— Ты худеешь.

Был понедельник во второй половине августа. Секретарша окинула Дэвида критическим взглядом и пощупала его подбородок.

— Второй подбородок совсем исчез! — заметила она с неодобрением. — Мне будет трудно работать на худого босса. Пожалуйста, постарайся есть побольше.

Он кивнул, но она знала, что Дэвид ее не послушается.

— Да, только что звонила Шарлотта Картер, — продолжала Шейла деловито. — И она просила прислать ей самое последнее издание регистрационного списка наших акционеров. Она хочет выяснить, кто занимается скупкой наших акций. Что с тобой, Дэвид?

— Все нормально. Я сам напишу сопроводительную записку, — ответил он, забирая у нее список.

Когда Шейла вышла из кабинета, Дэвид порылся в ящике стола в поисках подходящей бумаги и наткнулся на бледно-зеленую визитную карточку. Он поднес визитку ближе к свету и прочитал: «Достопочтенный Николас Дарридж. „Гринбэк“ инвестиционная компания». Эта компания, занимавшаяся капиталовложениями в проекты охраны окружающей среды, располагалась в Сент-Элбанс. Ник рассказывал ему о деятельности своей фирмы два месяца назад, на вечере выпускников школы Грантчестер-Хауз. Дэвид положил карточку возле телефона. Он собирался пригласить Дарриджа сегодня на обед. Болтовня с энергичным вторым сыном виконта, возможно, поднимет ему настроение.

Он нашел лист бумаги и написал Шарлотте вежливое послание, прося прощения за то, что устроил в ее квартире неприятную сцену. На этом он поставил точку, поскольку догадывался, что пока не готов ни к каким иным отношениям, и боялся опять обжечься. Он положил письмо в конверт вместе с регистрационным списком акционеров и попросил Шейлу отправить в телестудию Эн-эн-эн.

Потом он позвонил Нику. Его давняя дружба с Дарриджем избавляла от необходимости предварительной светской беседы, и Дэвид объяснил школьному приятелю, почему резко взлетел курс акций компании Стоуна и что он опасается захвата. Он не знает, кто за этим стоит.

Дарриджа заинтересовал вопрос о судьбе «Верди», поскольку сам он все время занимался поиском финансовых ресурсов для поддержки коммерческих проектов, связанных с выпуском экологически чистой продукции.

Слушай, у меня идея, — прогудел в трубке баритон Ника. — Ты должен просмотреть все свои годовые отчеты и все пресс-релизы, — посоветовал он. — Это жизненно необходимо! Я хочу быть полностью уверенным, что ты нигде не упоминал о «Верди». Тогда за обедом мы все обсудим.

— Я так и сделаю. — Дэвид вспомнил, как глупо он поступил, доверившись молодому банкиру и водя его по лабораториям. Теперь у него было две причины свернуть шею этому ублюдку!

— Да, конечно, — сказала Шарлотта вежливо, — я понимаю, что это не для печати.

Она вычеркнула из своего списка еще одну инвестиционную фирму и откинулась на спинку дивана. Вот так теперь Шарлотта проводила свободное время: работала дома. Был вторник, 27 августа. Она обзвонила уже двадцать основных владельцев акций компании «Мартиндейл» и от каждого слышала одинаковые жалобы на падение курса. Никто не удивлялся, что Певз порвал с «Броди Макклин». Удивляло то, что это не смущало руководство банка. Маклеры были настроены агрессивно, а в департаменте финансирования промышленных корпораций никто об этом не сожалел.

Проблема заключалась в отсутствии у Шарлотты доказательств, и любой репортаж, обвиняющий в махинациях банк «Броди Макклин», не прошел бы в эфир.

Она сидела на диване, вертя в пальцах серебряную клипсу в форме бабочки, и размышляла, чем бы занять остаток дня. За покупками идти было поздно, и к тому же не было настроения примерять туфли и юбки; это только напомнит ей, что наряжаться не для кого. Теперь ее светская жизнь ограничивалась компанией репортеров и продюсеров Эн-эн-эн. Вот что значит имидж ее блестящей профессии! До сих пор ей не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь лежал в ванне «джакузи», попивая дорогое шампанское, — как изображают тележурналистов в романах. Репортерам Эн-эн-эн скорее подходили бутылка пива и пакет хрустящих сухариков.

Шарлотта посмотрела на часы и схватила сумочку. Она заскочит в студию под предлогом, что надо просмотреть материалы об американских компаниях, производящих оружие. Так она начнет готовиться к своей поездке в Штаты, а если кто-нибудь поведет всех в кино или в паб, она к ним присоединится. Через минуту Шарлотта была уже на Глочестер-роуд и махала рукой, подзывая такси.

Морис сражался с телефаксом в дальнем углу комнаты службы новостей, когда его внимание привлекли какие-то звуки. Он огляделся в поисках источника этих звуков. Как раз в это время в эфир выходила сводка новостей, и он был уверен, что все находятся в просмотровом зале дирекции, но увидел Шарлотту, которая сил ела к нему спиной, склонившись над столом. Бросив безуспешные попытки передать факс в Москву, Морис застыл на месте.

Шарлотта, наверное, тоже была уверена, что одна, и в открытую рыдала над письмом Дэвида. Морис кашлянул, чтобы обозначить свое присутствие. Она достала носовой платок и прикрыла ладонью глаза, когда Морис подошел к ней.

— Это я, Шарлотта, — произнес он тихо.

Девушка закрыла лицо руками.

— О-о! — простонала Шарлотта. — О, Морис! — Сквозь платок ее голос звучал глухо.

— Не хочешь рассказать? — спросил он. — Или мне лучше уйти? Я все пойму.

Она помотала головой и шмыгнула носом.

— Нет, не уходи!

— Тебе не надоело выслушивать эту ерунду? — спросила Шарлотта двадцать минут спустя, когда они сидели в углу тихого бара.

— Моя дорогая девочка, — сказал Морис мягко, — это не ерунда, если твое сердце разбито. — Морис скрестил длинные худые ноги и сделал глоток «шприцера». — Итак, это он, тот самый единственный?

— Во всяком случае, я так думала, — прошептала Шарлотта. — Да! — Она прикусила губу, чтобы не заплакать.

Морис дотронулся до ее руки и пожал.

— Не думаю, что он достоин такой редкой награды, как ты. Забудь о нем, принцесса! — ворчал Морис. — Или ты сойдешь с ума. Выброси письмо, иначе вычитаешь то, чего там вовсе нет. Прибереги свою любовь для более порядочного человека! — Он поскреб подбородок, заросший седой щетиной. — Учти, что я тоже мог бы разозлиться, если бы понял, что тебе от меня нужен только список моих акционеров! — Он хмыкнул и снова пожал ее руку. — Как насчет обеда в нашем любимом китайском ресторане?

После того, как они разделались с огромным количеством еды и вина, Шарлотта вернулась в студию, «захватить кое-что», как объяснила Морису. Когда он отвернулся, Шарлотта выудила из мусорной корзины письмо Дэвида и спрятала его в сумочку. Она забрала список — в качестве развлекательного чтива — и отправилась домой, где и просидела до полуночи, попивая витаминный чай и сравнивая новый и старый списки акционеров компании Стоуна.

Когда в голове у нее прояснилось, Шарлотта поняла, что за последнее время с этими акциями происходило что-то необычное. Кто-то или что-то, под именем «Клеопатра», скупил 4,9 % акций Стоуна, как и другой инвестор — «Мальборо». Она быстро просмотрела старый список и убедилась, что раньше этих инвесторов не было.

«Странно», — решила она и погасила свет.

Она ворочалась, пытаясь не думать о компании Стоуна, но вместо этого стала думать о самом Стоуне. Прежде чем Шарлотта успела обуздать свое воображение, она уже вновь была на полу с Дэвидом, целуя его, обнимая его, лежа на нем, обхватив его тело ногами. Она даже смогла вообразить, как он входит в нее и попыталась успокоить себя при помощи пальца, но это не помогло. «Ничего общего с настоящим», — подумала Шарлотта с горечью и зажмурилась.

Вернувшись в тот вечер домой в Ричмонд, Джеймс Мэлпас нашел жену в студии, разместившейся в глубине сада. Направляясь к кирпичной постройке, он видел в окно светловолосую голову Фионы, склоненную над стопкой книг. Сноп света настольной лампы падал на доску для рисования. Похоже, Фиона была счастлива, работая здесь в одиночестве поздно ночью.

Раньше он думал, что его жена — вроде холодильника: свет в нем загорается только тогда, когда он сам открывает дверцу. Теперь Джеймс не был уверен, что она лишь Луна, вращающаяся вокрут Солнца, и был рад, что Фиона посвятила себя планам, связанным с покупкой сельского дома, но его раздражало, что жена никогда не спрашивала, как идут у него дела в банке, хотя ей было известно, что он вот-вот завершит самую крупную в своей жизни операцию и закончит борьбу за кресло председателя правления. Он был настолько загружен работой и так часто засиживался допоздна, что со времени возвращения из Америки ни разу не занимался с женой любовью. Правда, казалось, это не слишком огорчало его невозмутимую Фиону.

Джеймс открыл дверь в студию, и Фиона подняла голову, оторвавшись от книг по садоводству, чтобы приветствовать его мимолетной улыбкой. Он остановился возле стола, сунув руки в карманы, и стал раскачиваться на пятках — верный признак, что надо поговорить. И заговорил с ней на тему, которая, как он знал, привлечет ее внимание.

— Я думаю позвонить в банк по поводу кредита, — начал он бодро. — Тогда мы можем поторопиться с покупкой фермы.

Некоторое время жена смотрела на него, затем перевела взгляд на аккуратный набросок огорода, который собиралась создать возле дома, пока ей не принадлежавшего.

— С этим не возникнет много проблем, как ты считаешь? — осторожно спросила она. — У них не вызовет удивления стоимость строительных работ, учитывая довольно высокую стоимость самой покупки?

Джеймс раздраженно ответил. Он очень устал от работы, которую пришлось проделать в последнюю минуту В связи с операцией от имени «ГТ», хотя большей частью деталей занимался Пол.

— Нет, они поймут, что это хорошее помещение капитала. — Он прошел через всю студию к мольберту, на котором стоял неоконченный холст с букетом цветов. — Ладно, я иду спать, — произнес он вкрадчиво. — Ты идешь? — И улыбнулся, глядя на склоненную голову жены, но Фиона не отрывалась от своего наброска.

— О! — ответила она не сразу. — Не возражаешь, если я сперва закончу вот это?

Мгновение Джеймс сердито смотрел на нее, но, очевидно, ей больше нечего было сказать, и он оставил ее в покое.

Когда он ушел, Фиона Мэлпас позволила себе улыбнуться. Это была слабая, но храбрая улыбка. Скоро она перевезет все свои вещи в сельский дом в Гэмпшире — как только тот будет куплен — и немедленно начнет бракоразводный процесс. И тогда ей больше не придется выносить тошнотворную скуку в этом особняке: все эти бесконечные обеды и пустые разговоры; все эти ужасные приемы, во время которых злобные безмозглые жены членов правления смотрят друг на друга оценивающими взглядами; никогда больше она не будет бродить по дому, словно привидение или служанка, ожидающая, когда ее владыка и господин соизволит вернуться из Сити.

И никогда больше не услышит в телефонной трубке плаксивые жалобные голоса страдающих молодых людей, которых Джеймс использовал, а потом бросил, интересуясь ими не больше, чем своим дерьмом после того, как спустил воду.

Никогда больше… Как только она убедит Джеймса купить этот сельский дом.

— Надеюсь, тебе это о чем-то говорит, — сказала Шейла, зайдя в кабинет своего босса на следующий день. — Потому что для меня это так же понятно, как расписание автобусов в Перу. — Она протянула Дэвиду листок. — Только что звонила Шарлотта Картер. Она говорит, что надо воспользоваться правилом двести двенадцать относительно этих акционеров — «Мальборо инвестментс» и «Клеопатра холдингс».

Тут она заметила, как побледнел Дэвид.

— Это плохо? — спросила Шейла.

— Она не хотела переговорить со мной, чтобы… э-э… объяснить? — Он вернул записку секретарше.

— Она сказала, что не хочет отнимать у тебя время. Разумная девушка! Если бы все так поступали, нам бы удалось сделать гораздо больше, правда?

— Да уж! — Дэвид рассвирепел. — Хватит с меня этих репортеров! — Он сделал вид, что сосредоточился на делах.

Шейла стояла рядом, глядя на его темные вьющиеся волосы.

— Она помогает нам выяснить, кто так охотится за нашими акциями, мой мальчик, — сухо заметила Шейла и удалилась в свой кабинет, тихонько насвистывая.

«Итак, — подумал Дэвид, когда остался один, — у Шарлотты был шанс ответить на мое письмо, но она решила им пренебречь. Встречается ли она по-прежнему с тем аналитиком?» Дэвид пытался припомнить, как же тот выглядит. Выше, чем он сам, атлетически сложен, привлекателен, но из тех, кто со временем утрачивает свою красоту. Мускулы заплывают жиром, а на макушке появляется ужасная лысина, вроде тонзуры. Спит ли с ним Шарлотта? Дэвид пытался представить их вдвоем. Выделывает ли он с ней под душем всякие энергичные штуки, к которым Дэвид потерял интерес много лет назад? Может, он занимался с ней любовью еще прошлой ночью?

— Дэвид! Я думала, что ты подпишешь это письмо, а не разорвешь в клочья!

Тот очнулся и увидел, что секретарша сердито смотрит на него.

— Боже мой, что с тобой происходит? — спросила она.

Дэвид машинально разорвал лежавший перед ним лист бумаги на длинные полоски.

— Извини, — пробормотал он, запинаясь. — Сам не понимаю, что на меня нашло.

— Я тоже не понимаю, — сказала Шейла. — Я отпечатаю еще одну копию, но если ты опять разорвешь, то заработаешь первостатейную порку! — Она погрозила ему пальцем. — С каждым днем ты все больше становишься похож на отца!

В телестудии Эн-эн-эн Шарлотта просматривала на экране новости с фондовой биржи. Стоимость акций компании «Уильям Стоун и сын» продолжала расти, а вместе с этим росли и заявки на их приобретение. И снова упоминалась таинственная пара, «Мальборо» и «Клеопатра», из нового списка акционеров Стоуна. По сравнению с их покупками все остальные сделки на рынке выглядели ничтожными. Но сколько же времени пройдет, пока они получат ответ по правилу 212? Недели, а может, месяцы? Большинство компаний не располагает современной системой регистрации акций: часто этим занимается какая-нибудь пожилая особа в задних комнатах никому не известного банка где-нибудь в глуши Уэльса.

Серьезные доказательства того, что эти таинственные покупатели связаны с банком «Броди Макклин», могут быть получены только тогда, когда действительно заработает правило 212, которое должно вынудить «Мальборо» и «Клеопатру» раскрыть свои подлинные имена. Проблема была именно в этом. Шарлотта съела шоколадку «Марс» и принялась рассеянно листать годовой отчет компании «Уильям Стоун и сын». Увидев фотографию Дэвида, она остановилась, и все мысли о правиле 212 вылетели у нее из головы. Остались желание и боль. Она никогда больше его не увидит. Никогда больше с ним не поговорит. «Марс» лежал у нее в желудке камнем.

Ей не удается продвинуться вперед ни с «Мартиндейл», ни с компанией «Уильям Стоун и сын», а ее босса не интересуют разные догадки и мелкие язвительные выпады против «Броди Макклин». И без того Эн-эн-эн стала достаточно непопулярной в этом банке после сенсационного сообщения о неудавшемся слиянии с «Эмпайр Нэшнл», так что Шарлотте лучше оставить их в покое. В конце концов, может, телекомпании еще придется обращаться к ним за помощью, чтобы получить кредит на льготных условиях. Прекрасный пример независимости и объективности коммерческих телекомпаний, подумала она мрачно.

Одно светлое пятно на горизонте — предстоящая поездка в Америку, где Шарлотта будет готовить специальный материал об оборонной промышленности. Это был один из способов забыть о Дэвиде.

А вдруг начнется новый этап в ее карьере, размышляла Шарлотта, внимательно просматривая записи о расходах Пентагона на выпуск солдатской обуви. А вдруг удастся получить место корреспондента по Америке для британской телекомпании? Легче сказать, чем сделать: журналисты в Лондоне готовы друг другу глотки перегрызть за возможность вести репортажи из Брюсселя, не говоря уж о Вашингтоне. По сравнению с ними у Шарлотты никаких шансов. Между тем, как насчет пакетика лакричных леденцов? Если женщине еще и не есть как следует, то что у нее остается в жизни?

— Боже, Дэвид, очень вкусно! Нельзя ли еще? — Достопочтенный Николас Дарридж ткнул вилкой в свою тарелку. — Было бы преступно оставлять это!

Ник улыбнулся, словно довольный кашалот, и вытер лоб платком, будто устал. Дарриджу было тридцать восемь лет; у него были редкие светлые волосы и выпученные, точно у рака, глаза. Он не слишком изменился с тех пор, как Дэвид в школе делился с ним пирожными. Одного взгляда на талию приятеля было достаточно, чтобы понять: сладости и то, что их заменяет во взрослом возрасте, по-прежнему занимают значительное место в его меню.

Вернувшись из кухни с добавкой, Дэвид поставил на стол еще бутылку вина. Если Ник и заметил, что хозяин пьет слишком много, то не показал виду. Он был очень увлечен рассказом о своей идее. Дэвиду надо основать новую компанию — только для производства «Верди» — и принять на работу всех прежних заинтересованных сотрудников. Вначале их следует уволить, а затем нанять заново. Таким образом, если кто-то действительно стремится завладеть компанией «Уильям Стоун и сын», он получит фирму, производящую пружинные грузовые весы и обычные упаковочные материалы, то есть такую фирму, о которой написано в проспекте при размещении акций на бирже. Если хищник не обнаружится, Дэвид ничего не теряет, даже выигрывает, поскольку улучшает организационную структуру своего предприятия. Выделяя производство «Верди», он превращает это предприятие в основной источник получения доходов и может обеспечивать отдельное его финансирование.

Ник берется организовать закрытую продажу акций новой компании для тех инвесторов, которые готовы вложить деньги, не рассчитывая на немедленную прибыль. Продукция Дэвида завоюет рынок, как только ООН поймет, что проблему озонового слоя надо решать, а не обсуждать.

Покончив и с добавкой, Дарридж, с раскрасневшимся от удовольствия лицом, откинулся в кресле. Ткань сорочки натянулась у него на животе. Ник походил на карикатурное изображение сквайра восемнадцатого века. Чтобы довершить картину, не хватало только бархатного камзола, обтянувшего бочкообразную грудь, и нахлобученной на голову треуголки.

— Хорошо, что ты готов мне помочь, — начал Дэвид, но, даже несмотря на алкогольный дурман, понял, что любые его слова прозвучат сентиментально. Он умолк.

— А что у тебя произошло с той женщиной? — спросил Ник прямо.

Когда Дэвид рассказал о свидании с Шарлоттой, его друг осуждающе поджал губы.

— Ты пополнил ряды лицемеров? Как, ты думаешь, она себя чувствовала, когда ты схватил в охапку свои штаны и смылся?!

Под этим словесным натиском Дэвид съежился в кресле и сидел, потягивая из бокала вино.

— Почему бы не попытаться еще раз? — настаивал Ник. — Разумеется, после того, как она тебя простит.

Они хмуро посмотрели друг на друга.

— Что ты теряешь? — спросил Ник. И добавил строго: — Конечно, ты страдаешь, но это лучше, чем вообще ничего не чувствовать.

Дэвид отвернулся, но его друг обожал читать нотации, поэтому не оставлял его в покое.

— А эта женщина… Как ее зовут?

— Шарлотта, — ответил Дэвид чуть слышно, делая вид, что изучает носки своих ботинок.

— Шарлотта похожа чем-то на Элен? Это просто физическое влечение или же с ней можно в самом деле о чем-то разговаривать? Она красивая? — выпытывал Ник, но прежде чем Дэвид ответил, продолжил: — Разумеется, красивая. К тому же тебе следует подумать о детях. Долг красивых представителей среднего класса — населять планету симпатичными, умными, воспитанными детьми. — Ник говорил с таким пафосом, словно сам не отказался от женщин ради мужчин.

— Что случилось с твоей теорией социального равноправия? — съязвил Дэвид.

— Чем старше я становлюсь, — начал Дарридж, предвкушая возможность прочитать еще одну проповедь, — тем больше ценю деревья и дельфинов, а не эти вонючие толпы. — Он величественно развел руки, словно философ, раздающий жемчужины своих мыслей. — Пусть они без конца бормочут, что добились всего, обойдясь без поэзии и живописи, которыми только забивают головы. — Он в притворном гневе затряс щеками и подбородками. — Нет и нет! Сохранение популяции туканов значит для меня гораздо больше! — Потом, почти противореча себе, Ник мягко сказал: — Дэвид, тебе нужен ребенок. Все зависит от тебя.

— А если наши дети вырастут и начнут презирать все то, что дорого нам? — возразил Дэвид. — Как быть, если они начнут бросать школы, избивать пакистанцев и мучать кроликов?

— Мои дети, если бы они у меня были, никогда так не поступили бы, — заявил Ник решительно и покосился на Дэвида. — Конечно, — добавил он, — англичане не столь лояльны, как американцы, чтобы позволить гомикам усыновлять детей, поэтому для нас с Марком эта проблема чисто теоретическая… — Он смутился. — Думаю, нам стоило бы отправиться в какие-нибудь ужасные лондонские трущобы, чтобы социальные службы позволили нам взять ребенка на усыновление. Слушай! — сказал он поспешно. — Да ты просто должен накинуться на эту девушку! А потом будет видно. И постарайся не пить так много. Это скажется на твоей внешности.

Выдав очередной совет, Ник тяжело поднялся, объявив, что ему пора домой. Они вышли из дома и направились к машине Ника, продолжая на ходу обсуждать планы, связанные с «Верди». Прежде чем забраться в свой «мерседес». Ник по-медвежьи обнял Дэвида и еще раз похвалил его кулинарное искусство. Он уехал, и Дэвид опять остался один в своем пустом тихом доме. От вина у него кружилась голова, и, покинув кухню, которая выглядела так, словно находилась в Бейруте, он доплелся до постели и, засыпая, думал о том, какую мучительную смерть выбрать для Пола Робертса.

Весь вечер Джеймс провел на пикнике у своего коллеги. Вообще-то подобные вечеринки ему не очень нравились, но теперь, накануне выборов председателя правления банка, он наслаждался каждой минутой. Пока они сидели в саду Рикмансуорта, попивая портвейн «Пимс», Джеймс склонял на свою сторону одного директора за другим.

Из разговоров ему удалось осторожно выяснеть, что мнение большинства членов правления склоняется в его пользу. Если внешний вид о чем-то говорит, то у всей свиты Рейвенскрофта вид был мрачный из-за неприятностей, связанных с банком «Эмпайр Нэшнл». На этот пикник стоило пойти, хотя еда была безобразная, а жены директоров — дуры. Спасибо, Фиона благоразумно уводила их, когда они начинали мешать беседам Джеймса с их мужьями.

Позднее, когда они вернулись в Ричмонд, Фиона робко поинтересовалась, когда он назначит новую цену за сельский дом в Гэмпшире. Они стояли в кухне, глядя друг на друга, как генералы на поле битвы, и Джеймс объяснял, что возникли некоторые бюрократические сложности. Такая отговорка была лучше, чем признание, что ему еще предстоит убедить свой банк выдать ссуду на покупку этого дома. На самом деле управляющий банка выразил обеспокоенность по поводу возрастающих расходов Джеймса: ежемесячные взносы за «лендровер», расходы на содержание скаковой лошади Клеопатры, а также членские взносы в различные клубы. Самые большие выплаты были по закладной за особняк в Ричмонде.

Фиона пила виски с водой и печально покачивала головой; ее поведение казалось необычным: эти сомнения, выпивка… Джеймс отправился спать и еще минут двадцать ворочался, размышляя, когда же ему удастся уговорить жену заняться с ним сексом. Может, когда он подпишет контракт на покупку сельского дома? Затем, осознав бессмысленность своей злости, он начал думать о более творческих вещах — о захвате «Мартиндейл» корпорацией «ГТ». Каждая деталь всей операции проверялась дважды, но Мэлпас был педантом. Он и жил ради этих деталей, а не ради сенсационных заголовков, кричащих о том, как удивлен Сити разбойничьим налетом.

Он так же умел объясняться со своими подчиненными. За час до того, как на бирже будет объявлено об установлении финансового контроля над компанией «Мартиндейл», он соберет маклеров и произнесет речь, типа «Марш вперед — труба зовет!». Джеймс, подобно всякому талантливому исполнителю, прекрасно понимал, какое впечатление произведет этот воинственный клич на его войско, поэтому он собирался отдать приказ в последнюю минуту, чтобы добиться максимального драматического эффекта, как это делал Ноэл Коуард, обращаясь к своей команде в «Кому мы служим».

Джеймс лежал, сочиняя речь и испытывая при этом такой подъем и возбуждение, будто от кокаина. Но ни разу он не вспомнил о другой фирме, которой интересовалась корпорация «ГТ», — о маленькой незначительной компании «Уильям Стоун и сын». Слава Богу, этим занимается Пол, хотя Мэлпас так до конца и не разобрался, зачем Дику Зандеру и Максу Кларку нужно предприятие, расположенное где-то в Кембриджшире. Ему не дано было знать, что для его клиентов компания Дэвида Стоуна стала гораздо важнее, чем «Мартиндейл».