Глава 1

Как заложить в себе нужные для спортсмена качества

Это было на отдыхе в Мексике. По-моему, в 2001 году. Я решил попробовать сыграть в абсолютно чуждый и незнакомый мне гольф. Взял в руки клюшку и с первой же попытки запустил мяч метров на триста. Мой приятель, который давно увлекался этим делом, отказался поверить, что я новичок. Он долго пытал меня: где тренировался, у кого учился? Вот тогда-то я окончательно понял, что кто-то там, на небесах, раскладывает пасьянс: этого пошлю туда, а этого направлю сюда, и тем самым играет в наших жизнях главную роль.

Я мог бы покорить ощутимые высоты во многих видах спорта, например, в баскетболе, волейболе, гандболе, хоккее, большом теннисе, пинг-понге, коньках, горных лыжах. Я все всегда схватывал на лету, и всегда мне не верили, когда я говорил, что прежде этим не занимался, – судя по всему Всевышний и родители щедро наградили меня спортивным талантом. К счастью, обстоятельства сложились таким образом, что меня привели именно в футбол и именно в «Спартак». И поскольку произошло это вопреки всякой логике и географическому принципу, то я волен утверждать, что это и есть судьба.

В экзотической Мексике я продолжал махать клюшкой для гольфа, а в голову упорно лезли воспоминания из раннего детства, и я все больше убеждался в том, что ничего просто так не случается. Я видел себя семилетним долговязым мальчишкой. Мой дядя, сын которого занимался в «Спартаке», в достаточно жесткой форме заявил моим родителям, что «Егорушку нужно срочно отдать в футбол». Не знаю, откуда у него появилось такое убеждение, но к тому моменту я ни разу по мячу не ударил и о том, что такое футбол, не имел ни малейшего представления.

К чести папы, мечтающего видеть во мне продолжателя семейных традиций, а попросту говоря, конькобежца, он спорить не стал и отвез меня в Сокольники. Набор к тому моменту был завершен, и меня «вне конкурса» отвели к наставнику мальчишек 1975 года рождения, но он со мной связываться не стал и отправил к тренеру моего возраста. Вы даже не представляете, какая это удача, что все получилось так, а не иначе!

Годы стерли из сознания, каким образом Анатолий Федосеевич Королев составлял обо мне свое первое впечатление. Помню лишь, как в вестибюле Сокольнического манежа, где сегодня красуются многочисленные призы, он подозвал нас с папой и сказал: «Тренировка завтра в пять. Быть без опозданий». Я не отдавал себе отчета в том, что это все означает, но мне было радостно от того, что меня приняли. Мы ехали домой, и я светился от счастья. Внутри зарождалось какое-то незнакомое доселе чувство азарта. Это чувство до сих пор полыхает во мне. Люблю играть во все подряд, люблю испытания, люблю ожидание неизвестности и миг приближения развязки, люблю – пожалуй, даже обожаю – процесс состязательности.

На следующий день я с трудом дотерпел до тренировки. Когда ступил на изумрудный ковер спартаковского манежа, когда увидел натянутую на воротах сетку, испытал непередаваемый восторг. Полагаю, я уже в ту самую минуту знал, что на планете Земля нет ничего лучше вот этого загадочного и какого-то неземного мира под названием «футбол». Тренер без лишних разговоров поделил нас на две команды, бросил мяч и скомандовал: «Играйте!» Фактически это было мое первое полноценное свидание с мячом, но всем казалось, что я родился с ним в обнимку. Там был еще один мальчик, который здорово обращался с кожаной сферой. Вот с ним вдвоем мы и играли. Обводили по нескольку человек и давали друг другу пасы…

Да, я «нырял» в тот судьбоносный день много раз и до своего мексиканского знакомства с гольфом, но никогда прежде не задумывался над тем, что всего этого могло и не быть. Миллионам людей, возможно, не менее одаренным, чем я, не довелось найти свое призвание. Уникальный божий дар так и остался запрятан в потаенные уголочки их душ, так и не вырвавшись наружу.

Все это я пишу неспроста. Я, нисколько не умаляя роль ее высочества Фортуны, пытаюсь вывести своеобразную формулу успеха. И самое увесистое слагаемое этой формулы – родители. Далеко не каждый ребенок в семилетнем возрасте способен понять, что он хочет, а тем более что ему нужно. За него решение принимают папа с мамой. Они пытаются выявить вид деятельности, в котором их чадо способно себя проявить; определяют, какому наставнику его доверить; поддерживают ребенка в трудных ситуациях. Впоследствии часто на пути спорта встает учеба, и я по сей день признателен родителям за то, что они ради хороших оценок в дневнике не лишили меня самого главного – любимого дела.

Сегодня я сам отец. Когда моей дочери исполнилось пять лет, я отдал ее в большой теннис. Отдал с очень серьезными намерениями. Я хочу заложить в Ане то, что ей пригодится впоследствии. Поначалу приходилось ее заставлять тренироваться, но сейчас, когда она втянулась в занятия, я улавливаю в ней тот самый азарт, который непременно будет толкать ее вперед и сделает бойцом и в жизни, и в спорте.

* * *

Многие считают, что самое важное для спортсмена – талант. Я же уверен, что характер! Если у человека нет крепкого внутреннего стержня и он не умеет держать удар, никакой талант его не спасет. Если ты хочешь добиться чего-то серьезного, ты обязан обладать терпением! Вот уже почти четверть века я это качество в себе развиваю. В итоге – ни полноценного детства, ни полноценной юности. Долгие годы по-человечески отдохнуть не получалось. Когда дисквалификация на меня обрушилась, терпел уже по-другому поводу: дни до окончания срока считал. За трое суток до предстоящей игры опять терпишь – ничего, даже лишнего пирожного себе не позволяешь. Все дни рождения, все праздники проводишь на сборах. По семье тоскуешь – терпишь.

В матчах по ногам дубасят – места живого не осталось – снова терпишь.

Я вообще убежден, что для спортсмена ключевое слово: «надо». Если разок-другой смалодушничаешь, себе уступишь, рискуешь потом проиграть по-серьезному. Это я еще в раннем детстве усвоил. Тратить почти два часа в один конец – согласитесь, «забава» не из легких. Сколько раз меня одолевало желание поваляться в кровати, но я, пальцами разлепляя глаза, говорил себе это самое «надо» и вырывал себя из сладостных объятий сна. Теперь вот думаю, какой же я молодец, что просыпался в шесть часов сорок пять минут из года в год! В восемь часов сорок пять минут у меня была тренировка. Ничего в этой жизни просто так никому не дается. В детстве мы возводим фундамент, на котором будет строиться все наше будущее. Малейшие изъяны на ранней стадии формирования личности потом приводят к необратимым последствиям. Конечно, тогда я о таких высших материях не размышлял. Просто был одержим своей целью – хорошо играть в футбол – и дорожил этим.

* * *

Родители меня, кажется, лишь первую недельку на занятия повозили, а потом я добирался сам. Мать как-то призналась, что пару раз все-таки украдкой следила за мной, но на том и закончились ее игры в шпионов. Я был ребенком ответственным и самостоятельным, так что поводов для беспокойства маме не давал.

…Итак, моя дорога. Дорога грез и мучений. От «Войковской» по зеленой ветке. В центре – пересадка. Уже давно, подчинившись веяниям постсоветского времени, канули в Лету названия станций: «Дзержинская», «Кировская», «Горьковская», но я помню их куда отчетливее, чем нынешние. Десять лет способны вбить в сознание что угодно. В Сокольниках выходил, шел на трамвайчик. Пять остановочек – и вот он, легендарный Майский просек. Там быстренько-быстренько через лесочек. Наверняка я и сегодня с закрытыми глазами пройду тем маршрутом. Из лесочка выбираешься – здравствуй, родной манеж. Федосеич у дверей уже поджидает. Здороваемся, переодеваемся. Зеленый ковер, мяч – и мир наполняется сказочно яркими красками. Футбол приходилось делить только со школой, которая вклинивалась в промежуток между двумя тренировками. Мы учились не как все, а с десяти часов тридцати минут. В семнадцать часов было второе занятие у Королева. И тоже на пределе сил. После этого снова трясешься в пробках, в вагоне стоишь на одной ноге, тебя все толкают. От метро до дома уже ковыляешь – прикоснуться бы к подушке. На первых порах, когда все это завертелось, действительно вваливался в квартиру и падал на кровать чуть ли не в беспамятстве. Проваливался в сон, а утром – все по новой. Опять тебя будят, опять заставляешь себя вставать, привычно втискиваешься в тесную толпу и локтями прокладываешь себе дорогу к выходу.

С годами организм адаптировался, прежних нагрузок мне уже не хватало. И приезжая вечером домой, я бросал портфель и мчался во двор – гонять мяч. Резиновый! О кожаном тогда и не мечтал. Играл всегда только со старшими ребятами. Самоутверждаться в их обществе было нелегко, но постепенно они стали интересоваться, где занимаюсь. Мне было приятно. Когда я отвечал, что в «Спартаке», все удивлялись, потому что рядом базировались ЦСКА и «Динамо», да и «Торпедо» располагалось гораздо ближе. Жалеть меня никто не жалел, били как равного. Это уже когда мне лет двенадцать исполнилось, стали «беречь», как они сами говорили, для большого футбола. Те детские баталии мне многое дали: выработали характер, придали уверенности в себе, сформировали чувство собственного достоинства и научили справляться с эмоциями. В собственных глазах рос, когда здоровенным пацанам мячишко между ног просовывал. Все вокруг начинали «пострадавшего» травить: «О, позор-то какой, тебе салага в очко прокинул!» Я был на седьмом небе от счастья – гол столько радости не доставлял! В моем районе располагалось порядка шести коробок, и я всегда был в курсе, кто, где и когда играет. Ничего не пропускал!

Сейчас иногда ловлю себя на мысли, что хочется все бросить, сесть в машину и приехать в свой двор. Зайти в комнату, где жил, обойти все площадки, на которых бегал, постучаться в двери к людям, которым я мячом разбивал окна. Мы все родом из детства. Если забудешь, откуда ты пришел, то потеряешь систему координат, потеряешь самого себя. Считаю, своим прошлым нужно дорожить. Потому что ты состоишь из миллионов разных частей этого прошлого.

Самое любопытное, что я все же пару раз выбирался на «Войковскую» и никак не мог понять, что со мной в те минуты творилось. Смотрел и думал: двор какой-то маленький, как мы здесь в футбол-то гоняли? Горка крохотная, а в детстве съехать с нее считалось чуть ли не подвигом. Конечно, все похорошело. От «моего» осталось процентов двадцать, но от этого оно стало еще более дорого и значимо для меня.

Я никогда не считал себя сентиментальным человеком – нам, спортсменам, это не свойственно, но ностальгия в последние годы одолевает все чаще. Порой часами сижу и вспоминаю манеж, нашу бравую непобедимую команду и, конечно же, своего тренера.

Талантище от Бога!

* * *

В дебютный год, когда мы, семилетние мальчишки, только знакомились с футболом, Анатолий Федосеевич периодически проделывал такой фокус. Он пасовал пареньку мяч на средней высоте. Если тот останавливал круглый снаряд ногой, значит, все нормально – будет играть. А если ловил руками, то лучше не тратить время понапрасну Федосеич в таких случаях всегда кричал: «Какие руки? Это же футбол!» Повзрослев, я понял, что каждая мелочь у Королева была наполнена своим смыслом.

Тренер нередко говорил: «Я тебя знаю лучше, чем ты сам себя». Его обмануть было нереально. У него всегда наготове была коронная фраза: «То, что ты узнаешь завтра, я уже забыл вчера». Я все голову ломал над ее смыслом. Ну в чем ее логика? Лишь спустя годы мне открылось истинное значение этого выражения. Федосеич действительно знал все поступки, которые мы совершим. Он, как ангел-хранитель, каждого из нас вел верной дорогой. Когда я уже кое-чего добился в большом футболе, когда меня признали лучшим игроком страны. Федосеич как-то разоткровенничался и рассказал мне как на духу о своем отношении к «воспитаннику Титову».

Оказывается, он сразу же меня приметил. С самых первых дней разглядел во мне плеймейкера. И очень кропотливо и целенаправленно развивал во мне нужные для этой позиции качества. Поначалу Королев в схеме «четыре-три-три» вынужден был ставить меня центрфорвардом. Свое решение наставник мотивировал тем, что я был слабеньким, щуплым и выполнять большой объем работы в центре поля был не в состоянии. Меня так можно было только угробить. Поэтому тренер и сделал из меня нападающего. Я стабильно забивал по тридцать мячей за сезон, был вполне доволен собой и даже не подозревал о том, что по задумке тренера на самом деле исполняю не свои обязанности. И только когда я окреп, чуть поднабрал мышечной массы, Федосеич перевел меня на позицию под нападающими, а навыки, полученные на острие атаки, мне впоследствии очень пригодились.

Я-то, дурак, в детстве многого не понимал. Например, когда тренер брал меня, девятилетнего, за шкирку и тащил к заградительной сетке. У меня не получался удар, я подъемом бить не умел, мяч летел по какой-то странной резаной траектории, и для меня это было серьезной проблемой. До сих пор помню свои переживания по этому поводу. Федосеич терпеливо день за днем внушал мне, что я неправильно подхожу к мячу. В какой-то момент ему, видимо, надоело объяснять, вот он меня и притащил к этой сетке: стой и целый час бей. Я бью, мяч тут же обратно вылетает. Упражнение жутко нудное, пожалуй, даже издевательское, но весьма эффективное. Так несколько тренировок напролет я и колошматил, пока не научился бить как следует. Сегодня мой удар подъемом специалисты называют чуть ли не идеальным. Это Анатолию Королеву комплимент, а не мне!

Тренер постоянно меня отчитывал, ругал. Я обижался: ну почему он ко мне постоянно цепляется? И вот Федосеич, когда мне стукнуло двадцать два года, признался: «Если б я был к тебе безразличен, то забыл бы про тебя. А я тебе пихал, потому что видел, что тебе многое дано и что из тебя должен получиться толк!»

Сейчас поражаюсь: ну, как мы могли не осознавать, что Федосеич все делал нам во благо?! Мы его побаивались и между собой называли Королем. Зато сейчас хорошо понимаем, что тренер закладывал в нас не только спортивные, но и человеческие качества, и относимся к нему с огромным уважением! Мы с Федосеичем общаемся до сих пор. Бывает, собираемся с ребятами и едем к нему. Нам есть что вспомнить и о чем поговорить. Ведь он дал нам путевку в жизнь.

Как-то раз, когда нам было лет по десять, тренер сообщил: «Через неделю будет ваша первая игра, готовьтесь». Я светился, как начищенный самовар, и всем рассказывал о том, что скоро все у меня будет по-настоящему. С таким нетерпением ждал, когда пройдет эта неделя, будто бы предстоял финал Лиги чемпионов. Волновался так, что ночью накануне дебюта уснуть не смог: нервы были как натянутые струны. В детстве для спортсмена я отличался излишней впечатлительностью. Однако и с этой проблемой справиться помог Федосеич – он научил нас быть хладнокровными и никогда не терять головы.

Как это ни странно будет звучать, в те годы я жонглировал не очень хорошо. Максимум раз пятьдесят, а потом у меня появлялась боязнь, что мяч упадет. В итоге он у меня и падал. И сдача нормативов превращалась для меня в пытку. Худо-бедно я их сдавал, но после тестов меня всегда жутко трясло. И нам с Федосеичем пришлось изрядно поработать над моей психикой, чтобы я стал спокойнее относиться к тяжелым эмоциональным нагрузкам.

Тренер призывал нас держать себя в руках, он внушал нам, что надо быть всегда победителем, выигрывать в любом матче и в любом противостоянии. Никогда не кидаться в крайности. Конечно, ребенку понять это было почти невозможно. Но мы пытались, и вроде бы получилось.

Еще Королев делал из нас таких правильных людей, что мы даже одного мальчика ему «сдали». И сегодня, когда вспоминаю тот эпизод, мне немножко не по себе.

Федосеич нас учил: «Курить нельзя: или мяч, или сигареты». Нам было лет по двенадцать, когда у нас появился тот пацан. Считаю, у него были все данные, чтобы заиграть: и техничный, и головастый. Мы с ребятами случайно увидели у него сигареты в рюкзаке. Паренек-то не подозревал, что мы обнаружили его «Мальборо», – в туалете сидел. А мы не сговариваясь прямиком побежали к тренеру: «Анатолий Федосеевич, новенький курит!» Королев пришел в раздевалку: мальчик, до свидания, тебе здесь не место! Федосеич, наверное, поступил верно – он дал нам почувствовать, что подобного проступка не простит никому. Но… как-то жестоко, что мы лишили того пацана шанса, быть может, стать великим футболистом. Мне хотелось бы узнать, как сложилась его карьера, если она вообще хоть как-нибудь сложилась.

Единственной заповедью Королева, которую мы позволяли себе нарушить, была та, что касалась питья холодной воды из-под крана после тренировки! А нам так хотелось, что мы наперегонки летели в туалет. Картина презабавнейшая! Один кто-то присосется и пьет секунд сорок. Очередь-то как в деревне на колонке. Ребята потерпят-потерпят и начинают возмущаться. Чуть ли не силком отрывают наглеца от крана. А тот оботрет рукавом губы, чтобы они не были мокрыми, – и в коридор. А навстречу обязательно идет Федосеич, его-то не проведешь: «Пил?» – «Нет». – «Смотри в глаза!» В глазах тренер умел разглядывать даже самые потаенные наши секреты: «У, балбес, опять воды нажрался!»

Вот эта фраза для нас стала афоризмом, одним из тех, которые мы с друзьями используем и сегодня. И всякий раз при этом смеемся. Представляете, насколько человек масштабен, что и спустя десятилетия мы его цитируем!

* * *

В «Спартаке» растили не просто футболистов, но еще и клубных патриотов. Мы, мальчишки, знали и чтили все традиции. ЦСКА и «Динамо» обыграть было делом чести. То есть мы обязаны были быть сильнее их при любом раскладе. В «Локомотиве» наши сверстники Евсеев с Шароновым выделялись. Евтеев (в мини-футболе стал видным вратарем), братья Антиповы (прославились в мини-футбольном ЦСКА). То есть очень серьезная бригада была, но «железнодорожников» всерьез никто не воспринимал. А вот к матчам с ЦСКА и «Динамо» всегда готовились заранее. Поболеть за нас приезжали многочисленные родственники: дядьки, тетьки, дедушки, бабушки. Аншлаг был гарантирован. Битвы начинались с младших возрастов, и по мере того как очередь доходила до старших, напряжение возрастало до такой степени, что от волнения колени ходуном ходили. Игры превращались в месиво, стыки были жуткие – у людей на трибунах барабанные перепонки лопались.

Однажды ради того, чтобы сыграть с «Динамо», я та-а-акой фортель выкинул! У меня был жуткий грипп, температура сорок градусов. Несколько суток не вставал с кровати. Только отрывал голову от подушки, все расплывалось. Утром в день матча температура спала. Я втихаря на всякий случай взял форму и поехал ребят поддержать. Федосеич меня увидел, обрадовался: «Егор, неужто выздоровел?» – «Выздоровел!» – «Готов играть?» – «Готов!» – «Ну, иди переодевайся». Вышел на разминку, а меня качает. Никогда так плохо не было! Тем не менее все сложилось удачно. Вовка Джубанов забил, и мы выиграли со счетом один-ноль. Ради побед над принципиальными соперниками уже тогда никто никого не жалел. Если хочешь состояться как спортсмен, нужно уметь не бояться за себя, за свое здоровье. Нужно уметь преодолевать боль.

В детстве мы как-то баловались с пацанами во дворе и я зачем-то попытался забросить кирпич на крышу сарая. Подбросил его, а он мне на нос и упал. Сколько крови было, воплей, слез! Так вот какое-то время спустя мне засадили мячом в лицо со страшной силой, и мне тогда показалось, будто бы тот самый «гаражный» кирпич вновь упал на нос. После этого у меня где-то на пару месяцев даже развился комплекс: я очень опасался за свое лицо. Даже руками его прикрывал, когда возникали ситуации, при которых «круглый снаряд» мог вновь меня травмировать. Если бы я тогда себя не переборол, то точно не состоялся бы в спорте. Страх не позволил бы мне расти, я так бы и засиделся в защитном панцире.

Я уже давно ничего не боюсь на поле. Ну, будет больно – потерплю. В августе 2006 лежал дома после операции на лицевой кости. У меня болело абсолютно все, было так мерзко, что чуть ли на стену не лез. Но я был спокоен: думал, продержусь сутки, а потом полегчает. То есть любую физическую боль я сегодня встречаю с раскрытыми глазами. Прыгнули в тебя – помучился чуток, стиснул зубы, встал, отряхнулся, побежал.

Рецепта по поводу того, как научиться не обращать внимания на боль, нет. Здесь все индивидуально. Для начала, наверное, надо получать больше шишек, чтоб тебе в игре доставалось почаще. Тогда к этому привыкнешь. Да и организм научится подстраиваться под удары. И важно еще не верить утверждениям, что к боли нельзя привыкнуть. Уверяю вас, можно. Главное – иметь для этого стимул.

* * *

Мотивация – это еще одна важная составляющая успеха, которая должна сидеть в человеке постоянно. Утратил ее хоть ненадолго – наверняка многое упустишь. У меня с мотивацией никогда проблем не возникало.

Помимо большой цели у меня всегда были мечты. Пускай крохотные, но очень красочные. Например, в детстве я смотрел на старших спартаковских ребят и грезил тем, чтобы доиграть до того дня, когда нам тоже выдадут форму.

Получив свою первую примитивную майку, чуть не задохнулся от восторга. Она давалась на весь сезон. На белой материи через трафарет краской наносили номер, пришивали ромбик. После игр мама форму стирала, наглаживала и убирала в шкафчик! Мне казалось, что в точно таких же футболках выступали Ильин. Нетто. Симонян. Это сейчас все по-другому. Недавно посмотрел, как мальчишки по улице носятся. Все разодеты с иголочки: кто Шевченко, кто Роналдинью, кто дель Пьеро. Мы такое и представить были не в состоянии. Только в 1991 году нам майки дали, более или менее на настоящие похожие. Наглядеться на себя не мог, так приятно было!

Однажды на старте моего футбольного пути отец сводил меня на фильм о Пеле. Это было такое сильное впечатление! Даже не впечатление, а настоящее потрясение! Я безумно, до зуда в печенках хотел быть как Пеле. Я все думал: а чем я хуже? Он в футбол играл, и я тоже играю. И я верил, что смогу стать такой же звездой, как легендарный бразилец. А затем… затем, когда мне было лет десять, я живьем увидел Черенкова. Пеле ретировался на задний план. Я понял, что хочу играть, как Федор. Я чувствовал, что он не просто кумир, а, помимо всего прочего, близкий мне по духу человек. Федор затмил всех. Все разговоры были только о нем. Я ложился и вставал с его именем. Когда спустя годы я вышел вместе с ним на поле, то осознал, что это, наверное, и была главная мечта моей жизни.

Теперь вам не составит труда догадаться, почему я всегда выступал под десятым номером. «Девятка» закрепилась за мной лишь в 1996 году – досталась в наследство от Пятницкого. Но мне тогда было все равно, лишь бы играть. Я не задумывался, что когда-нибудь спартаковский «девятый номер» и «Титов» будут восприниматься болельщиками как одно целое. Почти как «десятка» и Черенков.

Возвращаясь к разговору о мотивации, скажу, что для мальчишки на определенном этапе необходимо наличие кумира. Глядя на него, ты получаешь огромный импульс для дальнейших тренировок. Желание быть таким, как твой любимец, толкает тебя вперед и позволяет легче преодолевать все невзгоды. Ну и к тому же у кумира можно подмечать и пытаться перенимать какие-то приемы. Впрочем, вот в этом мне немножко не повезло, так как что-то перенять у Черенкова было нереально. Его легкая манера бега, эти финты необъяснимые – они от Бога. Единственное, что хотя бы частично мне удалось у Федора Федоровича позаимствовать, – игру «со своей скоростью». Вот он бежит, потом раз – прибавит, потом еще прибавит, потом резко притормозит. Сопернику под него подстроиться было катастрофически сложно.

Убежден, ни один футболист в мире не умеет так рвать темп и делать это так пластично, как умел Черенков. С этим надо родиться. У Федора были золотые ноги, но он играл не ногами, а головой. Мыслью! И сегодня, когда в своих действиях я иногда улавливаю нечто черенковское, испытываю чувство гордости. Жаль, что бывает это крайне редко.

Впрочем, нужно быть предельно аккуратным в подражании своему идолу. Важно в нем не раствориться. И родители, если видят, что их ребенок излишне увлекся созданием «культа личности», должны объяснить своему чаду, что каждый человек ценен прежде всего наличием своего «я». У меня, к счастью, все прошло органично. Может быть, я просто быстро понял, что таким, как Черенков, никогда не стану. Может быть, мое «я» было столь большим, что пересилило даже любовь к Федору. Но я рано обрел свой собственный стиль. И уже в те далекие детские годы специалисты давали «футболисту Титову» очень лестные характеристики.

* * *

Сколько себя помню, я всегда был одержим спортом. Со сводным братом мы даже играли дома в хоккей. Вешали занавеску на столик. Брали клизму, обрезали ее, и получался мячик. Передвигаясь на коленях, тапочками гоняли эту клизму-мячик-шайбу по комнате. Когда кто-то из нас забивал гол, занавеска трепыхалась точно так же, как сетка на воротах. Непередаваемое ощущение! Всякий раз минут через пятнадцать после начала баталий соседи принимались стучать по батарее. Но сразу отказаться от удовольствия было непросто. И если мы продлевали его себе на пару минут, то снизу поднимался дедушка лет шестидесяти пяти – семидесяти и злобным голосом приказывал: «Заканчивайте!» И для меня это было проблемой.

Оставаясь один, я часто играл в «квартирный футбол». Делал это тихо, зато свои действия непременно комментировал и считал себя вторым Перетуриным. За компанию еще был и тренером, и соперником, и болельщиками противоборствующих команд. Един в пяти лицах. Разыгрывал целые турниры. Вел статистику, результаты записывал в таблицы. Названия команд брал из газет. В общем, сам того не осознавая, я создавал себе в детстве тот самый мир, в котором мне предстояло вариться по достижении совершеннолетнего возраста. Я в очередной раз хочу поблагодарить своих родителей за то, что это мое детское «баловство» они не считали пустой тратой времени. Вот сегодня смотрю на свою старшую дочку: она часто играет сама с собой, чего-то строит, придумывает, разговаривает. То есть на первый взгляд ничем полезным не занимается. Бывает, подмывает ей сказать: «Аня, почитай! Аня, наведи порядок!» – да осекаюсь. Вдруг дочка в этот момент «вытаскивает» из себя свое жизненное предназначение, создает себе предпосылки на будущее?

Я, например, с детства привыкал бороться за очки и за турнирное положение. Сидя в своей комнате на подоконнике, изобретал всякие игры, в которых дух состязательности стоял во главе угла. Придумал свой баскетбол: бросал кубик вначале за одну команду, затем за другую. Очки записывал. Определял победителя. Потом суммировал показатели того или иного клуба и награждал чемпиона.

В школе в тетрадках я постоянно рисовал футболистиков. Все виды ударов отображал поэтапно. Расчерчивал разные комбинации. То есть спорт сидел во мне так глубоко, что затмевал абсолютно все. Кстати, некоторые мои иллюстрации из тех школьных тетрадок до сих пор иногда воплощаются в реальности, в матчах за «Спартак»…

 

Глава 2

Как в период переходного возраста не отбиться от футбола

В последние годы журналисты мне часто задавали вопросы о том, мог ли я когда-нибудь от футбола «отвалиться». Я, как правило, отвечал, что это было исключено. Что все у меня протекало гладко. Что с ранних лет я без каких-либо осложнений двигался вперед, к основному составу «Спартака». Что я с легкостью перескакивал с одной ступеньки на другую, с каждым годом все больше обретая уверенность в неминуемости достижения своей цели. И говоря все это в прессе, я был совершенно искренен. Сейчас же, путешествуя в своем прошлом с особым пристрастием, нахожу там очень неоднозначные моменты. По крайней мере в детско-юношеском футболе мне встретилось, впрочем, как и всем, порядка пяти серьезных препятствий. Тогда я не придавал им значения, но сегодня понимаю, что некоторые из них преодолеть было совсем нелегко. Слава богу, мне удалось, однако многие забрели «не в ту степь».

Препятствие первое – это психологический надлом родителей. У ребенка пока не вырвалось наружу его «я». Он по накатанной ездит на тренировки. И наверное, дышит футболом. Но в условиях жесткой конкуренции не всегда попадает в состав и даже в заявку на матч. Он просто физически развивается медленнее остальных. Чтобы сделать хоть какой-то вывод, следует чуть-чуть подождать. Родители ждать не хотят: «Тренер плохой. Он моего сынульку не ставит, переходим в другую команду». Однако в таком возрасте переход в уже сложившийся коллектив, где надо будет утверждаться не только на поле, но и за его пределами, может только навредить пацану.

Отрадно, что у меня и намека на такую проблему не было. Я играл регулярно, был одним из лидеров, решения в подобных вопросах уже принимал сам, а мама с папой, быстро догадавшись, что их сыну уготовано блестящее будущее, настолько «заболели» футболом, что не пропускали ни одного нашего матча. Внушали мне необходимость профессионально относиться к своему делу. В школе моего почерка не знали – мама писала за меня рефераты, чтобы не отнимать у спорта время.

Активное участие родителей в формировании Егора Титова – футболиста не ограничивалось никакими рамками. Например, отец на работу ездил на машине, и пока наша «шестерка» прогревалась, я в те дни, когда в «Спартаке» не было утренней тренировки, вынужден был наматывать круги на площадке перед домом, вокруг рычащего транспортного средства. Как же мне было стыдно! Я с замиранием сердца озирался по сторонам, боясь увидеть своих друзей или знакомых. Согласитесь же, ненормально, что здоровый парень, а лет в двенадцать-четырнадцать уже хочется ощущать себя взрослым и самостоятельным, занимается зарядкой на глазах всего дома. Я старался пониже надвинуть шапку или запрятаться в капюшон. Но самое жуткое начиналось после того, как заканчивался бег. Я становился в паре метрах от «шестерки» и делал гимнастику и упражнения на растяжку. Цирк да и только! Сейчас осознаю: правильно, что отец заставлял меня всем этим заниматься. Я был лишен соблазна понежиться в кровати, поспать подольше. Привычка жить по режиму не страдала. Кстати, слово «режим» имеет необычайно широкое значение. Например, спортсмен в сутки должен спать согласно законам физиологии не менее восьми часов. И вот за этой составляющей старательно следила мама.

Лет в четырнадцать-пятнадцать в нашей компании появились девочки, а девочки были по-хорошему шебутные. Как-то они говорят: «Ребята, давайте завтра на рассвете побежим в лес!» Мне эта идея чертовски понравилась. Я дома никому ничего не сказал, с вечера подготовил одежду, всю ночь спал чутко, боялся не услышать, как меня будут звать. Мы жили на втором этаже, спал я всегда с открытой форточкой, и ребята должны были крикнуть, чтобы я спускался. В назначенный час я услышал: «Его-о-ор!» – быстро вскочил, бесшумно оделся, аккуратно закрыл дверь и, счастливый тем, что никого не разбудил, выбежал на улицу. Настроение было фантастическое, мы, весело разговаривая, направились в сторону леса, и вдруг за спиной я услышал строгий мамин голос: «Егор! В чем дело, ты куда?!» Мама всех отругала: «Ишь что удумали! Ни свет ни заря!» Отчитала прилюдно меня: «Спортсмен, ты еще спать должен, а не с девчонками бегать». Я краснел и бледнел, бледнел и снова краснел. Голову опустил и побрел назад домой. Сейчас представляю ту картину и смеюсь над собой: я был похож на обиженного зверенка из детского мультика. Приковылял, опять лег в кровать и никак не мог успокоиться: дико был зол на маму, я не понимал, как так можно было меня унизить. Теперь я маму понимаю. Раз сын выбрал спорт, значит, всяким баловством надо было пожертвовать. Если идти к цели, то идти по прямой, а не петлять по кустам. Иначе собьешься с пути.

* * *

Препятствие второе – это период, когда парень обретает какое-то подобие самостоятельности. То есть он уже волен сам принимать определенные решения. Потребность быть взрослым заставляет задать вопрос: зачем я занимаюсь тем-то и тем-то? Если люди не находят ответ, то потихонечку отдаляются от своего увлечения и меняют его на что-то другое.

Я пытался приводить на тренировки способных ребят, своих друзей и приятелей с «Войковской». Больше недели никто не выдерживал – нагрузки большие, ездить далеко и, самое ужасное, мотивация не проглядывалась. Никто из них не верил, что это реально – добраться до большого футбола. Зачем же себя насиловать понапрасну? Ради чего лишаться всех детских прелестей: сна, кино, компаний, элементарного дуракаваляния? У меня же насчет своего будущего сомнений не было. Нет, я не знал, что стану игроком сборной страны, но меня не посещали пессимистические мысли о том, что «не стану». Я развил в себе такую инерцию в постижении любимого вида спорта, что и это, второе по счету препятствие, перемахнул не моргнув глазом. Более того, по мере того как я все глубже окунался в настоящий футбольный мир, по мере того как у меня появлялась возможность наблюдать за тренировками основного состава, посещать настоящие матчи, тяга моя к профессиональному спорту только усиливалась.

Я даже заделался фанатом. Ходил в «Лужники» на все поединки «красно-белых» и неистово за них болел. В 1989 году, когда Валерий Шмаров забил золотой гол киевскому «Динамо», я буквально опьянел от счастья. Потом часто представлял, как тоже когда-нибудь выйду против киевлян и забью им победный гол на глазах переполненного стадиона. И когда Советский Союз развалился, а самый принципиальный соперник оказался в другом первенстве, это для меня стало огромным разочарованием. Одна моя мечта рисковала никогда не сбыться. Тем не менее я сумел-таки испытать эмоции своих грез. Так сказать, комплексно. Решающих голов в своей карьере я наколотил достаточно. В том числе и киевлянам в финале Кубка Содружества 1998 года. Тогда, кстати, меня, плеймейкера, почему-то признали лучшим нападающим турнира, предпочтя Андрюхе Шевченко и Сереге Реброву. И при переполненных «Лужниках» я тоже играл не раз. Например, со сборной Украины в 1999 году. То есть я прекрасно знаю, каково это – выходить на матч «жизни и смерти», когда из-за рева трибун ты не слышишь собственного голоса, а сердце колотится с таким остервенением, что того гляди выпрыгнет наружу. В подобные мгновения особенного эмоционального напряжения я часто вспоминал себя тринадцатилетним мальчишкой, сидящим на трибуне в спартаковском шарфе и молящимся, чтобы мяч после удара Шмарова вонзился в сетку ворот Панова. Я бы многое отдал, чтобы пережить тот эпизод еще раз.

«Золотой» Валера Шмаров навсегда стал для меня авторитетом. Да и не только он. Я изучил всех игроков настолько, что по шагам в коридоре Сокольнического манежа, по голосу определял, кто из них идет. Иметь возможность прикоснуться к тем, кем ты восхищаешься, – это все-таки очень существенный фактор для твоего развития.

* * *

Препятствие третье – это когда обнаруживаешь, что есть такие вещи, как сигареты, пиво и шумные компании. Хочется все это попробовать. Нам еще повезло – когда футбольный фанатизм в нас зарождался, других соблазнов почти не было. Это Димке Торбинскому. Лешке Ребко – в общем, всем тем, кто лет десять спустя продирался по нашим тропам, выпала куда более тяжелая доля: компьютеры, клубы, рестораны, концерты. Попробуй-ка на все это изобилие не отвлекись! Единственное, что я себе позволял, так это на накопленный рубль в компании Головского с Джубановым от души оторваться на игровых автоматах (это были безобидные игровые автоматы, не такие, как сейчас). И то те часы я выкраивал не из футбола, а из учебы. Если б школу не прогуливал, вообще в моей жизни никаких развлечений не было бы. Тренировки, тренировки и еще раз тренировки!

И все же как-то незаметно во мне стали появляться не очень-то приятные штришки. Я стал чувствовать себя звездой. Мне хотелось выделяться. До пятнадцати лет я даже играл в разных кедах. Или в одном кеде и одной кроссовке. Таким модником себя ощущал, просто ужас! Еще я обзавелся фиолетовыми подштанниками. Всю Москву объездил, пока купил. И вот представьте зрелище: долговязый парень в разных штиблетах, в каких-то непонятных фиолетовых велосипедках, в выпущенной наружу футболке. Ну, натуральный «клоун», а я тогда считал себя стильным-престильным. В четырнадцать-шестнадцать лет человеку явно не хватает адекватности восприятия себя и окружающей действительности.

Столько ребят восторгались своим талантом, думали, что стать великими им предначертано Богом. Таланта-то многим действительно было не занимать, но без серьезного отношения, без титанического труда ничего не добьешься. Как говорил Федосеич, люди стали обманывать футбол. А футбол не обманешь, каким бы гением ты ни был! Судьбы некоторых из тех, кто большие надежды подавал, трагично сложились – сейчас на улице бомжуют, никому не нужны.

Я ведь тоже в какой-то период, лет в тринадцать-четырнадцать, стал портиться, даже курить пробовал. Сейчас уже не скажу, как долго все это безобразие продолжалось. Главное – что я вовремя заметил, как некоторые вокруг стали ломаться и сходить с дистанции. Задумался: а я-то удержусь, не сверну в сторону? «Нет. – ответил сам себе. – не сверну!» К тому же я осознавал, что в случае чего Федосеич мне голову открутит.

Королев действительно нас держал в ежовых рукавицах. Мы его настолько боялись, что в тот день, когда он устраивал нам проверку школьных дневников, команда была парализована. Люди какие только чудеса не вытворяли: стирали оценки, заклеивали страницы, выдумывали разные фантастические истории, только бы не попасть под раздачу. Накануне вечером я «учил» свой дневник наизусть и, когда трясущимися руками протягивал тренеру, от страха зажмуривался. По шуршанию страниц определял, отыскал Федосеич очередную мою двойку или нет. Когда он спрашивал: «Это за что?» – сердце упрыгивало в пятки.

Да уж, много мы у тренера кровушки попили. Откуда он нас только не вытаскивал! Случалось, и по ушам давал. Я ему благодарен за все. Совместными усилиями удалось уберечь меня от глупостей. Я прибавлял в мастерстве и приближался к следующему испытанию – одному из самых значимых в карьере каждого игрока.

* * *

Препятствие четвертое – окончание школы и переход в дубль. Любой пацан, если он продержался до выпуска в «новую жизнь», как манны небесной ждет, что его заметят. Потому что наступает час икс, когда уже нужно определяться с профессией. Если тебя не возьмут в дубль – считай, все. Закончил. Мне кажется, в этом нет никакой трагедии. Андрей Тихонов в свои семнадцать лет вообще о футболе не помышлял и готовился к службе в армии, а потом все-таки стал одним из лучших полузащитников страны. То есть отчаиваться ни при каком раскладе не стоит. Однако подавляющее большинство ребят, если им не поступает приглашение, ставят на своей карьере жирный крест. У меня же была сложность несколько иного рода. В 1991 году на матч нашего 1976 года рождения приехал весь тренерский штаб основного «Спартака» с Романцевым во главе. То ли этот факт меня вдохновил, то ли просто ЦСКА я так не любил, но тогда я сделал покер. Голы получились будто специально для гурманов, а последний, особо красивый, я забил, обыграв пятерых соперников и издевательски закатив мяч мимо вратаря. Федосеич в разговоре с Олегом Ивановичем заявил, что Титов способен на большее. Неудивительно, что Иваныч загорелся и распорядился перевести талантливого мальчишку в дубль.

Самое поразительное, что Королев ослушался и не отдал меня! Он боялся, что, попав под влияние взрослых мужиков, я начну морально разлагаться, да и сам я еще не чувствовал своих истинных возможностей и в случае неудачи крупно рисковал получить психологическую травму. То есть суть проблемы заключалась в том, чтобы не просто перебраться на следующий уровень развития, а сделать это вовремя и гармонично. Конечно, здорово получилось, что потом с королевского выпуска в дубль взяли двенадцать человек. Только вот последнее, пятое испытание из нас сумели преодолеть единицы.

* * *

Препятствие пятое – самое страшное и изощренное: не засидеться в резерве и перебраться в основу. В какой-то момент перед тобой возникает дилемма: ждать или уходить. Передо мной ее тоже пытались поставить, и я, наблюдая за теми, кто играл в центре спартаковской полузащиты, в горькие минуты даже размышлял о смене команды. Ледяхов, Пятницкий, Цымбаларь, Аленичев, Кечинов… Ну, и на что тут можно было надеяться? Впрочем, ни при каком раскладе не ушел бы – «Спартак» значил для меня слишком много. Но когда ты не видишь ближайшей перспективы, а в руках у тебя внезапно появляются неплохие деньги, то возникает соблазн иначе расставить акценты. Вот я и попытался расставить. Понятия профессионального отношения к делу у меня тогда вообще не существовало.

Положа руку на сердце, с точки зрения получения эмоций это был веселый период. На базе я тогда еще жил на втором этаже. Наш номер состоял из двух комнат: в одной обитали мы с Валеркой Чижовым, в другой – Костя Веселовский и Мишка Бесчастных. Так мы до трех-четырех утра резались в карты. Была такая чудесная игра: «Обмани соседа». Порой до скандалов дело доходило, настолько никто не хотел уступать. Процесс захватывал безумно. Пару раз случалось, что мы вообще спать не ложились. Но гораздо хуже было то, что каждое утро на базе у нас с Чижом начиналось с вояжа в туалет. Мы садились там и курили. И так нам было классно! Сейчас думаю: кошмар! А тогда все это считалось круто: сидишь-дымишь, общаешься. Подобный ритуал мы проделывали после завтрака, обеда и ужина. Затем стали курить по тройкам. В ту пору в спартаковском дубле сигареты были повальным увлечением. Плюс примеры старших тоже сказывались. Это сейчас все иначе. Все профи, никто не курит, люди думают только о своем здоровье. Сегодня диаметрально противоположные тенденции. А тогдашняя мода многих сгубила. Я знаком лишь с одним человеком, на ком тесный контакт с табаком никак не сказался. Это Валерка Карпин. Но Карп – он вообще уникальный. Абсолютно во всем. Уверен, что у меня сигареты отняли бы как минимум процентов двадцать моих физических ресурсов.

Слава богу, передо мной в самый кульминационный момент приоткрылась дверка в основной состав. В мою жизнь вошли Черенков, Родионов, Онопко. И если бы в такой ситуации я не взялся за ум, я бы себе этого никогда не простил.

Увы, очень многие ребята так и не сделали этого последнего шага к своему футбольному счастью. Не видя перспективы, они меняли команду. Соглашались на вторую или первую лигу, уезжали в Тюмень, Нижний Новгород, Новотроицк. Оттуда уже не вырвешься. В итоге – убитые надежды и разбитые вдребезги мечты. Как контрольный выстрел в голову – осознание того, что пять лет ежедневного кропотливого труда были потрачены напрасно. Это трагедия! Нет ничего хуже разочаровавшегося спортсмена. Кто-то с горя запил, кто-то подсел на наркотики, кто-то попал в криминальные структуры и загремел в тюрьму. Если бы не та закалка, которую мы получили у Федосеича, и наш выпуск мог разделить подобную участь…

 

Глава 3

Как поверить в себя и свои возможности

В раннем детстве мне хотелось вырасти космонавтом или милиционером. Прельщала меня такая настоящая мужская работа, но эти мечты не были глобальными. Удивительно другое – что, тренируясь в «Спартаке», видя живьем величайших игроков, я не сразу задумался о карьере футболиста. Долгое время просто получал удовольствие оттого, чем занимался на поле, вот и все. Да, мне хотелось достичь вершин мастерства, и я всячески к этому стремился, но не примерял себя к большому спорту. И вот однажды, было мне лет тринадцать, возвращался я домой после очередного успешного матча и вдруг осознал: я настолько привык к вкусу побед, что отказаться от этого лакомства уже не смогу! Тогда-то и возникли мысли о том, что футбол может стать моей профессией.

Мы, питомцы Королева, еще будучи десятилетними, обыгрывали пацанов на два года старше себя. То есть очень рано узнали себе цену! А потом сезон за сезоном, в общей сложности раз четырнадцать, включая зимние первенства, мы становились чемпионами Москвы. То есть поводов для сомнений в собственных способностях как таковых у меня никогда не было. И это, безусловно, оказало сильное влияние на все мое будущее. Впрочем, создавать легенду о том, что я помазанник Божий и у меня все шло как по маслу, тоже не собираюсь. Случались в моей юношеской биографии, правда в основном за пределами поля, и неприятные эпизоды – такие, после которых легко было «потеряться».

Поначалу со сборной у меня роман складывался не лучшим образом. Я ждал приглашения, а оно не спешило поступать. И вот лет в четырнадцать меня наконец-то вызвали в юношескую сборную СССР. Событие небывалой значимости! Увы, надежды быстро превратились в разбитые иллюзии. Тогда было принято считать не матчи, а сборы. Там были ребята, которые уже сборов по десять провели, а у меня набралось только два. Главным тренером являлся волейболист Кузнецов. И он меня от команды «отцепил», сказал, что я плохой футболист и ничего из меня не получится. Я ужасно переживал. В первый и, к счастью, в последний раз мелькнуло подозрение: неужели я никуда не гожусь?! Федосеич отреагировал на происходящее достаточно жестко: «Нельзя обращать внимание на всякую чушь! Это хорошо, что он тебя отцепил, а то угробил бы на фиг!»

Тем не менее после того эпизода я принялся сравнивать себя со сверстниками. В «Спартаке», ЦСКА и «Динамо» были весьма приличные и, полагаю, примерно равные составы. И то, что такое огромное количество парней («Динамо» и ЦСКА почти все поголовно) впоследствии растворились в неизвестности, для меня стало настоящим шоком. А тогда я видел, что футболист Титов – равный среди ведущих. Несколько человек откровенно выглядели поприличнее меня. И понимание того, что я обязательно должен прибавить, дало мне ощутимый импульс для роста. Во мне как-то внезапно поселился кураж – тот самый, который помогает сворачивать горы.

Уже немного погодя на мини-футбольном турнире в Германии меня признали лучшим и вручили мне мои первые двести марок. Что я в тех встречах вытворял! Один волтузил по пять человек соперников. Гол забил сумасшедший: обыграл всю команду, уложил вратаря и пижонски перебросил через него мяч. Весь зал вскочил и стоя аплодировал минут пять. А я думал: ну и что я такого сделал? Подумаешь!

Как бы то ни было, та поездка на немецкую землю еще добавила мне уверенности, запаса которой хватило для того, чтобы добраться до основной обоймы «Спартака». Там в психологическом плане я немного засбоил, а потом получил новый судьбоносный заряд.

Это был март 1996 года. Стартовал один из самых феерических сезонов в моей карьере. Мы, зеленые пацаны, заявляли о себе во взрослом футболе, убивались за каждое очко. Георгий Александрович Ярцев жил эмоциями и периодически представлялся нам разбушевавшимся Везувием. Такое не забудешь! Так вот, за пару дней до матча Лиги чемпионов с «Нантом» у меня защемило какой-то межреберный нерв. Видимо, постарался Юрка Дроздов, который накануне в битве с «Локо» меня безостановочно дубасил. Защемленный нерв оказался настолько «вредным», что я даже не был способен шевелиться. Малейшее движение сопровождалось стреляющей болью. Я пытался бегать, показывая всем своим видом, что все нормально, но страдальческое выражение моего лица меня выдавало. Врач команды Юрий Сергеевич Васильков мне признался: «Ярцев велел делать что угодно, лишь бы ты вышел на поле!» Чего мы только ни пробовали: и уколы, и массаж, и компрессы – все бесполезно. Сыграли без меня: два-два. Вели два-ноль и не удержали победу. После матча я, расстроенный, спустился в раздевалку, вскоре туда влетел Георгий Саныч. Шапку бросил, по ведру со льдом ногой – раз, по мячам бабах – два, все разлетелось. И тут меня увидел, скромно сидящего в сторонке. И как начал мне пихать при всех: «А ты что?! Заболело у него! Болит у него!» Он рассчитывал на меня, а я не смог. Хотя было мне тогда всего-то девятнадцать лет. Васильков тихонько меня в душ отвел: «Спрячься, пусть Жора отойдет!» Стою в душе и думаю: «При чем здесь я, я же на поле не выходил?!»

С одной стороны, обидно, с другой – так и надо. Мы ощутили, что нам доверяют. И вот такая вера Ярцева в меня – она многое мне дала. Я понял, что если главный тренер «Спартака» не мыслит свою команду без Титова, значит, этот Титов и впрямь сильный полузащитник.

* * *

Куда б ни вела твоей жизни дорога И как ни сложилась судьба, Ты можешь не верить ни в черта, ни в Бога. Но верить обязан в себя.

В общем-то обычные строки. Зато сколько в них глубины. Я христианин и верю в Бога, а следовательно, и в роль обстоятельств. Я убедился, что, как правило, они сильнее человека. Однако по-прежнему заставляю себя думать, что все происходящее со мной зависит только от меня. Эта заповедь очень помогает мне в жизни. Я никогда ни на кого не перекладываю ответственность, не прикрываюсь такими, безусловно, существенными понятиями, как «повезло – не повезло». Я не смогу дать определение фортуны, но абсолютно точно знаю, что она капитально зависит от внутреннего состояния личности. В противостоянии двух равных по своим возможностям оппонентов она неизменно поворачивается лицом к тому, кто внутренне хотя бы на один процент увереннее в себе. Причем не вообще, а в данный конкретный момент.

Весной 2000 года мы с Андреем Тихоновым сообща не реализовали три одиннадцатиметровых подряд, и вот под занавес важнейшего матча с ЦСКА мы вновь заработали право на пенальти. Ненавижу удары с точки, но тогда именно мне предстояло подойти к мячу. У меня был такой настрой, настолько меня переполняло чувство злобы на соперника и на те неприятности, которые на нас свалились, что я не сомневался: забью с закрытыми глазами, и ни один вратарь в мире не сможет мне в этом помешать! Даже если бы мне дали квадратный мяч, даже если бы ворота уменьшили в два раза, даже если бы на поле вышел взвод солдат и принялся стучать в барабаны, я все равно бы принес нам победу. Я слабо осознавал, что делаю, как разбегаюсь, я не пытался перехитрить голкипера, пробил не думая. Получилось очень коряво. Кутепов имел огромные шансы выручить свою команду, он даже коснулся мяча, но тот все равно оказался в сетке. Я же, ударив, сразу побежал к угловому флажку радоваться трем завоеванным очкам, даже не допуская мысли о том, что гола не будет.

И все же самый мощный прилив уверенности я ощутил в себе в 2006 году накануне выездного матча с «Ростовом», в котором забил свой сотый гол в карьере, а «Спартак» завоевал «серебро». К той встрече я двенадцать поединков кряду не мог послать мяч в сетку. Никогда у меня такого не было. Признаться, я уже стал напрягаться по этому поводу, да и разговоры вокруг о том, когда же я перешагну гроссмейстерский голевой рубеж, мне порядком надоели. К тому же в тот год мы провели уже столько игр, что эмоций никаких не осталось. Ни у меня, ни у команды. И еще я слышал, что наши конкуренты простимулировали «Ростов». Вдобавок был травмирован Войцех Ковалевски, а у Димки Хомича опыта никакого. В общем, все расклады были против нас. Но я такой человек, что загнанным в угол чувствую себя прекрасно. Мой организм до предела мобилизуется, во мне пробуждается легкость, мне кажется, что я на все способен. Помню, Федотов в раздевалке за сорок минут до стартового свистка в свойственной ему манере напряженно ходил взад-вперед. Я его приобнял: «Григорьич, расслабься! Я забью парочку, и мы победим! Ручаюсь». В тот день, играя, я казался себе ясновидящим. Был убежден, что один ведаю, как оно все сложится. Я как бы парил над всей суетой, над всем тем, что творилось на поле. И оба своих гола воспринял как должное, как восход солнца, например. Более того, сделав дубль, прислушался к себе, и внутренний голос подсказал: «У тебя есть все предпосылки для хет-трика. Не упусти свой шанс!» Но, создав себе великолепный момент, я промахнулся – банальная кочка помешала. Впрочем, этот факт меня ни капельки не расстроил.

Я спортсмен привередливый, бываю собой доволен крайне редко. Уже давно, в том числе и после тех встреч, которые без оговорок могу занести себе в актив, не ощущаю себя на коне. У меня нет ни намека на то, чтобы хоть чуть-чуть собой погордиться. Взять хотя бы исторические лигочемпионские победы над «Реалом» и «Арсеналом». Накануне тех встреч ситуация была подобна ростовской: надо выиграть! Надо во что бы то ни стало! Кровь из носа! Хоть в лепешку разбейся, но своего добейся! И после тех триумфальных поединков я приходил в раздевалку, садился в свое кресло и говорил себе: мы сделали то, что должны были сделать. А кто и как забил, меня не волновало. И только сутки спустя, вдыхая болельщицкий восторг, читая хвалебные статьи, я понимал: произошло нерядовое событие. Вспоминал свои голы и позволял себе подумать о том, что я причастен ко всему тому ажиотажу.

Такие победы и осознание своей боеспособности в международных матчах добавляют человеку опыта, а тот, в свою очередь, позволяет уверенности (прежде всего внешней) выйти на новый уровень, а иногда и превратиться в кураж.

Кураж, к слову, – это великое состояние. Пребывать в нем постоянно невозможно, но ниже определенной отметки позитивные эмоции никогда не должны опускаться. Если вдруг замечаешь, что уверенность потихонечку от тебя ускользает, нужно тут же хватать ее за хвост и возвращать на прежнее место.

Ни одна большая победа, ни одно выигранное дерби не придут к тебе, если испытываешь проблемы с самооценкой, если нет убежденности в успешном исходе. Иногда даже слабые команды на кураже «раскатывают» самые сильные клубы планеты.

Нельзя сказать, что сборная России образца 1999 года была слабой, но по всем показателям мы явно уступали тогдашним чемпионам мира – французам. Однако, исходя из турнирных раскладов, нам не оставалось ничего другого, кроме как выиграть. Мы не допускали мыслей о ничьей, о том, как бы не опозориться и не пропустить много. Мы ехали за победой! Каждый из нас чувствовал, что судьба послала нам шанс войти в историю и что мы этим шансом обязательно воспользуемся.

За пару дней до той встречи российским СМИ я наговорил кучу бравурных вещей. Раскритиковал многих французских звезд и сказал, что не вижу причин, по которым мы должны чемпионов мира бояться. Я был абсолютно искренен в своих словах. Моя собственная уверенность подкреплялась уверенностью, которая исходила от тренеров и партнеров. Та наша победа со счетом три-два многое мне дала.

* * *

Говорят, что искусственно вызвать кураж простому человеку нельзя. У меня же во второй половине 1990-х частенько это получалось.

Утром в день матча я просыпался абсолютно умиротворенным, но после обеда, когда до установки оставалось часа полтора, начинал прокручивать в голове предполагаемые эпизоды встречи. Тут же ощущал, как растет мое внутреннее возбуждение, как мои ноги наливаются силой. Когда я направлялся на установку, у меня уже выступала испарина. На самой установке я превращался в фишку на макетной доске, я был уже весь в игре, и по лбу, по спине у меня струился пот. По дороге к автобусу меня потрясывало от переизбытка адреналина. Пока мчались на стадион, я чуть сбрасывал внутреннее напряжение, чтобы не перегореть. Слушал музыку, смотрел в окно. При подъезде к арене я вновь себя заводил, представлял, какое получу удовольствие на поле. А уж если соперник был из категории «топовых», то я и вовсе, как скаковая лошадь перед стартом, «бил копытом» и был готов со свистком судьи полететь вперед. Ступал на газон и чувствовал, что я в полном порядке! Великие времена!

Что бы там ни происходило, у меня с самооценкой и с настроем проблем практически никогда не возникало. Да, в 2003 году, когда после разрыва «крестов» я возвращался в спорт, уверенность немного сбоила. Я ничего не боялся, но журналисты месяца три задавали мне вопрос: «Не опасаетесь, что ваша связка вновь накроется? А тяжело ли стать самим собой после долгого перерыва?» Мне постоянно напоминали, что у меня были проблемы. Я по-прежнему не испытывал страха, тем не менее какой-то надлом в психике все же стал прослеживаться. Я позволил самому себе признаться, что долго не играл, а это означало, что я разрешил Егору Титову снисходительно к себе относиться. Все это не могло пройти бесследно. Но я достаточно быстро вернул все на свои места. В тот год мне даже пару раз посчастливилось призвать на помощь кураж. Однако после отставки Романцева, при работе с Чернышевым и Старковым, столь важного для меня «победоносного» состояния мне больше достичь не удавалось. Ощущение праздника, которое дарил футбол, ушло. Да, уверенность оставалась при мне, но без должного желания она уже не приносила привычных дивидендов. Любимая игра превратилась в монотонную работу. Все было не то и не так. Я погрузился в какую-то рутину и уже не получал удовольствия от игры. Более того, порой улавливал в себе черточки, присущие тридцатипяти-тридцатисемилетнему футболисту на сходе, который на автопилоте едет к финишу, зная, что все самое лучшее осталось в прошлом. Мне тогда было очень страшно. Я думал: елки-палки, неужели в двадцать семь лет для меня все закончится? Хуже всего было то, что подобные метаморфозы происходили со всеми моими партнерами. Элементарно не от кого было подзарядиться положительной энергией. Меня все бесило. Моя раздражительность наверняка переносилась в семью. Не дай бог кому-то пережить нечто подобное.

А ведь это была еще не низшая точка. Самое страшное началось тогда, когда закончилась моя годичная дисквалификация. Везде писали и говорили: «Титов вернулся. Сейчас он всем покажет! Сейчас он будет творить чудеса!» А я-то всего-навсего человек, не волшебник и не Стрельцов, что, впрочем, одно и то же. Мне надо было обретать себя заново. Признаться, я надеялся, что справлюсь. Моя уверенность была при мне, ноги тоже. На старте, забив два гола «Рубину», я подумал, что все пойдет нормально. Но после пяти-шести туров у меня случился спад. Видимо, организм отвык от таких нагрузок, от такого графика. Я понял, что навыки притупились. Раньше я не глядя отдавал передачи и знал, что они будут филигранными, а тут выяснилось, что мне нужно поворачивать голову, и вдобавок это не гарантировало точности. Плюс я вернулся совсем в другую команду, от былых принципов построения игры ничего не осталось. С партнерами я говорил на разных языках. Вот тогда я призадумался и занервничал. А тут меня еще посадили на лавку. Я до этого последний раз сидел на скамейке запасных весной 1996-го. Жутко непривычное и болезненное ощущение: у меня в голове не укладывалось, как я могу быть невостребованным. Но я не такой человек, который пойдет сразу спрашивать: а почему?

Возвратился я в основу «удачно»: один-три сгорели «Москве». Появился еще один повод для переосмысления – пришел к выводу, что все стало сложнее. В итоге месяцев пять с собой боролся. Затем была пауза из-за игр сборной, когда мы очень хорошо поработали. У футболистов есть такое выражение «крылья выросли». Так вот они у меня выросли, навыки пробудились, и уверенность вернулась. Больше мы с ней не расставались. И я, тертый калач, признаться, теперь не представляю, из-за чего могу с ней расстаться хотя бы на день!

 

Глава 4

Как воспользоваться полученным шансом

Для того чтобы состояться в каком-то деле, помимо всего прочего нужно уметь использовать те шансы, которые тебе посылает Всевышний. Бывает, единственный достойный случай проявить себя выпадает человеку в тот редкий момент, когда он по каким-то причинам не готов к испытаниям. Я думаю, что мне повезло: мои шансы приходили ко мне вовремя, хотя тогда мне казалось, что я слишком долго их ждал. А началась моя «шансовая эпопея» в 1992 году…

До попадания в дубль мне непосредственно на зеленом газоне в общем-то все легко давалось. И вдруг, попав от Королева к Зернову, я понял, что мне нужно завоевывать авторитет заново. Вообще все проходить заново! Впереди представлялся какой-то нереальный по сложности путь. Пока я месил грязь на полях второй лиги, мои сверстники уже становились звездами.

Владик Радимов в только созданном российском чемпионате произвел фурор. Он играл дерзко и ярко, напрочь шокировал и своих и чужих. Так вот, я наблюдал тогда за взлетом Радимова, чуть позже Хохлова, и мне безумно хотелось тоже на авансцену выйти. Проверить себя! Зависти никакой и в помине не было, я вообще подобного чувства никогда в жизни не испытывал. Мы вместе с Владом и Димоном выступали в юношеской сборной СССР были прямыми конкурентами, и я не сомневался, что эти ребята доберутся до Высшей лиги.

Когда они заблистали, я радовался за них. Чуть ли не гордился. При этом сознавал, что мое время тоже обязательно наступит. Я объективно оценивал ситуацию: заиграть в том «Спартаке» семнадцатилетнему мальчишке было не под силу. И все равно зверски тянуло попробовать.

Если бы в тот период мои мечтания сбылись и Романцев бросил бы меня в бой вместе со спартаковскими титанами, боюсь, я просто не выдержал бы таких потрясений.

Подобие моего дебюта состоялся в 1993 году в товарищеском матче со сборной Ирана. Когда минут за пятнадцать до конца встречи Олег Иванович подозвал меня, чтобы выпустить на поле, я так разволновался, что споткнулся и чуть не упал. Этот комичный эпизод я часто описывал в прессе. Напомню лишь, что от волнения я заменил не Вовку Бесчастных, как мне велел Романцев, а Игоря Ледяхова. Это сейчас смешно, а что тогда со мной творилось, вы даже не можете представить!

Главное – что я все же попробовал на вкус большой футбол, только вот следующего шанса мне пришлось ждать почти два года.

В марте 1995-го я должен был наконец-то принять участие в официальном матче в Москве с «Уралмашем», но получил небольшую травму. Лежал дома перед телевизором, и когда Муксин Мухамадиев сделал дубль, у меня мелькнула мысль: а ведь я тоже мог бы сейчас быть там, в телевизоре, и, глядишь, поучаствовал бы в голевой комбинации!

И все же вскоре, уже на выезде, в кубковом противостоянии все с тем же «Уралмашем», наконец-то получил то, что было для меня так важно. Поразительно: события, предшествовавшие полноценному дебюту, мне запомнились куда больше, чем сам дебют. Нас поселили в «новейшей и комфортабельнейшей» гостинице города Екатеринбурга, постройки эдак года 1969-го. Вырывающий ноздри запах я не комментирую, раньше он был обязательным атрибутом каждой гостиницы. Меня убило другое – полчища тараканов. К этим тварям я вполне нормально отношусь – как-никак рос в коммуналке, где мусоропровод располагался прямо на кухне. Однако столько тараканов, сколько на нас с Валеркой Чижовым в буквальном смысле набросилось в номере, я не видел нигде и никогда. Была настоящая война! Эти варвары по стенам залезали на потолок и оттуда падали на нас – мы едва успевали смахивать их с себя. После непродолжительных боев мы с Чижом сдвинули кровати в центр комнаты, одежду положили на тумбочки – не хотелось, чтобы враги в нее забрались и отправились с нами в Москву. Но как только выключили свет, последовала новая атака. Мы встали, зажгли лампу и отбили натиск превосходящих сил противника. Так повторялось несколько раз. Потом мы уже решили свет не гасить, и все равно поспать нам не удалось.

То ли эта безумная ночь повлияла, то ли тот факт, что из-за обилия больных в состав вкрапили много молодежи, то ли сказалось, что к моему появлению на поле счет был уже пять-ноль в нашу пользу, но я ни капельки не занервничал, когда услышал: «Готовься». Отыграл минут двенадцать совершенно спокойно. Какой-то эмоциональной феерии не испытал. Я просто ощутил: ну вот, та жизнь, к которой так долго подбирался, наконец-то наступает. Дерзай!

Затем я очень неплохо вышел на замену в кубковой встрече с «Динамо». Мои сорок пять минут все оценили лестно, даже Романцев. И после этого я уже во что бы то ни стало рвался попробовать себя в стартовом составе в чемпионате страны. Накануне ростовского поединка с «Ростсельмашем» я уже всерьез рассчитывал на то, что мне такую возможность предоставят, к тому же все ведущие центральные полузащитники «Спартака» находились в лазарете.

Когда на установке услышал свою фамилию, сердце учащенно забилось, однако я очень быстро взял себя в руки. И на двадцатой минуте отдал голевой пас Мухамадиеву. Тем не менее матч получился безумно тяжелым. Стадион битком. Жара какая-то патологическая – сорок градусов. Солнце висело прямо над головой. Минут за пятнадцать до конца я совсем спекся, уже не играл, а насиловал себя на поле. Набегался так, что меня чуть не вывернуло наизнанку. С тех пор жару не люблю. Лучше уж мороз и стужа!

Пришел я тогда в раздевалку, расшнуровал бутсы, сижу и думаю: «Да, батенька, сложновато играть с мужиками!» Но команду-то не подвел, себя от основы не «отцепил». Я догадывался, что Олег Иванович будет ставить меня до тех пор, пока не поправятся Цымбаларь. Пятницкий и Никифоров. За это время мне необходимо было набрать побольше вистов и ни в коем случае не оконфузиться.

В итоге программу-минимум я выполнил. И когда «старики» выздоровели, да еще Вася Кульков подъехал, я отправился в резерв с чувством выполненного долга. Никакой досады не было!

Я уже отдавал себе отчет в том, что могу играть на серьезном уровне. Могу и буду! Да, я плотно сидел на скамейке запасных, но был убежден, что мой час обязательно пробьет. 1995 год стал для меня переходным периодом, этаким пристрелочным этапом, и, судя по всему, здорово, что он у меня был. Под занавес сезона меня дважды выпустили вспомнить, что это такое – футбол с мужиками. 22 октября в выездной встрече с «Тюменью» выпорхнул на поле при счете то ли четыре-ноль, то ли пять-ноль, Сережа Юран из центра вывел меня один на один с вратарем. Я ударил, голкипер мяч отбил, но тот, несмотря на изуродованное грязью поле, запрыгал в ворота. Я тогда радовался как полоумный, бежал и думал: «Вот это кайф!» Через неделю дебютировал в Лиге чемпионов – в матче «Русенборгом» при счете четыре-ноль меня пустили погреться на пять минут. Кстати, после той встречи усилились разговоры о том, что лидеры разъедутся, и я уже наверняка знал, что стану одним из тех, кому будет суждено заполнить освободившиеся вакансии.

И впрямь – Георгий Александрович Ярцев с первых же своих дней в качестве главного тренера дал понять, что футболист Титов его устраивает. Чем ближе был новый чемпионат, тем больше я играл в контрольных матчах на месте опорного полузащитника. В феврале на Кубке Хазарова, где все было очень серьезно, обе встречи провел в составе. Помню, едва раздался свисток после финального матча, я тут же стал подсчитывать, сколько нам дадут премиальных. Тогда у меня, начинающего, с деньгами была напряженка, а тут команда завоевала двадцать тысяч долларов. Вот я все и пытался прикинуть, сколько же получу на руки.

После хазаровского турнира я ощутил себя членом основы. Каково же было мое удивление, когда на стартовый матч с национальную команду». От таких слов я, мягко говоря, прибалдел и, естественно, остался. Но из-за банальной простуды мне пришлось бесславно уехать.

Второе мое несостоявшееся свидание со сборной датировано ноябрем 1997-го. «Спартак» в Волгограде укатал «Ротор» – два-ноль – и стал чемпионом. Я на многое тогда был способен. Краем уха слышал, что Игнатьев намеревается вызвать меня для участия в стыковом матче с итальянцами, и уже начал вынашивать дерзкие планы на сей счет. Однако время шло, а мне никто ничего официально по этому поводу не сообщал. Перед самым отлетом из Волгограда я улучил моментик и спросил у нашего вице-президента Григория Есауленко: «Григорий Васильевич, на меня прислали бумагу из РФС?» Ответ прозвучал так: «Какая сборная? Не забивай голову. Готовься к «Карлсруэ». А через два дня я в газете прочитал, что Титов не явился в расположение национальной команды, за что должен быть дисквалифицирован. Я был обескуражен таким поворотом событий. Дисквалификации удалось избежать, но осадок остался.

И вот наконец-то при Бышовце в 1998 году я в сборную все же попал. Анатолий Федорович пригласил туда всех, кого только можно было пригласить. Съехалась вся старая гвардия, включая Добровольского и Харина. Я поначалу передвигался по базе в розовых очках, которые прикрывали мои выпученные от изумления глаза. Уважаемые и знаменитые люди, выступавшие в ведущих европейских клубах, оказались рядом со мной. Робости не было – было какое-то дикое стремление постигнуть этот особый мир. Я уже кое-кого знал по «Спартаку». С Игорем Шалимовым мы близко познакомились благодаря Коле Писареву. И ощущение того, что я в любую минуту могу подойти за советом или к тому же Шале, или к Вите Онопко, добавляло мне сил. И хоть я тогда не попал даже в запас на встречу со шведами, которая, кстати, дала отсчет «шести черным матчам», завершившимся отставкой Бышовца, все равно получил хороший опыт.

Среди череды поражений сборной того созыва я бы отдельно остановился на домашнем матче с французами. Перед этим я шикарно сыграл с «Реалом», забил гол, и Анатолий Федорович доверил-таки мне место в составе. Так мы столкнулись лицом к лицу с Зиданом. Я нисколько не волновался. Многое у меня получалось, да и в целом мы показали классный футбол, но мастерство великого Зизу принесло победу французам – три-два. С тех пор я стал полноправным игроком сборной России, хотя незадолго до этого смотрел на главную дружину и не представлял себя в ней. Я видел там Шалимова, Канчельскиса, Кирьякова. Колыванова, Никифорова, Добровольского и других звезд. Никто ведь не думал, что так быстро они сойдут в «зрительный зал», и мы, вчерашние мальчишки, которые провалили европейское молодежное первенство, буквально перейдя через дорогу, окажемся на ведущих ролях в национальной сборной. Мы явно не были к этому готовы. Нам нужны были дядьки, такие как в «Спартаке» Горлукович, Пятницкий, Цымбаларь, которые нами руководили бы. Нам же пришлось опираться на самих себя, вот духу и не хватило. Хотя по отдельности каждый смотрелся, в общем-то, неплохо.

* * *

Чтобы завершить разговор о дебютах, я хотел бы вернуться в 1996 год – мой первый и, наверное, самый яркий год в настоящем футболе. Столько нового я тогда постиг, такие эмоции испытал, что забыть это невозможно. На ранней стадии еврокубков в противостоянии с «Кроацией» у меня лопнула капсула в голеностопном суставе. Ногу разнесло основательно. Но Ярцев сказал: «Через пять дней матч в Тольятти. Ты будешь играть! Ничего слышать не хочу про твои болячки». Естественно, опухоль за это время не спала. Мне наложили двойной тейп, я еле-еле сумел натянуть бутсу. Иду на разминку – боль не отпускает. На третьей минуте Леша Мелешин открыл счет – настроение улучшилось настолько, что я перестал замечать дискомфорт, но вскоре, отдавая передачу, подвернул травмированную ногу. Заменился, и Георгий Саныч мне тут же напихал: «Я же тебе говорил: не играй!» Потом были разборки главного тренера с командным доктором, в результате которых, как всегда, пострадал я. Это был последний негативный штришок от того сезона. Потому что осень, ставшая для нас золотой, дарила только радость. Было какое-то непередаваемое ощущение единства с болельщиками. На все наши матчи собирался полный стадион, поддержка была неистовой. Мы творили чудеса!

Чего только стоит поединок с «Торпедо», в котором мы, уступая один-три, сумели добиться своего. Мне доводилось слышать, что тот матч якобы был договорным. Обидно и смешно одновременно. Обидно от того, что все было по-настоящему, а весело от того, что тогда сценарий к этому «договорняку» должен был бы написать Дэн Браун. Только его изощренный мозг мог придумать такую нереальщину. Если кто позабыл, три пропущенных от «торпедовцев» гола стоили Нигматуллину карьеры в «Спартаке». По ходу матча Нигму заменил Саня Филимонов и своего места Руслану уже не отдал. Мы, как безумные, радовались той победе. Когда в концовке Вовка Джубанов забил четвертый мяч, я решил, что сейчас состоялось самое грандиозное событие в моей жизни. У меня есть кассета с записью той феерии. В 2005 году мы с Тихоновым ездили на отдых в Эмираты и брали ее с собой. Когда смотрели, как Джубан посылает мяч в сетку, у нас с Андреем в глазах стояли слезы.

Но чудеса на том матче в 1996 году не закончились. До сих пор свеж в памяти гол Горлуковича «Ростсельмашу». Последние минуты, мы вновь проигрываем – на этот раз ноль-один. Если не забиваем, то прощай, «золото». Перед этим мы раз пятнадцать исполняли стандарты. Не лезет мяч в ворота, и все! И тут подходит Горлукович, отодвигает Тихонова: отойди, сынок! Я рядом стоял, думаю: если Дед сейчас не забьет, то конец! А он со штрафного кладет «пятнистого» в девятку. Поворачивается и спокойно бежит назад. Это ли не фантастика?! Мы были настолько одержимы целью стать чемпионами, что даже в самых экстремальных ситуациях верили в конечный успех. И те обороты, которые тогда и я, и команда набрали, дали мне импульс на все последующие годы.