Глава 27

Как сохранить свежесть в восприятии жизни и мотивацию в спорте

Эта глава, так уж получилось, создавалась за несколько дней до моего тридцатиоднолетия. И невольно я раз за разом на себя этот возрастной костюм примерял. Строгий он какой-то. Тяжелый. Эмоции не те, что прежде. И сам я уже далеко не тот Тит, который в середине 1990-х беззаботно наслаждался футболом. Тогда я жил для себя. Занимался любимым спортом, победы одерживал, получал неплохие деньги, находил возможность потанцевать вдоволь да в компании с ребятами повеселиться. И большего мне было не надо.

Да, славные годы! Тогда казалось, что вся жизнь еще впереди! Надо же, десятилетие как одно мгновение пролетело. Вроде бы столько всего произошло и столько всего изменилось, даже краски совсем другие оттенки приобрели. Но вот ведь парадокс: по большому счету мое место в жизни осталось тем же. Просто ощущается оно совсем иначе.

Все чаще уставать стал. Причем прежде всего вне поля. Другое дело, что усталость свою я стараюсь никому не показывать. Будешь вареным на тренировках – ни сам себя не поймешь, ни команда. С друзьями встречаешься тоже не для того, чтобы сидеть с высунутым на плечо языком. Ну а когда с родными нахожусь, то и подавно пытаюсь свое не лучшее состояние скрыть: они-то ни в чем не виноваты. Случается, специально не торопясь от машины к дому иду, дабы настроить себя на добродушный лад. Убежден, мужчина со своим настроением должен уметь справляться. Не очень-то понимаю людей, которые кричат: я устал, мне плохо, всем стоять по стойке смирно!

Любопытно другое: когда усталость свою запрятываешь куда подальше и стремишься выглядеть максимально бодро и весело, быстро обретаешь имитируемое состояние. Жить становится легче.

Да, иногда, особенно после игр и тяжелых тренировок, я могу позволить себе запрятаться в панцирь. Дом для меня – потрясающая отдушина. С женой пообщаюсь, с дочкой поиграю, с собаками повожусь. Еще в такие периоды люблю «прикладываться» во всех подходящих и не очень местах. Даже на кушетке способен свернуться калачиком, взять какой-нибудь журнал и погрузиться в чтение. Читать обожаю: я вообще с удовольствием впускаю в себя свежую информацию и новые впечатления. И в эти минуты я придирчиво отношусь к телефонному общению, безумно признателен определителю номера: на незнакомые номера не реагирую. Общаюсь лишь со своим привычным окружением и в этих разговорах никогда не убегаю от футбольных тем. Даже «ведусь» на обсуждение самого неудачного матча, потому что этим людям я доверяю, и с точки зрения их футбольных взглядов тоже. Я же не Господь Бог, я никогда не считал свое мнение истиной в последней инстанции, и зачастую это позволяло и позволяет узнать от других что-то полезное. В том числе и о своей собственной игре.

Вот как бывает: без футбола я не могу! Не могу, и все! Но в тот день, когда у меня выходной и не нужно ехать на базу, всегда просыпаюсь в восхитительном настроении.

Зато в будни по утрам любимая работа представляется мне нелюбимой. Особенно если спал чутко. Такое, как правило, случается, когда требуется рано вставать. Нередко бывает, что какое-нибудь завидное достоинство, когда приобретает гипертрофированную форму, превращается в недостаток. Вот так и у меня. Я хронически ненавижу опаздывать. И это чувство ответственности, особенно после того как у меня дважды не срабатывал будильник, заставляет несколько раз за ночь выбираться из сна и смотреть на циферблат: все ли нормально, а через сколько у меня подъем, а как мне подстраховаться, дабы не опоздать?

На мое двадцативосьмилетие Андрей Тихонов очень солидные и огромные часы подарил. Они у меня в спальне на комоде стоят. Утром пробуждаюсь и первым делом смотрю на них. То есть фактически я уже несколько лет живу по часам Тихонова.

И знаете, неплохо живу! От этих часов каким-то величием, могуществом веет. Я стараюсь от всего подзаряжаться энергией, вот и от этого красивого счетчика времени тоже.

Я обычно опережаю будильник, вскакиваю хотя бы за секунду до того, как он начнет свое пиканье. Если есть утренняя тренировка, то я никогда не завтракаю, чтобы раньше намеченного срока из дома выйти и создать себе дополнительный задел в борьбе с пробками. Из-за этой чумы всех мегаполисов я в среднем раз в год добираюсь до базы с опозданием. Воспоминания о тех моих переживаниях постоянно меня стимулируют действовать молниеносно: принял душ, оделся, покормил рыб, и все – я уже готов выходить.

Кстати, когда кормлю рыб, всякий раз поражаюсь: вот участь этим существам досталась – целый день плавать в ограниченном пространстве вперед-назад. Пожрали, поспали, от стенки до стенки прогулялись. А как же пища для души? А как же расширение своего кругозора? А как же эмоции? Не знаю, как вам, а мне этих бедолаг жаль. Я бы так необремененно жить не смог. Понятно, что любая «клетка» – это та же тюрьма, но, чтобы хоть как-то компенсировать рыбам их незавидное положение, «клетку» мы им сделали фактически золотой. Аквариум гигантский, и настолько внутри все сказочно, что я и сам иногда замираю как вкопанный, любуясь этой картиной. Кораллы обожаю. Не зря же говорят, что человек может бесконечно смотреть на огонь и на воду. Иной раз я себя одергиваю: пора, Егор, пора.

Сев в машину, непременно слушаю по радио информацию о пробках. Ну, и пока еду, мысленно прокручиваю весь предстоящий день: как я буду тренироваться, то есть какие восстановительные мероприятия выполнять, какие дела меня ждут в нефутбольной среде – съездить туда-то, проплатить то-то, встретиться с тем-то.

Это огромное счастье, что я защищаю красно-белые цвета. Нам, футболистам «Спартака», и думать ни о чем таком не надо. За нас все делали, делают и будут делать. Нас кормят, поят, возят, обеспечивают билетами и всем необходимым. Такие люди, как Жиляев, Хаджи и весь персонал клуба, освобождают нас от рутины. И мы настолько привыкли к хорошей жизни, что, когда при Юрии Михайловиче Перваке нас «лишили» чартера и усадили на обычный рейс, да еще с пересадками и ожиданиями, у нас волосы дыбом встали. Команда уровня «Спартака» обязана держать марку при любых обстоятельствах. Это мое твердое убеждение! Сейчас с этой маркой опять полный порядок. И даже лучше!

Тем не менее всегда набирается ворох таких забот, которые никто за меня не устранит. Мы с Вероникой планируем и расписываем их на две недели вперед. И вот каждый раз после тренировки я лечу решать бытовые вопросы. Имя мне, безусловно, помогает. В очередях практически не стою. Тем не менее почти всегда освобождаюсь поздно и, подъезжая к дому, чувствую себя опустошенным. При этом я нахожу в себе силы радоваться тому, что удалось осуществить.

У Вероники график ничуть не легче моего. Она неизменно поднимается в семь утра, ведет Аню в школу. На супруге не только ребенок, но и весь дом. И вот мы, пара выжатых лимонов, вечером встречаемся на кухне. Вероника готовит, а я сижу рядом. Вползвука работает телевизор, дочка возится с собаками, и мы общаемся, обсуждаем день минувший. Вроде бы ничего такого выдающегося не происходит, но в этой тихой семейной идиллии и скрывается настоящий кайф.

В такой обстановке мне хватает десяти-пятнадцати минут, чтобы почувствовать себя лучше. Особенно большое влияние на меня оказывает дочка. Представьте, у Ани после школы, двух интенсивных тренировок по теннису и плаванию, после выполнения домашних заданий энергия бьет через край. Я гляжу на нее, улыбаюсь и всякий раз удивляюсь ее выносливости и азарту. Поделилась бы чуточку со мной – футбольный мир содрогнулся бы!

Почему я так часто говорю об эмоциях? О внутреннем состоянии? Не потому, что мне себя вывернуть перед кем-то хочется, а потому что я профессиональный спортсмен. Для меня эмоции – это все. Не будет их – футбол превратится в мучение, а следом за ним и «гражданская» моя жизнь существенно поблекнет. Я не хочу быть бледной тенью себя самого! Не хочу и не буду!

Эмоции – как стакан с водой. Чем температура воздуха становится выше, тем быстрее вода испаряется. Я же фактически четырнадцать лет играю на вулкане. Здесь парниковый эффект настолько мощный, что упустишь чуть ситуацию из-под контроля – и спечешься.

Я за свою карьеру на сборах провел в сумме около пяти лет. А сборы – это четыре стены, одни и те же лица и одна и та же монотонная работа.

Я не единожды был на краю, когда казалось, что от меня осталась лишь одна оболочка. Но всякий раз чего-то изобретал и наполнял себя новой энергией.

Сегодня в плане подзарядки я полушутя могу назвать себя настоящим профессором. Открыл утром глаза, солнышко светит – и уже на душе становится тепло. Бывает, лежишь в кровати и думаешь: тренировка только вечером, значит, сейчас надо встать, яичницу приготовить, тосты «напилить». Приходишь на кухню, а жена тебя уже завтраком встречает. И снова красота! А был период, не поверите, мой интерес к футболу успешно поддерживал факт работы лифта. У нас новый дом, а лифт в нем навороченный, «бентли» какой-то, приезжает прямо в квартиру. Тогда на полную мощность он еще не функционировал. Вот утром я нажимал на кнопку и ждал: повезет – не повезет. И если вдруг лифт приезжал, то я получал прямо заряд бодрости на целый день.

Как-то вечером возвращались домой с женой и дочкой, и этот, как бы его помягче назвать… лифт не работал. Поднялись через запасной вход. Вторая дверь в квартиру оказалась закрыта изнутри. Как назло, была суббота – никого не найдешь. Вызвали какого-то монтажника, который ничего не понимает – не его профиль. Три часа прождали внизу. Уже ночь наступила. Потом чудак как-то вручную смог подключить лифт, а внутрь-то не зайдешь. Я залез на крышу кабины и на ней проехал тридцать шесть этажей. В шахте темно, и куда тебя поднимают – не видно. Острые ощущения. В итоге домой мы все-таки попали. Вот из таких ситуаций по крупицам и набираю нужных эмоций, которые дают мне возможность играть в футбол, а не отбывать на поле номер.

* * *

Здесь нужно внести одно уточнение. Мало зарядиться энергетически, необходимо еще и «голову подготовить» непосредственно к матчу. На неделе все время мой мозг забит мыслями о родных. Вероника беременна, как у нее самочувствие? Папа строит себе дом, надо ему тем-то и тем-то помочь. У мамы на работе сложности. Как их устранить? Сестра опять в аварию попала. И зачем я ей машину подарил? Аня вроде бы начала топтаться на месте. Надо будет заехать, с тренером пообщаться. И от череды подобных проблем никуда не уйти. С годами я стал принимать слишком близко к сердцу все, что творится с моим окружением. За сутки до предстоящего поединка старательно возвожу редуты, которые позволили бы всю «бытовуху» забаррикадировать в самом отдаленном уголке моего сознания. Потому что появляться на поле с думами об автомобильной аварии или недостроенном доме – преступление. Я вот уже несколько лет на грани балансирую, с огромным трудом до «преступления» не опускаюсь.

Раньше телевизор помогал отвлечься. Но уже второй год я плотно сижу на новостях. Смотрю их по всем каналам и при любом удобном случае. Прежде-то я их мимо ушей пропускал, а теперь как гражданин становлюсь более зрелым. Мне важно знать, что творится в стране и в мире. Но наши новости – одни катаклизмы: там-то прогремел взрыв, там-то упал самолет, там-то обрушилось здание. Сплошной фильм ужасов, от которого мне как спортсмену вреда больше, чем пользы.

И я вроде бы понимаю, что не нужен мне этот негатив, но уже «соскочить» не могу. Я пытаюсь мыслить глобально, задумываюсь о том, что будет в нашей стране и что будет с ней самой. Кто-то скажет, что все решат без нас и мое отдельное мнение значения иметь не будет. Но я четверть века в командном спорте. Я отдаю себе отчет в том, что ни в чем нельзя оставаться равнодушным. Если каждый понадеется, что за него все сделают другие, команда проиграет. И страна, если пустить все на самотек, проиграет тоже. А я мечтаю о том, чтобы Россия была великой державой не в теории, а на практике.

Да и потом любое потрясение во власти обернется потрясением для простого населения. Я, например, очень опасаюсь дефолта, обвала доллара и подобных финансовых ударов. Прекрасно помню, как в 1998 году я из категории обеспеченных людей перекочевал на несколько этажей ниже. У меня поднакопилась приличная сумма, а «Спартаку» предстоял выезд. Дабы не рисковать и не оставлять деньги дома, я положил их в банк. А когда через два дня вернулся, мне показали фигу. Деньги пропали, и все наши коллективные старания привели лишь к тому, что через несколько лет мне стали выплачивать какую-то компенсацию.

В двадцать два года потерять все сбережения не так страшно, как в тридцать два. В двадцать два года ты убежден, что впереди у тебя как минимум десять лет, за которые ты успеешь сколотить себе состояньице. А в тридцать два ты уже готовишься подбивать баланс.

Разница в психологии на старте карьеры и на финише огромна. Но только лишь в каких-то отдельных аспектах. Когда я еще был двадцатилетним «щенком», то смотрел на тех, кому за тридцать, как на посланников с далекой планеты. А то и как на ископаемых. Тогда тридцатилетняя отметка казались своеобразным Рубиконом, который, безусловно, пугал.

Но теперь выясняется: ничего для спортсмена в этом возрасте ужасного нет!

Сегодня же четко знаю, что итоги – их надо лет в сорок подводить. А пока все такая же неопределенность, как и тогда. Просто ожидания нынче скромнее, чем раньше. Я имею в виду – ожидания футбола. А теперь уже и того, что придет футболу на смену. Вот там будет по-настоящему интересно. Нам ведь всем предстоит себя за пределами поля найти. Как-то ехал с Валерой Масалитиным и спросил: «ну как там, «на гражданке»? Оказалось, что человек на видавшей виды «шестерке» какие-то продукты возил, по каким-то рынкам крутился. И это еще очень удачный вариант. Слава богу, у нашего поколения возможностей поболее будет, но тоже испытание предстоит – не позавидуешь.

Нельзя сказать, что я так уж обеспокоен этим вопросом: есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе? В смысле «вне футбола». Просто друзья мои один за другим бутсы на гвоздь вешают, вот за них прежде всего и переживаю. А за себя?..

Ерунда все это – тридцать лет, тридцать один год, тридцать два. Если начнешь о себе как о старике думать, то и в двадцать закончишь. В этом плане у меня психология европейская, а не советская.

Конечно, было бы неплохо уже сейчас научиться зарабатывать деньги вне спорта. Но жилки бизнесмена в себе пока не улавливаю. И это здорово, что мне хватает трезвости восприятия действительности, дабы понять: на данном этапе не стоит строить из себя Билла Гейтса или Абрамовича. По молодости мне поступало множество предложений вложить средства во что-либо, но я всякий раз отвечал отказом. Сейчас узнаю, что у Семака, Хохлова, Радимова, Панова и многих других коллег есть свой бизнес. Рад за ребят. Мне кажется, что масштабные проекты просто так не запускаются. На человека должно снизойти озарение, он должен почувствовать, что хочет заняться новым делом. Полагаю, нечто подобное когда-нибудь произойдет и со мной. И если попаду в струю, то, наверное, смогу и состояться в иной роли.

К счастью, повода для запуска в другое измерение у меня нет. Меня пока устраивает абсолютно все. И в личной, и в спортивной жизни.

Для каждого времени у человека своя мотивация. У меня она, если не брать в расчет коротких перерывов, была всегда. Как достигаю какого-то рубежа, тут же замахиваюсь на покорение следующего. И если говорить о стимулах в футболе, то на данном этапе я их себе отыскал множество. Чемпионом жажду стать. В еврокубках выступить так, чтобы вновь получить от этого удовлетворение. Но больше всего я хочу играть так и достигать таких результатов, чтобы оставить след в истории «Спартака». Помните, как в «Василии Теркине»:

Вот и я не гонюсь за местом в зале славы российского футбола, мне куда важнее завоевать это место в зале славы родной команды. Судя по тем клубным рекордам, которые установил, кое-чего я уже добился. Но стремлюсь к большему. Хочу, чтобы тот самый мифический след в истории был более глубоким и ярким. Чтобы Титова знали и через десять лет, и через двадцать, и через пятьдесят. Я буду безмерно счастлив, если спустя полвека какой-нибудь дедушка приведет своего внука на стадион и скажет ему: «Твой нынешний герой немного похож на Егора Титова. Был в наше время такой футболист, до мозга костей преданный «Спартаку». Тогда-то окончательно и станет ясно, что свою жизнь в спорте я прожил не зря.

* * *

Вот на этом хотел данную главу закончить, да, проходя мимо своей гардеробной, поморщился: вспомнил, как по молодости огромные деньжищи отдавал за лейблы. Эх, молодость, молодость! Покупал я тогда вещи не просто удобные, а еще и безумно модные. Сейчас думаю: какой же я был глупец! Кому эти понты были нужны? Столько лишнего я совершал, что сегодня от этого мне слегка не по себе. Успокаиваю себя тем, что я должен был через это пройти.

Я никогда не был и не буду Скруджем. Просто теперь я убежден: деньги надо тратить не только красиво, но еще и умно. Более того, не надо бояться с ними расставаться. Не исключено, там, в новом постфутбольном измерении, у тебя уже такой возможности не будет. В общем, на данном этапе я стараюсь создать хороший плацдарм для семейного благосостояния и при этом не забываю о полезных удовольствиях. Например, в ресторанах мы с супругой и дочкой питаемся примерно через день. Трапезу мы превращаем в некий культ. Я хоть человек не привередливый, люблю вкусно покушать и люблю разнообразие в меню. А еще я обожаю общение за столом. И вот что здорово, в ходе таких кулинарных посиделок я хотя бы разок, но непременно поймаю себя на мысли: жизнь прекрасна!

И пока такие мысли будут возникать в моей голове, и сил и эмоций для игры в футбол у меня будет достаточно.

 

Глава 28

Как не испугаться звезд мирового уровня

В 2001 году мы «Арсеналу» на выезде по всем статьям влетели. После матча сижу в раздевалке грустный-прегрустный, тут заходит наш спец по обуви Слава: «Егор, там Вьейра с тобой майками поменяться хочет. Вот держи!» – и протягивает мне презент от знаменитого француза. Я, конечно, опешил, до сих пор не пойму: чем я Патрику тогда приглянулся?

А футболка та с надписью «Вьейра» в рамочке на стене висит в моем домашнем кабинете. В эту самую минуту на нее смотрю и в воспоминания погружаюсь. Сколько же звезд, против которых играл, сейчас в сознании всплывает. Бесконечный список! Жалею лишь о том, что в этом феерическом перечне отсутствует английская фамилия Бекхэм. Все-таки долгие годы именно Дэвид был самым популярным футболистом мира. Мне было любопытно в тот период с ним в очном противостоянии сойтись.

Как игрок Бэкс, хоть и наделен «золотой» правой ногой, никогда выдающимся не был. Даже на пике своей карьеры он являлся звездой постановочной, но все равно мой профессиональный интерес к нему был достаточно высок.

Сегодня Бекхэм, как мне кажется, подустал быть полузащитником. Он превратился в коммерческий проект с годовым доходом, если считать рекламные контракты, более чем в семьдесят миллионов долларов. И я рад за него. В нашем деле каждый выжимает что может. Если не осталось былых стимулов и твоя игра все чаще разочаровывает болельщиков и специалистов, то нет смысла обыденно доживать свой футбольный век и принижать собственное имя. Надо или уходить, или менять ориентиры. Дэвид предпочел второй вариант с максимальным количеством дивидендов.

Вообще грустно осознавать, что глыбы последнего десятилетия постепенно исчезают с авансцены. Безусловно, потеря для футбола и для меня лично – это Зидан. Мог Зизу еще попылить, ох как мог! Мой дебют в сборной России, я это уже здесь говорил, состоялся в 1998 году в матче с чемпионами мира. Вот тогда-то и столкнулся я с Зиданом. Там много знаменитостей было: Пирес, Блан, Десайи, Бартез. Но мне все они были до лампочки. В том плане, что для двадцатидвухлетнего пацана, каковым я тогда являлся, среди соперников авторитетов не существует вовсе. Подумаешь, Зидан – ничего особенного! К тому же тогда Зизу за «Ювентус» выступал, а «Юве» – это не команда звезд, а команда-звезда. И ореола особенного у Зидана не наблюдалось. Сейчас понимаю, что «Старая сеньора» – просто не его клуб. Француз создан для «Реала», «Барсы» или «Арсенала» – в общем, для тех, для кого футбол игра, а не наука. Так что тайма полтора нашей первой встречи какого-то супервеличия за Зинедином я не замечал, а потом человек заработал пенальти и отдал голевой пас-конфетку на Богосяна. Французы выиграли, а я Зидана сильно зауважал. Уже не сомневался, что это футболист с приставкой «мега».

Конечно, здорово, что в 1999 году в Париже Зизу матч с нами пропускал (это когда мы их сенсационно на лопатки положили), однако мне досадно: все-таки с такими титанами хочется видеться чаще.

Зато в 2000 году перед чемпионатом Европы представился очередной шанс себя на уровень Зидана спроецировать. Классная битва была – искры летели! Мы ведь действующим чемпионам мира трехлетнюю беспроигрышную серию прервали, вот они и горели желанием с нами поквитаться. Колоссальное напряжение привело к тому, что всегда спокойный Зидан весь второй тайм отношения с Валерой Карпиным выяснял. И настолько сильно Карп французов достал, что нервы у тех после матча сдали. Иду я в раздевалку по туннелю, а он длинный – метров сто, и вдруг впереди меня люди куда-то ускоряются – я за ними. Когда догнал, увидел, как уводят рассвирепевшего Зидана, которому, говорят, Валера Карпин от души врезал. Была грандиозная потасовка, охранники сумели разнять дерущихся, но с нашей стороны Дима Хохлов и Витя Онопко еще стояли в боксерских стойках, а против них в таких же стойках располагались Вьейра и Тюрам.

В раздевалке страсти кипели через край. Охранники стояли у нашей двери, а ребята кричали: «Вы нас сначала обыграйте, а потом руками махать будете!» При Романцеве сборная России была очень дерзкой. Приятно вспомнить!

Когда в 2006 году Зидан совершил свой знаменитый «удар быка» в грудь Матерацци, я, помня о нашем парижском вояже 2000-го, не удивился. Знал, что при всей своей интеллигентности Зидан на такие вещи, ох, как способен. А вообще за Зизу всегда было приятно наблюдать не только как за футболистом, но и как за личностью. Он молча делал свою работу. Крайне редко разговаривал с кем-то на повышенных тонах или красноречиво апеллировал к арбитрам. Зизу был уверен, что он лучше всех, и свою правоту доказывал игрой. Так и подмывает заявить, что Зинедин – самый выдающийся футболист из тех, с кем я когда-либо пересекался на поле. Но…

Вот мой взгляд упал на майку «Интера», а «Интер» до сих пор ассоциируется у меня с Роналдо. Это не нападающий, а сущий дьявол! Могильщик спартаковских надежд. Весной 1998-го мы легко убрали со своей дороги «Аякс», который считался одним из ведущих клубов мира. Многие специалисты были убеждены, что с такой игрой Кубок УЕФА у нас в кармане. В полуфинале нам достался «Интер». Футбол мы показали достойный, и все было бы нормально, если бы не Зубастик. Он большую часть матча простоял, но, когда понадобилось, словно на тренировке, забил нам два гола. В «СЭ» даже заголовок такой вышел: «Спартак» – Роналдо – 1:2». Потом в финале турнира бразилец в таком же стиле поиздевался над «Лацио» и принес миланцам заветный трофей. Убежден, «Интер» тогда не был достоин этого кубка. Кубка был достоин именно Роналдо.

Осенью нам выпал шанс поквитаться с «черно-синими» уже в рамках Лиги чемпионов. За выход из группы нам предстояло вести ожесточенную борьбу не только с действующим обладателем Кубка УЕФА, но и с действующим победителем Лиги чемпионов – «Реалом». Ни страхов, ни комплексов у нас не было никаких. И мы бы совершили подвиг, если бы… не Роналдо. В ключевой момент он вновь нас огорчил, сведя все наши старания на нет. Противостоять ему в те годы было невозможно!

Боже, а какой мяч Зубастик в свою барселоновскую бытность забил на выезде «Саламанке»! Он рванул с центра поля и, накрутив пятерых соперников, не обращая внимания на вратаря, обеспечил своей команде результат. У бразильца были самые быстрые ноги из всех, что мне доводилось видеть. Роналдо с мячом бежал с такой же скоростью, а может, и еще быстрее, нежели без мяча. Это качество присуще только гениям. При этом пятнистый был словно привязан к его бутсам.

Теперь гениальнейший Роналдо уже не блещет, как в свои лучшие годы. Ноги болят. Глаза не горят. Слава приелась. Наград – море. Рекордов – не меньше. Место в истории – в одном из первых рядов. Сегодняшний Роналдо будто играет в десятикилограммовом скафандре, от былой легкости не осталось и следа. Вы не представляете себе, насколько мне жаль всего этого. Вот уже десять лет я слежу за бразильцем, как за родным, и никогда мне не было за него так горько, как в последний год его пребывания в «Реале». Ему бы раньше в «Милан» перейти, может быть, не растратил бы себя так жестоко!

Сейчас звезд подобного масштаба нет. И когда появятся – загадка. Разве что с определенной натяжкой к разряду великих можно причислить Анри, который все еще держится на плаву. Это была Лига чемпионов 2000–2001 годов. Дома над «Арсеналом» мы одержали эпохальную победу: четыре-один. Анри, конечно, был хорош, но не более того. В Лондон на ответную встречу мы приехали со спокойной душой, однако поединок для нас совсем не задался. Канониры делали с нами все что хотели: подали около двадцати восьми угловых, нанесли по нашим воротам ударов двадцать 25–26. Просто караул!

Накануне я отравился, всю ночь не спал. Утром врачи меня кое-как на ноги поставили… Заменил меня Олег Иванович минут за двадцать пять до конца и даже руки мне не подал. Я сел и с чудовищной ясностью поразился происходящему. Нас прессинговали по всему полю. Мы начинали атаки, но не выдерживали этого прессинга и возвращались на исходные рубежи. На английских стадионах нет скамейки запасных, там для команд выделяются места на трибунах. Я расположился на следующем ряду за нашим тренерским штабом и невольно слышал все, о чем говорили Романцев с Грозным. Так Олег Иванович сказал: «Слав, не переживай, нам забьют в любом случае».

Потом нас обложили стандартными положениями: мяч метался по штрафной, но в ворота не шел. И вот «Арсенал» получил право на очередной угловой, а Иваныч, повернувшись к Грозному, произнес: «Ну все. Вот и отыгрались».

Робсон был самым быстрым и самым прыгучим в том «Спартаке», но Анри, забивая нам, перепрыгнул его настолько, что у меня глаза вылезли на лоб, а Романцев рассмеялся. Я понял тот смех: ну как можно тягаться с такими монстрами?! Стопы Анри в эпизоде, когда он наносил победный удар, были на уровне груди Робсона, который тоже взмыл достаточно высоко.

Француз, конечно, не такой яркий, как Роналдо и Зидан, но данные у него инопланетные. По телевизору подобные вещи не прочувствуешь, только воочию. И футбол после этого начинаешь воспринимать совсем иначе.

* * *

Международный опыт – великая вещь. Я это осознал лет в 27–28. Сегодня иной раз читаю интервью молодых дарований, так ребята говорят, что сетования на нехватку опыта – это все пустые слова. Дескать, при чем тут опыт? Вот он, мяч. Играй как умеешь, выкладывайся полностью, и никакой разницы нет, кто тебе противостоит – русский или англичанин.

Я понимаю, почему парни так говорят. Акинфеев, например, с семнадцати лет действует как зрелый мастер. Он не суетится, не совершает головокружительных сейвов, он занимает такую позицию, что мяч сам летит к нему в руки. У Квинси, уже Россию покинувшего, ошеломительная скорость и не менее ошеломительная техника. Все это от Господа Бога. Божий дар – альтернатива опыту. Но если взять обычного футболиста, так называемое полено, которое нужно было обтесать, убрать сучки, отшлифовать, то ему опыт необходим. Противостояние с серьезными соперниками, когда все происходит по высшему разряду, когда ты получаешь возможность учиться у звезд первой величины, позволяет игроку расти и смотреть на профессиональный спорт несколько под другим углом зрения.

Мой полученный опыт сегодня мне изрядно помогает. Меньше носишься – больше думаешь. Мяч все равно летит быстрее, нежели бежит самый быстрый человек в мире. Ты просто знаешь, где с мячом встретиться и когда и как с ним расстаться. Вот главный принцип моего нынешнего футбола.

Свой международный опыт на клубном уровне я начал приобретать в 1996 году. Приехали мы в Хорватию, в квалификационном раунде выяснять, кто из нас с «Кроацией» более достоин в Кубке УЕФА выступать. Сгорели мы тогда со спасительным счетом один-три, хотя по логике матча должны были пропустить раза в три больше. После финального свистка пришли в раздевалку в полном замешательстве: что это такое было? Тут появился Олег Иванович и все нам подробненько объяснил. Он в тот год не был главным тренером, но на правах президента клуба, как правило, находился с командой. За каких-то двадцать минут мы столько нового о себе узнали! Еще пару минут, и моя самооценка упала бы до уровня плинтуса. Многие из нас в самовосприятии вернулись на несколько ступеней назад. Судя по тому, что «Кроацию» мы в итоге преодолели, выступление Романцева оказалось эффективным. Впрочем, как и всегда. Но тогда, возвращаясь из Хорватии, я думал про себя: «Какой же я недотепа! Возомнил о себе! А на самом деле…»

И с тех пор вот уже более десяти лет я очень твердо стою на ногах. Одним словом, не обольщаюсь. Но при всем при этом у меня никогда не было заискивания перед соперником. Никогда я никого не боялся и всегда верил в нашу победу. Даже тогда, когда верить было просто глупо. Я имею в виду все матчи с «Баварией» – мою неутихающую боль. Оглядываясь назад, понимаю, у нас ни разу не было и шанса на выигрыш у мюнхенцев. Потому что «Спартак» способен обыграть любую команду, но «Бавария» – это не команда. Это неодухотворенный пресс. Когда пресс высоко, ты тешишь себя иллюзиями, что все нормально, но потом он постепенно начинает опускаться вниз, придавливает тебя и расплющивает. Не стану скрывать, у меня теперь комплекс перед «Баварией». Хотя комплекс не самое точное определение. Комплекс – это когда боишься и не можешь своему страху противостоять. Я не боюсь. Но я не представляю, как «Спартаку» с этой бронированной машиной расправиться.

У немецкого гранда, конечно, больших игроков всегда было в избытке. Мне же больше других Эффенберг нравился. По своей харизме он Кану ни в чем не уступал. И взгляд такой же – в никуда. Как-то в паузе, прямо по ходу матча, поймал я этот эффенберговский взгляд и задумался: «Что у человека на уме? Что его в этой жизни волнует? Загадка!» Но при всем при том, что Эффи вроде бы никуда и не смотрел, он всю поляну прекрасно видел и пасы выдавал на загляденье. Ничего лишнего не делал. Получал мяч и бандеролью доставлял его именно туда, куда было нужно.

И все как-то уж на удивление легко у него получалось.

* * *

Немцы – это дисциплина, характер, отлаженность и синхронность. Однако, невзирая на свою машиноподобность, у Германии всегда имелись яркие плеймейкеры – творцы, которые играли за счет мысли, а не за счет присущих немцам качеств. И первой звездой мирового масштаба, с которой мне довелось сойтись лицом к лицу, был как раз представитель данной категории – уникальный Хесслер.

1997 год. Кубок УЕФА. В Москве мы принимали «Карлсруэ». Тогда подогрева на стадионе «Динамо» не имелось. Мороз минус десять. Травы нет. Для немцев такое поле – шок. Я думал, что Хесслер сейчас посмотрит на наш бетон и скажет: «Ребята, давайте сегодня без меня как-нибудь». Но он словно не замечал издержек поля. А роста он был действительно очень маленького, ниже меня на голову с лишним. Казалось, что все его козыри на таком «аэродроме» должны нивелироваться, ан нет. Держался Томас Хесслер очень достойно. В игре-то я к нему без пиетета относился, но после финального свистка, конечно, отдал ему должное. Приятно было перешагнуть через такого мастера. Я ведь до сих пор могу в деталях описать гол, который Хесслер в 1992-м на чемпионате Европы забил в ворота сборной СССР/СНГ На последних минутах. В девятку. Обидно было до невозможности. Как бы то ни было, после матча с «Карлсруэ» я поймал себя на мысли: и такие монстры не застрахованы от падений.

Самую выдающуюся свою победу мы одержали в том же розыгрыше Кубка УЕФА, в Амстердаме, когда в буквальном смысле поглумились над самим «Аяксом». «Аякс» того времени славился тем, что в его составе звезды были на всех позициях без исключения. Ван дер Сар, Блинд, братья де Буры, Вичге, Литманен, Шота Арвеладзе, Бабангида и так далее и тому подобное. Кстати, я и сегодня сочувствую Бабангиде. Олимпийский чемпион попал под Хлестова, и Димка сожрал того с потрохами. Когда бедного нигерийца меняли, на него было страшно смотреть.

Матч «Аякс» – «Спартак» – это торжество российского футбола и красный день календаря для всех, кто причастен к нашей команде. Тогда состоялся самый массовый к тому моменту выезд в истории отечественного спорта. Весной 1998-го в Амстердам прилетело четыре тысячи российских болельщиков. И когда мы забили второй гол, эти четыре тысячи заставили замолчать сорок восемь тысяч голландцев. До самого финального свистка наши умудрялись доминировать на трибунах. У меня ком стоял в горле. С такой поддержкой мы этот хваленый «Аякс» обязаны были раскатывать. Когда Валерка Кечинов посадил на пятую точку Ван дер Сара и закатил в сетку третий мяч, я понял, что мы подарили нашим фанатам событие, которым они будут гордиться и спустя десятилетия. Потому что на амстердамской арене мы, спартаковцы, были хозяевами. И на поле, и за его пределами.

Мы заставили себя уважать, и все эти литманены и де буры были чужими на нашем празднике жизни!

Поразительно, но был у нас в том Кубке УЕФА и еще более яркий матч, нежели в Амстердаме. Со «Сьоном». Мы разобрались со швейцарцами; те же, ссылаясь на недостаточную высоту перекладины ворот, опротестовали исход встречи и добились переигровки. Что творилось в России – ни в какой книге не описать! Все считали, что нас унизили. Мне кажется, впервые после распада Союза наша страна тогда объединилась. Даже далекие от футбола люди требовали разорвать швейцарцев в клочья и показать всей Европе, что русские могут за себя постоять. Нас всячески поддерживали и те, кто считает спартаковцев своими врагами: армейцы, динамовцы и зенитовцы. А в молодежной сборной все ребята нас напутствовали: «Спартачи», просим вас, опустите этих козлов!»

На телевидении, радио, в газетах наша предстоящая переигровка преподносилась как дело государственной важности. Билеты на матч разлетелись мгновенно. Когда мы вышли на разминку, стадион вызвал у меня ассоциации с разбуженным Везувием. Естественно, что настрой у нас был ошеломительный. В раздевалке никто ничего не говорил. Стояла полнейшая тишина. Как в фильмах про войну, когда бойцы готовятся к смертельному бою. Каждый разбирался со своими мыслями в одиночку. Все мы понимали, что победа со счетом один-ноль и два-ноль никого не устроит. Более того, она будет означать, что мы не оправдали надежд миллионов.

Когда судья дал свисток к началу поединка, я почувствовал, как какая-то незнакомая сила меня подхватила и понесла вперед. Мы все как заведенные носились по полю – швейцарцы были обречены. Мы проехались по ним катком, забив пять красивых мячей. По идее счет должен был быть крупнее, но и этого для сладостной мести вполне хватило. Мы сумели постоять за свою честь и, уж простите за пафос, за честь нашего народа. После этого, наверное, неделю нас всех называли чуть ли не спасителями нации.

* * *

Еврокубки – фантастический подарок судьбы. Безумно здорово играть с ЦСКА, «Локомотивом», но все же по ощущениям это нельзя сравнить с теми матчами, в которых ты отстаиваешь интересы России. Международных встреч всегда ждешь с особым желанием. В промежуток с 1999 по 2001 год, когда в национальном чемпионате мы безоговорочно были лучшими и интриги как таковой не существовало вовсе, я утешал себя тем, что осенью начнется настоящее испытание. Тогда лишь еврокубки дарили мне истинные эмоции, и я благодарен судьбе, что мне довелось сыграть такое огромное количество матчей с зарубежными соперниками. Впрочем, как оказывается, даже такие вещи приедаются. Сейчас мне самому кажется дикостью, но в 2001 году мы с ребятами не горели желанием побеждать «Фейеноорд». Тот год начался рано, уже в феврале мы сражались с «Баварией» в рамках второго группового этапа Лиги чемпионов. Затем были длинное первенство, участие в двух розыгрышах Кубка страны, завоевание путевки на чемпионат мира в составе сборной, осенние баталии в Лиге чемпионов. Скамейка запасных у «Спартака» тогда была короткая, и на долю основных игроков выпала колоссальная нагрузка. Невзирая на все сложности, мы мечтали пройти в следующий раунд самого престижного еврокубкового турнира, но не получилось. Максимум, на что мы могли рассчитывать, – это завоевание третьего места в группе и автоматическое попадание в Кубок УЕФА. Однако что такое Кубок УЕФА в сравнении с Лигой чемпионов?! А все мы уже находились на последнем издыхании, некоторые из нас были настолько обессилены, что спали на ходу. В общем, в Роттердам команда прилетела с единственной мыслью: «Быстрей бы в отпуск!» Ни о каком продолжении сезона речи быть не могло!

Сейчас думаю: какие же мы были дураки, что не сумели себя заставить потерпеть еще чуть-чуть. Неудобно перед болельщиками. Все-таки приехало их в Голландию необычайно много.

И именно наши болельщики заставили нас пересмотреть свое отношение к тому матчу. Когда мы вышли на поле и увидели на трибунах спартаковский сектор, яростно слагающий оды в нашу честь, то, конечно же, возникло желание ради этих людей победить. Но футбол не обманешь. Разрушающий механизм, работавший все дни на полных оборотах, оставил после себя жуткие последствия. Фортуна от нас начисто отвернулась, и матч, который по характеру игры должен был закончиться в нашу пользу, завершился в пользу соперника. Прекрасно помню, как Вова Бесчастных и Эдик Цихмейструк своими ударами проверили на прочность перекладину ворот роттердамцев.

Не менее гнетущие впечатления остались после мадридского поражения от «Реала» в 2000 году – того самого поражения, после которого клуб расстался с Андреем Тихоновым. Единственное, что подсластило горечь того кошмарного вояжа, так это похвала Йерро. Когда мы покидали газон после финального свистка и шли по специальному коридору, разделенному металлической сеткой, капитан мадридцев меня окликнул. Я посмотрел через сетку и увидел, как на той стороне Фернандо поднял вверх большой палец. Знаменитый испанец сказал несколько приятных слов о «Спартаке» и лично обо мне.

Йерро, кстати, один из тех зарубежных маэстро, с кем доводилось встречаться особенно часто. Но абсолютным рекордсменом в этом компоненте является Хавьер Дзанетти из «Интера», с которым мы пересекались целых шесть раз. В 2006 году в миланском матче получилось так, что финальный свисток раздался в то мгновение, когда мы находились рядом. Мы с Хавьером не сговариваясь шагнули навстречу друг другу и стали снимать с себя футболки. Полагаю, что оба вспомнили, как в 1998 году мы уже производили подобный обмен. Самое любопытное то, что в ответном поединке 2006-го свисток арбитра вновь застал нас в непосредственной близости друг от друга. Мы переглянулись, и возникла небольшая пауза. Я задумался, нужна ли мне третья по счету майка Дзанетти. Аргентинец, видимо, тем временем прикидывал, что он будет делать с таким количеством презентов от Титова. Мы поняли мысли друг друга. Улыбнулись и разошлись в разные стороны, так и не совершив очередного бартера.

Я тешу себя надеждой, что нам доведется вновь пересечься. Дело в том, что я ни разу не обыгрывал «Интер», хотя во всех шести случаях шансы для этого нам представлялись очень неплохие. «Интер» чертовски силен, но он не так смертельно опасен, как «Бавария». Я верю в то, что мы с ним можем расправиться.

* * *

Роберто Карлос, Саморано, Касильяс, Миятович, Морьентес. Иллгнер, Шолль, Кемпбелл… Вот, кстати, человек, при виде которого я в буквальном смысле оцепенел. Кемпбелл – это два Жедера. Не меньше! Самая натуральная скала. Вступать с ним в единоборство бесполезно, и мокрого места от тебя не оставит.

Адамс, Пирес, Юнгберг, Матерацци, Шевченко, Мику, Макманаман, Пети, Зеедорф… Зеедорф – это мощь, скорость, техника и потрясающий ум. Его майку храню на почетном месте. В 1998 году, когда в Мадриде со счетом один-два уступили «Реалу», после финального свистка мы с голландцем тут же протянули друг другу руки и обменялись майками. Зеедорф тогда в жутком фаворе был.

Нередко получалось так, что я совершал обмен с понравившимся мне, но на тот период малоизвестным футболистом, а через какое-то время он становился звездой как минимум европейского уровня. В феврале далекого 1996-го в Германии мы немецкую молодежку – четыре-два – хлопнули. Леша Бахарев тогда еще дубль сделал. По окончании встречи я махнулся майками с высоким темноволосым парнем, с которым мы друг против друга действовали. Видно было, что голова у немца светлая. Взял я его футболку с написанной на спине фамилией Баллак, перекинул через плечо и побрел в раздевалку. А играли мы на стадионе, находящемся в низине, и тут с холмов стали спускаться зрители. Так один пацаненок неожиданно сорвал у меня с плеча майку Баллака и в толпе скрылся. Я стою – не знаю, как поступить. Не буду же я за парнем носиться, но, с другой стороны, на глазах у всех меня обокрали, а я ничего не предпринял. В общем, жутко мне неудобно было, да и трофей жалко – майка молодежки ничем от майки первой сборной Германии не отличалась.

Дал я «путевку в жизнь» и Харгривзу, признанному в 2006 году игроком года в Англии. Когда мы с «Баварией» встречались, Харгривз статусу мюнхенцев никак не соответствовал, а после нашего обмена дела у полузащитника резко пошли в гору.

И подобных шутливых примеров могу назвать предостаточно.

Что бы там ни говорили, международные матчи – это великая вещь. Это потрясающие эмоции и незабываемые эпизоды. Но только при одном условии… В противостоянии с мировыми звездами ты должен оставаться самим собой. Потому что если дашь слабину, то приятных воспоминаний у тебя не сохранится. Лишь жгучее чувство досады. Слава богу, мне себя упрекать в общем-то не в чем. Играл как мог…

 

Глава 29

Как не сделать чемпионат мира своим разочарованием

До 1996 года попадание на чемпионат мира было для меня мечтой, после первенства Европы в Англии оно стало целью. Дело в том, что на европейском форуме в основном составе сборной России выступили мои сверстники, все те же первопроходцы Влад Радимов и Дима Хохлов. Я по традиции радовался за ребят и думал: ну вот, наша молодежка вышла на новый уровень. Раз Влад с Димкой смогли, то и у меня получится: может быть, в 1998 году на мундиале вместе сыграем.

Но мундиаля 1998-го для России не было. В решающем отборочном матче с болгарами судья Крондл (вот кто настоящий «редиска») откровенно нашу команду сплавил. Я тогда в сборную еще не вызывался и за всем происходящим наблюдал по телевизору. Многих ребят я знал лично, и мне было обидно, что с ними так поступили. В стыковых встречах Италия, что вполне естественно, оказалась сильнее, и Россия впервые не попала на самый крупный футбольный турнир. В стране была трагедия. Сейчас-то такие удары судьбы воспринимаются гораздо легче, а тогда в голове не укладывалось, что мы оказались на обочине большого спорта.

На стыке 1997 и 1998 годов состоялась акция под названием «Спасем российский футбол», и национальную дружину возглавил Анатолий Федорович Бышовец. Он-то и дал мне шанс себя проявить на высоком уровне. Я, откровенно говоря, полагал, что все у нас будет нормально и в 2000 году мы на континентальное первенство обязательно пробьемся. Но в трех стартовых матчах отборочного цикла мы набрали ноль очков, и вскоре Анатолия Федоровича отправили в отставку – таких осечек не прощают.

Когда выяснилось, что сборную во второй раз примет Романцев, я испытал восторг. Понял, что теперь-то ситуация непременно выправится. К тому же я почти не сомневался, что окажусь в числе тех, на кого Олег Иванович сделает ставку.

Для выхода из группы нам тогда нужно было в семи матчах одержать семь побед. Болельщики и специалисты в это не верили, но внутри команды все настраивались на то, чтобы совершить невозможное.

И вот началась наша безумная полоса препятствий. В Армении Романцев выпустил меня с первых минут на позиции опорного хавбека. Сыграл я без изысков, но мы своего добились: три-ноль. Через четыре дня мы принимали «Андорру», и, как мне потом сказали, комментаторы Витя Гусев и Андрей Голованов, давая экспресс-оценку встречи с армянами, обо мне очень лестно отозвались. Вдобавок мы еще и «Андорру» разгромили. Не бог весть какое достижение, но потенциал у команды просматривался огромный, и мне в этой команде отводилась не самая последняя роль. «Андорре», кстати, я забил гол со штрафного, чему порядком удивился. Если точнее, то удивился я не голу, а тому, что мне предоставили право тот «стандарт» исполнить. Были там ребята достойнее меня, но все пробежали мимо мяча, и я в полной убежденности, что не промахнусь, послал пятнистого в девятку.

Футбол сборной опять стал всем нравиться, но тешить себя иллюзиями никто не спешил. Нам предстоял выезд в Париж, в гости к сильнейшему коллективу мира. Меня потрясло, что, после того как перед матчем был исполнен российский гимн, восемьдесят тысяч болельщиков принялись дружно аплодировать. У меня сердце от такой сцены бешено заколотилось, и я почувствовал, как мурашки покрыли мою спину.

А потом те же восемьдесят тысяч в едином порыве запели «Марсельезу». Я стоял и думал: «Какая Франция все-таки великая футбольная держава, и… как классно будет ее сегодня обыграть».

Уже на стартовом отрезке встречи я задел ногу Джоркаеффа, и судья с фамилией Даркин зажег передо мной желтый свет. Не скажу, что я напрягся из-за этого факта, но все равно, когда над тобой нависает угроза удаления, хорошего мало. Чуть промахнешься в подкате – и подведешь Россию. Тем не менее считаю, что с ситуацией я справился и выдал классный матч. Даже в первом голе поучаствовал. Впрочем, в той встрече у нас все отыграли блестяще. Сашка Панов, конечно, шокировал своим дублем. Леха Смертин просто придушил грозного Анелька. Именно в том противостоянии Леша по-настоящему открыл себя для специалистов, а может быть, и для себя самого.

У меня отчетливо отложился в памяти эпизод, как Валера Карпин с восхитительной подачи Ильи Цымбаларя забил третий мяч. Радость была дикой. Я потерял ощущение времени и пространства. Летел в нашу бьющуюся в экстазе кучу-малу, что-то кричал, а в голове сидела только одна мысль: «Мы их сделали! Мы их сделали!! Мы их сделали!!!»

Но для того чтобы одержать победу, нужно было в оставшееся время не пропустить. В какой-то момент «собаки стали покусывать икры». То есть я очутился в пограничном состоянии: в любую секунду могло свести ногу. Видел, что все мы передвигались на последнем издыхании. Я не ведал как, однако был уверен, что мы продержимся. Когда мне стало совсем невмоготу, на газон внезапно рухнул Юри Джоркаефф. Француз от перенапряжения потерял сознание. Конечно, мы все переживали за коллегу, но внутри ухмыляющийся чертик самодовольно констатировал: загнали мы чемпионов мира за можай! Заставили выложиться на двести процентов. Перебегали их и переиграли.

Пока Джоркаеффу оказывали помощь, мы пришли в себя и затем уже спокойно довели матч до победного конца. В раздевалке от переполняющих эмоций многие из нас чуть не разделили участь Джоркаеффа. Все-таки когда слишком много радости – это тоже опасно. Не каждый организм выдюжит!

Телефон мой разрывался от поздравлений, родные и близкие рассказывали, что страна стоит на ушах. Тысячи людей высыпали на улицы. Был ошеломительный праздник. Я слушал это, и мне до скрежета зубов хотелось оказаться там, на этих улицах, и вместе с болельщиками сходить с ума.

В Москву мы прилетели героями. На родине начался футбольный бум. Все в одночасье прониклись идеей попадания на чемпионат Европы. Перед встречей с Исландией ажиотаж царил неимоверный. Я дни и часы до стартового свистка считал, однако за сутки до матча мне сообщили, что из-за перебора желтых карточек я сыграть не смогу. Разочарование страшнейшее! Тот поединок я наблюдал, стоя за воротами. Пот, то ли от жары, то ли от волнения, лил ручьем. Я каждые пять минут смахивал капельки со лба и сокрушался, как же тяжело должно быть пацанам.

Но потрясающий Карп вновь забил. Как мне хотелось перемахнуть через рекламный щит, рвануть на поле и заключить Валеру в свои объятия! Как я корил себя тогда за желтую парижскую карточку и за нелепую дисквалификацию. Это все-таки пытка – стоять за воротами. Единственное, чем я был способен помочь, – держать за ребят кулаки.

Свою игровую жажду я сумел утолить лишь через месяц, когда в Москву приехала сборная Армении. Представляете, на матч со столь скромной командой в «Лужниках» собралось шестьдесят тысяч зрителей! Это говорит о том, насколько возрос интерес к нашей дружине. Армяне все девяносто минут действовали очень грамотно, почти идеально. К счастью, Вова Бесчастных и все тот же Валера Карпин свои мячи забили.

* * *

Итак, у нас в активе было пять побед в пяти матчах. Осталось добрать две. В том, что мы одолеем «Андорру», никто не сомневался, хотя лично у меня определенная тревога имелась. «Карлик», выступая на нейтральном стадионе в Барселоне, чуть было не отобрал у французов два очка. А нам в отличие от тех же французов предстояло лететь непосредственно в Андорру. Долгий перелет. Маленькая страна. Маленькое поле. Маленькое количество зрителей и такая же маленькая игра. Девяносто минут сплошного мучения.

Забили легко (Витя Онопко отличился), но и пропустили без особых усилий. И потом лезли из кожи вон, пока Виктор опять нас не спас. Наши ветераны – супер! Они вели команду за собой, на жилах втаскивали нас в европейское первенство. Полагаю, никто из моего поколения не принес сборной столько пользы, как наши предшественники. Это были настоящие вожаки.

Когда возвращались в Москву, все уже находились в предвкушении битвы с Украиной. Мы, конечно, знали, что все постсоветское пространство будет месяц томиться в ожидании столь принципиального противостояния, но никто не мог предположить, что футболомания достигнет таких грандиозных масштабов. По мере приближения к «матчу века» страсти накалились настолько, что сложилось впечатление, будто ничего более важного, чем победа над друзьями-соперниками, в природе не существует. Тогда в «Лужники» поступило заявок более чем на полмиллиона человек. То есть если бы на стадионе было пятьсот тысяч мест, то все они были бы заполнены. Фантастика!

Не помню, как я спал накануне той встречи. Вроде бы все было нормально. Кошмары не одолевали, коленки не тряслись. Просто во всем теле ощущалось жгучее желание сделать этот последний шаг и добиться-таки поставленной цели.

Когда за полтора часа до стартового свистка мы по традиции вышли оценить качество газона, на трибунах уже расположилось тысяч двадцать зрителей, которые при виде нас устроили овацию. У меня ком подступил к горлу от сознания того, что сегодня нас ожидает что-то из ряда вон выходящее: или безграничное счастье, или все затмевающее горе. Третьего не дано! Это ощущение можно сравнить с тем, когда в рулетку ты ставишь все свои заработанные деньги. С той лишь разницей, что 9 октября 1999 года наша собственная судьба от нас самих зависела гораздо больше, нежели от фортуны. Впрочем, эта непредсказуемая дама свое решающее слово все-таки сказала. До этого было восемьдесят пять минут самой настоящей битвы, когда каждый стелился в подкатах и убивался за каждый сантиметр поля. Болельщики неистовствовали, барабанные перепонки закладывало от непрекращающегося шума. Когда величайший Валерка Карпин со штрафного вогнал мяч в сетку ворот Шовковского, я подумал, что столица не выдержит такого напряжения. Показалось, что грянул гром. Меня словно контузило, я перестал что-либо слышать. Будто во сне, несся я тогда за Валерой, пытаясь его поймать. А Карп ускользал и ускользал от меня. Я задыхался от радости, мысли крутились в голове, словно карусель. Я представлял наше всеобщее счастье. Одно на всех! Я уже видел, как наша команда бежит круг почета. Как она летит на европейское первенство. Как триумфально возвращается назад! Стоп! Я одернул себя. Еще играть и играть. Надо собраться. Хохлы упертые, сейчас полезут вперед и будут монотонно нас прессовать. Впрочем, запас прочности у нас все же был, и я вплоть до восемьдесят пятой минуты не сомневался, что все для нас закончится хорошо.

А потом произошел тот эпизод, который перевернул все на сто восемьдесят градусов. Многие ребята, вспоминая его, говорят, что все получилось как в тумане. Я же видел и осознавал ту картину с чудовищной трезвостью. Вот Шева разбегается и бьет. Я слежу, как Саша Филимонов идет на мяч: вот сейчас он выбьет его кулаком, но Саня начинает его ловить. Мяч идет по странной траектории, заваливается киперу за спину, Фил теряет ориентацию и, схватив мяч, падает с ним в ворота. Вот этот момент действительно показался мне вечностью. Саня падал в ворота, как в замедленной съемке. Ему ничего не оставалось, как попытаться отбросить предательскую сферу в сторону. Но было уже поздно, и получилось, что Фил выронил мяч в свои ворота.

Я, не желая мириться с действительностью, тут же отвел взгляд в сторону, и первое, что попало в поле моего зрения, – это психоз Вовы Бесчастных. Я перевел взгляд дальше. Железный и непробиваемый Витя Онопко стоял с потерянным недоумевающим видом. Я не знал, что мне делать в эту минуту. Не было ни сил, ни злобы. Пустота! Я понимал, что сборная Украины своего уже не отдаст. Да, мы попытались исправить положение, но чуда не произошло. Потом мне рассказывали, что на трибунах мужчины плакали. А когда горько плачут мужчины, да еще и не скрывая своих слез, это означает, что стряслась самая настоящая беда.

В раздевалке стояло гробовое молчание. Мы все до одного походили на мумий. Казалось, что наши души умерли или как минимум впали в летаргический сон. Фил извинился перед всеми и тоже сел. Не бывает такого взаимопонимания между людьми, которое было тогда между нами. Естественно, Саше Филимонову никто не сказал ни слова упрека. Всем было ясно, что ему сейчас тяжелее всех. Фил – очень мужественный человек. Я восхищаюсь им. Мне даже страшно представить, что было бы со мной, если бы я оказался на его месте. Саня же фактически побывал в аду, и я считаю, что выбрался он оттуда с честью.

Запомнилось, как в раздевалку влетел всегда жизнерадостный Пал Палыч Бородин: «О, мужики, сейчас вам новый анекдот расскажу». Пал Палыч старался вывести нас из оцепенения и хоть как-то облегчить наши страдания, но его никто не слушал. Я тоже не сумел уловить ни единого слова. Сознание включилось лишь тогда, когда Бородин сказал менеджеру сборной Вотоловскому: «Витя, премиальные ребятам раздай как за победу».

Меня те слова и впрямь немного приободрили. Не из-за денег, а из-за того, что появилась надежда: не все так плохо, болельщики, быть может, нас простят.

Давно известно, что лучше вовсе не дарить надежду, чем подарить, а потом отобрать. Получилось, что мы надежду отобрали, да еще сделали это в изощренной форме. И я опасался, что народ от нас отвернется, мы станем изгоями.

Знаю, что в подобные часы потрясений даже самые стойкие спортсмены не в состоянии совладать с эмоциями. Эти эмоции подталкивают принять решение о завершении карьеры, и я очень боялся, что наша команда-мечта развалится. Это и впрямь был великолепный коллектив с колоссальным потенциалом и вместе с тем с богатейшим опытом. На чемпионате Европы мы могли бы навести немало шороху, и вполне допускаю, что для многих из нас футбольная жизнь тогда сложилась бы совсем иначе.

На следующий день после трагедии я был сам не свой. Вообще ничего не хотелось. Но ближе к вечеру взял себя в руки: на носу был матч с «Локомотивом», и я принялся себя накручивать: это будет фактически «золотой» поединок. Мы обязаны его выиграть, и выиграть убедительно. Тогда хоть как-то удастся заглушить постукраинскую боль.

Когда мы вышли на игру с «Локомотивом», сразу же в глаза бросился плакат: «Филя, мы с тобой!» Я был признателен болельщикам за поддержку. Я понял, что народ нас простил. Никто никогда не узнает, что тогда творилось в душе Фила. Полагаю, там не кошки скребли, а тигры рвали эту душу в клочья. Но Саша действовал идеально, и мы не оставили от «железнодорожников» камня на камне: три-ноль!

После финального свистка я как-то с оптимизмом стал смотреть в завтрашний день. Решил, что Господь Бог за все наши старания и переживания нам воздаст, и в 2002 году мы непременно на чемпионат мира поедем!

К тому же достаточно быстро выяснилось, что и Олег Романцев, и все игроки в сборной остаются. В общем, вспоминать встречу с Украиной уже можно было без колоссальных энергетических затрат.

Когда потом смотрел поединки континентального первенства, не раз себя ловил на мысли: а ведь на их месте должны были быть мы! Но по усам текло, а в рот не попало…

* * *

Отборочный цикл к мировому форуму мы начали со злобой на все человечество. 2 сентября 2002 года нам предстоял выезд в Цюрих. Швейцарцы тогда были сильны как никогда, а нам как никогда было важно стартовать с победы. И мы там буквально ложились костьми под танки. Вовка Бесчастных, которого из-за отсутствия игровой практики называли футбольным бомжом, умудрился забить. Один-ноль в нашу пользу! Валерка Карпин выдал ошеломительный матч: он вспахал свою бровку вдоль и поперек, девяносто минут носился на максимальных оборотах, и это в тридцать один год! Я шок испытал: в раздевалке все радовались, а Валерка сидел и плакал. Он везде всегда выкладывался по полной, вот и произошел у него психологический и физический перегруз. Как же мне тогда было жалко Валеру! А еще мне в ту минуту вдруг стало жаль Ролана Гусева, тоже классного правого полузащитника. Он был достоин выступать в основе сборной, но у сборной был Карп – глыба, титан. Непотопляемый! В итоге получилось, что Ролан в Японию так и не попал – какая разница, кому сидеть под Карпиным?!

Символично, что официально путевку на мировое первенство мы завоевали в домашнем поединке все с той же Швейцарией. Накануне я был убежден, что все пройдет как по маслу. Вова Бесчастных буквально смял «сырников» и достаточно быстро оформил хет-трик, а я ударом со штрафного поставил точку в восклицательном знаке! Странно, какой-то дикой радости после финального свистка я не испытал. Потом размышлял почему и отыскал две причины. Во-первых, мы по всем раскладам заслуживали первого места, и я воспринял его как закономерное. Во-вторых, уже после гола в дебюте встречи стало очевидным, что мы своего добьемся. Интересно, что когда я потом смотрел матч в записи, то услышал, как комментатор Витя Гусев своим неповторимым голосом воскликнул: «Все, мы на чемпионате мира!» – и вот в этот момент во мне что-то дрогнуло по-настоящему.

* * *

В том, что я окажусь на борту самолета, летящего в Японию, с тех пор ни капли не сомневался. Да, за оставшиеся до чемпионата мира восемь месяцев в общем-то могло случиться все что угодно. Неспроста ведь многие опасались травм, но мне было двадцать пять лет. На жизнь смотрелось легко, природный оптимизм даже не позволял появиться мыслям о том, что на свете хватает неприятностей. Однако за несколько дней до отлета в Страну восходящего солнца я осознал, что все это время передвигался по минному полю. В товарищеском матче с белорусами Саша Мостовой в безобидном эпизоде порвал мышцы задней поверхности бедра. Я смотрел, как его бедро синеет, и понимал: Мост остался без чемпионата мира. Вот ведь как бывает, один из самых талантливых и авторитетных игроков российского футбола за всю свою полную подвигов карьеру так и не сумел полноценно выступить ни на одном крупном форуме. Господи, насколько же все шатко в нашем деле! Только что человек был основным в команде, а спустя секунду его место в составе опустело. Происшествие с Мостовым оставило осадок от процесса подготовки к турниру, а в остальном все было замечательно.

Очень приятные воспоминания сохранились от того, что в последние сутки творилось на базе в Бору. К нам приехали хоккеисты, которые только-только вернулись со своего чемпионата мира и фактически передали нам эстафетную палочку. Провожал нас и министр спорта Вячеслав Александрович Фетисов. Более того, президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин выступил с напутственной речью. Насколько у меня сложилось представление, Владимир Владимирович обладает отменным чувством юмора. Но на этот раз все было официально. Торжественность в воздухе Taii и витала. Все мы чувствовали, что отправляемся на важное государственное задание и сесть в лужу права не имеем. Серега Семак сказал ответное слово. Наверное, это должен был сделать кто-то другой – Витя Онопко или Валера Карпин, например, но Сэм говорит шикарно, и, самое главное, ему самому это доставляет удовольствие. Серега – прирожденный оратор! Именно выступление Семака и стало моим последним впечатлением перед отлетом на чемпионат мира.

Дальнейшее, что отложилось в памяти, – самолет гигантских размеров со сногсшибательным интерьером. Как выяснилось, этот летающий «дом отдыха» нам предоставил один из членов правительства. Таким образом, на протяжении всего многочасового перелета мы пребывали в роли высокопоставленных персон. Одним словом, классно! Только вот я не улавливал в своем состоянии чего-то необычного. Все как всегда. Спать в воздухе я не умею, вот и тогда не уснул. Искрутился весь. Мозг фактически бездействовал и никаких радужных картин ближайшего будущего не рисовал.

Плюс смена часовых поясов наложила отпечаток, так что Японию я воспринял без цветовых гамм, в черно-белых тонах.

Зато когда сборную России наконец-то привезли на базу, у ворот которой нас встречало около трехсот японских то ли школьников, то ли студентов с российскими флагами в руках, я словно вышел из спячки. Нахлынули эмоции. Каждому из нас надели на шею по шикарному цветочному венку, и до меня наконец-то дошло: я на чемпионате мира!

Но это озарение, как потом выяснилось, ничего кардинальным образом не изменило. Вскоре ко мне вернулось ощущение, что мы прилетели на самые обычные сборы, где нужно ежечасно настраиваться на серьезную работу. Я не отдавал себе отчета в том, что это мой первый и, быть может, последний крупный турнир. Сейчас немного об этом жалею. Наверное, надо было вести себя несколько иначе.

Самое поразительное, что исключительности происходящего я не почувствовал даже тогда, когда турнир начался. У нас были сложности с просмотром матчей: то каналы нужные не находились, то тренировка на чужие игры наслаивалась. Новости какие-то узнавали, что-то обсуждали. Да, все мы понимали, что наступит день, когда и нам придется вступить в схватку, но и это понимание было каким-то обыденным.

В Японии мы провели адаптационный спарринг, и я поразился тому, как же сложно там бегать. Полполя маленького стадиончика заливало палящее солнце, другие полполя скрывались в тени от трибуны. Вот в этой тени мы и разминались, и выбираться из нее ох как не хотелось.

Я уже тогда заподозрил неладное. Мой организм легко воспринимает любые перемены, но японский климат с чудовищной влажностью ему было крайне трудно переварить. Наши тренеры сидели на скамейке запасных, и я видел, как их лица заливал пот. Можете представить, каково было в таких условиях носиться девяносто минут. По окончании той встречи мне стало тревожно: по-моему, я не готов. Да ладно бы один я, все мы с трудом справлялись с нагрузками в незнакомых для себя погодных условиях.

За оставшиеся несколько дней до нашего старта вроде бы удалось поправить ситуацию. Мы жили в идеальном мире. База шикарная. Еда русская. Компания замечательная. Все как всегда. И былая уверенность вроде бы совсем вернулась, а то без нее, как известно, и Тунис не обыграешь.

Поразило, что на наш матч с африканцами пришло сорок пять тысяч человек. Стадион битком. Ажиотаж впечатляющий. Побеждать надо – кровь из носа. При счете ноль-ноль на последней минуте первого тайма Валера Карпин отдал мне классную передачу – я зряче пробил в угол, но мяч пролетел в сантиметрах от штанги. Из выгодного положения не попасть в ворота на чемпионате мира – это, скажу я вам, потрясение не из приятных. Хорошо, что во втором тайме исправился. Димка Сычев, вышедший на замену, молодчина, здорово поборолся. Мяч у меня, до ворот девятнадцать метров, я успеваю обстановку оценить и аккуратно в правый от вратаря угол пробиваю. Удар получился не совсем таким, как я запланировал. Я это сразу понял и, пока мяч летел, гадал, дотянется кипер или нет, – он дотянулся. Но мяч, решивший сыграть в том эпизоде за нас, почти не изменил траекторию и оказался в сетке.

Это был первый гол сборной России на самом престижном форуме за последние восемь лет! Вот тут все эмоции, которых мне недоставало в предыдущую неделю, разом на меня навалились. В те мгновения я вряд ли чем-то отличался от первобытного человека: размахивал руками, как обезьяна, и кричал какую-то несуразицу. Андрюха Соломатин поймал меня за шею, потянул к себе, и на этом мой дикий забег завершился. Ребята меня обнимали и целовали, а я с восторгом осознавал, что становлюсь всемогущим.

Гол на чемпионате мира – это самый мощный допинг из всех существующих в природе. Круче ничего быть не может! От накопившейся усталости не осталось и следа. От пота по-прежнему щипало глаза, но я этого не замечал. Мне было очень хорошо! Просто сказочно!

А когда Карп с пенальти удвоил счет, я и вовсе почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Я уже знал, что победа никуда от нас не денется. Будущее представлялось в розовых тонах. «Что такое сборная Японии? – думал я. – Мы же с ней не в карате и не в сумо будем соревноваться, а в футбол играть. И здесь «самураи» нам, разумеется, не конкуренты!»

По окончании матча с хозяевами турнира мысли мои были диаметрально противоположными. Сидел в раздевалке с поникшей головой и поражался тому, как я мог так сильно заблуждаться?! Ладно бы японцы нас за счет выносливости сделали, но нет – они оказались лучше и в других ключевых компонентах.

Тем не менее все было не так уж плохо. В заключительном групповом поединке с бельгийцами нас устраивала ничья. Однако начало той встречи получилось для нас обескураживающим. Мы пропустили сумасшедший гол в девятку – пришлось приложить огромные усилия, чтобы отыграться. Когда после меткого выстрела Вовы Бесчастных мы устроили кучу-малу, я вдруг понял, что на девяносто минут нас не хватит. Даже гол не добавил нам сил, ноги с каждой минутой слабели и становились ватными. Влажность – девяносто два процента. Душегубство натуральное! А когда бельгийцы после подачи углового вновь вырвались вперед, показалось: матч нам не вытянуть! Странное такое ощущение. Мы привыкли бороться до конца, и я уже не сомневался, что до финального свистка будем лезть вперед, но вместе с тем холодный разум зловеще шептал: «Это конец…» После того как соперник в третий раз послал мяч в наши ворота (вновь гол получился нелогичным), шепот разума сменился криком: «Это – конец!» Оставалось только рассчитывать на чудо, потому что все мы уже откровенно «поплыли». Хотелось упасть на газон и не шевелиться, однако характер у сборной России имелся, и за счет этого характера мы один мяч сумели-таки отыграть. Появилось некое подобие надежды, которую матерые бельгийцы тут же и похоронили.

Финальный свисток как осуществление смертного приговора. С одной стороны, облегчение от того, что тягостное ожидание завершилось. С другой – темнота. Жуткие мысли на меня буквально нахлынули, и я по дороге в раздевалку то и дело тряс головой, стараясь их отогнать куда подальше. Когда плюхнулся в свое кресло и, как и водится в таких случаях, уставился в пол, мрачные думы все-таки взяли надо мной верх. Я представил, что теперь творится в России, и мне стало жутко от того, какой прием нас там поджидал. Я даже съежился от воображаемой картины. Безумно захотелось домой, чтобы через секунду очутиться в родных стенах и забаррикадироваться там от внешнего мира.

Уже в автобусе по дороге со стадиона узнал, что Олег Иванович подал в отставку. В голове – хаос.

На следующий день было собрание, приехал довольный президент РФС Вячеслав Иванович Колосков. Настроение у него было такое, будто бы мы только что пробились как минимум в полуфинал. Такой уж Колосков человек. К тому же ему как раз исполнилось шестьдесят лет, и портить собственный юбилей он явно не собирался. В общем, все было достойно. Никто нас не отчитывал, но от этого легче не становилось. К счастью, вскоре приехали наши жены, и этот момент встречи стал для меня одним из самых ярких на том турнире. Вот оно, любимое существо! Мы обнялись, на душе стало светлее. В течение последнего месяца я видел фактически лишь партнеров по команде, да и однообразие сборов уже порядком надоело. А тут – моя вторая половинка. Улыбается, говорит теплые слова…

Потом был совместный ужин, на котором мы прощались со своими иллюзиями. Никто соль на раны не сыпал, но во взглядах, интонациях каждого из нас улавливались отголоски пережитого разочарования. При всем при этом атмосфера царила необычайно родственная. Мы все-таки проделали огромный путь и за это время с ребятами близко притерлись друг к другу. Всем было ясно, что этой команды больше не будет, и тот заключительный вечер фактически стал поминками по самому яркому и упертому созыву сборной России. Мне, кроме всего прочего, было горько за то самое талантливое «золотое поколение», которое по нелепому стечению обстоятельств на уровне национальных дружин так ничего и не выиграло. Почти не было шансов на то, что Онопко, Карпин, Мостовой, Никифоров, Черчесов, Ковтун, Чугайнов, Филимонов получат возможность сыграть на следующем крупном турнире. Не было никаких сомнений, что так называемая общественность спишет ветеранов в утиль, призвав делать ставку на подрастающую молодежь. Несправедливо, но в России так принято.

Ночь была какая-то сумбурная. Толком никто не спал. Ходили из номера в номер. О чем-то говорили. Автографы друг у друга на память собирали. Женам внимания уделяли мало – все-таки наутро мы вылетали домой.

Как только в аэропорту прошли паспортный контроль, сердечко защемило. Долгожданное футбольное счастье не состоялось. И до сих пор во мне крепко сидит ощущение: что-то очень важное я упустил. Держал в руках, но не удержал. Конечно, хотелось много большего, а получилось, что прилетели, откатали обязательную программу и отправились восвояси, так никакого следа в истории и не оставив. Вместо наград и положительных эмоций в багаже памяти осталась та грязь, которой нас обильно полили. Порой кажется, что чемпионата мира в моей жизни и не было. Как-то уж обыденно он канул в Лету.

Впрочем, вот наблюдал я по телевизору мировое первенство в Германии и, представляете, спустя четыре года после возвращения из Японии понял: а я ведь должен радоваться, что там был и дышал настоящим футболом изнутри. Чемпионат мира – самое великое событие в нашем виде спорта. Все им грезят, но далеко не всем удается испробовать это лакомство на вкус. Да, я не насытился этим лакомством, но отведал его вкус, и уже один этот факт перевешивает все остальные негативные нюансы.

Люди после мирового форума меняются капитально. Читал интервью нашего Макса Калиниченко, который в Германии стал откровением для многих, и еще раз в этой прописной истине убеждался.

Когда ты возвращаешься оттуда, с этого съезда звезд, то моменты, на которые раньше обращал внимание, кажутся никчемностью. Ты на все смотришь более мудрым взглядом, и тебя уже ничего в своей профессии не пугает. Но когда мы покидали Японию, я всего этого не осознавал. Было жутко, и мрачные мысли никак не давали покоя. Поэтому, чтобы не скиснуть, я десять часов полета провел за игрой в карты. Ни о чем не думал. Ходы совершал механически. Постепенно процесс захватил, дух состязательности пробудился, и страсти в салоне закипели.

Как только самолет стал снижаться, тревога вернулась. Появилась информация, что в Москве беспорядки, что нам уготован «радужный» прием. Служба безопасности перестраховывалась, в аэропорту нас вывезли через запасные ворота. А потом выяснилось, что огромное количество болельщиков приехало в аэропорт, чтобы нас поддержать. Было очень много хороших простых людей, которые нам искренне сочувствовали, и я благодарен им за это. К сожалению, зла на свете тоже хватает, и зло это мешает жить. Мерзости впоследствии довелось услышать немало, но об этом я вспоминать не хочу.

* * *

Знаете, какое самое убедительное утешение я тогда для себя отыскал? Если бы мы добились с бельгийцами нужного результата, то попали бы на Бразилию. Бразильцы тогда были неудержимы, и тягаться с ними не могла ни одна сборная. Когда я смотрел поединок кудесников с нашим бывшим соперником, то постоянно приходил к выводу: вот мы отскочили! Бельгийцам я тогда искренне сочувствовал: Роналдо и компания возили их так, что «красные дьяволы» к концу встречи напоминали побитых уличных псов. Я даже порадовался тому, что «приглашение на казнь» получили бельгийцы, а не мы.

Хотя, разумеется, все это лукавство, самообман. Судьба сложилась так, что на мундиаль я в качестве действующего игрока больше не попал. И будь возможность сейчас вернуться назад, я бы многое отдал, чтобы сразиться там с бразильцами, пускай и заранее зная, что нам уготована роль боксерской груши.

Я ведь, наверное, как и любой мальчишка, рос в обнимку с постоянным ожиданием футбольной феерии. В 1990 году дни до начала мирового первенства считал. Марадона, Маттеус, Кпинсманн – боги! Я впивался глазами в телевизор и не пропускал ни одной малейшей детальки. Все игры того турнира сохранились в базе моей памяти и сегодня. Я никогда по-настоящему не болел ни за одну сборную, кроме нашей, лишь симпатизировал кому-то в зависимости от демонстрируемой игры. В 1990 году я увлекся итальянцами. У них двадцать две звезды в составе – ослепнуть от их блеска можно было. Во время просмотра матча с участием «Скуадры Адзурры» я впервые зажегся сказочной мечтой попасть на чемпионат мира. Чтобы на меня так же мальчишки смотрели, а я там голы забивал. Так что к мечте своей я все же прикоснулся… Но, увы, не более того.

А еще мне всегда было любопытно, насколько реальность мирового форума соответствует моим представлениям о нем. Выяснилось, что провести параллели не получается. Ну, нет в современном футболе Марадоны и Матеуса. Нет таких харизматических личностей, как прежде. Нет той игры безрассудно-зажигательной. Да, в организационном плане 1990 год – это каменный век. Но все остальное не в пользу современности. Безусловно, футбол ушел далеко вперед. Теперь такие скорости, что тому же Марадоне образца семнадцатилетней давности и не снились. Если перебросить добротного игрока XXI века в прошлое, он бы наверняка всех там поверг в шок своими уникальными данными. Однако вот в чем загвоздка. Сегодня скорость столь высока, что мысль и мастерство за ней не поспевают. Раньше же все было гармонично, и именно в этой гармонии заключался секрет того фантастического впечатления, которое футбол производил на зрителей.

* * *

Я, как вы уже догадались, в любой ситуации стараюсь найти позитив. Так было и в 2004 году, когда из-за дисквалификации был вынужден пропустить чемпионат Европы. Полагаю, разница между континентальным и мировым первенством минимальная. По сути, они одного поля ягоды. Так же напряжение висит в воздухе, так же кипят страсти и так же игра тебя не отпускает. В общем, мне повезло в том, что я получил возможность посмотреть на турниры мегауровня с четырех ракурсов. Вначале как рядовой болельщик-мечтатель, затем как человек, который примеряется к выступлению на форуме, наконец – как участник действа, и вот настал черед побыть в шкуре комментатора. Очень необычные ощущения. Будто за столом сидишь наравне со всеми, а вот угощаться права не имеешь. Вдыхаешь лишь аромат блюд и по этому аромату пытаешься угадать вкус. Конечно, интересно. Но как же есть хочется!

Быть комментатором непросто. И эмоции, сидя у микрофона, порой тяжелее контролировать, чем где-либо. Мы работали в паре с Витей Гусевым, и в одном из репортажей он обстоятельно рассказал зрителям о греческом форварде Карагунисе (может быть, фамилию я и напутал). Этот так называемый Карагунис был действующим игроком сборной и вместе с тем являлся президентом футбольного клуба. И вот минут через двадцать после Витиного рассказа этот парень получил хороший пас. Если бы он поаккуратнее обошелся с мячом, то вывалился бы один на один. Витя при виде этой сцены только развел руками, на что я заметил: «Так это же президент! Что мы от него хотим? Будь он футболистом, убежал бы и забил». Вроде бы ничего выдающегося в той фразе не было, но нас с Гусевым разобрал смех, причем весьма конкретный! И нам, глядя друг на друга, с огромным трудом удалось удержаться от того, чтобы не расхохотаться прямо в эфире. Этот тщательно «замурованный» смех стал одним из ярких впечатлений от чемпионата Европы.

А вообще турниры столь грандиозного масштаба друг другу рознь. Могу утверждать, что их уровни, и игровой, и организационный, каждый раз разнятся. То мировое первенство, на котором побывал я, считаю малоубедительным. Все-таки чувствовалось, что проходило оно в не футбольных странах, в связи с чем было много искусственного. То-то дело в 2006 году в Германии! Вообще-то вряд ли кто-то объяснит вам принципиальные различия. Все определяет эмоциональность восприятия, а для этого уже нужно обращаться к подсознанию. Так вот, чемпионат в Германии произвел на меня достойное впечатление. Допускаю, еще и потому, что разочаровать он меня не мог по определению. Я смотрел все матчи как болельщик. Просто наслаждался игрой миллионов. В некоторых встречах переживал за своих одноклубников, и прежде всего за Макса Калиниченко. Ну а после группового этапа я вдруг стал болеть за французов. С какой самоотдачей играли «старички», как неподражаем был Зидан!

…Я вот уже два часа рассуждаю о мундиале. Вспоминаю, анализирую, обобщаю и теперь прихожу к выводу, что не сказал про самое главное.

В Японии мы перед встречей с хозяевами турнира переезжали в другой город и на вокзале, к своему восторгу и изумлению, услышали родные голоса. Наши жены, как жены декабристов, следовали за нами, и им удалось на пару минут к нам прорваться. Я поцеловал Веронику, крепко-крепко ее обнял, и мы тут же разошлись по разным поездам. Чемпионат мира – это грандиозное испытание разлукой. Экспресс со скоростью двести километров в час нес нас навстречу трудностям, а я понимал, что есть вещи важнее футбола, но именно ради футбола порой приходится жертвовать абсолютно всем. Это и есть парадокс нашей великой игры. А на крупных турнирах этих парадоксов так много, что, окунаясь в прошлое, каждый раз будешь воспринимать его совершенно иначе…

 

Глава 30

Как не поблекнуть в сборной страны

Ну вот и все! Футболку сборной никогда больше не надену. Да, не допел – не доиграл. Наверное, еще мог бы попылить и даже на чемпионате Европы выступить. Но цепляться за то, что не греет душу, не по мне.

Сейчас у меня на всех телефонах отключен звук. Сорок девять неотвеченных вызовов и двадцать семь непрочитанных СМС-сообщений. Все хотят знать, почему я отказался от вызова в национальную команду. Я уже устал рассказывать про то, что Вероника на пятом месяце беременности, что я стремлюсь больше времени проводить с семьей, что мне уже эмоционально тяжело выступать на всех фронтах. Это все правда. Единственное, пока я нигде не заявлял, что мой отказ не временный, а окончательный. Уж больно внезапно я принял это решение.

Вообще-то близок я к нему был уже не раз. И морально, можно сказать, созрел. Но целенаправленно над этой ситуацией я не раздумывал. День накануне так и не состоявшегося отъезда в сборную я провел с дочкой Анюткой. С утра до вечера играли, резвились. Тысячу лет такого не случалось: мы не расставались ни на минуту. Мне было так хорошо – настоящая нирвана! Вечером перед ужином Аня подошла ко мне, обняла: «Папа, ты у меня классный-преклассный!»

От таких слов мурашки побежали по спине, как во время гимна Лиги чемпионов. Семья для меня давно была на первом месте, но никогда прежде я не осознавал этого с такой отчетливой ясностью. Я тут же выпалил: «Завтра я не поеду на сборы, останусь с вами. И вообще отныне буду уделять дому больше времени».

С того момента как Вероника забеременела во второй раз, я стал очень чувствительно ко всему относиться. Такое впечатление, будто внутри меня что-то разморозилось. Когда супруга вынашивала Аню, я многого не понимал. Отцовский инстинкт дремал, а теперь он проснулся. Мир окрасился в другие, более нежные тона. Я уже распознал их в себе и поэтому своему порыву не удивился.

Мы с Вероникой спокойно все обсудили. Я беспристрастно заглянул внутрь себя и наконец-то позволил себе признаться в том, что мне уже неинтересно выступать за сборную. Большая честь превратилась для меня в повинность, от которой не получаю удовольствия. Притворяться я не умею. Пусть все будет по-честному! Я позвонил Бородюку и объяснил ситуацию. Мы договорились, что я приеду в гостиницу к намеченному сроку, там окончательно во всем разберемся.

Ночь была непростой, и утром я тоже пребывал не в своей тарелке. Я не собирался менять принятое решение, о чем и сказал жене, но вместе с тем прекрасно отдавал себе отчет, насколько же нелегко будет довести его до конца. Когда ехал в машине, все сомнения, которые меня одолевали, выжигал каленым железом. Прокручивал в голове предстоящий разговор с Хиддинком, искал слова, которые лучше бы позволили мне передать свое состояние. Из автомобиля вылез с тяжелым сердцем, и, когда вошел в холл отеля, где нас собирали, вдруг позвонил Бородюк. Александр Генрихович был краток: «Егор, я Гусу поведал о нашем разговоре. Он сам все скажет прессе. Разворачивайся и поезжай домой, пока на тебя журналисты не набросились».

Не успела секундная стрелка сделать полный круг, как я уже ехал назад. Я ощущал, как мне становится легче, как исчезает беспокойство, как падает камень с моей души. Состояние тревоги сменилось легкостью. Я был доволен тем, что сделал это и, самое главное, что тренеры сборной восприняли мой поступок должным образом.

* * *

Теперь подведем итоги. Промежуточные-то я подводил не раз. В общем-то ничего с тех пор не изменилось. Реализовал я себя от силы на пятьдесят процентов. К сожалению, это обычное для России явление – под знаменами главной дружины многие блекли и полностью свои возможности не раскрывали. Причины у каждого свои, но есть одна универсальная, с которой большинству так и не суждено было справиться, – это гипертрофированное чувство ответственности. Наше поколение воспитывали так, что в сборной нельзя рисковать. Здесь ты отвечаешь за страну. Цена каждой ошибки возрастает в несколько раз, так как в отличие от клуба тут катастрофически мало игр, и времени на исправление ситуации может не остаться. Психологически это накладывает о-го-го какой отпечаток. В каждом эпизоде ты стараешься подстраховаться. Надежность возводишь в десятичную степень. Естественно, со стороны это выглядит как-то угловато, да и внутренне ты сам собой бываешь доволен редко. Часто после матчей национальной команды я корил себя за то, что пошел на поводу у обстоятельств, поддался всей этой атмосфере и частично наступил на горло собственной песне. Неоднократно в моем сознании всплывали эпизоды, когда я мог сыграть на грани, проскочить по тоненькому лезвию бритвы и создать голевой момент, но вместо этого одергивал себя и действовал наверняка.

Игра в сборной – это какой-то массовый психоз. На том же моем единственном чемпионате мира мы все безумно хотели себя проявить, но, выходя на поле, дружно зажимались. И зажимы эти были такими сильными, что они помогали нашим соперникам.

Я не раз и не два пытался понять, как же с этим «безобразием» бороться. Дело в том, что мы, игроки 1968–1978 годов рождения, застали время октябрят и пионеров, в нас успели вбить понятие «государственной важности». В принципе «накачка» предыдущих поколений была еще более существенной, но тогда все было стабильнее. Мы же неокрепшими попали в самую настоящую мясорубку смены государственного строя. Нам, недополучившим футбольного образования и оказавшимся на передовой развала спорта, пришлось двигаться вперед, опираясь на то, что в нас уже было заложено. И это чувство ответственности за коллектив было одним из самых крепких. Чтобы преодолеть столь жуткий психологический барьер, нам необходимо было победить в каком-нибудь крупном турнире или раза три в течение короткого срока положить на лопатки команды уровня сборной Франции. Но не сложилось, что, впрочем, и неудивительно.

Вот почему Сычев столь ярко дебютировал в сборной, почему Аршавин и Акинфеев творили там чудеса? Мало того что они раскрылись в том возрасте, в котором еще не умеешь признавать авторитетов, так они еще и воспитывались в ту эпоху, когда человека учили ставить собственное «я» на первое место. Жизнь вынуждала их грызться прежде всего за самих себя, и такая дерзость им помогала. И пускай эти ребята, быть может, где-то уступают своим предшественникам, у них все-таки больше шансов, чем у нас, на то, чтобы выстрелить по-крупному.

* * *

Кстати, скованность в сборной мешает не только на поле, но и в повседневной жизни. Девяносто девять человек из ста поначалу обязательно чувствуют дискомфорт, и от этого никуда не деться. Я, например, парень общительный, без комплексов, стабильным игроком национальной команды стал в 1999 году, в возрасте двадцати трех лет. В сборной были тот же главный тренер, тот же административно-медицинский штаб, та же атмосфера и практически те же люди, что и в клубе. Казалось бы, никакой разницы. Помнится, я внушал себе, что мне под национальными знаменами так же уютно, как под «красно-белыми», хорохорился перед журналистами. Но на самом деле по-настоящему уютно мне не было. Возможно, тогда я просто боялся сам себе в этом признаться, но теперь-то я дорос до того, что могу признаться себе в чем угодно. Да, были какие-то периоды, в том же 1999 годах, в 2002, когда я морально не загонял себя ни в какие рамки, но то лишь эпизоды. После же ухода из сборной Олега Романцева к состоянию психологической легкости в сборной я больше не приближался ни разу. То есть речь идет не о том, что я чего-то там боялся или сторонился людей, а о том, что душа не пела. Вообще после отставки Олега Ивановича для меня начались очень серьезные испытания. Вполне логично сложилось твердое мнение, что я, скорее, художник, чем ремесленник. Сегодня я с этим уже не соглашусь, поскольку стал игроком разноплановым. Впрочем, сейчас не о моем видении, а о стереотипах. Так вот, ремесленники нужны всем и всегда, и подходят они под любую концепцию. Такие же «специфические» игроки, как я, не у всех тренеров могут быть востребованы. И хоть в том же 2002 году никто из специалистов не представлял состав сборной без меня, я догадывался, что в видение футбола Газзаевым могу не вписаться. Как бы то ни было, почти сразу у меня возникли проблемы с передней крестообразной связкой. Потом я долго лечился, а Валерий Георгиевич меня поддерживал в прессе, говорил, что на меня рассчитывает. Не исключено, что лукавил, но тогда я ему за это лукавство был благодарен.

В спорте, кстати, как и в жизни, многое определяет такое полуофициальное понятие, как обойма. Находишься ты в этой обойме, и даже если что-то у тебя не очень-то получается, все равно без тебя вроде бы и обойтись нельзя. Но стоит тебе по каким-то причинам из заветного круга выпасть, как тут же тебя перестают принимать в расчет. Для того чтобы вернуться назад, нужно совершить что-то незаурядное. К тому моменту как я поправился и набрал форму, было очевидно: у Валерия Георгиевича сложилась своя обойма, в которую я не вписываюсь. И приглашение на матч с Грузией было в какой-то степени данью общественности и, допускаю, просто желанием убедиться в том, что для газзаевской концепции я фигура лишняя.

С тех пор мои отношения со сборной напоминали брак, в котором супруги не любят друг друга, но из-за взаимного уважения не решаются подать на развод. И чем дольше это тянулось, тем сильнее я к национальной команде охладевал. Когда приезжал в ее расположение, глаза мои не горели. Я все делал на совесть и очень старался, но сердце мое молчало. Да и игра наша была натужная – все-таки плохо, когда разрывают клубные блоки. За считаные дни научиться понимать друг друга людям, привыкшим смотреть на футбол с разных сторон, совсем непросто.

И уже при Семине мелькнула мысль о том, что пора. Егор Ильич, и честь знать. Однако Юрий Палыч довольно быстро покинул свой пост, и когда пошли слухи о том, что его место займет Хиддинк, я решил не торопиться. Было интересно поработать под руководством полководца, тренировавшего когда-то великий «Реал» и добившегося в своей карьере впечатляющих достижений. Появилась надежда, что этот профессиональный интерес реанимирует эмоции. Хиддинк мне понравился и как человек, и как тренер. Но когда он меня вызвал на матч с Израилем и оставил в запасе, я словно получил удар по рукам. И дело не в том, что меня прокатили мимо основы, а в том, что в разговоре с тренерским штабом выяснилось: голландец рассчитывает на меня как на эдакого дядьку, который будет создавать атмосферу в коллективе и передавать свой опыт молодежи. Быть свадебным генералом мне не хотелось, и я решил, что если и в домашней встрече с эстонцами мои услуги не понадобятся, извинюсь и сосредоточусь на клубе. Единственное, мне принципиально хотелось доказать Хиддинку свою состоятельность как действующего игрока. И в Питере, во втором тайме надев капитанскую повязку, я поучаствовал в двух голевых комбинациях. Так я вернул себе право выходить на поле в основном составе. В Македонии мы провели чудо-матч и победили со счетом два-ноль. Гус меня хвалил, да и мне самому игра понравилась. Только вот беда – даже тогда я не испытал никаких эмоций. Взяли три очка – ну и хорошо.

После разгрома в Голландии кто-то запустил слух о конфликте между мной и Хиддинком, якобы предъявившем мне претензии как капитану. Мне незачем врать: конфликта никакого не было. Наоборот, тренеры нас утешали: объясняли, что ничего страшного не произошло. Я благодарен Гусу за совместную работу, за его отношение ко мне, за то, что он в меня поверил.

* * *

Любопытно, что не только последний, но и мой первый матч за сборную тесно связан с именем Хиддинка. В 1998 году «Спартак» обыграл возглавляемый им «Реал», после чего Анатолий Бышовец тут же включил меня в состав на поединок с французами. В итоге за десять лет я провел за главную команду страны сорок одну встречу. Говорят, для игрока моего уровня это немного. Я же считаю эту цифру вполне нормальной. Еще раз повторюсь: я никогда не гнался за цифрами и до сего момента даже не следил за статистикой. Я жил одним днем и гордился тем, что имел. Не всем дано постоянно смотреть в будущее. Вот Витя Онопко стремился к отметке в сто матчей. Это была его цель, и я искренне радовался за Витю, когда ему заветный рубеж покорился. Он это заслужил. Что заслужил я – большой вопрос.

Наверное, я мог бы достигнуть куда более внушительных показателей, чем сорок один матч, но постоянно вмешивались какие-то обстоятельства. То Шева фантастический гол забил и мы на Европу не поехали, то травмы, то дисквалификации, то тренерская чехарда. Если посмотреть внимательно, львиную долю всех своих матчей я провел в период с 1999 года по июнь 2002 года. За последние пять лет набралось лишь игр семь. Что и говорить, концовка получилась смазанной, оставившей весьма ощутимый неприятный осадок. Тем не менее мне будет что вспомнить. Я знаю, каково это – стоять на поле и слышать, как звучит гимн твоей страны. Я никогда не забуду то, что творилось в моей душе в те минуты. И уж подавно со мной навсегда останется вкус наших потрясающих побед. Да, их было немного, но они были! И та же феерия в Париже, когда мы сокрушили чемпионов мира – три-два, – будет жить во мне вечно.

Минует несколько лет. На многие вещи я стану смотреть иначе. Выделю себе день, залезу в шкаф, извлеку оттуда все свои майки российской сборной разных поколений. Буду глазеть на них, вспоминать все до мельчайших подробностей и анализировать свой путь. Не исключено, мне откроются новые нюансы – те, которые уловить я пока не созрел…

 

Глава 31

Как забить 100 голов

В детстве я всегда следил за клубом Григория Федотова. Помню, как радовался, когда в него попал Сергей Родионов. Сто мячей – это все-таки вершина. Сам же я никогда не мечтал о том, чтобы до столь знаковой отметки добраться. Тем не менее, добрался и получилось это как-то ненатужно. Играл, удовольствие получал, что-то забивал, и вдруг – бац, все вокруг стали говорить, что я нахожусь в шаге от магического рубежа. Родные, друзья, близкие, да и просто незнакомые люди постоянно давление нагнетали: ну когда, когда наконец?! И вот это уже меня напрягало. Так что, когда свой сотый мяч забил, испытал облегчение – пудовый камешек с души сбросил. Если откровенно, тот юбилейный гол – он, скорее, для окружающих. Сам я к нему не стремился. Знал, что не сегодня так завтра, не завтра так послезавтра он от меня все равно никуда не денется.

Теперь же можно вообще о голах не думать (шучу, конечно). Я попал в заветный список, в так называемый звездный состав. И это несмотря на то что фактически не бью пенальти и не исполняю штрафные. Да, наверное, это все-таки солидное достижение!

На стыке тысячелетий голы мне очень легко давались. Когда команда играет и создает кучу моментов, а ты себя при этом уютно чувствуешь, то все идет как по маслу. Особенно классным выдался 2000 год. В феврале у меня родилась дочка Аня, и в первом же матче сезона с «Аланией» мне хотелось забить в честь нее гол. Забил. И это, конечно, был сладкий миг, когда мы с ребятами на поле «колыбель качали». У меня есть и запись того эпизода, и фото. Потрясающие эмоции!

Гол в ворота «Алании» стал памятным еще и потому, что он дал мне приличный импульс для дальнейшей результативности. Той весной я как никогда часто огорчал соперников. В итоге в девяти стартовых матчах отгрузил порядка восьми мячей. Еще за сборную в Германии сделал дубль, жаль только, что статус того матча не был признан официальным. Ну да ладно. Как говорил Бурков в «Иронии судьбы», сейчас не об этом. Я хочу сказать о том, что для бомбардира очень важно суметь разогнаться, набрать силу инерции, тогда и изобретать ничего не надо, мяч сам будет залетать в сетку. При этом у тебя порой будет складываться впечатление, что на трибунах сидит старик Хоттабыч и активно тебе помогает.

Ну вот, например, в матче с «Крыльями Советов» кто-то из наших ребят ошибся, и мяч стал выкатываться за лицевую линию, так самарский голкипер зачем-то устремился в погоню. Мяч он все-таки догнал, но уже, как потом выяснилось, когда тот покинул пределы поля. Лайнсмен эпизод прозевал и игру не остановил. В итоге вратарь, не видя меня, сделал передачу точно мне на ногу. Я не растерялся и в одно касание пробил по воротам. Дальше ситуация стала развиваться по совсем уж нелепому сценарию. Защитники бросились исправлять положение, мяч попал в ногу одному из них, изменив направление, пролетел между ног второго, затем между ног третьего и вкатился в сетку. Фантастика! Наверное, «Спартак» в тот период заслуживал подобных сюрпризов.

Когда входишь в раж, достигаешь такого состояния, при котором футбол становится не просто праздником, а настоящей феерией. И чем дольше ты в этом состоянии пребываешь, тем больше вырастают у тебя за спиной крылья. И безумно жалко, когда, находясь на таком кураже, ты получаешь травму. Кажется, что тебя посадили на цепь. Затем, возвращаясь на поле, приходишь к выводу, что все стало по-другому и чего-то тебе уже не хватает. Но в 2000 году я сумел преодолеть и это препятствие. В итоге тот сезон стал для меня самым результативным. В общей сложности на свой лицевой счет я записал двадцать мячей, что для полузащитника очень приличный показатель. Свою среднестатистическую норму я превысил тогда почти вдвое.

Большинство голов в своей карьере я забил примерно с линии штрафной площади, аккуратно уложив мяч подъемом или щечкой в угол ворот. Хотя, безусловно, немало мячей забил, даже не глядя на вратаря. Это было как раз в те периоды, когда у меня все получалось. Когда все получается – нечего мудрить. Бог все видит, и раз он встал на твою сторону, то по-прежнему можешь рассчитывать на его благосклонность. Просто бей в створ – и все.

Так, в 1999 году осень у меня выдалась отличная. Я чувствовал себя на пике формы. И вот в Нижнем Новгороде при счете один-ноль в нашу пользу мяч оказался у меня под левой ногой. И я с шага, с тридцати метров, послал его в дальнюю девятку. Поступил я тогда вопреки логике. Ведь издалека я вообще не бью, да и осмысленно попасть в дальнюю девятку с такого расстояния в игре вряд ли кто-то в мире способен. Но у меня все получилось органично, потому что тогда я заслуживал право ни над чем не задумываться: ударил – попал. Все!

Между прочим, тот гол не просто вошел в пятерку моих лучших голов в карьере, но и стал самым памятным моим голом для Тихонова. Андрей ведь рекордсмен у нас в стране по количеству мячей, посланных в паутину. И когда на эту тему заходит речь, он любит полушутя говорить: «Да я-то что, вот один парень в 1999 году в Нижнем Новгороде с тридцати метров попал – так попал…»

Самый же красивый свой гол я отгрузил в «Лужниках» во встрече с «Факелом», которую мы выиграли со счетом три-один. Игор Митрески отдал мне навесную передачу через полполя, я принял мяч на грудь и в касание, с лета, парашютом отправил пятнистого под перекладину. Шедевральный гол! Только вот даже не отпраздновал его: метров десять протрусил в обнимку с Колей Писаревым – и вся радость.

Глупости, когда говорят, что футболист на поле не понимает, каким получился гол. Я по крайней мере все прекрасно понимаю. Просто в игре не придаешь этому факту значения. Зато идя в раздевалку после финального свистка, если гол и впрямь получился на загляденье, думаешь о том, что нужно быстрее посмотреть на него со стороны. Это, разумеется, происходит только в случае победы (после неудачного результата о своих голах порой и не вспоминаешь). Так вот, приезжаешь домой, ставишь запись и первым делом пытаешься с эстетической точки зрения оценить этот эпизод. Прокручиваешь раза четыре, получаешь удовольствие и откладываешь впечатление на специальную полочку в своей голове.

Если же отгородиться от пустых мелочей, то абсолютно не имеет значения, каким образом ты послал мяч в ворота. Хоть ушами это сделай, лишь бы по правилам. И в этом плане я адекватный человек. Я не собираюсь излишне рисковать, гонясь за какой-то там красотой. Порой гол, забитый на добивание с пары метров, имеет куда большее значение, чем тот, который ты создал, издевательски обыграв трех-четырех защитников.

В 2001 году «Крылья Советов» с приходом Андрея Тихонова и Жени Бушманова показывали классную игру и весной вполне справедливо занимали верхнюю строчку в турнирной таблице. Матч в «Лужниках» должен был продемонстрировать, кто же в доме хозяин. Игра выдалась «на ножах», была равной и очень тяжелой, а судьбу ее решил один откровенный «горбыль». Саша Ширко жахнул с острого угла. Я «прочитал», что вратарь удар парирует, и заранее устремился на пятачок. Мяч отлетел неудобно, не в ту точку, в которой я ожидал его увидеть. Казалось, мыс Самарони, который опекал меня в том эпизоде, уже пробежали мимо, но я, вопреки всем законам физики, каким-то чудом изловчился выкинуть ногу назад. Мяч коряво запрыгал в ворота. Саша Лавренцов его успел достать, однако пятнистый на считаные сантиметры пересек линию. Я не разобрался, был гол или нет, однако судья показал на центр, и я с радостью ему поверил. Мы выиграли со счетом один-ноль и вскоре скинули самарцев с первого места. Для очистки совести я потом изучил этот эпизод в записи и убедился, что все было справедливо.

Сегодня спорт представляет собой жесткую индустрию. В ход идут все средства. Но я не собираюсь одерживать победы любой ценой. Если в каком-либо эпизоде я на сто процентов буду уверен, что гола не было, то никогда не стану доказывать обратное.

В 1996 году мы бились в гостях с «Аланией». При счете один-ноль в пользу владикавказцев Илья Цымбаларь перехитрил двоих опекунов и мастерски пробил в самый угол. Мяч влетел в ворота и попал в мяч, который лежал с противоположной стороны сетки. Мяч-дублер, разумеется, отлетел и покатился дальше. И тут Заур Хапов быстро вытаскивает игровой мяч из ворот, потом хватает угол сетки и показывает, что там дырка. Дескать, Цымбаларь пробил мимо, а Хапов через дырку в сетке взял запасной мяч, для того чтобы ввести его в игру. Ситуация получилась запутанной. И мы, и владикавказцы кинулись к арбитру доказывать свою правоту. Тот втопил к лайнсмену. Так минуты две-три и перемещались туда-сюда. Я порядком поднапрягся: думал, отнимут у нас гол. К счастью, истина восторжествовала.

У меня нет ни малейшего желания обвинять в чем-либо Заура Хапова. В конце концов он беспокоился о судьбе своей команды и всего огромного осетинского региона. Не исключено даже, что он совершенно искренне верил в свою версию, но в любом случае получилось, что он использовал маленькие футбольные хитрости. Для меня же вот такие хитрости – за гранью допустимого.

* * *

Я помню все свои мячи. Может быть, из сознания вывалилась лишь парочка тех, что записал на свой счет на Кубке чемпионов Содружества. Я до сих пор являюсь лучшим бомбардиром этого турнира за всю историю. Отличался я там постоянно и в таких количествах, что не грех что-то и позабыть. Хотя, если бы те голы шли в официальный зачет, наверняка они в моем внутреннем компьютере не затерялись бы.

Я футболист двуногий. Достаточно наколотил и с левой, и с правой. А начиная года с 2003-го нередко стал головой посылать мяч в сетку, и львиная доля этих голов оказалась потрясающе значимой. Я никогда не был прыгучим игроком. В молодости так «взлетал», что и газетку подо мной было непросто просунуть. Со временем кое-каких сдвигов добился, но самое главное, ко мне пришла мудрость борьбы на втором этаже. Я стал чувствовать, где и в какой момент должен очутиться и когда именно взмыть в воздух.

Если же говорить о рецепте голов в целом, то на первое место в комплексе с голевым чутьем и удачей поставлю хладнокровие. Чтобы не загубить эпизод, надо за доли секунды успеть оценить обстановку, принять правильное решение и это решение выполнить. И здесь как раз нужно уметь сохранить мозг холодным. Если у тебя все нормально и уверенность с тобой, тогда действуй по науке и бей на исполнение. Если какой-то психологический сбой, то, находясь в штрафной площади, ничего не изобретай, а просто «стреляй» на силу. Попадешь – будет гол.

Бывает такое, что, нанеся удар, ты уже знаешь, что мяч затрепыхается в сетке. Разворачиваешься и, не глядя, пересекла ли кожаная сфера заветную черту, бежишь праздновать. Со мной, к счастью, конфузов не было, траекторию полета мяча я определяю четко, но иногда футболисты слишком опережают события.

Прекрасно помня, как забивал свои голы, я, вот уж досада так досада, практически не помню, какие ощущения испытывал. Даже после мячей, посланных в ворота «Реала», «Спортинга», «Арсенала». Но я точно знаю одно: человек после гола не в состоянии себя контролировать. Эмоции настолько переполняют, что все происходит спонтанно. Невозможно что-то планировать. Другое дело, если у человека существуют установки, годами вбитые в подсознание. Так, мне иной раз кажется, что на Западе празднование голов сродни прекрасно поставленному шоу. Там культивируется любой элемент зрелищности, эмоциональность поощряется, к ней все стремятся. Обожаю смотреть, как отмечают свои голы африканцы. Ни с чем не сравнимый спектакль! Нравятся фирменные жесты Роналдо, Рауля, Ширера.

Мы же дети страны, где за проявление эмоций долгие десятилетия жестоко наказывали. Демонстрация радости советским спортсменам была не свойственна. И когда я начинал свой путь в футболе, то и речи не могло быть о том, чтобы выйти за пределы победно вскинутой вверх руки и обнимания с партнером.

При мне несколько лет красно-белые цвета защищал Тема Безродный – кандидат в мастера спорта по акробатике. Он умел делать сальто и прочие эффектные пируэты, но стеснялся показывать их нам – боялся, что это кому-то не понравится. Жаль, мог стать первым россиянином, который в акробатическом искусстве ничем не уступает африканцам.

И все же именно спартаковцы в конце 1990-х захватили пальму первенства в попытке изменить наш сухой менталитет. Принципы советских времен все дальше откатывались в прошлое, у нас же была яркая команда, ни один из игроков которой не сомневался в возможностях друг друга. Мы четко знали, что обязательно победим и забьем столько, сколько потребуется. А поскольку требовалось нам тогда немало, то и праздновали голы мы довольно часто. Забить прямым конкурентам три мяча для нас считалось рядовым явлением. В общем, мы потихонечку стали что-то изобретать и о праздновании голов договариваться. Та же «лодка» наша знаменитая… Принято считать, что мы ее выдумали прямо на поле. Однако мы с ребятами обо всем условились заранее. И когда настал момент для того, чтобы порадовать публику, двое из нас вспомнили о намеченной процедуре, остальные побежали за ними, сели друг за другом и дружно начали грести, тем самым показали: мы в одной лодке, мы равны, мы – единое целое.

В 2001 году ситуация в чемпионате складывалась таким образом, что судьба золотых медалей решалась в нашей «лужниковской» встрече с «Зенитом». Я был убежден в том, что выиграем мы, поэтому за два дня до матча мы с Димой Парфеновым стали ломать голову над тем, как «сотворить что-то такое эдакое».

Тогда такие слова, как «мясо» и «кони», считались оскорбительными. И нам с Димкой очень захотелось слово «мясо» легализовать, перевести в другое измерение. «Мясо» должно звучать гордо! В общем, мы загорелись желанием лишить наших врагов их самого излюбленного орудия выпада.

Я взял белую поддевочную майку и красным маркером написал на ней «Кто мы? Мясо!» Первая попытка получилась неудачной. Я не рассчитал расстояние между буквами, смотрелось сие произведение неубедительно, и пришлось его выбросить. Второй экземпляр произвел куда лучшее впечатление. Именно тот продублированный вариант впоследствии и прославился на всю страну.

Перед выходом на поле я еще раз заострил свое внимание на том, что буду делать после забитого гола. И когда я отличился, то снял игровую футболку и побежал к камерам: «Кто мы? Мясо!» Мы принимаем вызов, и нам нечего стыдиться. Да, мы – мясо!

С тех пор в фанатской культуре произошли разительные перемены. Раньше за выкрик «Мясо!» «спартач» был готов разорвать противника в клочья, а тут наши болельщики сами стали выкрикивать это слово. Сделали его частью нашей «красно-белой» идеологии. Армейские и динамовские фаны были ошарашены подобным поворотом событий. Потом, когда «красно-синие» обрели силу, они тоже позволили себе перевести «коня» в ранг своего божества.

А наше с Парфешей «Кто мы? Мясо!» широко ушло в народ. Этот слоган гремел несколько лет. По подобию той моей майки было выпущено огромное количество сувенирной продукции. И по сей день на трибунах встречаются болельщики, облаченные в белые футболки с такой до боли родной, уже несколько выцветшей красной надписью. Где-нибудь в Америке я бы, наверное, благодаря созданию столь популярного слогана заработал немалые деньги. В России – лишь осознание того, что внес лепту в «культурную фанатскую революцию». Но, пожалуй, это ценнее денег.

Кстати, «Кто мы? Мясо!» у меня ассоциируется еще и с последним спартаковским чемпионством. Когда в следующий раз будем завоевывать «золото», надо будет опять постараться «сотворить что-то такое эдакое».

Сегодня мне говорят, что такой футболист, как Титов, должен иметь свой фирменный, узнаваемый ритуал по части празднования голов. Я никогда над этим не задумывался, да и не хочется мне ничего искусственного. Пусть в такие сладкие минуты остается потрясающий полет чувств, который заставляет разум отключаться. Лучше наслаждаться этим сказочным мгновением, а не ставить его на жесткие рельсы. Тем более лишь для того, чтобы произвести впечатление.

Единственное, что я совершаю регулярно, так это после забитого гола бегу благодарить человека, который отдал мне голевой пас. Да и вообще, как правило, возникает желание разделить радость с кем-то, а не выписывать в одиночестве кренделя где-нибудь у углового флажка. Причем случается и такое, что ноги несут тебя к кому-то из запасных.

В 2005 году, в серебряном матче, когда забил «Локомотиву», я помчался к Юре Ковтуну. И у того моего вояжа была длинная предыстория. Вначале перед матчем с «Сатурном» я никак не мог надеть капитанскую повязку. Она узкая и постоянно застревала на локте. Подошел Юра Ковтун, натянул ее мне на руку, похлопал меня по плечу и говорит: «Тит, забьешь сегодня!» Все точно так же произошло и перед встречей с «Локо»: Юра вновь заверил, что я забью. И вот я забиваю, поворачиваюсь в сторону скамейки запасных и вижу, Юрок стоит: руки вверх, рот перекошен – тридцать пять лет мужику, радуется как ребенок. Как можно было не подбежать? Такие объятия – это что-то непередаваемое.

Бывает и так, что объект для объятий очень трудно выявить, и тогда с футболистом творится настоящая паника: не знаешь, куда себя деть. По-моему, в 1997 году мы в переполненном Черкизове играли суперпринципиальный матч с «Аланией». При счете один-один мы провели многоходовую комбинацию веером, в завершающей стадии которой Аленичев отдал на Бахарева, тот вернул Аленичеву, и Дима парашютом аккуратненько доставил мяч ко мне. Так вот когда я забил, не представлял, к кому бежать, – достойных-то много.

В подобной ситуации все происходит молниеносно. Удар – и внутри взрыв адреналина. Думал, что сейчас сойду с ума от захлестнувших эмоций. Скинул перчатки, вцепился в собственную футболку, трясу ее, чего-то кричу. В непонимании метался по полю, как заяц, за которым мчатся охотничьи собаки. Десять лет минуло, а Дима Аленичев до сих пор передразнивает меня в том эпизоде. Но и мне есть что ответить. Телерепортаж с того поединка вел Витя Гусев, и когда Димка Аленичев отдал мне голевой пас, Гусев закричал: «Двужильный Аленичев!» Вот я, передразнивая Витю, и подтруниваю над Аленем. Как только Димка начинает показывать меня в роли косого зайца, я голосом Гусева кричу: «Двужильный Аленичев!!!»

С Димой у нас, кстати, связано множество «голевых» историй. У меня неплохо развита интуиция, и порой я заранее знаю, что забью. А тут у меня никакого предчувствия не было. И Алень, после окончания сезона в «Порту» приехавший в отпуск в Москву, решил меня подначить: «Забьешь в ближайшей встрече – с меня ресторан. Не забьешь – ресторан с тебя». В ту же секунду я уже не сомневался: голу быть! В итоге я спор выиграл, выбрал ресторан подороже, собрал компанию, и Димка повез нас угощать. Мы назаказывали там всякой всячины, а он не моргнув глазом расплатился. Я потом ему еще предлагал поспорить, но как-то не сложилось. Если бы Алень все время подобным образом меня стимулировал, я бы уже сотни две наклепал. Но это, как вы сами понимаете, шутка.

* * *

Мне кажется, не столь уж важно, как праздновать голы. Как говорится, было бы что праздновать. И все же не стоит падать на газон спиной вниз. Очень опасно! В 1998 году для российского футболиста забить гол «Реалу» было пределом мечтаний. И вот я забил, да еще вывел свою команду вперед, прекрасно понимая, что мы добьемся победы. Событие на всю жизнь! В экстазе я побежал к угловому флажку, проехался на пятой точке несколько метров, и вдруг на меня сверху посыпались парни в красно-белых футболках. Мою голову прибило к траве. В солнечное сплетение уперся чей-то локоть. Я уже ничего не видел, а на нашу кучу-малу продолжали прыгать. Я лежал, и единственной мыслью было: уцелеть. Получилось, на своем теле я держал десять здоровенных мужиков, которые вдобавок еще по мне и прыгали.

Когда ребята стали подниматься, я понял, что кошмар закончился. Андрюша Тихонов «выковырял» меня из газона, в который я уже основательно вдавился, я поднялся на ноги и тут же зарекся: больше никогда не попадать в подобную переделку! У меня ведь был подобный случай двумя годами раньше, но тогда я должных выводов не сделал.

В 1996 году в составе молодежки я забил роскошный гол Израилю (я его здесь уже описывал) и тут же улегся на газон в форме звезды, раскинув руки и ноги в стороны. И откуда-то с неба на меня обрушились партнеры по команде – ладно бы ребята просто ложились, они же разбегались, отталкивались и со всего размаха приземлялись на меня. Когда на меня приземлился крепыш Андрюша Соломатин, я чуть не задохнулся. Мне стало не хватать воздуха, хорошо, что сумел продержаться до того момента, как нужно было подниматься.

Когда ликование заканчивается и я трусцой передвигаюсь на свою половину поля, то никогда не думаю о самом голе. Начинаю анализировать ситуацию: прикидываю, как теперь поведет себя соперник, что нужно предпринять нашей команде и лично мне. То есть прокручиваю в голове дальнейший тактический план. Но для того чтобы четко оценивать происходящее, следует уметь держать себя в руках. Эмоций море, адреналин бурлит, хочется выкинуть какой-нибудь номер, но этого делать нельзя. Надо приложить максимум усилий для того, чтобы дальше все развивалось исключительно по нашему сценарию. И при трезвом подходе этого в общем-то нетрудно добиться, поскольку гол оказывает на любого игрока огромное психологическое влияние. Даже если ты очень устал и только что с трудом волочил ноги, после гола чувствуешь переизбыток сил. Не зря же существует выражение: вырастают крылья. Внутри у тебя все искрится. Когда соперник разыгрывает мяч с центра, ты хочешь больше всего на свете отнять у него этот мяч и забить еще. Гол – это уникальный допинг, дающий импульс, которому порой невозможно противостоять. И причем действует он не только на автора гола, но и на всю его команду.

Для меня желательно отличиться в первом тайме, а еще лучше – в самом дебюте встречи. Тогда дальше все пойдет по накатанной, по крайней мере обычно так оно и было. При всем при этом гораздо приятнее забивать на последних минутах, особенно победные голы. Вот тогда душа твоя заходится в безудержном плясе. В такие мгновения ощущаешь себя чуть ли не великим.

 

Глава 32

Как отдать сто голевых передач

Гол – это слова футбольной песни, а пас – музыка. Только человек, от рождения наделенный слухом, способен ее чувствовать и сочинять. Можно натаскать хавбека делать фланговые навесы, можно добиться от игрока качественных прострелов, но научить кого бы то ни было проникающим пасам из глубины – нельзя. Я благодарен папе с мамой и Господу Богу за то, что они наградили меня этим уникальным даром – видеть поле. Бывает, меня спрашивают: «Егор, а как ты отдал вот такой-то пас?» – а я не могу это объяснить. Я вроде бы здесь и ни при чем. Ничего не думал, никаких намеренных решений не принимал, просто взял мяч и доставил его в нужную точку На инстинктивном уровне. На первых порах я приезжал домой, включал запись только что закончившейся встречи и раз по десять прокручивал свои особо удачные передачи. Затем, анализируя увиденное, частенько удивлялся тому, как я сумел заметить партнера и успел сориентироваться. Впрочем, так же искренне я удивляюсь и шедеврам моих коллег.

Представьте, идет матч, плотность повышенная, темп – ошеломительный. И вдруг кто-то в центральном круге одним касанием вспарывает все оборонительные порядки соперника. Мяч проходит, как нож сквозь масло, и оказывается на ноге у форварда. Судьба поединка предрешена. Потом в телевизионных повторах десятки раз крутят эпизод, как нападающий направляет мяч в ворота. Автор голевой передачи, как и сама передача, остается за кадром – истинное искусство, как правило, не бывает популярным. И только большие любители спорта умудряются разглядеть в ее величестве Игре это искусство и отдать ему должное. Непосредственно сами футболисты, тренеры, специалисты особенно ценят тех, кто способен превращать мяч в тот самый нож, который проходит сквозь масло.

Обычно люди, у которых есть ассистентское чутье, становятся плеймейкерами. И все они понимают друг друга без слов. Я всегда восхищался мастерством Димы Аленичева, Димы Лоськова, Влада Радимова. И надо же такому случиться – они стали моими друзьями, у нас с ними свое особое общение. На поле я все о них знаю. И даже в некоторых их ошибках улавливаю неординарность их мысли. Просто для того чтобы плеймейкер заблистал, ему нужны партнеры, которые будут в состоянии его «фокусы» разгадывать, иначе он станет белой невостребованной вороной.

Вот в чем была исключительность и неповторимость романцевского «Спартака»? У нас игроки делились на две категории: на тех, кто умел отдать гениальную передачу, и тех, кто мог их замысел прочитать. Потому и была гармония. Мы чувствовали друг друга и играли чуть ли не с закрытыми глазами. Романцев всегда от нас требовал «давать варианты выбора». То есть под того человека, который владел мячом, обязаны были открываться сразу трое-четверо. И здесь уже следовало принять единственно верное решение, а остальным членам команды под это решение подстроиться, причем нередко еще до того, как оно начнет воплощаться в жизнь. Высшая математика! То есть если партнеры не догонят твою мысль, то эта пусть и ярчайшая мысль не будет стоить и ломаного гроша. Олег Иванович призывал нас не просто думать тонко, а еще и думать за партнера. То, какие шедевры мы создавали в «квадратах», когда важно было просчитывать друг друга на четыре хода вперед, мало кто повторит. Я в этом убежден совершенно точно.

Кстати, знаете, чем мегазвезда отличается от обыкновенного качественно обученного футболиста? Высоким процентом верно принятых решений, направленных на обострение ситуации. Потому что когда у тебя есть доля секунды, то практически нереально что-либо придумать, возникает соблазн подстраховаться – сыграть попроще. И только лидеры, наделенные даром «третьего глаза», не идут на поводу у соблазнов. Они переворачивают ситуацию на сто восемьдесят градусов.

Я доводил себя чуть ли не до потери сознания, наблюдая за Черенковым. Федор делал такие передачи, что на какое-то мгновение в мире, кроме них, ничего не имело значения. Это были шедевры, подобные тем, что на полотнах создавал Леонардо да Винчи. Если бы Федор Федорович играл в XXI веке, когда появились все условия для того, чтобы осветить его уникальные способности, он бы затмил Зидана. У того же Зинедина, с которым в современной истории в плане раздачи пасов никто не сравнится, правильные решения составляют порядка 85–90 %. У Черенкова этот процент был близок к 100.

Кстати, очень приличные показатели, на мой взгляд, были у нынешнего наставника «Динамо» Андрея Кобелева. Я всегда улавливал в нем спартаковские гены и нередко Андреем восторгался.

Футбол – такой вид спорта, где каждый отыскивает для себя что-то свое. Одних привлекают жесткие подкаты, других – красивые прыжки вратарей, третьих – голы, а я всегда неотрывно следил за теми, кто способен быть не как все. Мне крепко нравились ранний Тотти, нынешний Пирло и Руй Кошта без ограничения во времени. С Руем Коштой, между прочим, нас объединяет один любопытный факт.

* * *

В 2003–2004 годах наши специалисты повадились ездить в зарубежные клубы на стажировку, в том числе и в Италию. И по приезде оттуда мне несколько человек поведали о том, как я должен был оказаться в «Милане». Вкратце история звучит так: «Милан» долгое время меня «вел», отслеживал каждый мой шаг, и в один прекрасный день окончательно надумал меня приобрести. У функционера миланцев по Восточной Европе уже был куплен билет на Москву, но тут на грани банкротства оказалась «Фиорентина». Хозяин «Милана» Сильвио Берлускони постарался облегчить участь своему флорентийскому другу и купил у него за приличные деньги Руя Кошту. Португалец в списке потенциальных плеймейкеров числился лишь четвертым… На первом месте в том списке шел Титов, который должен был помочь своему украинскому приятелю Андрею Шевченко повысить созидательно-атакующую мощь итальянского гранда.

Я даже никогда не размышлял над тем, каков процент правды в том, что мне рассказали. Нет ни досады, ни злобы на судьбу. Да и потом, если бы итальянцы на эту позицию взяли какого-то, на мой взгляд, заурядного игрока, может быть, и было бы обидно. Но они взяли Руя Кошту!

Я вообще люблю радоваться за других, особенно если улавливаю в ком-то родственную игроцкую душу. Например, я могу совершенно спокойно смотреть волейбол, и вдруг какой-нибудь парень возьмет да и отдаст скрытую передачку за спину. Прочитает ситуацию так, как будто у него глаза на затылке. Мое настроение сразу же улучшается. Потом я начну наблюдать за этим парнем. То же самое происходит и в баскетболе, и в хоккее, и в гандболе. Я всегда выделяю для себя людей с «нестандартно правильным мышлением» – они словно Богом помечены.

Этот дар в спортсменах я ценил особенно уже с первых своих шагов в футболе. И, естественно, свое предназначение видел всегда в том, чтобы создать партнерам возможности для гола. Именно в этом заключался, да и заключается сейчас, смысл работы центрального полузащитника созидательного плана. И вспоминая о том, какие в 1990-х годах у меня были ресурсы для достижения таких целей, испытываю абсолютное умиление. Тогда «Спартак» применял тактику с двумя форвардами, которые не просто умели открываться, но и умели использовать то, что мы для них создавали. Плюс постоянно подключались фланговые хавы и защитники, да еще второй центральный полузащитник в любой момент готов был ворваться в свободную зону. Я от всего этого многообразия выбора получал ни с чем не сравнимый кайф. И партнеры мне доверяли – они знали: тот, кто лучше откроется, обязательно получит пас. А какие форварды у нас блистали: Шира. Роба. Вова Бесчастных! Они были не похожи друг на друга, но они мне всегда предоставляли выбор.

Игровое счастье закончилось в последний год работы Олега Ивановича. Тогда у «Спартака» был лишь один форвард уровня основного состава – Рома Павлюченко, и мне пришлось переквалифицироваться в оттянутого нападающего. Это не мое! Ключевые мои качества в этой позиции и при такой модели часто оставались не задействованы, и все последние годы мне приходилось наступать на горло собственной песне. Разумеется, для того чтобы выжить в новых условиях, я пытался отыскать другие козыри. Так я стал куда чаще забивать, нежели отдавать голевые передачи. Немудрено, что с некоторых пор во мне поселилась легкая ностальгия. Хотелось вновь оказаться в глубине поля, чтобы впереди форварды готовили себе зоны, а фланговые хавы на всех порах резали углы и внедрялись в образовавшиеся бреши.

В 2006 году в набросках для этой книги я написал следующее: «Мой диспетчерский дар все меньше востребован. Беда в том, что мы с ребятами мыслим совершенно по-разному. Это раньше свой досуг мы всей командой проводили на третьем этаже базы – у телевизора. Включали любой матч и начинали сообща его обсуждать. Нам было важно говорить на одном созидательном языке. Теперь такого нет. Большинство ситуаций на поле мы с легионерами, да и с молодыми россиянами, воспринимаем диаметрально противоположно. Не в том плане, что интеллект у нас разный. У нас взгляды разные! Футбол XXI века куда проще и рациональнее, чем тот, который проповедовал романцевский «Спартак». Раньше мы действовали все время на острие, не боясь порезаться. Теперь же, наоборот, все делается с зазором, с перестраховкой. Ходы на третьего, а уж тем более на четвертого в российском чемпионате больше вообще никто не использует. В общем, зачастую я себя одергиваю и заставляю быть практичнее. Пытаюсь мыслить так же, как основная масса. И все же иногда нечто из прошлого проскакивает в наших действиях, и это доставляет непередаваемый восторг».

Тем не менее все самые памятные мои передачи пока еще относятся к романцевской эпохе. Ну а лучший свой пас, наверное, я отдал в Белграде, когда мы с «Партизаном» выясняли, кто из нас более достоин выступать в Лиге чемпионов. Еще до приема мяча – а это было на своей половине поля – я уже знал, что сейчас будет гол. Я увидел щелочку в оборонительных построениях соперника и туда молниеносно покатил мяч с таким расчетом, чтобы он пришелся точно в ногу уже набирающего ход Сани Ширко. Шира моментом распорядился мастерски, за что хочу сказать ему огромное спасибо. И в Амстердаме оба моих памятных фланговых прострела, когда все было рассчитано до сантиметра, тоже реализовал он. И… перечислять можно долго, только вот вряд ли вы те пасы вспомните – это же не голы.

Если кто-то из начинающих футболистов ставит себе цель отдать сто голевых передач за профессиональную карьеру, то хочу пожелать ему оттачивать точность, шлифовать прострелы и навесы, отрабатывать исполнение угловых и штрафных. Еще не факт, что в будущем скрытые тонкие передачи будут востребованы в полной мере, а вот названные мной компоненты ни от моды, ни от времени, ни даже от географии не зависят. Они всегда будут в почете. Я, к сожалению, стандартные положения не исполняю, а то бы дополнительных пять-шесть голевых передач имел бы в каждом сезоне. Впрочем, мне грех жаловаться: до магической отметки я, сам того не подозревая, все же добрался.