Сегодня суббота, но я чувствую себя так невероятно странно, что мне нужно придумать новое название для этого дня. "Суббота" не покрывает этого.

Прошлой ночью, чтобы очистить свои мысли, я согласилась поехать кататься на коньках с Мэри Кей, тетей Эйлин и Паулой на большой открытый каток вне Таунтона. Я не видела Эйлин и Паулу вечность — я была занята спасением своих оценок, а они делали ремонт в их новом доме.

Это был один из последних раз, когда мы могли пойти покататься — наступала весна, и вскоре они будут не в состоянии поддерживать открытый лед. Я чувствовала себя как маленький ребенок, шнуруя свои коньки. Мэри Кей купила яблочную карамель. Эйлин и Паула были счастливы и беззаботны, и все четверо из нас были невероятно групы и бестолковы. Я чувствовала счастье, и не думала про Хантера более чем тысячу раз, так что это было хорошо.

Затем Паула промелькнула в обратном направлении, когда потеряла равновесие и тяжело полетела вниз. Ее затылок хлопнул по льду с таким громким треском, что это звучало, как будто сломалась ветка. Немедленно Эйлин и я были там, и Мэри Кей бросилась к нам через несколько секунд.

Я с ужасом наблюдала, как распространяющийся, кружевной узор крови просачивался через лед.

Маленькая группа людей уже толпилась вокруг, заглядывая через плечо, пытаясь увидить что происходит, и Тетя Эйлин поднялась со своих коленей и прогнала их обратно. Я видела, что она уже начинает волноваться, поэтому я взяла ее за плечо и сказала ей пойти вызвать 911.

Через секунду ее глаза сфокусировались на мне, затем она кивнула, стоя неуверенно на ногах, и покатилась осторожно к краю катка.

Мэри Кей старалась не плакать и не смогла. Она спросила, будет ли с Паулой все в порядке.

Я сказала ей, что не знаю, и стиснула зубы от количества крови, которое я видела. Глаза Паулы затрепетав открылись, и я взяла ее руку, поглаживая ее и назвала ее по имени. Она не ответила и закрыла свои глаза снова. Я видела, что один из ее зрачков был крошечный, как острие карандаша, а другой был широко открыт, что делало ее радужку почти черной. Я не знала, что это значит, но я смотрела телевизор достаточно часто, чтобы знать, что это было плохо. Дерьмо, подумала я. Двойное дерьмо.

Я гладила щеку Паулы, прохладную под моей рукой. Моим рукам было так тепло, даже без перчаток. Мои руки… пару недель назад Алиса Сото была очень больна. Я попыталась прикоснуться к ней, и весь ад вырвался на свободу. Разве я осмелись бы прикоснуться к Пауле сейчас? Ситуация с Алисой была действительно странной, чересчур отличный от этого. Но что если я сделаю Пауле хуже?

Осторожно, я провела пальцами по волосам Паулы, сейчас холодны и мокрым. Я надеялась, что никто не обратит внимания на то, что я делала. Под моими пальцами я чувствовала, что жизненная сила Паулы пульсировала нетвердо, сокрушенная каскадным потоком травмы, от которой она не могла оправиться.

Я закрыла глаза и сконцентрировалась. Заняло момент, чтобы сориентироваться, почувствовать мое сознание смешанным с сознанием Паулы. И когда я оказалась доконца в ее теле, я могла сказать, что было не так. Это было кровотечение внутри черепа Паулы. Кровь на льду была из ее разбитой кожи, но также было кровотечение внутри черепа, и оно было сконцентрировано в затылке. Это сжимало ее мозг, которому было некуда идти. Ее мозг был опасно отекшим, прижатым к ее неподвижному черепу, и он начинал умирать. Паула собиралась умереть до того, как скорая прибудет сюда.

Мои глаза расширились от этого знания. Эйлин была бледной, плакала, пытаясь быть смелой. Я увидела Мэри Кей, поглаживающую руку Эйлин и плачущую.

Очень медленно и тихо, надеясь что никто не попытается остановить меня, я закрыла свои глаза снова и подложила свои пальцы под голову Паулы. В момент я погрузилась в глубокую медитацию и посылала свои чувства в Паулу снова. Теперь я смогла увидеть все повреждения. Без необходимости искать их, древние слова сами пришли мне в голову. Это было заклинание от Элис, поняла я. Тихо я повторяла их, когда они подплывали ко мне, слушая их мощную, монотонную мелодию. Я представляла как лужа крови рассеивается, ускользает; я думала о легких каналах пульсирующих вен, разветвляющихся все мельче и мельче, бесконечно тонких, совершенных и красивых.

Когда системы Паулы стабилизировались — ее дыхание стало более равномерным, ее сердце билось более сильно, ее мозг возвращался в его первоначальное состояние до аварии — Я почувствовала волну восторга, которая почти перехватила мое дыхание. Это была прекрасная магия, совершенная в своем намерении, мощная по своей форме, и изящно выраженная древним голосом через меня. Не было ничего более прекрасного, более удовлетворяющего, более радостного, и я почувствовала на своем сердце облегчение и улыбку, касающуюся моего лица.

Затем глаза Паулы затрепетали открываясь, и мое счастье увеличилось.

Я села на корточки, обессиленная, и взглянула на часы. Моя рука была покрыта кровью, я вытерла ее поспешно о свои джинсы. Я сделала все за три минуты. Три решающих минуты, которые означали разницу между жизнью и смертью для кого-то, о ком я заботилась. Это была самая потрясающая вещь, которая когда-либо случалась со мной, и я даже не могла принять ее внутри.

Скорая помощь приехала почти спустя 10 минут. Медработники выскочили на лед, стабилизировали шею и голову Паулы, затем переложили ее осторожно на носилки. Тетя Эйлин пошла рядом с носилками, обещая позвонить нам позже с новостями. Я сказала, что отгоню ее машину к дому моей мамы, и она сможет забрать ее позже. Она бросила мне ключи и побежала догонять.

После того, как мигающие красные огни исчезли и толпа встревоженных прохожих разошлась, Мэри Кей и я поднялись неуклюже на ноги. Мы продрогли и купили горячего шоколада со стенда, затем вернулись к машине тети Эйлин.

Когда я открыла дверь, я сказала Мэри Кей, что думаю, что с Паулой все будет впорядке. Она перестала плакать, но все еще выглядела очень расстроенной. Она села в пассажирское сидение ничего не говоря, и я посмотрела на ее, прежде чем завести двигатель.

Большие коричневые глаза Мэри Кей встретили мои, и она спросила, что я сделала.

Я посмотрела в лобовое стекло на посыпанную солью улицу — зима заканчивалась, и казалось, что я видела голую землю, голые деревья, голые тротуары в первый раз. Я думала об Алисе и ее непродолжительной болезни, как Мэри Кей до сих пор, казалось, думала, что я вылечила ее.

Я не знала, что сказать.

"Ничего", прошептала я.

Морган

В субботу утром я закончил написание моего доклада по Жюстин Корсеау для совета. Я провел довольно много времени с ней, обсудил все возможные аспекты истинных имен, провел новые беседы с людьми в Фокстоне и прошел через ее библиотеку. Выводом моего доклада было то, что она нуждалась в перевоспитании, но не была опасной и что никаких серьезных мер по отношению к ней принимать не потребовалось, раз я стал свидетелем уничтожения ей письменного перечня истинных имен.

Я подписал его, адресовал конверт, положил доклад внутрь и запечатал его. Отец сидел в кресле в комнате. Я рассказал ему, что говорилось в докладе, и к моему удивлению он смотрел так, как будто действительно слушал. Он потер ладонью подбородок и я узнал жест, точно такой же, какой делал я, когда думал.

"Перевоспитание?" сказал он. "Ты так думаешь? Я имею ввиду, ты думаешь этого будет достаточно?"

"Это и уничтожение ее списка", сказал я. "Почему бы и нет?"

Он пожал плечами. "Я думаю, что здесь нечто большее, чем Жюстин кажется на первый взгляд".

Я уделил ему самое пристальное внимание. "Пожалуйста, объясни".

Он пожал плечами снова. "Я действительно не знаю ее. Возможно ты не хочешь принимать ее за чистую монету".

"У тебя есть что-нибудь конкретное или специфическое, что может изменить то, что я сказал в моем докладе?"

"Нет", признался он. "Ничего больше, чем я чувствую себя подозрительно. Я чувствую, что она что-то скрывает".

"Хммм" сказал я. С одной стороны, доклад был написан, и я не хотел переделывать его, хотя конечно переделал бы, если бы получил новую информацию. С другой стороны, отец, несмотря на его многочисленный огромные недостатки, по-прежднему не был дураком, и было бы глупо не обращать внимания на то, что он сказал. С третьей стороны, отец только что провел 11 лет в бегах и было очень вероятно, что мог относиться с подозрением к каждому.

"Верно, хорошо, спасибо, что сказал мне это" сказал я. "Я буду это иметь ввиду сегодня днем".

"Да" сказал отец. "В любом случае у нее хорошая библиотека".

"Хантер! Добро пожаловать! Заходи!" сказала Жюстин.

"Привет. Я закончил доклад и я хотел изложить тебе его суть прежде, чем мы с отцом уедем". Я вылез из пальто и положил его на спинку дивана, затем сел напротив нее.

"О, замечательно. Где твой отец?"

"Он вернулся в "ВandB". Он устает очень легко, хотя он определенно кажется лучше с тех пор, как ты провела исцеляющий ритуал".

"Я рада. Хорошо, теперь расскажи мне о своем пугающем докладе о злой и опасной Жюстин Корсеау".

Она откровенно смеялась надо мной, и я усмехнулся в ответ. Не многие люди чувствуют себя в безопасности, дрязня меня — Морган и Скай единственные, кто пришел на ум. А теперь Жюстин.

Вкратце я изложил ей то, что доложил Кеннету, ожидая, что она будет освобождена и довольна. Но к моему удивлению, ее лицо стало выглядеть все более и более озабоченным, затем расстроенным, затем сердитым.

"Перевоспитание!" наконец разразилась она, ее глаза сверкали. "Разве ты не слышал факты, что я говорила? Или наши разговоры ничего не значат?"

"Конечно я слышал, что ты говорила" ответил я. "Но ты слышала, что я говорил? Я думал, что ты согласилась с позицией совета по истинным именам живых существ".

"Я сказала, что понимаю их", закричала Жюстин, поднимаясь на ноги. "А не то, что я согласна с ними! Я думала то, что я делала совершенно чисто".

Я тоже встал. "Как ты можешь не согласиться? Как ты можешь защищать хранение письменного перечня истинных имен живых существ? Разве ты не помнишь ту историю, что я рассказывал тебе о мальчике в моей деревне и лисе?"

Она развела руки в стороны. "Какое это имеет отношение ко мне? Это все равно, что говорить — не едь в Африку, потому что я знал кого-то, кто споткнулся и сломал там ногу. Я не необразованный ребенок!"

Прежде чем я осознал это, мы кричали наши взгляды и пытались переубедить друг друга. Оказалось, что всю неделю мы танцевали друг против друга, обходя проблемы, избегая открыто противостоять друг другу, и, таким образом, сделали не правильные предположения о том, что мы договорились, о том, как мы чувствовали, что были готовы сделать. Я думал, я был утонченный, но влиятельный Сикер, но Жюстин решила не поддаваться.

Через десять минут после этого, наши лица раскраснелись от накала и гнева, и Жюстин даже протянула руки и толкнула меня в грудь, сказав: "Ты такой упрямый!"

Я схватил ее руки ниже ее плеч и поддался искушению потрясти ее. "Я упрямый? То что ты упрямая — написано на тебе! Не говоря уж об эгоцентризме!"

В тот же момент, когда Жюстин переводила дыхание, позволяя мне начать это снова, я понял, что кто-то наблюдает за мной, смотря в магический кристал. Я моргнул и сконцентрировался, и знал, что Жюстин только что почувствовала это тоже. Это была Морган, пытающаяся найти меня. Она не должна иметь заклинаний скрывающего типа. Как только я сделал эту привязку, она подмигнула мне, как будто только пыталась найти меня, чтобы увидеть, где я был. Я посмотрел вниз на Жюстин, и увидел, как мы должно быть смотрелись — с ее руками, прижатыми к моему желудку и я, держащий ее руки, мы оба страстно спорили, и я понял, как это должно быть выглядело для Морган. "О, чертов ад" пробормотал я, опуская свои руки.

"Кто это был?" спросила Жюстин, ее гнев, как и мой, уменьшился.

"Чертов ад", повторил я, и без предупреждения все моя жизнь обрушилась на меня. Я любил Морган, но она шпионила за мной! Я был Сикером, но мне было все более неудобно от тайн Совета и некоторых их методов. И мой отец! Я не хотел даже идти туда. Мой отец, который не был отцом; моя мать, которая умерла. Этого всего было слишком много, и я захотел исчезнуть на склонах гор, чтобы меня никогда никто не видел снова. Я потер руками лицо, челюсть, чувствуя себя сорокалетним и очень, очень усталым.

"Хантер, что это?" спросила Жюстин нормальным голосом.

Я поднял голову, чтобы посмотреть на нее, ее заинтересованные глаза цвета дубовых листьев осенью, и следующее, что я осознал, было то, что она прижалась ко мне и притянула мою голову, чтобы поцеловать меня. Я был поражен, но мог бы сделать шаг назад. Но не сделал. Вместо этого моя голова наклонилась, руки обвились вокруг нее, и наши губы встретились с настоичивостью, такой горячей, какими были наши аргументы. Детали откладывались в моем сознании: что Жюстин была ниже и полнее, чем Морган, что она была сильнее, но менее агрессивной, чем Морган, что она имела вкус апельсина и корицы. Я привлек ее ближе, желая, чтобы она превратилась в Морган, затем осознал, что я делал, и отпрянул.

Тяжело дыша, я просмотрел на Жюстин, пребывая в ужасе от того, что я только что сделал, даже от того, как я признал, что мне понравилось это, что это было приятно. Она улыбнулась мне, ее полные губы, блестящие глаза.

"Я хотела сделать это с первой минуты, как увидела тебя" сказала она мягким голосом. "Меня не привлекало так ни к кому не знаю как долго." Она потянулась ко мне снова и провела руками по моей груди, разводя свои пальцы и нажимая на мышцы там. Осторожно я накрыл ее руки своими и отвел их от меня.

"Жюстин", сказал я: "Мне очень жаль. Я не знаю, что сказать. Я не должен был целовать тебя, по разным причинам. Я не знаю, что на меня нашло. Но я прошу прощения."

Она рассмеялась — легким музыкальным смехом — и попыталась прижать меня ближе снова. "Не извиняйся" сказала она, ее голос притягивал меня и без заклинания. "Я говорю тебе, я хотела поцеловать тебя. Я хочу тебя." Ее глаза наполнились решимостью, и она шагнула ближе ко мне, так, что мы соприкасались от груди до колен. Я почувствовал ее полные груди-подушки напротив моей груди и ширину ее бедер, напротив моих. Это было потрясающе, и я чувствовал себя ужасно виноватым.

"Мне жаль, Жюстин" снова сказал я, отступая назад. Я пересек комнату большими шагами и схватил свое пальто. "Мне очень жаль. Я не хотел тебя обидеть". Затем я выбежал в дверь, как собака, оказавшаяся на свободе, и бросился к своей машине.

Я вернулся в гостиницу раньше, чем рассчитывал. Все что я хотел это лечь на кровать и выяснить, что черт возьми только что произошло. Я знал, что я любил Морган искренне и по-настоящему, и я знал, что меня сильно тянуло к ней. Тот факт, что мы не спали вместе, казалось, не имеет никакого отношения к этому — я был уверен, что мы сделаем это, когда это будет правильно. Нет, это было странное происшествие, и я должен был понять это, чтобы я мог убедиться, что это никогда не повторится снова. Мне также просто необходимо было очистить голову от совета и моего отца. Сложная задача.

Кряхтя про себя, я повернул ключ в замке и попытался открыть дверь. Она не сдвинулась с места. Я попытался ключем еще пару раз, затем понял, что проклятая дверь была заколдована изнутри! Работая так быстро, как мог, я разрушил все блокирующие заклинания, затем ворвался в комнату. Отец был на полу, торопливо сметая белое вещество под свою кровать. Я бросился к этому веществу, приложил к нему палец и попробовал на вкус. Соль.

"Что ты делал?" потребовал я, в то время как он поднялся и сел на кровати, отряхивая руки. Он молчал и я оглядел комнату. Теперь я увидел небольшой участок концентрических кругов силы, которые он нарисовал на полу с помощью соли и также нашел книжку, написанную на гаэльском языке. Письменный гаэльский был препятствием для меня, но я мог читать достаточно, чтобы расшифровать, что там была глава о создании своего рода искусственных бит деарк, вдали от места силы. Мне захотелось бросить книгу через всю комнату.

"Жюстин дала тебе ее, или ты сам взял?" потребовал я, забирая книгу у него.

Он посмотрел на меня. "Я взял ее," сказал он без угрызений совести.

Я покачал головой. "Почему я даже удивлен?" спросил я сам себя. Неожиданно чувство злости показалось бессмысленным. Вместо этого чувство глубокой грусти охватило меня, когда я принял тот факт, что я не был достаточным поводом для отца, чтобы он хотел жить. Я плюхнулся на кровать и посмотрел в потолок. "Почему я разочарован? Ты не хочешь прекратить контактировать с мамой. Тебя не волнует, что это причиняет боль ей, что это причиняет боль тебе, что это причиняет боль мне. Тебя не волнует, что ты собираешься забрать единственного родителя, который у Элвин и меня остался. Я просто — я не знаю что делать. Тебе нужен отец, твой собственный отец. Я не подхожу для этого."

"Сын, ты не понимаешь" начал отец.

"Так ты говоришь", перебил я его, поворачиваясь на бок, спиной к нему."Никто не понимает что ты чувствуешь. Никто никогда не терял того, о ком они заботились, кроме тебя. Никто никогда не чувствовал такой боли, кроме тебя. Ты такой чертовски особенный". Я не пытался скрыть свою горечь. Я ненавидел тот факт, что я заботился достаточно, чтобы быть разочарованным. Я ненавидел отца за то, кем он был, и за то, кем не был.

"Нет, я имею ввиду ты не понимаешь, что я делал", сказал отец, сильным тоном в его голосе. "Я пытался помочь тебе".

"Помочь мне?" я сухо засмеялся."Значил ли я когда-либо достаточно для тебя, что бы ты хотел мне помочь? Я знаю, что я для тебя ничего не значу. Единственное хорошее свойство во мне, это то, что я наполовину от мамы".

Молчание опустилось на комнату, как занавес. Мой отец был таким тихим и спокойным, что я повернулся, чтобы посмотреть, был ли он еще там. Он был. Он сидел на краю своей постели, уставившись на меня, с ошеломленным, смущенным выражением на своем лице. "Ты", прошептал он. "Ты являешься половиной Фионы. Ты и Элвин тоже. Фиона живет в тебе".

Я вздохнул. "Забудь об этом, отец. Я не собираюсь причинять тебе хлопот больше. Я сдаюсь".

"Подожди, Хантер" сказал он, используя мое обычное имя. "Я знаю, ты не поверишь, но ты, Линден и Элвин были самыми ценными вещами в моей жизни, после твоей матери. Вы трое были воплощением нашей любви. В тебе я видел мою силу, мое упрямство, мою надежность. Но также я видел в тебе от матери способность радоваться, способность любить глубоко и щедрость. Я забыл все это. До этого момента".

Я повернулся к нему лицом. Он выглядел старым, но было в нем что-то, как будто в него влили новую кровь. Я почувствовал более живые чувства, идущие от него.

"Мне нравилось быть отцом, Джиоманах", сказал он, глядя на свои руки, лежащие на коленях. "Я знаю, что может быть это так не казалось. Я не хотел портить тебя, делая тебя мягким. Моей работой было учить тебя. Работой твоей матери было лелеять тебя. Но я был счастлив будучи отцом. Я отказался от Кэла и бросил его на отравление Селеной. Ты, твой брат и сестра были моим шансом сделать это успешно. Но затем я бросил и тебя тоже. Ни дня не прошло с тех пор, чтобы я не пожалел, что не был там, чтобы увидеть как мои дети растут, увидеть ваши посвящения. Я скучал по тебе". Он усмехнулся. "Ты был ярким парнем, бульдогом, как я сказал. Ты быстро схватывал, но также имел искру огня в себе. Помнишь ту бедную кошку, которую ты заколдовал, чтобы заставить других детей посмеяться? Я был сердит, что ты злоупотреблял магией подобно этому. Но той ночью, рассказывая Фионе об этом, я едва мог удержаться от смеха. Та бедная кошка, бьющая по воздуху." Другой небольшой смешок вырвался, и я смотрел на него. Был ли это мой отец?

"В любом случае" сказал отец. "Я извиняюсь, сын. Я разочарование для тебя. Я знаю это. Это горько для меня. Но это кажется тем, куда моя жизнь привела меня. Это заклинание, которое я написал".

"Может быть это и так, до сих пор" сказал я, садясь и спуская ноги на пол. "Но ты можешь измениться. У тебя есть силы. Заклинание еще не закончено".

Он покачал своей головой, потом пожал плечами. "Я сожалею. Я всегда был жалким. Но — ты заставил меня захотеть попытаться." Эти последние слова были сказаны так тихо, что я едва их услышал.

"Я хочу, чтобы ты тоже попытался, отец" сказал я. "Это то, почему я так разочарован сегодня". Я указал на круги, нечеткое изображение на полу, соль, хрустящую под ногами.

"Я действительно пытался помочь тебе" сказал он. "Я не доверяю Жюстин. Как она получает истинные имена живых существ? Людей?"

Я нахмурился. "Она сказала, что унаследовала некоторые из них от своей матери. Другие она обнаружила случайно. Два имени были предоставлены их владельцами в интересах ее исследований."

"Может и так", сказал отец неуверенно. "Но она также получает многое из теневого мира".

"Что?"

"Я не контактировал с Фионой на этот раз", объяснил отец. "Я не хочу навредить ей больше. Но теневой мир имеет свои применения. Одним из них является то, что люди по ту сторону имеют доступ к знаниям, которые не многие могут получить иным образом".

"О чем ты говоришь", спросил я, боясь, где это происходило.

"Жюстин приобретает многие истинные имена живых существ, включая людей, из источников в теневом мире", объяснил отец.

Я моргнул. "Откуда ты знаешь это?"

"Источники в теневом мире. Достоверные источники".

Я молчал несколько минут, обдумывая это все доконца. Очевидно, если источники отца были корректны, мне пришлось бы придумать новый план игры. Ситуация приобретала новый вес, новую серьезность, которая могла потребовать всех моих навыков, как Сикера. Отец добыл эту информацию для меня. Он рисковал своим собственным здоровьем — не для непреодолимого искушения вызвать мою мать — а чтобы помочь мне в этом случае.

Наконец, я поднял глаза. "Хммм".

Отец изучал мое лицо. "У меня есть подарок для тебя. Чтобы помочь тебе".

"Да?"

Он подошел к небольшому комнатному письменному столу и достал лист бумаги. Медленными, обдуманными жестами он написал руны в центре бумаги. Затем, сосредоточившись, он окружил руны семью различными символами — древней формой музыкальных нот, печатями, означающими цвет и тон, и необычную примитивную пунктуацию, которая использовалась только в одном случае. Отец писал истинное имя. И в конце он поставил символ, который определял имя, как принадлежащее человеку.

Я прочитал его, мысленно расшифровывая его так, как меня учили, слушая оттенки в своих мыслях, видя цвета. Это было красивое имя, сильное. Взглянув вверх, я встретил глаза отца.

"Она является более опасной, чем кажется. Возможно тебе понадобится это".

Бумага в моей руке вызывала у меня вдохновение. За свою жизнь, я знал только пять истинных имен людей. Одно было моим собственным, три принадлежали ведьмам, которых я лишил сил, исполняя свой долг как Сикера, и теперь это. Это была огромная, огромная вещь, мощная вещь. Мой отец сделал это для меня.

"У меня есть идея" сказал я, чувствуя себя как будто бросался в поток речных гонок. "Я думаю, тебе необходимо уехать из Сэнт Жером Дю Лак — далеко. Это место имеет неприятные воспоминания для тебя. Не только это, но и то, что Канада является также чертовски холодной. Ты должен начать все заново. Я думаю, ты должен вернуться в Видоуз Вэйл со мной. У Скай и у меня есть комната, и я знаю, что она была бы рада видеть тебя. Или мы могли бы найти тебе твое собственное место. Ты мог бы быть вокруг других ведьм, вернуться в общество. Ты должен присоединиться к жизни, не зависимо от того, насколько ты думаешь, что не хочешь."

Долгое время отец сидел, глядя на пустое место на стене. Я молился, чтобы он услышал меня, потому что не думаю, что я смог бы повторить предложение.

Но в конце концов сухой каркающий голос моего отца сказал, "Может быть ты прав. Я не знаю, как долго я бы смог противостоять притяжению бит деарк. Я не хочу обижать твою мать больше. Я не могу. Но мне нужна помощь".

Я был удивлен и поражен, во что я только что себя втянул. Я хотел иметь с этим дело теперь, когда это произошло. "Хорошо, тогда", сказал я, "мы уедем завтра, после того, как я решу несколько вопросов с Жюстин Корсеау." Я взглянул снова на истинное имя и запомнил его. "Мы остановимся в Сэнт Жером Дю Лак, заберем то, что тебе надо, из дома и будем в Квебеке к сумеркам".

Мой отец кивнул и лег на свою кровать неуклюжими, резкими движениями старика.