Бывший монастырь примыкал вплотную к городскому базару, так что в торговые дни, выходя за калитку, Генка сразу окунался в стоустую базарную толчею.

Этот бывший мужской монастырь называли чаще старой баней, так как единственное, похожее на крепость строение его, закончив в 1917 году свою религиозную карьеру, служило поочередно то казармой, то горкомхозом, одно время даже тюрьмой, а в годы войны — баней. Потом кто-то надумал снести его: полуразвалил третий, чердачный этаж, сделал проломы в толстых стенах второго и… раздумал.

Теперь в единственной келье второго этажа в левой половине бывшего монастыря жил Генка, а под ним — в единственной келье нижнего этажа — Славка, или Слива, как звали его на улице.

В город они приехали почти в самом конце войны, года полтора назад, вместе с отцами, которые у обоих работали на железной дороге.

От монастыря в распоряжении друзей остались многочисленные переходы на втором этаже и узенькая лестница на третий, от бани — искореженные обрывки водопроводных труб, проржавевшие секции радиаторов и бездействующая котельная в подвале.

В правой половине бывшего монастыря была заново отремонтирована лишь одна квартира в нижнем этаже, которую занимал отставной полковник-артиллерист, потерявший на фронте руку и глаз, что делало его чуточку похожим на пирата. Но он и одним глазом видел лучше, чем Генка двумя, а левой рукой владел так, будто правая ему и не нужна вовсе. Вот только седыми Генка никогда не представлял себе пиратов.

Полуразвалившаяся часть здания служила прибежищем для бездомных кошек, и они протяжными воплями будили обитателей монастыря задолго до рассвета, когда еще и петухи спали.

Здесь, в мужском монастыре, был дом Генки и Сливы. А школа находилась в центре, на Садовой, и волею случая тоже располагалась в помещении бывшего монастыря, но — женского, который был моложе мужского лет на сто — сто пятьдесят. Правда, от прошлого сохранилась здесь лишь какая-то замысловатая надпись под крышей — все было давным-давно перестроено и переделано, так что классы получились просторными, а окна большими. Но факт есть факт, и старые безбожники, убежденные атеисты Генка и Слива вынуждены были жить в мужском монастыре, а учиться в женском: против этого ничего не скажешь. Зато соседство базара, или попросту толчка, толкучки, — самого оживленного места в городе, искупало в глазах ребят унизительное прошлое их жилища. Здесь в эти первые послевоенные годы кипела своя, особая, то жуткая, то залихватская — со смехом и слезами, с песнями и причитаниями — жизнь.