... Погрузка, наконец, закончилась. Вагон, снаружи очень похожий на почтово-багажный и прозванный в народе «столыпиным», рывком тронулся с места и покатился, вздрагивая и покачиваясь из стороны в сторону на стрелках, резко остановился, потом опять медленно покатился к вокзальному перрону, где был подцеплен к пассажирскому поезду сообщением Хабаровск - Комсомольск-на-Амуре.

  - А теперь, я думаю, пора бы уже и червячка заморить, - сказал Граф после того, как поезд, наконец, тронулся и все устроились на своих местах.

 - Морить-то его почти нечем, - сказал Руфат. – Кроме хлеба, сахара и селёдки ничего нет.

 - Живы будем - не помрём. Может, у малолеток что-нибудь со стола упало, - улыбнулся Граф.

 В камере-купе засмеялись. Все знали о чудачествах малолеток, их многочисленных «подлянах».

 - Дуркуют пацаны, сигареты в красной пачке - западло, со стола пайка упала, не поднимают, колбасу не едят, - вклинился в разговор молодой этапник, который, по всей видимости, сам недавно только перешёл из колонии для малолеток на «взросляк». – У них на эту тему даже стих есть:

 - «Сало, масло «западло»,

    Сигареты «Прима» тоже,

    Колбаса на хуй похожа», и так далее...

 - Дети – они и в лагере дети, - грустно усмехнулся Граф. – Наслушались рассказов о блатной романтике, напридумывали себе всякого…

 - Ничего, на взрослую зону придут, закончатся мамины передачки и посылки, сразу все «подляны» забудут, - авторитетно заявил Горби. – На голой пайке долго не подуркуешь.

 - Эй, пацаны! – крикнул молодой этапник и постучал в перегородку между камерами-купе. – Если есть чего вкусненького, то подогрейте соседей. У нас в хате авторитет постится!

 - Сейчас сделаем, - отозвались детские голоса за стенкой. – Будь спок.

 - Ну вот, братва, сейчас раскумаримся чем-нибудь, - удовлетворённо хмыкнул молодой этапник, заискивающе заглядывая в глаза старшим по возрасту, да и по рангу.

 "Вот так становятся «шестёрками»", - подумал Граф и, скользнув по молодому парню презрительным взглядом, отвернулся.

 ...На вечернюю оправку в туалет первыми стали выводить женщин. Как сквозь строй проходили они по узкому коридору вагона, ловя на себе жадные, голодные взгляды истосковавшихся по женским телам, мужчин. Большинство прямо прилипли к решётчатым дверям камер-купе.

 - Милая, «пульни сеанс»! – крикнул кто-то проходившей по коридору молодой женщине.

 - С картинками, в натуре! Век свободы не видать! – поддержал просителя сосед по камере.

 - Трусики покажи! – закричали в другой камере.

 - А ещё чего показать? – не поворачивая головы, спросила женщина.

 - Ковырялка! – звонкими голосами кричали малолетки. – Попробуешь пальчика - не захочешь потом мальчика!

 - Сопли утрите, - бросила малолеткам на ходу молодая, красивая женщина, потом снисходительно улыбнулась и, чуть замедлив шаг, подняла подол платья до пояса, оголив не только стройные ноги, но и бёдра, поражая этапников, прильнувших к решётчатым дверям камер-купе, мимо которых она проходила, белизной и размерами своих ягодиц.

 Восторженный, одобрительный рёв одновременно вырвался из нескольких десятков мужских глоток.

 - Что за шум? – грозным голосом спросил выскочивший из своего купе начальник конвоя с погонами старшего лейтенанта на плечах.

 - Да вон, стриптиз устраивает, - кивком головы указал на женщину выводной конвоир.

 - По просьбе зрителей, - добавил второй конвоир.

 - Ну-ка прекрати мне здесь шоу устраивать! – заорал начальник конвоя на женщину. – Будешь безобразничать, до самого Комсомольская на оправку больше не выйдешь!

 - Да ладно, гражданин начальник, пусть мужики порадуются, - засмеялась женщина. – От меня, ведь, не убудет.

 - От тебя не убудет, - усмехнулся начальник конвоя. – А они сейчас начнут дрочить все разом и от качки вагон перевернётся.

 Стоявшие в коридоре солдаты дружно захохотали.

 - Вот гады, ещё издеваются! – закричал кто-то истошным голосом. – Сами по ночам шворют этих баб во все дырки, а нам даже «сеанс» словить не дают!

 Теперь грохнул хохот в камерах. Начальник конвоя с остервенением сплюнул на пол, витиевато выругался и ушёл в своё купе.

 Ближе к ночи в вагоне стало душно и жарко, и это не смотря на то, что снаружи стояла довольно прохладная погода - всё-таки ноябрь месяц. Давало о себе знать большое скопление людей в ограниченном замкнутом пространстве.

 - Окна откройте, дышать невозможно! – раздавались истошные крики то из одной, то из другой камеры.

 Конвоиры на эти крики не обращали никакого внимания, только злобно огрызались, когда изнывающие от духоты и мокрые от пота этапники материли их на все лады.

 Постепенно крики прекратились. Да и что толку зря кричать? Горло сорвёшь да душу злобой растравишь и только.

 Сокамерники Руфата, да и он сам, уже приготовились ко сну, когда за стенкой, в соседней камере кто-то негромко запел:

       « Чередой за вагоном вагон,

        С мерным стуком по рельсовой стали,

        Спецэтапом идёт эшелон,

        Из Ростова, в таёжные дали.

        Не печалься, любимая,

        За разлуку прости меня,

        Я вернусь раньше времени,

        Дорогая, клянусь!

        Как бы ни был мой приговор строг,

        Я приду на родимый порог,

        И тоскуя по ласкам твоим,

        Я в окно постучусь...»

 Простые, незамысловатые слова песни тронули душу Руфата и, несмотря на усталость после трудного и насыщенного событиями дня, спать ему расхотелось.

 Так и пролежал он на спине, закинув руки за голову, с открытыми глазами до глубокой ночи.

 А поезд мчался вперёд, мерно постукивая по рельсовым стыкам колёсными парами и мягко покачивая из стороны в сторону железные вагонные ящики, увозя всё дальше и дальше от центра страны едущих в этом поезде пассажиров...

 ...Пассажирский поезд сообщением Хабаровск - Комсомольск-на-Амуре, прибыл в пункт назначения ранним утром.

 Минут пятнадцать тащился состав от границы станции до вокзального перрона, все, замедляя и замедляя ход пока, наконец, не остановился.

 - Приготовиться на выход с вещами! – крикнул появившийся в коридоре начальник конвоя и быстрым шагом прошёл в тамбур. Вслед за ним шёл здоровенный прапорщик с кипой папок в руках. Началась выгрузка этапников из вагона.

 - Первый пошёл! – зычным голосом крикнул конвоир, открывая одну из камер.

 - Второй пошёл!

 - Третий…

 В Комсомольске-на-Амуре произошла уже тщательная сортировка этапников и распределение их по «воронкам». Малолетки и подследственные поехали в СИЗО, осужденные - в колонии по режимам.

 Ехали долго. Дорога - врагу не пожелаешь: рытвины, ухабы, резкие подъёмы и такие же резкие спуски.

 Машину подбрасывало на ухабах, клонило то в одну, то в другую сторону на крутых виражах и каждый раз испытывающие крайние неудобства, запертые в тёмном, железном ящике зэки, поливали отборным матом и шофёра машины, и конвой, и всех начальников вместе взятых.

 А тут ещё ко всему, один из конвоиров, молодой солдат оказался любителем художественного свиста и всю дорогу от самой станции упражнялся в этом жанре искусства, насвистывая мелодии из репертуара знаменитых эстрадных исполнителей.

 - Слушай, начальники, сколько нам ещё болтаться в этом ящике? – не выдержав, спросил кто-то из заключённых, обращаясь к конвоирам.

 - Долго, - коротко бросил один из конвоиров, с сержантскими лычками на пагонах.

 - Ну а всё-таки? – не унимался решивший «пообщаться» с сержантом. – Столько же, сколько уже проехали?

 - Столько, полстолька и четверть столько, - ухмыльнулся сержант.

 - Козёл долбанный, - злобно огрызнулся этапник. – Сказать, что ли, трудно? Нацепил три сопли на пагоны и считаешь себя большим начальником?

 - Прекратить разговоры! – повысил голос сержант. – Расшлёпался тут, смотри у меня!

 - Не гони «жуть», здесь пугливых нет, - сказал с усмешкой всё тот же голос из-за решётчатой двери. – Лучше скажи своему напарнику, чтобы прекратил свой концерт, всю душу вымотал.

 - Пусть свистит, мне не мешает, - пожал плечами сержант и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза, может, задремал, а может, притворился спящим, чтобы не вступать больше в полемику с ушлыми, острыми на слово, этапниками.

 - Один вот так же всё свистал - его поебли, и он перестал, - не в силах терпеть больше соловьиные трели конвоира, крикнул кто-то из темноты автозака. Одобрительный дружный громкий хохот поддержал остряка.

 - Кто это сказал? – прервав своё выступление, грозным голосом спросил любитель художественного свиста, услышав сказанное в свой адрес.

 - Все говорят, - отозвался из темноты всё тот же задорный голос. В «воронке» опять одобрительно засмеялись.

 - Да я вас всех тут сейчас выебу! – сорвался на крик, побелевший от злости конвоир, и угрожающе передёрнул затвор автомата.

 - Сначала ебалку отрасти, - не сдавался остряк из темноты. – И ружьишком не балуй.

 - Уроды!!! – вышел из себя уже не владеющий собой молодой конвоир. – Да я вас!... При попытке к бегству!

 - Чего ты вяжешься с ними? – лениво приоткрыв один глаз, спросил молодого конвоира сержант, которому уже порядком надоела пустопорожняя перепалка солдата с этапниками. – Подначивают тебя, салагу, а ты...

 Молодой посмотрел на него затуманенным взглядом и тут же остыл, словно вылили на него ушат холодной воды, медленно сел на своё место, поставил оружие на предохранитель и замолчал. Затихли и этапники, но ненадолго.

 - Сергей Фёдорович, а ты знаешь, куда нас везут? – тихо спросил Руфат и замер в ожидании ответа.

 - Естественно, - усмехнулся Граф. – Если я еду в этом «воронке», значит в наш райский уголок.

 - Далеко ещё? – вступил в разговор Горби?

 - Часа три ещё пилить по такой дороге, не меньше.

 - Мать их…, - выругался Горби, и надолго замолчал.

 - Может, на зону к ужину успеем, горячего похлебать не мешало бы, - мечтательно вздохнул кто-то.

 - Это вряд ли, - авторитетно заявил Граф. – Пока доедем, пока одно начальство договорится с другим, пока примут, пройдёт не мало времени.

 - Значит, ещё сутки давиться сухомяткой? – разочарованно протянул кто-то в темноте.

 - Не стони, - недовольно поморщился Граф. – Утром в карантинке пожрёшь.

 - Какая она, хоть, эта зона?

 - Клёвая.

 - Чем же она клёвая? – спросил кто-то в «воронке».

 - Тем, что не промотная. Жилые и бытовые помещения новой постройки, каждая бригада живёт в отдельном кубрике, есть телевизор, кормёжка приличная, есть дополнительное питание - после смены пол-литра молока дают, на «ларь» всегда отстёгивают.

 - Курорт, - засмеялся Горби. – Так может, мы едем в Сочи?

 - Нет, парень, это не курорт и тем более, не Сочи, - с усмешкой возразил Граф. – Зимой здесь морозы и ветра такие, что сопли замерзают.

 - А кто смотрящий на зоне?

 - Крест. Знаешь такого?

 - Лично не знаю, но слышал, что он вор авторитетный.

 - Ещё бы, - усмехнулся Граф. – Его сам Монарх короновал.

 - Беспредельщики на зоне есть?

 - Как везде.

 - Значит, есть, - тяжело вздохнул кто-то рядом с Руфатом и в машине опять замолчали.