Самхейн, 31 октября 1978 года

Ма и па только что просмотрели мою «Книгу теней» и сказали, что она весьма и весьма скудная. Мне надо чаще делать записи, подробнее пояснять заклинания, описывать действие луны, солнца, приливов, звезд. «Зачем? – спросила я. – Это все знают». Ма сказала, это для моих детей, для тех ведьм, которые будут жить после меня. Это как сейчас родители показывают мне свои книги – их уже пять, этих больших, толстых, черных книг, стоящих на полке возле камина. Когда я была маленькая, то думала, что это альбомы с фотографиями. Сейчас мне смешно – фотографии ведьм.

Но ты знаешь, заклинания и все такое – у меня в голове. Еще будет время все записать. Спешить некуда. Мне больше хочется писать о своих чувствах и мыслях. Но совсем не хочется, чтобы это читали родители: когда они дошли до того места, где я целовалась с Ангусом, то буквально вышли из себя. Хотя они знают Ангуса и он им нравится. Они довольно часто видят его, знают, что я его выбрала. Ангус хороший, да и кто еще может здесь быть у меня на примете? Я ведь не могу быть с кем угодно, если хочу прожить свою жизнь, иметь детей и все такое. Мне повезло, что Ангус такой славный.

Вот хорошее заклинание, чтобы погасить любовь. Во время убывающей луны возьми четыре шерстинки черной кошки, такой, у которой нигде нет ни капли белого. Возьми белую свечу, высушенные лепестки трех красных роз и кусок бечевки. Напиши свое имя и имя того, кого хочешь оттолкнуть, на двух листках бумаги и привяжи их к разным концам бечевки.

Выйди под открытое небо. (Лучше всего получается в новолуние или ночь перед новолунием). Установи свой алтарь, очисти свой круг, обратись к Богине. Поставь белую свечу. Рассыпь розовые лепестки вокруг свечи. Возьми кошачью шерсть и расположи волоски по одному в каждой из четырех сторон света: север, юг, восток и запад. (Придави их камешками, если ночь ветреная). Зажги свечу и держи туго натянутую середину бечевки сантиметрах в пяти над пламенем. Потом скажи:

Повторяй стихи до тех пор, пока пламя не пережжет бечевку и оба имени не будут разделены навсегда. Не делай этого в сердцах, потому что твоя любовь на самом деле перестанет быть твоей. Такой способ годится только тогда, когда по-настоящему хотят навсегда избавиться от кого-то.

P.S. Кошачьи шерстинки ни на что не влияют. Я их добавляю для таинственности.

Брэдхэдэр

Когда родители и Мэри-Кей вернулись домой ближе к вечеру, я сидела на кухне и ела разогретую лазанью. Они все уставились на меня так, словно, придя домой, обнаружили у себя на кухне чужака.

– Морган, – сказал папа и кашлянул.

Его веки были красными, а лицо казалось осунувшимся и постаревшим по сравнению с тем, как выглядело утром. Его редеющие черные волосы были плотно приглажены к голове. Очки с толстыми стеклами в металлической оправе делали его похожим на сову.

– Да? – сказала я, удивляясь тому, как холодно и ровно звучит мой голос.

Я отпила содовой воды.

– С тобой все в порядке?

Вопрос был просто нелепый, но задать его было как раз в папином духе.

– Что ж, давайте посмотрим, – невозмутимо сказала я, не глядя на него. – Я только что узнала, что меня удочерили. И вот я тут сижу и перевариваю тот факт, что вы оба лгали мне всю мою жизнь. – Я пожала плечами. – В остальном я в порядке.

Мэри-Кей, казалось, вот-вот расплачется. Вернее, она выглядела так, как будто проплакала все утро.

– Морган, – сказала мама. – Может быть, наше решение не говорить тебе было ошибкой. Но у нас были на то причины. Мы любим тебя, и мы все еще твои родители.

Моей невозмутимости как не бывало.

– Причины? – воскликнула я. – У вас были причины скрывать от меня самый важный факт моей жизни? Такое нельзя оправдать никакими причинами!

– Морган, прекрати! – сказала Мэри-Кей дрожащим голосом. – Мы же семья. Я просто хочу, чтобы ты была моей сестрой. – Она заплакала, а у меня к горлу подступил ком.

– Я тоже хочу, чтобы ты была моей сестрой, – сказала я, вставая. – Но я уже не понимаю, что происходит. Что настоящее, а что нет.

Мэри-Кей громко разрыдалась и уткнулась в папино плечо.

Мама попыталась подойти ко мне и обнять, но я попятилась от нее. Именно в этот момент ее прикосновение показалось мне невыносимым. Вид у нее был убитый.

– Слушай, давай не будем сейчас ничего говорить, – предложил папа. – Подождем немного. Все мы испытали шок. Пожалуйста, Морган, выслушай только вот что. У нас с мамой две дочери, которых мы любим больше всего на свете. Две дочери.

– Мэри-Кей – ваша дочь, – сказала я, с ужасом чувствуя, как срывается мой голос. – Биологически. А я – никто!

– Не говори так! – потребовала мама с подавленным видом.

– Вы обе – наши дочери, – твердил папа. – И всегда ими останетесь.

Ничего более утешительного он не мог бы сказать, и от этого я разревелась. Я была настолько измучена физически и эмоционально, что поднялась, спотыкаясь, к себе в комнату, опустилась на кровать и задремала.

Пока я находилась между сном и бодрствованием, в комнату вошла мама и села возле меня на кровать. Она стала гладить мои волосы, ее пальцы осторожно пробирались сквозь спутанные пряди. Это напомнило мне тот сон, мою другую маму. «Может, это был и не сон, – подумала я. – Может, это было воспоминание».

– Мама, – сказала я.

– Тише, дорогая, спи, – прошептала она. – Я просто хотела сказать, что люблю тебя, что я твоя мама, а ты моя дочка с первой же секунды, как я тебя увидела.

Я покачала головой, хотела возразить, что это не так, но не успела: сон уже сморил меня. Проваливаясь в глубокое, благословенное бесчувствие, я ощущала, как на подушку капают теплые слезы. Не знаю, чьи они были – ее или мои.

Следующее утро было ужасно странным – настолько все казалось обыденным. Мама и папа, как всегда, встали рано и ушли на работу еще до того, как я проснулась. Мэри-Кей, как всегда, стали вопить, чтобы я скорее поворачивалась, а я еле двигалась под душем, собираясь с духом встретить предстоящий день.

Мэри-Кей показалась мне бледной и осунувшейся. Она была необычно тихой, пока я глотала свою диетическую колу и кидала в рюкзак учебники.

– Я хочу, чтобы ты перестала делать то, что ты делаешь, – сказала она так тихо, что я едва услышала ее. – Хочу, чтобы у нас все было, как раньше.

Я вздохнула. Я никогда не завидовала Мэри-Кей и не соперничала с ней. Я всегда хотела о ней заботиться. Интересно, изменится ли все сейчас. Не имею ни малейшего представления. Знаю только, что по-прежнему ужасно не хочу, чтобы ее обижали.

– Сделанного уже не переделаешь, – спокойно сказала я. – И потом, мне нужно знать правду. Слишком многое слишком долго хранилось в тайне.

Мэри-Кей вскинула руки и несколько мгновений трясла ими в воздухе, словно пытаясь найти нужные слова. Но говорить было нечего, и мы просто схватили свои рюкзаки и пошли к машине.

Возле школы нас встретил Кэл. Он подошел к моей Das Boot, когда я открыла дверцу Мэри-Кей посмотрела на него так, будто хотела вычислить его причастность ко всему случившемуся. Он ответил ей спокойным, доброжелательным взглядом.

– Меня зовут Кэл, – сказал он, протягивая руку. – Кэл Блэр. Кажется, мы не знакомились по-настоящему.

– Я знаю, кто ты такой. – Мэри-Кей смотрела на него, не подавая руки. – Ты занимаешься магией вместе с Морган?

– Мэри-Кей! – начала я, но Кэл поднял руку.

– Все в порядке, – сказал он. – Да, я занимаюсь магией вместе с Морган. Но мы не делаем ничего плохого.

– Смотря для кого. – Мэри-Кей показалась мне старше своих четырнадцати лет.

Она выбралась из машины, скользнув мимо Кэла. Ее тут же окружили друзья, но она выглядела невеселой и ушедшей в себя. Интересно, что она им расскажет. Потом подошел ее приятель Бэккер Блэкберн, и они ушли вдвоем.

– Как ты? – спросил Кэл и поцеловал меня в лоб. – Я думал о тебе. Звонил тебе вчера вечером, но твоя мама сказала, что ты спишь.

Я видела, что на нас смотрят – Алессандра Спотфорд, Нелл Нортон, Джастин Бартлетт. Еще бы им не удивляться, видя Кэла Блэра, этого бога в человеческом образе, рядом с Морган Роулендс, самой верной кандидатурой на роль Девушки, Которой Никто Никогда Не Назначит Свидания.

– Да, думаю, я просто отключилась. Спасибо, что позвонил. Я тебе потом все расскажу.

Он сжал мне плечо, и мы пошли туда, где обычно тусовался наш ковен – мы теперь были именно ковен, а не просто группа друзей, – на бетонные скамейки с восточной стороны школы.

Знакомое здание из красного кирпича показалось мне успокаивающе незыблемым и неизменным, и это была, пожалуй, единственная вещь в моей жизни, которая осталась тем, чем и была до сегодняшнего дня.

Семь пар глаз смотрели на нас, пока мы подходили по крошащейся под ногами кирпичной дорожке. Я поискала взглядом Бри. Она старательно рассматривала свои коричневые замшевые сапоги. Она казалась красивой и далекой, холодной и отчужденной. Две недели назад она была моей лучшей на свете подругой, человеком, которого я любила больше всех после моих родных, человеком, который знал меня лучше, чем кто-либо другой.

Какая-то часть меня все еще любила ее, все еще хотела доверять ей, каким бы невозможным это ни казалось. Я думала о том, чтобы поговорить о своих проблемах с одной из других своих подруг, например, с Тамарой Притчетт или Дженис Юто, но понимала, что не могу.

– Привет, Морган, привет, Кэл, – сказала Дженна Руис, лицо которой было таким же открытым и дружелюбным, как всегда.

Она улыбнулась мне искренней улыбкой, и я улыбнулась ей в ответ. Рядом с ней сидел Мэтт Адлер, одной рукой обнимая ее за плечи. Дженна закашлялась, прикрыв рот, и Мэтт озабоченно взглянул на нее. Она покачала головой и улыбнулась ему.

– Привет, Дженна. Привет всем, – сказала я. Рейвин Мельцер смотрела на меня с явной неприязнью. Ее темные глаза, густо обведенные черным, с веками, посыпанными блестками, излучали злую неприязнь. Она хотела, чтобы Кэл принадлежал ей. Как Бри. Как я.

– Самхейн был потрясающий, – сказала Шарон Гудфайн, прижав скрещенные руки к своей полной груди, словно ей стало холодно. – Я чувствую, что я изменилась. Все выходные я чувствовала себя другой. – Ее лицо с тщательно наложенной косметикой выражало скорее задумчивость, а не снобизм.

Не задумываясь, я выпустила свои эмоциональные сенсоры и стала мягко, осторожно прощупывать окружающих меня людей. Это было похоже на то, что я испытывала тогда, когда мы делали круг на кладбище, но на этот раз я управляла эмоциями. На этот раз я делала это специально.

У меня лишь мимолетно мелькнула мысль, что эмоции моих друзей – это, наверное, их частное дело и принадлежат только им.

Дженна была точно такой, какой казалась, – открытой, добродушной. Мэтт тоже, но у него в глубине я ощутила какое-то темное пространство, которое он хранил для себя. Кэл… Кэл бросил на меня быстрый, удивленный взгляд, когда моя сенсорная сеть коснулась его. Сканируя его эмоции, я почувствовала внезапно хлынувшую от него горячую волну желания. Я покраснела и сразу прекратила изучать его. Он посмотрел на меня так, будто говорил: «Сама напросилась…»

Итан Шарп оказался интересной личностью – яркая мозаика мыслей и чувств, крепко сдерживаемого недоверия, поэзии и разочарования. Внутри у Шарон оказалось что-то вроде центра спокойствия, возникшего как будто бы недавно. И была еще некая неуверенная, смущенная нежность. К кому? К Итану?

Бет Нилсон, лучшая подруга Рейвин, испытывала главным образом скуку и хотела быть где-то в другом месте. Мой лучший друг, после Бри, Робби Гуревич, поразил меня смесью гнева, желания и сдержанного чувства, которые никак не отражались на его лице. На кого все это было направлено? Неясно.

А вот эмоциями Бри и Рейвин меня чуть было не снесло со скамейки. От них обеих исходили сильные глубинные волны ярости и ревности, направленные на меня и в меньшей степени на Кэла. У Рейвин были сплошные рваные линии, острые углы и зазубрины злости, разочарования и сильного желания. Несмотря на то, что она слыла доступной, у нее фактически никогда не было серьезных отношений ни с кем. Возможно, она хотела, чтобы таким человеком стал Кэл.

Если чувства Рейвин были похожи на колючую проволоку, то у Бри это были тлеющие угли. Я моментально узнала, что сейчас она ненавидит меня настолько, насколько любила две недели назад. Ей ужасно был нужен Кэл. Может, это и не настоящая любовь, но что сильнейшее желание – это точно. И с ней еще никогда не случалось такого, чтобы она хотела парня, а он ее нет. Кэл нанес ей глубокую рану, когда предпочел меня.

Считывание информации заняло всего один миг. Один удар сердца – и я получила нужные сведения.

Меня поразило, что никто из этих людей, входивших в наш ковен, не знал о том, что меня удочерили – никто, кроме Кэла. Это было событие исключительной важности, круто изменившее мою жизнь, и произошло оно всего за один вчерашний день. А для них вчера было просто еще одно воскресенье. От этого я чувствовала себя странно сбитой с толку.

– Ну как? – заговорила Бри, нарушив молчание. – Твоим родителям понравились книги?

Я моргнула. Если бы она только знала, к чему привела ее месть! Я лишь покачала головой и села, побоявшись открыть рот.

Бри со злорадной усмешкой продолжала рассматривать свои сапоги.

Кэл взял мою руку в свою, и я крепко вцепилась в нее.

– Ты о чем это, Бри? – спросил Робби.

Он снял свои очки с толстыми стеклами и потер глаза. Без очков он выглядел совершенно другим человеком. Заклинание, наложенное мной две недели назад, сработало лучше, чем я могла вообразить. Его кожа, которая раньше была вся изранена шрамами от прыщей, стала теперь гладкой и приятной на вид, на ней появились смутные очертания темной бороды. Его нос, бывший припухшим и красным, стал прямым, классической формы. Даже его губы казались теперь более твердыми и красивыми, хотя я не помнила, какими они были раньше.

– Да ни о чем, – небрежно ответила Бри. – Так, пустяки.

«Ну да, это всего лишь моя сломанная жизнь», – подумала я.

– Пустяки так пустяки, – пробормотал Робби и опять потер глаза. – Черт. Нет ли у кого тайленола? У меня жутко болит голова.

– У меня есть, – сказала Шарон, доставая сумочку.

– Всегда готова, – сказал с улыбкой Итан. – Как герлскаут.

Шарон быстро взглянула на него, потом дала Робби две таблетки, которые он проглотил не запивая.

Ребята в нашем ковене все очень разные, и поэтому интересно наблюдать, как они реагируют друг на друга.

– Мне очень понравилось то, что у нас получилось в субботу вечером, – сказал после паузы Кэл. – Я рад, что вы все пришли. Мы неплохо отметили самый главный викканский праздник.

– Было так здорово! – сказала Дженна. – А Морган была просто изумительная!

Я смутилась и слегка улыбнулась своим коленям.

– Было по-настоящему потрясно, – сказал Мэтт. – Вчера я почти весь день просидел в Сети, лазил по викканским сайтам. Их миллион, и некоторые очень интенсивные.

Дженна засмеялась:

– А некоторые такие убогие! Эти люди бывают такие странные! И музыка у них просто ужасная.

– Мне нравятся сайты, где есть чат-комнаты, – сказал Итан. – Если попадаешь на такой, где люди знают, о чем говорят, то это по-настоящему интересно. У них есть заклинания и другие штуки, которые можно скачать.

– Много говорят о дне Джуле, который будет через пару месяцев, – сказала Шарон.

– Может, устроим вечеринку в его честь? – предложила я, захваченная их разговором.

Потом увидела, какие взгляды бросали на меня Рейвин и Бри – высокомерно-раздраженные, словно я надоедливая младшая сестра, а не самая одаренная ученица в нашем ковене. Я стиснула зубы и в этот момент увидела большой кленовый лист, лениво падавший на землю. Не думая, я мысленно поймала его и заставила парить над головой Рейвин.

Я держала его взглядом, не давая отклониться, и он завис над ее блестящими черными волосами. Потом невесомо опустился ей на голову и превратился в нелепую, смешную шляпу.

Довольная собой, я открыто засмеялась, и глаза Рейвин сузились – она ничего не поняла. Не почувствовала, что у нее на голове лежит этот лист, похожий на тонкий, поджаристый блин, и придает ей глупый вид.

Следующей его увидела Дженна, а потом уже смотрели и улыбались все, кроме Кэла.

– Что? – резко спросила Рейвин. – На что вы все уставились?

Даже Бри не смогла удержаться от улыбки, когда смахивала лист с головы Рейвин.

– Это просто лист, – сказала она. Разозленная Рейвин подхватила свою черную сумку, и в этот момент как раз прозвенел звонок.

Мы все поднялись, чтобы идти на занятия. Я все еще улыбалась, когда Кэл шепотом сказал:

– Помни тройной закон. – Он чуть коснулся моей щеки и отошел, направляясь к другому входу в школьное здание.

Я сглотнула. Викканский тройной закон был одним из самых важных принципов магического искусства. В основном он утверждал, что все, что ты посеешь, будь это добро или зло, вернется к тебе в тройном размере, так что всегда делай хорошее. Не делай плохого. Вот что говорил мне Кэл: первое, он знает, что это я управляла листом, и второе, он знает, что я сделала это нарочно. А это было непорядочно.

Глубоко вздохнув, я перекинула лямку рюкзака через плечо.

Как только Кэл отошел достаточно далеко, Рейвин сказала язвительным тоном:

– Ладно, значит, он твой – пока. Сколько, по-твоему, это будет длиться?

– Да, – пробормотала Бри. – Подожди, пока он узнает, что ты девственница. Ему это покажется весьма забавным.

Мои щеки вспыхнули. Я вдруг представила себе, как вчера утром его рука оказалась у меня на груди и как я испугалась.

Рейвин подняла брови:

– Да ты что? Неужели она девственница?

– Рейвин, прекрати! – возмутилась Бет, проходя мимо нее.

Рейвин с секунду удивленно смотрела на Бет, потом опять занялась мной.

Бри и Рейвин вместе засмеялись, и я уставилась на Бри. Как она могла разболтать такую личную вещь обо мне? Я хранила каменное молчание и продолжала идти в класс.

– Ладно тебе, Рейвин, – сказала Бри у меня за спиной. – Любой, кто посмотрит на нее, скажет, что она нужна ему не из-за этого.

Я не верила своим ушам. И это Бри, которая всегда говорила мне, что я недооцениваю свою внешность, и утверждала, что моя плоская грудь – это вовсе не беда, и годами трудилась над тем, чтобы я почувствовала себя привлекательной. А теперь она была настроена полностью против меня.

– Ты ведь знаешь, в чем тут дело, не так ли? – продолжала язвить Рейвин.

«Интересно, – подумала я, – кому-нибудь из них приходило в голову, что я готова убить их обеих?»

– Кэл увидел ее, и это была… ведьма с первого взгляда!

Я бежала в класс, слыша у себя за спиной отголоски их смеха. Вот суки, рычала я про себя. В классе я сидела минут десять, стараясь успокоить дыхание, утихомирить ярость.

В этот момент я радовалась тому, что сыграла злую шутку с Рейвин. Надо было бы подстроить что-нибудь в десять раз хуже. Я ничего не могла с собой поделать. Я хотела уничтожить Бри и Рейвин. Я хотела видеть их униженными.