Даже Фат был озадачен, услышав Генкин рассказ.

Впервые со дня гибели полковника они получили доказательства, что идут по верному следу.

Впервые смутно обрисовалась картина событий, разыгравшихся в то злосчастное воскресенье.

Корявый и женщина с тонкими бровями послужили всего лишь приманкой для толпы. И вот почему так пронзительно кричала она, будто ее режут. Ни одна живая душа в эти минуты не обратила внимания на человека, подошедшего к монастырю, будь он в овчинном полушубке или в телогрейке с разорванным хлястиком… Их на базаре много — таких полушубков и таких телогреек…

— Заявим в милицию?.. — спросил Слива.

Но Фат был категорически против. Надо довести дело до конца. Тем более что они уже почти у цели.

Мужик, судя по всему, лишь передал Корявому, чтобы тот к десяти часам вышел из своего убежища, а сам через Степную отправился в центр, почему Генка и упустил его.

Сливу за увлечение лунными пятнами стоило бы хорошенько наказать, но счастье Генкино, что он пятнами не увлекался…

Оставалась предельно расплывчатой последняя фигура: либо Купца, либо Гвардейца, потому что одним из них был мужик в телогрейке.

Надо было искать второго.

Генка честно рассказал и о том, как был взят в плен Тосиным отцом, и о том, как пил чай. А про записку не сказал. Но вины своей перед друзьями не чувствовал: ведь он же обещал человеку, что не скажет. А слово есть слово — девчонке ты даешь его или парню.

Обсудив планы на завтра, друзья вынуждены были признать, что в отряде не хватает кадров. Хоть привлекай всю дружину, как это надумала Тося…

Пост в районе татарки можно снять.

А у дома Дроли снимать нельзя. Если мужик в телогрейке с разорванным хлястиком — Купец, то главный их враг, убийца, которого зовут Гвардейцем, мог скрываться у того же Дроли.

Но объектом номер один стал теперь перекресток улиц Капранова и Салавата Юлаева. Генка взял его на себя.

К Дроле единогласно решили направить Сливу. Луна будет светить ему в затылок, а на Дролину калитку он может любоваться сколько угодно.

Новым и очень важным объектом становился теперь дом Корявого. Корявый, правда, мог скрываться и у Банника, например… Но следовало попытать счастье около его собственного дома, на левом берегу. Этот дом Фат знал еще с тех времен, когда Корявого не называли Корявым.

— Может, главного тимуровца привлечем? — спросил Слива.

Мысль эта мелькнула у всех троих. Словно бы никогда и не враждовали они с отличником Толячим. Нахальства у него, конечно, хоть отбавляй, но в последнее время он проявил себя и с положительных сторон… Решили выяснить, на что он способен.

Фату, как обладателю казны и старожилу, предстояло самое трудное и самое ответственное: сесть в автобус, последний рейс которого приходится на одиннадцать часов, и попытаться найти женщину с красивыми тонкими бровями…

На следующий день, в школе, они, должно быть, уже не выглядели рассеянными, а скорее всего были чуточку слишком активны, потому что Эмма Викторовна глядела в их сторону чаще обычного.

Правда, это всегда кажется, что на тебя глядят больше, чем на кого-нибудь. Но за три недели догадок и предположений лишь теперь почувствовали они, что развязка близко, и, наверное, это было видно по их лицам.

Генка отправил Толячему записку:

«Нужно поговорить. Важное дело. Выходи на переменке сразу в коридор. Генка».

«Выйду. Толька», — ответил Толячий.

На перемене он выбежал из класса первым.

Друзья окружили его в углу коридора. Слива наблюдал, чтобы кто-нибудь не подслушал. А разговор вели Генка и Фат.

— Молчать умеешь? — спросил Фат.

Толячий утвердительно затряс головой, как бы доказывая этим, что может проглотить язык — и ни слова от него не добьешься.

— Ну, гляди, — сказал Фат. — Это дело такое, что голову потерять можно.

— Из дому сбежишь после уроков? — спросил Генка.

— Хоть вовсе не пойду! — соврал Толячий. Все знали, что дома его крепко держат. Но раз пообещал — значит, сбежит.

— Немного там побудь около матери, почитай что-нибудь — и в монастырь. После объясним, какое дело.

— А хоть что, а?.. — спросил Толячий.

Фат с лицом Чингисхана сказал:

— Мы ищем, кто убил полковника.

Этого было предостаточно. Разведчики, уже привыкшие к своей тайной миссии, вернулись в класс, и ни один мускул не дрогнул на их лицах. А Толячий прошел по коридору осторожными шагами, словно на цыпочках, и просидел урок, ни разу не пошевельнувшись, не повернув головы. Что значило: все понял, но виду не покажет.

А на другой перемене Генку поймала в коридоре Тося. И тоже потащила его в угол, где меньше народу.

— Ну?.. — хлопнула она кукольными глазами. — Еще ничего не скажешь?

— Подожди, еще нельзя… — сказал Генка, стараясь не глядеть в глаза Тосе. И добавил: — Ты знаешь, я — как сказал… Но это не только моя тайна. Я потом тебе как договорились. Ладно?

— Ладно! — сказала Тося. — Но ты тоже — никому про мое! А мне еще в канцелярию надо! — И побежала улаживать свои бесконечные пионерские дела.

Генка проводил глазами ее бант и почувствовал себя виноватым перед Лией — в нее он ведь тоже был влюблен.

Прошелся раза два мимо шестого «а», потом заглянул в открытую дверь и увидел, что Лия сидит за партой с каким-то мальчишкой, прямо — голова к голове, и что-то рассказывает ему, уткнув палец в книгу.

От этой коварной измены к Генке пришло облегчение: виноват не он, а Лия, и пусть на себя пеняет, что он так здорово познакомился с Тосей.

Сразу после уроков Толячий побежал домой — демонстрировать перед родителями свое учебное рвение. А Генка, Фат и Слива — к станции, на автобусную остановку.

В одиннадцать часов и пять минут уходил вечером последний автобус на строительство содового завода, что находилось километрах в тридцати от города.

Автобус, ближайший к содовому, уходил в десять часов тридцать пять минут до геологоразведки.

А следующий в одиннадцать двадцать — на Анненку.

Фат хотел немедля отправиться на содовый, но Генка решил, что с Толячим надо говорить вместе — это во-первых. А во-вторых, если тетка Роза, мать Фата, пожалуется матерям Генки и Сливы, что Фат вовсе не бывает дома, — громы и молнии будут бушевать во всех трех семьях.

Фат признал доводы основательными.

Содовый завод существовал пока только на бумаге. Но над огромными котлованами уже возвышались — из чугуна и железобетона — скелеты будущих цехов. Городок строителей разрастался день ото дня, а на станции то и дело разгружали огромные дощатые контейнеры с пометкой: «На строительство содового завода».

Если удавалось заглянуть между дощечками — в контейнерах можно было увидеть самые необыкновенные механизмы, огромные чаны и многотонные узлы хитро переплетенных труб самых разнообразных диаметров и раскрасок.

Представление о людях, которые интересовали друзей, никак не вязалось с этой удивительной стройкой, где возводился завод, равного которому не было во всей Европе.