Агенту Тео очень понравилось прочитанное.

— Ну наконец-то! — воскликнул он.

Тео снова удивил его. Прочитав письмо, зная прошлое Тео, агент был потрясен новой книгой. Последний роман Тео, «Тигровая лилия», был безысходен, именно благодаря этой безысходности он, наверное, и стал столь успешным. Фильм принес автору скоротечную славу. Интуиция подсказывала агенту, что, когда новый роман будет опубликован, писатель получит признание иного свойства. Да, размышлял агент, это шедевр. Элегия, полная оптимизма и нежности.

— Великолепно написано, — говорил он, с трудом пробившись до Тео по телефону. — Это лучшая твоя книга. Прототип Ирен мне известен, но Хелена, кто она? Клянусь, Тео, ты просто чудо. Я тебя совсем потерял, и вдруг новая книга! Ты не должен прекращать писать, слышишь? Когда закончишь роман, я продам его на Франкфуртской ярмарке. Ну а как насчет возвращения в Англию?

— Вам нужно ехать, — сказала Терси, когда Тео передал ей этот разговор.

Но Тео не интересовали поездки ни в Британию, ни куда-либо еще. Он переписывал целые куски книги, прислушиваясь к боли, засевшей внутри. К октябрю он планировал закончить роман. Каждое утро, прежде чем сесть за письменный стол и открыть рукопись, Тео старался воссоздать образ девушки.

Хочу видеть тебя беспристрастно — какой тебя видели все вокруг. Теперь ты понимаешь, как далеко я продвинулся с того дня, когда потерял тебя? Понимаешь, насколько время меня изменило? Ты, последняя любовь моей жизни, непременно поймешь. Что бы ты подумала, увидев меня сейчас? Помнишь, как я переживал из-за нашей разницы в возрасте? Страдал даже… Ты была тем ребенком, которого я никогда не имел, женой, которую я потерял, но самое важное — ты была самой собой. Наша встреча была предначертана судьбой. Вот только мы не знали, что наши планеты несовместимы… или, как говорят у нас на родине, карма не совпадает. Плен заставил и меня в это поверить. Безудержная жестокость, свидетелем которой я стал, убедила меня. Теперь ты заняла место на страницах рукописи, и, глядя на тебя, отрезанную от меня словами и годами, отстраненную и прекрасную, я понимаю, что это был дар небес. Ты была даром небес для меня.

Прервавшись, он посмотрел в сад, разросшийся и неухоженный. Странно, почему не удается справиться с тоской даже теперь, когда все стало ясно? Тео пытался убедить себя, что если бы она вернулась к нему, страдали бы уже они оба. Слишком многое у него отняли, и потому он, сам того не желая, слишком многое отнял бы у нее. Изменилось все — даже его собственная душа. Он стал незнакомцем для самого себя.

— Однажды, — сказал он Терси, — я случайно столкнусь с ней. На улице в Коломбо, в поезде или еще где-нибудь.

Шли месяцы. Новая книга обретала форму, подчиняясь собственной логике, собственному ритму, двигаясь своим курсом. Атмосфера тягостного мрака в джунглях жестокости и суеверий рождалась сама собой, без помощи Тео. Но всегда в центре был образ девушки, стоящей над пропастью. Это роман о любви, снова и снова повторял себе Тео. Он знал, что Анна им гордилась бы. И пришел день, когда книга была закончена, когда в ней все полностью устроило Тео. Он чувствовал, что жизнь в этом раю в равной мере прекрасна и гибельна — подобно изящному и смертельному москиту. Он понимал, что написал книгу о тайне человеческой сути. Как-то Рохан сказал, что лишь искусство способно изменить зло. Только искусство меняет восприятие человека. В те беспечные дни Тео с ним яростно спорил, тогда войны шли лишь в дружеских дискуссиях. Теперь он был согласен с Роханом.

Все, что требовало уточнения, было исправлено, последняя точка поставлена, и Тео отправил рукопись в Англию.

— Вот и все, — сказал он Терси.

Пожалуй, агент прав, это лучшее из всего им написанного. Анна и Нулани, думал Тео. Это книга о них. Как он этого раньше не понял? И, наливая себе арака, Тео решил, что посвятит книгу Нулани. Девушке, которая рисовала невидимое.

Той ночью он спал спокойно, без снов. И кровать, где однажды спала любовь, и комната, где по-прежнему стояли сандалии с лопнувшими шнурками, сторожили покой его сна. Сезон дождей был на исходе. Терси, уже не опасаясь за Тео, собиралась немного погостить у золовки. Скоро октябрь, станет прохладнее, подходящее время покрасить веранду, решил Тео. Пусть это будет следующей задачей. Он вспомнил Рохана с Джулией. И Суджи, к которому так привязался, и девушку, и Анну, и все, что было важного в его жизни. «Я жил, — думал он, — я любил, разве можно требовать большего?»

В Лондоне Элисон Филдинг готовила выставку, предвкушая отличные продажи. Выставку она назвала «Два художника Шри-Ланки».

— Они такие разные, — рассказывала она. — Но такие близкие. Думаю, из-за личного опыта: гражданская война — не шутка. Оба через многое прошли, потеряли друзей, близких, дом. — Элисон давала интервью кому-то из арт-журнала.

— Картины впечатляют, — сказал человек из журнала. — Очень атмосферные, мрачные, пасмурные, напряженные. Выразительные штрихи. — Склонив голову набок, задумался, подбирая слова для будущей статьи. — В них скорее дух, чем материя.

— Я решила выставить также некоторые из их ранних полотен, — сообщила Элисон. — Исключительно для контекста. Ранние картины Нулани на продажу выставлены не будут.

— Жаль, — сказал обозреватель, глядя на картины. — Они прекрасны. Их с руками оторвали бы.

Он долго молча смотрел на три небольших портрета одного и того же человека. Мужчина был написан на фоне ослепительного тропического пейзажа, в уголках губ пряталась улыбка, глаза мерцали отраженным солнечным светом.

— Кто это? Такое ощущение, будто я его знаю.

Элисон Филдинг пожала плечами:

— Может, отец или кто-то из друзей семьи. Она не говорит, а выпытывать я не хочу. Нулани — человек скрытный. К тому же это не имеет значения, правда? Для некоторых портретов такого рода информация важна, а тут другой случай. Здесь важен сам портрет… — Элисон запнулась.

Она была зачарована этими картинами. На одной из них неизвестный сидел спиной к зеркалу. Глаза его были особенно красивы и выразительны. Рядом с ним на столе — морской еж, две бледно-розовые раковины и фотография женщины с вьющимися светлыми волосами. Лучи солнца протянулись через комнату, за окном вдалеке сапфиром мерцало море.

— Мощные работы, — согласился журналист. — Редактор велел ограничиться одной иллюстрацией, но мне бы хотелось добавить и какой-нибудь из этих портретов. У вас есть слайд?

— Конечно. — Элисон была в восторге. — Вы обещаете мне разворот?

Интуиция не подвела ее. Экспозиция выглядела единым целым; два разных художника органично дополняли друг друга. И едва ли не все полотна были проданы на премьерном закрытом просмотре.

— Они чудесные, — сказала Джулия, когда увидела картины. — Я так вами горжусь обоими. Разве можно не проникнуться бедами вашего народа, глядя на эти картины?

Рохан улыбнулся.

— Я всегда знал, что Нулани ждет успех.

Она потеряла Тео, думал он, восхищенный зрелостью, масштабностью работ девушки, но предсказание сбылось: Тео вновь с ними. В ее картинах. Изумляясь зрелости ее кисти, свежести, которая исходила от полотен, он оглянулся на Нулани. Так молода. Только молодость способна менять жизнь. Что бы Тео сказал? — думал Рохан. Гордился бы ею, если бы увидел ее сегодня? Рохан смотрел, как Джулия держит Нулани за руку. Они были поглощены друг другом, забыв о нем, не в силах наговориться. Эта девочка нас спасла, в сотый раз подумал Рохан. Оттолкнула от бездны. И это только начало. Наступит день, и она станет великим художником.

После закрытого показа Рохан с Джулией вернулись в Венецию, взяв с Нулани слово побывать у них еще до зимы. Она обещала приехать. Терять их снова она не собиралась. Рохан и Джулия как раз поднимались на борт рейса до Италии, когда человек, которого они знали понаслышке, вынул из конверта приглашение на выставку и с удивлением уставился на портрет Тео Самарадживы. Этот человек регулярно бывал в картинной галерее Элисон Филдинг, но на закрытый просмотр новой выставки не попал, поскольку только-только вернулся из отпуска. Прошлым вечером он закончил читать рукопись Тео — и вот перед ним его портрет. Точь-в-точь как описано в романе. Литературный агент Тео отправился к Элисон Филдинг. Узнать имя того, кто с такой силой и достоверностью написал Тео Самарадживу.