Стук в дверь, как и той, позапрошлой ночью от неожиданности показался громким. Хотя стучали довольно робко.

Павлик замер на лестнице. А Костя тут же вскочил на ноги, показал ему на белый костюмчик возле этажерки, нырнул в кухню и выключил там свет.

– Узнай, кто, Павка! Чужому не открывай!

Стук повторился. Теперь уже громче, настойчивей.

Павлик набросил на Викину одежду старенький плащ Татьяны Владимировны, глянул на вход в мансарду, дверь которой чуть-чуть приоткрылась, и шагнул в сени.

– Кто?

– Письмо возьмите! – голос был женский.

Но Павлик, обретя равновесие, немножко помедлил, прежде чем открыть дверь.

На крыльце, кутаясь в ту же пуховую шаль, стояла Фаина, жена Кузьмича. Протянула ему конверт.

– От матери… Написано: Павлику или Косте какому-то.

Павлик поблагодарил, незаметно глянув по сторонам. Но кроме Фаинки, как называли ее женщины в толпе, близ дома никого не было.

Женщина не ответила на его «спасибо». Усталая и безразличная, пошла назад, к дому.

А Павлик запер дверь на засовы.

– Это от мамы. Письмо, – сообщил он в сторону мансарды. – Соседка принесла…

Письмо обрадовало и напугало одновременно: Павлик боялся тревожных сообщений еще и отсюда…

Подошел и стал заглядывать через его плечо Костя.

«Павлуша! Сыночек мой! – писала Татьяна Владимировна. – Только отъехала – и тяжело-тяжело вдруг стало на сердце. Хотела даже вернуться. Как ты там, родной? Все ли хорошо у вас? А за меня ты, пожалуйста, не волнуйся. Знай, что все у меня будет отлично. И еще знай, что дороже всего на свете у меня ты. Смотри напиши мне, если у тебя что-нибудь не так! Почему у меня тревога на сердце? Я брошу, Павлик, и эти гастроли, и все на свете – я сразу приеду, если даже тебе станет просто грустно. Я сделала бы это уже сегодня, но утешает мысль, что рядом с тобой наш чудной Костя, наша славная Анечка. Ты, Павлик, тоже будь очень внимателен к ним…»

А дальше Татьяна Владимировна, будто чувствуя издалека даже то, о чем они с Костей говорят здесь, писала:

«Нежность, сынок, имеет прекрасное качество: возвращаться удесятеренной. Не жалей ее для других, для близких тебе, для окружающих…»

Он спрятал это письмо рядом с записной книжкой Ани. Теперь у него все самое дорогое, все, что навсегда, на всю жизнь, – будет рядом с этим письмом и этой книжкой.