37

Йонатан совершенно выбился из сил. Через каждые два часа он заезжал на автостоянку, где было кафе, в туалете засыпал в бутылочку молочный порошок, наливал туда теплой воды из-под крана, долго тряс ее, а потом кормил маленькую Лизу-Марию, которая жадно пила эту смесь. Он молился, чтобы вода была в порядке и чтобы малышка выдержала переезд. Когда он наконец доберется до Ла Пассереллы, то сможет кипятить воду.

Он заранее купил сорок восемь подгузников, крем для новорожденных, теплое одеяло, пять ползунков, распашонки, носки, шапочку и маленькие рукавички, а также сумку для переноски младенцев, в которой сейчас лежала Лиза-Мария и которая была пристегнута на сиденье рядом с водительским. Так он мог во время поездки поглаживать малышку по животику, говорить с ней и давать ей пустышку, если она выплевывала ее и начинала плакать. Конечно, он понимал, что такая перевозка ребенка была какой угодно, но только не безопасной, но ничего не мог изменить. Он был твердо убежден, что у таких невинных душ есть один, а чаще даже и несколько ангелов-хранителей.

Лиза-Мария с удовольствием пила смесь, на попке у нее не было раздражения, и она была очень нетребовательной. В основном малышка спала. Иногда она глубоко вздыхала во сне, и Йонатан удивлялся, что новорожденная, которой всего ничего от роду, уже может так глубоко и выразительно вздыхать.

В пять вечера он выехал из Гамбурга. Лиза-Мария спала и проснулась всего один раз. Он ехал так быстро, как только позволяла машина, и в час ночи был уже в Мюнхене.

Силы оставили его. Он страшно устал и с трудом добрался до придорожной гостиницы в Хольцкирхене. Там Йонатан, плохо соображая, что делает, настолько он устал, покормил и перепеленал Лизу-Марию и, пока она тихо лежала в своей сумке, провалился в глубокий сон без сновидений.

В три часа ночи он проснулся, чувствуя себя достаточно отдохнувшим, чтобы ехать дальше. Лиза-Мария дышала спокойно, только щечки ее слегка покраснели. «Надеюсь, у нее нет температуры», – подумал Йонатан. У него было лишь одно желание: побыстрее добраться до Ла Пассереллы.

Ночью на автобане было свободно, и он на полной скорости помчался в сторону Бреннера.

На рассвете, перед Вероной, Лиза-Мария начала плакать, и ему пришлось остановиться. Нужно было покормить, перепеленать и на этот раз полностью ее переодеть, потому что ползунки были совсем мокрыми. На автостоянке при автостраде не было помещения для пеленания грудных детей, и Йонатану пришлось проделать это прямо на сиденье автомобиля.

Было ужасно холодно, дул сильный ветер. Йонатан не выключал двигатель, но видел, как вздрагивала малышка, когда он раздевал ее. Он вытер ее насухо и одел потеплее.

Личико Лизы-Марии горело. Похоже, у нее была температура. Но она все же попила молока.

– Только не заболей, моя девочка, мое сладкое сокровище, – прошептал он. – Держись, скоро мы будем дома!

Он старательно гнал от себя мысль, что температура может еще подняться и ребенок погибнет.

Прежде чем снова завести машину, он попытался дозвониться до Софии. Лиза-Мария уже уснула, и ее не будет слышно.

Но София не брала трубку.

Йонатан взглянул на часы. Четверть девятого. В это время София уже не спала. За прошедшие пять лет он не помнил ни одного утра, когда бы она не вставала в семь часов, а то и раньше. Но София не брала трубку, хотя звонок телефона был слышен по всему дому.

Она дала ему честное слово.

Но ее не было дома.

Йонатан бросил попытки дозвониться и изо всех сил нажал на газ. От злости на Софию и от страха за Лизу-Марию.

 

38

В глубине души Леония понимала, что больше никогда не увидит Лизу-Марию. Не было смысла верить в чудо.

Хелла пыталась помочь ей тем, что снова и снова строила предположения, что могло случиться с ее внучкой.

– Ни один человек, – говорила она Леонии, – не будет похищать новорожденного ребенка, чтобы убить его. Это глупости. Поэтому можно предполагать, что Лиза-Мария жива. И это уже утешает.

Леония послушно кивала, но эта мысль вовсе не казалась ей утешительной. Лизы-Марии у нее на руках не было – и только это было решающим.

– Наверное, этот мужчина похитил ребенка, чтобы отдать своей жене, потому что у них нет детей. Его жена, вероятно, уже многие годы находится в отчаянии, в депрессии, может, уже пару раз пыталась покончить жизнь самоубийством – откуда мне знать? Он просто не мог больше этого выносить, поэтому решился выдать себя за врача и забрать ребенка. Это было рискованно, но ему это удалось.

– Пожалуйста, Хелла, прекрати!

У Леонии внезапно закружилась голова.

– Я просто хотела сказать, – продолжала Хелла, – что когда Лиза-Мария окажется у этой женщины, та будет о ней очень заботиться. Девочка будет под защитой, она будет здоровой, ее будут беречь, понимаешь?

Леония снова кивнула и промолчала.

– Полиция найдет ее и привезет назад целой и невредимой. Я в этом вполне уверена.

– Прекрати! – внезапно пронзительно закричала Леония, и Хелла вздрогнула. – Перестань мне зубы заговаривать этой чушью! Ее нет, и она никогда не вернется! Ты что, не понимаешь этого? Я не пятилетняя девчонка, которой можно рассказывать сказки, чтобы из ее снов исчезли страшные люди. И в конце концов она мирно уснет, держась за твой большой палец! Хелла, опомнись! Уже два дня ты пытаешься обнадежить меня, но делаешь только хуже, потому что несешь глупости, черт бы тебя побрал! Только полный идиот может поверить в то, что ты рассказываешь! Ты хоть соображаешь, что означает то, о чем ты говоришь? Ты это понимаешь? Я никогда больше не увижу дочку! Если бы за нее потребовали выкуп, у нас был бы шанс вернуть девочку. И она представляла бы какую-то ценность для этого человека. А мой ребенок исчез навсегда в семье какой-то полоумной женщины! Она не будет звонить и никогда не отдаст его обратно! Неужели это так трудно понять? – кричала Леония.

Хеллу будто ударили. «Это нечестно, что Леония так себя ведет. Я всего лишь хотела как лучше».

Она почувствовала, как на глаза набежали слезы, но сдержала их. Плакать сейчас она не хотела.

А Леония уже не могла успокоиться:

– Где-то какая-то женщина, веселая и счастливая, разгуливает с детской коляской, и все восхищаются ее ребенком. Конечно, она не делает этого там, где ее все знают и где соседи заметили бы, что у нее не было живота. Нет, она не такая дура. Может, она как раз сейчас переезжает на новую квартиру, и там будет выдавать Лизу-Марию за своего маленького, сладенького новорожденного малыша! Да еще и официально зарегистрирует ее, ведь во всем должен быть порядок. И никто никогда ее ни в чем не заподозрит! Твоя маленькая внучка пропала, Хелла, кто-то украл дочь твоего сына, и она никогда не будет сидеть у тебя на коленях, и ты никогда не сможешь играть с ней в «Hoppe, hoppe, Reiter»!Вот так все обстоит на самом деле! А теперь оставь меня в покое!

И она выскочила из комнаты, хлопнув дверью так, что грохот разнесся по всему дому.

По региональным новостям в девятнадцать тридцать показали фотографию Леонии и Лизы-Марии, которую сделала Хелла вскоре после рождения ребенка. На снимке была сияющая Леония, а в ее объятиях – младенец с красным личиком, закрытыми глазами и растопыренными маленькими пальчиками, словно защищающийся от чего-то.

Было дано краткое описание происшествия, показаны разные варианты фоторобота, сделанного по описанию Тилли, и зачитано обращение к населению об оказании помощи с просьбой сообщать сведения в любое отделение полиции. Кроме того, бегущей строкой показали номер телефона комиссара Виттека, которому было поручено вести расследование и с которым Тобиас был на связи практически круглосуточно.

Виттек сам был отцом троих детей и хорошо мог представить, что сейчас испытывала семья Альтман. Поэтому ему не действовало на нервы то, что Тобиас звонил по пять раз на день, чтобы узнать, нет ли каких новостей, не появился ли хоть какой-то проблеск надежды.

– Сейчас мы изучаем похожие случаи, когда детей находили спустя несколько часов или несколько дней после похищения. Пусть даже это происходило несколько лет назад, но, возможно, кого-то потянуло на старое. И мы проверяем каждый поступивший звонок от населения. В настоящий момент мы больше ничего не можем сделать.

– Этого слишком мало, – сказал Хеннинг сыну вечером. – Я считаю, что необходимо подключить частное детективное агентство. Пока след не остыл, нужно пустить в ход все средства. Через месяц будет поздно.

Тобиас кивнул. Отец был совершенно прав. Сейчас все их друзья, знакомые, родственники, а главное, средства массовой информации проявляли интерес к похищению маленькой Лизы-Марии, а самое позднее через пару недель до их семьи больше никому не будет дела, они окажутся полностью предоставлены самим себе.

– Прости меня. – Леония, худая и бледная, стояла в дверях. – Не знаю, почему я сорвалась, я ведь понимаю, что ты хотела как лучше. Не обижайся, пожалуйста.

– Да ладно. – Хелла встала и обняла Леонию. – Ничего. – Она поцеловала невестку в щеку. – У нас уже не осталось нервов, но надо постараться хотя бы не ссориться. Иначе мы не вынесем этой ситуации.

«Я уже не могу, но откуда тебе знать это», – подумала Леония. Она видела и держала на руках свою маленькую дочь всего лишь несколько часов, однако у нее было ощущение, что она еще никогда в жизни не любила так ни одно существо.

 

39

Среди дня, в половине второго, Йонатан добрался до Ла Пассереллы. Он ехал от Вероны до Вальдарно без остановки, поскольку Лиза-Мария спала почти беспрерывно. Ее маленькое личико пылало жаром, и он, пока мчался по автобану, снова и снова давал ей пустышку или бутылочку с питьем, чтобы губки у нее не пересыхали от высокой температуры. Окно в машине со стороны водителя было открыто лишь чуть-чуть, он оставил только маленькую щель. Он переложил одеяло на заднее сиденье и укрыл Лизу-Марию легким пуловером. Это нужно было для того, чтобы тело малышки могло отдавать жар, но ей ни в коем случае нельзя было находиться на сквозняке.

Почти бесшумно он подъехал к самому дому. Изнутри не было слышно ни звука. Риккардо и Аманда, скорее всего, наслаждались послеобеденным сном, но София в это время никогда не спала.

Его сердце сжалось. Где она?

Он взял Лизу-Марию на руки и вошел в дом.

София сидела спиной к нему в своем любимом кресле возле окна, на голове у нее были наушники. Она слушала музыку и не заметила, как он вошел в комнату.

Йонатан застыл, глядя на нее. Вся его злость из-за того, что он не мог дозвониться до нее, улетучилась.

Теперь он сделает ей самый большой подарок.

Он подошел и положил ребенка ей на колени.

София в первый момент испугалась, а потом, не веря самой себе, ощупала маленькое существо с горячим носиком.

– Это тебе, – сказал Йонатан тихо. – Твоя и моя дочь. Она потеряла мать. Люби ее и заботься о ней, у нее больше никого нет.

От волнения София начала заикаться.

– Йонатан, я не понимаю…

– Я тебе все объясню, любимая. – Он поцеловал ее в голову. – Но сначала мы должны позаботиться о малышке. Ее нужно перепеленать и накормить. И к тому же у нее температура.

София встала и протянула ему ребенка.

– Помоги мне!

Она еще никогда не держала в руках такое хрупкое создание и боялась сделать что-нибудь неправильно.

– Как ее зовут?

– Ей всего лишь три дня, и пока у нее нет имени.

– А кто ее мать?

– Моя кузина. Она умерла при родах.

София ощупала нежное личико и поцеловала его. Она на мгновение задумалась и сказала:

– Тогда давай назовем ее так, как звали твою кузину, – Даниэла.

С этого момента их жизнь резко переменилась.

Йонатан и София перепеленали и накормили малышку, дали ей теплый чай из фенхеля, и, пока София прикладывала холодные компрессы с уксусом к ножкам ребенка, Йонатан съездил в село за жаропонижающими свечками для младенцев.

Температура упала, и Даниэла уснула на руках у Софии.

Вечером в кухне Йонатан рассказывал историю девочки.

Аманда не могла насмотреться на ребенка и от волнения даже забыла принести себе что-нибудь выпить. Риккардо напряженно сидел на своем жестком плетеном стуле, опершись руками на стол, словно готовясь к прыжку. Таким внимательным Йонатан его ни разу за последние годы не видел.

– Уже несколько месяцев было известно, что у моей двоюродной сестры плохо со здоровьем, – начал Йонатан, – но я надеялся, что она сможет одолеть болезнь. У нее был рак кости. Ужасные боли, она могла передвигаться по квартире только на костылях. Это было страшно, но она твердо верила, что скоро выздоровеет. Да и врачи внушали ей надежду. И хотя она еле-еле могла двигаться, но все равно безумно радовалась будущему ребенку. Она жила какими-то своими представлениями о том, что после родов у нее пройдут боли и она сможет заботиться о ребенке, как любая другая мать. Она твердо верила, что беременность и болезнь закончатся одновременно. Я всегда считал это иллюзией, но, естественно, не мог сказать ей об этом. Я очень беспокоился о кузине и в конце концов решил, что нам придется забрать ребенка к себе. Мы воспитаем эту сиротку как собственную дочь.

– Как она умерла? – еле слышно спросила София.

– Схватки продолжались двенадцать часов. Когда ребенок наконец родился, силы оставили ее. Последние полтора часа она держала Даниэлу на руках, а потом отдала мне, как я сегодня отдал ее тебе, София. Без единого слова. Она улыбнулась, закрыла глаза и уснула. Совсем мирно. Словно сделала свою самую последнюю большую работу. Целыми месяцами она мучилась, а сейчас смогла наконец уйти.

– Она умерла дома? – спросила Аманда со странным спокойствием.

– Да. Она ни за что не хотела идти в больницу. Она боялась за ребенка. Боялась, что его у нее отберут. Никто не знает о Даниэле. Только я и она. И я чувствую себя так, словно я – ее отец.

– Но ты же не отец? – В голосе Аманды слышалось недоверие.

– Нет, я не отец. Даниэла была для меня только сестрой.

– А кто же тогда отец, черт возьми? Где этот негодяй? – сердито спросила Аманда.

Она за все время не выпила ни глотка, но сейчас встала, чтобы открыть бутылку.

– Я точно не знаю. Даниэла говорила о нем только намеками. Вроде как она, когда была в отпуске в Готланде, влюбилась в какого-то шведа, а после того как вернулась домой, их отношения прервались. Когда она узнала, что беременна, то ничего этому шведу не сказала. Просто не захотела. Хотя мне кажется, что у нее даже не было его адреса.

– Ничего себе дела! – проворчала Аманда.

Риккардо по-прежнему молчал, не отрывая взгляда от Даниэлы.

– А что, у матери девочки нет родителей? – спросила София, и в ее голосе прозвучал страх, что у них могут отобрать это маленькое существо.

– Ее отец – это брат моего отца, – объяснил Йонатан, – мой дядя Герберт. Он вместе с женой погиб в декабре две тысячи четвертого года во время большого цунами в Таиланде.

Они часто ездили на Рождество и Новый год в Азию, потому что не любили предпраздничную толкотню и плохую погоду в Германии. И эта привычка сыграла роковую роль… А мой отец умер, когда мне было два года. Я так его толком и не узнал. Но сейчас это уже не имеет значения. У Даниэлы, кроме меня, никого не осталось. Я единственный, кто может позаботиться о ребенке, чтобы он не попал в приют для сирот.

В кухне стало тихо.

– Ну, это было бы последним делом, – проворчала Аманда, и Риккардо поддержал ее. – Об этом не может быть и речи. Конечно, она останется с нами.

– Хорошо! Если вы тоже этого хотите и если мы будем держаться вместе, значит, это дело решенное: Даниэла будет расти как наша дочка, я официально зарегистрирую ее здесь, в Италии. Все будет по закону.

Даже Аманда в этот раз воздержалась от комментариев и только кивнула.

Йонатан походил по кухне и остановился возле печи. Оттуда он видел как Аманду, так и Риккардо, и заговорил так, словно держал речь перед публикой.

– Я прошу вас только об одном, и это очень важно. В том, что я сделал, нет ничего противозаконного, но никто об этом не должен знать. Никто не должен знать, что я привез ребенка с собой! Его родила София! Это понятно? Это ребенок Софии! Наш общий ребенок! Вы не должны никогда никому ничего рассказывать. Девочка будет носить имя Даниэла, и через полгода мы ее окрестим. То, что произошло, останется нашей тайной и никогда не покинет пределы этого дома, va bene?

Никто не проронил ни звука.

– Аманда?

– За кого ты меня принимаешь? – возмутилась она. – Я же не дура! Конечно, никто не услышит от меня ни словечка. Риккардо и София знают, какая я скрытная.

Риккардо воздержался от комментариев и только по-деловому сказал:

– На меня ты можешь положиться, Йонатан.

Йонатан улыбнулся.

София уткнулась носом в животик ребенка.

Поэтому, значит, он прятал ее и никуда не брал с собой. Значит, он предполагал, что его кузина может умереть. Он хотел оставить им возможность выдать ребенка за своего собственного. Сейчас София все поняла, и ей стало стыдно, что порой она сомневалась в Йонатане и не доверяла ему.

Дон Лоренцо оказался прав. Бог услышал ее молитвы и подарил ей дочь. Пути Господни воистину неисповедимы.

Она уже любила Даниэлу больше жизни и никогда бы никому не отдала ее. Никогда. Она мысленно поклялась в этом. И ради этого она была готова сделать все, действительно все.

 

40

Прошло десять дней, а о похищенном грудном ребенке ничего не было известно. Немногочисленные звонки, поступившие после публикации фоторобота таинственного доктора Вернера, оказались безосновательными и ни к чему не привели. Были люди, которым этот человек казался знакомым, и они взволнованно звонили в полицию и называли конкретные имена. Комиссар Виттек слишком хорошо знал этот феномен, тем не менее тщательно проверял всех указанных лиц и каждый звонок. Но все было бесполезно, Лиза-Мария исчезла.

Виттек был очень добросовестным человеком. Он любил работать и работал много. Когда он предчувствовал успех, то уже не считал те сверхурочные часы, которые провел в поиске. Однако ему действовало на нервы, если он в каком-нибудь зависшем деле был обречен на бездеятельность, если были проверены все следы, но по-прежнему не было возможности продвинуться вперед хотя бы чуть-чуть. Он множество раз разговаривал с медсестрой Тилли, расспрашивая, не бросилось ли ей в глаза что-нибудь необычное в этом мужчине. Тилли была в отчаянии, что так мало может помочь полиции. К тому же сейчас она была безработной и с утра до вечера ломала себе голову еще и над этим. И все безрезультатно.

Ровно в шесть вечера Виттек покинул свое бюро. Предвкушая предстоящий приятный вечер в обществе жены, он хотел по дороге заехать в аптеку, а затем сразу домой. Он уже давно не играл с детьми, не интересовался их школьными оценками и сегодня вечером решил не думать больше о Лизе-Марии, а сосредоточиться на собственной семье.

Когда он открывал машину, зазвонил его мобильный телефон.

– Когда ты приедешь? – спросила жена. Голос у нее был очень спокойный, без нотки упрека.

– Скоро, – ответил он, – через полчаса. Я хотел только заехать в аптеку.

– Прекрасно! Как только ты приедешь, я поставлю пиццу в духовку, и мы сможем все вместе поужинать.

Виттек радовался, что едет домой. Пицца в кругу семьи, а к ней еще и охлажденное пиво – это было именно то, что надо. Его детям было девять, одиннадцать и четырнадцать лет, и очень редко получалось, что на ужин все оказывались дома.

Ему пришлось ехать медленно, потому что ветер был таким сильным, что даже раскачивал машину. Кроме того, улица в свете уличных фонарей блестела, и Виттек спрашивал себя, не подмерзает ли дорога.

Но расслабленное состояние после работы, к которому он так стремился, все не наступало. Лиза-Мария не выходила у него из головы. Она стала идеей фикс, которая будет преследовать его вечно, если он не найдет малышку. Виттек работал в уголовной полиции уже более двадцати лет, и дела, которыми он занимался, не всегда были простыми. Именно здесь, в лесу возле Буххольца, он видел убитых женщин, и они месяцами являлись ему в кошмарах. И лишь когда убийца был пойман, он смог постепенно от них избавиться.

Самое плохое заключалось в том, что сейчас у него было ощущение, будто он что-то просмотрел. Наверное, ничего необычного для следователя в этой мысли не было, но она его не отпускала. Где-то там, у чужих людей, была Лиза-Мария, и если он ее не вернет, то она вырастет у преступников, а не у любящих родителей.

Хотя он уже провел с Тобиасом и Леонией бесчисленное количество бесед, ему необходимо было еще раз поговорить с ними, иначе он не сможет наслаждаться пиццей и пивом.

За лесом он свернул на дорогу, у которой жили Альтманы. Виттек еще подумал, не позвонить ли домой и не предупредить, что он немного опоздает, но потом отказался от этой мысли. Он боялся, как это часто бывало, услышать разочарование в голосе жены.

В доме горел свет. Машина Леонии стояла под навесом, а Тобиаса – на въезде. Значит, они были дома.

Тобиас открыл дверь, как только Виттек позвонил.

– Добрый вечер, – сказал он, ничуть не удивленный этим визитом. – Пожалуйста, заходите.

Они прошли в гостиную.

– Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, я ненадолго. У меня всего лишь один вопрос.

Леония зашла в комнату. Виттек видел ее несколько раз, но не помнил, чтобы она была такой худой.

Он поздоровался и спросил:

– Родители вашего мужа уехали?

– Да. Для меня это было слишком тяжело. Мне нужен покой.

Виттек кивнул.

– Я сожалею, что вынужден надоедать вам, но хотел бы еще раз поставить тот же вопрос, который уже задавал в начале расследования, поскольку мне кажется, что в ответе на него и находится ключ к решению этой загадки.

Леония села в кресло, которое стояло от Виттека довольно далеко. Она так терла руки, словно хотела содрать зудящую кожу.

– Спрашивайте, – сказал Тобиас. – Мы ведь должны как-то продвинуться дальше. И, наверное, нам нужно время от времени говорить об этом, чтобы не сойти с ума.

– Значит, совершенно ясно одно: Лизу-Марию похитили не случайно. Преступник не просто забрал первого попавшегося младенца, потому что подвернулась такая возможность. Нет, он сознательно украл именно этого ребенка Он хотел похитить ее, только ее, и никакого другого ребенка! Это и есть узловой момент всей этой истории. Почему он хотел забрать именно вашего новорожденного ребенка? И хотя ребенок всего лишь несколько часов, как появился на свет, преступник знал, что девочку зовут Лиза-Мария. Мне это кажется очень странным. Допустим, в отделении для грудных детей это было известно всем медсестрам, но кто еще знал его? Вы вдвоем выбрали имя ребенку еще до родов. Кому еще вы называли имя своей дочери? Незадолго до ее рождения или сразу же после него?

– Моя свекровь знала имя. Она ведь присутствовала при родах.

Леония говорила так тихо, что Виттек с трудом понимал ее.

– Конечно, она называла имя моему отцу, потому что сразу же, как родился ребенок, позвонила ему, – заметил Тобиас. – Но, насколько я знаю, больше она никому не звонила.

– Нет, – вмешалась Леония, – она сказала об этом Ингрид. Ингрид тоже хотела приехать. Но я попросила ее перенести визит.

– Кто такая Ингрид?

– Лучшая подруга моих родителей. Ее муж прошлым летом погиб в Италии в результате несчастного случая.

Виттек записал себе все это, но овдовевшая и скорбящая подруга семьи никак не могла помочь ему продвинуться дальше.

– Может быть, преступник – друг одной из медсестер? – размышлял Тобиас. – Она позвонила ему, сказала, что малышка родилась, назвала ему имя и фамилию, а потом он выступил в роли доктора Вернера.

– Это возможно, поэтому я проверил всех сотрудников отделения для грудных детей. Среди них нет никого, кто бы страстно мечтал о ребенке, но не мог иметь детей. Я даже побывал у каждого дома. Это ничего не дало. Нет, слабое место не там. – Виттек встал и прошелся по комнате. Он не мог думать, сидя в кресле. – И второе: мотив. У вас есть враги? Завистники или конкуренты по работе? Вспомните дела, которыми вы занимались в последнее время, и те, которыми занимаетесь сейчас. Не приходилось ли вам иметь дело с мафией? Может быть, кто-то хочет отомстить вам?

– Нет, – твердо сказал Тобиас. – Я считаю это просто невероятным. А с мафией или подобными организациями у меня никогда не было никаких контактов.

– Хорошо. Может быть, в вашем личном окружении есть кто-то, кто страдает из-за бездетности? Пожалуйста, подумайте: возможно, в вашем прошлом есть что-то, что было не совсем так, как надо? Какая-нибудь далекая история, которую вы спрятали в глубине души и постарались забыть? Или какой-то старый счет, который до сих пор не оплачен? Какая-нибудь мелочь, о которой вы, возможно, уже и не помните, но она может иметь связь с мотивом? Нам нужно хорошенько покопаться в вашем личном и профессиональном окружении, а также в вашем прошлом. Только так мы можем выйти на след преступника. Можете мне поверить. Только так. Это наш единственный шанс.

Он не вспоминал об этом целую вечность… Сейчас эта мысль пронеслась в его голове так быстро, что стало даже больно. Дорожно-транспортное происшествие. Это было единственное темное пятно в его жизни. Леония ничего не знала, он никогда не говорил с ней об этом, и его родители в ее присутствии тоже никогда не вспоминали о той неприятной истории. Может быть, когда-нибудь он расскажет ей все, но только, конечно, не сейчас, не в этой ситуации. Она воспримет тот факт, что он многие годы умалчивал о случившемся, как признак недоверия к ней. Да и, кроме того, он при всем желании не мог представить, каким образом та давняя авария могла быть связана с его маленькой дочерью. Там не было никаких невыплаченных долгов. Он предстал перед судом и понес наказание. Пусть незначительное, но все же. Он принес свои извинения, и на этом дело закончилось. Его юношеский грех случился десять лет назад, и одно никак не могло быть связано с другим. Старая глава была закрыта и давно канула в прошлое.

– Нет, – решительно сказал Тобиас, – нет, абсолютно ничего. Поверьте, я тоже ломал голову над этим. Я рылся в фотоальбомах и старых записных книжках и думал, у кого может быть столько ненависти, чтобы забрать моего ребенка, кто испытывает по отношению ко мне чувство обиды, но мне ничего не приходит в голову. У меня нет врагов. И на работе тоже.

– И у меня точно так же, – добавила Леония, – нет никого, с кем бы я враждовала.

Было отчего прийти в отчаяние. Виттек очень надеялся, что эта пара расскажет ему какую-то давнюю историю, которая прошла не совсем гладко. Однако у них была образцовая семья, как в книжке с картинками. Но это же неестественно! Двое красивых людей, образованных, обаятельных, интеллигентных, любили друг друга, у них не было ссор, не было конфликтов, зато был прекрасный дом, успешная работа, здоровый ребенок… Невероятно! И в этот идеальный мир ворвался какой-то сумасшедший, которому захотелось разрушить жизнь этой семьи. У этого ненормального должна была быть веская причина для этого. Очень основательная причина. И в глубине души один из этой пары знает, в чем дело.

У Виттека не было никаких шансов. Пока Тобиас и Леония о чем-то умалчивают, он не найдет Лизу-Марию.

Он попрощался и отправился домой. Желание поесть пиццы и напиться пива пропало, но, может быть, семейные заботы смогут хоть как-то отвлечь его от своих собственных.

 

41

«Неплохо, – подумал Петер Хинц, очутившись перед виллой, – в Берлине, бывает, живут и похуже».

До того как позвонить в дверь, он обошел вокруг дома и заглянул через живую изгородь в сад, чтобы составить первое впечатление.

Участок был ухоженный, большая лужайка аккуратно подстрижена. Это Хинц заметил даже сейчас, зимой, когда сад не выглядит особенно презентабельным. По краям лужайки располагались места для отдыха в виде искусно сделанных каменных скамеек, а за кустами виднелись небольшие фонари, дававшие, скорее, рассеянный свет. Терраса была чисто подметена, садовая мебель тщательно укрыта от непогоды пленкой и аккуратно сложена перед ограждением возле соседнего участка. В огромном зимнем саду с большими широкими окнами находилась, очевидно, балетная студия.

И вообще вилла производила вполне достойное впечатление.

Хинц по телефону договорился с Яной Йессен о встрече и теперь посматривал на часы. Оставалось еще пять минут. Это была его старая беда. Из-за панического страха опоздать он всегда приходил слишком рано.

Моросило. Снег, выпавший на прошлой неделе, теперь, собранный в кучи, лежал на углах улиц черный, грязный и жалкий. Хинц почувствовал озноб и решил зайти в дом.

Яна открыла дверь сразу же и выжидающе улыбнулась.

– Фрау Йессен? – спросил Хинц.

– Да.

– Меня зовут Петер Хинц. Я частный детектив. Мы с вами договаривались о встрече.

– Пожалуйста, заходите.

Просторные, светлые и оригинально обставленные комнаты произвели на Хинца огромное впечатление. Правда, судя по внешнему виду дома, он не ожидал, что обстановка внутри будет столь экстравагантной.

Он сел на белый кожаный диван и осмотрелся по сторонам:

– Очень красиво у вас.

– Спасибо. Разрешите вам что-нибудь предложить?

– Стакан воды. С удовольствием.

Пока Яна ходила за стаканами и водой, Хинц постарался запомнить как можно больше деталей обстановки. Для него это стало уже привычкой, он здорово натренировал свой мозг в этом направлении. Обычно он мог по памяти очень точно описать помещение, в котором побывал.

В глаза сразу бросались огромные фотографии в рамках, изображавшие Яну в те времена, когда она была примой-балериной. Она и сейчас была красива, но тогда, должно быть, выглядела просто ослепительно. Да и фотографии, похоже, делал профессионал, это Хинц заметил сразу.

– Что привело вас ко мне? – спросила Яна, когда налила ему воды и села.

– Не читали ли вы в газетах, а может, видели по телевизору, что в Буххольце, в Нордхайде, из клиники была похищена новорожденная девочка?

– Да, я слышала об этом, – подтвердила Яна.

– Преступник – мужчина, и он сознательно выбрал маленькую Лизу-Марию Альтман. Вам фамилия Альтман ни о чем не говорит?

Яна покачала головой и нахмурилась. Ей не нравилось, что она не понимает, к чему этот разговор.

– Дед Лизы-Марии поручил мне заняться этим делом, и я провел некоторое расследование. Тобиас Альтман, отец грудного ребенка, и есть тот самый молодой человек, который десять лет назад в пьяном виде смертельно травмировал вашу дочь во время дорожно-транспортного происшествия.

Яна сглотнула.

– Да, – нерешительно сказала она, – да, может быть. Теперь, когда вы это сказали… Я полностью вытеснила случившееся из памяти и, честно говоря, рада, что воспоминания наконец прекратились и мне не надо больше думать об этом день и ночь.

– Преступник похитил не первого попавшегося ребенка, потому что подвернулась удобная возможность. Нет, он действовал целенаправленно, ему нужна была именно Лиза-Мария Альтман. И мы спрашиваем себя: почему? Кто хочет отомстить Тобиасу Альтману и его жене? Кто хочет разрушить их семью?

– Я не знаю, – ледяным тоном ответила Яна, потому что ей стало понятно, к чему клонит Петер Хинц. – Мы много лет страдали из-за смерти дочери, но теперь долг уплачен, все закончилось. Боже мой, прошло десять лет! Это очень долго. Тобиас Альтман предстал перед судом и был наказан. За это время мы уже забыли его.

– Я хотел бы поговорить и с вашим мужем, фрау Йессен.

– С моим бывшим мужем. Мы в разводе.

– Да, правильно. Вы не знаете, как ему позвонить?

– Нет. Я не могу ему звонить. Собственно, я этого и не хочу, но если бы даже захотела, то все равно не знаю, где он живет.

«Конечно, – подумал Хинц, – вот так всегда, одно и то же дерьмо. Одно, и чаще всего самое важное, звено цепочки найти невозможно. Как мне это не нравится!»

– Простите? – вежливо сказал он.

– Мы развелись шесть лет назад. Мой муж уехал в Италию, но я не представляю куда. Он не захотел дать мне адрес. Насколько мне известно, он снова женился. На итальянке. И я даже не знаю, как его сейчас зовут. Я уверена, что он поменял фамилию. Если мой бывший муж что-то делает, то делает основательно.

– Значит, он сознательно сжег все мосты, связывавшие его с Германией, здесь больше не появляется и не звонит?

– Совершенно верно. Через три года после смерти Жизель он ушел из дому с одним чемоданом и парой марок в кармане и начал новую жизнь в Италии. Не спрашивайте меня, как ему это удалось. Мне он об этом ничего не рассказывал. К тому же он всего лишь один раз приезжал в Германию, когда оформлял развод. Мы договорились с ним о финансовой стороне, я получила дом и выплатила мужу его стоимость. После этого я его больше не видела.

«Ну, – подумал Хинц, – тогда я не найду его никогда».

– У него есть мобильный телефон? – спросил Хинц.

– Да, конечно. До развода мы с ним время от времени разговаривали по телефону.

– Так позвоните ему. Может, номер все еще действителен.

Яна нашла в своем филофаксе номер и набрала его.

«Данный номер больше не существует», – ответил механический голос.

– Вот видите? Тот, кто не хочет иметь никаких контактов со своим прошлым, естественно, сменит и номер своего мобильного телефона.

Хинц кивнул. И решил сделать еще одну попытку.

– Кто ваш муж по профессии?

– Он был фотографом и менеджером по организации торжественных мероприятий. Он сделал блестящую карьеру, но, похоже, все это больше не имело для него значения.

«Ага. Значит, поэтому везде эти фантастически прекрасные фотографии».

– Почему он ушел от вас? Из-за другой женщины?

– Нет! – засмеялась Яна. – Может быть, так было бы даже намного проще. Нет, все это из-за Жизель. Он не сумел справиться со скорбью, не смог забыть о гибели дочери и был не в состоянии жить там, где все было связано с ней. Да и я сама, видимо, каждый день напоминала ему о ней. И однажды он ушел. Скорее, сбежал.

Постепенно Хинц начал понимать ситуацию. У человека, который мог не задумываясь отказаться от такой прекрасной женщины, от карьеры, от этого роскошного дома и вообще от жизни, о которой большинство людей могли только мечтать, ради того, чтобы начать жизнь сначала в какой-то жалкой лачуге под тремя оливковыми деревьями, не могло быть все в порядке с головой. Видимо, он так сильно любил дочь, что после ее смерти сошел сума.

Ему необходимо найти Йонатана Йессена! Это он понял, как только покинул дом Яны. Единственной вещью, что он взял у нее, была фотография Йонатана десятилетней давности. Особой ценности она не представляла: возможно, за это время он изменился так, что его невозможно будет узнать. Однако это было хоть какое-то, но начало.

У Петера Хинца не было ничего, кроме очень слабой надежды, что когда-нибудь ему удастся разыскать Йонатана.

 

42

Наверное, бывают люди, которые сдаются только через много лет. Или вообще никогда не оставляют надежды. Она же была не настолько глупа, чтобы верить в невозможное или посвятить свою жизнь тому, чтобы ждать двадцать четыре часа в сутки.

Ждать, что зазвонит телефон или полиция появится перед дверью и принесет ей облегчение. Ждать, что случится чудо и улыбающаяся пожилая дама из «Красного креста» положит ей на руки грудного ребенка, завернутого в пушистое одеяло. Или что амбициозная, любящая свою работу служащая уголовной полиции укажет на какого-нибудь грудного ребенка, который за это время будет выглядеть уже совершенно иначе, чем Лиза-Мария, которую она родила, и скажет: «Это ваша дочь. Мы нашли ее в доме, предназначенном на снос. Среди бездомных. Один мужчина украл ее для своей сорокашестилетней подруги-наркоманки. Она чувствует себя хорошо, но чего ей больше всего не хватает, так это ванны. Вы рады?»

Нет, настолько наивной она не была. Она потеряла всякую надежду и уже давно ничего не ждала. Она никогда снова не будет держать на руках свою Лизу-Марию.

Когда она проснулась, ей понадобилось десять секунд, чтобы сообразить, что сегодня особенный день. Мучения закончились, осталось только кое-что уладить.

Она встала, провела руками по своим волнистым волосам, надела банный халат и пошла в кухню.

Тобиас стоял у окна. Шел дождь. Не слишком сильный, непродолжительный. Сумрачный, неприветливый день. Тобиас смотрел на улицу, держа в левой руке тост с медом, а в правой – большую пузатую кружку кофе с молоком. Когда он услышал ее шаги, то повернулся и улыбнулся.

– Доброе утро, любимая!

– Доброе утро.

Она неловко улыбнулась, подошла к кофейной машине и налила себе полчашки кофе.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Так, ничего.

– А как ты спала?

– Хорошо.

– Что ты планируешь на сегодня?

– Я еще не знаю.

– Может быть, тебе позвонить в издательство? Чуть-чуть работы было бы неплохо, правда? Я думаю, это бы тебя немного отвлекло.

– Да, ты прав, – сказала она равнодушно. – А ты?

– Я поеду в канцелярию, но к шести обязательно вернусь. Что-нибудь купить на ужин?

Леония покачала головой.

– У нас все есть.

Тобиас молча открыл холодильник. Кроме капли салата, двух помидоров, упаковки нарезанного сыра и банки с маринованными огурцами, которая была открыта, наверное, уже неделю и успела зацвести, в холодильнике ничего не было. Он ничего не сказал. Лучше сделать ей сюрприз и привезти что-то к ужину. Может быть, суши или скампи, которые она так любит.

Тобиас уже отказался от работы в Азии, чтобы быть рядом с Леонией. Он чувствовал, что не следует оставлять ее одну. Но все равно должен был как минимум на пару часов в день уходить в офис.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросил он.

– Хорошо. Да, все хорошо. Все отлично.

В субботу Хемминг и Хелла уехали. Хотя они и звонили два-три раза надень, Леония долго оставалась одна. Слишком долго. И Тобиас боялся за нее.

Он сунул остаток тоста в рот, запил его последним глотком кофе, поцеловал ее и ушел.

– Пока, – сказал он, – скоро буду.

– Да, пока.

Ее губы попытались произнести «Я люблю тебя», но она этого не сказала, а он не услышал.

Он ушел, и на ее глазах заблестели слезы. Но она быстро вытерла их рукавом халата и ушла в ванную.

Через полчаса на ней уже были джинсы и пуловер. Она собрала волосы, закрепила их большой заколкой на затылке и принялась за работу. Она никогда не любила наводить порядок и делала это лишь тогда, когда уже некуда было деваться.

Сегодня все было по-другому. Сегодня все должно быть в лучшем виде.

Она пропылесосила и вымыла полы, вытерла пыль с мебели и даже с книг, чего еще не делала с момента вселения в этот дом в Буххольце, вымыла ванную и кухню, а после все окна, хотя февральский дождь без устали брызгал на стекла. Она застелила постели новым бельем, а использованное засунула в стиральную машину, собрала валявшиеся повсюду газеты и даже смела листья с террасы, хотя в следующие три месяца там, конечно, никто не будет сидеть.

Она сделала все, что могла.

В половине третьего она справилась со всем. Дом был в таком порядке и таким чистым, каким не был уже давно. Напоследок она выпила минеральной воды, сполоснула бокал, вытерла его и поставила снова в шкаф. Потом положила на кухонный стол лист бумаги, на котором было написано «Я люблю тебя». Фраза, которую она так и не произнесла утром.

Этого было достаточно. Больше ей сказать было нечего.

У Тобиаса в этот день было две встречи с клиентами, но он не мог сосредоточиться и слушал в пол-уха. Когда он после этого оказался в своем офисе, то обнаружил, что перепутал дела, которые были очень похожи друг на друга.

Работать не имело смысла. Он не мог сосредоточиться, думал только о Леонии. Спокойствие, которое она излучала сегодня утром, было так нехарактерно для нее, и это нервировало Тобиаса. Он довольно часто читал о том, что человек может смотреть не на другого, а сквозь него. До сих пор у него было лишь приблизительное представление о том, что это такое, но сегодня утром он впервые пережил подобное. У Леонии был такой полностью отсутствующий вид.

В дни, последовавшие за похищением Лизы-Марии, она впадала из одной крайности в другую. Она то плакала, проклиная свою судьбу и больницу, то затихала, натягивала на голову одеяло и не вылезала из-под него несколько часов. Иногда она испытывала состояние эйфории, была исполнена надежд, говорила громким строгим голосом и рвалась действовать. В такие минуты она планировала раздавать листовки, звонила комиссару и узнавала на телевидении, можно ли еще раз передать обращение к населению.

Сегодня утром она была пугающе равнодушной. Или же страшно уставшей.

Иногда она плакала во сне, всхлипывала, как маленький ребенок, и негромко вскрикивала, так и не просыпаясь. Тогда он гладил ее по голове и шептал ласковые слова, пока она не засыпала спокойно.

В последнюю ночь она вообще не ложилась в постель. Он слышал, как она что-то делает в кабинете, хотел еще встать и спросить, что происходит, но потом его сморила усталость и он уснул.

Конечно, существовало совершенно банальное объяснение того, что она сегодня с утра была такой странной, такой непохожей на себя, тем не менее он не выдержал и поехал домой.

Он свернул на лесную дорогу и увидел, как Леония выехала со двора и помчалась в противоположном направлении.

Он последовал за ней.

Леония на бешеной скорости гнала машину по дороге.

Тобиас с трудом поспевал за ней. Леония, казалось, не видела, что он едет следом, она просто ни на что не обращала внимания. Она не замечала детей, которые ожидали автобус на остановке, и обгоняла попутные машины, не обращая внимания на то, что делается на дороге. Тобиас рисковал жизнью, чтобы успеть за ней. Он чувствовал, что эта дьявольская поездка добром не закончится, и стал делать все, чтобы обратить на себя ее внимание. Он мигал ей фарами, сигналил, но все безуспешно. Или она действительно его не замечала, или же просто не хотела замечать.

Тогда он прекратил попытки догнать ее и немного отстал. Может быть, она не хочет, чтобы он следовал за ней, и станет ехать медленнее, если будет видеть его в зеркале заднего вида только вдалеке или вообще не будет видеть.

У нее была четкая цель: стена с плакатом перед брандмауэром прямо перед поворотом к супермаркету.

Она уже пару раз проезжала мимо этого плаката. На нем был изображен ребенок на детском сиденье в автомобиле, который вместо пустышки держал во рту не застегнутый ремень безопасности. Стекло окна было наполовину опущено, тонкие светлые волосики ребенка развевались на ветру. «Пожалуйста, пристегни меня, мама», – было написано ниже, а дальше яркими красными буквами шла надпись: «Позаботься о своем ребенке, чтобы с ним ничего не случилось!»

Машина Леонии мчалась прямо на эту стену. Она расстегнула ремень безопасности, отпустила руль и заложила руки за голову.

Потом она закрыла глаза.

Где-то в подсознании Тобиас отметил плакат и ребенка на нем. Он полностью сконцентрировался на Леонии и вдруг понял, что она никак не впишется в поворот перед брандмауэром.

Он добавил скорость, принялся сигналить, мигать фарами, кричать так громко, как только мог. И увидел, что она на полной скорости, не меньше, чем сто двадцать километров в час, летит прямо на плакат и в стену.

Машина Леонии торчала из разорванного плаката. Места водителя на ней просто уже не было.

Когда Тобиас выскочил из автомобиля и побежал к тому, что осталось от машины Леонии, он все еще кричал. Но сам он этого не замечал.

 

43

Аманду невозможно было узнать. Она больше не валялась до двенадцати часов в постели, а зачастую вставала уже в восемь утра, чтобы позавтракать вместе с Софией и Даниэлой. Если Йонатан уезжал, чтобы сделать покупки на рынке или в супермаркете, часами просиживал у геометра или в управлении по строительству в Бучине, потому что ему требовалось разрешение на пристройку к дому еще двух комнат, она помогала Софии подогревать бутылочки с питанием и варить банановое пюре для Даниэлы. София не видела мерные линии на чашках и могла только приблизительно оценивать количество, и Аманда не оставляла ее одну. Она боготворила свою маленькую внучку, часами таскала ее на руках по дому и по саду или лежала вместе с ней в тени под орехом и пела детские песенки. Из спившейся неряхи она постепенно превратилась в любящую бабушку, и вся семья с удивлением наблюдала за этим превращением.

Тем временем Даниэлу официально зарегистрировали под именем Даниэла Джозефина Валентини. Для друзей, родственников, знакомых и всех, кто знал семью Валентини, то, что София наконец стала матерью и родила дочь своему симпатичному мужу-немцу, стало радостным событием.

В апреле Даниэлу окрестили. Для дона Лоренцо это было, наверное, самое прекрасное крещение за все годы службы. Всего лишь прошлым летом София пожаловалась ему на свою беду, и вот он уже держал ее ребенка над купелью. Как-то незаметно Господь осуществил ее желание, и дон Лоренцо был просто потрясен этим. «Если бы я не был верующим, то сейчас стал бы им, – думал он. – Боже, благодарю тебя!»

В этот раз Аманда вела себя сдержанно, и празднование ограничилось ужином в узком кругу. Среди гостей были Нери и Габриэлла, так что не обошлось без воспоминаний о несчастном случае в июне прошлого года.

– Я сделал перила к лестнице, что ведет к бассейну, – заметил Риккардо. – Правда, теперь она выглядит не такой красивой, как раньше, но зато подобного уже не случится.

– Браво! – ответил Нери.

Даже будучи карабинером, нужно верить в лучшее в человеке, а не подозревать самое худшее, как это было в природе Альфонсо и Габриэллы. Он снова оказался прав. В конце концов все закончилось хорошо.

Пришло лето, а с ним появились новые постояльцы. Йонатан проверял каждого желающего отдохнуть у них через Интернет. Он не хотел еще раз пережить потрясение, как это было с доктором Энгельбертом Кернером.

Все складывалось хорошо. У него была счастливая жена, прекрасный ребенок, солидный доход, и голос, за редким исключением, молчал.

И все же было кое-что, что точило его как червь, из-за чего он был недовольным и нервным.

Постепенно Йонатану стало ясно, что ему мешает. Или, точнее, чего ему не хватает. Ему было мало наслаждаться удавшимся и нераскрытым убийством, победой над Тобиасом, обладанием его единственным ребенком и благодарностью и счастьем жены. Он хотел видеть и чувствовать, как страдает Тобиас.

Его желание – еще сильнее и больнее помучить Тобиаса – становилось все непреодолимее.

Было тринадцатое июня двадцать три часа пятнадцать минут. София сидела с закрытыми глазами в кресле-качалке и слушала новости по телевидению, Даниэла спала в своей кроватке. Йонатан сел за письменный стол и принялся писать, тщательно выводя буквы, письмо Тобиасу. Письмо, которое состояло всего из двух фраз:

«Я тоже когда-то потерял ребенка, но судьба подарила мне нового. Не беспокойся, и твоя судьба когда-нибудь повернется к лучшему».

Это было чистой воды издевательство, и Йонатан пришел в восторг. Он, смеясь, хлопнул себя по коленям, причем так громко, что София испуганно подняла голову.

– Что случилось?

– Нет-нет, ничего. Я просто вспомнил кое-что смешное, но это было ужасно давно.

София закрыла глаза и снова сосредоточилась на новостях.

Йонатан сложил письмо и засунул его в конверт. Потом выбрал три фотографии Даниэлы в младенческом возрасте и вложил их туда же. Одна фотография в саду, где она лежит на детском одеяльце, прикрытая одной пеленкой, и дрыгает ножками; другая – как она ползет по траве; и еще одна, на которой она сидит в детском стульчике и с энтузиазмом запихивает в себя банановое пюре.

Он заклеил конверт, написал адрес Тобиаса и Леонии в Буххольце, но не указал отправителя. Потом приклеил марку и положил конверт на комод в коридоре, туда, где рядом с его ключами от машины всегда лежала почта, которую нужно отвезти в Амбру. Но это письмо он собирался отправить завтра из Флоренции, поскольку ему нужно было ехать в «Икею», чтобы купить настольные и плавучие свечи, факелы, скатерти и новые бокалы. Но еще важнее было то, чтобы на почтовом штемпеле ни в коем случае не стояло слово «Амбра».

«ПРЕВОСХОДНО!» – сказал голос, и Йонатан ухмыльнулся.

После этого он сел в кресле, налил себе бокал воды и задумался над тем, что бы еще предпринять. Конечно, это было фантастическое чувство – представлять, как будет стонать, кричать и рыдать Тобиас, когда откроет это письмо, прочтет его и посмотрит фотографии. Еще хуже будет Леонии, потому что она как минимум пару часов держала ребенка на руках, а Тобиас совсем не знал его. Когда он вернулся из Нью-Йорка, девочки уже не было. Получается, Тобиас перенес потерю намного легче, чем жена. Его рана, наверное, уже зажила, а этого нельзя было допустить. Йонатан хотел, чтобы рана снова открылась, он хотел посыпать ее солью и надеялся, что Тобиас больше никогда в жизни не найдет покоя.

Йонатану хотелось забрасывать его короткими письмами и фотографиями Даниэлы, демонстрирующими, как она растет и развивается, до тех пор, пока у Тобиаса и Леонии не разорвется сердце. Они не должны по ночам думать ни о чем другом, кроме как о своем ребенке, у которого счастливое детство где-то на этом свете, но не с ними. Подумав об этом, он улыбнулся, довольный собой. Вместе с тем было ясно, что он очень рискует и ставит под угрозу безопасность собственной семьи. Наверное, все же было ошибкой выходить на контакт с Тобиасом. Страх охватил его, однако он был не настолько силен, как радость, которую Йонатан получил оттого, что только представил, как Тобиас будет мучиться.

Впрочем, у него была еще целая ночь, чтобы подумать, правильно ли будет, если он отошлет письмо. Завтра утром, в десять часов, когда он поедет во Флоренцию, мир, конечно, будет выглядеть совершенно иначе, чем сейчас – в одиннадцать часов вечера в комнате, где светится только телевизор и горит настольная лампа. И тогда он преодолеет меланхолию и сможет обо всем позаботиться.

 

44

Что-то один раз коротко щелкнуло, и включилась музыка. София вздрогнула, проснулась и подскочила на кровати. Она почувствовала, как тело мгновенно покрылось потом, и сразу даже не смогла сообразить, где тумбочка – справа или слева от нее. Дрожащими руками она нащупала широкую нижнюю клавишу радиобудильника, и монотонный механический голос сказал: «Доброе утро! Семь часов тридцать минут. Пора вставать!»

– Йонатан! – Голос Софии был высоким и пронзительным. Она принялась трясти его. – Йонатан, пожалуйста, проснись! Что-то случилось с Даниэлой!

Йонатан, как пару секунд назад София, подскочил словно от удара током.

– Что такое? Что?

– Только что позвонил будильник, уже половина восьмого! А она еще не проснулась!

С тех пор как появилась Даниэла, будильник им стал не нужен, потому что Даниэла никогда не спала дольше шести утра, самое большее – до половины седьмого, но такое случилось всего два раза.

Йонатан выпрыгнул из постели и побежал в соседнюю комнату, где стояла кроватка Даниэлы. Дверь между двумя комнатами всегда была открыта, так что София и Йонатан сразу же слышали, если у Даниэлы возникали какие-то проблемы.

Она лежала совершенно спокойно и, когда он взял ее из кроватки, открыла глазки, потерла их маленькими кулачками и засмеялась.

– София, иди сюда, все в порядке! Она сегодня просто по-настоящему хорошо выспалась!

Софии показалось, что Йонатан услышал, как упал камень с ее души. Она взяла Даниэлу на руки, покрыла ее лицо поцелуями, погладила и пощекотала ее, прижала ее к себе и что-то прошептала ей на ушко. Потом она положила девочку на комод, который был переделан в столик для пеленания, и принялась раздевать.

Йонатан поцеловал Софию в голову и исчез в ванной, чтобы принять душ.

Через сорок пять минут София и Йонатан вышли с радостно булькающей Даниэлой на руках из своей маленькой квартиры, чтобы позавтракать наверху в кухне.

Случайно взгляд Йонатана упал на комод в коридоре.

Письма на нем уже не было.

– Черт побери, где письмо, которое я вчера вечером положил на комод в коридоре? – заорал Йонатан.

Аманда демонстративно заткнула уши.

– Оно не могло никуда исчезнуть, – пробормотала она, – здесь никто не выбрасывает письма в мусор.

– Но оно исчезло! Исчезло, porcamiseria!

– А что это было за письмо? – осторожно спросила София, надевая на Даниэлу слюнявчик.

– Да какая тебе разница?! – отрезал Йонатан. – Это было письмо, причем чертовски важное!

– Может быть, оно упало за комод?

Аманда оставалась абсолютно спокойной. Она встала, чтобы сварить ребенку кашу. И не понимала, почему Йонатан поднимает шум из-за какого-то дурацкого письма.

– Я уже посмотрел. Нет там ничего!

– Или его забрал Риккардо. Он собирался ехать в Амбру. А он всегда берет с собой почту, которая лежит на комоде!

Это соответствовало действительности. Комод был местом сбора писем, которые следовало отправить. И тот, кто забирал почту из Амбры, всегда выкладывал полученные письма на комод.

Аманда раздавила банан.

– Я думаю, твое драгоценное письмо лежало здесь не просто для украшения, так что радуйся, если Риккардо отослал его.

Йонатан не мог понять, радуется ли он, что письмо отправлено. Он был в полной растерянности. Но все равно нехорошо, что письмо отослали из Амбры, а не из Флоренции. Он хотел сделать все, чтобы Тобиасу не удалось обнаружить место жительства отправителя.

– Когда он уехал?

– За несколько минут до восьми.

Йонатан посмотрел на часы. Сейчас была половина девятого. Возможно, Риккардо решит выпить кофе, прежде чем пойдет на почту.

У него появился маленький проблеск надежды.

Не раздумывая ни минуты, он выскочил из кухни, запрыгнул в машину и рванул с места так, что щебенка из-под колес разлетелась вокруг.

 

45

Тобиас молча положил письмо и фотографии на стол перед родителями. Сразу же после работы он сел в машину и поехал в Берлин. Сейчас было почти одиннадцать часов вечера.

– Что вы об этом думаете?

Тобиас встал и подошел к окну. Он хотел дать родителям время прийти в себя. Сам он определенно сотню раз перечитал эти две фразы, и с каждым разом они казались ему все более вызывающими. Злобными. Интригующими.

Его мозг уже сфотографировал эти снимки. Тысячу раз. Лиза-Мария была маленькой красавицей, самым очаровательным ребенком на свете, и тоска по ней стала настолько сильной, что сердце разрывалось. Он держал в руках тоненькую соломинку надежды на то, что она жива и что ей хорошо. Даже этого было бесконечно много. Леонии не следовало умирать. Она была бы вне себя от счастья.

– Я думаю, с этим нужно пойти в полицию, – первой прервала молчание Хелла. – Письмо нужно проверить в лаборатории. Может быть, на нем сохранились какие-то следы. А если они посмотрят фотографии на специальном оборудовании, то, конечно, смогут обнаружить вещи, о которых мы даже не подозреваем.

– Давай-ка помедленнее, – сказал Хеннинг, – мы все потрясены, но не должны наделать ошибок. Для начала посмотрим, что нам известно. Итак, похититель хотел забрать только Лизу-Марию, иначе он не послал бы Тобиасу письмо. С моей точки зрения, он садист, потому что жаждет снова и снова бередить наши раны, или же сумасшедший, поскольку было бы намного умнее оставить это дело в покое. Ребенок у него, и никто до сих пор не вышел на его след. Зачем он обращает на себя внимание? Он ведет себя как преступник, которого тянет на место преступления. Похоже, он маньяк, который до сих пор не успокоился.

– Когда же он тогда успокоится? Чего же он еще хочет? Лиза-Мария у него, неужели ему этого недостаточно?

– Нет.

Хеннинг встал, достал из бара самый дорогой коньяк, какой у него был, и налил себе и Тобиасу по глотку. Для Хеллы он не стал доставать бокал, поскольку знал, что она коньяк не любит.

– Нет, – повторил он, – этот тип хочет уничтожить вас. Тебя и Леонию. Или только одного из вас. Он жаждет видеть вас униженными. И хочет быть уверенным, что вы уничтожены. Простого предположения ему недостаточно.

– Леония мертва.

– Да, но похититель может и не знать этого. Он живет в Италии. По крайней мере, письмо пришло из Италии. А там не обязательно кричат на каждом углу о том, что мать похищенного ребенка покончила жизнь самоубийством.

Тобиас еще раз внимательно посмотрел на почтовый штемпель.

– На письме стоит штемпель Анбры или Амбры. Точно не разберешь. Я не представляю, где это находится.

Хелла подошла к письменному столу, включила компьютер и набрала в поисковой программе «Google Earth» слово «Анбра».

– Анбры не существует, зато есть Амбра. Она находится в Тоскане. Между Сиеной и Ареццо недалеко от Бучине.

– Я думаю, похититель живет не там, – заметил Хеннинг. – Он должен быть полным идиотом, чтобы посылать письмо из того места, где проживает. Вероятно, он живет в Риме или в Милане, а в Тоскане проводил отпуск и использовал эту возможность, чтобы отослать письмо. Или же это немец, который отдыхает там и абсолютно уверен, что в Италии никто не нападет на его след.

– Я тоже так думаю.

Хелла выключила компьютер.

– «Я тоже когда-то потерял ребенка, но судьба послала мне нового…» – громко прочитал Хеннинг. – Что это значит? Что он хотел этим сказать? Он похитил ребенка, потому что его собственный ребенок умер? Может быть, он умер именно в этой больнице, где лежала Леония, и поэтому он вернулся туда?

– Все может быть. Но тогда он мог взять любого другого ребенка. Почему ему нужен был именно мой?

Тобиас чувствовал, что они ходят по кругу и при этом упускают что-то важное. Но никак не мог сообразить, что именно.

– Для того чтобы проверить все это, нужно подключить полицию. Непременно! – осталась при своем мнении Хелла.

– Я сочувствую Виттеку. Не думаю, что он спустя полгода снова откроет папку с документами и начнет расследование лишь потому, что я получил какое-то загадочное письмо. Есть ли уверенность, что это письмо написал похититель? Действительно ли ребенок, изображенный на фотографиях, является Лизой-Марией? Или, может быть, какой-то сочувствующий услышал эту историю и хочет поддержать меня? Все возможно. А что, если я гоняюсь за призраками и вольно интерпретирую происходящее? Поэтому я приехал к вам. Чтобы мы вместе проанализировали факты, прежде чем поднимем всех на ноги. Или же, по крайней мере, поймем, что значит это письмо.

– Это написал похититель. Несомненно. – Хеннинг был совершенно уверен в том, что говорил. – Почему вдруг какой-то сочувствующий решил написать тебе и прислать детские фотографии своей дочери? Зачем? Это же полная глупость, и прежде всего потому, что это дело исчезло со страниц газет много месяцев назад и никто больше о нем не вспоминает. И где бы читатель газеты или любитель смотреть телевизор взял твой адрес? Нет, это он. На сто процентов. И он каждый день думает о тебе и мечтает причинить тебе боль.

– Значит, он извращенец.

– Настоящий извращенец.

Тобиаса не оставляло ощущение, что в разговоре отец произнес что-то, что его насторожило. Он залпом выпил коньяк.

– Еще? – спросил Хеннинг и открутил пробку на бутылке.

Тобиас покачал головой.

– Нет, спасибо, нет. Я слишком устал и вообще не могу больше думать. Давайте продолжим утром за завтраком. Когда вы встаете?

– Мы завтракаем в половине девятого. Как всегда.

– О'кей. Завтра у нас, может быть, возникнет еще какая-то идея. Спокойной ночи!

Он поцеловал мать в щеку, дружески сжал плечо отца и вышел из комнаты.

Хотя Тобиас устал до смерти, уснуть ему было трудно. Его мучило ощущение, что он упустил нечто важное. Но хотя он несколько раз мысленно повторил разговор с родителями и весь ход своих рассуждений со всеми «за» и «против», он никак не мог определить, что же ускользнуло от его внимания.

В четыре часа утра он проснулся, потому что замерз. Его футболка была мокрой от пота. Во сне он сбросил одеяло, и воздух в комнате показался ему холодным как лед. Он поднялся, пошел в ванную, надел сухую футболку и выпил несколько глотков воды прямо из крана.

Вернувшись в комнату, он уселся на кровать и огляделся по сторонам. Это была его старая комната, из которой он выселился девять лет назад. Его родители ничего здесь не меняли и оставили те из вещей, которые он не забрал в свою первую собственную студенческую квартиру.

Он открыл шкаф. С того времени как уехал от родителей, он не заглядывал сюда. Здесь лежали его старые учебники и стояли ящики, в которые он на протяжении многих лет складывал свои игрушки. Он вытащил один ящик. Он был набит пластмассовыми и резиновыми зверьками. Тут были слоны, жирафы, лошади, ослики, коровы, собаки, куры и даже динозавры, которыми он заселял страну своей фантазии.

Он засунул ящик на место и вытащил следующий. Этот ящик был набит небольшими искусно разрисованными рыцарями, и он помнил, как долго копил карманные деньги, чтобы купить очередную фигурку. На дне ящика лежал сложенный замок из картона, который он собственноручно собирал и разрисовывал.

Он попытался снова собрать замок, чтобы вспомнить, как это делается.

И вдруг Тобиас застыл. Его бросило в жар. Он вдруг понял, что, словно призрак, бродило в его подсознании, но не выходило на поверхность.

Амбра. Открытка, которую Энгельберт и Ингрид прислали из отпуска. Эта открытка была из Амбры!

«Вчера вечером мы были на средневековом празднике в Амбре, это было фантастически…»

Примерно так там было написано.

Он знал только то, что Энгельберт и Ингрид ездили в Тоскану. Больше ничего. Значит, они были неподалеку от Амбры. Было ли это случайностью? Или же существовала какая-то взаимосвязь, о которой он не знал?

Дело становилось все более загадочным.

Уже не было смысла пытаться заснуть: он был слишком взволнован, и множество мыслей роилось у него в голове.

Через несколько минут он принял решение.

Он поедет не в Буххольц, а сразу же в Италию. Кредитная карточка была с ним, документы тоже, свой бритвенный прибор он забрал из ванной, которая всегда была в его распоряжении, когда он оставался у родителей. Нижнее белье и пару футболок можно купить в любом супермаркете.

Родителям он оставил на столе записку, в которой сообщил, что должен уехать, сунул письмо и фотографии в карман куртки, взял бутылку воды и два яблока на дорогу и в пять часов тридцать минут уже ехал по автобану в направлении Мюнхена.

 

46

Тобиас, хотя всю ночь не спал, во время поездки не чувствовал ни малейшего намека на усталость. Он был словно под напряжением. Что-то должно было случиться. Время неизвестности прошло, и это придавало ему силы.

Наружный термометр показывал тридцать восемь градусов жары, и кондиционер едва справлялся. Когда Тобиас останавливался, чтобы заправить машину или попить кофе, жара обрушивалась на него, как удар дубины. И чем дальше он ехал по Италии, тем жарче становилось.

В восемнадцать часов тридцать минут он добрался до Амбры. Хотя был уже вечер, прохлады не чувствовалось. Тобиас оставил машину на стоянке на въезде перед магазином товаров из кожи и медленно пошел по городку. Во время поездки он был полон энергии и надежды, он ехал сюда с энтузиазмом, а сейчас чувствовал себя страшно усталым. С каждым шагом одиночество все сильнее охватывало его. Ему так недоставало Леонии! С ней все было бы намного проще. Она умела успокаивать, когда он нервничал или проявлял нетерпение. Когда он не знал, что делать дальше, и сдавался, у нее всегда находилась свежая идея, она всегда находила выход. Человек, которого он искал, не только украл у него ребенка. Он убил его жену.

Перед баром «Делла пьяцца» он сел за стол под зонтиком и заказал бутерброд с ветчиной, бокал холодного белого вина и бутылку воды. Каждым сантиметром тела он чувствовал жару, которая навалилась и не давала дышать, таким плотным казался воздух.

Какие-то старики сидели в тени у дома. Они ничего не пили, лишь время от времени перебрасывались парой слов. Но в основном молчали. Вот так и будут сидеть на площади, пока однажды утром просто не проснутся. И ни один из них не выглядел так, словно у него осталось какое-то невыполненное желание или цель, которая не была достигнута.

«Они ничего не говорят, но наверняка знают все, – подумал Тобиас. – Как только сниму квартиру на ночь, обязательно расспрошу их. Везде спрошу. В магазине, где продаются газеты, в «Алиментари», у пекаря, у мясника, на почте, в банке».

Он почувствовал себя лучше, казалось, даже силы вернулись, расплатился и пошел дальше. Дорога в старую часть города была крутой, и пот тонкими ручейками сбегал у него по спине.

Когда он оказался на открытой площади перед церковью, подул легкий ветер, и Тобиас на минутку присел на каменную скамейку рядом с порталом.

Солнце пекло. Герань засыхала в слишком маленьком горшке перед закрытыми ставнями на окне. Он подумал о своей дочери, которую еще ни разу не целовал и не брал на руки, чей запах еще никогда не вдыхал, и представил мужчину, который держал ее у себя и которого он не знал. Пока что не знал.

И ощутил желание убивать.

Перед мостом, ведущим в город, он увидел на одной из ставен табличку, на которой было написано «Camere» и по-немецки, с ошибкой, «Zimmers».

Дом, в котором можно было снять комнату, первоначально был желтым, сейчас же штукатурка обваливалась со стен целыми кусками, и он стал скорее серым. Черные пятна на стене свидетельствовали о том, что плесень постепенно захватывает здание. На втором этаже, похоже, когда-то был балкон, который позже, очевидно, снесли. Его не стали ремонтировать, а просто закрыли окно решеткой.

Тобиас остановился как потерянный в коридоре, потому что ниоткуда не раздавалось ни звука.

– Buonasera! – робко позвал он.

Ему было неловко просто так, без предупреждения, заходить в чужой дом.

Ни малейшего движения. Лишь когда он позвал трижды, причем каждый раз громче, наверху распахнулась какая-то дверь и худая женщина лет сорока спустилась по лестнице. Причем она так поспешно укладывала свои длинные волосы в узел на затылке, словно ее внезапно застали за занятием любовью.

– Si? – сказала она.

Остановилась, увидев Тобиаса, и наморщила лоб. Очевидно, много постояльцев у нее не бывало.

– Я хотел бы снять комнату, – запинаясь, произнес Тобиас на своем корявом и с трудом выученным по словарю итальянском. – На одну, две, может, три ночи.

Женщина, казалось, без особого восторга восприняла нежданного гостя, но все же заставила себя улыбнуться.

– Va bene. Venga.

Она пошла вперед, Тобиас за ней.

Комната была крохотная. Кровать, столик, стул и умывальник. Вместо шкафа на стене торчали четыре крючка. Окно выходило прямо на улицу, причем именно там, где когда-то был балкон.

Тобиас остался доволен. Что ему еще нужно? У него все равно с собой нет никаких вещей.

– Туалет внизу, – сказала женщина, – а если вы захотите принять душ, можете пользоваться нашей ванной. Она тоже внизу.

Тобиас не понял, что она сказала, только предположил, и послушно кивнул. Его это вообще не интересовало.

– Сколько стоит комната?

– Тридцать евро.

– О'кей.

Тобиас сунул ей тридцать евро в руку.

Женщина просияла.

– Кстати, меня зовут Виола, – сказала она.

Тобиас позволил себе отдохнуть четверть часа, успев за это время хоть как-то освежиться у маленького умывальника, сделать несколько глубоких вздохов у открытого окна и привести в порядок свои мысли.

«Я в Италии, – думал он, – где-то в Богом забытом уголке Тосканы. Я здесь для того, чтобы найти своего ребенка, которого даже ни разу не держал на руках. Все это настоящее безумие».

Он вышел на улицу.

В Амбре уже царило заметное оживление. Люди выходили на улицу, делали мелкие покупки, беседовали с соседями и садились ужинать перед своими домами или на площади. Тобиас с помощью словаря сформулировал вопрос и поинтересовался в пока еще открытом магазине, не знают ли они немца, который живет здесь с ребенком примерно семимесячного возраста.

– Я не знаю, как его зовут и где он живет, я знаю только, что у него есть маленький ребенок. Я должен передать ему очень важное известие.

Все, кого он спрашивал, улыбались и отрицательно качали головой, словно договорились. Конечно, многие знали каких-нибудь немцев, которые жили в горах в одиноко стоящих усадьбах, но о грудном ребенке никто ничего не слышал.

Тобиас уставал все больше, и отчаяние его росло. Значит, все-таки это была безумная идея – так вдруг, ничего не обдумав, поехать в Италию.

В конце концов он выпил бокал воды в баре и отправился к себе в комнату. Ему нужно было выспаться. Может быть, завтра, когда он отдохнет, у него появится какая-нибудь идея.

Когда он пришел, хозяева сидели перед домом. Виола положила босые ноги на раскладной стул и широко улыбалась. Ее муж Франко пожал Тобиасу руку. Иметь постояльца – это было нечто особенное. Даже в пик сезона. Подарок Всемогущего.

Виола жестом пригласила Тобиаса садиться и побежала в дом за бутылкой вина. Чтобы не показаться невежливым, он принял приглашение.

Виола налила Тобиасу вина по самый край, а себе и Франко лишь с наперсток. Тогда он спросил о немце и ребенке, потому что не знал, что еще можно сказать, и потому что это было единственным, что он мог уже довольно быстро произнести на итальянском языке.

Виола и Франко сначала на короткое время задумались, а потом начали переговариваться друг с другом. Тобиас не понимал ни слова и терпеливо ждал. Дискуссия становилась все более оживленной. В конце концов они начали орать друг на друга, пока вдруг, словно по указанию дирижера, который заканчивает симфонию заключительным взмахом палочки, не замолчали.

– Нет, – сказала Виола, – ужасно жаль, но мы не знаем никакого немца с маленьким ребенком. По крайней мере, здесь, в Амбре.

У Тобиаса появилось желание разбить бокал с вином о стену, но он взял себя в руки, поблагодарил хозяев и пошел в свою комнату.

Он почистил зубы, закрыл ставни, с трудом залез под простыню, закрепленную под матрацем, и немедленно уснул. Он больше не слышал непривычных звуков с улицы, даже визга тормозов под своим окном, когда машины медленно переползали через искусственное возвышение, предназначенное для того, чтобы водители снижали здесь скорость, после чего немедленно давали полный газ. Звук, который действовал на нервы намного сильнее, чем если бы сохранялось равномерное движение. Тобиас ничего этого не слышал и крепко, без сновидений проспал до семи утра, когда Виола громко постучала в его дверь.

Он чуть не упал с кровати, настолько испугался. Еще не проснувшись, он пробормотал «si» и попытался сориентироваться в абсолютной темноте. Затем спотыкаясь добрел до окна и открыл ставни. Комнату залил солнечный свет.

Откашливаясь и приглаживая волосы, он подошел к двери и открыл ее.

Виола сияла улыбкой.

– Buongiorno! – сказала она. – Вы хорошо спали?

Тобиас устало кивнул.

– Знаете, я поговорила со своим зятем. Он держит маленькую остерию и знает здесь каждого. И, похоже, немца, которого вы ищете.

Кроме слова «tedesko» Тобиас не понял ни слова, но прекрасное настроение Виолы он истолковал как то, что наконец-то здесь кто-то что-то знает.

Он подошел к своей куртке, которая висела на спинке стула, вытащил из кармана маленькую записную книжку и шариковую ручку и протянул то и другое Виоле. И подбадривающе улыбнулся.

Виола поняла и с трудом написала непривычно большими корявыми печатными буквами адрес.

«La Passerella/Monte Benichi».

 

47

– Amore, – сказала София тихо, потому что Даниэла спала у нее на руках, – я слышу машину. Она медленно спускается с горы и сейчас будет здесь. Но, если я не ошибаюсь, все наши постояльцы уже дома. Кто это может быть? Ты вызывал мастеров?

– Нет.

Это был пока еще не настоящий страх, а всего лишь неприятное чувство, которое постепенно росло в нем. Опасение, что недоброе предчувствие может оправдаться.

– Пожалуйста, иди с Даниэлой в дом. Я хочу сначала посмотреть, кто это.

София молча встала.

Она уже привыкла к тому, что Йонатан очень волновался из-за всего, что касалось ее и Даниэлы, и его забота больше не казалась чрезмерной и не угнетала ее.

Йонатан прошел по дороге вперед, к высокому кедру. Оттуда просматривался кусочек трассы, и он в течение не скольких секунд мог видеть, что за машина приближается к дому. Она блестела на солнце серебром. Это был довольно большой лимузин. Автомобиль, на котором сложно передвигаться по ухабистой дороге, а потому на машинах такого типа здесь редко кто ездил.

Автомобиль исчез вблизи ущелья в самой низкой точке между горами и снова появился. Теперь и Йонатан уловил звук мотора, который София услышала намного раньше.

Широко расставив ноги и скрестив руки на груди, он стоял и ждал.

Две минуты спустя машина вошла в последний поворот. Она ехала очень медленно, и это бросалось в глаза, словно водитель не был уверен, что едет в нужное ему место.

Рядом с Йонатаном машина остановилась.

– Извините… – начал Тобиас, взглянул в лицо Йонатана и запнулся. – Мне кажется, мы знакомы. Дайте-ка я подумаю…

Йонатан хмуро улыбнулся.

Тобиас вышел из машины и протянул руку.

– Я вспомнил. Мы встречались на похоронах Энгельберта Кернера.

– Да, правильно! – Йонатан пожал ему руку. – Теперь я тоже припоминаю.

– Тобиас Альтман. Мы сидели напротив и обменялись парой слов.

– Да, точно. Прекрасно, что вы заехали! Проезжайте чуть дальше, там слева небольшая стоянка, где можно поставить машину.

Йонатан сделал широкий жест, словно дорожный полицейский, и Тобиас проехал мимо него.

Когда он ставил машину на стоянку, туда же подошел Йонатан.

– Пожалуйста, проходите в дом. Или лучше на террасу. Вы должны познакомиться с моей женой и с дочерью! Вы проводите отпуск в Тоскане?

– Ну, можно сказать и так, – нерешительно ответил Тобиас.

– А почему вы не взяли с собой жену?

– Она умерла.

– Ох! – Этого Йонатан не ожидал. – Очень жаль!

Тобиас осмотрелся.

– Значит, здесь погиб Энгельберт?

– Да. Там, позади, возле виллы Casa Gioia. На другой стороне дома, которую отсюда не видно. Я, к сожалению, не могу показать вам лестницу, с которой он упал, потому что вилла сейчас сдана и мы будем мешать гостям. Разве что они сегодня уедут в деревню, и тогда вы сможете увидеть место, где случилось несчастье.

– Да это не столь важно. А здесь действительно чудесно! Сказочный вид. Могу себе представить, как прекрасно чувствовали себя здесь Энгельберт и Ингрид.

Йонатан кивнул. Они поднялись на террасу и сели за стол.

– Я могу предложить вам что-нибудь? Воду, вино, перекусить?

– Холодная вода – это было бы прекрасно. Спасибо.

 Йонатан пошел в дом и вскоре вернулся с напитками, следом за ним шла София с Даниэлой на руках.

Тобиас сразу узнал ребенка. Это был тот же младенец, что и на фотографиях, которые ему прислали.

– Разрешите представить – моя жена София и дочь Даниэла.

Тобиас наклонился и поцеловал руку, которую протянула ему София. И только сейчас заметил, что она слепая.

Ребенок захныкал. Что-то ему не нравилось. Сейчас он был таким взбудораженным и заплаканным, что выглядел совсем иначе, чем смеющийся малыш на фотографиях.

София взяла детское одеяло, которое лежало в одном из кресел, разостлала его на лужайке перед домом и посадила на него Даниэлу, которая сразу же сделала попытку поползти.

Да, это была она! Именно это одеяло было на одной из фотографий! Голубое одеяло с белыми слониками. Значит, он все-таки не ошибся.

Но зачем Йонатан прислал ему фотографии? И еще написал эту банальную фразу «…И твоя судьба когда-нибудь изменится к лучшему», которая звучала так издевательски. «Я тоже когда-то потерял ребенка…» Почему он написал ему такое? Между ними не было никакой связи, они увиделись всего лишь один раз на короткое время. Неужели у Йонатана не в порядке с головой?

Йонатан прервал его мысли:

– Извините, но что случилось с вашей женой? Я не могу поверить в то, что вы сказали. Она была такой молодой, симпатичной и выглядела вполне здоровой. Она болела?

– Нет. Она покончила жизнь самоубийством, потому что не смогла перенести потери нашей дочери Лизы-Марии. Ребенка похитили. Сразу же после рождения, из больницы.

– О dio! Это ужасно, – пробормотала София тихо, не отвлекаясь от Даниэлы.

Она не выпускала из рук ленточку, привязанную к ее ползункам. Так София всегда знала, где Даниэла, но не мешала ей учиться ползать.

– Я знал о похищении, – ответил Йонатан, – я когда-то говорил по телефону с Ингрид Кернер, и она рассказала мне об этом. Мы поддерживали контакты друг с другом, но о самоубийстве вашей жены она ничего мне не говорила.

Тобиас посмотрел вдаль. Жара стояла над горами, и он представил себе, как леса, виноградники и оливковые холмы вспыхивают ярким пламенем и этот огненный вал медленно двигается на Ла Пассереллу. Как всепоглощающий огонь, который бушует каждый год в Калифорнии. И он даже подумал, что это была бы прекрасная картина.

Тобиас был разочарован. Его путешествие оказалось бессмысленным, он не стал ближе к Лизе-Марии ни на сантиметр. Он проехал полторы тысячи километров, чтобы попасть к какому-то ненормальному. В Йонатане не было ни капли сочувствия, он не мог себе представить, какие чувства вызовут его идиотское письмо и фотографии ребенка у человека, который потерял своего собственного.

Тем не менее Тобиас постарался скрыть раздражение и разочарование и спросил:

– Зачем вы написали мне это письмо, которое и состоит-то всего из двух фраз, и почему прислали фотографии своей дочери? Вы что, не понимали, что этим мне не поможете, только сделаете больнее?

– Вы поэтому приехали?

– Да.

– Чтобы упрекнуть меня?

– Не знаю. Я хотел поговорить с вами.

– Ты не рассказывал мне об украденном ребенке, – упрекнула мужа София.

– Да, не рассказывал. Я не хотел тебя тревожить. Ты и так переживаешь из-за всего, что касается Даниэлы.

– Извините, но я вас не понимаю. Я не могу понять, почему вы мне написали такое письмо!

Тобиас злился все больше и больше. Йонатан казался ему липким, скользким угрем, выскальзывающим из рук даже тогда, когда человек думает, что уже поймал его.

– Я не хотел ни обидеть вас, ни оскорбить, ни, тем более, усугубить вашу боль, – спокойно сказал Йонатан, ликуя в душе. Он видел реакцию на свое письмо, причем именно такую, какую ему хотелось, и прямо здесь, в собственном доме. – Я хотел утешить вас. Сказать вам что-то приятное, подбадривающее. Больше ничего. Если я достиг совершенно противоположного, пожалуйста, простите меня. Я этого не хотел.

Он и сам слышал, насколько фальшиво это прозвучало, но сделать ничего не мог.

Тобиас молчал. Ему было плохо. Плохо от голода, потому что он ничего, кроме круассанов, за целый день так и не съел, плохо от пустоты, которая была в его голове и во всем теле. Он не мог вынести того, что надежда с каждой секундой таяла и могла исчезнуть совсем.

– Вы долго пробудете в Тоскане? – вежливо спросил его Йонатан.

– Нет. Завтра я поеду назад.

– Разрешите предложить вам быть этой ночью моим гостем. Одна из квартир для отпускников как раз свободна, и я хотел бы хоть чуть-чуть исправить положение, в которое вас поставил, написав это письмо. В конце концов, это я виноват в происходящем.

Тобиас задумался. Он был усталым, голодным, хотел пить, и у него не было ни малейшего желания провести еще одну ночь в крохотной комнатушке в Амбре с умывальником вместо душа. Предложение было очень заманчивым. Здесь было прекрасно. Он мечтал о душе и не имел ничего против кусочка съестного и бокала вина.

– Спасибо, – ответил он. – Если это не создаст вам никаких трудностей, я с удовольствием приму приглашение.

– Никаких проблем. Проходите, я покажу, где вы будете спать сегодня ночью.

Йонатан улыбнулся, предвкушая чудесный вечер, когда он сможет спокойно понаблюдать за своим гостем, как за жуком, который дергается на стеклышке под микроскопом.

Тобиас шел за Йонатаном, так и не решив, что думать обо всем этом. Этот мужчина был явно глуп как пробка, но это еще не означало, что он плохой человек.

 

48

Тобиас проснулся рано. Прошлым вечером у него не было желания разговаривать с Йонатаном и Софией, и он сразу же после ужина попрощался с ними.

Он взглянул на часы. Семь утра. Он выпьет чашку кофе и сразу же уедет, а поздно вечером будет уже в Буххольце. В жизни случались вещи, которые страшно напрягали, но в итоге не имели смысла и ни к чему не вели. Их нужно просто вычеркнуть из памяти и больше об этом не думать.

Он быстро принял душ и, когда вышел на террасу, почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. В воздухе остро пахло цветущим жасмином. Пока еще было прохладно, и солнечный свет, который сейчас, ранним утром, окрасил все в пастельные тона, слегка дрожал. Определенно, в Тоскане снова будет чудесный день, солнечный и жаркий. Но Тобиас мечтал вернуться в свой дом с высокими темными елями позади сада. Странно, но там он чувствовал себя не настолько подавленным, как здесь, в этой прекрасной долине.

Было тихо и пусто. Вчера вечером он успел еще познакомиться с родителями Софии. Аманда сидела с бутылкой вина перед кухней в портике, а Риккардо только пожал ему руку и снова исчез. Их тоже не было видно, а остальные гости, наверное, еще спали.

Чашку кофе Тобиас мог бы выпить в Амбре, в этом не было никакой проблемы, однако он не хотел показаться невежливым и исчезнуть не попрощавшись.

Он постучал в дверь квартиры Йонатана и Софии. Уже почти половина восьмого, вполне благопристойное время, люди в деревне никогда долго не спят.

Никакого движения. Но он услышал тихую музыку.

Тобиас нажал на ручку и открыл дверь в квартиру.

– Господин Валентини, вы здесь?

«Дорогая, справедливость восторжествовала!»

«ЭТО ПРЕКРАСНО».

«Он страдает, его боль неизмерима».

«ВОТ И ХОРОШО».

«Ты счастлива?»

«ДА, Я СЧАСТЛИВА».

Йонатан стоял на коленях в своей каморке. Он выбрал это время, потому что София и ребенок, как и каждое утро, были на прогулке, а ему хотелось сосредоточиться на собственной молитве. Хотелось быть с ней и говорить с ней. Он слушал песню.

Он не чувствовал боли в коленях, не замечал, что расплавленный воск со свечи, которую он держал в руке, капает и обжигает кожу.

Впервые эта песня вызвала у него не слезы, а ликование.

В этот момент Йонатан услышал голос Тобиаса, который звал его.

«О, – подумал он, – у нас гости. Как прекрасно! Он пришел, чтобы увидеть тебя, Жизель».

Дверь распахнулась.

Тобиас издал сдавленный крик. Перед ним в сиянии нескольких дюжин горящих перед алтарем свечей стоял Йонатан с распростертыми объятиями.

«Time to say goodbye».

Над алтарем висел портрет, на который Тобиас уставился словно загипнотизированный.

А затем все обрушилось на него. Словно корабль из тумана, возникло воспоминание, и в его мозгу взорвалась картина, которую он давно забыл. Он уже и не помнил, что такое действительно случилось с ним: красивая девушка возле светофора, ее темные длинные волосы и лицо с правильными чертами, ужас в ее глазах и абсолютное понимание того, что через секунду она умрет. Она стояла не шелохнувшись, словно ожидая смерти, и не отрываясь смотрела на него. Смотрела ему в глаза… А он ничего не мог сделать и, как и она, вынужден был смотреть, как его машина налетела на ее тело и подбросила его в воздух.

Этот образ, который он забыл, вытеснил из памяти, теперь опять был здесь. Выколотыми, мертвыми глазами она смотрела на него.

Тобиас закричал.

Портрет девушки, которую он убил, висел здесь, в этой комнате. В этой странной каморке.

Йонатан не говорил ни слова, от его улыбки у Тобиаса кровь застыла в жилах.

И вдруг он понял все.

– Вы ее отец, – сказал он бесцветным голосом.

– Да, – прошептал Йонатан. – Это портрет моей дочери.

Он не смотрел на Тобиаса, устремив отрешенный взгляд на пламя горящей свечи.

– Ты отнял у меня мою дочь, а я забрал у тебя твою. Око за око, зуб за зуб. Не надейся, что ты когда-нибудь получишь ее обратно. По своей вине ты потерял ее навсегда!

Йонатан тихо засмеялся.

Тобиас был моложе, крепче и сильнее. И на его стороне было преимущество, потому что Йонатан никак не ожидал того, что произошло.

Тобиас схватил подсвечник из тяжелой бронзы и изо всей силы опустил его на голову Йонатана. Звук дробящихся костей был отвратительным, словно треск толстой ветки, которую ураган отламывает от ствола дерева.

Краем глаза он заметил Софию, которая беззвучно вошла в комнату и остановилась в дверях с ребенком на руках.

Йонатан посмотрел на Тобиаса недоверчивым взглядом – точно так же на него самого год назад смотрел Энгельберт. Огромная рана зияла у него на лбу, кровь заливала лицо. Он зашатался, и Тобиас ударил еще раз. Йонатан упал навзничь, как подрубленное дерево. София с криком отпрянула.

А дальше Тобиас уже не контролировал себя. Он, словно в опьянении, продолжал бить лежащего на полу ненавистного человека. Бесчисленное количество ударов. Подсвечник размозжил лицо Йонатана, и оно превратилось в бесформенную кровавую маску.

 

49

София с ребенком убежала в кухню. Она слышала не только удары и звук ломающихся костей, но и все то, что сказал Йонатан. И она почувствовала запах крови. Много крови. Она почувствовала, что кровь лилась по его лицу, когда он упал. Йонатан был мертв. Он уже не мог ей помочь.

Значит, не было никакой двоюродной сестры. Йонатан украл ребенка у этого мужчины, который сейчас находился в их доме, и тот хочет забрать его назад. Она потеряет все. Сначала Йонатана, а теперь еще и Даниэлу. Без этих двух людей ее жизнь закончится. Это она знала. Значит, она могла рискнуть всем.

Риккардо был на винограднике, а Аманда еще спала. Но от нее вряд ли можно было ожидать помощи, поэтому София ее не позвала.

И то, что в этом доме не было дверей, которые можно было бы закрыть на ключ, обернулось обратной стороной. Сейчас Тобиас будет здесь.

У нее не оставалось времени.

Она посадила Даниэлу на кухонный стол, повязала фартук, вытащила из подставки самый большой и острый нож, какой только был в кухне, и сунула его сзади за завязки фартука. Она была рада, что в это утро надела джинсы: крепкая ткань немножко защищала ее от лезвия ножа. Потом она снова взяла Даниэлу на руки и, стоя у мойки, замерла в ожидании.

София полагала, что Тобиас распахнет дверь и буквально ворвется в кухню, но он вошел почти беззвучно. Вошел и остановился в дверях.

Она чувствовала, что он здесь и смотрит на нее.

– Ты знаешь, что я сделал?

София кивнула.

– И знаешь, почему я это сделал?

София снова кивнула.

– Ребенок, которого он тебе привез из Германии, – моя дочь Лиза-Мария. Я хочу забрать ее обратно. И если ты мне ее не отдашь, я убью тебя. Мне уже все равно, мне больше нечего терять. И у меня нет никакого сочувствия к тебе.

София сглотнула слюну. Сначала ее обдало жаром, потом она задрожала, хотя и понимала, что это самое худшее, что может быть. Сейчас ей нужны были все силы и все мужество. Она не имела права медлить или проявить слабость.

– Я понимаю, – сказала она тихо. – Я все понимаю.

Она медленно двигалась с Даниэлой к этому чужаку, который только что убил ее мужа. Туда, где, как она чувствовала, он стоял.

Ее сердце колотилось так, словно готово было выскочить из груди.

Она знала, что он где-то рядом, и протянула ему ребенка.

– Возьми. Она принадлежит тебе. Пожалуйста, прости.

Тобиас взял дочку на руки. Он не мог в это поверить. Он был готов к борьбе с Софией. Сейчас ему стало ее жаль. Опустив руки, она стояла перед ним, и ее слепые глаза не могли даже видеть ребенка.

– Можно, я поцелую ее на прощание? – трясущимися губами прошептала она.

– Конечно.

София сделала еще один шаг. Она была совсем рядом с Даниэлой, чувствовала ее всем своим телом. Она взяла малышку за плечо и, пока целовала ее, молниеносно выхватила нож и изо всех сил вонзила его Тобиасу в спину. Она не попала в ребро и удивилась, как легко нож вошел в плоть.

Тобиас застонал. Он был потрясен, как и Йонатан несколько минут назад. Он судорожно сжимал дочь и не сопротивлялся.

София больше не думала о Даниэле. Она рванула нож сначала вверх, потом вниз, вытащила его из тела и снова ударила. Снова и снова, в общей сложности пять раз. А потом Тобиас рухнул на пол.

Даже мертвый, он сжимал девочку в объятиях.

София разжала его пальцы, которые придерживали головку Даниэлы, и подняла малышку.

– Мы вдвоем, – прошептала она, – я и ты, мой ребенок. Мы справимся. Мы справимся со всем.

Когда она выходила из кухни, чтобы разбудить мать и позвонить карабинерам, то улыбалась.