Я дошла за Михеем до большой палатки. Он отвел полог и повернулся к Рили, который все еще сиял от знакомства с Каллумом. Рили всегда считал, что я из тех девиц, которым наплевать на всякую там романтику.

— Рили, ты присмотришь за тем новым рибутом? — спросил Михей.

— Конечно, — посмотрел на меня Рили.

— Пообщайтесь минуту, — сказал Михей и скрылся в палатке. Я чуть не выкатила глаза. Как любезно с его стороны — разрешить.

Я повернулась к Рили. Он почти улыбался, но глаза смотрели серьезно.

— Рад, что ты здесь, — тихо сказал он.

Я успела усомниться, рада ли этому сама, и только смотрела на него.

— Ты хорошо проявила себя на охоте, — продолжил он, положа руку мне на плечо и буравя меня взглядом. — Очень хладнокровно и рассудительно.

«Когда не знаешь, что делать, — помалкивай, — вспомнились мне слова Рили, прозвучавшие в первую неделю подготовки. — Хладнокровие и рассудительность спасут тебе жизнь. Паника — убьет».

Я кивнула, ощутив укол гордости. Такое я чувствовала всегда, когда он меня хвалил.

Он сделал шаг назад, серьезный взгляд смягчился.

— И мне теперь ясно, как умыкнуть тебя у КРВЧ. Кто мог подумать, что ты такая размазня?

Я закатила глаза, и он со смехом зашагал прочь. А я, сделав глубокий вдох, повернулась к палатке, нацепила бесстрастную мину и переступила порог.

Кроме Михея, внутри никого не было; все стены закрывали полки с оружием. Он сидел за длинным столом в центре, я опустилась в кресло напротив. Атмосфера была наэлектризована, и я испытала внезапное желание взяться за пистолет. Отогнав эту мысль, я неловко закашлялась.

Михей сложил на столе руки:

— Ты расстроена.

— Скажем так: озадачена, — прищурилась я.

Уголок его рта чуть дрогнул.

— Ладно, пусть будет «озадачена».

— Ты убил безоружных людей. — Я тщательно подбирала слова, не забывая об оружии, которым была набита палатка. Вдобавок Михея наверняка поддержит больше сотни рибутов.

— Да.

— И ты… — Я поерзала в кресле. — Тебя совесть не мучит?

Михей пожал плечами и вдруг показался моложе: ближе к двадцати, чем к тридцати. Он отпустил вожжи, не опасаясь меня.

— Не знаю. Поначалу — бывало. Но ты же сама понимаешь. — Он встретился со мной взглядом. — Через какое-то время совесть умолкает.

— Да, — мягко согласилась я. Чувство вины действительно исчезало. Каллум показал мне это лучше, чем кто бы то ни было. — А желание отомстить? Оно не прошло?

— Нет. — Он подался вперед, уперев ладони в деревянную столешницу. — Мне было всего семь, когда я умер. Пять лет в изоляторе, потом еще два года в особой группе подопытных. С самого начала они кололи нам свою отраву и подвергали диким экспериментам. Сама ведь знаешь.

— Нет, не знаю, — покачала я головой.

— Они разрабатывали какую-то дрянь, чтобы ослабить нас, свести с ума и все такое прочее. Половина детей даже недотянула до полноценного филиала. Это было хуже крупномасштабных опытов, которыми они заняты сейчас.

— Моя подруга погибла из-за таких опытов, — тихо сказала я.

Его лицо смягчилось.

— От последнего, когда снижается интеллект? Чтобы сделать нас более покладистыми?

— Да. Они и Каллума чуть не убили.

— И тебе все-таки не хочется отомстить?

Я помедлила, искренне обдумывая ответ.

— Может быть, и хочется.

— Я всегда мечтал поквитаться. Я ежедневно пялился на Сюзанну и представлял, как убью ее, в мельчайших подробностях.

— Сюзанну Палм? Президента КРВЧ?

— Ну. Мы провели вместе много времени.

— Да неужели? — удивилась я, так как за пять лет в Розе видела президента корпорации всего несколько раз. Я знала, что ей известно обо всех операциях КРВЧ, но никогда не понимала, чем именно она занимается.

— Большинство важных экспериментов она проводит лично. Она из тех, кто не делится властью. — Михей с серьезным лицом подался ближе ко мне. — Рен, ты даже не представляешь, над чем они работали. А я уже давно не в курсе. Теперь они, должно быть, далеко продвинулись с этими препаратами. А то и получили то, что хотели.

— Над чем же они работали?

Михей вздохнул:

— Мне досталось всего понемножку. Один замедлял рефлексы настолько, что я едва мог пошевелиться. Из-за другого все казалось мне фиолетовым. После третьего хотелось пожирать людей живьем. Четвертый так замедлил регенерацию, что раны затягивались часами.

Я сглотнула. Мне и в голову не приходило, как мне повезло, что я умерла в двенадцать лет, а не раньше. Я ни разу не додумалась спросить у других рибутов, чем они занимались в те годы, что сидели в изоляторе.

— Ну так вот: после побега я решил, что с этим надо покончить. Людям верить нельзя. Даже бунтари, которые заявляют о помощи нам, просто используют нас, чтобы избавиться от КРВЧ. Они же, как я понимаю, ясно дали понять, что не хотят, чтобы мы отирались поблизости после побега? Кому какое дело до наших родных и вообще до нашей прежней жизни в городе? Теперь мы рибуты, а значит должны уйти и больше не возвращаться.

Я кивнула. «Не собираюсь подыхать за них» — именно так сказал Десмонд пару суток назад, когда пытался убедить остальных повстанцев не помогать нам.

— Не могу сказать, что это решение далось мне легко, — продолжил Михей. — Попав сюда, я постарался сосредоточиться на резервации и выпустить пар, но люди атаковали нас непрерывно. Причем не только КРВЧ! Местные — из тех, что остались, — совершали набеги, чтобы перебить как можно больше наших. Они боялись нас меньше, чем городские. Они не видели, на что мы способны. Мы выставили знаки, чтобы они держались подальше, не лезли, но они не послушались. Ты спросишь о старшем поколении рибутов, которые ушли? Им не хотелось воевать с КРВЧ, вот и все. Они хотели наладить где-нибудь мирную жизнь и оставить людей в покое. — Он провел рукой по лицу. — А КРВЧ перебила их всех до единого. Я передвинул резервацию сюда: пусть знают, что мы не прячемся и не бежим, но это не было актом агрессии. Они же все равно явились и напали на нас. Они не остановятся, Рен.

Я угрюмо уставилась в стол. Повстанцев была лишь горстка. Большинство людей вполне устраивало то, что корпорация отлавливала рибутов и истребляла их, как ей заблагорассудится.

Михей придвинулся ближе и тронул меня за руку. Я отвела ее.

— Я допускаю, что не все люди настолько плохи. Честное слово.

Я посмотрела ему в глаза. Он был серьезен.

— Вот Тони, например, тот, что главный у мятежников. Он всегда был крайне любезен со мной. Разговаривает со мной на равных. В Нью-Далласе у меня был старший брат, — возможно, он еще жив. Может быть, он даже вырос хорошим человеком. — Михей сцепил кисти. — Но пара-тройка исключений погоды не делает. Нескольких человек, способных терпеть нас, мало, чтобы убедить меня в безопасности всех рибутов. Я всеми и рискну, если оставлю людей в живых. Мой выбор был очень труден, но я искренне считаю, что прав. — Он глубоко вздохнул. — Ты понимаешь меня?

Я понимала его прекрасно. Михей рассуждал логично. Он решил спасти свой народ — рибутов — и был готов во имя этого на риск и чудовищные жертвы. Разве не так же я поступила ради Каллума? Разве я не взяла с собой в филиал КРВЧ Адди, хотя и знала, что это опасно? Разве не рискнула собой, а заодно и жизнью двадцати душ для спасения одного?

Разве не понимала, что в случае победы освобожденные рибуты перебьют уйму людей из охраны? Но ведь тогда я сочла это приемлемым?

— Рен, — тихо позвал Михей.

Глотнув, я подняла на него взгляд:

— Я понимаю тебя.