое-что поведать о ней. Поскольку миссис Кристи начисто лишена тщеславия, и вообще она – самая скромная и самая скрытная из наших авторов, то мои изыскания стоили мне огромного труда. Тем не менее, войдя в образ сыщика-любителя и воспользовавшись невольной помощью мистера Кристи, я выведал кое-какие секреты этой леди, которая сейчас сидит рядом со мной, и раздобыл информацию, проливающую некоторый свет на ее творчество, и вот теперь я намерен предать ее огласке.

Итак, наша героиня – младшая дочь Фредерика и Клары Миллер – выросла в большом загородном доме в Торки. Этот модный курорт в свое время пришелся по вкусу ее отцу-американцу, человеку до того обаятельному и компанейскому, что он даже возглавил местный крикетный клуб.

Что до миссис Миллер, то это была женщина неординарных взглядов. Старшую свою дочь она отправила учиться в закрытый пансион, но к тому времени, как пришла пора учиться младшей, воззрения леди на систему образования успели измениться. Теперь она считала, что до восьмилетнего возраста незачем учить детей даже читать и что самое лучшее, что родители могут дать своей дочери, – это позволить ей проводить время так, как хочется. Результат превзошел все ожидания. Сама миссис Миллер, как я понимаю, была прирожденной рассказчицей всяческих историй.

А дочь – такой заядлой их любительницей, что в неполных пять лет уже выучилась читать. Как грабитель вскрывает сейф, как математик решает прежде неразрешимую задачу, так маленькая Агата при потворстве невежественной няньки, читавшей ей книжки с картинками, запоминала слово за словом, а потом разгадывала с их помощью новые книги, как разгадывают головоломки.

Позже начались уроки фортепьяно и танцев, отец занимался с ней математикой. Но – никакой школы. Вместо нее – долгие, часами, игры с воображаемыми друзьями.

У миссис Миллер были свои тайны и, видимо, остались до сих пор. Миссис Кристи конечно же, оставляет нам ключик от них, но так хитро его прячет, что только очень немногие из нас догадываются, где же его искать.

Гости зааплодировали.

– Завершила она это свое необычное, но очень счастливое образование в Парижской консерватории, где обучалась пению и игре на фортепьяно. К счастью, однажды у нее за роялем сдали нервы, и она отказалась от намерения стать профессиональной музыкантшей.

Вы спросите, с чего все началось, где и когда перо наконец коснулось бумаги? Однажды миссис Кристи прочитала кое-что про подвиги Шерлока Холмса, и это оказало на нее примерно такое же воздействие, как на Ньютона – пресловутое падение яблока.

Под смех присутствующих Коллинз продолжал:

– Кстати, миссис Кристи обычно придумывает свои сюжеты, сидя в ванне и грызя яблоки. Вот теперь и думайте!

Миссис Кристи улыбнулась своему издателю, а ее супруг сидел с непроницаемым лицом, глядя прямо перед собой.

– Итак, наш сюжет набирает обороты. Сестра подбивает миссис Кристи попробовать себя в жанре детектива, и несколько лет спустя, работая во время войны в лазарете, она принимается за «Таинственное происшествие в „Стайлз“.

Но я приберег для вас еще один секрет и сейчас его открою. Тогда, как и теперь, миссис Кристи считала себя дилетантом, литератором-любителем. Однако эти ее слова опровергаются не только ее книгами, но фактически и самим их автором. Она удивительный мастер детали. Какое-то время назад она сказала мне с решимостью, какой я никак не ожидал от столь хрупкого создания, что не желает, чтобы хоть одно ее предложение редактировались. «Зачем выверять в них грамматику, – заявила она, – когда все они – часть чьей-то живой устной речи?» Как она оказалась права! И точно так же, как она защищает свой текст, она беспокоится и об обложке и прочих мелочах, из которых, собственно, и складывается хорошая книга. Я аплодирую ее профессионализму и уважаю его!

Первый же ее роман дал жизнь маленькому бельгийцу – отставному офицеру полиции с необычайным количеством.»маленьких серых клеток». Леди и джентльмены, я предлагаю всем встать и выпить за здоровье Эркюля Пуаро и его блистательного творца!

Следом за речью Коллинза последовали другие спичи и крики: «Автора!». Агата встала, почти неслышно произнесла: «Благодарю вас!» – и снова села.

Тут снова вскочил издатель.

– Между Роджером Экройдом и его знаменитой создательницей есть нечто общее. На устах у обоих – печать.

Миссис Кристи пошла на то, чтобы сегодня все мы могли ее тут увидеть, но чтобы услышать – на это она согласия не давала. – Он наклонился и что-то шепнул Агате на ухо. – Впрочем, друзья мои, если вы желаете получить книгу с автографом, миссис Кристи с удовольствием окажет вам такую честь.

Стулья задвигались. Уильям Коллинз помог Агате спуститься с возвышения и подвел к столику, на котором громоздилась кипа только что отпечатанных томиков «Убийства Роджера Экройда». Пока она подписывала книги, он по ее просьбе изо всех сил старался развлечь Арчи Кристи.

Уолли Стентон небрежно обошел помещение, задал два-три вопроса, черкнул пару строчек в блокнот и представил своего санингдейлского прихвостня одному-двум литераторам.

А снаружи на Пэлл-Мэлл, у входа в клуб, полиция как могла удерживала толпу, человек сорок. Большинство ожидавших появления знаменитости были явные бедняки, иные и вовсе безработные. Они провожали всех выходящих из клуба серьезными, полными любопытства взглядами.

Уолли вышел на улицу и остановился, разглядывая толпу. Вскоре за ним последовали Агата и Арчи Кристи в сопровождении Уильяма Коллинза. Героиню дня не узнал никто. Коллинз уселся в машину, сказав напоследок:

– Я позвоню вам.

Агата улыбнулась и помахала издателю. Тем временем Уолли подобрался поближе к супругам Кристи, ожидавшим своей машины.

– С какой стати было надевать черное платье, – процедил Арчи. – Нельзя же всю жизнь носить траур.

– Да нет, оно мне просто понравилось. – Она погладила руку мужа, он ее тут же отдернул. – Неприятно, когда я к тебе прикасаюсь, да?

– Да нет, ничего.

– Я так благодарна тебе, что ты пришел!

Он отвернулся.

– По-моему, все это крайне неприлично, все эти шуточки насчет того, что ты купила оранжерею. Знаешь, я сыт по горло и этой шумихой, и твоей писаниной, да и твоим садом, черт его дери. Я теперь все равно что бесплатное приложение ко всему этому!

– Пожалуйста, милый, давай поговорим об этом в машине.

– К себе в контору я пойду пешком, – отчеканил муж и, резко повернувшись, стремительно пошел прочь.

А Агата села в машину и повернула на юг, к Темзе, оттуда по Флит-стрит, мимо собора Святого Павла и дальше, через Сити, мимо мужчин в цилиндрах и стоячих воротничках, с раскрасневшимися после обеда лицами неохотно возвращающихся за свои конторские столы. Агата поставила машину напротив высотного здания на Лиденхолл-стрит и осталась ждать за рулем, время от времени взглядывая в зеркало заднего обзора. Потом сняла шляпку и кое-как причесала стриженые волосы. Продавец в газетном киоске рядом с машиной, поплевав на пальцы, протянул Агате вечернюю газету. Огромный заголовок гласил: «Шахтеры вернулись в забой. Семимесячные „каникулы“ закончились».

Она опустила стекло и расплатилась с киоскером.

– Теперь все, привет, – сообщил тот, просовывая газету в окно машины. – Теперь они домой приносят меньше денег, чем до забастовки. Поучительно, правда?

Агата кивнула и закрыла окно. Она увидела, как муж выходит из такси и поднимается вверх по лестнице к себе в контору – пружинистой походкой, до того родной, что щемит сердце. Она бездумно поплелась следом и, миновав три лестничных пролета, остановилась перед дверью с табличкой «Акционерное общество промышленного развития Британской Империи. Лондонское отделение» и попросила служащую сообщить мужу, что она его ждет. Та с дежурной улыбкой уже потянулась к телефону на столе, но потом передумала.

– Будьте любезны, миссис Кристи, подождите, пожалуйста, здесь.

Спустя две минуты девица вернулась и проводила Агату в кабинет мужа – скромно обставленную комнату с кожаными креслами и фотографией самолета-истребителя.

И картой, где красный цвет явственно давал понять, что большей частью мира по-прежнему правит Британия. Когда Агата вошла, ей навстречу поднялась секретарша полковника, молодая женщина лет двадцати пяти, темноволосая, с алебастровой кожей и великолепной, чуть полноватой фигурой. Мисс Нэнси Нил буквально излучала безмятежное обаяние.

– Я сообщила вашему мужу, что вы здесь, но он просил сказать, что ужасно занят и что вы могли бы передать ваше поручение через меня.

Агата решительно глянула на соперницу:

– Нет, мне нужно самой с ним поговорить.

Секретарша принялась рыться в бумагах на столе.

– Я ему именно так и сказала, но он ждет председателя, так что, разумеется…

Агата заметила, что Нэнси носит шелковые чулки и модную короткую юбку.

– Надеюсь, муж не перегружает вас работой, – проговорила она.

Мисс Нил кисло улыбнулась.

– Я говорила ему, что очень устала, а он сказал, что я просто растолстела, говорит, что мне нужно – так это съездить на пару недель на воды и пройти там курс какой-нибудь гадостной терапии. Так что в понедельник я уезжаю. – Она с преувеличенной старательностью принялась раскладывать документы. – Может быть, не имеет смысла ждать так долго?

– Я, наверное, и так ждала слишком долго, – вздохнула Агата.

Секретарша, явно растерявшись, повернулась к ней спиной и, открыв картотеку, принялась так отчаянно там рыться, словно искала что-то жизненно важное.

– Может, вам что-нибудь… – наконец бросила она через плечо, но жена полковника уже ушла.

* * *

Вечером того же дня Агата вернулась в «Стайлз». Шарлотту Фишер она нашла в оранжерее, примыкающей к столовой, – в переднике, с садовым совком в руке и с печатью раздумий на челе она извлекала луковицы из маленьких горшочков, чтобы пересадить их в емкости попросторней.

Агата остановилась в дверях. Мисс Фишер метнула на нее зоркий взгляд:

– Не может быть!

– Где Розалинда? – спросила Агата.

– Укладывается спать. Она хотела, чтобы ты почитала ей.

– Она хочет, чтобы ей читал Арчи.

Агата подняла горшок с пуансеттиями.

– Ты знаешь, что я их терпеть не могу? Не представляю, зачем было их покупать. – Она поставила горшок. – Представляешь, Шарлотта, он сказал, что ненавидит наш сад. А по-моему, ему просто не нравится, что я трачу на это деньги. Если бы избавиться от этого дома, жить как-нибудь поскромнее…

Мисс Фишер отложила совок и язвительно заметила:

– И чтобы поближе к гольф-клубу, да?

– Да, – горячо согласилась Агата.

– Пойди выпей чаю. – Мисс Фишер вместе с Агатой прошла через столовую в гостиную, где в камине пылал огонь. Это была удобная и не лишенная элегантности комната, полная разных старинных вещиц, среди которых неплохо смотрелись несколько современных ламп и шкафчиков. Оконная ниша была задернута плотными шелковыми гардинами, а на рояле лежала вышитая шаль с бахромой.

На подносе уже ожидала тарелочка с аккуратными бутербродиками, украшенными кусочками огурца, и фарфоровый чайник с ароматным бергамотовым чаем «Эрл Грей».

Агата опустилась на колени рядом с Питером, жесткошерстным терьером, и тот от избытка чувств повалился на спину.

А она все глядела в огонь, потом повернулась к секретарше:

– Если бы я только успела!

– Ты что, опоздала на банкет?

– Нет, Шарлотта. Если бы я успела увидеть маму перед смертью. Я должна была успеть – ты же знаешь.

– Будет тебе переживать, выпей-ка лучше чаю, – ласково проговорила Шарлотта Фишер. – А сколько времени ты уже не садилась за рояль! Надо найти себе занятие, чтобы отвлечься. Почему бы снова не попробовать состряпать очередное фирменное блюдо?

– То есть написать что-нибудь, так? – Агата рассеянно гладила жесткую, словно из проволоки, собачью шерсть. – Может, поговорить с Кемпбеллом?

– Только не сегодня, хорошо? К тому же он – брат полковника, так что для тебя все это обернется сплошным расстройством.

Агата посмотрела на своего секретаря.

– Я сегодня побывала у него в конторе. И видела ее, – А вот это уже глупость, – отрезала мисс Фишер.

 

Глава 2

Мать Арчибальда Кристи, миссис Хемсли, овдовев, снова вышла замуж и перевезла в Доркинг – городок в двух шагах от Санингдейла – все свое собрание диковин, накопленное за годы жизни в Индии. Слоновьи бивни и ноги, шкатулочки и шкафчики из тика и сандала, латунные вазы» сабли гуркков <Гуркхн – название группы народов, живущих на территории Непала. Славятся как мастера кузнечного дела.> и множество коричневатых, цвета сепии, фотографий колониального великолепия теснились в гостиной, чересчур маленькой для всей этой роскоши.

Миссис Хемсли удручал ее нынешний скромный образ жизни – современную жизнь она в принципе не одобряла.

Ее раздражало радио, центральное отопление, обнаглевшая прислуга и разбогатевшие лавочники. Особенно последние, ухитрившиеся просочиться даже в гольф-клуб Санингдейла, – о них она выражалась кратко:

– Они там только место занимают и расхаживают в новых до неприличия ботинках.

Невестка ее, признаться, тоже раздражала. «Девочка чересчур мнительная», – считала она и отказывалась верить в какие-то там нервные срывы, которые тянутся по полгода.

Она крайне не одобряла чересчур бурной и требовательной любви невестки к ее сыну, недавно вылившейся в безобразные истерические припадки, – когда та поняла, что теряет его. На взгляд свекрови, Агате не следовало бы так возбуждаться, и вообще – «надо взять себя в руки и заняться делом». Миссис Хемсли подозревала, что та способна на неадекватные поступки: чего ждать от женщины, которая с таким маниакальным упорством пишет про убийства!

В тот вечер миссис Хемсли оказала прибывшей к ужину невестке и сопровождавшей ее Шарлотте Фишер прямо-таки восторженный прием. Агата давно усвоила, что за преувеличенным радушием свекровь обычно прячет особенную неприязнь. Миссис Хемсли сделала все от нее зависящее, чтобы застольная беседа за ужином не вышла за рамки светской болтовни о гольфе. После ужина, пока Шарлотта читала у камина в гостиной. Агата села за ломберный столик со свекровью и капитаном Филипом Ренкином, сослуживцем, ровесником и приятелем Арчи, которого подчиненные наградили кличкой Хорек. Жизнь капитана Ренкина состояла из трех компонентов: он третировал подчиненных, пьянствовал с равными по званию и «прижимал», как он сам выражался, женщин. На его взгляд, Арчи здорово промахнулся с выбором жены, и, зная о шаткости их нынешней семейной жизни, капитан откровенно наслаждался, мучая Агату.

Миссис Хемсли разложила плашки на четыре кучки по тридцать шесть в каждой и принялась выкладывать свою «стенку». Ма-джонг, игра, почти позабытая в Соединенных Штатах, где ею когда-то очень увлекались, была по-прежнему очень популярна в Санингдейле и в Доркинге.

Мало кто понимал до конца ее невразумительные правила, но просто было так приятно перебирать эти тонкие пластины слоновой кости, расписанные драконами, цветами и эмблемами времен года. Предполагалось, что братья Кристи тоже включатся в игру.

– Арчи задержится, – извинившись, сказала Агата.

– На износ работает, – ухмыльнулся Ренкин.

– Я не вижу в работе особого героизма, – Агата ответила иронией на колкость. – У нас в семье, например, никто не работал. Даже мой отец. Всю жизнь палец о палец не ударил – и ничего, славный был человек.

– Но вы-то работаете, дорогая моя, – отозвался Ренкин, раскладывая свои плашки в два слоя вниз рисунком.

– Я не работаю, а просто придумываю всякие заковыристые истории.

– В таком случае стоит ли так утруждаться?

– Видите ли, – Агата принялась неловко оправдываться, – этим можно заниматься когда хочется, в любое время. Я и в детстве сочиняла всякие истории. Думаю, не без маминого влияния – она не доверяла школам, считала, что они сушат мозги…

– Для девочек школа вообще пустая трата времени. – Капитан Ренкин глянул на часы. – Их дело – побыстрее завести семью и плодить детишек…

– Согласна, согласна, – горячо подхватила Агата. – Семейная жизнь – это лучшее, что может быть. Куда приятнее всякой другой.

– Никакой другой и не существует, – рассеянно заметила миссис Хемсли.

Беседа сама собой оборвалась, когда зазвонил телефон.

В гостиную вошла пожилая горничная.

– Это полковник, мэм.

– Меня? – встрепенулась Агата.

Горничная покачала головой:

– Он просил передать матушке, что не сможет приехать.

– Дела задержали, – пролепетала Агата.

– Я так и знала, – изрекла миссис Хемсли. – Ничего, его нам заменит Кемпбелл.

Агата глубоко вздохнула:

– Не понимаю все-таки, почему он не приехал?

– Он ведь у вас на коротком поводке, верно? – Филип Ренкин метнул на нее недобрый взгляд.

Агата подняла на него глаза – чем она заслужила такую злобу? Если удастся хоть что-нибудь еще сочинить, то главного негодяя надо будет списать с капитана.

Приход Кемпбелла Кристи внес в унылую компанию некоторое оживление. Младший брат Арчи служил военным инструктором в Королевской Военной академии в Вулвиче, где слыл достойным офицером и всеобщим любимцем. Агате оставалось только надеяться, что Кемпбелл, единственный в этом чужом для нее мире, протянет ей руку помощи.

– Добрый вечер, мамочка. – Он поцеловал мать, потом Агату, пожал руку Ренкину и, наконец, тоже уселся за ломберный столик. Игра пошла по новой.

– Помните того парня, что бросился под поезд? – ни с того ни с сего начал он. – Говорят, от него жена сбежала.

– Нет, – махнул рукой Ренкин. – Там какие-то денежные дела.

– Денежные? Надо же, – фыркнул Кемпбелл. – Н-да.

Управлял, значит, Индией, а теперь пришлось кур разводить…

Ренкин прямо зашелся от хохота.

– Дурацкий способ самоубийства. Лучше бы взял да прострелил себе черепушку.

Кемпбелл открыл свои плашки.

– Между прочим, у меня – Рука Судьбы!

– Начальнику станции пришлось потом отскребать потроха от рельсов, – бубнил свое капитан. – А вы как покончите с собой, Агата?

– Мышьяк, – проговорила она вдруг севшим голосом. – Знаете, это самый мучительный из ядов. Умираешь очень медленно. Сильнейшая боль, и нет противоядия.

– Может, стоит сперва попробовать на ком-нибудь другом? Вы же в своих книгах делаете именно так, верно?

Она вскочила и выбежала из-за стола, за ней поспешили Шарлотта Фишер и миссис Хемсли.

– Не хочу, чтобы надо мной издевались, – плакала Агата. – Почему Кемпбелл молчит?

– Послушайте, дорогая моя, – ледяным тоном проговорила миссис Хемсли, – вы сами виноваты. Незачем было пугать нас этими глупыми угрозами.

– Арчи довел меня…

– Мой сын тут вообще ни при чем, и мне уже надоело, что ваша секретарша каждый день мне названивает и сообщает, что вы вот-вот покончите с собой. Это… это неприлично!

– Но помогите мне, прошу вас! – Мольба Агаты растопила бы и каменное сердце. Но свекровь лишь посоветовала ей успокоиться и взять себя в руки, как подобает взрослой женщине, и ехать домой. Униженная и растерянная, Агата не сопротивлялась, когда Шарлотта вывела ее на улицу.

На обратном пути в «Стайлз» Шарлотта Фишер старательно болтала о пустяках.

– Он мчался на бешеной скорости, – говорила она, уже открывая дверь дома, – и сшиб четырех дам на площадке для гольфа. Но кто посмеет сделать замечание Принцу Уэльскому? Так вот и пришлось строить там специальную стенку.

Агата раздевалась, не слушая.

– Его нет. – Она медленно побрела вверх по лестнице.

– Постарайся теперь уснуть, – посоветовала мисс Фишер.

Агата переоделась в шелковую пижаму, расчесала волосы. Потом, лежа в постели, стала обдумывать, как ей действовать, чтобы вернуть былое счастье. Но во сне решимость покинула ее. Ей снова было одиннадцать, и только-только умер отец, а ее рыжие волосы как раз доросли до пояса. И вот во сне она словно входит в холл родительского дома в Девоне. А там все уже выстроились в ожидании:

Арчи в мундире и при полном параде, рядом с ним – мама, и бабушка, и все слуги, и множество офицеров с мрачными лицами и траурными повязками.

– Заждались тебя, милая, – будто бы говорит мама. – Что ж ты не вернулась домой?

– Но я не знала, мамочка, – лепечет она во сне, неотрывно глядя на Арчибальда Кристи, как кролик на удава. и спрашивает его:

– Что ты хочешь?

– Вырвать твое сердце, – отвечает он. – Так нужно.

Она проснулась в холодном поту и в мутном утреннем свете увидела, что на другой половине безупречно застланной супружеской постели по-прежнему нет ни складочки.

Часом позже она услышала, как к дому подъехал автомобиль мужа, поднялась, дрожа от какого-то болезненного облегчения, в конце концов все-таки накинула пеньюар, ополоснула побледневшее лицо ледяной водой и причесалась у туалетного столика. Потом спустилась в столовую.

На светлом дереве обшивки лежали солнечные пятна.

В торце полированного стола сидел Арчибальд Кристи, успевший принять ванну и сменить белье, и завтракал, уткнувшись в утреннюю газету. Перед ним на столе поблескивал старинный серебряный, еще георгианских времен, кофейник.

– Агата тоже села завтракать, притулившись сбоку, возле мужа. Солнце ударило в синие глаза полковника Кристи, когда он пожелал жене доброго утра; солнце вспыхивало на серебре, оно горело на полированной столешнице и согревало Агате спину. И не было ничего не свете, на что она не пошла бы, чтобы сберечь этот маленький и уютный мир! Она вновь заговорила, все с тем же маниакальным упорством:

– Я решила закрыть глаза на то, как ты проведешь эти выходные, Арчи. Никто не узнает, а я сама поеду в Беверли. Наберу с собой книг и уеду. А когда вернусь, все будет так, словно никаких выходных и не было.

– А следующие выходные?

– Пожалуйста, не надо следующих!

– Но ты же согласилась. – Арчи не скрывал раздражения. – Я не могу так подвести Нэнси. Я ей дал слово.

– Дал слово! А нас предал!

Арчи вытянул руку и коснулся руки жены.

– Невозможно предать того, кому уже изменил, – произнес он почти ласково. – Какой смысл? Я люблю тебя, но мы прожили вместе… очень долго. Впрочем, я сам о себе весьма низкого мнения.

– А я о тебе – самого высокого!

– Это не правда.

– Ну хорошо, не правда. – Агата улыбнулась. – Но я тебя все равно ужасно люблю!

На мужа это не произвело ни малейшего впечатления.

– Понимаешь, мне просто надоело быть твоим вечно любящим супругом и частью твоих планов и сюжетов.

– Ну хочешь, я уеду! – Она заплакала. – Уйду!

– Мы уходим каждый день, всякий раз, как перешагиваем порог комнаты, – торопливо заговорил он. – Послушай, сначала ты выследила меня. А теперь ты узнала правду и не хочешь смотреть ей в глаза. – Он налил себе вторую чашку кофе и поспешно отхлебнул, словно стараясь проглотить свое невольное раздражение: не надо сейчас ее сердить, нужно, чтобы она пошла ему навстречу.

– Агата, пожалуйста, пойми – мне в самом деле нужен развод.

– Нет, милый, он тебе не нужен. Он понадобился тебе после маминой смерти – потому что тогда я и правда была невыносима. Но теперь я исправляюсь. У нас все будет хорошо. Мы опять поедем в Африку…

– Да не хочу я ни в какую Африку, – оборвал он. – По крайней мере с тобой. Дела у тебя идут прекрасно.

И все можно устроить вполне… вполне пристойно. Я виноват, я сам тебе изменил, а адвокат придумает какую-нибудь женщину…

– Зачем – ведь эта женщина существует на самом деле?

– Ты не должна называть на суде ее имени. Я люблю ее и хочу на ней жениться. Как порядочный человек.

– Но я назову ее.

И тут Арчи Кристи взорвался:

– Хорошо, называй. Пускайся во все тяжкие. Говорю тебе, Агата, ты становишься неуравновешенной и опасной.

Она встала, чтобы обнять мужа – не надо так говорить.

Но он оттолкнул ее с такой силой, что она упала на колени. Тут в столовую как раз вошла горничная Джейн, принеся кофейник со свежим кофе.

– Быстро встань, – торопливо проговорил Арчи, не разжимая губ.

Агата покорно поднялась, а горничная, сообразив, что супруги ссорятся, поспешила ретироваться. Теперь Кристи глядел на жену с откровенной ненавистью.

– Ты нарочно закатываешь сцены на глазах у прислуги!

– Это не правда, – спокойно ответила Агата. Она уже поняла, что все ее усилия бесполезны.

– Ты из всего устраиваешь спектакль. Но больше такой номер не пройдет. – Он откинулся на спинку стула. – Я прошу тебя больше не приходить ко мне на работу. У тебя нет никакого чувства собственного достоинства. – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Дай тебе волю, ты сама себя загубишь.

– Ну пожалуйста, не надо, – взмолилась она, – может, есть все-таки какой-то выход…

– Довольно. – Он поднялся. – Между нами все кончено. Отныне и навсегда.

И уже из холла донеслось его «Меня не ждите», брошенное прислуге. А потом хлопнула входная дверь. Агата сидела не шевелясь, оцепенев от ужаса – в точности как в своем недавнем сне.

* * *

Зайдя около полудня к хозяйке, Шарлотта Фишер застала ее лежащей в постели в пеньюаре.

– Я позвонила этой мисс Нил якобы по твоему поручению. Сказала, тебе нужны копии счетов на всякие хозяйственные расходы.

– Она сказала, куда едет?

– Сказала еще прежде, чем я попыталась это у нее выведать.

– Ну и на какие же воды, Шарлотта?

– Будто бы в Харрогет. Я в ответ, мол, я хорошо знаю это место и что, мол, интересно, в какую гостиницу. Оказывается, в «Валенсию». На две недели. А теперь, думаю, надо взять и выкинуть все это из головы.

Агата закрыла локтем лицо.

– Я и не сомневалась, что Арчи придумает что-нибудь в этом духе. Нарочно поехать в мертвый сезон, когда там одни старики, чтобы никто его там не узнал. Вот бы умереть и ничего этого не знать!

Мисс Фишер, сев на кровать, гладила хозяйку по волосам.

– Я, пожалуй, побуду с тобой, сегодня ты мне что-то не нравишься!

– Нет-нет, Шарлотта, не нужно! – заверила ее Агата. – Иди домой, со мной все в порядке. Потом поговорим.

Ближе к обеду Агата наконец заставила себя одеться, села в машину, прихватив с собой Питера, и поехала забрать дочку из школы. Слава богу, девочка и пес были так заняты друг другом, что, пожалуй, ничего не заметили. Ни с того ни с сего она решила заехать к свекрови и, войдя в ее гостиную, неподвижно просидела там какое-то время среди собрания диковин и пару раз громко рассмеялась без видимых причин, тиская и целуя дочку. Миссис Хемсли нашла, что невесткино состояние значительно улучшилось.

* * *

Псевдотюдоровский коттедж капитана Ренкина находился милях в двадцати от «Стайлз» – удобство такой дислокации состояло в близости как к воинской части, так и к гольф-клубу. Вечером накануне третьего декабря в одной из спален коттеджа Нэнси Нил переодевалась к ужину. В комбинации поверх пояса с резинками, в чулках и туфлях она сидела у зеркала и красилась – подводила бровки, подкрашивала губы – чуть-чуть, чтобы они не казались чересчур большими, и что-то мурлыкала себе под нос. Арчи Кристи постучался и тут же вошел – Нэнси даже не успела накинуть платье. Он явился при полном параде и глядел на Нэнси с застенчивым обожанием.

– Ты позволишь?

Она улыбнулась его отражению.

– Я – да, а вот Филип может и не позволить.

– Не беспокойся. Он – наш человек. Мы знакомы с ним сто лет. Он тебя обожает.

Нэнси пудрила носик. Для Арчи она была как обещание другой жизни, полной ласки, уступок и незатейливых радостей. Он подошел и тихонько отвел бретельки комбинации с ее плеч. Нэнси, положив ногу на ногу, потянулась к нему.

– Встань, – прошептал он.

Она лениво поднялась.

– Сними это.

Нэнси, повернувшись к нему спиной, стащила с себя комбинацию и глянула на Арчи через плечо.

– Ты убийственно красивая, – произнес он пресекающимся от волнения голосом.

– И послушная.

– Пойдем-ка поскорее вниз. – Арчи наконец взял себя в руки. Он вообще был человек благоразумный.

После ужина Филип Ренкин попросил экономку, миссис Стоке, принести бренди и сигар и, наклонившись к Нэнси, продолжал начатый рассказ. Его маленькая подвижная физиономия, в которой и правда было что-то от хорька, разгорелась – вероятно, оттого, что в комнате было жарко.

– Так вот. Арчи сказал мне, что там затевают бал-маскарад. Ну, я и говорю, что буду, мол, во фраке. Приезжаю в Уорик – и что вы думаете? Дворецкий, не моргнув глазом, подает мне фрак и ласты – решил, болван, что я буду пингвином!

Когда миссис Стоке снова наполнила бокалы, Ренкин поднялся.

– За вас! – провозгласил он, – за ваше будущее! Хочется надеяться, что вы наконец будете счастливы – вы это заслужили.

Арчи и Нэнси отвечали благодарной улыбкой. Ренкин потянулся за сигарой.

– Вы не откроете окно, миссис Стоке?

Экономка отдернула гардину и распахнула окно с решетчатым переплетом.

– Прошу вас, продолжайте. – Нэнси кокетливо склонила голову на плечо.

– И вот я спускаюсь к коктейлю при полном пингвинском параде, а все остальные – в смокингах и белых галстуках. Скотина же ты, Арчи, вот что я скажу!

Громкий хохот вырывался через раскрытое окно в промозглый мрак, где всего в нескольких ярдах стояла Агата.

Увидев, как ее муж встал и поцеловал Нэнси в губы, она повернулась и бегом бросилась к машине.

Охваченный отчаянием, ее мозг устремился навстречу единственно верному решению.

* * *

Вернувшись в «Стайлз», Агата направилась прямиком к себе в кабинет и написала три письма. Одно, адресованное Шарлотте Фишер, и другое, мужу, она положила на столик в холле. Третье же, на имя деверя, Кемпбелла Кристи, убрала в сумочку. Потом рванулась наверх, в спальню, и принялась лихорадочно швырять в саквояж вещи: юбку, вечернее платье, несколько пар туфель – первое, что попалось под руку. Вытащила из комода несколько банкнот по двадцать пять фунтов и сунула в сумочку, потом надела шубку и подхватила свой саквояж. Затем зашла в спальню Розалинды, где слабый свет ночника озарял лицо безмятежно спящей девочки, нежно поцеловала ее и на цыпочках вышла.

– Я вам завтра позвоню, – бросила она горничной. Та успела заметить, что из незастегнутого саквояжа торчит пола шелкового платья…

Агата устремилась к машине, за руль, – фонарь у дверей особняка смутно высветил ее стиснутый кулак, прижатый к губам. Взревел мотор, и она на бешеной скорости помчалась в сторону Ньюлендс-Корнер, седловины в меловых холмах Норт-Даунс.

 

Глава 3

Сумрачным утром четвертого декабря, в самом начале девятого, когда земля еще не отошла от ночного мороза, вдоль по шоссе Гилфорд – Доркинг, в том месте, где оно ныряет в лесистую долину близ Пилгрим-Вей, вниз по склону холма брела бедно одетая женщина, толкая перед собой тележку. Рядом с ней понуро шагал шестилетний мальчик.

Единственным напоминанием о человеческом жилье на Ньюлендс-Корнер служило одноэтажное кафе на самой макушке холма. Подойдя к кафе, женщина заметила по другую сторону дороги, ядрах в ста ниже по склону двухместный автомобиль, уткнувшийся капотом в придорожные кусты. Поставив тележку, она велела мальчику постеречь ее, а сама направилась к машине. Снаружи автомобиль был весь покрыт инеем, а внутри, как ей показалось, кто-то сидел, уронив голову на руль.

Едва она открыла дверцу, как шубка, лежавшая на руле, сползла на сиденье. Женщина шарахнулась было в сторону, – что за чертовщина! – но потом принялась проворно обшаривать салон, выкидывая наружу коротенький зонтик, две пары дамских туфель – одни из них оказались покрыты слоем налипшей дорожной глины, – вязаный кардиган и юбку. Из саквояжа она вытащила вечернее платье и водительские права и, отшвырнув их в сторону, продолжала копаться в вещах.

Но не успела она вылезти из машины, как чья-то твердая рука легла ей на плечо.

– Чем это ты тут занимаешься? – рявкнул владелец кафе.

Женщина вздрогнула.

– Да я решила, там кто-то есть, в машине.

– Ты решила, там есть чем поживиться, – уточнил мистер Лаленд, заглядывая в салон, и, подняв с земли водительские права, прочитал:

– Миссис Агата Мэри Кларисса Кристи.

Мистер Лаленд снова глянул на женщину, все еще топтавшуюся возле машины, и, обуреваемый сильнейшими подозрениями, сграбастал ее за локоть и поволок назад – к себе в кафе.

Кафе Лаленда представляло собой обветшавшее строение, схваченное косой решеткой планок поверх облупившейся штукатурки. Владелец, смутно ощущавший, вероятно, бесцветность собственной жизни, залепил кафе изнутри яркими фотографиями гоночных автомобилей. Велев женщине с ребенком дожидаться полиции, он спешно разделывался с собственным завтраком.

– Дело было в самом начале девятого, – спустя несколько минут говорил он местному констеблю Рейнолдсу. – Фары, наверное, горели всю ночь – аккумуляторы разрядились начисто. А корпус вроде не поврежден. Но как машина-то попала на этот откос? Не то сама скатилась с дороги, не то это кто-то съехал на ней вниз. Может, убили его. Вот только следов борьбы не видно, и крови тоже нету. – Он протянул молодому полисмену чашку чаю. – Теперь еще.

Какая женщина бросит в машине дорогую шубку, да еще в такой собачий холод? Чепуха получается. – Лаленд призадумался. – Думаете, она одна была?

Констебль Рейнолдс, внимательно изучив найденные права, позвонил начальству – старшему инспектору Кенуорду, заместителю начальника полиции графства Суррей. Потом записал фамилию бродяжки, дал монетку ее ребенку, а затем пошел осматривать машину. Иней на травяном откосе, с которого она съехала, успел немного оттаять и теперь сверкал на солнце. Стадо коров прошествовало мимо брошенного автомобиля, такого чуждого и неуместного в это мирное утро.

Тем временем старший инспектор Кенуорд дозвонился в «Стайлз». Узнав, что полковника нет дома, он поинтересовался у Шарлотты Фишер, был ли тот дома накануне вечером.

– Полковник уехал на все выходные, старший инспектор.

– А не скажете куда?

– К одному из друзей, сэр. В Доркинг, к некоему капитану Ренкину.

– Я попросил бы вас связаться с полковником и передать, что мне нужно с ним поговорить. Скажите, а у вас самой нет никаких предположений, где сейчас может находиться миссис Кристи?

– Никаких, сэр. Уезжая вчера вечером, она сказала прислуге, что утром позвонит. Она была в неважном состоянии, сэр. Все что угодно могло случиться. Я ее секретарь, Шарлотта Фишер, и вчера вечером, когда она уезжала, меня не было.

– И вы даже примерно не представляете себе, что же могло случиться?

– Она оставила письма, – помолчав, проговорила Шарлотта. – Одно мужу, другое мне. Что до моего письма, то оно явно написано в глубоком горе. Знаете, ведь миссис Кристи недавно потеряла мать и перенесла тяжелейший нервный срыв. А в эти выходные она собиралась в Беверли – это в Йоркшире. Но в письме она просит меня отменить все договоренности насчет этой поездки.

– Она собиралась туда одна, без мужа?

– Одна, сэр.

– Мы располагаем сведениями, что в течение последних месяцев миссис Кристи неоднократно угрожала покончить с собой. Вам об этом что-нибудь известно?

– Ничего, сэр.

– Благодарю вас, мисс Фишер. Если позволите, я вам перезвоню попозже.

Менее чем через час старший инспектор Уильям Кенуорд уже вылезал из своего «армстронга-сидли» посреди Ныоленде-лейн на верхушке злополучного холма – высокий плотный мужчина, добросовестный полицейский, человек в высшей степени порядочный и надежный. В свободное время он подкармливал голубей и безработных из числа бывших заключенных. Кенуорд был в душе истым христианином, и подчиненные знали, что он, что называется, лает, а не кусает.

– Нашли что-нибудь? – спросил он Рейнолдса.

– Вот, – констебль протянул начальнику зеленую велюровую шляпку, – нашли в пятидесяти футах отсюда, и еще клочок ткани. Вон там, сэр. Но следов никаких, сэр, – земля насквозь промерзла. Следов протекторов и тех не видно. Думаете, это несчастный случай – или умышленное…

Конечно, – перебил сам себя молодой полисмен, – остается возможность, что леди похитили.

Кенуорд задумчиво раскуривал трубку. У него имелась собственная версия.

* * *

Арчибальд Кристи, предупрежденный Шарлоттой Фишер, поспешил домой и прочел адресованное ему письмо.

– Скажите, как любезно, – бросил он Шарлотте, – она сообщает, что намерена уйти. Куда это, интересно?

– В письме, оставленном для меня, она просит отменить встречу в Беверли, – ответила мисс Фишер, – поскольку в Йоркшир она не поедет.

– Более чем безрассудство. – Полковник задвигал желваками. – Скандал. А что вы сказали этому полицейскому?

– Что недавно у нее был нервный срыв из-за смерти матери. И сказала еще, что она оставила письма.

– Непростительная глупость с вашей стороны.

Мисс Фишер с вызовом посмотрела ему в глаза.

– Он сообщил, что до них дошли сведения, будто Агата угрожала покончить с собой.

– Это от вас они дошли? – Арчи Кристи уже не владел собой.

– Я не имею к подобным слухам ни малейшего отношения. Но в полиции полагают, ваша жена погибла.

– Погибла? Какая чушь! Я должен предупредить мою мать.

– Возможно, погибла, – уточнила мисс Фишер. – Она написала письмо. Так пишут самоубийцы.

– Бред. – Полковник ткнул письмо ей в лицо. – Тут полным-полно очень выразительных угроз – жутких угроз, Шарлотта. Самый раз для романа. Наверное, сочинялось для очередной книжонки. Ничего, со мной такой номер не пройдет. – Он снова глянул на письмо и, скомкав, швырнул в камин. – А что там еще в вашем письме, Шарлотта?

Девушка не отвечала.

– Надеюсь, вы тоже его сожжете?

– Напрасно, полковник. Я его сжигать не собираюсь.

* * *

Кабинет Кенуорда был обставлен, что называется, по-спартански: картотечные шкафы, лампа под зеленым абажуром, поднос с птичьим кормом, доска объявлений и два дубовых письменных стола, за одним из которых в это утро восседала мисс Дженнифер Граммит, секретарь-референт Кенуорда, – добродушная полноватая старая дева, помешанная на светской жизни. Она блаженствовала, с головой уйдя в рождественский выпуск «Скетча», когда Джон Фостер из «Эха Санингдейла» просунул голову в дверь.

Кенуорд, как водилось в те времена в полиции, не брезговал услугами местной прессы и поручал Фостеру выманивать сведения у подозреваемых, проверять их алиби и всякую прочую грязную работу, представлявшуюся ему неподобающей для собственных подчиненных.

Мисс Граммит отреагировала на явление Джона тем, что зачитала вслух особенно поразивший ее пассаж из «Скетча»:

– «Голову махараджи Алвара украшал необыкновенный убор из многочисленных рогов, перевитых золотым шнуром». Интересно, с какой это стати герцогу и герцогине Йоркским развлекать дикаря, разукрашенного рогами? – Она посмотрела на Джона, ожидая его реакции.

– Рога – это что, – отозвался журналист. – Рога в Индии – это, может, как у нас шляпы. Слушайте, а мне-то он что припас? Что-нибудь горяченькое?

Мисс Граммит с неохотой оторвалась от светской хроники ради своих непосредственных обязанностей.

– Когда до нас дошли слухи, будто миссис Кристи собирается покончить с собой?

– Месяц назад. – Фостер встрепенулся. – А что, она выполнила свое обещание?

– Или просто исчезла без следа, – пожала плечами мисс Граммит. – Старший инспектор считает, вы могли бы нам помочь. Хотел бы, чтобы вы со слугами потолковали.

– Именно, – подтвердил Кенуорд, входя в кабинет в сопровождении констебля Рейнолдса. – Записывайте, мисс Граммит! «Пропал человек. Из своего дома „Стайлз“, Санингдейл, графство Беркшир, исчезла миссис Агата Мэри Кларисса Кристи; рост пять футов семь дюймов…» – Он навис над столом секретаря. – И незачем читать на работе всякую чепуху!

Мисс Граммит сунула «Скетч» в ящик стола.

– «Волосы рыжие», – Кенуорд сверился с листком, который держал в руке, – «коротко стриженные, с проседью, кожа светлая, телосложение стройное; одета в серую трикотажную юбку, зеленый джемпер, вязаный кардиган из светло-серой и темно-серой шерсти; на голове велюровая шляпка; на пальце платиновое кольцо с жемчужиной; обручального кольца нет; при себе имела черную сумочку, а в ней кошелек, в котором было предположительно от пяти до десяти фунтов». – Кенуорд перевел дух. – Оповестите всех тут у нас и передайте в Лондон.

– Так мне насчет этого разнюхивать? – услужливо предложил Фостер.

Кенуорд, открывший окно и сыпавший в этот момент зерно трем откормленным голубям, тянул с ответом. Ему претили такого рода сделки с прессой, однако они зачастую оказывались полезны.

– Только старайтесь держаться подальше от этого дома, – наконец произнес он.

– Идет, – отозвался Джон Фостер, – а вы мне за это материальчик, лады?

* * *

Уолли Стентон сидел в своем крохотном закутке внутри отдела новостей «Глоб инкуайерер». Когда в редакции зазвонил телефон, Уолли ломал голову, чем бы заполнить очередную воскресную колонку. Он проглядел свои заметки, потом раскинул их на четыре рубрики. В «Человеческий фактор» он написал следующее: «Жертвы всеобщей забастовки. Семья уэльских шахтеров умирает от голода». Снова глянул в свои записи – нет, ничего нового. Тогда он принялся кропать другой рассказ. «Лучше поздно, чем никогда. Спустя семь месяцев после начала всеобщей забастовки миссис Джорджина Батт, богатая вдова из Глостершира, вернулась к людям. В мае прошлого года, в первый день забастовки, миссис Батт вместе со своим догом спряталась в близлежащей пещере, прихватив с собой изрядный запас копченого мяса и галет. На прошлой неделе обнаруживший ее местный фермер, мистер Джон Спригг, сумел ей объяснить, что угроза большевизма миновала, англичане спят спокойно и Бог по-прежнему на небесах».

Уолли не был в восторге от творения рук своих. Вот в Штатах история голодающей шахтерской семьи имела бы успех. Там Уолли сумел бы исторгнуть слезы у сердобольных сограждан. Но англичан так просто за душу не взять.

Тут нужна сдержанность оценок и умение элегантно подать светские сплетни.

– Бди! – поучал его старик-редактор в «Денвер пост». – Говори все как есть, прямо и честно, и ты сумеешь сделать этот мир немного лучше.

Но с годами Уолли перестал говорить все как есть, тем более – прямо и честно. Под рубрикой «Одна леди сказала» он, к примеру, сообщил, будто леди Канерд обнаружила леди Сэквилл сидящей в постели и уплетающей pate de fois gras <Паштет из гусиной печенки (фр.).> при помощи рожка для обуви. Кроме того, он рекомендовал светски озабоченным американцам, путешествуя по Англии, брать с собой из дому запас постельного белья и специального повара, чтобы готовил соусы. Именно от Уолли публика узнала, будто известный писатель Скотт Фицджеральд подарил негритенку-лифтеру на Рождество флакон дезодоранта.

Перевернув пресс-папье, он уставился на собственное отражение в хромированной поверхности. В мужественных чертах чисто выбритого лица читалось выражение горького упрека и разочарования. Пошевелив названными чертами, он придал им более подобающее выражение, гласящее: «Я приглашен на праздник жизни, и это – редкая удача». В дверях стояла Полли, его двадцатичетырехлетняя умница секретарша, и внимательно следила за эволюциями физиономии своего босса.

– А он мне нравится, этот тип, на которого вы смотрите, – улыбнулась она.

– Знаешь, Полли, что я тебе скажу, – заговорщически начал Стентон. – У этой страны есть одно очень важное достоинство. Она не обещает тебе чересчур много. В Лавленде, штат Колорадо, человеку внушают, что он наследует землю как минимум. Когда мой братец выяснил, что это не совсем так, он упал и разбился. – За шутовским тоном Уолли попытался спрятать невольную горечь.

– Звонит некий Джон Фостер, – сообщила Полли – Говорит, что встречался с вами на прошлой неделе, на каком-то банкете.

Уолли взял трубку.

– Здорово, Джон. Как оно? Да Бога ради – все мое время к твоим услугам… Хорошая история, Джон. А сам-то что?.. Хм. Это делает тебе честь. Что ж, давай пополам, но тогда, будь добр, от гонорара не отказывайся. – Стентон, прикрыв ладонью трубку, обернулся к Полли – Ты не сядешь ко мне на коленки?

Та немедля подлезла под левый локоть шефа.

– Что, записывать?

– Ага. Давай пиши: «Тихий пруд». – Уолли драматически завел глаза. – Сюжет века, Джон! – заверил он в трубку, одновременно изобразив зевоту для Полли. – Спасибо за ценные сведения! – Он положил трубку и поцеловал Полли.

– А что стряслось?

Он мягким движением спихнул девушку с колен.

– Кажется, есть чем добить колонку. Наклевывается прелестная уголовщинка.

* * *

А к трем часам дня в субботу полдюжины журналистов вместе с кучкой местных жителей, предусмотрительно закутавшихся в плащи на случай непогоды, и группой полицейских уже стояли на берегу Тихого пруда, у подножия меловых холмов Норт-Даунс, примерно в миле от седловины Ньюлендс-Корнер, где была обнаружена машина Агаты Кристи.

Под началом старшего инспектора Кенуорда команда в полдюжины полицейских, стоя на противоположных берегах, протягивала по дну длинную толстую веревку с прикрепленными к ней здоровенными крючками вроде рыболовных, только больше.

В толпе зевак обретался и Джон Фостер, а рядом с ним, на складном табурете-трости примостился Уолли Стентон в твидовом пальто и залихватской кепочке.

Кенуорд пытался по возможности совмещать руководство операцией и общение с прессой.

– Она выехала из дому вчера вечером, без четверти десять, – сообщил он журналистам. – Оставила письмо секретарю с просьбой отменить намеченную встречу в Беверли, что в Йоркшире.

– Мы слышали, будто миссис Кристи видели сегодня рано утром, – перебил его один из репортеров.

– К нам обратилось несколько свидетелей, – отвечал на это Кенуорд. – Сторож на станции Милфорд, это милях в пяти от Гилфорда, рассказал нам, что когда он пришел отпирать станционное здание, к нему подошла женщина и спросила, когда ближайший поезд на Портсмут.

По его словам, она была в плаще, а волосы сплошь покрыты инеем. Более достоверное свидетельство представил фермер по имени Эрнест Кросс. Час назад он сообщил нам, что сегодня рано утром, в самом начале седьмого, недалеко от Ньюлендс-Корнер его остановила какая-то женщина, она стонала и прижимала руки к голове. Он помог ей завести машину, и она уехала в сторону Гилфорда. Вся беда в том, что машина-то совсем другая.

– Держу пари, она переоделась мужчиной, – заметил какой-то остряк из «Ньюс оф де уорлд», – и теперь скрывается где-нибудь в Лондоне.

– Да ладно тебе, – перебил его другой журналист, – а все-таки, старший инспектор, где же правда? Вряд ли вы заявились на пруд в такую холодину ловить…

– Головастиков? – предположил Уолли. – О, прошу прощения. Тут у вас их величают корюшкой.

Публика засмеялась, Кенуорд оскорбился, а Джон Фостер поспешил засвидетельствовать прославленному коллеге профессиональную солидарность.

– Предупредили бы, так мы бы с собой банки под них прихватили.

– Мы прочесали сегодня с утра всю округу, – ровным голосом продолжал Кенуорд, – от Питерсфилда да Доркинга и от Годалминга до Рейгейта.

– В поисках трупа? – выкрикнули из толпы.

– Думаете, кто-то ее прикончил? – поинтересовался другой голос.

– «Де или ньюс», сэр. Почему вы так уверены, что миссис Кристи нет в живых?

– Пока что я не могу вам этого сообщить. – С этими словами Кенуорд снова повернулся к своим подчиненным. – А теперь – быстро в лодки, и пройдем пруд еще раз с веревкой. Но теперь помедленнее.

Уолли уже собрался было возвращаться в Лондон «добивать колонку», когда появился констебль Рейнолдс и с ним трое мужчин – Арчи Кристи, его брат Кемпбелл и Филип Ренкин.

– Доброе утро, сэр, – обратился Кенуорд к полковнику. – Скажите, вам знакома эта машина?

– Она принадлежит моей жене, – процедил тот сквозь зубы, – Когда вы видели жену в последний раз?

– В последний раз? Вчера в полдесятого утра.

Кенуорд отвел Арчи и компанию в сторонку, подальше от журналистов.

– Вам не показалось, что она чем-то расстроена?

– Нет, ничего необычного, если учитывать нынешнее состояние ее здоровья.

– В нашем телефонном разговоре мисс Фишер сказала, что миссис Кристи находится в очень подавленном состоянии.

– Это так. Она недавно потеряла мать.

– Видите ли, сэр, до нас дошли слухи, будто бы ваша жена угрожала самоубийством.

Полковник сложил руки на груди.

– Вот уж не подумал бы, что вы принимаете во внимание слухи. Откуда же они до вас дошли?

Уолли Стентон потихоньку пододвигал свой насест поближе к центру событий.

– Лично мне такие слухи неизвестны, – продолжал Арчи, – вчера утром я уехал из дому на все выходные в гости к капитану Ренкину, – он кивнул в сторону приятеля, высокомерно поглядывавшего на полицейских. – Я к нему часто уезжаю, и жена знает это мое местонахождение. О том, что она пропала, я впервые услышал только сегодня утром.

– Прошу прощения, сэр, но кто-нибудь может засвидетельствовать это ваше местонахождение?

– Мне кажется, я только что сказал вам, старший инспектор, что я провел эту ночь в доме капитана Ренкина.

– Но возможно, вы по каким-либо причинам покидали его дом в течение ночи? Ваша жена, как вы выразились, знает ваше местонахождение. Может быть, она приезжала к капитану Ренкину, чтобы повидаться с вами?

– Она туда не приезжала.

– В котором часу вы ложитесь спать, сэр?

– Обычно около полуночи.

– Значит, в принципе вы могли среди ночи незаметно отлучиться из дома капитана Ренкина?

– Я никуда не отлучался оттуда до утра.

– И у вас есть свидетель?

Кристи покосился на Ренкина.

– Разумеется, у меня нет свидетелей. Но с какой бы я стати стал разгуливать по округе среди ночи…

– Если только вы не встречались с женой.

– Я с ней не встречался. Еще вопросы есть? Вы должны понимать, что меня все это глубоко огорчило, и чем раньше…

– По словам мисс Фостер, ваша супруга оставила некие письма, – перебил его Кенуорд.

– Да. Обычные письма нервной женщины. Мне она написала, что уезжает на выходные и что чувствует себя как-то странно. В основном ее письмо касается очень личных тем и никак не проливает свет на ее исчезновение.

– Нам оно может понадобиться, мистер Кристи.

– Боюсь, я его сжег. Познакомьтесь – мой брат, – представил Арчи Кемпбелла, желая поскорее уйти от щекотливой темы.

– Очень приятно, сэр. – Кенуорд вежливо наклонил голову, но отпускать свою жертву явно не собирался. – А скажите, полковник, у вас нет никаких предположений, где может находиться ваша жена?

– Нет, но я убежден, что она не вернется, пока весь этот шум не уляжется. Поэтому я настоятельно попросил бы вас оставить все это, – оглянувшись, он заметил, как близко успел подобраться Уолли Стентон, – строго между нами.

Кенуорд и ухом не повел.

– Я боюсь, ваша жена могла погибнуть. И мой долг – сделать все, что в моих силах, и не останавливаться ни перед чем.

– Погибнуть? – фыркнул полковник. – Чушь!

– У вашей жены есть зеленая шляпка?

– Наверняка. Нелепый вопрос. Что-нибудь еще?

– Пока что нет.

– Что ж, я всегда к вашим услугам, – ледяным тоном сообщил полковник и вместе с обоими спутниками повернулся, чтобы уйти.

Джон Фостер подкрался к Уолли.

– Что он сказал?

– Интереснее то, чего он не сказал, – шепнул в ответ Уолли. – А что ты вообще о нем знаешь, Джон?

– Что он пришел с войны с кучей медалей. Прошлой весной вот поезда водил во время забастовки.

Полицейские, тащившие веревку за оба конца, наконец встретились и, сняв с одного из крючьев добычу – дамскую туфлю, – торжественно подали ее Кенуорду. Толпа подалась вперед – поглядеть, что нашли.

– Доисторическая, – прокомментировал находку Уолли и вместе с топающим рядышком Джоном направился берегом Тихого пруда в сторону шоссе. – Интересно, почему это твой старший инспектор так уверен, что миссис Кристи надо искать именно в этом пруду?

– Кто-то сказал ему, будто миссис Кристи утопила тут кого-то из своих персонажей, но думаю, не только в этом Дело. Старина Билл опять прячет козыри в рукаве. Надо полагать, подозревает, что ее могли укокошить.

– Я-то думал, вы с ним в доле.

Вид у Джона был пренесчастный.

– Я делаю за него всю черную работу, а он хорошо, когда мне кость швырнет. Без мяса. Прости, дружище, боюсь, я только зря тебя сдернул с места. – Они молча брели берегом пруда. – Король Иоанн как-то загнал в этот пруд обнаженную девственницу, – сообщил Джон единственную информацию, которой располагал. – Она просто шла, и шла, и шла, пока не утонула.

Уолли рассмеялся.

– Не слыхал про такую Эми Семпл Макферсон?

Джон затряс соломенными волосами.

– Миссионерша. Несколько месяцев назад зашла в воды Тихого океана и простояла там тридцать семь дней, пока не явился Иисус. Она спросила у него: «Если я буду только уповать и молиться, то Ты сделаешь все остальное?» А Иисус, натурально, отвечает: «Само собой». А потом выяснилась, что эта Эми все это время трахалась там с одним парнем.

Ну ладно, так где же миссис Кристи?

– Есть одна горничная, может, что-то и знает. Надо бы ее найти.

На поиски горничной, Джейн Миллер, пара перевоплотившихся в сыщиков журналистов потратила битых три часа. «Стайлз» уже окружили полицейские кордоны, и о том, чтобы пробраться туда, нечего было и думать. Но по телефону удалось выяснить, что в этот вечер девушка выходная.

Тогда пошли к жене местного священника, знавшей всех 6 округе, но та, оказалось, уехала в Доркинг па благотворительный базар в помощь прокаженным. Уолли уже было собрался следом – «попроказничать», как он выразился, но его отговорил Джон, он впервые почуял, что ухватил наконец мясную косточку.

– Ее знает начальник нашей почты, – сказал он. – А отсюда уезжать пока не стоит.

Начальник почты Додс, косой на левый глаз, как раз отвешивал леденцы какому-то малышу. Кроме конфет, на прилавке у Додса лежали мотки шерсти и выкройки для вязания, а также банки с сардинами, покрытые толстым слоем пыли по причине слабого товарооборота. Начальник почты как раз дописал до середины труд своей жизни – книгу под названием «Санингдейл: вчера и сегодня», ибо сердце его принадлежало истории более, чем коммерции. Джон Фостер представил своего прославленного друга.

– Вы знакомы с миссис Кристи? – поинтересовался Уолли.

– Конечно, она сюда заходит чуть не каждый день.

– А какая она?

– Миссис Кристи? Очень славная леди. И очень толковая.

– Но малость того?

Левый глаз Додса повело еще левее.

– Господь с вами, мистер Стентон! Ей, конечно, нелегко пришлось в последние месяцы, но с головкой у нее полный порядок!

– У меня поручение к Джейн Миллер, – вклинился Фостер. – Где бы нам ее найти?

– Известно где, – хмыкнул Додс. – На танцах она, где же ей еще и быть в субботу вечером?

* * *

Субботние танцы в Санингдейле являли собой зрелище унылое и жалкое. Присутствовало на них человек двадцать – двадцать пять из местной молодежи, все больше прислуга, не знающая, куда себя деть субботним вечером. В зале играл духовой оркестр, а в уголке сбилась стайка девушек, ожидающих приглашения на танец. Среди них оказалась и Джейн – миниатюрная, со свежим личиком горничная из «Стайлз».

– Вот она, – торжествующе указал на нее Джон. – Добрый вечер, Джейн, – осклабился он.

– Добрый вечер, Джон, – отозвалась она, впившись глазами в Уолли Стентона.

Девушка слева от Джейн вежливо отодвинулась, чтобы кавалеры смогли усесться по обеим сторонам от дамы.

– Ваш полковник, вижу, крепко влип, – начал Джон без обиняков. – Думаете, она умерла?

Остренькая мордочка Джейн страдальчески скривилась:

– Она такая хоро-ошая!

– Потанцуем? – предложил Стентон.

– Ой, с удовольствием! – Джейн, просияв, протянула руку Уолли.

Под похоронный мотив они закружились в вальсе. Уолли улыбался, и Джейн улыбалась в ответ.

– А вы – друг Джона? – недоверчиво спросила она.

– Вообще-то я – американский издатель миссис Кристи, А мистер Фостер просто брал у меня интервью.

– А-а, тогда понятно, – уважительно ответила Джейн.

– Вы прекрасно танцуете, мисс Миллер.

– Вот только приглашают редко!

– Надо же, – искренне удивлялся Уолли, – вы так весело про это говорите!

– Наше счастье – в нас самих!

– Как и несчастье. – Ее партнер глубокомысленно кивнул. – Что, миссис Кристи сильно переживала из-за смерти матушки?

– Да, конечно, – ответила девушка, – только…

Глаза Уолли приглашали к доверительности.

– Честно сказать, – робко продолжила она, – дело-то не в этом.

– А в чем, по-вашему?

– У нее жизнь стала просто ужасная.

– Думаете, миссис Кристи могла что-то такое сделать?

– Она была в жутком состоянии, – вздохнула Джейн.

Отмучив вальс, оркестр заиграл бравый тустеп. Уолли, сказав, что не знает такого танца, проводил партнершу к ее месту.

– Неужели вы пришли сюда только ради меня? – Она подняла глаза на Уолли.

– Да. Мне нужно знать, что же стряслось с миссис Кристи.

Девушка глубоко вздохнула.

– Что ж, все равно спасибо за танец.

И, простившись с кавалерами, она присоединилась к компании скучающих подружек.

– Толку от твоей горничной маловато! – посетовал Уолли, когда оба журналиста уже были на улице.

– Зато от ее подружки побольше, – ухмыльнулся Фостер. – Пока вы танцевали, она рассказала, что у полковника интрижка с секретаршей. И будто бы он грозился бросить жену.

 

Глава 4

Агата Кристи сидела в вагоне поезда, уставясь прямо перед собой и сложив руки на коленях поверх газеты, аккуратно сложенной кроссвордом кверху. Она была в суконном пальто, на чулках и туфлях засохли брызги грязи, а из ручной клади только небольшой саквояж. И пальто, и саквояж были не те, с которыми она вчера вечером покинула «Стайлз».

В шесть часов вечера поезд подошел к станции Харрогет близ Йоркширских минеральных вод. Пройдя по перрону, Агата вышла в город. Снежная слякоть облепила такси на вокзальной площади. В тусклом свете виднелись два ярко раскрашенных почти пустых омнибуса, на одном значилось «Гранд-отель», на другом – «Отель „Гидропатик“. Забравшись в последний, Агата устроилась на заднем сиденье, и там, в полумраке и одиночестве, наконец закрыла глаза, губы сами собой мучительно скривились от нестерпимой боли, и она всей душой предалась своему горю – роскоши, непозволительной на людях.

Отель, куда омнибус доставил троих своих пассажиров, оказался величественным зданием в викторианском стиле, сложенным из серого йоркширского камня. Администратор, пожилой мужчина со светлыми усами, повидавший за свою жизнь немало разных посетителей, знавший цену каждому и даже однажды имевший счастье поклониться самой российской императрице Марии Федоровне, смотрел на Агату с плохо скрытым любопытством.

– Я хотела бы получить номер, – проговорила она.

– На какой срок, мадам?

– Думаю, недели на две. Сколько это будет стоить?

Администратор заглянул в тетрадку.

– У нас есть номера по пять гиней в неделю. Есть и по пять с половиной, окнами в сад.

– Давайте окнами в сад.

Ее попросили расписаться в регистрационном журнале, «Миссис Тереза Нил», – вывела она и, помедлив, дописала: «Кейптаун, Южная Африка».

– Ваш багаж, мадам? – осведомился администратор.

– Только саквояж, – ответила она. – Видите ли, мой багаж… мой багаж пропал.

У себя в номере Агата сняла пальто, вымыла руки и вытащила из саквояжа грелку, расческу и два пузырька с аптечными наклейками, на одной их которых было крупно выведено «яд». Поставила на тумбочку фотографию дочери в кожаной рамке. И, ничего больше не распаковывая, села на краешек кровати, словно вдруг утратив всякое представление, что ей делать дальше.

Спустя какое-то время, все в той же серой юбке, зеленом свитере и заляпанной грязью обуви Агата спустилась в ресторан. В просторным зале с цветными витражами и деревянным резным потолком было занято от силы четыре столика; все посетители – люди пожилые, если не считать тридцатилетней женщины, ужинавшей за отдельным столиком, – хорошенькой, темноволосой, с яркими губами и открытым взглядом. Агата, устроившаяся неподалеку, разглядела, что блузка у женщины была дешевенькая, и расслышала, как официант обратился к ней «мисс Кроули», а значит, женщина либо уже давно живет в отеле, либо часто бывает в ресторане.

Тот же официант принес меню и Агате. Она скользнула взглядом по отпечатанной карточке.

– А что, pate готовят прямо тут, у вас?

– Не уверен, мадам. – Официант был уязвлен.

– Что ж, если вы не уверены, – улыбнулась Агата, – тогда не стоит. А каков ваш суп из зайца?

– Превосходен, мадам.

– Потом rognon de veau <Телячьи почки (фр.).>.

– А рыбы не желаете?

– Нет, не нужно ни рыбы, ни пудинга «дипломат». – Она протянула меню назад. – А спиртное у вас есть?

– Увы, мадам. Не держим. – Официант упивался возможностью отказать слишком взыскательной клиентке. – У нас, знаете ли, место здоровое, курорт…

– И правильно, – улыбнулась в ответ Агата. – Кстати, я-то вообще не пью спиртного. Оно невкусное.

Обиженный вид официанта не укрылся от внимания мисс Кроули – выходя из зала, та заговорщически ей улыбнулась. Агата заметила, что женщина ходит с палочкой.

Кофе в «Гидропатике» подавался не в ресторане, а в Красной гостиной. Там было почти пусто, если не считать дремавшего в уголке старика и все той же мисс Кроули за отдельном столиком. Агата уселась неподалеку от нее, но не слишком близко, и, взяв со стола номер «Харрогет геральд», углубилась в изучение списка знаменитостей, удостоивших городок своим посещением. Старик храпел в кресле. Почувствовав взгляд соседки, Агата улыбнулась.

– Вообще-то храпеть лучше у себя в номере, – заметила та.

Агата кивнула, отпивая глоточками кофе.

– – Я – Эвелин Кроули, – представилась женщина.

– Очень приятно. А я – миссис Нил. Тереза Нил. – Агата, помолчав, спросила:

– А вы тут в первый раз?

– О нет. Я сюда постоянно приезжаю.

– Ради термальных ванн?

– Нет, скорее ради специального курса физиотерапии.

У меня со спиной неважно. На работе я весь день на ногах, а это не слишком-то здорово. Но тут есть одна врач, она просто чудеса творит. – Выговор у Эвелин Кроули был северный, немножко нараспев.

– У меня со спиной тоже нелады, – поспешила пожаловаться Агата.

– Тогда лучшего места вам и искать не надо. Хотя что касается развлечений, то теперь тут, прямо скажем, – не фонтан!

– А что, – улыбнулась Агата, – раньше был… фонтан?

– Раньше летом сюда съезжались сливки общества. Короли и королевы. Перед ними тут выступали даже Павлова и Бернхардт. Мне родители столько всего рассказывали!

– Они тоже сюда постоянно приезжали?

– Нет, что вы! Мой отец служил тут метрдотелем, а мать работала в банях. Почему меня тут и лечат. Я ведь не из тех, кто по курортам разъезжает, – рассмеялась она. – Боюсь, я вам наскучила своей болтовней.

– Что вы, что вы, – засмеялась в ответ Агата. – А что тут теперь за публика, в это время года?

– Что вам сказать? Старички, вроде этого вот храпуна.

Хромые, калеки. Да несколько алкоголиков. Сами-то откуда, миссис Нил?

– Из Южной Африки.

– Из Южной Африки!

Агата торопливо кивнула:

– Вы простите меня, пожалуйста, но, боюсь, мне пора.

И с этими словами поднялась и вышла.

По коридору она направилась к телефонной кабинке и, закрывшись там, попросила соединить ее с гостиницей «Валенсия».

– Скажите, мисс Нэнси Нил еще не приехала? – справилась она у администратора и, выслушав ответ, переспросила:

– Не раньше понедельника? Вы не могли бы проверить поточнее? – И подождав, проговорила:

– Благодарю вас. Нет, ничего передавать не нужно.

* * *

На следующий день, в воскресенье, на курорте царила гробовая тишина. Свинцовое небо низко нависло над раскинувшимся на холме нарядным викторианским городком, а жестокий мороз не позволил немногочисленным курортникам высунуть носа из гостиничных номеров. Агата стала единственным исключением. Она посетила собор Святого Уилфреда, предварительно справившись у портье, где тут служат обедню по обряду Высокой Церкви, заглянула в антикварные лавки, где присмотрела миленький столик из папье-маше, а ближе к вечеру сходила на концерт Эдгара <Элгар Эдуард (1857—1934) – английский композитор и дирижер, один из борцов за возрождение старинной английской музыки, автор ряда кантат и ораторий, а также оркестровых пьес.> и Баха, самых своих любимых композиторов.

Нет, боль не прошла, но сковывавшая ее апатия немного отступила. Понемногу возвращалась способность действовать, делать выбор и принимать решение, и уже от одного этого словно стало легче. Вечер она скоротала за книгой под названием «Водолечение в Британии», взятой в библиотеке отеля. Она читала и читала, закрывшись в номере, пока наконец не спохватилась – как она выглядит! Во что одета! Она приняла ванну, вымыла голову, насухо вытерла полотенцем и тщательно расчесала волосы, а потом нырнула нагишом в постель, оставив грязную одежду у двери – для горничной, – ни дать ни взять примерная школьница, у которой каждый день четко расписан наперед.

* * *

Агата раскрыла утренний выпуск «Дейли мейл» за понедельник. Внизу на первой полосе помещалась статья о ее исчезновении – на взгляд автора статьи, весьма таинственном. Агата не столько испугалась, сколько удивилась – общественного резонанса она как-то в расчет не приняла, увидев собственный снимок, облегченно вздохнула: по такой фотографии узнать ее практически невозможно.

Расплатившись за газету, она поспешила прочь из отеля вниз по склону холма, полукругом опоясанного маленькими магазинчиками. Она с наслаждением ощущала, как солнечные лучи скользят по лицу и как морозный воздух наполняет легкие. Даже статья в газете не казалась существенной угрозой ее нынешнему существованию, самодостаточному и совершенно отдельному от мира, откуда она сбежала. Она твердо знала, что ей делать дальше.

Пока что можно насладиться той жизнью, от которой она долго отказывалась. Первым делом она прошлась по магазинам и накупила всякой всячины: несколько пар туфель, прелестную подушечку для булавок, кое-какие письменные принадлежности, пудру, румяна и помаду, которой никогда прежде не пользовалась. Потом зашла в магазин готового платья под названием «Макдональдс», привлеченная выставленной на витрине крепдешиновой пижамой и креп-жоржетовым вечерним платьем, украшенным бисером. Магазин, по харрогетским меркам, был шикарный. Внутри вдоль всего прилавка красовались изысканнейшие наряды. Хозяйка магазина, дама с подвитыми волосами и фальшивым французским акцентом радостно засуетилась вокруг Агаты. Она предложила ей сумочку из змеиной кожи, нижнее белье – из crepe de soie <Шелкового крепа (фр.).>, шелковые чулки и пояс с резинками. Агата купила все это, а еще шубку из выхухоли, шерстяное платье и плиссированную юбку. А потом все-таки приложила к себе жоржетовое платье, такое же, как на витрине. Его абрикосовый оттенок удивительно шел к ее нежному цвету лица и рыжеватым волосам.

– Потрясающе, мадам, – выдохнула хозяйка магазина.

– По-моему, тоже, – согласилась Эвелин Кроули, потрясенная платьем на витрине и зашедшая в магазин из чисто платонического любопытства – если судить по ее собственному дешевенькому суконному пальтишку и фетровой шляпке.

Агата улыбнулась.

– Униформа в самый раз для Харрогета!

Потом вернулась в кабинку переодеться.

– Не дайте мне скупить весь магазин, – выкрикнула она оттуда Эвелин Кроули. – Я вас задерживаю?

– Что вы! Процедур у меня сейчас никаких нет, так что я совершенно свободна до пяти вечера – в пять меня пригласил на чашку чаю один джентльмен шестидесяти трех лет. Он рассчитывает совратить меня, потому как выговор у меня провинциальный.

Агата стянула через голову зеленый джемпер и вышла из кабинки в абрикосовом великолепии.

– Кошмар, да, мисс Кроули?

Эвелин засмеялась:

– Вот уж правда что униформа для Харрогета! Почему я и работаю в Бредфорде. Там я хоть могу из-за тряпок не дергаться. Такого, во всяком случае, там никто не нацепит. – Эвелин взяла в руки комбинацию с застежкой между ног.

– Миланская, – с гордостью сообщила хозяйка.

– Да, заметно, что не йоркширская.

Агата хихикнула. Хозяйка тем временем принялась упаковывать покупки. Агата обернулась к Эвелин:

– Могу я попросить вас об одолжении? Вы не могли бы взять меня с собой, когда пойдете принимать ванны? Вы тут уже знаете порядки, и вообще…

– Конечно, – улыбнулась Эвелин своей торопливой улыбкой. – Я вас познакомлю с моим физиотерапевтом.

Она тут самый лучший врач, а поскольку теперь мертвый сезон, то она, конечно же, и вас возьмет.

Агата искренне поблагодарила добросердечную провинциалку и расплатилась за покупки наличными. Хозяйка взяла ее заляпанную грязью одежду.

– Это тоже завернуть?

– Спасибо, не нужно. Выкиньте ее.

Эвелин не смогла скрыть удивления, но, как человек воспитанный, от комментариев воздержалась. Вместо этого она помогла Агате вынести свертки из магазина, и они вдвоем пошли по нарядной Эдвардиан-стрит и, проходя мимо Дворцового театра, увидели огромную афишу: «Глэдчс Купер и Айвор Новелло в „Цыганке“. Агата остановилась и зачитала вслух строчку, набранную шрифтом помельче:

– «Цыгане спасают британских офицеров от австрийских солдат». Сходим как-нибудь?

– О, с удовольствием. – Эвелин поняла, что это приглашение потребовало недюжинной отваги от ее застенчивой приятельницы, за всю обратную дорогу не сумевшей больше выдавить из себя ни слова.

Оставив свертки у портье отеля, обе женщины отправились в Королевские бани – чудовищных размеров и пышности викторианское сооружение, расположенное в десяти минутах ходу от «Гидропатика» и представлявшее собой центр всей курортной жизни. Однако в это время года народу тут было мало – пустые конные тележки и кресла-каталки сиротливо сгрудились снаружи. А внутри пожилые посетители не спеша прогуливались или сидели за столиками в просторном вестибюле. Под огромным куполом помещалась восьмиугольная конторка, за которой специальный клерк-регистратор выписывал больным назначенные процедуры, а за его спиной ныряли и резвились голубые фаянсовые русалки. Тяжеловесный купол вестибюля поддерживали коринфские колонны, а все это великолепие довершали собой пальмы в вазонах, разноцветный кафель на полу и бюсты местных знаменитостей.

А по фризу, опоясывавшему здание внутри, огромными буквами было выведено:

Что нам дары сладчайшие небес,

Когда здоровье подорвут болезни, –

Тогда и счастье мы вкушаем без

Особой радости. Всего полезней –

Укреплять свое здоровье!

Прочитав эти невообразимые вирши, Агата, не чуждая музам, тут же принялась их мысленно редактировать. А вслух произнесла:

– Что-то в размер не укладывается! – Теперь, в роли миссис Терезы Нил, напудренной, нарумяненной и с подкрашенными губами, она могла позволить себе решиться на такое смелое заявление.

Эвелин Кроули стояла в очереди в регистратуру впереди Агаты и позади двух престарелых больных в инвалидных колясках, которые битый час не могли оформить свои назначения.

– Они сюда на грязи приезжают? – шепотом спросила Агата.

– Ага. Каждый год там по несколько старичков тонут!

– Что, прямо в грязи?

– Ага. Бедные старикашечки!

Наконец те укатили, и Эвелин с Агатой приблизились к конторке. Малокровный юноша-регистратор узнал Эвелин.

– Мисс Кроули? – Он уныло оскалился в улыбке. – Миссис Брейтуэйт готова принять вас в любое время.

– Я бы хотела, чтобы вместо меня процедуры получила бы вот эта леди, – Эвелин кивком показала на Агату. – Вы не могли бы пригласить сюда миссис Брейтуэйт?

– Вообще-то я не меняю назначения.

– Но правилами это не запрещается. К тому же у миссис Нил сильные боли. А весь дальнейший курс она оплатит после консультации с врачом.

– Ну ладно, – отозвался регистратор без особого энтузиазма.

– Он как-то плохо сочетается с русалками, правда? – заметила Агата, когда обе женщины уже отошли от конторки и уселись ждать физиотерапевта. – А что тут еще дают, кроме грязей?

– Все что душе угодно. Погодите-ка. – Эвелин задумалась. – Души разные. Ванны с аэрацией. Шотландская баня, это здорово: сначала распарят как следует, а потом попадаешь под струю ледяной воды. Миссис Брейтуэйт очень это одобряет, ну так на то она и шотландка. Спросишь ее, она прямо так и расплывается: «А это ведь мы придумали!»

– Прямо зверюга какая-то!

– Да что вы, она такая славная! Вам понравится, я просто уверена!

– Про баню понятно. Что-нибудь еще?

– Местные воды, само собой. Полагается выпивать ежедневно по несколько галлонов – от разных болезней разные. Серные особенно популярны – вонючие и на вкус отвратительные. Мама называла их «бодрящие». Понимаете, в каком смысле?

– В слабительном? – засмеялась Агата.

– Вот именно. Потом есть парафиновые ванны, кожу жечь, торфяные, в них задыхаешься, и всяческое электролечение, его наша миссис Б, зовет «пакостью».

– А что это?

– Ну, есть, например, гальваническая ванна. Укрепляет мышцы. Потом кресло Шнее. Для похудания.

– А вы говорите, мисс Кроули, что Харрогет – не фонтан!

– Это правда. А вы очень любознательны!

– Ну что вы!

– Правда-правда, и вот что – давайте на ты, и зовите меня просто Эвелин!

– Хорошо, Эвелин. Сама-то я не очень наблюдательна – наверное, потому, что в детстве дни напролет проводила в придуманном мире!

– А в каком городе ты живешь? – спросила Эвелин.

– В Кейптауне.

– А выговор у тебя не похож на южноафриканский?

– Я выросла в Англии. Надеюсь, твой физиотерапевт мне не откажет – а то боли просто дикие!

Эвелин заметила, что ее новая приятельница нервно разглаживает свои перчатки, которые только что положила на столик перед собой. Наконец прибыла миссис Брейтуэйт, и Эвелин с облегчением представила ей миссис Терезу Нил.

Физиотерапевт, миссис Брейтуэйт, крепко сбитая шотландка средних лет, оказалась энтузиастом своей профессии и охотно согласилась принять новую больную – У миссис Нил так болит спина! – объяснила мисс Кроули.

– Ничего, выправим.

– Кажется, у меня это… спондилит, – солидным тоном вставила Агата.

На миссис Брейтуэйт термин не произвел ни малейшего впечатления.

– Понимаю, дорогуша. Спинка болит.

– Ну что, я вас оставлю? – спросила Эвелин. – Мне подождать за дверью?

Агата растерялась.

– Знаешь что, – решила Эвелин. – Встретимся за обедом в ресторанчике «Бетти». Второй дом от угла.

– С удовольствием, – отозвалась Агата. – Прекрасная мысль!

И последовала за миссис Брейтуэйт по длинным низким коридорам. Они прошли через мрачную, словно тюремный карцер, комнату с ванной в ржавых потеках и прикрепленной к стене замысловатой системой перевитых кольцами шлангов и кабелей, соединенной с панелью, пестрящей какими-то шкалами, циферблатами и стрелками.

– Вы наших пакостей не бойтесь, миссис Нил. Они не так страшны, как кажутся.

– Но вид у них и правда жуткий, – заметила Агата и следом за докторшей вошла в следующую комнату, битком набитую всевозможным оборудованием, а кроме того, там были кожаные кресла, тренажер с отягощением, неизбежные пальмы в вазонах, а позади всего этого – маленький письменный стол, усевшись за который миссис Брейтуэйт принялась что-то строчить в своем журнале.

Внимание Агаты привлек шестифутовый короб с сиденьем внутри, окруженным множеством ярких электрических ламп.

– Тоже пакость? – поинтересовалась она.

– Это, дорогуша, лампы направленного света. Очень помогает при артрите. А теперь займемся вами. Кроме спины, на что-нибудь еще жалуемся?

– Нет.

Миссис Брейтуэйт смерила Агате пульс и давление, подала ей какую-то белую хламиду и велела пойти в смежную комнату переодеться, после чего ей было ведено лечь на кушетку. По команде врача она подымала то руку, то ногу, а миссис Брейтуэйт прощупывала каждый сустав, каждую мышцу и каждый нерв.

– А теперь свесили голову с кушетки, миссис Нил, вот так! Умничка! Теперь встали. Руки в стороны. Хорошо! А теперь медленно опускаем их на голову. Правильно.

А теперь чуть быстрее! Покрутили кистями – вот так! Где-нибудь больно?

Агата кивнула:

– В поясницу отдает.

– А теперь наклонились и достали до пола.

Агата сморщилась от боли.

– А теперь сядьте-ка на стул и руками обхватите спинку. Нет-нет, верхом, задом наперед. И – обхватили спинку стула, вот так. – Миссис Брейтуэйт медленно прощупывала ее позвоночник, снизу вверх. – В поясничном отделе ничего не нахожу. Какая вы зажатая, миссис Нил!

Мышечные волокна у вас прямо в жгуты скручены. Но ничего серьезного не вижу. Что вам нужно, так это турецкая баня и хороший массаж. Пойдемте. Надевайте шлепанцы и пошли за мной.

Пройдя по коридору мимо других пациенток в таких же белых хламидах, они вошли в просторное, разделенное на секции помещение турецких бань, украшенное мавританскими арками и пестрым кафелем. В конце его был бассейн, в котором плескались несколько женщин. На краю его миссис Брейтуэйт остановилась, чтобы вытащить из воды престарелую леди, – та явно не умела плавать и уже успела натерпеться страха. В другом конце помещения была парная, где дамы исходили потом, лежа на мраморных плитах.

– Как рыбы на столе, – заметила Агата.

– Вареные рыбы, миссис Нил. И вы тоже поваритесь – десять минут.

После парной миссис Брейтуэйт велела пациентке принять душ, а затем принялась массировать ее.

– Мама моя говаривала: «Руки у тебя, Джессика, что надо. И откуда у тебя в них такая силища?» – Мисс Кроули сказала мне, что гальванические ванны очень укрепляют мышцы. И что от них вроде бы худеют.

– Это правда, но худеть вам незачем.

– Я-то выбралась в Харрогет, чтобы все тут перепробовать. Когда я смогу принять гальваническую ванну?

Физиотерапевт замялась.

– Видите ли, обычно мы назначаем их только при серьезных поражениях мышечной системы. Они небезопасны. – Она стерла остатки массажного крема с Агатиной спины. – А теперь перевернитесь-ка, миссис Нил.

* * *

По пути на обед Агата заглянула в библиотеку и, взяв новинки последнего месяца – два детектива: «Поезд-призрак» и «Двойной палец», – поспешила в кафе.

Эвелин, видя, как Агата уплетает креветки, заметила:

– Ага! Ты обожаешь по крайней мере две вещи – креветки и детективы!

– Прошу прощения?

– Я пытаюсь понять, кто ты есть на самом деле. – Эвелин замолчала. – Это, конечно, некоторая наглость с моей стороны… Наверное, все оттого, что ты мне очень понравилась…

Ты тут лучше всех, с тобой можно обо всем поговорить.

– Обжора я страшная, это точно.

– А что ты еще любишь?

– Погоди. Значит, так: дорогие машины, красивые платья, мебель из папье-маше. Собак. Обожаю собак.

И музыку, особенно романсы – сама собиралась стать певицей, но таланта не хватило. А ты что любишь, Эвелин?

– Проще сказать, чего я не люблю.

– Хорошо. Чего же ты не любишь?

– Хризантемы.

Агата улыбнулась.

– А еще?

– Нашего премьер-министра. Он у нас, судя по газетам, такой цельный, такой здоровый – «как запах яблок в гнилостной атмосфере послевоенного декаданса».

– Вижу, ты девушка современная!

– Что ты! «Декаданса» я тоже не люблю. Всех этих лондонских девиц с их убийственными сигаретами с верблюдом на пачке. Подозреваю, не такие они лихие на самом деле, хотя, правду сказать, я ни с одной лично не встречалась. Но думаю, что прокатиться на этом самом верблюде они бы побоялись!

– Наверняка! – с чувством произнесла Агата, и обе расхохотались. – Между прочим, я один раз проехалась на верблюде – вот был ужас!

– Я так тебе завидую!

– Так поезжай в Египет!

– Боюсь, не получится!

– Почему?

– Я же простая секретарша, Тереза! Представь себе: секретарша директора бредфордской сукновальни путешествует по Египту – оригинально, правда?

Агата отчаянно смутилась:

– Прости, пожалуйста, я сказала глупость!

– Может, мой чайный старичок купит мне туда билетик, – рассмеялась Эвелин. – Беда в том, что мне не хватает духу принимать подарки от мужчин!

– Но ведь и не полагается!

– Не полагается незамужним. От мужа-то можно!

– Разумеется.

– Ничего не разумеется. Будь я замужем, я бы все равно сама себя содержала.

– Но брак – это особая вещь, Эвелин…

– Для тебя – наверное. Ты такая необычная – твой муж, наверное, очень счастлив.

Глаза Агаты наполнились слезами:

– Мой муж умер.

– Прости, милая. – Эвелин протянула ей руку. – Мне очень жаль.

– Может, пойдем?

Они вышли из ресторанчика, спустились по Кресчент-Гарденс и снова поднялись на холм, где возвышался их отель. Было еще рано, но солнце уже село, и все вокруг погрузилось в чернильную темень.

– Ты не поможешь мне, Эвелин, – набралась духу Агата, – Я ищу своих родственников. Думаю поместить объявление в «Таймс», примерно вот такое: «Просьба откликнуться родственникам и знакомым миссис Терезы Нил, недавно прибывшей из Южной Африки». Дальше номер почтового ящика. Как по-твоему, пойдет?

– По-моему, вполне. Но разве нельзя обратиться к твоим родственникам… напрямую, что ли?

– Понимаешь, я так давно не была в Англии. Большая часть моей родни когда-то жила в Рикмензуорте, это графство Хартфордшир. Но с тех пор они могли куда-нибудь переехать.

– Все может быть, – отозвалась Эвелин.

Чрезвычайное волнение приятельницы было ей совершенно непонятно. Ей, личности независимой, были неведомы слепые родственные чувства. Разумеется, она любила своих родных, но несколько свысока – ее раздражала их услужливость и, как она выражалась, рабская психология.

Она редко навещала родителей, перебравшихся на старости лет в деревню. Их жизненные запросы казались ей полнейшим убожеством. Только бабушка, у которой она жила в Бредфорде, смотрела на мир трезво, критично, язвительно и не без артистизма, и именно бабушкиному примеру Эвелин намерена была следовать в жизни.

В фойе отеля хлопотали две горничные, развешивая веточки сосны, ели и остролиста.

– На Рождество все постояльцы, наверное, разъезжаются?

– Большинство, – ответила Эвелин. – Кроме самых нетранспортабельных.

Это едкое замечание отнюдь не развеселило ее спутницу – у той снова выступили слезы на глазах. Эвелин взяла ее под руку.

– Не давала бы ты пока что своего объявления. Все равно теперь это быстро не получится. Лучше давай-ка проведем Рождество вместе – поедем к моей бабусе. Она, конечно, совсем не твоего круга, Тереза, у нее дикий йоркширский выговор, но мне кажется, с ней тебе будет веселее.

– Это было бы чудесно, – сразу оживилась Агата, – если только у вас нет других планов.

Когда подруги подходили уже к стойке администратора, другой постоялец, довольно полный сорокалетний мужчина, отложил газету и воззрился на Агату с нескрываемым интересом. Эвелин заметила и его взгляд, и реакцию ее новой приятельницы: как та подняла воротник, словно не желая быть узнанной.

 

Глава 5

Прибыв в Рикмензуорт, Уолли поставил машину у аккуратного заборчика, тянувшегося вдоль длинного, разделенного на отдельные секции дома. На ближайшей к нему калиточке было выведено «Вилла „Реола“. Он вошел и постучал в дверь. Открыла немолодая дама.

– Мне нужна миссис Чарльз Нил.

– Миссис Нил – это я, – ответила дама. – Чем могу быть полезна?

– Я из «Глоб инкуайерер». Уолли Стентон. – Он поклонился.

Дама как-то нервно пригласила его в дом.

– Ужасно не хотелось вас беспокоить, миссис Нил, но, видите ли, я расследую исчезновение миссис Кристи. И вот подумал – может, ваша дочка мне поможет? Ведь она – секретарша полковника Кристи?

– Да. Но сейчас она в отпуске.

– А где, вы не скажете?

– Нет, мистер Стентон. Уверена, вы меня поймете.

Из-за всего этого… всей этой…

– Шумихи?

– Вот-вот. Нэнси не хотелось бы, чтобы кто-то знал, где она.

– А как по-вашему, куда могла исчезнуть миссис Кристи?

– Знаете, мы с мужем считаем, что у нее случился какой-то провал в памяти. Она ведь перед этим неважно себя чувствовала.

– Значит, по-вашему, причина ее исчезновения никак не связана с…? Ходят слухи, будто ваша дочь и полковник Кристи состоят в весьма… близких отношениях.

– Полнейшее вранье и клевета. На самом деле мы с мужем давно знакомы и с полковником Кристи, и с его женой. И наша Нэнси дружит с ними обоими. Несколько месяцев назад она просто как-то осталась погостить у них на выходные, а эти ваши слухи совершенно беспочвенны. – Миссис Нил приводила свои малоубедительные доводы с такой уверенной улыбкой, что Уолли сразу понял: все это хорошо отрепетированный спектакль, режиссер которого – полковник Кристи собственной персоной.

Рассыпавшись в благодарностях, он простился и отправился дальше.

Часом позже он подъехал к дому миссис Хемсли в Доркинге. Слуга сообщил ему, что матери полковника нет дома.

Однако, когда он позвонил из ближайшего телефона-автомата, миссис Хемсли подошла к телефону и согласилась с ним поговорить. Среди возможных причин исчезновения ее невестки она назвала потерю памяти – по ее словам, «из-за эмоционального перенапряжения и депрессии».

– В самом деле, в прошлую пятницу миссис Кристи навестила меня и пожаловалась на провал в памяти, он случился у нее прямо за рулем.

Уолли учтиво поблагодарил ее за помощь.

К тому времени как Арчи Кристи подъехал на такси к вокзалу Кингс-Кросс, Нэнси Нил успела прождать его довольно долго. Едва он расплатился и вышел из машины, как подъехало следующее такси, доставившее сюда же Джона Фостера. По замыслу Уолли Стентона Джон не должен был ни на минуту упускать полковника из виду. Он поспешно расплатился с таксистом и пошел следом за Арчи и Нэнси.

И вся процессия, возглавляемая носильщиком, тащившим два чемодана Нэнси, двинулась к билетной кассе первого класса.

– Один до Харрогета, туда и обратно, – попросил Арчи.

Он расплатился за билет, и та же компания с носильщиком во главе и Джоном в арьергарде отправилась на перрон.

Джон расслышал, как Нэнси проговорила:

– Лучше бы мне не уезжать!

И как полковник произнес в ответ:

– Так будет лучше. Твоя тетушка о тебе позаботится.

Ведь если только пресса пронюхает, что ты отменила отпуск… Бог их знает, может, они и сейчас уже за мной следят.

В этот момент Нэнси и Арчи уже миновали билетный контроль, и Джон, не успевший купить перронного билета, потерял их из виду.

– Пойми, Нэнси, – продолжал Арчи, – если в газетах появится что-то про нас с тобой… Это будет катастрофа. – Он надвинул шляпу на лоб, словно боясь, что его узнают. – Мне придется уйти с работы. – Оба шли вдоль перрона, следуя за носильщиком. – А для меня это будет страшный удар, ты же понимаешь.

Слезы наполнили глаза Нэнси.

– Ты же говорил, что уйдешь от нее.

– Ну да, – пробормотал Арчи. – Конечно, я хочу на тебе жениться, но… – он понизил голос, заметив, что носильщик подошел поближе, – чтобы все было в рамках приличий.

Когда носильщик занес вещи и вышел, Нэнси поднялась по ступенькам пустого еще вагона, следом взошел и Арчи.

– Мне кажется, ты никогда не сможешь оставить Агату, – вздохнула Нэнси.

– Что ты, – ответил тот. – Я так тебя люблю!

Но разубедить девушку он не смог – при всей своей незатейливости дурочкой Нэнси не была: мигом уловив, до чего Арчи боится публичного скандала, она тут же поняла – вот она, главная угроза ее счастью.

– Агата покончила с собой?

– Да что ты, конечно нет. – Он сел, понурив голову. – Но она что-то затеяла, что-то, чтобы сделать мне больно.

– Она, наверное, любит тебя!

– Она – любит? Да она хочет моей крови!

– Или просто хочет, чтобы ты вернулся, – с нежностью проговорила Нэнси и, сев с ним рядом, доверчиво положила свою руку ему в ладонь. – А теперь лучше иди.

* * *

Уолли Стентон пил виски с содовой в одном из пабов на Флит-стрит, заведении до такой степени занюханном, что туда не заглядывали ни журналисты, ни адвокаты, всецело завладевшие этим районом Лондона. Но на невзыскательный вкус это было тихое и уютное местечко, куда захаживали местные оборванцы, да и оборванки, когда им удавалось накопить на выпивку. Стены изнутри напоминали своим цветом темный эль, а в очаге постоянно пылал уголь.

Был полдень вторника, седьмое декабря, и Уолли по-прежнему расследовал исчезновение Агаты Кристи. Правда, теперь он не был одинок: история уже попала на первые полосы всех центральных газет. Но Уолли был дотошнее своих коллег.

Достав блокнот, он озаглавил чистую страницу:

1) Точка зрения семьи: Полковник Кристи

Сюда он переписал с предыдущего листка:

Моя жена как-то обсуждала со мной возможность инсценировки собственного исчезновения и сказала, что может запросто исчезнуть, когда ей захочется. Это доказывает, что, возможно, такая инсценировка занимала ее воображение – скажем, в связи с задуманной книгой.

Следом он вписал фразу Арчи, опубликованную в другой газете:

Единственное, что я могу предположить в связи с ее исчезновением, – это нервный срыв и последовавшая за ним потеря памяти.

После чего вывел:

Миссис Хемсли и миссис Ния: потеря памяти.

Отхлебнув еще виски, он занялся пунктом вторым.

2) Книжная версия

Итак, семья – искренне или не очень – выдвигает две версии исчезновения писательницы. Обе были в свое время искусно использованы миссис Кристи в ее творчестве. К такому выводу мистер Стентон пришел путем кропотливых литературоведческих изысканий. В одном из романов Кристи, «Таинственный противник», героиня, Джейн Финн, успешно симулирует выпадение из памяти значительного периода собственной жизни, чтобы выпутаться из опасной для нее ситуации. А в одном из ее рассказов, «Исчезновение мистера Давенхейма», Пуаро объясняет своему простаку-приятелю на ролях доктора Ватсона, что исчезновение человека может объясняться тремя причинами: преднамеренным уходом, реальной потерей памяти и, наконец, убийством.

Может, хитроумная леди именно тут и зашифровала ключ к тайне своего собственного ухода?

Или же в глазах родни потеря памяти – просто самое приемлемое и наименее скандальное объяснение исчезновения их непредсказуемой родственницы? Ну и остается, конечно, версия, на которой упрямо настаивает Кенуорд: убийство.

Уолли записал следующий пункт:

3) Любовница

После чего заказал новую порцию виски.

– Или потеряли чего, мистер Стентон, – принеся заказ, сочувственно произнес владелец заведения. – Вид у вас того…

– Не потерял, а ищу. Ищу женщину, Редж.

– Вроде раньше вам этого добра хватало, сэр.

– Я ищу женщину-детектива, Редж. Вернее, детективную писательницу. По фамилии Кристи.

– Вон оно что. Газеты почитать, так этих Агат Кристи попряталось по стране с полсотни. Я вам так скажу: пропади моя благоверная, так ее ни одна собака не станет искать. – Он с наслаждением почесал ухо. – В том числе и я сам. Ладненько, а чем закусывать желаете – хорошим бифштексом и пудингом?

В этот миг в паб ворвался Джон Фостер – волосы дыбом, глаза горят – и, пробиваясь сквозь толпу завсегдатаев, пророкотал:

– Хо-хо! Ну, чем не сюжетик?

После чего события на вокзале Кингс-Кросс были изложены Стентону во всех подробностях.

– Молодчина, Джон, – торжественно изрек Уолли. – Сумел урвать хороший куш. Конечно, правильнее было бы последовать за любовницей…

Вид у Джона был растерянный:

– Но ты же сам сказал – не спускать глаз с полковника…

– Было дело. Значит, так, – теперь ни слова в газету, пока все не разнюхаем.

– Да ни за что в жизни!

Уолли вгрызся в свой бифштекс.

– Я вот пытаюсь найти во всем этом смысл, Джон, – и не могу! Родственники считают, будто она потеряла память и теперь где-нибудь блуждает. Ваш Кенуорд талдычит про убийство. Он часом не дурак?

– Старина Билл далеко не дурак.

– Тогда, мой милый Уотсон, поезжайте туда, черт вас дери с ним вместе, и вытяните из него все, что он уже знает, а мы – еще нет!

Когда коллеги собрались уходить, к ним подошла дряхлая беззубая старуха и ухватила Уолли под руку.

– Мое почтение, Ваиолет, – галантно приветствовал ее журналист.

– Здорово, Уолли. Как насчет пивка?

Он угостил старую знакомую пивом, но та крепко вцепилась в его рукав и отпускать не собиралась.

– Я тебе такое дело расскажу, Уолли, – закачаешься!

Знаешь, когда на меня находит, моя вторая-то половинка вроде как сама по себе гуляет?

Уолли стоически кивнул.

– Помнишь, она, половиночка моя, видела тот большой-большой пожар? И видит – леди поднимает большущий ножик и ка-ак вонзит его прямо в спину одному!

– Ну да, Ваиолет. Помню.

– Тут нужно соображать, – продолжала старуха, – а то ежели крыша совсем съехала, то ничего и не разберешь.

Прошлой-то ночью моя вторая половиночка танцевала с тем очкариком. Но только мы разговорились, как очки у него хрясь – и разбились и… – Она подняла на Уолли взгляд, ставший вдруг растерянным и жалким. – Стало быть, я его больше и не видела.

– Ладно, Ваиолет, до завтра. – Стентон мягко высвободил руку, и компаньоны наконец покинули заведение.

– Ватсон?

– Да, Холмс?

– У меня появился ключ. Шикарный ключик! – сообщил Уолли. – Причем только что.

Лорд Динтуорт, владелец «Глоб инкуайерер» – шестидесятилетний мужчина с породистым лицом и властной повадкой, решительным шагом вошел в кабинет главного редактора Бриггса и, благосклонно кивнув, принялся разглядывать разложенные на его столе фотографии Агаты Кристи – Агата за письменным столом, Агата у себя в гостиной, Агата на площадке для гольфа.

– Эти – трехлетней давности, – пояснил Бриггс и показал на другие:

– А вон те свежие, на той неделе снимали на литературном банкете.

Динтуорт проглядел несколько статей и внимательно просмотрел макет первой полосы завтрашнего выпуска с передовицей, озаглавленной:

ЗНАМЕНИТАЯ ПИСАТЕЛЬНИЦА:

ПОИСК ПО ВСЕЙ СТРАНЕ.

Ниже приводилась фотография: Тихий пруд и на переднем плане Кенуорд в окружении журналистов. Лорд долго и пристально рассматривал снимок, потом повернулся к редактору:

– Бога ради, кто додумался послать туда Уолли?

– Уолли сам себя туда послал. Новость-то сенсационная, вам не кажется?

Динтуорт сгреб все фотографии Арчи Кристи и швырнул в корзину.

– Полковника не давать!

Бриггс воззрился на него в полнейшем изумлении.

– По-моему, Уолли смог бы кое-что сделать из этого исчезновения или что там оно на самом деле, – проговорил он. – Он прочитал кое-что из ее книг, разжился кое-какой приватной информацией на месте, в Санингдейле, от одного тамошнего газетчика. А теперь влез в семейные дела.

– Я нанимал Уолли за такие деньги вовсе не для этого.

Все, вопрос закрыт.

– Он сделает из этого такую историю! Тираж разойдется, как горячие пирожки!

Мольбы Бриггса прервал треск радиопомех системы внутренней связи, из которых прорезался дикторский голос:

– «Тот факт, что профсоюзы стали орудием в руках социалистов, – сказал Уинстон Черчилль, – привнесло политику в производственный процесс в масштабах, невиданных ни в одной другой стране…» – Диктор продолжал, но глуше, ниже и медленнее, как граммофон, у которого кончается завод:

– «… притом что большинство тред-юнионистов хотели бы быть достойными гражданами своей страны и империи в целом…»

После чего раздался неприличный звук, и лорд Динтуорт свирепо развернулся и пошел прочь из отдела новостей к себе в кабинет. А внутренняя связь наполнила помещение бодрым жестяным звуком английского рожка, заигравшего «Земля надежд и нашей славы». Ошарашенные сотрудники подняли головы над столами, заулыбались.

В кабинете лорда Динтуорта царила допотопная роскошь.

Уолли Стентон сидел за огромным столом. Перед ним лежала передовица, озаглавленная:

ЧЕРЧИЛЛЬ ПОДАЕТ ГОЛОС.

Когда вошел его босс, Уолли как раз сложил ладони коробочкой и выдул в микрофон внутренней связи новое соло на рожке, теперь уже «Я с ума схожу от Гарри».

Клокоча от сдерживаемой ярости, Динтуорт пересек кабинет. Уолли тут же вскочил на ноги и поклонился изысканнейшим манером.

– Эстрадный концерт. Трансляция через Атлантику! По заявкам слушателей!

Владелец газеты уселся в свое кресло.

– Хотелось бы, чтобы ты взял интервью у Генри Форда. Он только что прибыл, и мы могли бы ухватить эксклюзив. И к тебе в колонку на первое место, хорошо?

Уолли ухмыльнулся.

– Брал уже, сто лет назад. Из него не выжмешь и капли сока, из этого сухофрукта!

– Послушай, Уолли, он ведь наш друг и очень высоко ценит британских рабочих…

– Очень мило с его стороны, но у меня готов сюжетик, Гарри, и он тебе понравится, ей-богу!

– Ты эти штучки брось. Какого черта было ехать на этот Тихий пруд или как его там?

Уолли выдержал паузу:

– А известно ли тебе, Гарри, что у Кристи есть любовница? Некий репортер из «Эха Санингдейла» разнюхал, что теперь она в Харрогете.

– Ни слова ни о какой любовнице!

Уолли терпеливо гнул свое:

– Мать полковника уверяет, будто наша писательница потеряла память. А сама Агата Кристи тоже недавно написала в одной своей вещице про потерю памяти, только там эту потерю симулируют. Крепкий тогда у нее получился сюжетец – и этот будет не хуже!

Динтуорт раскрыл настольный ежедневник.

– Звонили из министерства внутренних дел. Причем лицо очень высокого ранга. Это лицо знает семью Кристи и просит меня не упоминать любовницу.

Уолли улыбнулся, как всегда улыбался, чтобы скрыть гнев или отвращение, и заговорил, подражая голосу шефа:

– Правительство объявило нам войну, но если бы мы бы не пошли бы…

– История твоя не стоит выеденного яйца, мальчик мой.

Оставь ее ребятишкам из отдела непроверенных новостей.

Уолли извлек свой блокнот и зачитал:

– «Добровольное исчезновение… может быть обставлено чрезвычайно хитроумно – особенно если, как в нашем случае, мы имеем дело с таким искусным мастером детективных сюжетов, чья изобретательность непрестанно совершенствовалась в процессе выдумывания способов, как сбить читателя со следа…» Прошу заметить – Дороти Сойерс!

– Кто?

– Сойерс. Между прочим, известная писательница.

Работает в детективном жанре – как и миссис Кристи.

Динтуорт раскрыл авторучку и начал подписывать бумаги.

– Пиши про все что хочешь, только не про это.

– Ты сам меня послал на тот банкет, – укоризненно сказал Уолли. – Я видел миссис Кристи. И слышал кое-что. Человек попал в беду – а семейка делает вид, что все превосходно!

– Я не буду этого печатать!

– Теперь уже можно рассказать, что любимое блюдо короля Георга – рисовый пудинг! – полным сарказма голосом выкрикнул Уолли. – Лорд Динтуорт потрясен, но читатели сохраняют спокойствие!

– Забываешься, Уолли! Странно, право же, я всегда считал, что у тебя приличные манеры, – он взглянул на журналиста, – для американца.

Уолли ухмыльнулся:

– Еще как странно. Но для тиража очень полезно!

* * *

Было раннее утро, Агата уже позавтракала в постели и теперь сидела, буквально заваленная газетами. В одной из них было интервью с Арчи, с вынесенной в заголовок цитатой:

«Я страшно обеспокоен, просто не нахожу себе места». Другая газета вышла под шапкой «ПРОПАЛА ПИСАТЕЛЬНИЦА – ВСЯ СТРАНА ИЩЕТ МИССИС КРИСТИ». Ниже приводились три совершенно идентичных ее фотографии, но с разными прическами, и подпись более мелким шрифтом: «Возможные средства маскировки, взятые писательницей на вооружение».

Агата вылезла из постели и подошла к зеркалу с газетой в руке, чтобы сравнить фотографии с оригиналом. И сразу успокоилась, убедившись, что сходство уловить довольно трудно. Ее взгляд упал на рекламу внизу газетной полосы:

«Лицо цвета утренней розы. Как этого добиться», – и она уселась краситься, наложила на лицо бледную пудру и кремового цвета румяна. Потом, набросив пеньюар, села к письменному столу.

Из своего саквояжа Агата извлекла несколько бумажных полосок, перехваченных резинкой. Наверху одной из них вывела заглавными буквами – ПОТЕРЯ ПАМЯТИ – АРЧИ, на другой: УБИЙСТВО – ТОЧКА ЗРЕНИЯ ПОЛИЦИИ; на третьей: ЖЕРТВА.

Помедлив, она положила третью бумажную полоску к первым двум. И, взяв чистый лист бумаги, написала:

Женщина подавилась куском мяса. Глаза ее вылезли из орбит, лицо посинело. Все тело ее содрогалось, а в глотке что-то ритмически скрежетало, страшно сжимаясь и разжимаясь.

Перечитав, она скомкала листок и швырнула в мусорную корзину.

На новом листке она вывела:

7. Уединенное место

2. Необычная смерть

3. Сообщник(и)

4. Отвлекающий маневр

5. Победитель/побежденный

Неожиданный стук в дверь отвлек ее.

– Войдите, – сказала она, засовывая листки и полоски бумаги в саквояж.

Вошедшая горничная по имени Флора принесла чистое белье и с большим удивлением оглядела номер – шляпные коробки, книги, вазу, полную яблок, дорогое платье, брошенное на кресло.

– Похоже, вы к нам надолго, миссис Нил.

– О, я тоже так надеюсь. Флора.

– А ваш багаж нашли?

– Боюсь, пока еще нет.

– Знаете, а у нашего шеф-повара брат живет в Южной Африке!

– Надо же! А вы не принесете мне сегодняшнюю «Таймс»?

– Да, мэм, разумеется.

– Спасибо, Флора.

Агата повернулась спиной к горничной, давая той понять, что она свободна, и открыла взятое в библиотеке «Водолечение в Британии», по ходу чтения делая пометки в купленной накануне тетрадке:

7. Минеральные воды – железистые и щелочно-серные.

Перечитав, добавила:

Резкий вкус и запах – можно незаметно добавить какое-то средство?

2. Ванны: тело всплывает на 34 секунды.

Потом выписала целый абзац из книги:

«Использование гальванического тока для ванн и кресла Шнее. Сила тока постепенно повышается движением регулятора параллельно подсоединенного реостата. Ток выходит из клеммы А, далее по электроду, опущенному в ванночку, проходит сквозь воду и тело пациента, после чего возвращается через клемму Б ниже регулятора реостата и далее в электрическую сеть через клемму подключения В».

Закрыв тетрадку, Агата незаметно сунула в саквояж и ее, потом заперла саквояж, а ключ сунула в сумочку. Выбрав яблоко из вазы на столе, она жадно, чавкая, впилась в него – как другие писатели в разгар творческого процесса смолят сигарету за сигаретой, или гладят кошку, или перебирают четки.

Два часа спустя Агата уже сидела на очередном приеме у миссис Брейтуэйт, в процедурной при физиокабинете номер четыре в Королевских банях. В одном углу помещалась ванна, подсоединенная проводами к центральной приборной панели. Отсюда же тянулись провода к странного вида креслу, стоящему за ширмой.

Как и в кабинете самой миссис Брейтуэйт, ковры и пальмы призваны были уравновесить собой тяжелое впечатление от всего этого жутковатого оборудования. Миссис Брейтуэйт, накрахмаленная и улыбчивая, сказала Агате переодеться в соседней комнате в белую сорочку, набрала в ванну теплой воды и, когда пациентка вернулась, велела ей туда лечь.

– На самом деле, дорогуша моя, вам эти токи вовсе ни к чему. Но раз вы так настаиваете… Теперь лягте на деревянную решетку и опустите руки в воду. Готовы?

– Готова.

Докторша установила регулятор реостата и щелкнула переключателем. Агата почувствовала легкую дрожь – это мышцы едва заметно сокращались через равные промежутки времени, с каждым разом – чуть-чуть сильнее.

– А что, чем сильнее, тем лучше? – поинтересовалась она.

– Вам не надо слишком сильно. Ток активизирует мышцы. Но если перебрать, можно вызвать судороги.

– Но судороги – это же не страшно?

– Всякое бывает, дорогуша, – покачала головой миссис Брейтуэйт. – Может даже сердечко остановиться. С электричеством нужен глаз да глаз, особенно когда пропускаешь его через воду. – Она посмотрела на часы на стене. – Ну все, довольно на сегодня.

Одевшись, Агата отправилась к восьмиугольной стойке регистратуры в вестибюле, чтобы оплатить последующие процедуры. Регистратор спросил ее имя.

– Миссис Нил. Мисс Кроули познакомила меня с врачом, и я хотела бы оплатить вперед все, что мне назначили. – Она протянула регистратору листок назначений, выписанный миссис Брейтуэйт.

Тот принялся листать свой журнал.

– Миссис Тереза Нил, – повторила Агата. – Эн, и, эл, как река. Необычная фамилия, у вас, наверное, таких не было.

Тот глянул в свой список:

– У нас забронированы процедуры для некой мисс Нэнси Нил. – Регистратор самодовольно усмехнулся:

– Тоже как река.

– На какое число? – встрепенулась Агата.

– На четверг, в полдень.

– Надо же! Хотелось бы с ней увидеться – возможно, мы родственники!

Но регистратор уже слушал следующего пациента.

* * *

Всю вторую половину дня Агата обещала провести со своей новой подругой. При встрече Эвелин протянула ей нарядно упакованную коробочку.

– «Оригинальные Фарраха», – сообщила она.

– Оригинальные что?

– Тянучки. Эта лавочка тыщу лет ими торгует.

– Спасибо, – Агата даже смутилась. – Как приятно!

– А теперь наши Пьеро <Речь идет о так называемом «шоу Пьеро», разновидности британского уличного театра. «Пьеро» обычно выступали в английских приморских городках.>. Только придется немножко пройти.

– Я к твоим услугам, – рассмеялась Агата.

– В городишке нет ничего стоящего, кроме тянучек и Пьеро, – обычным своим безапелляционным тоном заявила Эвелин.

– И все-то ты знаешь, Эвелин!

– Хочешь сказать, я слишком самоуверенна? Так многие считают. Когда мне было четырнадцать, мама решила готовить меня к конфирмации. А мамочка у меня, надо сказать, сноб, каких поискать, вот она решила, что англиканская церковь на порядок шикарнее нашей методистской. И отправила меня к одному вздорному старику-священнику. Я его так допекла своими «А почему?» после каждого слова, что служитель божий сорвался. Он сказал: «Подожди еще год, может, Господь явится тебе в более понятном обличий». Он, кстати, так и не явился.

– А на следующий год?

– На следующий год мама придумала новый способ укрепить мои позиции в этом мире. Она послала меня на курсы секретарей. Куда более разумная идея – хоть и обошлась ей недешево, но оно того стоило. – Эвелин глянула на лацкан Агатиного пальто. – Что, несчастная любовь?

Агата вздрогнула.

– Ты все время носишь эту брошь. Желтый тюльпан.

Он символизирует безнадежную любовь.

Агата скосила глаза на лацкан.

– Как забавно, Эвелин. Эта вещь мне досталась от мамы, а ей ее подарил отец. Но мои родители очень любили друг друга!

– Ну и прекрасно, – улыбнулась Эвелин. – И вообще, по-моему, глупо верить в подобную ерунду.

Обе женщины пересекли бульвар Вэлли-Гарденс и подошли к хорошенькой викторианской ротонде – бювету «Родник „Магнезия“. Рядом плотным кольцом столпились прохожие, среди них – влюбленные парочки, дети и несколько стариков, укутавшихся в сто одежек от декабрьского ветра. В центре круга выступали „Харрогетские Пьеро“ – немолодые артисты в поношенных пестрых трико с гофрированными воротниками. У них были ярко размалеванные лица – алые губы, черные брови домиком, белый грим глубоко въелся в морщины, ставшие еще глубже от прилежного старания угодить публике.

– Оох! Кстати о моряках и кораблях! Я такое пережил, такое-такое…. – пронзительным голосом сообщил один из паяцев. Дальше пошло как по-писаному:

– Ой, да что же ты такое пережил?

– Да с корабля сошел, вот чего, а думал, что с ума сойду!

– А чего с ума сходить, когда надо с корабля?

– Чего-чего! Ты знаешь, куда я оттуда сходил? На таможню! Я стою и держу двумя руками мой чемоданчик и чувствую – ну!

– Ну?

– Чувствую, ну, будет дело, сейчас у меня упадут брюки.

– Ну а ты чего?

– Чего-чего! Стою и думаю – будет дело, и не знаю, чего ронять – то ли брюки, то ли чемоданчик.

– И что ты уронил?

– Брюки!

– А чемоданчик?

– А это был не мой чемоданчик! Говорят же тебе человеческим языком: будет дело! В четверг слушанье!

Публика захохотала, Эвелин с Агатой восторженно захлопали.

Все четыре Пьеро поклонились в пояс и поросячьими голосами проверещали:

– Ооой!

– Какая прелесть! – воскликнула Агата. – Прямо как Пьеро на нашем пирсе!

– В Южной Африке?

– Да, – не стала уточнять Агата.

Тут четыре лицедея грянули «Красотки любят моряков», и публика хором подхватила припев. В этот миг по другую сторону от выступающих артистов появилась Нэнси Нил, державшая под руку пожилую женщину, – такая юная и хорошенькая в своей дорогой шубке.

– Что с тобой? – встревожилась Эвелин. – Ты побелела как полотно! – Она посмотрела в ту же сторону, куда не. отрываясь глядела Агата. – Ты знаешь ту девушку?

Агата повернулась и быстро пошла прочь. Подруга бегом едва догнала ее.

– Думаю, она – моя родственница, Эвелин. Очень похожа на мою двоюродную сестру.

– Так разве ты не хочешь… гм… поговорить с ней?

– Нет, не могу. Боюсь ошибиться.

Эвелин недоумевала, что это за причуды и откуда такая резкая смена настроения. Какое-то время они шли молча.

– Мне так стыдно, – виновато пробормотала Агата. – Я получила такое удовольствие! Я не испытывала подобного…

– Тыщу лет! – ухмыльнулась Эвелин, чтобы сбить пафос.

– Как минимум, – улыбнулась Агата.

В отеле они расстались. Агата направилась в телефонную кабинку и, попросив соединить ее с гостиницей «Валенсия», поинтересовалась у тамошнего администратора, давно ли Нэнси Нил в Харрогете, и, сказав, что ничего передавать не надо, положила трубку.

Вечером Агата присоединилась к Эвелин Кроули, гулявшей по зимнему саду отеля – громадному залу-оранжерее под стеклянной крышей, опирающейся на изящные железные колонны. В центре его бил фонтан, а по стенам теснилось множество плетеных из лозы столиков и кресел, вазонов с пальмами и полногрудых кариатид с лампами в руках.

Зимний сад отделяла от бального зала небольшая эстрада, на которой выступал местный оркестр, состоящий из рояля, скрипки, банджо и саксофона. Народу в бальном зале почти не было, но одна парочка все-таки вылезла танцевать: престарелая дама жестоко страдала, ведомая по паркету нескладным, но темпераментным юнцом лет двадцати.

Агата и Эвелин веселились, наблюдая за танцорами из-за своего столика в зимнем саду возле самой эстрады.

– Какой странный парень. Интересно, он-то что тут делает?

– Это Оскар Джонс, – объяснила Эвелин. – Присматривает за своим дядюшкой. – Она показала пальцем. – Вон тот старикан в инвалидном кресле. Владелец фабрики подшипников в Манчестере. Никого родных, кроме племянника. Оскар спит и видит, чтобы дядюшка преставился, а самому ему со всем наследством рвануть в Лондон.

Мечтает поступить в балетную труппу оперной компании Дойли Кэрта <Речь идет об английской оперной компании, основанной импресарио Дойли Кортом (1844—1901), постановщиком комических опер Гилберта и Салливана. Компании принадлежал один из крупнейших лондонских театров – «Савой».>. Бредит Гилбертом и Салливаном <Гилберт Уильям Швенк (1836—1911) – английский драматург-юморист; Салливан Артур Сеймур (1842—1900) – английский композитор, автор музыки к балетам и театральным постановкам. Гилберт и Салливан совместно создали множество комических опер и пользовались в свое время необычайной популярностью.>.

– Амбициозный молодой человек, что и говорить. И долго ему осталось ждать?

– По-моему, он уверен, что место в труппе можно купить, – усмехнулась Эвелин. – Он вообще со странностями.

Вынув из сумочки фляжку, она налила себе в кофе немного бренди. Предложила и Агате, но та отказалась.

– Я не пью не потому, что не пью, – сбивчиво оправдывалась она. – Просто мне вкус не нравится. Ты же не любишь хризантем! – Она достала газету из сумочки и сложила кроссвордом кверху. – Слушай, а тебе-то что нравится, Эвелин, – кроме твоей бабушки и этих Пьеро?

– Мне и бабуся-то не всегда нравится. Не люблю, когда она говорит: «У тебя у самой два глаза» – таким тоном, словно ей еще спасибо скажи, что их не три. Это у нее такой стиль – «А почему это у тебя нет молодого человека?»

– Она права. Так почему же?

– Нет, не права. Он у меня есть. Но вот выйти за него я не могу, да и не думаю, чтобы мне этого особенно хотелось. – Эвелин добавила бренди в кофе. – Он женат, хотя, на мой взгляд, это не главное. Я не люблю, чтобы вторгались… в мой мир, если угодно, и чтобы мной помыкали.

Агата подалась вперед.

– Но ведь в этом как раз весь смысл и ценность брака – что вас отныне всегда двое, вы вместе, и вам от этого хорошо. Конечно, если вы искренне любите друг друга.

– Ты – женщина со средствами, – с горечью проговорила Эвелин. – Ты можешь позволить себе эту самую искреннюю любовь!

Но Агата слушала ее вполуха, погрузившись в собственные переживания.

– Нужно делать то, что тебе по плечу, и не брать на себя непосильного. Если конечно, ты не наделена какой-то сверхчеловеческой волей!

Эвелин подлила себе еще бренди, явно разволновавшись.

– А ты злючка! – вырвалось у нее, и, смутившись, она добавила:

– Боюсь, бренди я все-таки перебрала.

Агата, пряча глаза, уткнулась в кроссворд.

– А это мы проверим. Ну-ка, ребро у корабля?

– Шпангоут, – не задумываясь ответила Эвелин.

– Можешь выпить еще! – Она взглянула на музыкантов, которые в этот момент заиграли Сен-Санса: «Тихо проснется сердце…» – Это был первый романс, который я выучила в консерватории!

– Спой, Тереза!

– Не знаю, вдруг им, – Агата обвела взглядом степенных стариков и старух, – не понравится?

– Давай, не трусь! – подзадоривала Эвелин.

.Агата подошла к пианисту.

– Как вы думаете, мы не могли бы исполнить это вместе?

Пианист, много лет не получавший подобных предложений, вопросительно взглянул на дирижера.

– С удовольствием, – отозвался маэстро.

И, стоя на самом краешке эстрады, Агата запела несильным, но чистым сопрано:

Тихо проснется сердце,

Как цветок на рассвете,

Дыханье зефира ловя.

Ты скажешь мне: «Люблю тебя!» –

Чтобы покинуть…

 

Глава 6

Пашня близ седловины Ньюлендс-Корнер промерзла, комья земли сделались твердыми, как булыжники мостовой, к тому же их утоптали подошвы многих и многих незадачливых репортеров и полисменов, а также их добровольных помощников, вышедших на поиски исчезнувшей писательницы. Шел шестой день со дня исчезновения Кристи, и старший инспектор полиции Кенуорд уже обратился за помощью к гончатникам Гилфорда и Шира. Самому ему было уже тяжеловато рыскать вместе с охотниками в малиновых куртках и их гончими собаками. Псам дали понюхать туфлю пропавшей и еще кое-что из одежды, чтобы навести их на след.

Уолли Стентон наблюдал за охотничьими затеями Кенуорда с нарастающим раздражением. Он прибыл на встречу с Фостером, а Фостера все не было. Уолли вовсе не намерен был слушаться своего принципала, решившего замять историю. Нет, так нет – он продаст ее в другую газету, да хоть к себе в Штаты. Проблема в другом: он до сих пор не продвинулся ни на шаг. Частично его решимость продолжить поиски объяснялась тем, что Джона Фостера выгнали из «Эха Санингдейла». Редактор сказал парню, что вынужден пойти на это, поскольку люди из очень высоких сфер жалуются, что Джон позволил себе «непростительное вмешательство» в дела семьи Кристи. А редактор, человек робкий, возразить не посмел.

Так что Уолли пришлось взять растерянного и удрученного юношу под свое крыло, пообещать ему материальную поддержку и втолковать ему, что не мытьем, так катаньем, а сюжет они отследят, добудут и продадут с выгодой. Сама мысль о творческом союзе с таким мэтром, как Уолли Стентон, вдохновила Джона Фостера на новые усилия.

Старший инспектор Кенуорд успел проинформировать прессу, что из всех невероятных дел, которые ему лично приходилось расследовать, это самое запутанное. Распутать же его, по Кенуорду, возможно только с привлечением полиции соседних трех графств – тогда тело миссис Кристи наверняка будет обнаружено в окрестностях Ньюлендс-Корнер.

Про Кенуорда поговаривали, что тот упрям до идиотизма. Журналистов он уверял, будто миссис Кристи прибыла в Лондон из Санингдейла в три часа утра в воскресенье, а потом поехала обратно.

– У меня есть основания полагать, что в четыре часа утра она проезжала через Шир. – Вдаваться в какие-либо подробности он категорически отказывался.

Тем временем цвет журналистского сообщества на свой страх и риск проверял другие версии.

– Один парень нашел пуховку для пудры и подумал, что она могла принадлежать миссис Кристи, – рассказывал Стентону один из его коллег. – Ну, дал ее ясновидящей, та и говорит – тело лежит в бревенчатой избушке.

– И что оказалось?

– Парень этот – из «Вестминстер газетт» – нашел-таки где-то поблизости бревенчатую избушку. В Ист-Кландоне. Вломился туда. А теперь угадай, что он там нашел?

– Понятия не имею, – вздохнул Стентон.

– Пузырек опиума и открытку, на которой удалось прочесть только полслова – «дейл».

– Черт!

– Ну, как водится, насыпали на пол порошок, а сегодня утром обнаружили на нем следы.

– Следы принадлежали даме-художнице, – продолжил Уолли, – а в пузырьке оказался никакой не опиум. А средство от поноса.

Вместе с кучкой других корреспондентов он направился навстречу Кенуорду, возвращавшемуся назад по мерзлой пашне.

– Что, собаки нашли труп? – желчно поинтересовался старик-журналист, специализирующийся на криминальных, репортажах.

– Нельзя ли поподробнее узнать о письме миссис Кристи капитану Кемпбеллу Кристи?

Уолли пробрался поближе.

– Что за письмо?

– Надо же, и вы чего-то не знаете, мистер Стентон!

Она написала своему деверю, будто отправляется на йоркширские воды.

– Когда оно было отправлено?

– Отправлено из Лондона, – ответил Кенуорд. – Наутро после ее исчезновения.

– А полиция охотится с гончими по Суррею, – осклабился старик-криминалист.

– Я считаю, миссис Кристи отправила письмо из Лондона, но потом вернулась в Санингдейл, – терпеливо объяснял Кенуорд. – Она ведь попросила секретаря отменить встречу в Беверли – а это же в Йоркшире.

– А может, она передумала? – напирал Уолли.

– Полиция отследила все нити, ведущие на север, – ответил старший инспектор. – Проверены все гостиницы на основных водных курортах. Ни в одной она не зарегистрировалась.

– А если она зарегистрировалась под чужим именем? – предположил кто-то из собравшихся.

– Миссис Кристи там нет. – Кенуорд перешел на крик. – Она здесь!

– Получается, Кемпбелл Кристи нарочно подбросил вам ложные сведения, – доверительно начал Уолли, – чтобы сбить вас со следа?

– Были и другие письма, – отрезал полицейский начальник и повернулся к нему спиной.

Кучка продрогших и разочарованных пинкертонов стала потихоньку рассасываться.

– Самая популярная женщина в стране, – пробурчал один из них. – Все это чистой воды реклама и гонка за популярностью!

– Но на нее не похоже, – возразил Уолли с убежденностью, впрочем не подкрепленной никакими фактами.

– Почем вы знаете? – возразил брюзга-криминалист. – Чертов янки!

Уолли в ответ с преувеличенной любезностью приподнял шляпу и пошел прочь.

А с вершины холма уже бежал, спотыкаясь о комья земли, долгожданный Джонни Фостер – тяжело дыша, он подлетел к Уолли, не в силах выговорить ни слова, только размахивая руками, как сигнальщик – флажками.

– Я рас… раско-лол Ке-Кенуорда! – Он замолчал, переводя дух.

– О’кей, успокойся, Джон.

– Письмо…

– Да знаю я про письмо.

– Про письмо Кенуорду?

– Да погоди ты!

– Граммит – ну, работает такая у старшего инспектора, – она проговорилась! Ох, Уолли, чего мне это стоило!

Каких хитростей! Какого мастерства! Пришлось задурить голову старой калоше!

– Кто бы сомневался!

– Сказать, что ты мечтаешь с ней встретиться!

– Господи Иисусе, Джон! Ну так что же она выболтала?

– Было еще одно письмо. Адресованное Кенуорду, отправлено аж в пятницу вечером, а в субботу пришло в участок. А знаешь от кого? От миссис Кристи, черт ее дери!

Сама-то старуха Граммит думает, миссис Кристи кто-то угрожал!

Уолли хлопнул юного коллегу по плечу.

– Отличная работа, старина. Молодчина! – Оптимизма в голосе Уолли в этот момент было несколько больше, чем в его душе. – Тогда понятна версия Кенуорда.

– Что миссис Кристи мертва?

– Нет, что она жива – если письмо подлинное!

Джон захлопал глазами. Уолли улыбнулся.

– Я удвою тебе гонорар, Джон. Так держать!

* * *

Вечером того же дня, часам к одиннадцати, Уолли прибыл в клуб «53» под ручку со своей секретаршей Полли и был тепло встречен управляющим.

– Добрый вечер, мистер Стентон.

– А что, лорд Динтуорт тут? – спросил Стентон, снимая шляпу и шарф.

– Да. За своим столиком.

Этот, отделанный в стиле арт-деко, оранжевый с салатовым зал считался в этом месяце самым престижным клубом Лондона. Уолли провел свою партнершу сквозь толпу вдоль по галерее и вниз, на танцевальный паркет в другом конце зала. Девушки с короткими стрижками, белыми лицами и алыми губами, тоненькие, как комарики, танцевали с щеголеватыми молодыми людьми в моднейших смокингах. Одна из девиц, с длиннющей жемчужной ниткой на шее и по локоть унизанной бриллиантами рукой, одарила Уолли восторженно-отрешенной улыбкой. Тот тихонько поинтересовался у Полли:

– Кокаин? Или она находит, что я чертовски красив?

– Думаю, второе!

Снова поднявшись по лесенке на галерею, они подошли к большому столу лорда Динтуорта.

– Присаживайтесь к нам, – пригласил магнат.

Уолли нашел два свободных стула, втиснул их между лордом и суровой дамой лет пятидесяти и, окинув взглядом стол, заметил:

– Прислуга неподобная, угощенье несъедобное, но слава богу, хотя бы дерут приличные деньги.

Ответом был вежливый смешок.

Динтуорт представил Уолли его суровой соседке слева:

– Уолли Стентон – герцогиня Строук. Лорд Каблингтон. – Имена еще двоих присутствующих за столом – молодых супругов – он произнес не столь отчетливо, как если бы рядом с лицами столь титулованными они не заслуживали особого упоминания.

Газетный магнат сделал знак кельнеру принести напитки и повернулся к лорду Каблингтону:

– Прошу вас, продолжайте! – и наклонился к Полли:

– Джорджи очень переживает отцовскую критику!

Каблингтон, жирный до неприличия молодой человек, продолжал:

– Я так и знал, что, когда приду к нему в клуб, неприятностей не оберешься. Старик эдак на меня глянул поверх супа и фазана, а потом изрек: «Леность – вот истинный враг. Отныне будь любезен каждое утро удостовериться, что твои ноги коснулись пола прежде, чем твой камердинер раздвинул гардины!» И вдруг как рявкнет: «Пей свой кларет и помалкивай!»

Каблингтон затрясся от смеха, как желе, остальные тоже засмеялись.

Уолли налил себе и Полли виски. Герцогиня Строук повернулась к нему:

– Мне так нравится ваша колонка! Она страшно забавная!

Уолли поблагодарил ее. Тут вклинился Динтуорт – А что Генри Форд?

– Он влюбился в Нэнси Нил.

– Да что вы говорите! – изумилась герцогиня, слыхом не слыхавшая, что за Нэнси такая.

– Ага, – продолжал Уолли, – втюрился по уши!

Динтуорт со свирепой улыбкой повернулся к Полли:

– А что, вы тут часто бываете?

– Чего-чего? – Девушка в это время смотрела на танцующих. – Да нет, в первый разик. Хотя вообще-то тут классненько. – Ее выговор, как и ее наряд, полностью изобличил Полли перед собравшимися: нет, она не их круга; поэтому больше с ней не заговаривали.

Герцогиня не отставала от Уолли:

– Англия, наверное, показалась тихим уголком по сравнению с Америкой!

Уолли напустил в лицо идиотической серьезности.

– О нет, мне показалось, что в Англии шума тоже достаточно. Только шум тут другой.

– Я слышала, в Нью-Йорке барышни покупают себе негритянок-горничных, чтобы те их учили танцевать чарльстон.

– Совершенно верно, – кивнул Уолли. – А молодые люди просто на стенку лезут. Залезут и сидят и не желают слезать ни за какие коврижки.

– И правильно делают! – пророкотал молодой Каблингтон.

Молодая чета тем временем пошла танцевать. Джордж Каблингтон тоже пригласил герцогиню.

Уолли повернулся к Динтуорту:

– Слушай, Гарри, это ты устроил, чтобы Джона Фостера выгнали с работы?

– Я тебе уже говорил, Уолли, – снисходительно ответил его шеф, – оставь материал отделу новостей.

–, Я его на сторону продам!

– Ни одна газета про любовницу писать не станет.

– Все зависит от того, хорош ли материал. Раз уж ты завел себе дорогую содержанку, то почему не даешь ей показать товар лицом?

– Угомонись, мой мальчик… Все равно из всей этой истории с Кристи толку не будет. Я тебе гарантирую. Ты просто не знаешь жизни в этой стране.

– Зато как подскочат тиражи, а? Народу понравится!

Динтуорт покачал головой:

– Бесполезно. И вообще, мне сказали, эта Кристи всем уже наскучила. – И он повернулся к Полли, давая понять, что тема исчерпана.

Уолли улыбнулся и, осторожно вытащив гвоздику из петлицы, засунул ее Динтуорту за ухо. Газетный магнат изобразил, что замахивается на Уолли, а тот тихонько поднялся, взял Полли за руку и направился к выходу.

Оба стояли у клуба, и Полли тихонько подпевала мотив, долетавший из дверей.

– Какая грустная песенка, – сказала она, словно и не было никакой размолвки с шефом.

– Зато какая веселая будет жизнь! – отозвался ее спутник и непосредственный начальник. – Если только я добью эту историю!

К ним подлетел портье:

– Вашу машину, сэр?

– Да. И такси. – Уолли повернулся к девушке:

– Полли, я отправлю тебя домой одну. Мне пришлось слишком много выпить, так что ночью от меня все равно толку не будет.

Подъехало такси, и девушка, понимающе улыбнувшись, села и уехала. Уолли знал, что обидел ее. Но его раздражала сейчас и Полли, и все вообще.

Портье подогнал к дверям разбитый Стентонов «моррис» и распахнул дверцу, впуская законного владельца и с явным смятением глядя на машину.

– Тяжелые времена, сэр, – сочувственно произнес он.

Уолли захохотал и, не переставая хохотать, сунул портье на чай, хлопнул дверцей и нажал на газ.

Через час он, петляя, въехал на подъездную аллею в «Стайлз», вышел из машины и позвонил в дверь. Подождав какое-то время, он прижал пальцем кнопку звонка и не отпускал, пока несколько минут спустя в глубине дома не блеснул свет.

Джейн робко приоткрыла дверь, потом, узнав Уолли, открыла ее чуть пошире. Позади нее в пеньюаре стояла Шарлотта Фишер.

– Кто вы такой? – храбро спросила она, когда в холл ввалился незнакомец в смокинге.

– Я Господь, – сообщил Уолли, – и пути мои неисповедимы. Я хотел бы увидеть полковника Кристи.

Мисс Фишер немножко успокоилась: мужчина явно пьян, а следовательно, не слишком опасен.

– Полковник Кристи еще не вернулся, – ответила она с твердостью в голосе. – Разбудить дворецкого – или я сама смогу вам помочь?

Уолли воззрился на нее в горьком недоумении:

– Отчего англичане так любят обижать других англичан?

– Неужели? – спросила мисс Фишер самым что ни на есть участливым голосом.

– И англичанок! Включая собственных жен!

– Иди ложись, Джейн, – сказала Шарлотта Фишер, по-прежнему придерживая входную дверь. – По-моему, вам пора, сэр.

– Могу ли я узнать, с кем имею честь?

– Я секретарь миссис Кристи. А теперь ступайте, сэр, пожалуйста.

Уолли смотрел ей в глаза немигающим и по возможности твердым взглядом.

– С миссис Кристи случилась беда, а семейка скрывает!

– Да кто вы такой? – В голосе Шарлотты послышалась угроза.

– Уолли Стентон, – четко выговорил он. – Обозреватель. Ведущий воскресной колонки в «Глоб инк… инкуайерер».

– Мы прессу не приглашали. И так от вас столько неприятностей. Прошу вас, уходите отсюда.

Уолли замотал головой. Мисс Фишер сменила тактику.

– Миссис Кристи была не вполне здорова. – Она принялась увещевать ночного гостя, словно малое дитя. – У нее недавно мама умерла. В этом все и дело.

– Хотелось бы знать, как вас зовут?

– Шарлотта Фишер. И, если вы немедленно не уйдете, я позову на помощь;

– Мисс Фишер, – обезоруживающе беззащитным тоном произнес Уолли. – Я просто умру, если не выпью чашечку кофе.

– Прошу прощения, но…

– И я тоже прошу прощения и обещаю, что ничем вас, не обижу. Вы меня свалите одним ударом. Но я просто не доеду до Лондона в таком виде, если мне не дадут чашечку кофе. – Он одарил Шарлотту чарующей улыбкой.

Та сдалась:

– Хорошо, я сварю вам кофе, если вы обещаете быстренько выпить его и уйти. А теперь идите за мной, только тихонечко.

Вскоре Уолли уже сидел за отдраенным до белизны деревянным кухонным столом среди белых кафельных стен, пока мисс Фишер подогревала кофейник.

– Вы позволите мне снять смокинг или снова рассердитесь?

Шарлотта, хмыкнув, поджала губы и решительным жестом подала незваному гостю горячую чашку.

– Капля молока тоже не повредила бы, – ухмыльнулся тот. Принеся молоко, она встала над Стентоном и стояла все время, пока тот пил кофе. Журналист дурачился, но на душе у него было горько.

– Есть у меня такое чувство, что вашу хозяйку решили выставить за дверь. Выкинуть из неведомого мне клуба большинством голосов. А вы тоже член этого клуба? – Стентон заметил, что сумел-таки пробить небольшую брешь в обороне противника.

– Никакой это не клуб. Мы все хотим, чтобы она вернулась. Ужасно хотим!

– А это не рекламные фокусы?

– Конечно нет. Миссис Кристи ведь человек очень скромный… очень умный… и тонкий.

– А ее муж?

Никакой реакции не последовало.

– А что можно сказать о Нэнси Нил, которая, кстати, уехала в отпуск в Харрогет? Я полагаю, она – его любовница?

– Не правда! – ответила девушка. – Мисс Нил – просто давний друг нашей семьи. Хотя что взять с обозревателя? Ничтожество! Уходите немедленно, прошу вас.

– Значит, давний друг семьи? – ласково проговорил Уолли. – А я, между прочим, видел миссис Кристи на том банкете. Она ведь любит своего мужа. А муж крутит роман с этой девицей, и ваша хозяйка в отчаянии. Если вообще жива. Все-таки вы, вижу, из того же самого клуба!

Вид у Шарлотты Фишер сделался несчастный.

– Я не должна была оставлять ее в ту пятницу!

– Но возможно, я сумею ее найти.

– Если вы найдете ее, – глухо проговорила девушка, – вы об этом тут же напишете в газете!

– Напишу, – согласился Уолли. – Но вы-то чем занимаетесь? Послушайте, в письме деверю миссис Кристи говорит, что едет на йоркширские воды.

Мисс Фишер покачала головой:

– Она ведь отменила встречу в Беверли.

– А если она выслеживает Нэнси Нил? И поехала в Харрогет? Что тогда? Вы об этом думали?

– В письме полковнику она угрожала сделать что-то ужасное, но что – полковник не говорит. Просто не принимает всерьез.

– В таком случае почему вы не пошли в полицию?

– Ну…

– Потому что думаете, что миссис Кристи сделала что-то… из ряда вон выходящее.

– Не публикуйте этого, заклинаю вас!

Услышав звук подъехавшего автомобиля, и журналист, и его невольная сообщница замолчали.

– Вы можете выйти через заднюю дверь на подъездную аллею, – пролепетала девушка, Уолли тряхнул головой:

– Истый англичанин встречает опасность лицом к лицу, – так-то, мисс Фишер!

Арчи Кристи был более чем удивлен, когда мисс Фишер в пеньюаре вышла в холл в сопровождении мужчины в смокинге.

– Странное вы выбрали время для развлечений, Шарлотта. И в доме почему-то все огни горят.

– Мистер…

– Я работаю на лорда Динтуорта. – Уолли шагнул вперед.

– Вы – Уолли Стентон.

– Он самый.

Арчи смутился:

– Что, Гарри сам вас сюда прислал?

– Нет. Потому что он – на вашей стороне.

Все свое раздражение Арчи сорвал на секретаре:

– Боюсь, мисс Фишер позволяет себе чересчур много.

– Ничуть, – заверил его Уолли.

Шарлотта повернулась и пошла в кухню. Арчи скрестил руки на груди.

– Что заставило вас вторгнуться в мой дом в такое время, мистер Стентон? Чем я могу вам быть полезен?

– Видите ли, полковник, завтра утром выйдет статья, и я просто хотел удостовериться, насколько точно в ней представлена ваша точка зрения.

– А почему среди ночи?

– Чтобы успеть до тиража, полковник.

У Арчи, похоже, немного отлегло от сердца. В конце концов, не так уж все скверно, успокаивал он сам себя, с парнем, похоже, легко договориться, к тому же он от Динтуорта, а тот – человек слова. И он решился и пригласил Уолли в гостиную.

– Я считаю, ваша супруга скрылась добровольно и вполне сознательно, – проникновенно начал Уолли. – Под влиянием стресса, связанного с ее работой, – я правильно понимаю? – Все в его лице прямо-таки располагало к доверию.

И Арчи клюнул:

– Да. Думаю, моя супруга почувствовала, что вдохновение оставило ее.

– Наверняка миссис Кристи говорила, что могла бы организовать свое исчезновение, когда ей заблагорассудится, – кивнул Уолли, – и конечно, в ситуации стресса…

– Вот именно. Можете представить себе мои чувства.

– Полная растерянность!

– Точно. – В лучах обаяния собеседника полковник млел и таял. А кроме того, на журналисте был превосходно сшитый смокинг – тоже очень располагающее обстоятельство. – Между нами, все это мне с самого начала не слишком нравилось, – признался он. – Она перестаралась с этим сочинительством. Довела себя, на мой взгляд, до нервного истощения.

– Теперь самое главное – найти ее и замять историю. – Уолли выдержал паузу. – А вы ее часом по голове не били, старина?

– Что?

– Я слышал, тут была ссора по поводу женщины!

Кристи поднялся.

– Мы с женой не ссорились, – холодно произнес он. – И прессе я уже об этом сообщил.

– Вот и хорошо, – произнес Уолли, выходя на крыльцо и оборачиваясь, но дверь за ним уже захлопнулась.»

Он влез в машину и включил зажигание, и в это время из, кухонной двери выбежала Шарлотта Фишер. Уолли опустил окно, и девушка просунула туда свернутую «Таймс».

– Она сказала мне: если что-то случится, следи за рубрикой частных объявлений. Думаю, мистер Стентон, это может вам помочь. Вдруг что-нибудь можно узнать по номеру почтового ящика?

Уолли взял газету и взглянул на колонку объявлений.

– Я знаю кое-кого в редакции, – сказал он. – Надо попробовать. Вы только скажите мне, где остановилась Нэнси Нил?

– В гостинице «Валенсия». Если вы что-нибудь узнаете, сообщите мне, хорошо?

Настоящая наседка, подумал Уолли. Цыпленка потеряла и волнуется.

– Если это она, я найду ее, – Не обижайте ее!

– Вы славная девушка, – улыбнулся он.

И уехал.

 

Глава 7

В окно лилось утреннее солнце. Агата сидела за письменным столом у себя в номере и ровным голосом читала вслух кусок передовицы из «Пост диспетч»:

– «Мы с женой не ссорились. И у нас никогда не было никаких расхождений во взглядах на наших общих друзей».

Она выпустила газету из рук, переполненная смешанным чувством беспредельного гнева и исступленного торжества. И, схватив листок бумаги, написала:

7. Сносить потери, терпеть свой жребий, как узник в тюрьме, и надеяться, что когда-нибудь вернешься к прежней счастливой жизни?

2. Или действовать?

Она давно привыкла ставить перед собой четко сформулированные альтернативы, и привычка не изменила ей и теперь. Она записала их на листке, как записывала ключевые слова кроссвордов, слова, из которых правильным может быть только единственное.

Она сняла резинку с пачки бумажных полосок. Потом написала на чистых полосках, по слову на каждой: БАССЕЙН;

НАСОСНАЯ; МАСКА; ПЕРЧАТКИ; РЕМЕНЬ; РЕОСТАТ – И присовокупила их к пачке.

В дверь постучали, вошла горничная Флора.

– Я заметила, вы сделали много покупок, мэм. Может, вам помочь распаковаться?

Девушку буквально распирало от любопытства, и Агата ее пожалела.

– Ладно. Можете распаковать мой новый столик.

Флора одним прыжком накинулась на жертву, а потом несколько раз принималась что-то протирать и переставлять без всякой надобности, изображая уборку номера.

– Вы слыхали, что писательница пропала, мэм? – Она подняла с пола газету, отряхнула. – Миссис Кристи.

Агата обернулась и посмотрела на Флору.

– А на том месте, где осталась ее машина, даже провели спиритический сеанс!

Лицо Агаты было непроницаемо.

– Значит, теперь точно найдут.

Позже тем же утром, Флора поделилась соображениями с приятелем, шеф-поваром:

– По-моему, миссис Нил откуда-то сбежала и очень довольна!

Тот понимающе покачал головой:

– Боюсь, она потеряла память. Не знает, где ее багаж – это ж надо!

Но Флору это не убедило.

– А по-моему, ей наплевать на этот багаж, вот и все.

Я думаю, она влюбилась! Помяните мое слово, она тут кого-то дожидается!

– Любопытство кошку сгубило, – заметил повар, неодобрительно звякнув ложкой.

– Занятно все-таки с этой миссис Нил, – не унималась Флора.

Повар, у которого что-то булькало в нескольких кастрюльках на большой плите, переспросил:

– Что занятно?

– Она не носит обручального кольца. А держится как леди.

* * *

А в это время леди без обручального кольца проходила свой третий лечебный сеанс у миссис Брейтуэйт. В своей белой сорочке она сидела в кресле Шнее, погрузив обе ноги в цилиндрические емкости с водой, а обе руки – в аналогичные ванночки, прикрепленные к подлокотникам. Вся эта хитрая конструкция покоилась на стеклянной подставке. Миссис Брейтуэйт включила ток.

– Теперь расслабьтесь, миссис Нил. – Она уселась за столик возле приборной панели. – Ну, вы порозовели, дорогая моя, не сравнить с первым разом. По-моему, пора вам забросить все эти процедуры и отправиться гулять по нашим вересковым пустошам. Вы уже видели аббатство Фонтейн?

Агата покачала головой.

– Посмотрите обязательно. И Хэйуорт. Там жили эти бедняжки Бронте. Мои пожилые пациенты его не любят.

Говорят, что дом приходского священника Бронте мрачный, как склеп.

– Прямо мурашки по спине!

– Именно, именно.

– Но приятные.

– Они ведь все умерли.

– Кто?

– Все эти девочки Бронте, насколько мне известно, ножки промочили, простудились и умерли, глупышки <Речь идет об известных английских писательницах Эмили, Анне и Шарлотте Бронте. В приходе Хэйуорт началась их литературная жизнь, и там же в 1848 году, простудившись на похоронах брата, умирают от скоротечной чахотки сперва Эмили, затем Анна. А в 1855 году гибнет и Шарлотта (от тяжелого токсикоза).>.

– Да, наверное, вы правы. А как работает эта штука?

– Начинаем потихоньку, потом чуть-чуть подвигаем регулятор реостата. Ничего сложного, миссис Нил. Ток подается на металлические пластинки в каждой из этих ванночек с водой.

– А сила тока регулируется с вашей панели?

– Так точно.

Миссис Брейтуэйт достала рукоделье – довязанный почти до половины жилет.

– Вам нравится узор?

– Прелесть! – улыбнулась Агата.

– Это я сыночку вяжу.

– Не сомневаюсь, ему понравится. Послушайте, а ощущение правда очень приятное! Какой теперь ток?

– А вот такой – двигаем рычажок на две трети шкалы.

Этого вполне достаточно.

– А гальваническая ванна регулируется на той же панели?

– Само собой. Вообще все наше оборудование запускается с центрального пульта, а мы только к ним подключаемся через розетку.

– Но в кресле Шнее постоянный ток, а в гальванической ванне – переменный?

– Поэтому у нас тут стоит выпрямитель, а источник тока один. Господи, миссис Нил, да вы скоро сможете делать за меня мою работу!

– А вы сможете тогда связать еще какую-нибудь славную вещичку вашему сыну! – улыбнулась Агата.

– Я так по нему скучаю, – с тоской призналась докторша. – А вы скучаете по вашим родным, миссис Нил?

– Очень.

Миссис Брейтуэйт взглянула на часы.

– Еще две минуточки, хорошо? – Она принялась за свое вязание. – У меня сразу после вас записана другая Нил, некая мисс Нэнси Нил. Такие совпадения, да еще в мертвый сезон – большая редкость. – Поднявшись, она подвинула рычажок, потом повернула выключатель. – Вот и все, теперь одевайтесь и отдыхайте.

* * *

В тот день под кафельными сводами женского отделения турецких бань было занято от силы четыре кушетки – сюда, в отделение для отдыха, посетительницы приходили, чтобы перевести дух после пекла парной и холода бассейна.

Агата и Эвелин лежали на соседних кушетках,» укрытые купальными простынями. Эвелин выспрашивала у подруги все подробности ее путешествия по разным странам, все до малейшей детали вызывало у нее глубочайший интерес.

Агата, однако, старалась по возможности поменьше рассказывать о Южной Африке.

– И ты в них стреляла? – продолжала допрос Эвелин.

– Нет. Для меня увидеть леопарда или слона – это уже было событие. Охотники говорили, меня на сафари лучше не брать. Муж кричит: «Стреляй!», а я: «Не могу!» Такая охота мне даже больше нравилась. Я знала, что не промажу, если нажму на курок. Мама говорила мне – человек способен совершить все, что он в состоянии себе вообразить.

– Кроме убийства.

– Я просто обожала любоваться этими животными в дикой природе. Мне даже снились эти сафари. По-моему, в моем воображении они сделались еще диковиннее, чем в жизни. Ведь это чудо…

Какая-то женщина прошла мимо и остановилась у кушетки в нескольких футах от них; сняла белый купальный балахон, отнесла и повесила его на стенку и наконец легла.

– Ты заметила, что голые женщины всегда ходят на цыпочках? – обратила внимание Агата.

Эвелин захихикала:

– Наверное, чтобы грудь не болталась!

– А я бы вообще не смогла так расхаживать!

– Меня это в принципе мало трогает. – Эвелин приподнялась на локте. – Первым голым телом, какое я видела в своей жизни, была моя бабуся. Было мне лет, наверное, двенадцать, потому что тогда мы как раз перебрались в домик поменьше и нам с бабусей приходилось спать в одной постели. Я помню, как приоткрыла один глаз и подсмотрела, как она переодевается. Под драным корсетом и старой сорочкой оказалось хоть и морщинистое, но все равно статное сухопарое тело.

– Тебе приходилось голодать?

– Мне – нет. Не знаю, как бабусе. Ей пришлось пойти работать с девяти лет.

– Ужас!

Эвелин иронически подняла бровь.

– Ничего особенного. Бабуся моя прямо звереет, когда такое слышит. Ей вообще палец в рот не клади. Когда прошлой весной железнодорожники забастовали, она прямо счастлива была. Пошла на наш вокзальчик и все прямо так им и сказала. А когда они через несколько дней вернулись к работе, она им тоже высказала все, что думала.

– А что, твоя бабушка случайно не коммунистка? – встревожилась Агата.

– Да нет, – рассмеялась Эвелин. – На Рождество, по крайней мере, она тебя не съест. Командирша она, каких поискать, но до большевиков ей далеко.

– Моя бабушка тоже любила командовать. Тоже красивая была, на свой манер. И отчаянно кокетничала со всеми мужчинами. А я так этому и не выучилась.

– Ты слишком бесхитростна, Тереза, – ласково улыбнулась Эвелин. – Ты очень умна, но совершенно лишена хитрости. Когда тебе больно, это сразу заметно, а хуже этого ничего нет.

– Ну ты точно как моя бабушка, – улыбнулась в ответ Агата. – Она говорила: «Никогда не показывай мужчине своих чувств – они этого боятся».

– А ты показывала свои чувства?

Агата отвела глаза.

– Да не в этом дело! Просто бабушка была типичная викторианская леди. И как все ее ровесники, неплохо прожила свою жизнь.

– Или делала вид, что неплохо.

Агата уже не слушала. Она заметила, что в помещение вошла Нэнси Нил, и страшно разволновалась – мигом натянула купальный балахон и намотала на голову тюрбан из полотенца. Все это не укрылось от внимания Эвелин.

– Это та самая твоя родственница?

– Потом объясню, – пробормотала Агата.

– Почему ты с ней не заговоришь?

– Пока не стоит, Эвелин, пока я не вполне уверена.

А то может получиться… неловко.

Она встала и быстро пошла к выходу, потом оделась и направилась к стойке регистратуры. На сей раз там дежурила женщина.

– Ваше имя, мадам?

– Нил, – ответила Агата.

– Мисс Нэнси Нил?

Агата замялась.

– Да. Посмотрите, пожалуйста, во сколько у меня завтра процедуры.

– Сейчас посмотрим. Завтра – в два часа дня. Потом – во вторник в девять, первый сеанс.

– У миссис Брейтуэйт, как обычно?

– Да. В четвертой процедурной.

Уолли Стентон наблюдал за ней, сидя за столиком совсем близко к стойке регистратуры. Даже он не был до конца уверен, что эта дама в элегантном пальто и ярко накрашенными губами – в самом деле Агата Кристи.

Выследить миссис Терезу Нил ему ничего не стоило: благодаря знакомству в редакции «Таймс» выяснилось, что на конверте письма, адресованного в рубрику частных объявлений, был штемпель Харрогета. А из «Харрогет геральд», сообщавшей, кто и когда прибыл на какие воды и в какой гостинице остановился, он узнал, где она живет.

Он тоже снял номер в «Гидропатике», расписавшись в регистрационном журнале: «Джон Бэринг, Нью-Йорк, США».

Администратор, тот самый, что в лучшие свои годы имел счастье кланяться царственным особам, американцев не любил. Он где-то слыхал, будто они скупают Англию на корню, а администраторов и портье развращают неумеренными чаевыми. И где-то читал, что принц Уэльский иногда нарочно изображает американский акцент. За одним американцем в Харрогет хлынут другие, и прощай вся прелесть городка! От таких иностранцев только срама и жди! И вообще, с таким багажом, как у этого мистера Бэринга, джентльмены не путешествуют, а тон его фамильярен и крайне неприличен.

Уолли заглянул в регистрационный журнал:

– К вам какая-то леди аж из Кейптауна приехала!

– Мы международный курорт, – сухо ответил администратор.

– Тащиться из самой Южной Африки ради того, чтобы тут у вас принимать ванны?

– Да, сэр. – Администратор с треском захлопнул журнал.

– Ладно, а что мне теперь делать?

– Простите, сэр?

– Где я могу получить всякие там процедуры?

– В Королевских банях, мистер Бэринг. Вас проводит швейцар. Впрочем, можете заказать карету.

– Да хоть бы и тыкву, – отозвался Уолли. – И распорядитесь насчет багажа.

* * *

В час, когда большинство обитателей «Гидропатика» собирается за чаем, или за картами, или на тихие послеобеденные танцы, Уолли рыскал по всему отелю в поисках таинственной леди из Кейптауна. В конце концов он обнаружил ее в бильярдной, где Оскар Джонс уговорил ее и Эвелин сыграть с ним партию. К смятению Агаты, Оскар привлек к игре еще и некоего Артура Бенсона, очень толстого джентльмена, проявлявшего к миссис Нил недвусмысленный интерес.

Игра была уже в полном разгаре, когда вошел Уолли.

Он уселся рядом с дядюшкой Джонсом, следившим за ходом борьбы из своего инвалидного кресла, и окинул взглядом уютную, обшитую дубом комнату с викторианскими бра, зеленым сукном на столе и держателями для киев на стенах.

– Итак, леди, которую ищет вся страна, предпочла общество толстощекого молодого человека, обутого в сандалии, хорошенькой женщины с северным выговором и средних лет джентльмена с эдвардианскими усиками. Уолли отметил для себя плиссированное шелковое платье, едва доходившее ей до колен, и элегантную прическу, и беззаботную улыбку. Глубоко вздохнув, он закурил сигарету и мысленно стер все, что прежде рисовало ему воображение.

Уж раз он не смог заглянуть в сценарий, можно по крайней мере расслабиться и спокойно посидеть в зрительном зале.

Эвелин искусным ударом кия послала красный шар в среднюю лузу. Агата изобразила в ответ разочарованный стон.

– Чудненько. – Оскар улыбнулся своей искренней, какой-то очумелой улыбкой, поддернул плед на коленях у дядюшки, после чего отступил вместе с Агатой, давая прицелиться Бенсону. Уолли подошел к ним, словно желая лучше видеть игру.

– Теперь сто лет ждать, – пожаловался Оскар. – А знаете, миссис Нил, вы чем-то похожи на ту леди-писательницу, которая исчезла.

Агату, казалось, целиком захватила игра.

– Да-да, миссис Нил, – продолжал Оскар. – Она прелестная женщина. Не читали?

– Мазила, – прокомментировала Агата удар Бенсона и повернулась к Оскару. – Представьте себе, читала.

– И «Убийство Роджера Экройда» читали? – Оскар взмахнул руками. – Вот закручено, а? А вам не кажется, что она немножко смухлевала?

– Да нет, мистер Джонс. Если бы вы читали внимательнее, вы бы поняли, что ошибаетесь. Теперь моя очередь. – Агата взяла свой кий и стала прицеливаться.

В этот момент подошел Бенсон, наклонился над ней, чтобы подправить угол прицела, и замер в этой позе, прижавшись к ней всем телом. От этой развязности Агату сковал панический ужас, она не могла ни продолжать игру, ни выпрямиться и уйти.

Тогда Уолли медленно потянулся за кусочком мела и, встав спиной к столу, вежливо вынул кий из руки Оскара Джонса и стал мелить его кончик, одновременно стараясь рукояткой почувствительнее ткнуть Бенсона. Тот отодвинулся от Агаты и круто повернулся:

– Какого дьявола!

– Дико извиняюсь, – усмехнулся Уолли и протянул кий обратно Оскару. – Так-то получше, – заметил он и уронил мелок.

Нагнувшись за ним, он увидел, что Агата тоже встала на колени, помогая искать, – хитрый маневр, чтобы спрятать смущение. Стоя на четвереньках, Уолли взглянул на нее и улыбнулся:

– Потанцуем?

Она глянула на незнакомца, потом выпрямилась. Уолли стоял рядом. Она оказалась выше его на несколько дюймов.

– Знаете, я подумал хорошенько, – начал он, – наверное, я не должен был вас приглашать.

Она улыбнулась:

– Отчего же? Я настаиваю.

Уолли повернулся к остальным, подняв в руке мелок, словно боевой трофей.

– Прошу прощения, что помешал. Джон Бэринг.

Оскар подошел пожать руку новому знакомому.

– Спасибо за услугу – вы хорошо намелили мой кий!

Уолли повернулся к Бенсону:

– Надеюсь, я не сделал вам больно?

– Еще как сделали. В другой раз будьте, пожалуйста, поаккуратнее.

– Мистер Бенсон, – произнесла Эвелин, – с вашей стороны это не слишком любезно. Насколько я понимаю, своим ударом вы испортили мне всю игру, мистер Бенсон, и вам следует извиниться перед мистером… мистером Бэрингом.

Реплика возымела действие. Бенсон пробурчал какие-то извинения и вышел из комнаты.

Эвелин свистнула и подняла руки.

– Удаление! Здорово сработано, мистер Бэринг! Меня зовут Эвелин Кроули, это – миссис Нил, а это – Оскар Джонс. А это, – она указала на не подающего никаких признаков жизни старика в инвалидной коляске, – возможно, все еще дядюшка мистера Джонса.

Все засмеялись.

– Мне кажется, вы спасли меня – и даже не от смерти, а от еще худшей участи! – произнесла Агата.

– Оно того стоило! – улыбнулся Уолли.

– Вы только что приехали?

Уолли кивнул. Наступила пауза.

– Вы специально приехали сюда из Америки? – спросила Агата.

– Не совсем. Мой бизнес связан с текстильной промышленностью, так что раз в год приходится сюда наведываться. Хотя на этот раз я приехал… – он серьезно посмотрел на собравшихся, – чтобы завязать.

Пытаясь загладить то, что ей показалось неловкой откровенностью, Агата небрежно заметила:

– А Эвелин тоже работает в текстильной промышленности, в Бредфорде.

– Неужели? А сами вы откуда, миссис Нил?

– Из Южной Африки.

– О! Кейптаун! Один из моих любимейших городов – Да, – произнесла Агата тоном, исключающим всякие вопросы.

Его это ничуть не обескуражило.

– Знаете, я только что приехал, я тут один и немножко растерялся. Можно мне сегодня поужинать вместе с вами и вашими друзьями?

* * *

Уолли сидел между Агатой и Эвелин в почти пустом зале ресторана. Оскар Джонс развивал за столом нескончаемый анализ «Пейшенс», своей любимой оперы Гилберта и Салливана, так что Уолли не мог вставить ни слова. Он лишь разглядывал Агату, так внимательно, как только мог. На ней было бархатное вечернее платье, оставлявшее открытыми ее красивые плечи, и нитка жемчуга.

Он пытался понять, не свидетельствует ли эта удивительная смена облика и явно хорошее настроение о каком-то психическом сдвиге или даже о полной потере памяти.

К тому же – как и где она раздобыла денег на такие дорогие наряды? Полковник Кристи сказал полиции, что с их семейного счета не было снято ни пенни после исчезновения его жены, а из дома, по его словам, она взяла от силы фунтов пять.

Только когда пробудился дядюшка Джонс и принялся молотить кулаками по подлокотникам своего кресла, сокрушаясь, что проспал суп, Уолли смог наконец привлечь внимание Агаты.

– Вы тут надолго?

– Думаю, пока весь курс не пройду.

Он кивнул.

– А каким именно текстилем вы занимаетесь, мистер Бэринг?

Он широко улыбнулся.

– Очень любезно с вашей стороны поинтересоваться моим бизнесом, но я не хочу злоупотреблять любезностью и докучать вам скучным отчетом. В душе я скорее писатель, чем бизнесмен. Уровень у меня, правда, любительский.

– Писатель? – заинтересовалась Агата. – А что вы пишете?

– Беллетристику. Это куда порядочнее, чем описывать реальные факты.

Агата горячо закивала:

– И можно делать со своими героями все что заблагорассудится.

– А что за беллетристика, мистер Бэринг? – спросила Эвелин.

– В основном рассказы.

– Вы что-нибудь опубликовали? – не унималась Агата.

– Парочку опубликовал, в местных журналах. Может, удастся и тут что-нибудь сочинить. Вот и ваши друзья могут помочь. Смотрите, что я нашел сегодня в «Таймс», в подборке частных объявлений. Вы послушайте только: «Этель, вернись домой. На этот раз как хозяйка. Инцидент с лампой забыт». – Он обратил внимание, как внимательно слушает Агата. – По-моему, это готовый рассказ.

– Одинокая женщина? – предположила Эвелин.

Агата принялась барабанить по столу кончиками пальцев.

– Может, старый холостяк влюбился в служанку? А может, экстравагантные супруги? Люблю головоломки.

– И криминальные тоже? Как насчет расследования убийств? – спросил Уолли.

– Бывает любопытно, – ответила она, – только когда дает работу уму – крови и ужасов я не выношу. А все хорошие детективы, по-моему, именно увлекательные, а не страшные.

– Знаете, я с вами совершенно согласен.

– А сами попробуйте, – продолжала Агата. – Это та; кое удовольствие!

:. – Конечно, но прочтешь объявление вроде этого – и хочется узнать правду, а правда, несомненно, чуднее и страннее всяких придуманных рассказов, уж извините за банальность.

– Во всяком случае, – перебила его Эвелин, – это объявление поувлекательнее твоего, Тереза!

– Конечно, – ответила Агата и сразу как-то сникла.

– Миссис Нил ищет родственников и давала объявление в «Таймс», – объяснила Эвелин.

– Ну и как, нашли? – спросил Уолли.

– Нет еще.

За столом повисло молчание, и стало слышно, как дядюшка Джонс обсасывает с ложечки остатки пудинга.

– Вы позволите мне угостить вас всех кофе? – спросил Уолли.

– Э-э, – отозвался дядюшка Джонс, – тут кофе не дают. Хотят, чтобы мы двигались, переходили туда-сюда.

– Тогда, может быть, перейдем куда полагается?

– Прошу простить меня, но с вашего позволения, – сказала Агата, – я бы пошла спать.

– Но вы обещали мне танец!

– Я вообще-то не танцую.

– Но я-то танцую, – улыбнулся он.

– И я тоже, – отозвалась Эвелин. – И Оскар. Он вообще хочет стать профессиональным танцором.

Оскар скромно кивнул.

– Только через мой труп, – проскрипел дядюшка.

Уолли встал.

– В таком случае, миссис Нил, давайте вместе с мистером Джонсом посмотрим их выступление.

Вся компания перебралась в бальный зал и устроилась за столиком. Две пожилые пары танцевали медленный фокстрот под аккомпанемент оркестра Гарри Кодда. Когда заиграли танго, Оскар пригласил Эвелин. Миг – и он уже швырял, и подхватывал, и гнул во все стороны свою партнершу, представляя свою собственную, неканоническую версию этого танца.

– Выпендривается молокосос, – проворчал дядюшка.

– Чепуха. – Агата погладила руку старика. – Он у вас очень стильно танцует.

– Ему только этого и надо – попеть да поплясать. Ясное дело, это у него от матери. Брату незачем было жениться на девчонке с такими наклонностями. Дела свои забросил, денежки промотал – а все из-за нее, из-за этой женщины. Пристрастился к бутылке и – привет, оставил мне наследничка! – Дядюшка поднял руку, указывая на племянника, и выдержал драматическую паузу. – Оставил мне этого увальня!

– Оскар никакой не увалень, – сказала Агата, поглядывая на Уолли.

– Оскар – это Оскар, – поддержал ее Уолли.

– Точно.

– Вести себя не умеет, бальный этикет не про него писан, – разошелся дядюшка. – Кто будет следить за порядком, когда меня не станет?

Агата залезла в сумочку Эвелин, достала оттуда фляжку с бренди, тайком накапала немножко дядюшке в кофе и предложила Уолли.

– Миссис Нил, – ответил тот, – вы самый очаровательный воришка из всех, какие мне встречались. Я ведь приехал сюда завязывать, а вы угощаете меня бренди!

– Простите меня ради бога! – спохватилась она. – Как я могла забыть!

– На самом деле я не пьяница, не думайте, ничего такого. Просто у меня был очень тяжелый период в жизни, и я немного пристрастился к этому делу.

– Я вам очень сочувствую.

– Меня бросила невеста. – Он покачал головой. – Боюсь, мы, американцы, надоедливая публика – всем и каждому выкладываем все свои проблемы.

– Вы совсем не надоедливый. – Она подалась вперед. – А вы так и не смогли ее вернуть?

– – Боюсь, что нет. Боюсь, она меня не любит. – Он помолчал. – Вот вы бы остались с кем-то, кого не любите?

– Это по обстоятельствам.

– Тогда смею предположить, что вы очень и очень любимы.

– Мой муж недавно умер.

– Примите мои искренние соболезнования.

Агата, теребя концы своей шали, повернулась к дядюшке Джонсу, чтобы сменить тему.

– Уснул, чего и следовало ожидать. А вы могли бы себе представить Оскара, соблюдающего бальный этикет? Нет, вы только посмотрите на них!

Оскар уговорил Гарри Кодда и оркестр попробовать сыграть чарльстон. Теперь юный Джонс царил на танцевальной площадке. Его ноги скользили, выворачиваясь то внутрь, то наружу, как резиновые, в бешеном упоении. А рядом вспыхивали и гасли, словно спички, точеные ножки Эвелин.

– Пойдемте, надо утереть им нос!

– Не могу, мистер Бэринг. Я не умею.

– Ничего, зато я умею. А вы только слушайтесь меня.

Он взял ее за руку и повел танцевать.

– Я так и не выучилась танцевать как следует. – Она пыталась перекричать рев оркестра. – Никогда не знала, о чем говорить с партнером.

– А со мной и незачем говорить, – выкрикнул он в ответ. – Надо беречь дыхание.

– У меня ноги не правильные, – продолжала она. – По-моему, слишком длинные.

– У вас очень красивые ноги.

– И плохо гнутся.

Он и сам заметил, что по мере того, как темп музыки убыстрялся, Агате становилось все труднее попадать в такт, и веселое выражение ее лица сделалось каким-то исступленным. Ему показалось, что она, осознанно или нет, на мгновение сбросила маску. Он уже видел этот затравленный взгляд на литературном банкете. А вот теперь она у него в руках, в буквальном смысле: теперь он ведет ее в чарльстоне.

Неожиданное удовольствие от общения с новым знакомым вдруг напомнило Агате о прошедшем счастье – и об Арчи. От той прежней, нестерпимой боли она сумела спрятаться в чужую, ненастоящую жизнь – но упоительная радость сегодняшнего вечера вмиг опрокинула всю эту шаткую конструкцию, возведенную над бездной отчаяния. На одно мгновение она неосмотрительно позабыла свою привычную муку, и теперь понимала, что это предательство, и ждала расплаты.

Чем больше она старалась не отставать от партнера, тем больше ее тело сопротивлялось. Джон Бэринг превратился в Арчи Кристи, Арчи в военной форме, расхаживающий вокруг нее, как дрессировщик, командующий, как ей ходить, как смотреть, чтобы не выглядеть посмешищем. Зал завертелся и стал расплываться перед глазами, теперь единственным, что видела Агата, была демоническая улыбка мужа и его рука, отбивающая такт. Потом в глазах потемнело, и она упала без чувств.

Придя в себя, она увидела, что лежит на полу опустевшего бального зала, Эвелин поддерживает ее голову, а Уолли Стентон подносит рюмку бренди к ее губам. Вид у нее был смущенный и испуганный.

– Ты потеряла сознание, – сказала Эвелин. – Выпей.

Агата обвела взглядом зал, Оскара Джонса, вытаращившего на нее глаза, умолкших музыкантов и уставившуюся на нее престарелую публику.

– Мне так неловко, – обратилась она к Уолли, – видите, как со мной опасно танцевать.

– Зато очень приятно, – улыбнулся он.

Уолли и Эвелин усадили ее в кресло, покуда Оскар ходил по залу кругами нога за ногу, словно бульдозер, расчищающий дорогу.

– Надеюсь, Харрогет вылечит вас от чарльстона, – произнес он наконец.

– Харрогет слыхом не слыхивал о чарльстоне до сегодняшнего дня, – отрезал Уолли. Он поднял рюмку с бренди. – Продолжайте в том же духе, миссис Нил. Пейте до дна – или не видать вам следующего танца.

Наконец у Агаты хватило сил подняться на ноги, и Эвелин проводила ее в номер.

Уолли медленно брел по зимнему саду, покуривая сигарету. Значит, предчувствие его не обмануло. Как там выразилась помешанная старуха в пабе? «Тут очки у него хрясь – и разбились, стало быть, я его больше не видела». Вот что сказала старая Вайолет. Ее «второй половиночке» привиделся некто, с кем она танцевала. Как и Вайолет, Агата сочинила себе выдуманную жизнь, чтобы справиться с реальной болью. И как Вайолет, не до конца поверила в собственную выдумку. Нищую беззубую побирушку и прославленную леди-писательницу заморочила общая для обеих лютая неуверенность в себе.

Уолли набрал домашний номер своей секретарши, не постеснявшись поднять девушку среди ночи.

– Полли, я нашел ее. Нужна твоя помощь.

– Где ты?

– В Харрогете. Найди хорошего психиатра и выведай у него побольше про поведение больных с амнезией, то бишь с потерей памяти. Мне необходимо знать, с какой стати миссис Кристи взяла себе фамилию любовницы.

– А твоя колонка, Уолли?

– Сама напишешь.

– Я не смогу!

– Сможешь. У меня на столе найдешь кучу материала.

Сляпай все вместе. Принц Уэльский учится танцевать чарльстон в «Cafe de Paris». Потом возьми ту историю ну помнишь, – как американцы вперлись в чужие охотничьи угодья. Озаглавь «Новые вандалы». И туда же запихни, как они скупают замки и прячут под штукатурку старинную каменную кладку. Публику хлебом не корми – дай позлословить. А начни с моего интервью с Гербертом Уэллсом.

– Ты уже его использовал.

– Не все. Посмотри в моих записях.

– А как насчет фотографии леди Нелли Мельбы <Имеется в виду знаменитая австралийская певица-сопрано (наст. имя – Хелен Портер Митчелл; 1861—1931); была награждена Орденом Британской империи и соответственно получила титул Кавалерственной Дамы – «дейм».>? От нее все точно будут в восторге!

– Полли, я теперь Джон Бэринг. До утра постарайся выяснить насчет амнезии и позвони в Харрогет, телефон четыре ноль пять. А пока помалкивай и думай. И звони.

Я тебя целую.

* * *

Эвелин уложила Агату в постель, заказала чашку бульона в номер и теперь кормила подругу с ложечки.

– Не представляю даже, почему я упала в обморок!

– Тереза, а ты давно овдовела?

Агата молчала.

– Полгода назад, – наконец проговорила она.

– Знаешь, по-моему, ты перестаралась, пытаясь заглушить свое горе. Так случается с чувствительными, тонкими людьми. Не думай, пожалуйста, что я лезу тебе в душу, – но ты, право слово, очень необычный человек.

Агата покачала головой.

– Самый обыкновенный.

– Может быть, в тебе есть и то, и другое. Ты явно очень умна, любопытна и привлекательна. И с кучей разных других достоинств. Такая несправедливость, что тебе счастья не досталось.

–, – Беда в том, – ответила Агата, – что я всегда его ждала.

Эвелин улыбнулась:

– А я так не ждала его никогда.

– Посиди со мной еще минутку.

Эвелин поставила на стол пустую бульонную чашку.

– Надо наконец расставить точки над «и», – решительным тоном произнесла Агата. – Ты мне поможешь, Эвелин?

– Ну конечно.

– Завтра я поеду в Лидс – разбираться насчет моего багажа. Да, я выяснила, что фамилия той женщины, похожей на мою двоюродную сестру, тоже Нил. Той, которую я показала тебе в банях. Мне регистраторша сказала. Ну не удивительно? А зовут ее вроде бы Нэнси.

– А ты не пыталась с ней поговорить?

– Нет. Понимаешь… Вдруг окажется, что… она мне никакая не сестра.

– Но попытка не пытка – уверена, что она не обидится, если ты просто подойдешь и спросишь.

Агата долго молчала.

– Эвелин, у нее на завтра на два часа дня назначены процедуры. Ты ведь все равно там будешь – может, ты могла бы… как-нибудь закинуть удочку, а? Хотя бы выяснить, не из Рикмензуорта ли она.

– Если ты меня об этом просишь.

– Еще как!

– Тогда конечно!

Эвелин увидела, с каким облегчением вздохнула ее подруга и почти сразу же уснула.

А Эвелин взяла с тумбочки книгу о водолечении и задумчиво пролистала. Оттуда выпал клочок бумаги, заложенный между страниц. Она подняла его. Терезиным почерком на нем было торопливо набросано:

Вся жизнь мою

Мне снится и снится сон:

Я теряю тебя

И будто бы это не сон, –

Я закрою глаза и проснусь.

Теперь я одна –

Но мой сон меня не оставил.

Эвелин вложила стихи обратно в книгу и тихонько вышла из номера.

 

Глава 8

Уолли Стентон сидел в маленьком фойе гостиницы «Валенсия». Было семь часов промозглого утра, и он никак не мог решить, не то ему тут же отправить в печать все, что он узнал, не то, наоборот, молчать как рыба, пока не удастся узнать побольше. Уолли отдавал себе отчет, что самого его подвигли на это расследование весьма противоречивые соображения. В какой-то степени это был честолюбивый азарт, хотелось первым раздобыть информацию и выдать сюжет ради разнообразия «прямо и честно» – как его когда-то учили. Отчасти его привлекала соблазнительная возможность расквитаться и с Динтуортом, и с Арчи Кристи, и со всей этой сплоченной и заносчивой камарильей, словом, с людьми власти, из-за которых когда-то его родителям, обнищавшим рабочим, пришлось уехать за океан.

Вернувшись в Англию, Уолли обнаружил, что Динтуорт и компания уже не только контролируют экономику, но и влияют на политическую жизнь. Система, сломившая его родителей, теперь показала зубы ему самому.

Размышления Уолли были прерваны администратором отеля «Валенсия», пихнувшего его локтем:

– Это она, сэр.

Уолли увидел, как смазливая темноволосая девица в сопровождении какой-то старушки проходит через вестибюль, направляясь к выходу. Щедро наградив администратора, он последовал за Нэнси Нил. Швейцар вызвал такси и велел таксисту доставить обеих леди в Королевский бювет.

Уолли двинулся туда же.

В этот утренний час улицы, прилегавшие к Королевскому бювету, обычно перекрывались для удобства утренних посетителей, приходивших принять пинту-другую серной воды и совершить полагающийся вслед за этим моцион. Поэтому Уолли не смог подъехать к бювету на такси, а к тому времени, как он добрался туда пешком, Нэнси Нил уже не было видно. Он собрался было войти внутрь здания, когда заметил стоящую чуть в стороне Агату. Она опустила на лицо поля шляпки-»колокола» и подняла воротник шубки.

– Доброе утро, миссис Нил. Надеюсь, вам получше.

– Спасибо, мне гораздо лучше.

– Ну вы и закутались сегодня! Я и узнал-то вас только по вашим ножкам. А то бы прошел мимо, честное слово.

Но я помню ножки всех, с кем танцевал хотя бы раз.

Она едва улыбнулась. Он заметил, как ее взгляд то и дело беспокойно устремляется ко входу в бювет.

– Миссис Нил, не угодно ли разделить со мной утреннюю дозу этой отравы?

– Думаю, сегодня я воздержусь от воды.

– Очень полезно для зрения!

Она покачала головой.

– Смелее, я вижу, у вас духу не хватает зайти в сие смрадное заведение! – задирал ее Уолли.

– Я правда не выношу ее вкуса!

– Знаете, – сказал Уолли, – я дал слово своему врачу, что буду принимать эту гадость, и мне нужна ваша поддержка. Иначе мне одна дорога – назад к фляжке мисс Кроули.

Он бережно взял ее под руку, и они вошли в обширный зал, в котором пол покато спускался к подземному источнику. Его спутница не на шутку разволновалась.

Шагах в пятидесяти от них, попивая воду из чашечек, стояла Нэнси Нил со своей престарелой тетушкой. Уолли видел, что Агата не может оторвать от них глаз. Купив у входа путеводитель, он стал читать вслух:

– «Постройка свода относится к ранневикторианскому периоду. Подойдем поближе. В тысяча пятьсот семидесятом году некий человек по имени Уильям Слингзби обнаружил здесь сернистые воды…»

– Вы не возражаете, если мы тут немножко посидим? – перебила его Агата. – У меня какая-то слабость после вчерашнего.

– Конечно, давайте присядем. Знаете, как называют Харрогет? «Смердящие воды». Прошлым летом за одно утро к этому вонючему пойлу приложилось около пятнадцати тысяч простофиль. Что вас еще интересует?

Агата во все глаза глядела на Нэнси Нил.

– Давайте, смелее.

Его спутница окаменела.

– А вот посмотрите на барышню в темно-синем пальто.

Видите – она улыбается, миссис Нил? Значит, вода не очень-то и гадкая!

– Эта девушка… она правда красивая?

– Красивая? Не сказал бы. Довольно стандартная внешность. Невыразительная. С моей стороны это, конечно, нахальство, но я все-таки скажу: вот вы по-настоящему красивы, а она – так, посмотрел и забыл.

– А по-моему, она очень привлекательна!

– О’кей, миссис Нил. Я вам докажу, что вы ошибаетесь. Если мы подойдем и послушаем…

Агата взглянула на свои часики.

– Вы простите меня, но мне пора. – Она вскочила и чуть не бегом ринулась к выходу.

Уолли пошел за ней. Он видел, как она свернула на Кресчент-роуд, и последовал туда же. Ему приходилось почти бежать, чтобы не отстать. На полпути к Кингз-роуд она зашла в скобяную лавку. В ее действиях просматривалась некая цель, и Уолли решил не мешать. Он остался ждать снаружи лавки, глядя внутрь сквозь выступающую фонарем витрину. Агата подала продавцу листок бумаги и что-то ему сказала, покуда тот внимательно рассматривал листок. Потом он взял кусок проволоки, отвертку и реостат и принялся что-то соединять, все время сверяясь с листком. Потом завернул все это в бумагу и подал Агате, она расплатилась и вышла.

Уолли подстерег ее у входа.

– Миссис Нил, а я вас потерял!

– И я вас, мистер Бэринг, – холодно ответила она.

Он отметил эту натянутость – похоже, она совсем не рада снова с ним увидеться.

– Я дико извиняюсь, но я правда следил за вами. Я не следил за такими женщинами с тех пор, как… Глупо, конечно.

– Конечно, – отозвалась она. – Наверное, все оттого, что Харрогет – скучнейшее место, мистер Бэринг.

– Вы полагаете?

– Уверена, что Эвелин Кроули с удовольствием составила бы вам компанию. Она такая общительная! А я – нет.

– Разрешите не согласиться. Дело не только в том, что вы очаровательны. – Уолли шел с Агатой рядом, стараясь не отставать. – Но и в том, что с вами интересно. Есть что-то интригующее – взять и с ходу подружиться с незнакомым человеком.

– Боюсь, мне так не кажется.

Крыть было нечем. Приподняв шляпу, Уолли широко улыбнулся:

– В таком случае всего вам хорошего – придется оставить вас в покое.

Он развернулся и пошел прочь и, дойдя до телефонной кабинке, набрал номер «Глоб инкуайерер» и, дождавшись соединения, позвал к телефону Полли.

– Ну, что узнала?

– Ты еще в Харро…?

– Да, только не надо его называть, могут подслушать.

Что ты узнала, Полли?

– Я поговорила с двумя врачами, сказала, что моя подруга страдает амнезией и называет себя чужим именем. Оба дали один и тот же ответ – что в случае настоящей амнезии человек слишком боится забыть свое собственное имя, чтобы еще брать чужое.

Уолли тихонько присвистнул.

– Может быть, все очень просто: она сама хочет быть этой любовницей.

– Возможно, – согласился Уолли.

Наступила пауза.

– Уолли, ты меня слышишь?

– Слышу.

– Я сочинила за тебя статью для колонки. Сказала им, что ты болен и надиктовал мне из постели…

– Ты ангел, Полли. Знаешь, со мной когда-то случилась точно такая штука. Я был начинающим корреспондентом «Денвер пост». Один из наших маститых куда-то подевался, и я написал материал вместо него. Знаешь, чем дело кончилось? Они взяли меня на его место, а его уволили, как только он обнаружился!

Полли засмеялась.

– Но материалы-то были твои. Я только орфографию поправила. Кстати, тебе названивает какая-то дама. Судя по голосу, нервничает. Имени своего не говорит, просит спросить, нашел ли ты объявление.

– Угу. Когда снова позвонит, скажи ей, чтобы не волновалась. А Бриггсу передай, что ни в какой я не в постели, а здоров как бык и нашел миссис Кристи, но скажи, что не знаешь, где я. Скажи ему, чтобы потолковал с Динтуортом. Я хочу заручиться обещанием, что меня напечатают. Иначе…

– Иначе что?

– Даже не знаю. Я пока не понял, рехнулась она или нет, но похоже, она что-то задумала.

* * *

Со времени исчезновения жены прошла неделя, и Арчибальд Кристи уже выказывал признаки крайнего раздражения. Происшествие крепко било по его самолюбию.

В этой скандальной ситуации он не знал, как себя вести, и двусмысленность собственного положения обескураживала его. При всем том он отчаянно боялся огласки своих отношений с Нэнси и уже засомневался в собственной версии исчезновения Агаты. Нэнси Нил и предстоящее счастье с ней казались далекими, почти недостижимыми. Ранним вечером в субботу он мерил шагами спальню, покуда Шарлотта Фишер рылась в шкафу.

– У Агаты никогда не было зеленого платья, – процедил он.

– Но та женщина в Кенсингтоне, говорят, была очень похожа на нее, – объясняла мисс Фишер. – И я обещала, что мы все тщательно просмотрим и удостоверимся, что ничего не пропало.

– Что за женщина в Кенсингтоне, Шарлотта? По всей стране тысячи женщин кинулись наряжаться, как моя жена, – одна в Торки, несколько десятков в Лондоне и половина всего этого паршивого Санингдейла. – Он шагал из угла в угол и хмурил брови. – Уже никаких сил нет.

Шарлотта Фишер достала платье из шкафа и, предъявив Арчи, невозмутимо произнесла:

– Вот зеленое.

Арчи рухнул в кресло.

– Такой позор! Знаете, если бы не этот публичный скандал… Она должна понимать, что это не для меня.

– Она боялась публики еще больше, чем вы.

– Боялась! Что вы хотите этим сказать? Вы так говорите, словно она умерла! А сами прекрасно знаете, что это не так!

– Как я могу это знать, полковник? – Полные щеки Шарлотты пылали от гнева. – Если вы довели человека, то кто знает, на что он может решиться?

* * *

Агата прошла низким коридором мимо нескольких физиотерапевтических кабинетов. Открыв дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и увидев, что за ней никого нет, вошла и оказалась в раздевалке для персонала: на крючках висело несколько белых халатов. Тут же имелись раковины, зеркала, шезлонг и пара кресел. К стене был прикреплен большой лист – расписание процедур на месяц. Агата тщательнейшим образом изучила расписание, запомнила она и указанный там же домашний телефон миссис Брейтуэйт. Ведя пальцем по списку больных, она нашла процедуры, назначенные ей и Нэнси Нил. Был мертвый сезон, в расписании оставалось много окон, и Агата отметила для себя, какие кабинеты окажутся свободны сегодня после обеда.

Тут открылась дверь, и вошла женщина в белом халате.

Агата смущенно отступила в сторону.

– Боюсь, я не туда попала.

– Да, мэм, это комната персонала. Я могу вам помочь?

Агата извинилась и, выйдя, пошла обратно по коридору к кабинету номер три. Глянула на часы, удостоверилась, что никто ее не видел, и дальше спокойно вошла через дверь для посетителей.

Она внимательно осмотрела кабинет. Оборудование тут почти в точности повторяло то, что она видела в кабинете миссис Брейтуэйт, и точно так же все провода сходились к общей панели управления на стене. Она снова взглянула на часы и удостоверилась, что смежные с кабинетом раздевалка и процедурная тоже пусты. Потом открыла принесенный с собой саквояж и принялась за работу: сверяясь со схемой, отвинтила реостат, отсоединила провода и подключила их наоборот, потом включила ток, подвинула регулятор и проверила показания на шкале амперметра. После этого она сделала все как было, убрала остатки проволоки и отвертку в саквояж и вышла.

Войдя в кабинет номер четыре, тоже пустой – Агата проверила и две примыкающие комнаты, – она положила на стол миссис Брейтуэйт записку печатными буквами:

МИСС НИЛ ПРОСИЛА ОТМЕНИТЬ ПРОЦЕДУРЫ НА 14.00.

Уолли пока везло. Он сразу заметил Нэнси Нил, она сидела в плетеном креслице в обширном вестибюле Королевских бань. Рядом за тем же столиком сидела старушка с микрофоном слухового аппарата в одной руке и тростью в другой. За соседними столиками тоже собрались в основном старики, а в углу пианист негромко наигрывал «Когда б эти губы могли говорить». Уолли напевал эту песенку себе под нос, проходя через вестибюль и немилосердно хромая. Приблизившись к столику Нэнси Нил, он отчаянно сморщился и оперся о спинку незанятого кресла.

– Можно я минуточку тут посижу?

– Конечно можно, – кивнула Нэнси.

– Нога, знаете ли. Ноют старые раны.

Нэнси ответила вежливой, участливой улыбкой.

– Добрый день, – обратился он к старушке, но ответа не последовало.

– Она глухая, – шепнула Нэнси. – Возможно, и немая тоже.

– Так вот почему он играет «Когда б эти губы могли говорить»!

Нэнси засмеялась.

– Я надеюсь, вам тут вылечат ногу.

Девушка держалась сдержанно-любезно, без намека на игривость. Уолли заметил темные круги у нее под глазами и подумал, что, должно быть, она уже слишком долго, затаив дыхание, ждет ответа на главный вопрос своей жизни. Кожа ее посерела, глаза потухли.

– Вы часто бываете в Харрогете? – спросил он.

– Нет, – ответила она. – Я тут в первый раз. – Ей явно не хотелось продолжать разговор.

Помолчав какое-то время, Уолли наклонился и серьезно произнес:

– Я знаю, в вашей стране не принято выражать свои чувства, но я американец и хотел бы сказать вам то, что думаю.

– Да?

– Вы очень хорошенькая. Я хотел бы тут же добавить, что очень люблю свою жену, так что флиртовать с вами не имею возможности.

Нэнси явно смутилась.

– Вы специально приехали сюда из Америки лечить ногу?

– Ага. Единственное приличное место!

– Надо же!

– А что – нет, что ли? Вот и жена моя его терпеть не может.

– Видите ли, тут не слишком весело.

– А вы-то тут зачем, я просто ума не приложу?

Она чуть покраснела:

– Если честно, я хочу похудеть.

Уолли нахмурился.

– Во-первых, на мой взгляд, это вам совершенно ни к чему. А во-вторых, почему это вы тут одна?

Нэнси было все-таки приятно, что нашлось с кем поболтать.

– Мой жених собирался подъехать, но его задержали дела.

– А когда свадьба?

– Завтра – будь на то моя воля!

– Держу пари, он мечтает о том же!

– О да! – улыбка ее поблекла. – Да, представьте себе, Уолли сделал участливое лицо:

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, что вы!

– Знаете, вы бы оказали мне огромную честь, если бы согласились как-нибудь выпить со мной чаю – самое подходящее угощение в наших обстоятельствах. Имею честь – Джон Бэринг.

Он скорчил страдальческую гримасу, поднимаясь со стула, и тут заметил Эвелин Кроули, идущую к их столику в сопровождении регистратора. Тот обратился к мисс Нил:

– Эта леди желает с вами поговорить.

Уолли подвинул к столу еще одно кресло. От него не укрылось, что Эвелин так же извелась от волнения, как он сам – от любопытства. Кивнув Уолли, она повернулась к Нэнси:

– Вы меня простите, мы незнакомы, меня зовут Эвелин Кроули, и у меня тут приятельница, некая миссис Тереза Нил из Южной Африки. – Она замолчала, потом, набравшись духу, продолжила, несмотря на присутствие Уолли:

– Она также и приятельница мистера Бэринга.

У вас с ней одинаковая фамилия.

– Да?

– Она вернулась в Англию и пытается выйти на своих родственников. Услышав, как в регистратуре назвали ваше имя, она выяснила, что сегодня вы придете на процедуры и…

– А почему Тереза сама не пришла? – перебил ее Уолли.

– Она с утра поехала в Лидс, – объяснила Эвелин. – Разбираться насчет багажа. И попросила меня встретиться с вами и… Знаете, мне самой очень неловко…

– Вам понравится наша миссис Нил, – как мог помогал ей Уолли.

– О, я не сомневаюсь! – ответила Нэнси без особой уверенности.

– Она вас видела в турецких банях, – продолжала Эвелин, – и уверена, что вы – ее кузина из Рикмензуорта.

– Я в самом деле из Рикмензуорта, – уклончиво отвечала девушка, – но я что-то не припомню никаких родственников в Южной Африке.

– Очень странно, – вставил Уолли.

– Моя приятельница страшно стеснительная, – не сдавалась Эвелин, – и она попросила меня установить с вами контакт, если так можно выразиться…

– Тереза стеснительная? Да ни капельки! – перебил Уолли.

Нэнси встала.

– Боюсь, мне пора, у меня сейчас процедуры. Спасибо вам за хлопоты, но передайте вашей приятельнице, что вряд ли мы с ней родственники. – Она пожала руку Уолли. – Надеюсь, ваша нога скоро заживет. – И, попрощавшись со всеми, она удалилась.

– А я не знала, что у вас болит нога, – улыбнулась Эвелин.

– И мисс Нил не знала, что у нее обнаружилась кузина.

– Я все не пойму, с чего Тереза так зациклилась на этих своих родственниках?

– Может, ей просто одиноко?

– Да, у нее недавно умер муж. И… она такая красивая, но…

– Нервная, да?

– Пожалуй. – Эвелин поднялась, чтобы уйти, ее мучил стыд, что она невольно злоупотребила доверием своей подруги.

* * *

Агата, глянув на часы, заперлась в физиокабинете номер три и стала торопливо переодеваться: поверх своего шерстяного платья накинула белый халат, заправила волосы под черную сеточку, а на лицо нацепила хирургическую стерильную маску. Потом сунула саквояж и пальто под стол и вышла в коридор.

Мимо нее прошло двое посетителей. Агата стояла в нише коридора, вполоборота к ним, уткнувшись в какие-то бумаги. Десять минут спустя мимо нее в сторону раздевалки для персонала прошла миссис Брейтуэйт, потом открыла кабинет номер четыре, где у нее был назначен первый на сегодня прием. Минутой позже в другом конце коридора появилась Нэнси Нил. Агата предположила, что миссис Брейтуэйт, обнаружив записку, обязательно пойдет в регистратуру выяснять, в чем дело. Теперь самое важное – сколько она пробудет у себя в кабинете.

Когда Нэнси Нил уже приближалась к четвертому кабинету, Агата ее остановила.

– Мисс Нил?

– Да.

Агата понизила голос и Старалась подражать северному выговору Эвелин.

– Сюда, дорогуша.

– Но у меня назначен прием у миссис Брейтуэйт.

– Я знаю, мисс Нил. Но бедняжка Джессика заболела гриппом, так что мне пришлось взять ее пациентов. Сюда, прошу вас.

Нэнси последовала за ней в третий кабинет. Агата уселась за стол и открыла какую-то папку.

– Ну-ка, посмотрим. Вам было назначено…

– Лечение в парной.

– Да-да. Сколько вы уже потеряли?

– Пять фунтов.

– Превосходно. Сегодня попробуем гальваническую ванну.

Вид у Нэнси сделался несчастный.

– Я не заразна, вам незачем носить эту маску.

– К сожалению, приходится, мисс Нил. Я и сама подхватила этот злополучный грипп. Но я помаленьку выздоравливаю. А миссис Брейтуэйт надо отлежаться, поберечь себя, а то, знаете, она вечно так торопится. – Агата закрыла папку. – Теперь пойдите переоденьтесь.

Нэнси Нил вышла в смежную комнату, а Агата включила теплую воду и проверила панель трясущимися руками.

Когда Нэнси вернулась в купальной сорочке, новоиспеченная докторша продемонстрировала ей приборную панель:

– Все очень просто. Я ставлю вот этот рычажок на требуемый уровень. Потом включаю ток. Вот так.

Нэнси растерянно смотрела из-за ее плеча на немыслимое переплетение проводов и трубок.

– Вы только, ради бога, не волнуйтесь. Это совсем не больно. Вы почувствуете приятное такое покалывание и дрожь – легкое напряжение в мышцах.

Нэнси снова глянула на панель.

– Все, что я делаю, – это включаю ток, – сказала Агата. – Ну-ка, давайте ложитесь в ванну. Начнем с самого слабенького. – Она повернула выключатель. – А вы надолго, мисс Нил?

– Думаю, на пару недель.

– С подружкой или с другом?

– Вообще-то я с тетушкой.

– Такая хорошенькая девушка – и не замужем?

Нэнси немного расслабилась, лежа в теплой воде.

– Я вообще-то помолвлена – простите, не знаю вашего имени.

– Мисс Хортон, – проговорила Агата, ни на шаг не отходя от панели.

– Значит, вы тоже не замужем? – дружелюбным тоном спросила Нэнси.

– Не могу сказать, чтобы это меня шибко огорчало, – был ответ. – Не люблю, когда мной помыкают, – добавила Агата, припомнив выражение Эвелин.

– Что-то я ничего не чувствую, мисс Хортон.

– Тогда капельку прибавим.

Но в этот момент в дверь кабинета просунулась голова, и какая-то женщина смущенно пробормотала:

– Извините, я ищу мисс Аллен.

– А вы уверены, что у вас назначено именно на сегодня?

– Вообще-то да, – ответила женщина.

Агата выключила ток и протянула Нэнси полотенце.

– Одевайтесь, и, пожалуйста, побыстрее. Мы выбились из графика.

Агата вышла в смотровую, забрала саквояж и пальто и вышла в коридор. Юркнув в туалет, она сняла халат, сетку и маску и сунула все это в саквояж.

* * *

Вернувшись из Королевских бань к себе в отель, Уолли попросил администратора взять список пароходных компаний и выяснить, какие есть рейсы из Кейптауна.

– Вы ведь знаете, у миссис Нил пропал багаж, так вот, я хотел бы помочь ей, – объяснил он. – Честно говоря, сомневаюсь, что ей самой что-то удастся. Ей нужна помощь. Только прошу вас – все это строго между нами, – добавил он. – А то она может обидеться, решит, что я вмешиваюсь не в свое дело.

Администратор кивнул с пониманием.

– Дальше – если вам удастся узнать, на каком пароходе прибыла миссис Тереза Нил, тогда свяжитесь с соответствующим подразделением в Лидсе – она считает, что багаж должны доставить туда.

– Я все узнаю, сэр, – кивнул администратор, пряча чаевые, как обычно, неумеренно щедрые.

Уолли поднялся к себе на третий этаж и плеснул в стакан виски. Вообще-то он не имел такого обыкновения – пить среди дня, но сегодня его словно что-то угнетало, настолько, что мешало нормально работать. На это рискованное расследование его подвигнул порыв минутного гнева на ее мужа и собственного босса. И вот он нашел женщину, которую ищет вся страна, – чем не удача? – но теперь никак не может понять, что затевает эта женщина, хотя она точно что-то затевает, в ее поведении явственно сквозит какой-то мрачный умысел… А до выхода очередной воскресной колонки остается меньше недели.

Уолли потягивал виски и прикидывал, что лучше – пустить в печать все как есть или подождать и попытаться понять замысел миссис Кристи. Но точно ли он есть у нее, этот замысел? А к тому же постоянный риск, что ее опознает кто-нибудь еще. Уолли снова и снова прокручивал в голове одно и то же: Агата Кристи последовала в Харрогет за любовницей мужа и назвалась ее фамилией. Самое очевидное, лежащее на поверхности объяснение, – это желание отождествить себя с той, кого любит Арчи Кристи. Однако Уолли не был вполне уверен, что яркие наряды и косметика – это всего лишь стремление стать похожей на моложавую Нэнси Нил или искусная маскировка. Миссис Кристи держится так, словно почему-то ничуть не боится разоблачения. Быть может, ей кажется, что перемена облика и уединенность маленького курортного городка гарантируют ей полную безопасность? Или она чересчур глубоко ушла в свои собственные переживания и просто не обращает внимания на внешний мир? Уолли припомнил, как невозмутимо она вела себя с Оскаром Джонсом, – и глазом не моргнула, когда парень обмолвился, что она похожа на пропавшую писательницу. И более того – преспокойно защищала от него свою собственную книгу, как бы упиваясь этой тайной шуткой, этим утонченным озорством… Подобная реакция, как и добытые Полли сведения насчет амнезии, полностью перечеркивает версию потери памяти. И все-таки…

Уолли налил еще виски и уселся на узкую гостиничную кровать. И все-таки при всем этом своем изощренном хулиганстве она страдает. Она из той породы женщин, кто буквально притягивает к себе страдание, – он это уловил сразу, едва ее увидел. Лишь при такой полнейшей неискушенности и самонадеянности человек способен ждать от жизни непрерывного праздника с раздачей подарков.

Он взглянул под этим углом на собственную жизнь. Он работал как вол, а удовольствие получал оттого, что никому ничем не обязан. Свое собственное мнение он высказывал крайне редко и оттого мог позволить себе роскошь не воспринимать всерьез собственные творения. Читатели видели в этом шик; а сам он знал, что это просто малодушие.

В частной жизни Уолли никогда ни в кого не влюблялся настолько, чтобы это угрожало ему страданием. И в погоню за пропавшей писательницей погнало его не столько желание уесть правящий класс Британии и жажда острых ощущений, сколько стремление понять женщину, способную на неведомые ему самому чувства…

Он вскочил, набрал полную ванну, поставил стакан с виски на стул, так, чтобы можно было дотянуться, и, лежа в теплой воде, принялся рассуждать.

– Все не так просто, – произнес он вслух.

Агату Кристи никак не назовешь романтическим мотыльком. Личность автора, сквозящая во всех ее книгах, представляется вполне земной – практичной, наблюдательной и веселой. А главное, она дьявольски изобретательна: заворачивает такие фабулы, что твои алгебраические уравнения. И в нынешнем своем состоянии она то и дело ставит его в тупик: Уолли убедился в ее феноменальной способности радоваться жизни, одновременно страдая от лютой, до обморока, душевной боли.

Он переоделся к ужину и теперь тщательно расчесывал свои густые каштановые волосы. Что это за угрозы, о которых говорила Шарлотта Фишер, угрозы, которые Арчи Кристи не воспринял всерьез? Он не спеша наполнил свой серебряный портсигар, проверил, на месте ли зажигалка.

Постучалась горничная и спросила, может ли она приготовить ему постель и прибраться в номере. Он уже собрался попросить ее зайти позже, но тут у него появилось одно соображение. Улыбнувшись юной уроженке Йоркшира, он спросил, как ее зовут.

– Мэри, сэр, – ответила она, удивившись: обычно джентльмены как-то не интересуются именем прислуги.

– Послушай, Мэри, не могла бы ты мне помочь? Тут в отеле живет одна очаровательная леди, миссис Нил. Ты знаешь, о ком я говорю?

– Та, что без багажа?

– Именно.

– Знаю, да. Но она не на моем этаже.

– А кто у нее на этаже?

– Флора, сэр. Флора считает, эта леди тут поселилась ради какого-то джентльмена. А я говорю, что нет тут таких, ради кого бы стоило… – Взглянув на Уолли, Мэри замялась и покраснела.

Уолли догадался, о чем подумала девушка, и, разыграв некоторое смущение, попросил:

– Послушай, не могла бы ты уговорить Флору оставить в комнате миссис Нил маленький подарок… – Он перешел на драматический шепот. – Я не могу передать его через портье. Пойдут всякие… кривотолки. Это очень секретное поручение.

Девушка кивнула.

– А можно спросить тебя, Мэри, – ты когда-нибудь была влюблена?

– Да, сэр. Была, сэр.

– В таком случае ты должна меня понять. – Уолли сделал серьезное лицо. – Ты не могла бы найти Флору? Мне нужно поговорить с ней по секрету.

– Нет проблем, сэр. Но только она очень… Я хочу сказать, она не такая, чтобы держать язык за зубами, сэр.

– Это я понимаю. Но она может мне помочь. А пока что ты меня не выдашь?

– Нет, сэр, – заверила его девушка.

Несколько минут спустя горничная уже летела по коридору в комнату Уолли с Флорой на поводу. Уолли заговорщически подмигнул Мэри – мол, потом потолкуем. Затем притворил дверь перед носом разочарованной девушки и повернулся к Флоре. Красавицей она не была, но Уолли понравилось ее остренькое бойкое личико, а аккуратная фигурка излучала неуемную энергию, не находящую выхода в рутинной работе горничной. Уолли сразу понял, что от девушки будет толк. Посмотрел на нее и вздохнул.

– Да, сэр? – девушке не терпелось.

– Я не уверен, что имею право просить о помощи. Понимаете, это очень щекотливое дело, мисс…

– Флора, сэр.

– Но с другой стороны, никто, кроме тебя, Флора, не может мне помочь.

– А что такое?

– Даже Мэри ничего не должна знать.

– О, ни одна душа не узнает. Это насчет миссис Нил, да?

Уолли кивнул.

– Так это вы?

– Кто – я, Флора?

– Ну, тот джентльмен.

Не перестараться бы, подумал Уолли.

– Дело очень деликатное, – ответил он туманно. – Строжайший секрет, понимаешь? Эта леди ни в коем случае не должна ничего знать.

– Ясно, сэр, – кивнула ретивая Флора. – А почему?

Уолли развел руками.

– На самом деле я не могу открыть тебе всего. Скажу только, что я очень влюблен. И страшно ревную. – Он замолчал.

– К мужу, сэр?

Уолли вздохнул.

– Скажем так, к другому мужчине. Мне нужна помощь, – продолжал он. – А то я… Письма, Флора. Все, что ты сможешь найти. Мне необходимо знать правду.

Уолли почувствовал, что исчерпал под завязку все свои мелодраматические способности. Но цели достиг – девушка была его.

– Если понадобится вознаграждение…

– Да что вы, сэр!

– Честно говоря, я с первого же взгляда на тебя так и понял – ты не таковская. А что там у нас на данный момент, а?

– Миссис Нил приехала только с одним саквояжем. Но он у нее все время заперт.

Уолли приподнял бровь.

– Так, значит, кое-какие сведения уже собраны?

– Да не сказала бы.

– Лучше, чтобы все осталось между нами. Если всплывет, что ты шпионишь, есть риск потерять работу.

Флора как-то скисла.

– Да не расстраивайся раньше времени. Ведь моя жизнь – в твоих руках, так что я тебя не выдам.

– Хорошо, сэр. Значит, так. Миссис Нил все время сидит за письменным столом. Но я-то знаю, что с самого своего приезда она не получила ни единого письма. Накупила кучу всякого разного. Наряды, старинные столики, лампы, много книжек. Одна называется «Палец-призрак».

А еще, сэр, она привезла с собой большой пузырек с надписью «яд». Может, она и мужа… того?

– Господи, нет, конечно! А скажи-ка, Флора, есть у тебя какие-нибудь соображения – что это за яд?

– Нет, сэр, но я могу посмотреть.

Уолли покачал головой.

– Думаю, какое-то лекарство. Теперь никому ни слова. Постарайся там все обыскать как можно тщательнее, но будь осторожна. Если она догадается, что я за ней слежу, то перестанет со мной разговаривать.

Через полчаса Уолли спустился к стойке администратора.

– Мы обзвонили все пароходные компании, мистер Бэринг. Никаких чемоданов миссис Нил нигде нет. Так что в Лидсе их искать бесполезно.

Уолли покачал головой.

– Тогда, значит, они в Манчестере. Но все равно спасибо.

Коридором он прошел в зимний сад. В тусклом зеленоватом свете виднелось всего несколько групп за столиками.

Уолли заметил выражение тягостного ожидания ужина на лицах пожилых обитателей отеля. Терезы Нил не было, зато он увидел Эвелин Кроули в обществе Оскара Джонса и его дядюшки и был тут же приглашен к ним присоединиться.

– А миссис Нил уже вернулась из Лидса? – спросил он.

– Вряд ли, – ответила Эвелин.

– Надеюсь, она не останется там ночевать, – вклинился Оскар. – Завтра мы идем к источнику матушки Шиптон, и миссис Нил обещала пойти с нами.

Уолли угостил Оскара сигаретой.

– Что, очередные вонючие воды?

– Что вы, мистер Бэринг. Волшебные! – Оскар закатил глаза, – Матушка Шиптон была ясновидящей. Жила в пятнадцатом веке и все очень точно провидела. Автомобили, паровую машину. Гадала соседям о будущем. А теперь народ ходит туда все больше загадывать желания. Вот мисс Кроули пойдет. И миссис Нил туда очень хотела.

Может, и вы с нами сходите, мистер Бэринг?

– С удовольствием, – ответил Уолли.

– Источник матушки Шиптон! – буркнул дядюшка Джонс. – Грязь одна!

– Я не сомневаюсь, что это не самая умная затея, – Эвелин погладила руку старика, – но зато это будет забавно. Мы сходим туда, вернемся и все вам расскажем – то-то вы посмеетесь!

– Смеяться – не наше амплуа, – проговорил Оскар на вдохе. – Нам бы лучше поглумиться!

– Громче, громче, парень, – сказал дядюшка.

– С какой, интересно, стати? – дерзко осведомился Джонс-младший, за чем, естественно, последовала свара.

Уолли наклонился к Эвелин.

– Миссис Нил ни в какой Лидс не ездила, – шепнул он, – То есть?

– Я решил попробовать ей помочь. И попросил администратора обзвонить все пароходные компании, обслуживающие рейсы из Южной Африки. Ни в одном из агентств о ней даже не слыхали. Вопрос: зачем ей понадобился этот обман?

– Вы, наверное, ошиблись.

Уолли замотал головой.

– Возможно, она не вполне адекватна – вы знаете,.недавняя смерть мужа… – Уолли осторожно прощупывал почву. – Она такая милая леди и так вам доверяет.

– Да, я знаю.

– По-моему, мисс Кроули, ей нужна помощь, и куда более серьезная, чем нам казалось. Вы – женщина сообразительная. Я понимаю, что с моей стороны это некоторое – нахальство, но, по-моему, вам бы следовало постараться узнать о ней побольше.

– Я смотрю, вы дока в таких делах, – усмехнулась Эвелин.

– О нет. Просто миссис Нил мне показалась очень привлекательной. – Он посмотрел прямо в глаза своей миловидной собеседнице. – А меня всегда тянуло к несчастным и обиженным – особенно когда они хороши собой, как Тереза Нил. К сожалению, обо мне она не самого лучшего мнения. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Беда в том, мисс Кроули, что вы настолько уравновешенны, что просто страшно; вы один из самых трезвомыслящих людей, каких мне приходилось встречать.

– Очень самоуверенное утверждение, – парировала она, – особенно для человека, едва меня знающего.

Оба не подозревали, что за их беседой внимательно следит Оскар Джонс.

Уолли поднялся.

– Время ужина – судя по тому, как наши старички встали, что твой Лазарь <Уолли намекает на известный евангельский эпизод, когда Христос воскресил умершего четыре дня назад и уже лежавшего в склепе Лазаря, сказав ему «Лазарь! Иди вон!» (Ин., 11,43).>, и чуть не бегом рванули вон из зимнего сада.

– Увы, не все, – заметил на это Оскар, возведя глаза к потолку и разворачивая дядюшкино кресло в направлении дверей.

Уолли и Эвелин последовали за ними сквозь пальмовые джунгли.

* * *

Агата так и не сняла пальто, хотя с ее возвращения из Королевских бань миновало уже несколько часов. Она лежала на кровати совершенно измученная. Не было сил даже повернуться на бок, чтоб дотянуться до стакана с водой.

А сон отгоняла ноющая, ставшая уже привычной тревога.

Впервые после своего отъезда из «Стайлз» ей захотелось вдруг отказаться от принятого решения, сломать собственный план и поискать путь полегче.

Шарлотта Фишер назвала Арчи ее противником, но что с того? Сильнее физического влечения к нему, сильнее, чем боль от потери когда-то верного друга, сильнее даже, чем страх, как скажется развод на их дочери, был ужас от самой этой вечной разлуки. То, что они с Арчи соединены навеки, на всю жизнь, было фактом таким же абсолютным и неоспоримым, как узы, что связывали ее с родителями.

Когда-то давно она написала Арчи письмо, начинавшееся словами: «Я не знаю лучшей доли и большего счастья, чем любить и быть любимой тем, кого любишь». В ответном письме он заметил, что незачем забивать себе голову заумью и что лучше просто весело жить, чем витийствовать.

Жили они, несомненно, очень весело. Агата по возможности держала в узде свои чувства, стараясь играть роль, которая ей исключительно удавалась: роль товарища по играм. Но бизнес и гольф занимали Арчи все больше и больше, а общих игр у товарищей оставалось все меньше. Агата писала, читала, занималась садом и дочкой. Она еще не осознавала, что обижена, и потихоньку растила в себе ощущение самодостаточности, продолжая истово верить в свою такую милую сердцу зависимость. Оглушенная самообманом, она пропустила первые тревожные сигналы, и когда ее муж признался, что любит другую женщину и просит развода, она вмиг утратила и здравый смысл, и здоровье.

Теперь, месяцы спустя, она, как механик-самоучка снова собирает себя по частям – мозг, тело, сердце.

В восьмом часу вечера дверь в номер 182 приоткрылась, зажегся свет – это Флора пришла перестелить постель на ночь. Агата с виноватым видом села на кровати.

– Прошу прощения, мэм. Я не знала, что вы отдыхаете.

.флора недоумевала – почему миссис Нил даже не Сняла пальто и шляпы. В ярком верхнем свете она заметила, что лицо постоялицы бело как мел.

– Вам нехорошо?

– Голова разболелась, Флора.

– Может быть, вам чаю принести или горячего бульона?

– Нет, спасибо, Флора. Я попрошу вас написать записку для мисс Кроули и оставить у нее на столе. Скажете, что я задержалась и не смогу прийти на ужин.

– Конечно, миссис Нил. Может, вам лучше обратиться к врачу?

– Не стоит, – ответила Агата.

Как только Флора вышла, Агата разделась и легла в постель. Тревога отпустила наконец свою страшную хватку, и она уснула. Ей приснился песчаный пляж, как она лежит на морском берегу рядышком с Арчи. Она проснулась, улыбаясь от счастья, и потом долго лежала без сна в холодном сумраке раннего утра, – дивный сон сменился привычным страхом. Но снова накатила дрема, и вот она уже лежит рядом с мужем, только теперь на каком-то перроне, тянется к нему – и падает вниз, на рельсы. И видит, как везут на каталке мертвое тело по каким-то коридорам мимо дверей, ведущих в пустые комнаты. Когда ледяной свет из окна разбудил ее, она мучительно старалась припомнить, был ли то ее собственный труп на каталке, или она все это видела как бы со стороны.

* * *

В восемь утра в ресторане было еще более пустынно, чем обычно. Несколько отступников улизнули от ежедневной епитимьи – серной воды и моциона – и теперь тайком предавались греховным радостям сытного завтрака.

Мисс Кроули сидела вместе с Оскаром Джонсом и ждала Терезу Нил. Эвелин написала подруге записку, что выход в девять. Уолли присоединился к ним, заказал кофе и тосты с джемом. С собой он прихватил поношенное твидовое пальто и кепку.

– Чего еще не хватает? Бинокля? Карты? Огнестрельного оружия?

Эвелин улыбнулась.

– Миссис Нил тоже идет? – спросил Уолли.

– Обещала.

– Наверное, ей не понравилось, что я с вами увязался.

– Она хорошо воспитана, – откликнулась Эвелин. Уолли ей нравился больше, чем она смела себе в этом признаться, ей нравилась его простота обращения. Он сказал, что занимается текстилем, и было заметно, что он богат, но в его богатстве она не чувствовала для себя угрозы. Он был американец – без роду, без племени, неведомо откуда. Но Эвелин это как раз вполне устраивало. Она не пользовалась секретными кодами хорошего тона, которым американская незатейливость угрожала бы взломом. Рядом с ним девушка из простонародья могла наконец отдохнуть от постоянной настороженности, не опасаясь высокомерного взгляда и ледяной вежливости. Эвелин понимала, конечно, что новый знакомый оказывает явное предпочтение Терезе Нил, но была слишком великодушна, чтобы на это обижаться.

Оскар давно уже покончил с завтраком и теперь изучал карту.

– Оскар у нас руководитель экспедиции, – веселилась Эвелин.

Парень кивнул.

– Сперва на вересковые пустоши. Красивейшая местность во всей Англии. Потом в обход возвращаемся к источнику матушки Шиптон. – Оскар, вооружившись карандашом, наносил маршрут на карту.

Уолли добавил себе кофе.

– Миссис Нил, наверное, вернулась вчера довольно поздно.

– Наверное, – согласилась Эвелин. – И сразу легла спать, так что она все-таки съездила в Лидс.

– Я так не думаю, – промурлыкал Уолли. – Скорее в Манчестер. – Он посмотрел на часы. – А не послать ли нам портье за миссис Нил? Не хочется, чтобы экспедиция мистера Джонса выбилась из графика!

– Я сама схожу. – Эвелин встала из-за стола. Уолли пошел за ней.

– Она ко мне настолько равнодушна, мисс Кроули…

– А вам она, стало быть, нравится?

– Вот именно. Я хочу попросить вас об одолжении. Вы не могли бы оставить нас с ней наедине?

Эвелин, помедлив, угловато кивнула, потом поднялась по лестнице на второй этаж и постучала в дверь номера 182.

Ее подруга была уже одета и готова к выходу.

– Прошу прощения, я опоздала!

– Ты что-то бледненькая, Тереза. – Женщины шли по коридору к лестнице. – Безнадежная любовь!

– Это ты о чем?

– Да о твоей брошке с желтым тюльпаном. Можешь подарить ее мистеру Бэрингу – он в тебя влюбился без памяти!

– Что-то не верится. – Агата поспешила переменить разговор. – Вчера был ужасный день!

– Слушай, ты ездила в Лидс или в Манчестер?

– В Лидс.

– И как успехи?

– Никак. Они словно в первый раз слышат и обо мне, и о моем багаже.

– Что ж, тогда понятно. Бедненькая Тереза!

– А что понятно?

– Что ты такая бледная. Мистер Бэринг тоже с нами пойдет. Это ничего?

– Как тебе сказать… По-моему, он несколько… настырный.

– Но он прямо на тебя молится – кроме шуток!

Агата удивленно посмотрела на подругу:

– Ты уверена? Мне показалось, он просто любит совать нос в чужие дела. Американцы все такие. Мне этого совершенно не нужно, чтобы на меня молились.

– Может, тебе и не нужно, – усмехнулась Эвелин, – но ты – лакомый кусочек!

Уолли с Оскаром уже ждали их в холле. Все четверо вышли на улицу и уселись в ожидавшее такси. Эвелин устроилась на заднем сиденье между Уолли и Агатой, а руководитель экспедиции сел рядом с шофером и оказался отделен от остальной компании стеклянной перегородкой, которую не удалось раздвинуть и на дюйм.

– Интересно, там будет пирог с дичью и слуги в белых перчатках, как это положено на настоящих вересковых пустошах? – спросил Уолли. – Как по-вашему, мы можем доверять Оскару?

– Если мы доберемся до грота этой матушки, – ответила Агата, – то загадаем желание и получим и пирог, и все что захотим.

– И меня в белых перчатках, – вставила Эвелин.

Агата засмеялась:

– Из тебя получилась бы прелестная служанка!

– И у мена безупречные рекомендации.

– От кого это, интересно? – спросил Уолли.

– От мамы с папой – белоперчаточников с пожизненным стажем. А наша Тереза привыкла к пирогу с дичью и всему такому прочему.

– Это в Южной Африке? – поднял бровь Уолли.

– Раньше я жила в Англии, – сказала Агата.

– Ну? Так вы не настоящая южноафриканка?

– Нет, – непринужденным тоном ответила она. То ли погожее утро, то ли предвкушение путешествия было тому причиной, но ее отчаяние сменилось душевным подъемом.

– А вы у нас, стало быть, охотник и стрелок, миссис Нил? – не отставал Уолли.

– Да нет, просто люблю есть пироги на пикниках. Причем по возможности с комфортом. А Оскар забыл наши меховые коврики.

Все трое принялись стучать в перегородку. Руководитель экспедиции снова безуспешно попытался ее открыть и отчаянно гримасничал из-за стекла, показывая рукой на попадавшиеся по пути достопримечательности.

– А вы – шикарный американец? – спросила Агата.

– Еще какой, – ухмыльнулся Уолли. – Знаете, какой бы я устроил для вас пикник? Форель, заколотая острогой из гикори и запеченная на костре. Банка пива, остуженная в ледяном ручье. И чтобы все были босиком, но в соломенных шляпах – знаете, мы, американцы, такие!

– Такие и становятся президентами. – Агата втянулась в игру.

– Представьте себе.

– Текстильных компаний.

– Ну, не совсем президентами. – Он смотрел ей прямо в глаза.

– Как называется ваша фирма? – поинтересовалась Эвелин.

– «Бэринг, Бэринг и Бэринг».

– Правда?

– Да нет, конечно. Просто я хочу произвести на вас впечатление, мисс Кроули.

– Импорт?

– Ага. Покупаю тут, везу туда и продаю втридешево.

Они уже отъехали довольно далеко от Харрогета и катили на запад по расстилавшимся перед ними медным полянам вереска.

– Изумительно красиво, – сказала Агата.

Другие кивали и смеялись над ужимками Оскара – тот тыкал рукой в сторону огромного озера, словно всерьез опасался, что спутники его не заметят.

– Можно подумать, что все это его собственное, – съязвила Эвелин.

– В то время как на самом деле все это принадлежит «Братьям Бэринг», – добавила Агата.

Уолли понял, что пора ввести Агатино озорство в более целесообразное русло.

– Если бы вы были такими же богатыми, каким я притворяюсь, – сказал он, – что бы вы сделали?

– Я бы покупала повсюду дома, – сказала Агата. – И чтобы внутри все удобства, а снаружи – прелестный садик. И чтобы все содержалось в идеальном порядке, а я бы только ездила из домика в домик, и чтобы в каждом все было готово к моему приезду.

– Вы прямо как Дж.П.Морган, – сказал Уолли. – У него был особняк в Лондоне. Так вот, он требовал, чтобы каждый вечер слуги стелили ему постель и ставили на тумбочку стакан горячего молока, притом что сам он в это время жил в другом своем доме, а было их у него штук двадцать с лишком.

Обе его собеседницы рассмеялись.

– Хочу скупать дома, выращивать призовые георгины и найти моих родственников, – продолжала Агата. – А Эвелин мечтает покататься на верблюде. Ну а вы как распорядились своим богатством?

– Будь я правда богат, я ушел бы от «Братьев Бэринг», Поехал бы в Париж, сидел бы там за столиком в кафе и писал бы.

– Как же, как же, – вставила Эвелин. – Рассказы!

– А может быть, даже романы. Детективные. – Он посмотрел на Эвелин. – Вы любите детективы?

– Да как-то не очень. Вот Тереза любит, правда?

– Да, очень, – ответила та.

– Про Шерлока Холмса?

– Ну, это вообще шедевры.

– А Дороти Сойерс?

– Тоже неплохо. Но между прочим, я и другие книги читаю. Одолела даже Томаса Элиота <Элиот Томас Стернз (1888—1965) – англо-американский поэт, лауреат Нобелевской премии Его поэзию отличает усложненность образов, нагромождение культурно-исторических аллюзии и трагизм интонации.>. – Она улыбнулась, – А я на детективах прямо-таки помешан, – признался Уолли. – Подозреваю, во мне дремлют какие-то подавленные уголовные наклонности. Не верите?

Лица спутниц выражали скепсис.

– Значит, я не кажусь вам опасным? А ведь именно тихих и покладистых и надо опасаться!

– Вот из Оскара получился бы хороший убийца, – сказала Эвелин.

– Но он бы тут же все нам рассказал, верно? – Уолли повернулся к Эвелин.

– Большинство убийц хвастуны!

– Но вы бы ему не поверили! – сказала Агата.

– Что меня страшно занимает, – продолжал Уолли, – так это потребность быть уличенным, пойманным. Не так ли? Когда люди делают… неположенные вещи, они прямо-таки требуют: «Поймай меня». Взять хотя бы дело Леопольда и Лоеба. Два парня с успехом совершили громкое преступление.

– А что они сделали? – полюбопытствовала Эвелин.

– Эти два подростка, оба из богатых семей, они похитили и убили маленького мальчика по имени Бобби Фрэнке.

– Они хотели совершить идеальное преступление, – сказала Агата.

– Именно так. Но один из них, Леопольд, оставил на месте преступления очки – свои собственные, а очки были необычные, изготовленные по специальному рецепту, так что выследить его ничего не стоило. Поэтому я и думаю, что ему самому хотелось, чтобы их поймали, – и их таки поймали. Вообще-то мне их даже жалко.

– Чепуха, – сказала Агата. – Они заслужили смерть.

Неистовая сила, с которой были произнесены эти слова, как-то омрачила общую непринужденность, и в машине повисла тишина.

Наконец Уолли решился ее нарушить:

– Я вот думаю, не развить ли как-нибудь этот сюжет.

Собственный-то я вряд ли сочиню.

– Все можно объяснить иначе, – проговорила Агата, – глупостью того же Леопольда или случайностью. А может быть и совсем простое объяснение, только оно вам в голову не пришло.

Машина остановилась на гребне холма, и Оскар, выскочив, принялся размахивать руками – в том смысле, что следует полюбоваться восхитительным видом. Все четверо стояли теперь у обочины, обдуваемые сильным, сладко пахнущим ветром. Внизу под ними чернел глубокий овраг, за которым до самого горизонта тянулись необозримые вересняки.

– Ни домика, – кричал Оскар против ветра. – И ни души, только тысячи овец – это притом что отсюда рукой подать до крупнейших промышленных центров страны.

– Красотища! – с восторгом откликнулась Эвелин.

Агата переглянулась с Уолли и улыбнулась. Он заметил, как от свежего ветра посвежело ее лицо, и каким-то непостижимым образом почувствовал – она счастлива.

– Будь вы поэтом, мистер Бэринг…

– Увы!

– Но вы говорили, что где-то печатались? – спросила Агата.

– Да так, парочка рассказов вышла. – Оба бодро шагали вдоль обочины.

– В книге?

– Что вы! В «Стэнфордской сове». – Уолли, не моргнув глазом, тут же выдумал название. – Студенческий журнал. А потом один мой нью-йоркский приятель затеял издавать свой собственный, и тоже взял кое-что из моих вещиц. Рассчитывал, видно, что моя семейка станет его субсидировать. Дело давнее, – его понесло, – я тогда много пил, мало писал и злоупотреблял выделенным мне содержанием. Когда дела пошли совсем скверно, меня быстренько стреножили и вернули заблудшего барашка в стадо.

– Ты скажи, барашек наш, сколько шерсти ты нам дашь? – развеселилась Эвелин. – Мой босс ее купит с удовольствием!

Уолли поднес ко рту сложенные коробочкой ладони и заблеял, и тысячи пасущихся овец заблеяли в ответ. Остальные захохотали.

– Такой мне дан талант от Бога, – пояснил Уолли. – Я могу свести овец с ума. Могу устроить среди них массовую истерию.

Оскар вынул часы из кармана.

– Все, пора.

Садясь в машину, он достал карту и ткнул пальцем в дорогу на Нарсборо. Старик-таксист, коренной йоркширец, невозмутимо заметил:

– Я знаю дорогу, сэр. Это моя работа – возить иностранцев по окрестностям.

Он развернулся и теперь ехал на восток. Теперь Уолли сидел между двумя спутницами. Кажется, Агата теперь доверяла ему чуточку больше.

Они снова вышли из машины. К источнику матушки Шиптон вела буковая аллея. Уолли купил билеты, вся компания ступила в промозглый мрак пещеры, где по стенам поблескивала вода. Они были там одни.

– Положите руку на стену, – гулким шепотом, словно в церкви, произнес Оскар. – И загадайте желание. И не рассказывайте о нем ни единой живой душе, а не то волшебство не подействует. Возьмите руку вашей дамы, – обратился он к Уолли, взяв в это время за руку Эвелин, и погрузите ее в воду.

– Пожалуй, я сначала сниму перчатку, – усмехнулась Эвелин.

Уолли очень осторожно коснулся руки Агаты. Она отшатнулась. Даже в сумраке пещеры он увидел муку на ее лице.

– Сами загадывайте, – сказала она. – А я таких вещей не люблю.

– Да и я, – ответил он. – А что дальше? – И, словно не заметив, что с ней творится, Уолли бодро повернулся к Оскару.

– Теперь идем к источнику Окаменелостей, – объявил тот.

Выйдя из пещеры, они последовали за ним в другую, где, развешанные посреди водяного каскада на невидимой проволоке, болтались детские башмачки, птичьи чучела, куклы, перья, перчатки, – все покрытое сверкающими иглами известковых кристаллов, выпавших из перенасыщенной кальцием воды.

Уолли стоял рядом с Агатой и смотрел, как Оскар прикрепляет к проволоке перчатку Эвелин.

– А вам, миссис Нил, ничего не нужно превратить в камень?

Она покачала головой.

– Это так печально, – сказала она, а тем временем Оскар, смеясь, подбивал Эвелин опустить в воду его галстук.

– А ему, по-моему, все время весело, – тихонько шепнул Уолли. – Вот бы кому окаменеть, хоть ненадолго!

Она кивнула.

– Можно идти?

Уолли и Агата шли впереди, возвращаясь по буковой аллее к машине.

– Спасибо, что вытащили меня на прогулку.

– Это был ужас какой-то, – отозвался Уолли. – В харрогетском морге, думаю, было бы веселее.

Оба шли молча.

– Наверное, вы на самом деле лучше, чем вам кажется, – наконец произнесла она.

– Не понял.

– Я имею в виду – как писатель, мистер Бэринг. – Она вдруг заговорила совсем по-другому, увлеченно жестикулируя: тема была ей явно небезразлична. – Нужно просто писать и писать – если вам правда этого хочется.

Уолли взглянул на нее:

– А вы знаете, что размахиваете руками, когда вам не нужно маскироваться?

Она смутилась:

– А вы знаете, что вы бесцеремонны?

– Я американец, а с нас взятки гладки. Прошу прощения. Я очень тронут, – он улыбнулся, – что моя судьба вызывает у вас такое горячее участие!

– Но это действительно важно.

– О да. – Он кивнул. – Уметь делать что-то хорошо, по-настоящему хорошо – это важно.

– Для мужчины – важно, – уточнила она.

Он посмотрел на нее.

– Большей глупости мне от вас слышать не приходилось.

 

Глава 9

Тем же самым утром в воскресенье, когда в северном Йоркшире Агата Кристи посетила источник и отказалась загадать желание, на юге Англии, близ Ньюлендс-Корнер, приступили к широкомасштабным поискам ее тела.

К восьми тридцати сотни добровольцев, откликнувшись на призыв полиции о помощи, прибыли на сборный пункт посреди меловых холмов Норт-Даунс. Поля раскисли от дождя, и над слякотью висел плотный утренний туман. В девять ноль-ноль старший инспектор Кенуорд занял командный пост и выслал пятьсот человек из состава полицейских сил нескольких графств в трех направлениях: в сторону водопроводной станции в Клендоне на шоссе Лондон – Эгем, что проходит близ седловины Ньюлендс-Корнер, в направлении холма Одинокого дерева в гряде холмов Мерроу-Даунс, и в сторону Корд-Китчен-лейн на шоссе Гилфорд – Рейгет.

К полудню туда же съехалось три тысячи автомобилей и множество велосипедистов. Восемьдесят членов Олдершотского мотоциклетного клуба прибыли за собственный счет.

В течение всего дня эскадры автобусов доставляли к месту событий доморощенных сыщиков. Немало рабочих в кепках выбрались сюда с семействами – вроде как на воскресную увеселительную прогулку. Были там и деревенские в плисовых штанах и гетрах, и местная знать – кто верхом, кто пешком. Дамы в клетчатых юбках, кофтах, шляпках колоколом, шарфах и высоких сапогах и с толстыми палками в руках прочесывали подлесок в поисках тела таинственно пропавшей писательницы. Было задействовано сорок эрдельтерьеров, шесть ищеек и несчетное количество немецких овчарок, прошедших полицейскую подготовку. Тут же толкались студенты, только что приехавшие из Оксфорда и Кембриджа домой на каникулы.

Выбрались сюда и санингдейлский аптекарь мистер Гиллинг, и начальник вокзала. Дженнифер Граммит, навертевшая на себя сто одежек и оттого ставшая очень похожей на кеглю, стояла, вытягивая шею, у самого локтя Кенуорда и вела протокол, время от времени прерываясь, чтобы сделать шефу бутербродик и налить кофе из термоса.

Был там и Джон Фостер, нацепивший взятую напрокат плащ-палатку поверх собственного потертого твидового пальто. Его преемник из «Эха Санингдейла» суетливо интервьюировал всех встречных и поперечных, как и большая часть прибывшего сюда журналистского корпуса страны. Джон с горечью поглядывал на парня, занявшего теперь его место, и, дабы не падать духом, тоже делал записи – для Уолли Стентона.

В поход выступило все население Санингдейла за двумя весьма примечательными исключениями – Шарлотты Фишер, оставшейся в «Стайлз» присмотреть за Розалиндой Кристи, и лично полковника Кристи, который был в такой ярости, что боялся показаться на люди. Он отказывался понимать, как Кенуорду удалось задействовать полицейские силы четырех графств в поисках его жены. Ему было доподлинно известно, что полиция графства Суррей не разделяет версии старшего инспектора насчет убийства. Одно высокопоставленное лицо выразилось в том смысле, что миссис Кристи, несомненно, просидела всю ночь в машине, завернувшись в шубку, а между четырьмя и семью часами утра направилась пешком в Гомшел и оттуда на вокзал в Шир, чтобы попасть на лондонской поезд.

При всем том Арчибальд Кристи вполне сознавал, что выразить малейшее неудовольствие по поводу массированных поисков для него означало бы навлечь подозрения на самого себя. И все-таки он недоумевал. Он знал, что письмо, адресованное Шарлотте Фишер, находится в полиции.

Доходили до него и местные кривотолки. Но должны быть некие реальные факты, позволившие этому Кенуорду затеять подобное дорогостоящее шоу.

Один только Фостер знал, что в руках у старшего инспектора есть документ, впрочем, сомнительной подлинности, давший толчок к этой небывалой операции, к жутковатой тотальной воскресной экскурсии в поисках трупа.

Лаленд открыл свое кафе на вершине Ньюлендс-Корнер, несмотря на воскресный день. Оборот заведения вырос чудовищно. Снаружи возле кафе констебль Рейнолдс регулировал транспортный поток, пытаясь в меру сил справиться с хаосом. На открытой машине к нему подрулила модно одетая молодая дама с лошадиным лицом, на заднем сиденье ее «испано-сюизы» сидела пара охотничьих ищеек.

– Кто тут начальник? – вопросила она.

– Старший инспектор Кенуорд, мэм. Он вон там.

– Это какой-то ужас. Порядка никакого. Скажите Кенуорду, что мне нужна какая-нибудь вещь, принадлежащая миссис Кристи – шарфик там какой-нибудь, – чтобы пустить моих псов по следу.

– Да, мэм, – ответствовал Рейнолдс.

В миле от дороги три играющие в гольф дамы остановились перекурить. Одна из них испустила оглушительный вопль:

– Нанб! Ко мне!

Спустя секунду-другую черный спаниель вылетел из кустов, держа в пасти испачканную глиной дамскую сумочку. Женщина взяла сумочку и открыла ее.

– Нанб, умница! Хорошая девочка! – Она вынула из сумочки носовой платок и два рецепта.

– «Хэрродс». – Хозяйка спаниеля продолжала осматривать сумочку. – Наверняка вещичка миссис Кристи.

Двое сыщиков-любителей, ставших свидетелями этой сцены, бегом бросились к женщинам.

– Нельзя ли, чтобы ваша собачка отвела нас к тому-месту, где лежала сумочка?

Вся команда ринулась напролом через заросли, причем некоторые увязли по колено в болотной жиже, так что их пришлось вытаскивать, к нескрываемому общему восторгу. На подмогу вызвали нескольких полицейских и двух фермеров с лопатами. Эти последние особого восторга не испытывали.

Тем временем Кенуорд приспособил к делу конные подразделения: всадники отвозили депеши на фланги поисковой партии и доставляли оттуда сведения в командный центр.

Внезапно выглянуло солнце. Двое оксфордских студентов, усевшись на поваленное дерево, подкреплялись сухим пайком и делились впечатлениями.

– Как на ипподроме Эпсом-Даунс во время дерби.

– Только публика мелкотравчатая, скорее какое-то стадо баранов.

– А ищут-то не кого попало, а леди из высшего общества! Будь это кто-нибудь не такой знаменитый, такого столпотворения не устроили бы!

– Кто бы сомневался. – Другой студент раскрыл корзинку для пикника и протянул приятелю куриную ножку. – И нашли же мы с тобой местечко перекусить!

Оба замолчали, пережидая, пока схлынет толпа.

– Теперь хоть у мотоциклов коляски появились, чтобы с собой горючее возить, – сказал первый студент. – Наука не стоит на месте, жить все комфортней – мощь человечества растет на глазах! Нас ожидает великое будущее!

Лично я – оптимист!

Приятель его, углубленно изучавший в это время содержимое корзинки, замотал головой.

– А по-моему, дело кончится большим бенцем. Что необходимо, так это полностью переделать политическое устройство Европы.

– Это мы уже где-то читали, – заметил первый юнец. – О, как же, как же – у Герберта Джорджа Уэллса!

– Пожалуй, – мрачно отозвался второй. – Однако он прав.

– А по-моему, так нет. В том, что касается нашего политического будущего, я – оптимист!

Пессимист тем временем переключил свое внимание на проходившую мимо девушку.

– Опять эта девчонка, – заметил он. – Мордашка ничего, но лодыжки толстоваты.

И оба с новой силой вгрызлись в куриные ножки.

Маленький самолетик пролетел почти над головами собравшейся толпы, и Кенуорд сердито повернулся к конному полицейскому.

– Скажи парню, Джим, чтобы работал аккуратнее.

И соблюдал инструкции. А то пилот, вижу, на публику старается.

Мисс Граммит протянула одну чашку чаю боссу, а другую предложила Джону Фостеру.

– Этот твой мистер Стентон до сих пор ко мне не обращался, Джон, А говоришь, он хотел со мной встретиться.

– Встретится обязательно, мисс Граммит. Вы у него в списке.

Джон повернулся к Кенуорду:

– Удалось что-нибудь?

– Нет пока. Но мы найдем ее. Труп где-то поблизости.

– По-вашему, была потасовка и он ее убил?

Старший инспектор круто повернулся к журналисту:

– Вас ведь уволили, Фостер?

Джон кивнул.

– Кто-то нажал из Лондона, – пояснил он.

– Я так и думал. Но на меня нажать у них не получится.

– А что, если ее тут нет, сэр? Что, если вы напрасно Теряете время?

Тут их перебил лондонский корреспондент:

– Сколько человек сегодня задействовано, сэр? Хотя бы приблизительно?

– Тысяч пятнадцать, – отозвался Кенуорд.

– Эта операция наверняка обойдется налогоплательщикам в кругленькую сумму. Как по-вашему, в какую именно?

Ах, как же Кенуорд ненавидел прессу! Но он чуял, что неуклонно приближается к истине, так что никому не удастся заставить его отклониться от цели.

Репортер все наседал:

– Я бы назвал этот поиск крупнейшим в истории страны мероприятием подобного рода!

– Вот уж чего не знаю, того не знаю.

Старший инспектор повернулся к интервьюеру спиной и принялся снова инструктировать свою кавалерию. Он велел всадникам двигаться маленькими группами плечом к плечу по всей территории. Операция продолжалась до самого вечера. Когда стало смеркаться, пошли в ход сигнальные ракеты, чтобы помочь сбившимся с курса группам.

К шести вечера возвышенность стала пустеть, а машины и автобусы встали в длинные пробки в направлении Лондона. В ожидании конца операции Джон Фостер сидел рядом с Дженнифер Граммит и рассказывал ей истории из колониальной жизни, приправляя воспоминания собственного детства, прошедшего в Индии, импровизациями по ходу разговора.

– Она осквернила брак, – сказал Джон.

– Как? – переспросила мисс Граммит, наливая чай в его кружку.

– Ну, изменила ему, – объяснил Джон. – Так этот сипай отрубил ей обе кисти. Она так и стояла у дверей хижины, выставив на обозрения оба обрубка и не говоря ни слова. Стояла жара, на ранах копошились мухи, а она все стояла и ни на дюйм с места не сдвинулась.

– И что дальше?

– А ничего. Все ему сошло. А через неделю какой-то парень стибрил полковую курицу, так этого выпороли. Забавно, правда?

Оба какое-то время молча сидели, глядя, как в густеющем мраке перемещаются размытые силуэты.

– Миссис Кристи нет как нет, – подытожила мисс Граммит.

– Равно как и полковника.

– Ему тоже все сошло, как вашему сипаю. Во всяком случае, так считает старший инспектор.

– Боюсь, Кенуорд пошел по ложному следу.

– Он не из тех, кто ошибается, – отрезала его секретарь.

* * *

Когда поиски в районе Ньюлендс-Корнер уже закончились и последние пинкертоны выбирались в темноте на дорогу, ориентируясь по сигнальным ракетам, Агата Кристи сидела у себя в номере и занималась тем, что выкручивала электророзетку из деревянной обшивки стены. Рядом с ней лежали «Основы электролечения» Э.П.Камберхетча. Достав купленный реостат, она осмотрела все три клеммы – в книжке они были обозначены как А, Б и В, – подсоединила провода к каждой из латунных гаек и для верности закрутила их покрепче. Потом с помощью запасного свинцового стержня и отвертки она подключила обмотку реостата к проводам сети и к лампе. После чего, включив лампу, она переставила реостат в режим слабого тока. Затем выключила лампу, отсоединила провод от клеммы Б так, чтобы ток из сети шел непосредственно на клемму А. Когда она снова включила лампу, из сети посыпались искры, и свет во всем крыле здания погас.

Пока горничные искали свечи, чтобы худо-бедно осветить коридоры, успели вызвать электрика. Агата спокойно сидела в темноте и думала об Эвелин и Джоне Бэринге, о просторных йоркширских вересняках и о том, что сегодня во мраке ее отчаяния впервые забрезжил свет. Но чем больше она думала о сегодняшнем дне, тем сильнее ей хотелось вернуться в день вчерашний, в прежний, надежный и уютный мир своей семьи.

Когда снова дали свет, она записала в тетрадке:

1. Нэнси поняла, как работает панель управления.

2. Опыт с реостатом: действует!

Услышав стук в дверь, она проворно спрятала реостат.

Вошла Флора вместе с электриком.

– Простите, мэм, но я боюсь, – не из-за вас ли у нас отключился свет? Я сказала мастеру, что вы покупали какие-то лампы и провода.

Агата вскочила, сжимая лампу в руках.

– Да, – сказала она, – я, наверное, устроила какую-нибудь глупость. – Она посмотрела на электрика. – Не подскажете, как ее правильно включать? Мне так неловко!

Пока молодой человек занимался электророзеткой, Флора постелила Агате постель и принялась прибираться, рассчитывая найти что-нибудь интересное.

– Довольно, – сказала Агата, – можете оставить тут мастера одного.

Лицо у Флоры сразу вытянулось. Агата улыбнулась:

– Я больше ничего не покупала, Флора.

Пожелав ей спокойной ночи, горничная вышла из номера и отправилась докладывать Уолли Стентону. Она постучала, он открыл ей уже в халате.

– Это ее лампа, – выдохнула Флора.

– Что – ее лампа?

– Из-за которой пробки полетели. Она включила лампу в сеть и, видно, что-то там намудрила.

– А реостата у нее в комнате ты случайно не заметила?

– Чего, сэр?

– Электрического прибора со шкалой, вроде счетчика.

Флора покачала головой.

– Нет, сэр. Ничего такого не видела, а у меня глаз наметанный. Разве что она его где заперла. – Флора подавленно замолчала: донесение получилось довольно убогое. – Смешно, право слово, – ходит скупает старые лампы, хотя сама только что удрала от собственного мужа.

Уолли рассмеялся.

– Ты отличная шпионка, Флора. Никаких писем или еще чего-нибудь интересного?

– Ничего, сэр. Только разве что ноты песен, одна называется «Ангелы хранят тебя». Да, еще она книг прикупила. Какие-то вроде как медицинские. Наверное, про то, чем ее лечат. А пузырек, сэр, с надписью «яд» – это вы как в воду глядели. Точно. Это лекарство какое-то, сэр, и его осталось всего ничего.

Уолли поблагодарил девушку и выпроводил ее из номера. Потом оделся к ужину. Он ощущал какую-то подавленность – сюжет стремительно шел к развязке, запутанная головоломка понемногу распутывалась, и скоро уже с нею расставаться и сдавать материал в печать. Он спустился в фойе и, позвонив в «Глоб инкуайерер», позвал к телефону главного редактора из отдела новостей.

– Где тебя черти носят, Уолли? – спросил Бриггс.

– Я нашел миссис Кристи.

– Я так и думал.

– Я скажу тебе, где я, если ты обещаешь мне напечатать материал.

– Я бы с дорогой душой, Уолли. Думаю, Динтуорт тоже Не устоит, при всей своей въедливости. Так ты уверен, что нашел ее?

– Абсолютно!

– Тогда я пошлю фотографа.

– Только после того, как заручишься согласием Динтуорта. И не трудись отслеживать мой звонок – ты будешь разочарован.

– Надеюсь, ты не в Суррее, Уолли?

– Нет, не в Суррее.

– Потому что сегодня туда вышло пятнадцать тысяч человек – на поиски трупа миссис Кристи.

– Ну? А чья затея?

– Полиции.

– Кенуорда.

– Да.

– Он псих.

– Но ты правда уверен, что это она?

– На сто процентов. Я завтра тебе позвоню, и если все устроится, то высылай фотографа – вечерним поездом.

– Куда, Уолли?

– Сюда.

– Муж обещал пятьсот фунтов вознаграждения!

– Арчи – широкая душа!

– А «Дейли ньюс» дает сотню фунтов тому, кто ее найдет.

Уолли задумался.

– У нас мало времени, – быстро проговорил он. – Завтра перезвоню.

Уже положив трубку, он продолжал сидеть в кабинке.

Ему было тошно от себя самого и потому, что ему до такой степени приспичило сделать этот материал, и потому, что материал не ахти – без ужасов и сенсаций. А главное – потому, что ради этого материала придется причинить боль женщине, которая ему очень нравится.

Наконец он вышел в фойе, поднялся по лестнице на второй этаж и нашел номер 182. Он постучал, и Агата ему открыла Она уже переоделась в белое вечернее платье и теперь обматывала шею длинной ниткой жемчуга.

– Что такое? – спросила она.

– Я хочу с вами поговорить.

– Вряд ли это подходящее место.

– Это единственно возможное место, миссис Нил. Я обещаю не набрасываться на вас. Мне просто нужно поговорить с вами.

Лицо Агаты выразило простодушное изумление. Мысль, что он может попытаться ее соблазнить, даже не приходила ей в голову. Уолли растрогался: такая сообразительная женщина – и вдруг такая наивность! Если бы он сказал ей, какая она красивая, она бы тоже наверняка страшно удивилась.

– Да вы заходите, прошу вас. – Она растерянно остановилась посреди комнаты. – Я просто никак не пойму, почему бы нам не поговорить внизу. Сперва вы следите за мной на улице, а теперь уже вторгаетесь в номер. Чем вызвано такое любопытство?

Уолли заметил, что она нервничает: заподозрила, что он догадывается, кто она на самом деле. У нее недоставало самоуверенности поверить, что этот интерес к ней может быть вызван какой-то другой причиной.

– Простите, что я следил за вами. Вам хотелось побыть одной!

– Мне нужно иногда побыть одной, мистер Бэринг. Я с удовольствием выбралась с вами на прогулку, но иногда мне хочется побыть наедине с самой собой.

– Это из-за вашего мужа?

Она кивнула.

– Вы его очень любили?

– Я любила его, и теперь я осталась без семьи, так что мне очень хочется найти…

– Родственников, – закончил он небрежным тоном, словно это само собой разумеется.

Агата немного успокоилась. Она села на кровать, а Уолли принялся расхаживать по комнате, рассчитывая все тут внимательно осмотреть. Он предложил Агате сигарету, она отказалась.

– Мне в самом деле с вами очень приятно, – сказал он. – И одна из причин – что вы первый встреченный мной человек, кто оказался еще несчастнее меня самого.

– Судьбы не изменить, – сказала она как-то по-будничному просто. – Если только вы не отчаянный храбрец.

Поэтому вам и следует писать, мистер Бэринг. В воображении можно все перекроить заново.

– Боюсь, у меня для этого маловато фантазии, – ответил он. – Я только наблюдатель.

– Может, вам просто недостает смелости?

– А вы опять жестикулируете, – заметил он. – Впрочем, понимаю – вас действительно заботит моя участь.

А может быть, чужие проблемы – это способ забыть про собственные?

Она чуть улыбнулась – какой-то жалкой улыбкой. Вся ее жизнерадостность в мгновение ока улетучилась.

– Меня всегда удивляло, – осторожно проговорил он, – что сколько бы раз мы ни смотрелись в зеркало, невозможно увидеть самих себя целиком, заметить какие-то оттенки, что ли, или блики, видимые лишь со стороны. Вы видите меня насквозь. А то я считал себя суперменом.

– Или вы меня видите насквозь, мистер Бэринг. Зачем вы все-таки пришли ко мне в номер?

Уолли решился.

– Потому что вдруг захотелось задать вам массу очень личных вопросов, – и выпалил прежде, чем она успела его перебить:

– Когда умер ваш муж?

– Летом.

– Он был единственным мужчиной, которого вы любили?

– Да.

– Но теперь он мертв, миссис Нил. Так что придется «Начинать жизнь сначала.

– Зачем?

– Затем, что вы этого заслуживаете, так что не медлите, – горячо проговорил он. – На что вам ваши родственники? Чем они могут вам помочь? Вы ищете какого-то определенного родственника?

– Да.

– Не надо, не тратьте драгоценное время, не ищите своего прошлого.

Она поднялась и распахнула дверь:

– А теперь уходите, прошу вас!

* * *

На другой день рано утром Агата вышла из отеля и отправилась вниз по склону холма на встречу с главным врачом, живущим при Королевских банях. Один раз в ходе курса лечения старик осматривал каждого пациента. Агата объяснила свой визит тем, что, несмотря на исключительно внимательное отношение к ней миссис Брейтуэйт, до сих пор не прошли боли в животе и в области поясницы.

– Уж если миссис Брейтуэйт не смогла вас вылечить, то, возможно, у вас какие-то проблемы с внутренними органами. – Он просматривал записи коллеги. – Но никакой хроники в вашей карте не указано.

– Это и странно, – сказала Агата.

– Что ж, надо вас снова осмотреть.

Он сосчитал ее пульс, измерил давление, пальпировал живот.

– Ничего не нахожу.

– А у меня сейчас ничего и не болит, – отозвалась Агата. – Может, я просто устала. Не порекомендуете что-нибудь тонизирующее?

Старик охотно согласился и, выписав рецепт, поднял на нее глаза и улыбнулся:

– До чего приятно видеть на приеме очаровательную молодую женщину. Все же, знаете, разнообразие! Большинство моих больных древние, как эти холмы! А вам, деточка, желаю оставаться такой же юной и прелестной!

Агата вышла от врача и вернулась в главный вестибюль, уселась за столик и стала читать, что же ей выписали. Потом достала листок из сумочки и, старательно копируя почерк врача, кое-что переписала оттуда на свободное место на рецепте. Она заметила, что чернила в ее ручке немного другого оттенка, но все-таки решила рискнуть.

Спустя четверть часа она вошла в аптеку, протянула в окошко рецепт и в трепете замерла. Молодой фармацевт отошел от прилавка, потом вернулся и протянул ей два пузырька, после чего достал журнал регистрации токсических препаратов и велел ей расписаться. Она попросила принести еще кусок мыла и зубную пасту, чтобы парень не заметил, как трясутся ее руки. Потом расплатилась, забрала покупки и вышла.

У Стентона утро тоже выдалось хлопотливое. На выходе из номера его уже подстерегала Флора.

– Какие задания на сегодня, мистер Бэринг?

– Пока, надеюсь, я неплохо справлюсь к сам. – Он подмигнул ей. – Но держи меня в курсе. – Он приподнял шляпу, чтобы отвязаться от девчонки, но та не отставала.

– Знаете что, мистер Бэринг? По-моему, так ваша миссис Нил и есть та самая писательница, что пропала, – миссис Кристи! Уж больно похожа!

Уолли остановился, озираясь.

– Глупости, Флора. У тебя просто разыгралось воображение.

Лицо у той вытянулось.

– Я-то просто подумала, она сбежала от мужа ради вас!

Уолли покачал головой:

– Боюсь, что нет. Она вовсе не миссис Кристи. – Он развернулся и пошел прочь.

Он понял: времени осталось в обрез. Он дал себе двадцать четыре часа на то, чтобы подстроить встречу Нэнси Нил и Агаты Кристи. На полпути между отелем «Гидропатик» и бюветом он, посмотрев на часы, пустился бежать – и вдруг подумал, что, наверное, он единственный мужчина во всем Харрогете, еще способный бегать.

Ни Нэнси Нил, ни ее тетушки он не нашел. Он прождал в бювете все время, пока не рассосалась толпа утренних посетителей, после чего пошел в Королевские бани.

Там он сказал в регистратуре, что у него дело к мисс Нэнси Нил, на что услышал, что здесь она вряд ли появится до очередных своих процедур, а они назначены на завтра, на девять утра.

Взяв такси, Уолли поехал в гостиницу «Валенсия» и написал мисс Нил записку. Заплатив коридорному, чтобы тот доставил ее прямо ей в номер, он сказал, что подождет внизу – чтобы знать, на месте ли леди.

Вскоре Нэнси Нил сама спустилась в мрачный темно-коричневый холл, одетая кое-как, – было видно, что собственный облик ей глубоко безразличен. Веки припухли, лицо было бледное.

Уолли вскочил ей навстречу.

– Прошу вас простить меня, мисс Нил, что я заявился вот так, без предупреждения.

– Ничего, мистер Бэринг… Как ваша нога?

– Значительно лучше.

Она перевела взгляд на его записку, которую держала в руке.

– Я в самом деле сомневаюсь, что мы с нею родственники.

– Вы, должно быть, правы, – сказал он. – Но миссис Нил глубоко убеждена, будто вы – ее кузина. Полагаю, она видела вас и очень хочет с вами встретиться. Надеется – может, вы ее узнаете. Если бы вы приняли мое приглашение на ужин – это было бы, во-первых, огромным счастьем для меня! – а во-вторых, мы бы помогли миссис Нил разрешить все сомнения. Уверен – она вам понравится!

– Прошу меня простить, – глухим голосом проговорила Нэнси, – но я совершенно уверена, что мы с ней не родственники. Я уже говорила, у нас никогда не было никакой родни в Южной Африке. Эта леди, должно быть…

– Понимаю, – перебил Уолли. – Но вы оказали бы ей немалую поддержку. Она совсем недавно потеряла мужа и тяжело переживает утрату. В отличие от вас, мисс Нил, у нее нет никаких надежд на счастливое будущее.

Вид у Нэнси сделался несчастный.

– Виноват – я что-то не то сказал?

– Просто у меня дурное настроение.

Уолли понял, что девушке хочется, чтобы ее утешили, хочется поплакаться кому-нибудь более способному к сочувствию, чем престарелая тетка.

– Что стряслось, мисс Нил? Что-то с вашим женихом?

– Можно сказать и так.

– Очень огорчительно слышать. Вы решили его бросить?

Она покачала головой.

– Ведь никто же по доброй воле не бросит такую девушку!

– Нет, что вы. – Она попыталась улыбнуться. – Думаю, все обойдется, Было очевидно, что мисс Нил ничего подобного не думает.

– Вы уверены, что не хотели бы отужинать со мной сегодня вечером?

– Нет, благодарю вас. Не думаю, что со мной вам будет весело, мистер Бэринг, а потом, я не могу оставить мою тетушку, а с ней… с ней…

– Скучно?

– Вот именно.

– Ну, если я не могу вас пригласить пообедать, – сказал Уолли, – тогда, может быть, выпьем как-нибудь кофе, когда вы чуточку повеселеете?

– С удовольствием.

– Знаете что – а давайте завтра утром, а? Вы в бани пойдете?

– Да, только рано. В девять утра.

– Хорошо, тогда встретимся в десять в вестибюле.

– В таком случае до завтра, – сказала она и поднялась с кресла. – Вы так ко мне добры!

Они обменялись рукопожатием, и Уолли вышел на улицу. Купив фотоаппарат и пленку, он вернулся в «Гидропатик» и, зайдя в телефонную кабинку, позвонил Динтуорту. Нэнси Нил, конечно, упоминать нельзя – не то магнат тут же даст знать полковнику Кристи.

– Гарри, – сказал он, – так ты берешь материал?

– Ты уверен, что это миссис Кристи?

– Я абсолютно уверен, что это та самая леди, на банкет в честь которой ты меня послал пару недель назад. Я купил фотоаппарат, завтра сфотографирую, а потом двину в Лондон на всех парах.

– Завтра? А почему не сегодня?

Уолли улыбнулся про себя.

– Значит, передумал, Гарри?

– Я готов напечатать твой материал, – ответил лорд.

– Я и не сомневался. Публика-то ждет, а сюжетик – пальчики оближешь. То, что нужно. Но сегодня я ее упустил. Только учти, Гарри, в моем материале тему любовницы обойти не удастся. Опубликуешь?

– Хорошо. Если только все достоверно и пристойно.

– Все исключительно достоверно и предельно пристойно – это же материал для «Глоб инкуайерер»!

– А почему мы не можем получить материал немедленно?

– Потому что завтра будет еще лучше. Если я ее и завтра прозеваю, то позвоню и сообщу все, что мне известно.

Понятно, что времени мало, но я чувствую: есть смысл капельку потянуть.

– Тогда удачи, старина. И можешь не считаться с расходами.

Уолли положил трубку и поднялся к себе переодеться.

И обнаружил у себя под дверью записку от Флоры. К ней прилагался крохотный рисунок, якобы найденный ею в номере миссис Нил в корзине для бумаг. Это было схематическое изображение электрической цепи с реостатом.

Уолли подумал, что рисунок, наверное, имеет какое-то отношение ко вчерашнему происшествию с лампой, но не придал ему особого значения.

Переодевшись, он спустился к ужину. Ему пришлось проделать путь из фойе и далее направо по обшитому дубом коридору в просторный, сумрачно-зеленый зимний сад. Он договорился встретиться здесь с Эвелин Кроули, и очень рассчитывал теперь, что с ним поделятся содержимым ее фляжки. Она смотрел, как она приближается, любовался игрой складок ее короткого платья вокруг стройных ножек и не мог понять, почему до сих пор не удосужился ее соблазнить.

Душевная немочь плюс телесная слабость, объяснил он себе сам. И поднялся навстречу Эвелин.

– Ужасно мило с вашей стороны – составить мне компанию, – сказал он, оглядывая собравшихся вокруг престарелых постояльцев отеля. – Обычная развеселая публика.

– Знаете, – сказала Эвелин, кивнув в сторону оркестра, – наш с вами чарльстон не произвел на них большого впечатления. Они опять играют «Девушку с гор».

Старик-официант, узнав Эвелин, принес им два стакана с водой и рядом поставил две пустые рюмки.

– Для чего это – глаза промывать? – съехидничал Уолли.

– Нет, мистер Бэринг. Для бренди. Старичок у меня уже натасканный.

Она наполнила рюмки из своей фляжки.

– Послушайте, – сказал Уолли. – Я разговаривал с этой кузиной миссис Нил, и она согласна встретиться завтра в банях часов в десять утра. Я хотел бы сделать сюрприз для миссис Нил. Вы сумеете ее туда затащить?

– Хорошая мысль, – одобрила Эвелин.

– Но по-моему, нам надо пока что помалкивать. Миссис Нил явно хочет встретиться с этой девушкой, но что-то ей мешает. Может быть, вы правы, это застенчивость.

Эвелин кивнула.

– Ведь мисс Нил, очевидно, не считает, что они родственники.

– Нет – но ведь она тоже из Рикмензуорта! Все это очень странно, но очная ставка может оказаться для миссис Нил решающей. И думаю, принесет ей пользу.

– Пожалуй. Я согласна. У меня, правда, процедуры в десять, но что-нибудь придумаем. Можно, например, устроить все это чуть попозже. В общем, я дам вам знать, мистер Стентон.

* * *

Всю вторую половину дня Агата употребила на то, чтобы последний раз до мелочей выверить свой план. Потом она переоделась и, коротая время до ужина, снова небрежно перелистала стопку газет, вырвала из одной из них фотографию Арчи за рулем машины, с Розалиндой и Шарлоттой Фишер на заднем сиденье, и, с нежностью посмотрев на снимок, убрала его в саквояж. Агата думала об Арчи с жалостью. Ее единственным страстным желанием было вернуть его – а вместо этого она сделала его жизнь достоянием скандальных хроник. Она пролистала другие газеты – не пропустила ли она какое-нибудь его высказывание: газеты оставались теперь единственной ниточкой, соединяющей ее с семьей. И мрачно усмехнулась по поводу предложенной мужем награды в 500 фунтов за сведения о ней. Его фотографии были еще в нескольких газетах. Она взглянула на часы.

Потом снова открыла воскресный выпуск «Глоб инкуайерер» и вполглаза проглядела колонку Уолли Стентона. И вдруг обратила внимание на шарж, напечатанный в самом низу полосы, – такое знакомое лицо! Она растерянно уставилась на газетную страницу и тут поняла, кто такой Джон Бэринг на самом деле.

Агата аккуратно сложила газету, положив ее поверх остальных, взяла сумочку и шаль и спустилась к ужину. Заняв свободное место за столом, где уже собрались Оскар Джонс с дядюшкой, Уолли Стентон и Эвелин Кроули, она извинилась за опоздание – для компании вечерний сбор за столиком уже стал неписаным, но непререкаемым правилом.

– А я уж и пари держал, что вы опоздаете, миссис Нил, – сообщил дядюшка Джонс, с удовлетворением посмотрев на свои часы.

– Держать пари вообще опасно, – улыбнулась она. – Ну, как сегодня суп?

– Гадость! – сообщил дядюшка.

– Был у меня приятель, – влез в разговор Уолли, – так он полагал, что держать пари – это единственный способ проиграть красиво. И он, по-моему, прав. Пари заключают те, кто любит проигрывать.

– А вы, думаю, не из таких, – заметила Агата.

– О нет! Я пуганая ворона, миссис Нил. И предпочитаю рисоваться как-нибудь по-другому.

– И вам это удается, мистер Бэринг! – добродушно поддела его Эвелин.

– Да где уж нам, простакам, – ответил тот.

Подали жареных цыплят.

– К тому же мистер Бэринг пишет, – сказала Агата. – Но у него не всегда хватает духу печатать это в газетах. Какая жалость! – Она в отчаянии посмотрела на него.

Уолли сделалось не по себе. Чтобы скрыть смущение, он предложил помощь дядюшке Джонсу, сражавшемуся с цыплячьим хрящиком с помощью вилки и ножа.

Позже, когда компания перебралась в зимний сад пить кофе, Агата как-то выключилась из общей беседы, впрочем, не настолько, чтобы ее молчание могло показаться неловким. Тем временем Оскар вынес на обсуждение проблему нравственного порядка:

– Если бы загорелась Национальная галерея, а времени у вас было бы, только чтобы спасти одну-единственную картину, а там рядом вопила бы кошка, обыкновенная паршивая драная кошка, – то что бы вы бросились спасать?

Агата ответила не задумываясь:

– Все очень просто. Эвелин спасала бы кошку, мистер Бэринг как личность творческая ухватил бы картину. Как и вы, вероятно. А я бы туда просто не пошла.

– А кто бы спасал мышей? – поинтересовался Уолли.

– Мыши, – веско произнесла Агата, – обычно спасаются сами.

Компания продолжала попивать свой кофе, но разговор иссяк.

– Почему бы тебе не спеть? – спросила Эвелин.

Агата посмотрела на подругу, потом поднялась и пошла к эстраде. Улыбнувшись пианисту и дирижеру, она спросила, можно ли ей выбрать самой какую-нибудь песню.

Оркестр ждал, пока она перебирала ноты. Выбрав что хотела, она подала листок пианисту. И, стоя рядом с ним, запела высоким и чистым сопрано:

Как любила я его, друга сердца моего,

Так любила, что клятву дала

Вовек его любить, никогда не позабыть

И душою к нему приросла.

Воцарилась тишина – так проникновенно и нежно звучала под сводами старинная шотландская баллада:

Погляди на небеса, и на темные леса,

И на солнца венец золотой –

Где найдешь ты его, друга сердца твоего? –

В коварных объятьях другой.

Я поверила ему, другу сердца моему,

Что он верное слово хранит…

– Не могу, простите, – Агата повернулась к пианисту. – Слова… забыла.

– Ничего, не волнуйтесь, – поспешил тот утешить ее, увидев слезы, блеснувшие в глазах исполнительницы.

Она спустилась с эстрады, и Эвелин Кроули поспешно увела ее, подхватив под руку. Провожая подругу по коридору, она сказала:

– Ты любишь. Это точно.

– Да, – призналась Агата и через плечо взглянула на Эвелин. – Я выставила себя таким посмешищем!

– Вовсе нет!

– Ты, наверное, что-то знаешь, Эвелин? Когда у тебя в жизни есть подсказка, ты можешь начать действовать. А я все подсказки пропустила.

– Где твой муж? – ласково спросила Эвелин.

Агата уткнулась лицом в ладони, закрываясь от неуместного вопроса, как от удара.

– Мне казалось, мы танцуем с ним шаг в шаг, и дышим в одно дыхание, – проговорила она, – и я не понимала… не замечала….

– Что не замечала?

– Что на самом деле мы – врозь. Что мы не вместе.

Эвелин повела Агату вверх по лестнице.

– И мисс Нил имеет к этому какое-то отношение?

– Да.

– И ты правда хочешь с ней поговорить?

– Нет, конечно.

– Тогда я скажу тебе: мистер Бэринг затеял на завтра сюрприз. Чтобы вы как бы невзначай встретились с мисс Нил.

Они уже поднялись на свой этаж.

– Не говори с ним, – сказала Агата. – И ничего ему про меня не рассказывай.

– Нет, конечно. А ты иди ложись.

– Пожалуйста, Эвелин. Не возвращайся и ничего не говори ему.

– Не буду, обещаю. Где твой ключ?

* * *

Оркестр умолк. Саксофонист повернулся к банджо:

– Это она. Я уверен. Миссис Кристи, она самая. И пела она, словно нас никого и нет. В своем какой-то мире.

Банджо кивнул.

– Надо бы сообщить в полицию.

– Да туманище теперь, – хмыкнул Банджо.

– Все равно пошли?

.Уолли Стентон выкурил не одну сигарету, дожидаясь Эвелин Кроули. Прошел час, прежде чем он наконец махнул рукой и пошел спать.

 

Глава 10

Ей спалось лучше, чем обычно, на этот раз она не просыпалась в глухой предутренний час, чтобы снова и снова блуждать в запутанных лабиринтах безысходности. Вместо этого она проспала, как наметила, до шести утра, и, проснувшись, немедленно выскользнула из постели. Когда Флора, постучав, вошла с утренним чаем на подносе, то заметила, что Агата полностью одета и уже застегивает пальто.

– Раненько вы сегодня, миссис Нил.

Девушке бросилось в глаза, что в номере как-то опустело, а со стола исчезли книги.

– Ведь вы не уезжаете, нет?

– Нет, Флора. Пойду пить воду, как обычно. А потом в бани.

– Утреннюю газету не желаете?

– Нет, спасибо.

Горничная с неохотой удалилась.

Агата заперла за ней дверь. Тщательно осмотрев комнату, составила в угол свои нелепые антикварные покупки, потом проверила каждый ящик стола и шкафа. Достав из сумочки пачку бумажных полосок, она просмотрела их и, скрутив, бросила на решетку камина. Потом поднесла спичку и подожгла и смотрела, как бумага скручивается в огне, постепенно чернея и обугливаясь. Затем надела перчатки, достала из саквояжа отвертку и тщательно стерла с нее отпечатки пальцев, после чего положила обратно вместе с парой брошюрок по электротехнике. Не снимая перчаток, она взяла пузырек с ядом, купленный накануне, и тоже сунула в чемоданчик. Потом застегнула пальто и, прихватив саквояж, вышла из номера.

Спустившись по черной лестнице, Агата вышла из отеля через служебный выход. Пройдя с полмили и оказавшись в торговой части городка, она зашла в телефонную кабинку, посмотрела на свои часики – было ровно восемь, – набрала местный номер и опустила монетку.

– Миссис Брейтуэйт, – сказала она в трубку. – Это Эвелин Кроули. – Она умело копировала речь подруги.

– Что стряслось, дорогуша? – спросила миссис Брейтуэйт.

– Мне нужна ваша помощь. Я только-только вышла прогуляться перед процедурой, как у меня дико схватило спину. Я с улицы звоню, из телефонной будки. Боль просто кошмарная!

– Лучше бы вам вернуться в отель. Сами дойдете?

– А вы не могли бы зайти в отель? Вы же знаете, я бы ни за что на стала жаловаться, но таких болей у меня еще не бывало.

– Не знаю, что и делать, дорогуша вы моя. У меня через час прием.

– Знаю, миссис Брейтуэйт. Я сперва позвонила в регистратуру, чтобы узнать, где вы. Они дали мне ваш домашний номер. И обещали перенести ваш прием на другое время.

– Раз такое дело, то я выезжаю, – ответила миссис Брейтуэйт. – Попробую взять такси, но все равно раньше чем через полчаса не ждите.

– Я вам так признательна! Тогда до свиданья. – Агата положила трубку и вышла из кабинки.

Дойдя до угла, она опустила в почтовый ящик письмо на имя Эвелин Кроули и отправилась дальше, в сторону Королевских бань.

* * *

Уолли Стентон нервничал. Он знал, что времени не остается, знал, что Флора не в состоянии держать язык за зубами и наверняка уже сказала остальным, что миссис Нил и есть пропавшая писательница. Эвелин Кроули так и не вышла вчера вечером, и договориться, что она приведет миссис Нил на встречу с предполагаемой кузиной, не удалось. Он послал Эвелин записку в номер, но и на нее пока не получил ответа.

И хотя в это утро Уолли занял позицию в холле отеля необычайно рано – обычно в это время он еще спал, – Агата мимо него не проходила. Он щедро заплатил коридорному, чтобы тот отнес ей в номер записку, но мальчишка вернулся и сказал, что стучал, но никто не отвечает. Объяснив, что записка эта страшно важная, Уолли отправил его за Флорой.

* * *

Нэнси Нил стояла в неглиже в своем номере перед высоким зеркалом и разглядывала собственную фигуру. Она не слишком похудела. Одиночество и тревога только усиливали аппетит. Арчи дважды удалось ей позвонить, и оба раза голос у него был какой-то затравленный и отрешенный. Шумиха, поднятая по поводу исчезновения его жены, колкие намеки и откровенные домыслы стоили ему дорого.

Он совершенно пал духом. Как Нэнси ни умоляла его позволить ей вернуться, он все-таки попросил ее задержаться в Харрогете как можно дольше, потому что страшно боялся прессы. Он не велел ей возвращаться ни домой, ни на службу, пока Агата не будет найдена. Но прошло целых две недели, и Арчи Кристи уже начал всерьез опасаться, что с женой в самом деле что-то случилось. Нэнси, видя, как на глазах рушится ее будущее, все-таки старалась как могла поддержать возлюбленного.

Последний раз оглядев себя в зеркале, она поклялась не есть жирного и сладкого. Потом оделась и отправилась пешком в Королевские бани на свои утренние процедуры.

* * *

Старший инспектор полиции Макдауэлл со своим коллегой, оба в штатском, вошли в фойе отеля «Гидропатик».

Сорокалетнему Макдауэллу на вид легко было дать все шестьдесят. Причем старообразностью этой он весьма дорожил: она помогала в работе и соответствовала авторитарному складу его личности. Он попросил портье позвать хозяина отеля, и последний тут же выбежал из своего кабинета навстречу представителям власти.

– Доброе утро, сэр. Похоже, она здесь.

– Будем надеяться, – ответил Макдауэлл, расстегивая пуговицы пальто. – За последнюю неделю это всего-навсего четвертый вызов по поводу этой леди. Не хотелось бы привлекать внимание, – добавил он, оглядывая фойе.

Макдауэлл, будучи в штатском, неизменно привлекал внимание – и он, и его коллега несли на себе неистребимый казенный отпечаток. Хозяин пригласил их к себе в кабинет.

– И не только музыканты, старший инспектор! Одна из наших горничных тоже убеждена, что это миссис Кристи.

– Сперва ко мне в участок заявляется ваш музыкант и сообщает, будто миссис Кристи стоит и поет! На публике!

Смех один!

– Лиминг – человек положительный. Он считает, леди просто потеряла память. Иначе она была бы более осторожной. Но у горничной на этот счет другое мнение. Она клянется, что это миссис Кристи, причем, как говорится, в здравом уме и трезвой памяти, что она просто скрывается под чужим именем из каких-то личных мотивов. Зарегистрировалась она как миссис Тереза Нил из Кейптауна.

– А сейчас она в отеле?

– В номере ее нет, – ответил хозяин.

– Могу я поговорить с горничной?

Послали за Флорой, та примчалась вприпрыжку.

– Когда вы сделали заключение, что миссис Нил и есть миссис Кристи? – вопросил Макдауэлл.

– Да ну, сэр, я это с самого начала заподозрила.

– В таком случае почему сразу не сообщили куда полагается?

Флора лихорадочно соображала.

– Я была не так уж уверена. Она приехала сюда без багажа. Уже странно, так? Потом все вроде нормально.

Каждое утро она велела приносить мне свежие газеты. Она их очень внимательно читала, я пару раз видела у нее покрасневшие глаза, как будто она плакала.

Полицейский чин вздохнул.

– Сами-то гляньте на нее, – продолжала Флора. – Она в точности такая, как в газетах пишут, прямо один в один!

– Хорошо. Где она?

Девушка заерзала.

– В номере ее нету. Это точно. Странное дело – сегодня с утра пораньше, когда я ей чаю принесла, она была уже полностью одета – как для выхода.

Макдауэлл обернулся к коллеге:

– Пошлите наверх Билла с Фрэнком. – Он снова повернулся к Флоре. – Ни слова о том, что мы здесь, мисс.

Если вы правы и если эта леди что-то заподозрит, мы рискуем ее упустить. А теперь, – он обратился к владельцу отеля, – я хотел бы осмотреть ее номер.

Отпустив Флору, тот самолично повел полицию вверх по лестнице.

Флора помчалась по коридору в помещение для прислуги, но на полпути ее сграбастал Уолли:

– Это полицейские?

Она кивнула.

– Это ты им сказала, что миссис Нил – это миссис Кристи?

– Нет, это мистер Лиминг из оркестра, – пролепетала девушка.

– А про меня что-нибудь говорила?

–, Нет, клянусь. Вот бог свидетель!

Терпение Уолли лопнуло.

– Нет, ты не Мата Хари, глупая девчонка! А ну выкладывай правду!

– Я правду говорю, мистер Бэринг. Я думаю, ваша миссис Нил на самом деле миссис Кристи, но я им не сказала про то, что… ну то есть про любовь.

Все эти Флорины уверения его не успокоили. Похоже, девица здорово испортила ему игру.

Он повернулся и бегом бросился в фойе и оттуда по лестнице наверх. Дверь Агатиного номера была распахнута, на пороге стоял встревоженный владелец отеля. Уолли, отпихнув его в сторону, подлетел к полицейскому начальнику и вопросил, по какому такому праву они обыскивают номер. Старший инспектор, сидевший на корточках у камина рассматривая обугленные листки бумаги, обернулся:

– Я не знаю, кто вы такой, сэр, но сперва потрудитесь объяснить, вы-то сами тут по какому праву?

– Я друг миссис Нил.

– И давно вы знакомы? – Макдауэлл наконец встал.

– Много лет, – не моргнув глазом ответил Уолли. – Мы дружили семьями в Южной Африке.

– Да? А у нас есть сведения, что ваша приятельница весьма похожа на пропавшую писательницу миссис Кристи.

– Бред!

– Моя работа в том и состоит, чтобы все доподлинно выяснить. – Макдауэлл прошелся по комнате, внимательно ее оглядывая. Потом поднял столик из папье-маше. – Надо думать, стоит целое состояние.

Уолли выхватил у него столик.

– У вас нет ордера на обыск, и вы не имеете права обыскивать чужой номер! Миссис Нил никакая не миссис Кристи и не преступница!

Хозяин бросился между ними, словно пытаясь защитить массивного полицейского от коротышки-репортера.

– Это мой отель, – заявил он, – и я имею право войти в любой из его номеров.

Уолли опустился на колени перед камином – поглядеть на обгоревшие листки, но те полностью обуглились, так что нельзя было прочесть ни слова.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Макдауэлл, поднимая Уолли за плечо и поворачивая лицом к двери. – Это уже дело полиции.

Уолли вылетел в фойе, прикидывая на ходу, что делать дальше. Скоро уже звонить в «Глоб инкуайерер».

Комната Агаты производит впечатление брошенной. У него была странная уверенность, что и в городе ее уже Нет. Он спросил у мальчишки-коридорного, не видел ли он миссис Нил, и тот ответил, что сегодня ее вообще никто не видел.

* * *

Нэнси прошла через вестибюль Королевских бань и остановилась возле регистратуры.

– Доброе утро, – приветствовала она угрюмого регистратора. – Что, миссис Брейтуэйт еще нет? Я мисс Нил.

Тот заглянул в свои записи.

– Почему же? На месте она, – раздраженно буркнул он. – Ждет вас, надо полагать.

– Хорошо, – сказала Нэнси и направилась по коридору в кабинет.

* * *

Эвелин вышла из лифта в фойе. Увидев ее, коридорный обратился к Уолли:

– Может, мисс Кроули знает, где миссис Нил.

– Это мысль. – Уолли подошел к девушке. – Почему это вы не ответили на мою записку?

– А что, это так срочно, мистер Бэринг?

– Так миссис Нил идет сегодня в Королевские бани или нет? А то эта кузина ее там ждет!

– Не думаю, чтобы миссис Нил хотелось встречаться с кузиной, – ответила Эвелин. – Боюсь, вам придется отменить эту встречу.

– Миссис Нил нужна помощь. – Уолли взял Эвелин под руку.

– А по-моему, если бы вы оставили Терезу в покое, то ей было бы…

– Вы знаете, где она? – перебил Уолли. – Это очень важно – найти ее немедленно!

– Нет. Я не знаю, где она, и прошу вас отпустить мою руку.

– Слушайте, в отеле шуруют двое полицейских в штатском. Они ищут вашу подругу – думают, что она – это Агата Кристи.

– Что?

– Та писательница, которая пропала две недели назад.

Несколько человек из персонала уже донесли в полицию., Они решили, будто опознали ее, – и правильно решили.

Мысль Эвелин мгновенно охватила все недавние эпизоды – и поход по магазинам, и выброшенную старую одежду, и странное объявление Терезы Нил в «Таймс», и ее откровения вчера вечером. И девушка ощутила леденящую уверенность – да, все так и есть.

– А вы – частный сыщик? – спросила она.

– В некотором смысле.

– И работаете на ее мужа?

– Да нет, большей частью независимо. И мне необходимо с вами поговорить.

– Я бы хотела сперва поговорить с Терезой.

– Я уже был у нее в номере. Его обыскивает полиция, я влетел и наорал, дескать, они не имеют права. Ее вещи по-прежнему там, а в камине много горелой бумаги. Но где она сама? Я торчу тут с самого рассвета, но так и не видел ее, и никто не видел.

– Значит, независимый частный сыщик. Очень оригинально. Все-таки вы, наверное, ошибаетесь.

– Возможно, зато я точно знаю, что вашей подруге нужна помощь. Она не теряла памяти, вы это знаете. Тогда зачем она здесь, зачем следит за любовницей? Чего ей нужно от Нэнси Нил? Не замыкайтесь, Эвелин. – Уолли впервые со дня их знакомства назвал девушку по имени. – Скажите, а не пыталась Агата Кристи заключить с ней что-то вроде сделки?

– Она не такая женщина, чтобы заключать сделки! – возмутилась Эвелин.

– Тише, не надо привлекать к себе внимание, – одернул Уолли. – Если она так и не пошла на контакт с любовницей, тогда объяснение одно: она свихнулась, поэтому приехала сюда и взяла себе такую же фамилию, как у Нэнси Нил. Просто подсознательно ей хочется быть Нэнси Нил, понимаете? Чтобы этот самодовольный и ограниченный эгоцентрик полковник Кристи любил бы ее! – Уолли сделал паузу. – Я прав? Все сводится только к этому? Если у вас есть другая версия, давайте выкладывайте!

Он заметил, что Эвелин страшно взволнована.

– На самом деле я не имею права с вами разговаривать.

Тереза вчера вечером попросила меня не разговаривать с вами о ней, так что она, пожалуй, тоже догадалась, кто вы.

– Я журналист.

– Какая гадость!

– Да нет, просто профессия.

– Она-то думала, что нравится вам. И я так считала.

– Она и правда мне нравится. Но что, если она что-то задумала – что-то такое, о чем даже вы не знаете?

– Я должна ее найти, – сказала Эвелин и решительно направилась к стойке администратора, с которым в этот момент горячо спорила только что вошедшая миссис Брейтуэйт.

– Она точно у себя в номере, – уверяла врач.

– Коридорный говорит, что там никто не отвечает.

– Тогда надо пригласить хозяина и вскрыть номер. Вдруг мисс Кроули…

В этот момент миссис Брейтуэйт увидела Эвелин, и в ее лице гнев сменился изумлением, а затем – крайним возмущением.

– Вижу, дорогуша, – проговорила она, – что ваша спина уже не так сильно болит?

– Моя спина?

– А вы говорили, будто у вас нестерпимые боли! Я бы ни за что не приехала в отель без…

– Но я вовсе не просила вас приезжать…

– Как, Эвелин? Вы мне позвонили на рассвете, после того… Что вообще происходит?

– Миссис Брейтуэйт, я вообще вам не звонила!

– Чем могу помочь? – вклинился Уолли.

– Вот эта молодая леди позвонила мне домой в восемь утра, – объяснила Уолли миссис Брейтуэйт, клокоча от негодования, – и сказала, что у нее страшные боли. Сказала мне, будто позвонила в регистратуру, и там даже отменили мой первый прием, и я примчалась сюда – а там бедняжка мисс Нил, наверное, пришла на прием, а ею некому заняться! Какой эгоизм с вашей стороны, Эвелин!

Совсем на вас не похоже!

Уолли вдруг повернулся и стремительно бросился к выходу и помчался вниз по улице, в сторону Королевских бань.

* * *

Нэнси Нил постучалась в кабинет миссис Брейтуэйт.

Ответа не последовало. Она посмотрела на часики, потом приоткрыла дверь, заглянула в процедурную, потом в раздевалку. Там на вешалке висело пальто и платье, а внизу стояла пара туфель.

Нэнси вернулась в процедурную и, едва войдя, услышала женский голос из-за ширмы:

– Это вы, миссис Брейтуэйт?

– Нет, – ответила Нэнси. – Кажется, она еще не приходила. Наверное, все еще болеет.

– Она совершенно здорова, – возразил женский голос. – Просто вышла куда-то, а меня оставила в кресле.

– Странно, – сказала Нэнси, – я думала, я у нее сегодня первая. – Наступило молчание, наконец Нэнси предложила:

– Давайте я схожу поищу ее.

– Лучше сначала помогите мне, – ответил голос.

* * *

Уолли несся во весь дух, пока у него не закололо в груди. А в голове оставалась, кажется, единственная мысль: роковая разгадка – скомканный клочок бумаги с грубо начерченной карандашом схемой электрической цепи, – разгадка, добытая Флорой из мусорной корзины Агатиного номера.

Он взлетел по ступеням Королевских бань, пронесся сквозь вращающиеся двери в главный вестибюль и, отпихнув двух пациентов от стойки регистратуры, накинулся на перепуганную регистраторшу.

– Здесь миссис Нил? Миссис Тереза Нил? Это очень срочно!

Регистраторша бесстрастно заглянула в журнал.

– У нас на утреннем сеансе только двое, сэр. Мисс Нэнси Нил и…

– Где она? Скорее! Где она теперь?

– У миссис Брейтуэйт, конечно.

– Какой кабинет? Номер! – Он ловил воздух ртом.

– Четвертый кабинет. Вы хотели бы что-то передать?

Она не успела договорить, как Уолли повернулся и бросился по коридору в женское отделение.

* * *

– Миссис Брейтуэйт поставила реостат и ушла. Вы не включите ток?

Все, что видела Нэнси из-за ширмы, была рука, погруженная в ванночку с водой.

– Вы уверены, что это нужно? – спросила она.

– Совершенно уверена, – ответила женщина из-за ширмы. – Возьмитесь за рычажок и просто переставьте туда, где написано «Включить». Все очень просто.

Нэнси в растерянности стояла возле панели управления.

– Он вас не укусит, – сказал женский голос.

И Нэнси щелкнула рычажком.

 

Глава 11

В длинном сводчатом коридоре не было ни души. Уолли бежал. Стук его подошв по кафельному полу заглушало биение крови в голове. Он повернул за угол, все время внимательно сверяясь с нумерацией кабинетов. В этот миг раздался страшный женский вопль и все звучал, пока Уолли открывал дверь кабинета номер четыре и мчался через смотровой кабинет в процедурную.

Ширма перед креслом Шнее оказалась опрокинута – видимо, в тот момент, когда руки и ноги Агаты под током, пущенным напрямую из сети, взлетели вверх над ванночками, а все тело отшвырнуло назад. Удар оказался настолько мощным, что конечности и электроды буквально выбросило из воды, и контакты разомкнуло. Теперь Агата лежала навзничь, с закатившимися глазами, перекинувшись поперек кресла, – словно жертва на электрическом стуле, которую палач позабыл пристегнуть ремнями.

– Выключите! – рявкнул Уолли на Нэнси. – Да как эта штука выключается?

Не переставая вопить, девушка ткнула пальцем в панель.

Уолли рванул рычажок, не зная, что тока в сети уже нет.

Потом снял Агату с кресла и уложил на пол, заботливо прикрыв полы ее белой купальной сорочки движением неловким и застенчивым, словно желая загладить непристойность зрелища, свидетельницей которого она сделала другую женщину.

Он приложил ладонь к ее сердцу, прощупав слабенькие и редкие, с перебоями, удары. И неглубокое дыхание. Он тихонько гладил ее голову под истерические выкрики Нэнси Нил:

– Это миссис Кристи! Она сама мне велела! Велела мне включить ток! Я не знала, что это она за ширмой! Я убила ее!

Уолли ее не слушал. Склонившись над Агатой, он силой воли старался вернуть ее к жизни.

– Вернись! – шептал он. – Вернись, пожалуйста вернись! – Его рука сжимала ее пульс. – Бегите за врачом! – закричал он Нэнси. – Нет, погодите. – Пульс под его пальцами сделался чуть ровнее. Тут он принялся отчаянно хлестать ее по щекам. – Тащите полотенца, – через плечо скомандовал он хнычущей и трясущейся Нэнси.

– Я могла ее убить!

– Могли. Но не убили. Тащите полотенца, быстро!

Нэнси нашла какие-то полотенца, и Уолли насухо вытер Агате руки и ноги, потом, сняв мокрую сорочку, завернул в полотенца.

– Найдите ее одежду и принесите сюда.

Агата вздохнула, она уже приходила в себя, глаза пытались сфокусироваться, хотя пока что безуспешно: она смотрела на Уолли без всякого выражения.

Нэнси принесла из раздевалки Агатину одежду, туфли и саквояж.

– А вам, мисс Нил, – сказал Уолли, – нужно уходить отсюда как можно скорее. Никому ни слова, а не то скандал, боже сохрани!

Оглядев Агатину одежду, он взял пальто и засунул ее руки в рукава, надел на нее туфли, а остальную одежду запихнул в саквояж.

– Теперь вы тоже одевайтесь, – велел он Нэнси, – Поможете мне донести саквояж до выхода.

Обойдя кабинет, он нашел одеяло, завернул в него Агату и понес ее по коридору. Рядом семенила Нэнси с саквояжем. Впрочем, ни посетители, ни персонал ничуть не удивились, когда мимо них пронесли женщину, завернутую в одеяло.

Осторожно погрузив Агату в такси, Уолли принял у Нэнси саквояж.

– А теперь уходите как можно быстрее, – сказал он ей и, сев в машину, велел ехать в сторону Вэлли-Гарденс.

А сам обнял Агату и прижал к себе так, чтобы ее голова покоилась у него на плече. И вдруг заметил, что таксист с любопытством поглядывает в зеркало заднего обзора. Переведя взгляд на Агату, Уолли увидел, что пальто у нее расстегнуто и заметно, что под ним ничего нет. Он потихоньку застегнул все пуговицы одной рукой, потом запустил руку в ее саквояж и достал оттуда ее шляпку-»колокол». Как можно осторожнее он постарался натянуть этот шерстяной колпачок ей на голову, но оттого, что другая рука была занята,» результат получился смехотворный.

Агата по-прежнему смотрела на него без всякого выражения.

– Что-то стряслось? – осведомился таксист через перегородку.

– Моей жене очень плохо, – ответил Уолли.

– Тогда странно, с позволения сказать, что вы ее везете на Вэлли-Гарденс.

– Я передумал, – крикнул Уолли таксисту. Подавшись вперед, он разглядел вывеску гостиницы, и велел подъехать ко входу. «Зеленый холм» был такой же маленькой типовой гостиницей, как и «Валенсия», и такой же непритязательной.

Уолли заплатил таксисту и осторожно вынул Агату из машины.

– Стоять можете?

– Кажется, да, – ответила она.

Он обнял ее за талию и, пока водитель вынимал из машины саквояж, натянул шляпку Агате низко-низко налицо.

И осторожно провел ее в тесный гостиничный вестибюль.

– Нам номер, пожалуйста, – обратился он к мужчине за стойкой. – Леди плохо.

Управляющий глянул на них с некоторым скепсисом.

– Вам двухместный?

– Можно одноместный, – ответил Уолли – Подешевле? – На губах управляющего играла подленькая улыбочка.

– Любой!

– Думаю, хороший двухместный номер вас вполне устроит. – Он протянул Уолли ключ, взял у него саквояж и повел их вверх по лестнице. Весь пролет Уолли нес Агату на руках.

Он уложил ее на двуспальную кровать в маленькой комнатенке и задернул куцые неподрубленные ситцевые занавески. Когда же он, сунув управляющему чаевые, закрыл за ним дверь. Агата уже спала. Он убедился, что дышит она спокойно и размеренно, и укрыл ее другой половиной постельного покрывала. Потом вышел из номера, заперев за собой дверь. Когда он вернулся. Агата лежала в той же позе. Она проснулась, когда он вошел, и теперь смотрела на него, держащего в руках две рюмки и бутылку бренди, завернутую в салфетку. Наполнив одну рюмку, он протянул ее Агате.

– Ну-ка, выпейте, – сказал он, потом, приподняв ее голову, влил ей в рот несколько капель. Затем стянул с нее шляпку и швырнул на пол.

– Я не люблю спиртного.

– Я знаю. Но нужно выпить еще чуть-чуть.

– Спасибо, – тихо проговорила она.

– Я бы помог вам снять пальто, но вы под ним совершенно нагая.

Агата ответила слабой улыбкой, и та мгновенно погасла.

– Вам должны повысить оклад, мистер Стентон, – сказала она равнодушным голосом. – Очень умно!

– Вам тоже палец в рот не клади, – ответил Уолли. – Самоубийство – одно дело, а, извиняюсь, навесить убийство на любовницу мужа… – Он наполнил свою рюмку. – Зачем вы это сделали?

– Я не навешивала на нее убийства. Спросите Эвелин.

Я все ей написала.

– Вы использовали Эвелин?

На ее лице впервые появилось осмысленное выражение – выражение испуга.

– Я доверяю Эвелин, – просто ответила она.

– Вы злоупотребили чужой дружбой!

– А вы разве не злоупотребили моей?

– Такая у меня работа.

– У вас работа, а у меня – жизнь.

– У Нэнси тоже, – ядовито заметил он – Нет! – медленно, с трудом проговорила Агата. – Нет, ни в коем случае. Просто… я хотела посмотреть на нее.

Как на сафари… мне достаточно было их видеть… леопардов… Так интереснее… Только Арчи не нравилось. – Она закрыла глаза, и лицо ее застыло, замкнулось.

– Штука в том, что вы слишком легкомысленны, – пошел в наступление Уолли. – Люди вашего склада в таком состоянии оставляют повсюду наводки либо попросту зовут на помощь. А стоило всего-то пристегнуться ремнями к этому креслу, и вас бы уже не было в живых. А это дурацкое объявление в «Таймс»! Ваши книги куда логичнее, чем ваша жизнь.

Она приоткрыла глаза:

– Моя жизнь – это унижение.

Уолли подал Агате ее рюмку.

– А ну-ка быстренько, – небрежно сказал он. – Валяйте! Это стрихнин!

– Нет. – Она попыталась сесть на кровати. – Мышьяк.

Он недоуменно смотрел на нее, потом наконец до него дошло. Схватив ее саквояж, он выкинул оттуда тряпки.

На дне оказался пузырек с ядом. Уолли посмотрел на него с некоторым опасливым уважением.

– Не так уж вы и легкомысленны… – признал он.

Глаза Агаты наполнились слезами. Она повернулась на бок, спиной к нему, и, обхватив голову обеими руками, зарыдала.

– Простите, – проговорил Уолли и, сев рядом на краешек кровати, привлек ее к себе и гладил ее по голове, по щеке. – Может, вызвать врача?

– Со мной все в порядке.

– Тогда плачьте, – велел он.

– Я и плачу… это копилось столько лет…

Уолли все гладил ее голову, положив себе на колени.

Потом она подняла к нему лицо:

– А что вы хотите писать книги, это тоже было вранье?

– Нет, просто мне это не по зубам. Как вам самоубийство. Я вот подумал про ваш пузырек с ядом. Если бы ваш план не удался и я бы не вмешался, ведь вы бы сами не приняли мышьяк. Тоже бы искали кого-нибудь, кто вас отравит. – Он опять провел ладонью по ее стриженым волосам. – Вы ведь на самом деле кое-что знаете – просто не смели себе признаться, кто вы такая на самом деле! Вы ведь умница, вы веселая и забавная, а главное – вы сами себе хозяйка. Как только вы себе в этом признаетесь, ваш муж вам будет просто не нужен.

– Он мне нужен!

– Занятный способ вернуть его – попытаться убить себя!

Она опять заплакала, и он опять заставил ее выпить бренди.

– Не нужен он вам, – заверил он. – Вы читали «Анну Каренину»?

Она кивнула.

– Лично мне кажется, что Анна бросается под поезд вовсе не из-за любовника. Она ведь уже поняла – любовь себя исчерпала, но просто не может снести публичного осуждения, потому что это ее унижает. Умей она писать, держу пари, она не стала бы кончать с собой… Может, она бы и не была снова счастлива, но жива наверняка бы осталась. – Он помолчал. – Сам не знаю, куда меня понесло.

Агата взяла протянутый им носовой платок и высморкалась. Потом снова обхватила голову руками.

– Это какой-то кошмарный сон, чужой сон, это я кому-то снюсь. Когда он проснется, ему будет стыдно!

Стыдно было Уолли – за собственные несправедливые наскоки на несчастную женщину. Он снова принялся тихонько гладить ее.

– А вы сами когда проснетесь, все будет хорошо, – с убежденностью в голосе произнес он. – Вы победите и будете счастливы.

Агата приподнялась на локте.

– А вы, – обреченно проговорила она, – состряпаете из этого статью.

Спустив ноги на пол, он глянул на часы.

– А теперь одевайтесь, миссис Кристи, и быстренько к себе в отель.

* * *

К обеду весь первый этаж отеля «Гидропатик» гудел от напряженного ожидания и бурной деятельности. Старший инспектор Макдауэлл и его подчиненные в штатском затаились в засаде – кто в холле, кто в фойе, кто в ресторане, – с видом в высшей степени секретным. И персонал, и многие постояльцы уже знали, что миссис Нил на самом деле, по всей вероятности, миссис Кристи, поэтому народу в фойе было порядочно.

Флора, которой настрого было наказано оставаться в комнате для прислуги, уже несколько раз выскальзывала оттуда под благовидными предлогами поглядеть, не вернулась ли пропавшая леди.

В самом начале второго в отель вошла Агата. Голова у нее отчаянно болела, перед глазами плавали цветные пятна. Она со всей возможной твердостью прошла через фойе, стараясь не замечать, что все глаза устремлены на нее, и как ни в чем не бывало осведомилась у администратора, не видел ли он Эвелин Кроули.

– Вероятно, она пошла обедать, мэм, – ответил тот, нервозно поглядывая на Макдауэлла.

Агата, поблагодарив, направилась в зал ресторана. Владелец отеля бросился к старшему инспектору.

– Вот она.

Макдауэлл важно кивнул.

– Пожалуй, вы правы.

– Вы собираетесь ее задержать? – спросил хозяин, гадая, что навлечет Агата Кристи на его отель – новые неприятности или новых постояльцев.

– Нет, до тех пор, пока ее не опознает муж, – ответил Макдауэлл. – Она не преступница, но мы не должны ни на минуту упускать ее из виду. – Он взглянул на часы.

– Местная пресса уже здесь, сэр, – доложил хозяин. – Что с ними делать?

– Пока что не подпускайте их к миссис Кристи. Лучше сперва позвоним полковнику.

Человек семь-восемь сидело за столиками в ресторане в холодном зимнем свете, проникающем сквозь стеклянный потолок. Агата направилась к Эвелин, которая была за столиком одна.

– А остальные где?

– Не знаю, – сказала Эвелин – У тебя совершенно больной вид. Может, тебе лучше пойти лечь?

– Нет, мне надо с тобой поговорить как можно скорее, пока они…

– Я знаю, кто ты, – сказала Эвелин. – Они собираются следить за тобой, пока не найдут твоего мужа и не доставят сюда. Поешь что-нибудь?

Агата покачала головой и тут же подперла ее рукой, чтобы не уронить на стол.

– Я сегодня попыталась покончить с собой, Эвелин.

Если бы мне это удалось, ты тоже оказалась бы причастна.

Тебе пришлось бы подтвердить под присягой, что я действительно совершила все это сама.

Эвелин задрожала, но, чтобы не подать виду, принялась копаться у себя в сумочке, потом достала фляжку с бренди и предложила Агате. Та лишь печально улыбнулась.

– Вы все такие практичные. Человек пытается с собой покончить, а вы его потчуете бренди. Словно это обычный обморок. Пойми, Эвелин, – сказала она, – я попыталась себя убить! Ты хочешь меня выслушать – или и дальше будешь отделываться от меня своей глупой, бессердечной, слепой практичностью?

Эвелин заморгала.

– А теперь слушай меня внимательно, – продолжала Агата, – я расскажу тебе о том, что я сделала, вернее, чего мне не удалось сделать, потому что завтра ты получишь мое письмо, так что мне поневоле надо постараться закрыть вопрос. – И она рассказала ей о том, что произошло утром. – Теперь ты понимаешь, – подытожила она, – в каком я оказалась жутком положении. Что мне делать? Что напечатает этот Стентон? Это просто убьет Арчи.

Эвелин побагровела, – шокированная, напуганная, рассерженная.

– Спрашиваешь, что тебе делать? Ты уже, по-моему, сделала все, что могла!

– Мне ужасно стыдно!

– А если бы ты умерла, это вряд ли улучшило бы репутацию твоего драгоценного Арчи!

– Тогда ты бы предъявила мое письмо, – превозмогая слабость, произнесла Агата, – и все бы поняли, что виновата я сама!

– Я-то думала, я твоя подруга, – вышла из себя Эвелин, – а не пешка в твоей игре! А ты все, все спланировала заранее, вот что гадко! А ты подумала, каково было бы мне, если бы ты умерла?

– Тебя никто бы не тронул, – спокойно проговорила Агата.

– Пойдем. – Эвелин поднялась из-за стола. – Пойдем отсюда.

– Боюсь, я не смогу встать.

– Сможешь. Ты здорова как бык. – Эвелин, кипя от ярости, пошла к выходу, волоча подругу под руку, через фойе, под любопытными взглядами зевак, прямиком на улицу, в садик, окружавший отель. – Вот так, – она толкнула Агату на скамейку. – теперь дыши глубже и не падай, не то здесь тут же появится полиция.

Агата откинулась на спинку скамейки, ощущая при каждом вдохе режущий холод зимнего воздуха.

– Что напишет Стентон? – снова спросила она.

– Какая разница! Хуже уже не будет. Господи, да ты сама со своей… театральностью, с этими мелодраматическими страстями! Безнадежная любовь, эта идиотская брошка! – Эвелин вскочила и принялась расхаживать взад-вперед перед Агатой. – И все ради заурядной девчонки и этого самодовольного индюка – твоего мужа! Если он и правда такой, как можно понять по газетным интервью, то, по-моему, он просто невыносим!

Агата безвольно уронила голову.

– Что будет с Арчи?

– Что будет? Он явится сюда и никогда тебе этого не простит. – Эвелин села на скамейку, немного успокоившись. – Ты просто на нем помешалась!

– Я не хочу остаться одна, Эвелин. Я этого не выдержу.

– Выдержишь. Придется этому научиться.

Агата покачала головой.

– Я не вынесу потери. Это хуже смерти…

Какое-то время обе сидели молча, наблюдая за парой полицейских в штатском, в свою очередь наблюдавших за ними. Издалека доносился шум машин, над ними странным, леденящим голосом кричала какая-то зимняя птица, и горьковато пахло хризантемами.

– Тут пахнет твоими любимыми цветами, – сказала Агата.

Эвелин обернулась и посмотрела на нее.

– Так потеряй же его! Тогда тебе больше нечего будет бояться. Пошли. – Она помогла подруге подняться. – Пойдем к тебе в номер. Ты полюбишь кого-нибудь еще.

Всегда есть кто-нибудь еще.

Двое полицейских смотрели, как обе женщины входили в отель.

– Ну что, думаешь, теперь можно сваливать? – поинтересовался полисмен помладше, отчаянно дуя на озябшие пальцы. – Лично я бы не отказался от чашки чаю. Думаешь, она это?

– Нешто оно того стоит? – рассуждал старший. – Чтобы жену-то домой заполучить? А муж за нее аж пять сотенных дает – каково!

Младший хихикнул:

– А другая-то ничего себе девочка! Я бы не отказался!

Старший его не слушал.

– Пять сотенных, это же надо! – качал он головой. – Чудеса, да и только!

* * *

Лондонский поезд прибыл в Харрогет точно по расписанию, в 18.23. Арчи Кристи прошел вдоль по перрону мимо ярких плакатов, приглашающих посетить знаменитые минеральные воды, и через калитку в ограждении шагнул в ледяную темень. Он озирался, ожидая, что его встретят, но никто к нему не подошел. Тогда он спросил у вокзального носильщика, где тут полицейский участок.

– Вон там на холме, сэр. Налево, ярдов сто отсюда.

– Я дойду пешком, – ответил Арчи, хотя никакой альтернативы ему никто не предлагал. У него не было никакого багажа, кроме портфеля, – на вокзал он примчался с работы, чтобы успеть на дневной поезд.

В участке он сказал, что хочет видеть старшего инспектора Макдауэлла.

– Я – полковник Кристи, – представился он.

Молодой констебль вытянулся по струнке:

– – Добрый вечер, сэр! Мы вас ждем!

– Однако на вокзале я вас что-то не видел, – ядовито заметил полковник. – Где Макдауэлл? Я хотел бы поговорить с ним, прежде чем встретиться с моей… с этой женщиной.

– Понимаю, сэр. Старший инспектор сейчас в отеле.

– В таком случае я попросил бы вас вызвать его сюда.

Молодой полицейский схватил телефон, и десять минут спустя Макдауэлл уже входил в здание участка.

– Она у нас в руках, сэр, – отрапортовал он.

– Что значит «в руках»? Вы что, посадили ее под замок?

– Избави боже, сэр. Но мы уж подумали сегодня утром, что упустили ее. Но как только она вернулась в отель к обеду, мы с нее не спускаем глаз, сэр. Она, разумеется, не догадывается, что за ней следят.

– Что она… как она вообще себя вела? – Полковнику было невообразимо гадостно.

– По мнению хозяина отеля и других постояльцев, эта миссис Нил вела себя в высшей степени адекватно. Вроде даже подружилась там со всеми. Говорят, очень приличная леди. Да вы бы лучше сами съездили в отель, сэр.

– Поймите, что если это моя жена, то важно сохранять строжайшую секретность. Может, она страдает от… Хотя все равно – это не моя жена…

– Она похожа на миссис Кристи, сэр. Хотя наш коллега, старший инспектор Кенуорд, и уверяет меня, что я ищу вчерашний день…

– Кенуорд – болван, – процедил полковник.

– В таком случае, может быть, поедем в отель? – Честолюбивый Макдауэлл, предвкушая скорую славу, в душе был полностью согласен с полковником.

Мужчины сели в ожидавшую их полицейскую машину и вскоре уже входили в вестибюль «Гидропатика». Хозяин вышел им навстречу, провел к себе в кабинет и предложил легкую закуску. Держался он торжественно, даже благоговейно, словно на похоронах. Арчи задал ему несколько вопросов и выяснил, что миссис Нил ушла к себе в номер и за ней установлено непрерывное наблюдение.

– Нельзя ли пригласить ее сюда? – спросил старший инспектор.

– Думаю, не стоит, – возразил Арчи, – может получиться неловко: вдруг это не моя жена. Лучше я подожду в фойе, пока она выйдет к ужину. А уж если она не выйдет, что ж, тогда попытаемся ее как-нибудь вызвать.

Все трое вернулись в фойе и смущенно отирались среди оживленной толпы постояльцев, уже принарядившихся к ужину; многие специально пришли, чтобы узнать, правда ли, будто миссис Нил – та самая пропавшая писательница, и теперь стояли возле наряженной елки, любуясь огнями и радостно предвкушая финал чужой драмы. Были в толпе и репортеры лондонских газет, оповещенные кое-кем из персонала в расчете на вознаграждение и рванувшие на север за новостью номер один.

В самом начале восьмого Агата спустилась по главной лестнице в фойе – тщательно накрашенная, в лососевого цвета платье, с двойной ниткой жемчуга на шее. Не глядя по сторонам, она направилась к стойке администратора и выбрала вечернюю газету. С первой полосы на нее смотрело ее собственное лицо, а под ним помещалась статья о ее исчезновении. Свернув газету, она пошла по коридору в Красную гостиную.

Едва она покинула фойе, как Арчи настиг ее и окликнул:

– Агата.

Она оглянулась, чуть улыбаясь.

– Привет, – сказала она как-то легкомысленно.

– Где мы можем поговорить?

«– Сюда, – ответила она.

Он взял ее под руку, и они продолжали идти по коридору.

– Надо соблюдать крайнюю осторожность, – говорил он.

– Соблюдем, – отвечала она иронически, хотя не чувствовала в этот момент ничего, кроме умопомрачительно счастливой благодарности, – как ребенок, который выполнил свою угрозу, и оттого теперь взрослые воспринимают его всерьез.

В конце коридора Макдауэлл с подчиненными как могли сдерживали натиск прессы.

– Попозже, джентльмены, прошу вас! – зычно увещевал он ретивых газетчиков. – Сперва надо убедиться, действительно ли это миссис Кристи!

Агата и Арчи свернули в гостиную и, убедившись, что там никого нет, сели на диванчик у стены.

– Я чуть с ума из-за тебя не сошел! – горячился полковник.

Лицо Агаты было бесстрастно.

– Я так волновался! Ты со мной ни капельки не посчиталась! Себе я никогда бы не позволил оставить тебя в подобном состоянии! Ты даже не представляешь, что натворила!

Она его ни разу не перебила – пусть говорит.

– Ты ведь узнаешь меня, Агата?

Она кивнула.

– Тебя, кажется, это совсем не волнует! Видимо, ты просто вычеркнула какие-то вещи из своего сознания.

Она все смотрела на него, пока он говорил, – какой-то совсем усталый и чужой. Впервые в жизни она почувствовала, что способна угадать его. Он хочет заставить ее вернуться.

– Откуда у тебя деньги?

– Не помню. Я вообще не знаю, как тут оказалась.

– Я не должен был позволять тебе садиться за руль в таком состоянии.

Она добровольно подыграла ему, пошла на молчаливый сговор и уже отчасти поверила в собственный вымысел.

– Думаешь, я ударилась головой о руль?

– Именно так и произошло, – сказал он. – А эти полицейские недоумки до сих пор процеживают сетями Тихий пруд.

Оба рассмеялись нервным смехом.

– Слушай, – продолжал он, – ты находилась в состоянии амнезии. Надо же все им объяснить. Смерть твоей матери, переутомление, авария.

– Но не Нэнси.

– Нет, не надо ее в это втягивать.

Оба отвели глаза.

– Сейчас мы поднимемся к тебе в номер. А потом я выйду для разговора с полицией и прессой. Потом тебя осмотрит врач, и если твое состояние позволяет, то завтра мы поедем домой.

Он помог ей встать с дивана, и они вдвоем вернулись в фойе. Тут же к Агате подлетел корреспондент «Дейли ньюс».

– Миссис Кристи!

– Да, – пролепетала она, совершенно растерявшись под пристальными взглядами собравшейся толпы.

– Зачем вы приехали в Харрогет, миссис Кристи?

Она смотрела на него в замешательстве.

– Моя жена нездорова, – перебил Арчи. – Оставьте ее в покое. Она не сознает, кто она такая. Я даже не уверен, что она меня узнал».

Из толпы зевак протиснулся Оскар Джонс, норовя поучаствовать в драме на первых ролях.

– Я просто хочу выразить вам, как я счастлив вас встретить!

– Благодарю, – отвечала она церемонно. – Позвольте представить вам моего брата!

Оскар пожал руку полковнику под залпы журналистских вопросов.

– Сейчас я не могу вам ответить, – сказал Арчи. – Моя жена больна. Ей нужен врач.

Макдауэлл проводил супругов наверх.

– Мы все-таки имеем право получить ответы на некоторые наши вопросы! – выкрикнул какой-то журналист, ухитрившийся подобраться вплотную к Арчи, невзирая на могучую руку Макдауэлла.

– Хорошо, – сказал Арчи и, найдя хозяина отеля, попросил у него разрешения провести в Красной гостиной пресс-конференцию.

– Разумеется, сэр. Она в вашем полном распоряжении.

Агата оглянулась на лестницу, растерянная и напуганная этим неистовым напором толпы, и тут увидела Уолли.

– Сегодня вы не переоделись к ужину, – грустно улыбнулась она.

– Нет, миссис Нил, – в тон ей ответил он. – В эти шарады нам с вами больше уж не играть.

– Шарады только начинаются, – бросила она и торопливо поднялась мимо него по ступенькам.

Арчи повернул было, чтобы последовать за ней, когда тоже увидел Уолли и узнал его.

– Добрый вечер, полковник Кристи, – задушевно приветствовал его журналист.

Арчи сделал вид, что не расслышал.

– Отведите нас наконец наверх! – нетерпеливо обратился он к Макдауэллу. – И скажите им, чтобы оставили нас в покое!

Дверь 182-го номера Арчи открыл Агатиным ключом.

– Я пойду к прессе, – объяснил он, – потом поговорим.

– Что мне делать, Арчи?

– Ложись, – сказал он, – отдохни. Главное, не пускай никого.

Он вернулся на лестницу, где нес свою вахту Макдауэлл.

– Мне нужно позвонить, – доверительно шепнул он. – Чтобы никто не слышал.

– Может, из кабинета хозяина?

– Неплохая мысль. А вы тем временем соберите все это стадо вместе!

– Вы уверены, полковник, что хотите с ними говорить?

– Лучше сразу пресечь дальнейшие спекуляции и всю эту чепуху.

Они спустились по лестнице и вышли в фойе. Хозяин отеля отделился от кучки репортеров, которым в этот момент как раз рассказывал во всех подробностях о жизни миссис Нил в Харрогете.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, полковник-?

– Да. Я хотел бы воспользоваться вашим телефоном.

А кроме того, был бы вам признателен, если бы вы выделили для меня номер, желательно рядом с номером жены.

На одну ночь. Утром мы уезжаем в Лондон.

Хозяин отпер дверь своего кабинета.

– Прошу вас, полковник, пожалуйста. – Он указал рукой на аппарат, как будто без этого полковник бы его не нашел. – Чем еще могу вам быть полезен?

– Да, кстати, насколько мне известно, моя жена зарегистрировалась тут под именем Терезы Нил. Не хотелось бы, чтобы это стало достоянием гласности. Она, знаете ли, не вполне здорова и сама не сознавала, что делает.

– Прошу прощения, сэр, но, боюсь, уже слишком поздно. Мы уже сообщили об этом в прессу.

Арчи поднял трубку.

– Надеюсь, это прямой номер?

– Да, полковник.

– В таком случае я был бы признателен, если бы вы оставили меня тут одного.

Арчи набрал номер гостиницы «Валенсия» и попросил позвать Нэнси Нил.

– Арчи! – завопила в трубку Нэнси не своим голосом. – Случилось самое ужасное! Она хотела покончить с собой, и я включила ток!

– Послушай, Нэнси, – попытался перебить полковник, – я здесь, в Харрогете.

– Слава тебе господи! Где ты? Я тебе все время названиваю!

– Нэнси, тут Агата. Она все время тут была. Потеря памяти или что-то в этом духе… – До него наконец дошло услышанное. – Что ты сказала?

– Это была Агата, понимаешь? Она пыталась убить себя – в банях! В процедурной. Я вошла, а она за ширмой была и попросила меня включить ток. И я включила!! Арчи, но я же не знала, что это она! Она там что-то там с кнопками сделала, не знаю…

– Когда это произошло?

– Сегодня утром.

– Ты уверена, что это была она?

– Конечно! Этот американец вбежал и застал нас…

– Что за американец, Нэнси?

– Невысокий такой, симпатичный шатен. Он велел мне уходить как можно быстрее. Что нам делать, Арчи?

– О боже, – выдохнул он.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Думаю, нет. Американец этот завернул ее в одеяло и увез на такси. Она была еле живая – ты слышишь?

– Слышу, милая. Скажи, ты кому-нибудь про это говорила?

– Да нет конечно.

– Не говори ни единой живой душе!

– Где ты? – заплакала она. – Мне без тебя так плохо!

– Слушай меня, Нэнси. Я знаю, что это за американец. Он журналист. Он наверняка уже отправил материал в печать. Немедленно уезжай из Харрогета. Бери такси и отправляйся в Лидс. Оттуда утренним поездом в Лондон.

Тетке своей ни слова. Городишко кишит репортерами, их я беру на себя.

– Я же могла ее убить!

– Милая моя, все ведь обошлось. А она просто не ведала, что творит. Поезжай домой, а я буду тебе звонить.

Мне очень нужна твоя поддержка.

– Пожалуйста, не оставляй меня!

– Не бойся, моя хорошая. Я сумею тебя защитить, – сказал он и осторожно положил трубку, с изумлением глядя на собственную трясущуюся руку. Ни разу в жизни, даже пролетая под огнем противника, не терял он самообладания. Надо как-то остановить этого чертова Стентона! Он набрал номер «Глоб инкуайерер», сказав, что ему необходимо переговорить с лордом Динтуортом и что дело не терпит отлагательств. Помощник редактора отдела новостей категорически отказался дать ему прямой номер шефа, и тогда Арчи попросил, чтобы сам лорд перезвонил ему, продиктовал номер отеля и положил трубку.

* * *

В Красную гостиную явилось больше дюжины репортеров. Хозяин распорядился развернуть кресла и диваны так, чтобы оттуда были видны три кресла, стоящие в ряд у стены. Уолли Стентон уселся в первый ряд импровизированного партера, непринужденно вытянув вперед ноги. Когда Арчи вошел и сел в кресло на авансцене между старшим инспектором Макдауэллом и хозяином отеля, то оказался точно напротив американца.

Макдауэлл, поднявшись, уведомил журналистов, что времени у полковника крайне мало, и попросил их быть покороче. В гостиную уже успели набиться и местные корреспонденты, и персонал отеля, так что обшитые дубом стены гостиной буквально трещали. Уолли явственно ощущал в воздухе будоражащий запах охоты.

Поднялся первый репортер.

– Полковник Кристи, когда мой коллега из «Дейли ньюс» обратился к вашей супруге «миссис Кристи», она ответила «да». В таком случае на каком основании вы утверждаете, будто у нее амнезия? Ведь она действительно ваша жена, не так ли?

– Да, эта леди, – ответил Кристи, – действительно моя жена, так что проблема установления ее личности вообще не стоит. Но она нездорова. Она не сознает, кто она и что делает. Она совершенно определенно страдает от амнезии, возможно, вследствие контузии – она сильно ударилась головой.

– Скажите, вполне ли корректно употреблять в этом случае медицинский термин «амнезия»?

– Из ее сознания выпало целых одиннадцать дней, – продолжал полковник, словно не слыша вопроса. – Она ничего не помнит, начиная с пятницы или субботы накануне ее приезда в Харрогет.

Тут вскочил другой газетчик:

– А не скажете ли, сэр…

– Так что я завтра же забираю ее в Лондон, чтобы показать там врачам и специалистам.

Арчи нервозно поглядывал на Уолли, а тот преспокойно курил, развалившись в кресле. Из заднего ряда поднялся корреспондент и зачитал из блокнота:

– «Подобный уход из дому является, как правило, подсознательной местью за нанесенную обиду или боль». Это мнение врача. Ваши комментарии, сэр?

– Полнейшая ерунда, – ответил Арчи.

– Вы хотите сказать, что слухи о вашей предстоящей женитьбе неосновательны?

– Мне такие слухи неизвестны, – парировал Арчи, недоумевая, когда же наконец вступит в игру Уолли.

Тут снова поднялся первый репортер:

– Вы утверждаете, будто ваша жена утратила память.

Знаете, мой редактор консультировался по этому вопросу с нашим ведущим психиатром. Так вот, амнетические больные никогда не называют себя чужим именем – они не в состоянии вспомнить и собственное!

Макдауэлл привстал:

– Попрошу вас держаться в рамках!

– В рамках! – звенящий голос перекрыл общий гул. – Это вам не школьники в классе, старший инспектор!

– Следующий! – прогремел Макдауэлл.

С кресла поднялся маленький человечек.

– Другие постояльцы отеля говорят, что ваша жена вела себя здесь абсолютно нормально. А присутствующий тут владелец отеля сказал, что она даже шутила с персоналом.

Ваши комментарии?

– Я сказал не совсем так, – запротестовал хозяин отеля.

– Женщина в подобном состоянии петь не станет, – заметил кто-то. – Что вы скажете на это?

И снова ответ потонул в общем гвалте.

– Джентльмены! – крикнул Уолли. Шум стал стихать – некоторые из репортеров знали Уолли и теперь затаив дыхание ждали, о чем же спросит их матерый коллега. – На последний вопрос я мог бы ответить, что человек, потеряв память, может забыть, кто он и откуда, но при этом помнит такие пустяки, как, например, мелодия любимой песенки. Любой врач вам это подтвердит.

Наступила тишина. Арчи смотрел на него и ждал, как мышонок, угодивший кошке в пасть и выпущенный только для того, чтобы снова быть схваченным. Он заметил, что, как и в прошлую их встречу, на Уолли превосходно сшитый костюм и что держится журналист с неамериканской светскостью.

Поднялся кто-то из местных газетчиков и заявил, желая не столько узнать мнение полковника, сколько произвести впечатление на коллег:

– Она подарила кому-то из соседей по отелю ноты песни «Ангелы хранят тебя» – с дарственной надписью!

Репортеры засмеялись. Тогда снова поднялся Макдауэлл:

– Послушайте, джентльмены, полковник Кристи очень торопится. Он любезно ответил на ряд ваших вопросов, так что, думаю, довольно его расспрашивать и давайте отпустим его к супруге.

Кристи все ждал Уолли. Интересно, успел он отослать материал? И почему молчит Динтуорт?

– Вы уверены, что ваши люди позовут меня, если мне вдруг позвонят? – шепнул он хозяину.

– Не сомневайтесь, полковник. Им даны строжайшие указания.

В этот момент поднялся весьма пожилой джентльмен.

– Мы понимаем, что вы очень торопитесь, сэр, но жена ваша совсем не выглядит какой-то… расстроенной, что ли.

Я к тому, что из-за нее в стране развернули беспрецедентные поиски. Многим поэтому кажется, что отчасти это – ’рекламные штучки!

– Моя жена на такие вещи не способна – она не выносит никакой публичности, да и реклама ей ни к чему!

– Но если она больной человек, всякое ведь может случиться?

– Да ладно, Джон, – обратился к старику сосед слева. – Будет тебе. Видите ли, полковник, большинство из нас убеждены, что к рекламе это никакого отношения не имеет. Но честно говоря, поведение миссис Кристи на протяжении всего пребывания здесь нам представляется в высшей степени разумным. А сегодня вечером мы все видели, как она смотрела на собственную фотографию в газете – и кто скажет, что она себя не узнала?

– Ненормальные люди в состоянии амнезии иногда совершают нормальные поступки.

– Заметьте, сэр, – сказал старый репортер из криминальной хроники, – похоже, что она и без памяти умудрилась ускользнуть от всей полиции нашей страны!

В ответ грянул хохот.

– Джентльмены! – рявкнул Макдауэлл.

Поднялся очередной журналист.

– Горничная говорит, ваша жена истратила тут без малого состояние. Может, вам известно, откуда у нее деньги?

– Не знаю, – ответил Арчи. – Она не снимала их ни с одного из наших совместных банковских счетов, – он посмотрел на Макдауэлла.

– Это возмутительно!

Уолли не торопясь поднялся, огляделся.

– Вот что я скажу вам, парни. Лично я согласен с полковником. А вы ведь знаете – это я нашел леди. – Он обернулся и посмотрел назад, дожидаясь полной тишины. – По-моему, все совершенно ясно. Миссис Кристи просто не сознавала, что делала. Так что давайте оставим все это на усмотрение самого полковника. – Он пристально посмотрел на Арчи. – На мой взгляд, инцидент исчерпан, – добавил он и сел на свое место.

Публика замерла; охота захлебнулась, дичь ушла, и праздника не будет.

Это Динтуорт усмирил его, решил Арчи Он поднялся и, запинаясь, произнес:

– Итак, джентльмены, я хотел бы выразить вам признательность за привлечение общественного интереса к факту исчезновения моей жены. Также честь и хвала, – он повернулся к Макдауэллу, – нашей полиции за ее неустанные и успешные старания… – он замялся и неуклюже закончил, – в данном направлении.

– Благодарю вас, полковник, – сказал Макдауэлл и повернулся к репортерам:

– На сегодня достаточно.

Затем Арчи в сопровождении старшего инспектора и владельца отеля вышел из гостиной.

Журналист, сидевший рядом со Стентоном, покачал головой.

– Извини, старик, но я все-таки уверен: вся эта петрушка с исчезновением – чистый розыгрыш, причем очень профессионально сработанный. Объясни хотя бы, где она денег-то столько взяла?

Уолли пожал плечами.

– Мистер Стентон прав, Билл, – вступился другой репортер. – Просто миссис Кристи больна, а может, расстроена чем-то…

– Именно. – Уолли уже закуривал следующую сигарету. – По-моему, она просто не в себе.

Несколько журналистов подошли поближе.

– Во всяком случае, – он одарил коллег широченной улыбкой, – лгать ее муж не станет. Он ведь джентльмен.

* * *

Главный врач Харрогетской водолечебницы, приглашенный осмотреть Агату, не нашел ничего серьезного.

– Считается, что у меня амнезия, – сообщила она ему.

Он снял пальцы с ее пульса и, открывая чемоданчик, произнес:

– La belle indifference.

– Прошу прощения?

– Французские врачи так называют потерю памяти.

– Прекрасное безразличие, – перевела она. – А может, точнее будет «прекрасное равнодушие»?

– Не знаю, деточка. Но когда люди страдают от нестерпимой душевной боли, они иногда просто блокируют ее, начисто отсекая собственное прошлое. Я, разумеется, не специалист. Вот вам снотворное на сегодняшнюю ночь.

Разведите в стакане воды и спите спокойно.

Он захлопнул чемоданчик и поднялся.

– Теперь все будет хорошо.

– Я надеюсь, – улыбнулась она. – Спасибо вам, доктор, что выбрались сюда в такой поздний час.

После ухода врача она разделась и, накинув пеньюар, стала причесываться. Вот и снова Арчи с нею рядом. Он как лекарство, что снимает жар, но от которого потом становится еще хуже. Сама мысль о возвращении в Лондон представлялась ей какой-то оскорбительной. Но все же, когда Арчи постучался в дверь, Агата сразу почувствовала облегчение – облегчение от того, что был он явно и не на шутку взволнован.

– Посмотри-ка. – Она протянула ему «Таймс», сложенную так, чтобы видна была реклама тура в Канны. – Город цветов и утонченных развлечений. – Она улыбнулась. – Может, съездим? Гольф – это утонченное развлечение?

Кристи искательно улыбнулся.

– Или снова в Южную Африку, – продолжала Агата, – было бы чудесно!

Она легла, он уселся рядом на кровати.

– Вижу, тебе стало получше.

Она протянула руку и коснулась его руки.

– Я тоскую по тебе, даже когда ты рядом.

Арчи погладил ее руку.

– Ты слишком чувствительна.

Обычный его укор. Лучше бы он вовсе не гладил ее руку, чем гладить так робко и заискивающе. Она улыбалась, пока что владея собой, но чувствовала, как гнев поднимается в ней, как закипающий соус. И продолжала улыбаться – не надо его отталкивать сейчас. Лучше постепенно понижать градус кипения, гасить гнев, потому что легче перенести собственный позор и унижение, чем эту его враждебность.

– Думаешь, я много о себе возомнила? – спросила она. – Хочешь, я брошу писать?

– Думаю, это было бы весьма разумно, – изрек он наставительно, как если бы она пообещала ему перестать грызть ногти. – А главное, – добавил он, – совершенно ни к чему весь этот шум.

И тут она увидела его настоящего: банальная фраза перекатывалась в ее мозгу, пустая и шумная, словно погремушка. Она поворачивала ее и так, и эдак, покуда Арчи что-то толковал насчет консультаций с врачами, звонка ее сестре, организации их отъезда.

И вот вернулся гнев, теперь уже ледяной. Она сказала:

– Я попыталась покончить с собой. Меня спас журналист Так что, сам понимаешь, вряд ли нам удастся избежать шума.

– Я знаю, я говорил с Нэнси, – сказал Арчи. – Я не совсем понял, что именно произошло, но надеюсь, теперь все будет в порядке. Этот зловредный коротышка Стентон сегодня на пресс-конференции раскрыл все свои карты. Не задавал никаких вопросов. Изобразил даже, что он – на моей стороне. Сказал, что «инцидент исчерпан». Я только что говорил с его шефом из «Глоб инкуайерер», и спросил, есть ли у него этот материал. Он оправдывался, сказал, что Стентон надиктовал статью по телефону – о том, как тебя нашел. Динтуорт спросил меня, правда ли, что ты страдаешь полной потерей памяти Я ответил, что это действительно так, и он был настолько любезен, что прочитал мне эту статью по телефону. Странное дело, там нет ни единого упоминания о…

– …о Нэнси?

– Ни слова о ней. Конечно, этот прохвост может продать свою информацию еще куда-нибудь. Я специально спрашивал Динтуорта о Нэнси. Мы ведь друзья. Он смутился, спрашивал, верить ли слухам, Я все отрицал. Сказал, что надеюсь, он не собирается печатать никаких… никаких лживых сплетен.

Агата молчала, тяжело дыша.

– Ну, а ты что скажешь? – спросил он.

– Я скажу, что это в высшей степени удовлетворительно, – «удовлетворительно» было любимое словечко самого Арчи.

– Понимаешь, Агата, ты себя ужасно чувствовала, ты натворила безобразных вещей.

– Знаю. Безобразные. Я поступила непорядочно – причинила тебе столько огорчений. – Она говорила медленно и равнодушно. – И должна извиниться перед тобой. Не только за последние одиннадцать дней, но за последние шесть месяцев. А может, и за все последние годы.

– Не стоит, – ответил он. – Лучшее, что в этой ситуации можем мы оба, – это все забыть, и как можно скорее.

А твое дело – побыстрее прийти в себя, – добавил он. – Может быть, завтра нам придется иметь дело со всякой швалью – моли бога, чтобы нас оставили в покое. – Он снова тихонько погладил ее руку. – Доктор думает, ты к завтрашнему утру вполне оправишься, так что мы сможем уехать.

Этим газетчикам я сказал, будто мы отправляемся в Лондон, чтобы сбить их со следа. А в Лидсе мы пересядем на манчестерский поезд и поедем в «Эбни». Твоя сестра считает, тебе лучше какое-то время пожить у них. Там ты отдохнешь, подлечишься, туда ведь никому не добраться – этот дом и в самом деле все равно что крепость.

– Разумная мысль, – тем же равнодушным голосом ответила она. – Я поживу там, в покое и безопасности. А ты что будешь в это время делать. Арчи?

– Ну, несколько дней я побуду с тобой в Чешире – дождусь, чтобы ты пошла на поправку. А потом придется возвращаться в контору.

Она кивнула.

– Думаю, я уже пошла на поправку.

Он взглянул на нее с облегчением:

– Постарайся уснуть, – и поднялся. – Я в соседнем номере, если…

– …если ты мне понадобишься?

– Именно. – Он открыл дверь и повернулся спиной к жене. – Наверное, надо будет послать серебряные карандаши этим музыкантам из отеля. С благодарственной надписью.

Она молчала.

– Или, может, портсигары, – продолжал он. – Как ты считаешь?

Она по-прежнему смотрела на него без всякого выражения.

– Ладно, спи, – сказал он. – Спокойной ночи.

 

Глава 12

К шести утра собрались самые шустрые репортеры.

А часом позже десятка три журналистов и несколько фотографов уже выстроились на газоне позади отеля «Гидропатик», время от времени поглядывая на окно 182-го номера на втором этаже. Ледяной утренник сковал чахлый зимний садик, и представители прессы в еще большем, чем вчера вечером, количестве переминались с ноги на ногу и поеживались от холода.

Они сделали все, что положено: сфотографировали вход в отель вместе со швейцаром в охотничьем камзоле, расспросили Флору и Оскара, всех музыкантов, администратора и управляющего. Опоздавшим пришлось довольствоваться чужим пересказом вчерашней пресс-конференции полковника. А теперь ожидался выход главной героини.

Около восьми Агата подошла к окну, раздвинула гардины и выглянула в садик. Репортеры ринулись вперед, а фотографы отчаянно отпихивали друг друга – каждый норовил занять лучшую точку для съемки бледной женщины в шелковом пеньюаре, словно и не замечающей собравшейся толпы.

* * *

Через несколько минут Агата отошла от окна и принялась выкладывать вещи из шкафа на постель аккуратными стопками. Потом надела бежевое платье и позвонила.

Явившуюся на зов Флору она спросила, не могут ли ей предоставить чемодан или в крайнем случае пару коробок.

– Я раздобуду чемодан, мэм. Вы прямо сейчас уезжаете, да?

– Да, Флора. Я неважно себя чувствую. Мой муж хотел бы показать меня врачам.

– Я буду скучать, миссис Кристи, – сказала горничная. – Я с самого начала так и знала, что это вы. Но вот с этим мистером Бэрингом я маху дала. Я-то думала, вы ради него сюда приехали. А он-то, оказывается, журналист!

Агата улыбнулась:

– Вы никому не доверяете, правда, Флора? – Она высыпала содержимое ящичков туалетного столика в свой саквояж.

– Все в этой жизни сами по себе, – глубокомысленно изрекла Флора.

– Не все, – рассмеялась Агата. – Только те, кто боится пойти на риск!

– Пойти на риск, мэм? – не поняла Флора.

– Да. Опасаются слишком сильно прирасти к другому существу. Это как прививка черенка – рискованное дело.

Бывает, что и не привьется.

Флора посмотрела на нее озадаченно.

– Что, похоже па садоводство? – спросила Агата, застегивая саквояж.

– Есть маленько, мэм.

– Вообще-то, Флора, я садовник неплохой.

Мысли Флоры были написаны на ее лице крупными буквами: все-таки у миссис Кристи с головой все-таки не совсем порядок.

– Сходили бы вы лучше за чемоданом, Флора, а то мы на поезд опоздаем.

Через пять минут в номер постучали, и Агата распахнула дверь, уверенная, что это вернулась Флора. Но вошел Уолли и прикрыл за собой дверь.

– Вы не должны сюда входить, – растерялась Агата. – Он же… он… – она махнула рукой, – мой муж, он здесь, в соседнем номере.

– Да знаю я, где он, – пожал плечами Уолли. – Послушайте меня. Вам надо выбираться из всего этого. Бросьте его!

Агата стояла остолбенев, а Уолли расхаживал взад-вперед по маленькому квадрату турецкого ковра на полу.

– Это непросто, – продолжал он. – Я знаю. Вы сделаете шаг назад, потом два вперед, но вы это сможете А если вы от него не избавитесь, – он подступил к ней вплотную, – я дам ход всей этой истории.

Она отпихнула его, исступленно и гневно размахивая руками.

– Я вам не… объект для исследования! Меня уже тошнит от ваших с Эвелин советов, что мне делать и чего не делать, и тошнит от него с его… серебряными карандашами. Представляете, он спросил меня, не послать ли этим музыкантам серебряные портсигары или карандаши. И это вчера вечером! Как он смеет забирать меня отсюда! Меня тошнит от этой его благопристойности и всех этих секретов… Не нравится он мне!

Она осеклась. Только что она произнесла то, о чем не допускала и мысли, – что ей не нравится собственный муж!

И прозвучало это куда обиднее и горше, чем если бы она сказала «Я не люблю его!».

Уолли видел, что ей ужасно стыдно. И сказал:

– Я бы вам руки целовал!

Она растерянно смотрела на него:

– Вы слишком ко мне добры, на самом деле вам не нужны ни мои руки, ни ноги!

– До ног я хотя бы могу достать!

Она расхохоталась и села на кровать.

Он не мог оторвать от нее глаз. Он любил ее. Любил эту застенчивость, эти завышенные требования к жизни, этот слепой, убийственный романтизм, этот подростковый бунт и детскую жестокость… любил ее за таящийся за всем этим глубинный здравый смысл и волю к жизни.

– А почему вы не напечатали материал?

– Вы знаете почему.

– А что сказал ваш босс?

– Сказал, что не вполне доволен, – Но это страшно порядочно с вашей стороны. – Она совсем смутилась – А вы покраснели!

– Я стеснительный человек.

– Я знаю, какой вы человек. Рядом с таким я хотел бы прожить всю жизнь.

Она отвечала, словно поддавшись на игру:

– Я слишком застенчива и способна только на серьезные чувства. Так что лучше уходите.

Уолли покачал головой.

– Я больше не шучу. С шарадами на этот раз покончено. – Он откинулся на спинку кресла.

Она сменила тему.

– А чем вы займетесь дальше?

– Обычной чепухой. У меня это хорошо получается.

– Отчего бы не попробовать еще что-нибудь?

Он широко улыбнулся.

– Когда вы так улыбаетесь, – сказала она, глядя ему в глаза, – это значит, вы что-то хотите скрыть.

– А вам, значит, придется возвращаться?

– Конечно, придется. На капитальный ремонт. Пока Арчи не будет готов.

– Точнее – пока вы не будете готовы?

Повернув голову через плечо, она глянула на дверь.

– Вам пора.

Уолли продолжал сидеть.

– Слушайте, вы мне никак не даете договорить. А хочу я вам сказать вот что: «Тот, кто не ведал погибели, тот не узнает спасения; иначе говоря, никогда ему не обрести себя, никогда не достичь своей собственной сущности».

– Вы опять мне нотацию читаете, – ответила она. – Но сказано неплохо.

– Я так и думал, что вам понравится. Но это не я придумал. Один мрачный субъект из Дании <Имеется в виду Серен Кьеркегор (1813—1855) – датский философ-теолог, один из основоположников экзистенциализма.>. Но вам теперь не нужно никаких нотаций… Вы теперь будете в полном порядке! – Он поднялся с кресла. – А я всегда к вашим услугам. Если случится беда, я приду и вытащу вас. – Он опять осклабился своей профессиональной непроницаемой улыбкой. – Только в воду больше не лезьте!

– Милый вы мой! – растрогалась она. – Ступайте теперь, прошу вас!

* * *

Слухи о том, что супруги Кристи отбывают в Лондон утренним поездом, мгновенно облетели городок. Когда они прибыли на вокзал, их уже ждала толпа репортеров и просто городских зевак. Пришлось выставить полицейский кордон, чтобы супруги смогли пройти к поезду.

Агата крепко держалась за локоть мужа, испуганная зрелищем бушующей толпы. Уже на перроне какой-то прилично одетый человек, отпихнув молодого полицейского, преградил им путь.

– Мы требуем объяснений! – завопил он. – На эти поиски ушло несколько тысяч фунтов народных денег!

– Вам я и пенни из них не дам! – процедил Арчи.

Старший инспектор полиции Макдауэлл помог Агате подняться в вагон, пока Арчи стоял на перроне лицом к лицу с обидчиком.

– Лично я исправно плачу налоги, – чеканил он, – а полиция собралась тут исключительно для поддержания порядка. Я ее не вызывал. Она была вынуждена вмешаться из-за нездорового ажиотажа.

– Этот ажиотаж устроила ваша жена, – не унимался репортер. – Ищет, судя по всему, дешевой популярности.

– Ваше заявление непристойно и оскорбительно! Это – последнее, что она стала бы искать. Она просто нездорова. Только сегодня утром она понемногу начала осознавать, кто она на самом деле.

Толпа из нескольких сот человек смела контролера и выплеснулась на перрон. В ней оказалась и Эвелин, сумевшая протолкнуться к самому поезду. За ней следовали другие, по мере того как она прокладывала себе дорогу от вагона к вагону, ища Агату. Наконец она увидела ее в дверях купе. Вход в вагон стерег полисмен.

– Простите, мэм, – он попытался остановить Эвелин, – туда нельзя…

Но Агата, увидев подругу, сама выбежала в коридор.

– Как ты умудрилась сюда пробраться, Эвелин?

– С боями, – ответила та. – Ужасно хотелось увидеть тебя перед отъездом. И узнать, чем кончилось…

– Все в порядке. Он не будет публиковать эту историю, я собиралась позвонить тебе…

– Ты уверена?

– Более чем.

– Хорошо. Просто замечательно. Прости, я была так…

– Ты была хорошим другом, Эвелин. Была и есть.

Эвелин взяла Агату за руку.

– А что будет потом?

– Не знаю, что потом. – Она улыбнулась. – А сейчас я страдаю от la belle indifference.

Зеваки, сумевшие вслед за Эвелин пролезть в вагон, теперь тоже заметили Агату, и плотное кольцо уже начинало смыкаться вокруг нее, несмотря на тщетные усилия полиции. Какая-то дама из числа постоялиц «Гидропатика» схватила Агату за руку:

– Хочу пожелать вам удачи!

Агата благодарила ее, стараясь одновременно не потерять из виду Эвелин, которую уже оттесняла толпа.

– La belle что? – крикнула та через голову престарелой леди.

– Поздно объяснять, – прокричала Агата в ответ. – Я напишу тебе.

Тем временем из трубы сверкающего локомотива вырвался клуб дыма, и обходчик уже шел вдоль вагона, проверяя, все ли двери закрыты. Некоторые газетчики тоже успели погрузиться на поезд, рассчитывая сопровождать супругов до самого Лондона. Другие сбились табуном вокруг Арчи Кристи, уже стоящего на подножке.

– Что вы можете сказать по поводу объявления в «Таймс»?

– Я выяснил, что объявление дала моя жена. Она была в самом деле уверена, что приехала из Южной Африки, и беспокоилась, что не сможет найти своих родственников и друзей.

– А как насчет фамилии, которую она взяла, сэр?

– Трудно сказать. У нас есть одна знакомая по фамилии Нил, но ее зовут Нэнси.

Уолли стоял в задних рядах, засунув руки в карманы твидового пальто.

– Среди родственников моей жены, – продолжал Арчи, – есть и Тереза, так что, возможно, имя родственницы случайно соединилось у нее в голове с этой фамилией.

Агата открыла окно в опустевшем уже коридоре и высунулась, высматривая на перроне Эвелин. И, увидев, небрежно помахала ей, а потом вдруг отстегнула от ворота пальто брошь – тот самый желтый тюльпан – и незаметным жестом бросила на перрон. Кто-то заметил, как Эвелин, рванувшись вперед, подняла ее с торжествующей улыбкой.

Арчи Кристи наконец зашел в вагон, дверь за ним тут же захлопнулась. Он высунулся из другого окна и прокричал в толпу:

– Зарубите себе на носу. Я надеюсь, что с этого момента вы навсегда оставите в покое меня и мою жену, чтобы она могла спокойно отдыхать и поправлять свое здоровье. Уверен, она скоро выздоровеет и навсегда останется верной спутницей моей жизни.

Паровозный дым заволок весь перрон, и поезд потихоньку тронулся с места, а вдоль вагона все бежала ватага репортеров, хотя полковник уже захлопнул окно.

Когда поезд скрылся из виду, Уолли Стентон подошел к Эвелин Кроули.

– Не тот мужчина, – сказал он тихо. – Не те вопросы. И вообще не та история.

– Это было благородно, – ответила она, – не…

– Еще бы! А кстати, что это она вам бросила на перрон, Эвелин?

– О, дурацкую брошку, которую она все это время таскала на пальто. Чепуховина! Можете забрать себе. – Она подала Уолли желтый тюльпан и засмеялась. – Как забавно!

– Правда забавно!

Она взглянула на него.

– Простите меня. Вы ведь и в самом деле были к ней неравнодушны.

– Еще бы, – ответил он.

И широко улыбнулся.

* * *

Двумя годами позже, в 1928 году, супруги Кристи развелись, и Арчибальд Кристи женился на Нэнси Нил.

А спустя еще два года – в 1930-м – Агата Кристи вышла за Макса Мэллоуэна, и они жили долго и счастливо.