Любую новость можно было узнать от Васильевны. Когда она приносила молоко и усаживалась «дать ногам роздых», голос ее, текучий, жалостный, проникал во все уголки дома, сквозь ширмочки, перегородки. Васильевна могла назвать поименно всех жильцов и садовладельцев на километры вокруг. И о каждом знала, кто как живет, чем занимается, у кого «куча» детей, а у кого «куча» добра или денег. Эта впечатляющая «куча» была ее главной мерой.

Но сегодня, кажется, только в доме Вики, логике вопреки, все оставалось на своих местах. От встречи с незнакомцем, как по волшебству, начались неожиданности.

Едва Павлик шевельнул щеколдой, на крыльцо тут же всполошенно выскочила Васильевна. Охнула, разглядев Павлика за оградой.

– Ты это… – Словно ждала кого-то другого. – А я и забыла про все! Не до того теперь! У меня же беда!.. Беда какая!.. – повторила она и, прижав к щеке ладонь, горестно покачала головой. – Забыла я про молоко! Совсем из ума!..

Павлик даже поздороваться не успел. Машинально подумал только, что если бы она не забыла и принесла молоко, они бы вряд ли открыли ей…

– Гришу-то моего… Матвеича!.. Лихоманка нынче… ударила!.. – нервно спотыкаясь на каждом слове, объяснила Васильевна. – Как с неба свалилось… горе-то!.. На скорой увезли… Матвеича!.. Пока ее доищешься, скорую-то!.. Я нынче и коровенку… позабыла доить!

Из глубины двора, как бы в подтверждение ее слов, послышалось жалобное мычание.

– Ты тутова… погуляй!.. – спохватилась Васильевна. – Я сейчас!

Горе сделало ее такой несчастной, что Павлику стало неловко.