Много позже они спрашивали себя, почему не ощутили близость беды. Много дней спустя, когда к Джулии вернулась способность мыслить, она вспомнила, что стук в дверь ночью не мог означать ничего хорошего. Они через многое прошли и должны были понимать: им есть что терять. Так почему они решили, что застрахованы от потерь? Откуда эта уверенность, что война коснется кого угодно, кроме них самих? Сколько раз потом бессонными ночами Джулия повторяла себе, что они должны были подготовиться. Но они не видели ничего, не ощущали беды, затаившейся, поджидающей момента для атаки и накрывшей их шквалом безумия гражданской войны. Тео им позвонил днем раньше. Коротко сказал, что был в аэропорту во время теракта, но цел и невредим. Обещал наутро позвонить, а вскоре и навестить, с девушкой. У него есть новости, добавил он и рассмеялся, есть о чем рассказать им. Сколько лет они не слышали такого Тео. Догадываясь, что за новости, они искренне радовались за него. Но Тео вернулся домой лишь для того — только теперь они осознали это, — чтобы умереть.

Девушка стояла в дверях. Тоненькая, очерченная бледным утренним светом, точно вырезанная из известняка, окруженная вскриками гекконов и лягушек, она была прекрасна даже в отчаянии. Почему это настолько их потрясло? Доказательство недолговечности счастья, шептали они. Свидетельство хрупкости земной жизни. Она нашла их чудом. Пришла к ним, потому что больше идти ей было некуда, сказала она сквозь слезы. Рохан все понял первым. Разобрав торопливые каракули Суджи, он понял, что все кончено. Бесповоротно.

— Поедем со мной назад, — умоляла Нулани. — Пожалуйста, поедем. Сейчас! Надо найти моего дядю.

— А что с Суджи? — спросил Рохан. — Где он?

Лишь тогда, судорожно всхлипнув, девушка перестала плакать.

— Он умер, — сказала она. — Они убили его. Я видела, как он умер.

Они пытались скрыть шок, упрятать поглубже, стереть с лиц, но потрясение рвалось наружу, делая невозможное реальностью. И снова Рохан первым уловил надежду Нулани, что Тео жив. Ее все еще согревали прикосновения Тео, и ничто не могло сейчас вырвать ее из его объятий. Похоже, не зная иного способа отправить Нулани в Коломбо, Суджи заставил ее поверить в то, что Тео жив. Джулия послала слугу за доктором Перисом. У него полно знакомых по всему острову, он что-нибудь разузнает. Доктор обещал заняться этим днем, а пока дал Нулани снотворное, и все вместе они перечитали записку Суджи.

Если через день от меня вестей не будет, отправьте ее в безопасное место. Они не должны схватить ее. Он так хотел.

Тео обо всем позаботился. В узелке обнаружился паспорт Нулани, деньги, инструкции на крайний случай. Джулия и Рохан были напуганы, всерьез напуганы. Масштаб ответственности пугал их.

— Разве мы имеем право? — сказала Джулия. — Тео может быть жив. Что, если его просто где-то держат? Нельзя отправлять ее, Рохан. Мы не имеем права на такое решение.

Снотворное подействовало, глаза Нулани закрылись, но в темноте она продолжала слышать шорох голосов.

— Подержите ее у себя, — пробормотал доктор. — И никуда не выпускайте. Вы даже не представляете, что может случиться. А я порасспрошу пациентов. Тео Самарадживу многие знают. Его протамильские взгляды, к сожалению, тоже слишком многим известны. Не стоило ему сюда возвращаться. Огромная глупость с его стороны.

— Это его дом, — зло ответил Рохан. — Куда и возвращаться, если не домой? А писал он только правду. Писал о том, что мы все думаем и во что верим.

— Ш-ш-ш! — Джулия нервно оглянулась на девушку.

Глядя на нее, прислушиваясь к ее дыханию, думая о Тео, все трое понимали, что, пока девушка спит, спит и ее боль.

— Ему следовало поселиться в Коломбо, — вздохнул доктор. — Здесь он скорее нашел бы защиту.

— Что толку гадать, как ему следовало поступить, — возразил Рохан. — Мы должны его найти, верно, нет?

Доктор печально покачал головой:

— Сделаю все, что смогу. Но мой опыт подсказывает… тот, кто попал в руки военных, не возвращается. Надежды мало.

Все трое погрузились в молчание, оглушенные сгустившимся кошмаром.

С тех пор прошло три дня. Три нестерпимых дня, в течение которых Нулани Мендис погружалась в ад. Вечером третьего дня вернулся доктор.

— Все так, — подтвердил он. — Все так и было, как рассказала Нулани.

Кого-то застрелили на берегу, недалеко от переезда. Изуродованное тело не опознали, но доктор не сомневался, что это тело Суджи. А Тео Самараджива исчез. Заслышав стрельбу, местные затаились в домах, наружу никто не рискнул выйти. По слухам, дядя Нулани терроризировал город.

— Так что лучше всего отправить ее в Англию, — закончил доктор, разорвав тишину в комнате. — По крайней мере, там она будет в безопасности. Отправьте ее с острова… если сможете.

Он улыбнулся устало, отвел руку Рохана с гонораром и, перед тем как уйти, достал из своего чемоданчика таблетки для Нулани.

— Она не уедет, Рохан, ты сам знаешь, — пробормотала Джулия. — Можешь представить, чтобы она согласилась бросить его? Нет, она не уедет.

— У нее в Англии брат. Мы передадим ей слова доктора. Она должна узнать правду, если еще не догадалась. А мне кажется, догадалась. Мне кажется, сердцем она уже понимает, что больше никогда не увидит Тео. Ну и что ее здесь держит? Что здесь держит нас?

От горечи его слова хрустели коркой засохшего хлеба на зубах. Он любил родину, а родина его предала.

Глубокой ночью, вопреки комендантскому часу, Рохан темными улицами пробирался по городу с конвертом, в котором лежал паспорт девушки. Задействовав все свои связи, он сумел добыть для Нулани место на последнем рейсе с острова. Этот самолет должен был приземлиться на маленьком аэродроме, обычно обслуживающем местные рейсы. Хорошо, что Нулани родом из сингальской семьи. Еще лучше, что в фальшивом паспорте она значится британской подданной. Тео, похоже, все предусмотрел. Все, кроме собственной смерти. Самолет покинет Шри-Ланку завтра вечером. Нулани доберется до Ченнаи, а там пересядет на другой борт.

Они действовали на свой страх и риск. Нулани отказывалась лететь. Она льнула к Джулии, лицо ее опухло от слез, она отказывалась от снотворного, отказывалась от еды, отказывалась уезжать. Всхлипывая, повторяла, что не может никуда уезжать в день, когда кремируют ее мать. Сначала она умоляла, потом спорила, бросалась на них, орала — да так, что они не верили своим ушам и начали опасаться за ее рассудок. Нулани кричала, что пришла к ним только потому, что верила — друзья Тео ей помогут, верила, что Суджи найдет Тео и привезет в Коломбо. Иначе она не пришла бы к ним, неужели непонятно? Так почему они ее предали? Она возвращается домой, сейчас же, и никто ее не остановит. Она возвращается, чтобы разыскать Тео.

— Мне все равно, что будет со мной! — орала Нулани. Гнев перехлестнул горе. Почему Суджи обманул ее? Почему он не сказал, что Тео мертв?

Джулия опустила руки, и убеждать Нулани пришлось одному Рохану.

— Послушай, Нулани. — Он гладил ее по волосам, прижимая к себе, чтобы не вырывалась. — Суджи сделал все, что было в его силах. Он был напуган. И он должен был в считанные минуты принять решение. Он не мог позволить, чтобы ты тоже погибла. Тео просил, если что случится, отправить тебя к нам. Суджи как мог старался сдержать свое обещание. Пожалуйста, Нулани, пойми, он любил вас обоих.

Она молчала.

— Тео боялся, что произойдет нечто подобное. Он давным-давно все подготовил для такого случая. Думаю, он чувствовал опасность. Он хотел забрать тебя с собой, если не останется иного выхода, кроме бегства. А иначе зачем бы он возился с документами для тебя? Фальшивый паспорт не так-то просто достать, и дело это опасное. Знаешь, Тео обладал невероятной интуицией. Шестым чувством. Потому он и сделал все возможное, чтобы ты была в безопасности — с ним или без него. Вот так, путха, у тебя нет выбора. Ты должна уехать ради него. Тем более теперь, когда и твоя мама умерла.

Нулани зажала уши ладонями.

— Это правда, — сказал Рохан. — Пока мама была жива, тебя хоть кто-то мог защитить. А теперь ты совсем одна.

Он замолчал, ошеломленный безжалостностью своих слов, но безвыходность вынуждала идти до конца.

— Ты понимаешь, дитя мое? — Рохан заговорил мягче, в надежде остановить эти судорожные слезы. Он чувствовал, как тяжесть того, что ему предстояло сделать, вот-вот раздавит его. И все-таки продолжил: — Суджи лишь выполнял волю Тео. И заплатил за это жизнью. Но мы будем продолжать поиски. А Тео, если он жив, непременно найдет тебя. Да ты и сама знаешь, что он найдет тебя где угодно. А пока ты должна уехать.

И Нулани сдалась, второй раз в жизни онемев от тщетности борьбы. Присев рядом, обнимая ее, Джулия сама едва сдерживала слезы. Сначала отец, потом мать и Тео. Оправится ли этот ребенок от такого? А Рохан больше не колебался. Он говорил о Тео, о том, чем была для него Нулани, и о пустоте в его жизни после смерти Анны — долгие годы, до встречи с Нулани.

— Мы его самые близкие друзья, но мы не смогли сделать то, что получилось у тебя, Нулани. Ты стала для него истинным даром судьбы. Он сам так сказал в нашу прошлую встречу. Он повторял много раз: «Нулани — последняя любовь моей жизни». Помни об этом. Пусть его слова поддерживают тебя. Ты можешь гнуться, как пальма от муссона, но не имеешь права сломаться.

«Пройдут годы, и однажды, — добавил Рохан про себя, — даст бог, ты выплеснешь свою утрату в картинах. И тебе станет легче. Однажды ты нарисуешь все, что с тобой случилось».

«Несчастный ребенок, — думала Джулия. — Круглая сирота».

Она дала Нулани последнюю таблетку снотворного и не ушла, пока обессиленная девушка не провалилась в тяжелое забытье.

— Не могу больше здесь оставаться, — хрипло сказал Рохан, глядя на спящую Нулани. Он чувствовал себя одиноким, всеми покинутым, измученным. Казалось, война длится вечно. — Пора возвращаться в Европу. Не могу жить среди этих варваров.

Далеко-далеко, в другой жизни, другие чайки сидели на мачтах суденышек — briccole, — что бороздили воды родины Джулии. Как ей захотелось вновь увидеть их. Слишком давно она не была дома, и ностальгия возвращалась все чаще.

— У нее никого нет, кроме нас, — сказал Рохан.

«Я больше здесь не выдержу», — подумала Джулия.

— Вернувшись в Европу, мы по крайней мере сможем за ней приглядывать.

— У нее есть брат, — сказала Джулия.

— Брат! А ты слышала, что… ей было не на кого положиться, кроме… — Рохан не смог заставить себя произнести имя погибшего друга.

Дважды за ночь звонил телефон, но Рохан, сняв трубку, слышал только молчание. Путь на аэродром лежал через джунгли, и дорогу постоянно обстреливали. Машина старая, улицы не освещаются, выезжать надо задолго до комендантского часа. А если заглохнут по дороге, если вылет задержится, если фальшивый паспорт Нулани не выдержит проверки? Что тогда? Вдруг им встретится кто-нибудь, видевший Нулани вместе с Тео? Всякое возможно.

— Это все из-за его книг, — шептал Рохан. Ни он, ни Джулия толком не спали и не ели. Слез у них не осталось, как и чувств. — И из-за фильма, конечно. Он только усугубил. Ты знаешь, что они его предупреждали? Он сам мне сказал. Он знал, что к нему давно присматриваются. Просто не обращал внимания.

— Не понимаю, — отозвалась Джулия. — Получив все, ради чего стоит жить… почему он так рисковал?

— Мужчина должен уметь выживать, Джулия. Мужчина не может заползти в нору и замереть. Особенно такой, как Тео.

И Джулия поняла, что пора возвращаться в Европу. Рохан не зря столько лет дружил с Тео. Рохан тоже не из тех, кто прячется в норе, а сейчас менее чем когда-либо. Джулии стало страшно.

Миссис Мендис, в отличие от мужа, кремировали по всем правилам. Братья, которых судьба сестры после замужества нисколько не интересовала, прибыли в полном составе. Вместе с женами и детьми, и соседями, и директором школы, и буддистскими монахами, и католическими священниками они заполонили гостиную миссис Мендис, куда редко кто допускался при ее жизни. Прибывших на церемонию было так много, что люди сидели на веранде и ступеньках, ведущих в сад. Слуга не справлялся с работой, и кто-то заплатил за пару лишних рук на похоронах. Помогать позвали Терси из Суманер-Хаус. Миссис Мендис лежала в белом сари и жакете, когда-то расшитом руками ее дочери. Гроб был завален цветами. Рядом стоял венок от сына покойной, «с любовью дорогой Амме». Мальчик приехать не смог, оно и понятно: аэропорт закрыт благодаря тамильским ублюдкам, да и откуда бедному Джиму взять деньги на дорогу. Для него это трагедия, но он все же прислал цветы. Дядья и тетки перешептывались: мальчик-то хоть и бедствует, а венок прислал. Какой любящий сын. Как им гордилась миссис Мендис. Как счастлива она была со своим Джимом. Кто-то из дядьев сфотографировал собравшихся, вплотную окруживших гроб: точь-в-точь гости вокруг гигантского праздничного торта со свечками. Разница в выражении лиц: на этой вечеринке у гостей скорбные лица. И еще одна разница: на эту вечеринку Нулани Мендис не пришла.

— Что за дрянь, — шипели кузины.

— Всегда была гордячкой. Чересчур хороша, чтобы с нами якшаться. А сама на похороны матери не пришла. Айо!

— Ну, будем надеяться, что она нашла свое счастье.

— Сомневаюсь. Слышали новость? Говорят, она сбежала с тем, из дома на берегу. Ну, знаете, с писателем.

— Да он в три раза ее старше, какой стыд. Хорошо, мать не увидела такого позора.

— Знаете что, девочки, — вклинилась дальняя родственница, — мать ее сама виновата. Нечего было выходить замуж за Мендиса. Бросила свою порядочную семью ради приблудного красавчика.

— Ну-ну, не будем злословить о мертвых!

— Айо! Я не злословлю, а говорю, как оно было. Человек сам свою карму создает, девочки.

Дядя Нулани, стоявший неподалеку, слышал перебранку, но не встревал. Нулани больше не интересовала его. Наверное, схоронилась где-нибудь от стыда. Никудышная у сестры семейка. Воздух в комнате свернулся от душной смеси из запаха увядающих цветов, застоявшейся воды и кокосового масла. Монахи водрузили многорукого бога рядом с гробом, и тот свысока наблюдал, как фигуры в широких одеяниях тянут гипнотические напевы. Свои черные зонты монахи оставили снаружи. Кто-то внес серебряный поднос с кувшином воды и серебряной чашей. Шепоток пробежал по комнате, когда священник стал наполнять чашу. Вода лилась медленно, шепот усилился. Старики удрученно качали головами. Самый старший из присутствующих детей должен был держать поднос, пока вода не переполнит чашу. Нулани должна была смотреть, как вода жизни ее матери льется через край чаши на поднос. Насколько плохой должна быть карма женщины, чтобы родная дочь не пришла на ее похороны? Подобного небрежения не заслуживает даже худшая из матерей.

Братья закрыли гроб, прибили крышку. Миссис Мендис была готова к путешествию в иную жизнь. Земная ее жизнь осталась позади; в меру своих возможностей миссис Мендис свершила все, что ей было предначертано свершить. Монахи подняли и завернули многорукого бога, чтобы отнести назад в храм. Ему не следует сопровождать мертвых. Его место среди живых. Миссис Мендис отправится в путь одна. Аромат розового масла поплыл по осиротевшему дому. Кто-то, вдохнув запах, счел его благословением, а большинство просто не заметило.

В самой глубине джунглей встречается плотоядный цветок, которого нет нигде больше на острове. Если его потревожить, изящные лепестки-ресницы смыкаются, и тогда бабочки, мухи, москиты — любые насекомые, привлеченные запахом, — находят в гибельной ловушке мгновенную смерть. В одном из таких глухих уголков тропического леса хаотичную гармонию растительной жизни вот уже много десятилетий нарушает неуместное тут строение, обнесенное высокой бетонной стеной с колючей проволокой поверху. Никаких иных построек поблизости нет. Слабо шумит вдалеке водопад, низвергаясь в глубокую расщелину. Вокруг густые, малопроходимые заросли. Впрочем, если присмотреться, можно заметить глубокую колею, оставленную танком или грузовиком. Даже солнце с трудом пробивается сквозь сплетение ветвей и лиан. Тенью мелькнет в рассеянном свете птица, и вновь замирают джунгли.

То ли неестественная тишина, то ли боль в левом плече тому причиной, но к Тео медленно возвращалось сознание. Очнувшись, он понял, что лежит в луже. Солнце еще не зашло. На глазах у Тео была повязка, но тонкая ткань пропускала свет, и он видел какие-то тени. Он чувствовал влагу на лице, на запекшихся губах ощущался соленый вкус. Он понял, что лицо в крови. Тео заворочался, но подняться с завязанными руками не сумел. Тихий звук, полустон, полувздох, раздался совсем рядом, но тут сознание опять покинуло Тео. Когда он пришел в себя вновь, было темно. Нещадно ныло плечо. Тео перевернулся, чтобы перенести вес тела на другую сторону, и сморщился от боли. Хотя он по-прежнему чувствовал на лице влагу, кровь, похоже, запеклась, образовав корку. Веревка нещадно впилась в запястья, болела грудь, спина, губы — собственно, болело все. Сколько он уже здесь пролежал? Тео удивился ясности своих мыслей. Страха не было, только любопытство. Прежде всего надо выяснить, что с ним. Ноги как будто в порядке, хотя встать и не удалось. Спина болит, но, похоже, от неловкой позы. С плечом хуже всего, и неизвестно, откуда кровь на лице. Тео снова провел языком по губам — нижняя явно разорвана. Где очки? Пить хотелось все отчаяннее.

Открылась дверь. Видеть этого Тео, конечно, не мог, но услышал скрип, и что-то металлическое, возможно поднос, звякнуло об пол. Затем что-то твердое — ботинок? — с силой ткнулось ему в поясницу, и в следующий миг грубым рывком Тео поставили на ноги. Он вскрикнул и отключился. Когда сознание вернулось, он сидел на полу, привалившись к стене. Веревка с рук исчезла, и повязку тоже сняли. Тео прикрыл глаза ладонью: неожиданный свет после долгой темноты ослепил его.

— Твоя еда, — любезно произнес голос на сингальском.

Из-под опущенных век Тео разглядел в полумраке помещения автоматный приклад, указывающий на поднос. Лицо человека белело размытым пятном.

— Где я? — прохрипел Тео. Слова дались ему с трудом, горло саднило точно после долгого крика.

— Ешь!

Приклад дернулся, задев поднос.

— Я хочу пить. Прошу вас, дайте воды.

Шагнувший к нему человек держал облупленную эмалированную кружку, Тео обхватил ее обеими руками и залпом выпил воду — ледяную, наверняка ключевую. Дверь закрылась, он снова остался один и снова в темноте. Никаких догадок, почему он здесь, у Тео не было. Внезапно, словно вспыхнула лампочка у него в голове, Тео вспомнил девушку. Здесь он подумал о ней в первый раз, но с этой секунды мысль надрывалась внутри сигналом бедствия. И выключить его он не мог. Память медленно возвращалась, а вместе с ней появлялись и вопросы. Страха он по-прежнему не ощущал. Где он? Что с ним случилось? Который теперь час? Свет, пробивающийся из-под двери, слишком тусклый. Сейчас ночь? Он порадовался, что руки свободны. Но где Нулани? Он вдруг заметил решетки на окне, и страх холодно, равнодушно пополз по жилам. Тео пытался — и не мог сообразить, давно ли он сюда попал. Несмотря на жару, его начал бить озноб. Проведя ладонью по лбу, он нащупал глубокую рану. Воспоминание пришло как из очень далекого прошлого, но вполне отчетливое. Кто-то ударил его по голове… Тео покачнулся, будто ему нанесли второй удар. Что же все-таки произошло? Он вышел в сад… Нет, больше ничего не вспомнить. Силы покинули его, и снова навалилась чернота.

В следующий раз сознание вернулось, когда Тео услышал знакомый голос. Суджи! Он что-то говорит, только не разобрать. Тео сдвинул брови, но, как ни напрягал слух, не понял ни единого слова.

— Что ты сказал?

Тео долго слушал тишину. Суджи так и не отозвался, но его голос немного успокоил. Найти бы Суджи — и все встанет на свои места. Медленно передвигаясь по комнате, Тео принялся бить кулаком в стены, но без толку. Страх сменился паникой, когда он снова подумал о девушке. Кто, черт возьми, сделал это? Что они там себе думают? Ему нужна полиция и адвокат, уже в полной ярости подумал он. Какого черта?

— Выпустите меня! — заорал он, насколько хватило сил. — Выпустите меня. Это ошибка! Выпустите меня! Суджи, Суджи, где ты?

Хриплое эхо металось по комнате. Руки, колотившие в бетонную стену, кровоточили. Никто так и не появился.

Джерард и Викрам наблюдали, как похоронная процессия ползет по улицам города.

— Женщина Мендисов, — сказал Джерард, — убитая комаром. — Он усмехнулся. — Одной меньше.

Викрам вглядывался в процессию и никак не мог разглядеть Нулани.

— Напрасно ищешь, — сказал Джерард. — Если слухам можно хоть на каплю доверять, твоя девчонка сбежала с Тео Самарадживой. Никто не знает, где она. Настолько занята, что на похороны матери не пришла.

При всей своей невозмутимости Викрам был потрясен.

— Не может быть, — медленно проговорил он, качнув головой.

Он убьет Джерарда, подумал Викрам, и мысль эта неожиданно показалась ему удивительно приятной. Не сейчас, но однажды он сделает это. Джерард заслуживает смерти, решил он. Последнее время Джерард вызывал у Викрама лишь отвращение. Но вслух он сказал:

— Она заботилась о матери.

— Вот как? Откуда ты знаешь?

Джерард явно издевался. Викрам не ответил.

— Да тебе нравится эта девчонка, похоже. Девчонка Мендисов, да? Да ладно, это же очевидно. — Джерард рассмеялся.

И снова Викрам промолчал.

— В таком случае, — сказал Джерард, заметив выражение его лица и тут же приняв решение, — есть задание, которое тебе наверняка придется по душе. Надо найти Тео Самарадживу. Только между нами, Викрам, я совсем не в восторге от действий Главного, он компрометирует тамилов. Из-за него в мире к нам относятся все хуже. — Он в упор посмотрел на Викрама. — Пойми меня правильно, наш Главный — отличный солдат, но… — Джерард запнулся, раздумывая, поймет ли парень. — Но историю делают не солдаты, а дипломаты. И в данный момент репутация тамилов сильно подорвана. Я обязан это изменить, — добавил он скорее для себя, чем для Викрама. — Давно собирался что-то предпринять, да все момент был неподходящий. Мне понадобится твоя помощь, Викрам, уже совсем скоро. Ну, что скажешь? Людей в других странах уже тошнит от действий тамильских «Тигров». Я разработал схему в противовес грандиозному плану Главного, и в этой схеме задействован наш друг писатель. Я хочу, чтобы ты пошел к нему домой и выяснил, куда он исчез. Мне нужен Тео Самараджива. Раз уж ты подружился с этой девушкой, то тебе наверняка хочется знать, куда она подевалась! Не откладывай, иди прямо сейчас, пока весь город на похоронах.

Викрам не отзывался. Какого черта он там себе думает? — гадал Джерард, глядя в ничего не выражающее лицо парня.

— Ладно, — наконец сказал Викрам и двинулся прочь.

Джерард смотрел ему вслед. Он не ожидал, что парень так легко согласится. Впервые Викрам проявил к кому-то интерес. Возможно, подумал Джерард, этой Мендис удалось подобрать к нему ключ. Мальчишка своей непостижимостью начинал действовать ему на нервы.

— В доме слуга есть, — крикнул Джерард в спину Викраму. — По-моему, его зовут Суджи. Он наверняка знает, где они.

В доме было пусто. И тихо. Даже музыка не играла. В те несколько раз, когда Викраму удавалось подкрасться поближе, из окна всегда неслась музыка. Сейчас веранда встретила Викрама тишиной и пустотой. Он обошел дом, ему удалось открыть одно из окон, и легкий запах краски привел его в комнату, полную рисунков. Со страниц открытых альбомов сыпались образы; жесты гибких рук, сощуренные в улыбке глаза, частицы счастья, обрывки воспоминаний. Викрам потрясенно оглядывался. Что это? Он знал, что Нулани рисует, но чтобы так? Сбитый с толку, он двинулся дальше, обходя тряпицы с кляксами краски, голубой и красной, и навеки слившейся в фиолетовую. В спальне простыня валяется на полу, у кровати — мужские туфли и пара сандалий с лопнувшими завязками. И тут же на полу — фотография. Улыбающаяся девушка прикрыла глаза от солнца ладонью. Викрам невольно отпрянул. На какую-то секунду ему показалось, что он смотрит на свою сестру, какой ее сохранила память: сидя под банановым деревом, жмурясь от зеленоватых солнечных бликов, она училась вязать. «Лицевая, накид, лицевая, накид, — напевно приговаривала сестра, сплетая шерстяную нить в шарф. И добавляла, щекоча Викрама: — Это для тебя! Вот вырастешь большой, поедешь в Англию учиться, там и будешь носить». Сейчас он вновь ясно увидел ее впервые за много лет, ее пальцы, длинные, ловкие. Викрам наклонился и узнал на снимке Нулани Мендис. Он опустился на корточки… а когда туман в голове рассеялся, вынул карточку из рамки и быстрым движением сунул в карман. Повсюду витал запах краски и скипидара. На полке в гостиной, рядом с зеркалом в позолоченной раме, стояла ваза. Стебли цветов почернели, кроваво-красные лепестки осыпались и пожухли. На столе, сбоку от пишущей машинки, — морской еж и несколько бледно-розовых раковин. За окном мерно вздыхало море, две чайки с криком сорвались со столба на дороге. Услышав шорох, Викрам резко обернулся. И перевел дух: всего лишь лепесток. Последний сухой лепесток оторвался от стебля. Викрам сел за стол, пальцем провел по клавишам пишущей машинки. От жары воздух в комнате дрожал, и даже деревья в саду, казалось, истекали соком. На Викрама навалилась усталость. Операция в аэропорту, смерть Гопала, много ночей без нормального сна… Нет, только не думать о Гопале. Болела голова — должно быть, от голода. Он не помнил, когда ел. Сейчас бы вади. Викрам много лет не вспоминал овощные лепешки, которые так вкусно готовила мать, щедро приправляя специями.

Он отогнал непрошеные воспоминания. Ясно, что Нулани Мендис здесь нет. Как и Тео Самарадживы. Викрам решил, что дом пустует несколько дней. Он вернулся в комнату с рисунками. Одна из картин, прислоненная к ножке стола, еще не совсем высохла. Викрам сразу узнал слугу — имя вылетело из головы, но старика этого он не раз видел в городе. На холсте он был как живой. Отчетливо лязгнула калитка, и Викрам, метнувшись к окну, увидел на дорожке служанку Терси. Пожалуй, совсем ни к чему, чтоб его здесь обнаружили. Он оглянулся, выискивая, куда бы скрыться, но опоздал: Терси уже поднялась на веранду.

— Что ты здесь делаешь? — резко выдохнула она. — Я не знала, что ты вернулся.

Где он был, Терси не спросила. Он давно уже сам по себе. Викрам заметил, что она дрожит, и вдруг понял, что она боится, и, наверное, всегда боялась, просто он не замечал. Но почему? Викрам был удивлен. Что он с ней может сделать?

— Ищу хозяина.

— Здесь ты его не найдешь, — сдавленно сказала Терси. — Он уехал, и я не знаю куда.

— А девушка? — Викрам напрягся в ожидании ответа. — Она же не на похоронах?

— С ней что-то стряслось, — быстро проговорила Терси. — Не думай о ней плохо. Наверняка что-то стряслось, иначе она не пропустила бы похороны матери. Она хорошая дочь, очень мать любила, она бы пришла, если бы могла. Я всю их семью знала. Мальчишка совсем никчемный, а девочка золотая, хоть это мало кто замечал. — Терси вздохнула. — Видел бы ты, как она заботилась о матери, когда та занедужила. Я бывала у них, знаю. И сегодня она пришла бы, если б только могла.

Служанка стояла слишком близко. Викрам отодвинулся.

— Не слушай сплетни, — резко сказала Терси.

Ее пронзительный голос звучал испуганно и жалобно. Викрам нахмурился. Эта женщина как комар, голос ее действовал ему на нервы.

— Что за сплетни?

Терси помедлила.

— Кто его знает, что здесь творится. Люди пропадают. Бедная девочка вот тоже исчезла. Защитить-то ее некому. Кто знает, что с ней стряслось? Спроси у ее дяди. Он знает.

— Она с тем писателем уехала?

Терси сверкнула глазами. Долго молчала, потом тоскливо рассмеялась.

— Кто тебе сказал? Это неправда. Послушай меня. Нулани Мендис — очень одинокий ребенок, уж сколько лет, как отца ее убили, а она так и не оправилась. Она не такая, как ее брат. А мистер Самараджива — вдовец, гораздо старше Нулани. Он ей как отец стал. Понимаешь? Ты же сам знаешь, что такое остаться одному.

Терси замолчала. Она не понимала, почему вообще разговорилась, как и не понимала, что на уме у этого мальчишки. Но ей не хотелось, чтобы Викрам поверил городским пересудам о девочке Мендисов.

— Так ты думаешь, что с ней что-то случилось? — спросил Викрам.

— Не знаю. Но она ни за что не убежала бы с мистером Самарадживой накануне похорон матери! Я больше скажу — даже если бы она захотела, он не позволил бы. Он хороший человек.

Терси запнулась. Мальчишка смотрел на нее так, словно вот-вот ударит. Ей стало страшно.

— Послушай… — пробормотала она и съежилась: скользнув к двери, Викрам перекрыл ей выход.

— Ей кто-то угрожал? — спросил он.

Его лицо оказалось совсем рядом, и Терси от ужаса покрылась испариной. От Викрама пахнет зверем, подумалось ей. Застарелым потом. Наверное, снова напился, тоскливо решила она.

— Викрам… — начала Терси очень спокойно, хотя сердце так и стучало. — Кто знает, почему здесь то одно стрясется, то другое? В нашем городе многие ненавидели мистера Мендиса. А потом и Нулани тоже. Спроси ее дядю.

Викрам отступил. За годы жизни в Суманер-Хаус он едва ли дюжиной слов обменялся со служанкой. Они старались не замечать друг друга. Но сейчас он ей поверил. Он готов был немедленно броситься на поиски Нулани. Ему казалось, что если он найдет ее, то все изменится. И все будет хорошо.

Терси, уловив задумчивый взгляд Викрама, вновь заговорила. Сказала, что в последнее время на берегу часто убивают. И люди стали часто исчезать. Мистер Самараджива тоже исчез.

— А еще кто-то убил моего друга Суджи, — добавила она и беззвучно заплакала. — А он был таким хорошим человеком. Один мой единственный друг в целом городе. Теперь у меня никого нет. Рыбаки нашли его тело на пляже. Он был таким добрым. Кому вздумалось сотворить с ним такое? Он не сделал никому ничего дурного. Потому я и думаю, что с Нулани Мендис что-то стряслось. Иди и спроси у ее дяди, у этого злодея. Ладно? Прошу, спроси у него. Пусть скажет, куда девочку подевал. Скажи ему, что ты ее друг и хочешь знать, где она.

Веранда плавилась от солнца, и дневной жар гремел какофонией звуков, когда гроб с миссис Мендис медленно вплыл в зев крематория.

Конец приближался стремительно и бесповоротно. По дороге девушка не произнесла ни слова. Они все молчали — не было слов. Джулия сидела сзади, держала Нулани за руку, не выпуская ни на миг. Выехали еще засветло — небо на горизонте розовело последними лучами. Дорога шла через джунгли, ветки то и дело царапали крышу, цеплялись за борта машины. Изредка вспыхивали фары других машин, но, к счастью, вдалеке. Ничто не мешало мыслям, разве что шорох ветра в листве. Рохан был рад ясному небу: хотя бы погода не должна помешать вылету. Видимость будет прекрасной благодаря луне; если Нулани удастся сесть у окна, она сможет взглянуть напоследок на свой остров. Джулия тоже думала о девушке. Как долго та будет помнить обо всем, что случилось? В вечернем сумраке была разлита печаль. Впереди годы и годы жизни — многое ли останется в памяти? Прошлое — не только горе и боль, оно еще и утешение. Что уготовит жизнь ей после всего этого ужаса? Рохан молчал. Его скорбное безмолвие давило, непробиваемое как скала. Рохан жалел, что нельзя улететь вместе с Нулани. Отсюда надо выбираться, здесь их больше ничто не держит. Из темноты вынырнула стена аэродрома, машина теперь ехала вдоль нее. Очертаниями схожая с дагобой, вглядывалась в небо радиолокационная антенна. Вот и приехали, тоскливо подумала Джулия и вспомнила день, когда Тео привез к ним Нулани. Он был счастлив, и именно она, Джулия, первая поняла, что он влюблен.

Чем важнее событие, тем стремительнее течет время, вот уже Нулани оставила их, бредет между барьерами в зоне для пассажиров. Едва ли осознавая расставание, придавленная горьким бременем, она удалялась от них, прошла паспортный контроль и растворилась в толпе пассажиров. Они смотрели на самолет через окно. Закончилась заправка. Большой бензовоз отъехал, техники отошли в сторону, заработали двигатели. Большая птица была готова к полету. Они беспомощно следили, как о стекло с упорным жужжанием бьется муха. Остановив на ней невидящий взгляд, Джулия думала о мрачной тени, что накрыла минуты прощания и те страшные часы, что привели к этому прощанию. И о плате, которую пришлось заплатить за жизнь Нулани Мендис.

К запаху горючего от взлетной полосы примешивался запах моря, скрытого за деревьями. Самолет дрогнул и покатил в ночь, набирая скорость, и быстро, слишком быстро для Рохана с Джулией взмыл в небо над пальмовой рощей. Она успеет увидеть дороги и неоновые огни, прежде чем самолет плавно развернется в сторону моря, подумал Рохан. И, чувствуя, как саднит сердце, он представил, как она увидит лунную дорожку на мятой водной поверхности и бросит последний взгляд на берег. Прекрасный, чуть желтоватый, точно слоновая кость, берег ее дома.