Январь 1955 года, как обычно, в Сибири суров морозами. В такие дни солнце нещадно слепит глаза, отражаясь от белизны наметенных сугробов. Небо высокое и чисто-голубое. Густой, морозный воздух перехватил дыхание, заледенил щеки и уши, моментально пробрался под полы курсантских шинелей, когда мы, выпускники школы первоначального обучения летчиков, вышли из вагона электрички на одной из станций недалеко от Новосибирска. Под ногами похрустывали выпавшие в утреннюю пору ледяные хрусталики инея.
Подхватив свои чемоданчики с нехитрыми солдатскими пожитками, мы, подгоняемые морозом, направились к авиационному городку летного училища, где нам предстояло теперь жить, учиться, наращивать перышки на только что прорезавшихся крыльях, осваивать очередную ступеньку летного мастерства.
Я - курсант авиационного училища летчиков
Рассекая морозный воздух, с рокочущим гулом уходили в небо с училищного аэродрома реактивные машины.
- Смотрите, смотрите, бочка, еще бочка!
Поставив чемоданы, мы как завороженные смотрим вверх, прикрыв ладонями глаза. Блеснув серебристыми крыльями на солнце, самолет выписал петлю Нестерова, боевым разворотом набрал высоту и, сделав переворот через крыло, спикировал вниз.
- Красота! Здорово! Неужели пилотирует курсант?! - послышались восклицания.
- Это он нас приветствует, - пошутил кто-то.
А на душе было светло от будущего, от того, что военное авиационное училище летчиков-истребителей встретило нас реактивными самолетами, выполняющими фигуры сложного пилотажа в морозном, бездонно-синем небе. Человек, пилотировавший истребитель, как бы говорил нам: «Смотрите, чего я достиг, а ведь пришел в училище таким, как и вы».
Именно так восприняли мы представившуюся нам картину в зимнем небе. Она еще больше подогрела нашу юношескую страсть к полетам, мечту об овладении современным реактивным самолетом и сверхзвуковыми скоростями.
Откуда она начинается - авиационная романтика, которая не дает спать по ночам мальчишкам и вызывает глубокую зависть девчонок? Начало, должно быть, она берет от птиц, которые свободно парят в воздухе и свободны в выборе своего пути. Это живое созерцание является тем маленьким родничком, источником, из которого затем в течение всей жизни образуется широкая романтическая увлеченность, привязанность к небу, расстаться с которым для пилота бывает мучительно тяжело. Долго еще рев двигателя и характерный свистящий шум полета заставляют трепетно сжиматься сердце и поднимать голову вверх и искать, щурясь от солнечного блеска, стреловидные птицы. И легкая улыбка, мечтательность проступают на лице пилота при виде винтомоторных самолетов, летательных аппаратов - летной юности почти всех сегодняшних авиаторов.
Если есть время и собеседник, то старый пилот обязательно вспомнит свои курсантские годы так же, как гражданский человек вспоминает свои студенческие - лучшие годы жизни: динамичные, неспокойные, увлеченные, заполненные до отказа учебой, общественной работой, комсомольскими делами, самодеятельностью, театрами. И, конечно же, обязательно вспомнит пилот аэродром, где прошла большая часть его жизни.
В сумрачной прозрачности наступающего утра стоят притихшие и покорные металлические птицы, заботливо укрытые чехлами. Стоянки учебных машин подметены. Самолеты - строй солдат, выровнены словно по линеечке, и впереди, как командир, неторопливо шагает с автоматом часовой.
В редкие минуты отдыха растянешься, бывало, на мягкой траве где-нибудь недалеко от заправочной линии, снимешь шлем и просто так, ни о чем не думая, глядишь в голубое небо с белыми корабликами-облаками. Стрекочут кузнечики, жаворонок с легкостью демонстрирует высший пилотаж, напевая при этом незатейливую песенку. Рядом - друзья-товарищи: кто припал к земле и вдыхает густой ее запах, кто, глядя в никуда, задумчиво покусывает стебелек «воробьиного проса», как у нас на Алтае ребята называют полевую траву... Блаженные минуты.
Больше всего люблю я утренние часы на аэродроме. Примятая упругой струей воздуха трава кажется шелковистой, с серебряным отливом. И сидит в кабине сосредоточенный и счастливый человек, готовый через несколько десятков секунд покинуть землю с ее запахами, лесами и полями, с пением птиц и человеческими страстями, чтобы, опираясь па силу крыльев, свободно и широко пронестись над умолкшей для него на время землей, над тем, что называем мы жизнью.
Хорошо в ожидании первого вылета присесть на прохладную и влажную от утренней росы бетонку и мысленно «проиграть» предстоящий полет. Потом, когда взревут двигатели и эскадрилья уйдет в небо, будет своя прелесть напряженного труда. Все подчинится единой воле, плану, заработает механизм, в действии которого даже маленькая неисправность может остановить ход.
- Я понимаю, что вам хочется быстрее начать летать, - сказал наш новый командир после того, как улеглись заботы по размещению в казарме, определились учебные группы, были показаны классы и лаборатории.- Стремление понятное, да иначе и быть не может для будущего летчика. Настоящий летчик всегда стремится в небо, какие бы трудности ни возникали на его пути. Но для того чтобы стать настоящим летчиком и чтобы путь в небо был всегда радостным, современная авиация требует от пилотов глубокой теоретической подготовки. Поэтому я советую, - закончил командир, - не теряйте времени на «раскачку», принимайтесь за учебу, если хотите быстрее попасть на аэродром.
После такого объяснения стало ясно, что мечты о глубоких виражах и лихих боевых разворотах надо пока положить в прикроватную тумбочку и только иногда по ночам «летать во сне».
Занятия начались с рассказа об истории училища, которая берет свое начало на берегах великой русской матушки-Волги, с того времени, когда на правом ее берегу - в городе Сталинграде - была создана 7-я Сталинградская военная авиационная школа летчиков. Потом она стала называться военным авиационным училищем летчиков имени Сталинградского Краснознаменного пролетариата.
Рассказать историю училища - это значит воскресить многие страницы истории развития пашей славной советской авиации.
Официальной датой создания Сталинградского авиаучилища летчиков (тогда 7-й школы летчиков) считается 23 февраля 1930 года. Но поиски места для размещения базы, поиски аэродромов, подбор кадров и начало работы относятся к 1929 году.
Как всегда бывает, когда создается новая организация, кадры в 7-ю школу летчиков были приглашены для начала из других училищ и строевых частей. В последующем преподавательские кадры пополнялись за счет своих выпускников. Из одного третьего выпуска в стенах училища для работы летчиками-инструкторами было оставлено 68 человек.
Командир сказал нам: «Было оставлено в стенах училища», но потом, улыбаясь, пояснил, что стен-то как таковых еще не было, они только возводились. И те, кто учились, строили на северо-западной окраине города здания учебно-летного отдела, ангары, казармы, жилые дома. Особенно много потрудились курсанты первых трех выпусков.
В то время училище готовило летчиков различного профиля. В основном для разведывательной и легкобомбардировочной авиации. Однако некоторую часть курсантов, имевших лучшую технику пилотирования, выпускали самостоятельно на И-3 и после небольшого налета командировали в истребительную авиацию.
С первых дней существования училища день ото дня крепла воинская дисциплина, складывался образцовый воинский порядок в казарме и на аэродроме, повышалось качество техники пилотирования, воспитывалось чувство ответственности за охрану советского неба. Эти замечательные качества стали девизом, нерушимым законом для всех, кто в той или иной степени занимался подготовкой летных кадров. Эти качества стали традицией огромного коллектива. В этом мы убедились с первого же дня пребывания в училище.
Преподаватели, читавшие нам специальные дисциплины, напоминали, как совершенствовалась и улучшалась методика летного обучения. Она становилась на научную основу. На вооружение были взяты педагогика, психология, теория полета.
Методика летного обучения из экспериментальной постепенно стала научно обоснованной. Первичные навыки действий курсанта в воздухе на основе высокой теоретической подготовки стали отрабатываться па земле: на тренажерах, в самолете и т. п. Это намного сократило количество вывозных полетов, значительно удешевило и улучшило подготовку летных кадров.
В конце 1936 года перед училищем была поставлена нелегкая задача - в короткий срок, с высоким качеством и при минимальных затратах подготовить большой отряд летчиков. Популярный в то время лозунг «Комсомолец, на самолет!» привел в училище лучших представителен советской молодежи. Сюда по путевкам партийных и комсомольских комитетов шли сильные, грамотные молодые люди с заводов, фабрик, со вторых и третьих курсов университетов и институтов.
В это же время перед училищем ставилась задача постепенно перейти на подготовку только летчиков-истребителей, и уже в начале 1938 года была сформирована первая истребительная авиаэскадрилья. С 1940 года училище из многопрофильного становится чисто истребительным. А с 1941 года училище полностью перешло на обучение курсантов на самолетах конструкции А. С. Яковлева. На «яках» курсанты летали вплоть до 1953 года.
Параллельно с обучением проводилась большая воспитательная работа. Первостепенная роль в этом большом и важном деле принадлежала партийным и комсомольским организациям, большому отряду политработников, коллективам рабочих заводов: Тракторного, «Красного Октября», «Баррикады» - постоянным шефам училища.
Коллектив училища имени Сталинградского Краснознаменного пролетариата с первых дней его существования был по-настоящему любимцем трудящихся города на Волге.
Представители рабочих коллективов, руководители городских и областных партийных и советских органов, представители общественных организаций были частыми и желанными гостями в частях и подразделениях, словом и делом оказывали училищу всяческую помощь. В свою очередь личный состав училища систематически принимал участие в общезаводских и общегородских мероприятиях, вместе со всеми жителями города в числе передовых коллективов выходил на субботники и воскресники.
И все - от курсанта до начальника училища - стремились как можно лучше выполнить любую работу, не отстать от передовых рабочих.
У воспитанников и преподавателей училища на всю жизнь сохранилось чувство глубокой благодарности к трудящимся города Сталинграда, к его партийным и советским органам за их заботу, большую и искреннюю любовь к нашему училищу.
Немногим более 10 лет училищу пришлось работать в сравнительно мирных условиях. Когда началась Великая Отечественная война, развернулась ускоренная подготовка летных кадров для фронта. Было принято решение перейти на поточный метод обучения.
К середине июля 1942 года над Сталинградом нависла серьезная опасность. Училищу нельзя было оставаться в городе, и решено было перебазировать его в тыл страны. С болью в сердце личный состав покидал места, ставшие родными и близкими. Люди покидали то, что создавали своими руками. Чувствовалось, что здесь, на этой земле, предстоит битва не на жизнь, а на смерть. Каждому хотелось остаться в строю защитников Сталинграда, но приказ есть приказ.
Районом нового базирования стал город Кустанай. Здесь училище работало до июня 1946 года.
Район Кустаная имел отличные аэродромные и погодные условия. Это в немалой степени позволило училищу делать по 9-10 выпусков в год, давать фронту 800- 900 летчиков-истребителей.
Вдумайтесь в эти цифры, вспомните суровые казахстанские зимы и представьте себе землянки, где жил постоянный состав, трудности с размещением семей в Кустанае, - и станет ясно, как велик был энтузиазм людей, как беспощадно относились они к своим интересам ради общей цели - победы над врагом. Думали только о том, как лучше и быстрее обучить курсантов, дать фронту новые и новые пополнения.
Так вот, оказывается, чьи разрушенные временем землянки мы видели на аэродроме, когда в 1953 году копали новые для себя!
Понятно теперь стало, откуда взялись на полевом аэродроме старые ввернутые в землю штопоры для швартовки самолетов.
Каждый из ведущих инструкторов училища подготовил для фронта до 100 и более летчиков-истребителей. Им помогал инженерно-технический состав. В училище для авиатехники не было ни одного крытого помещения. Весь самолетно-моторный парк располагался в поле, под открытым небом.
Те работы, которые нужно было выполнять в помещении, в тепле, выполнялись в поле, на ветру, на морозе в 30-40 градусов. Те работы, которые нормативом предусматривалось сделать за двое-трое суток, выполнялись за считанные часы. Бывало и так, что поздно вечером после полетов снимали с самолета отработавший ресурс мотор, а утром этот самолет выходил на полеты с новым мотором. Инженерно-технический состав трудился с полным напряжением сил и физических возможностей.
Можно с уверенностью сказать, что коллектив училища за годы своего существования с честью оправдал имя Сталинградского Краснознаменного пролетариата, своим самоотверженным трудом внес достойный и весомый вклад в дело общей победы над фашизмом.
Многие тысячи воспитанников училища, не щадя своих сил и самой жизни, храбро сражались на фронтах Великой Отечественной войны.
Не счесть всех живых и павших героев, защищавших каждую пядь родной земли. Я назову только несколько имен, которые знает вся наша страна.
На рассвете 22 июня 1941 года в числе первых бойцов сбил вражеский самолет капитан Владимир Григорьевич Каменщиков. Он до последнего дня своей непродолжительной, но яркой жизни храбро сражался с фашистами, стал Героем Советского Союза. Последний бой провел в небе Сталинграда.
В Волгограде, на проспекте имени В. И. Ленина, у аллеи Героев, стоит бронзовый бюст дважды Героя Советского Союза Василия Сергеевича Ефремова - выдающегося летчика-штурмовика, выпускника нашего училища. Много сот боевых вылетов совершил он, громя боевую технику и живую силу врага.
Другой дважды Герой Советского Союза, выпускник нашего училища, лично сбил более 20 фашистских самолетов, несколько десятков - в групповом бою. Это прославленный ас Евгений Яковлевич Савицкий, ныне Маршал авиации. На фронте он командовал соединением истребителей. И лично, возглавляя группу самолетов, водил летчиков в бой. Властно, как приказ, по радио звучали позывной и команда: «Я - «Дракон», иду в атаку!» И вслед за этим ведущий - комкор и его ведомые карающим мечом обрушивались на врага, повергали наземь неприятельские машины...
Главнокомандующий Военно-Воздушными Силами Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР, Главный маршал авиации Павел Степанович Кутахов - выпускник нашего училища. Он совершил около 500 боевых вылетов, сбил лично 14 фашистских стервятников.
Полковник запаса Герой Советского Союза Григорий Иванович Копаев воевал под Москвой, Сталинградом и Курском. В бою был тяжело ранен в голову, буквально у земли пришел в себя, с большим трудом посадил самолет. Лечился в госпитале, выздоровел и снова воевал. В 1944 году его земляки из Белой Калитвы (Ростовская область) купили самолет и вручили его летчику на полевом аэродроме. Последний бой на этом самолете Г. И. Копаев провел над Берлином.
Герой Советского Союза Алексей Тихонович Череватенко совершил 360 боевых вылетов, из них 130 - на штурмовку войск противника, провел 67 воздушных боев, сбил 21 фашистский самолет лично и 7 в групповом бою. В одном из боев он был сбит, ранен. После госпиталя снова вернулся в строй и прошел в нем до конца войны.
Летчик-бомбардировщик Владимир Федорович Соляник длительное время летал на разведку в глубокий тыл противника, добывал важнейшие сведения для высшего командования. Ныне ветеран, Герой Советского Союза, работает начальником кафедры Ростовского государственного университета.
Летчик-истребитель Герой Советского Союза Алексей Устинович Еремин был на фронте командиром истребительного авиаполка, совершил много боевых вылетов, лично сбил 18 самолетов противника. Награжден восемью орденами.
Иван Сидоров родился в селе Светлый Яр в семье коммуниста - ветерана гражданской войны, окончил Сталинградское училище летчиков, с первого дня войны воевал под Ленинградом, Волховом и Старой Руссой, произвел 400 боевых вылетов, лично сбил 23 фашистских самолета. Последний бой провел над Курской дугой. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 сентября 1943 года ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Герои Советского Союза Бутко, Храпов, Бекашонок, Чернецов, Кулиев, Козловский, Кравцов, Фомин, Денисов, Лобов, Федоров, Кулагин, Гнидо, Маркин, Игнашкин, Частнык, Майский, Безух, Головков, Михайлов, Чумаков и многие-многие другие выпускники училища своими подвигами прославили нашу Родину.
Захар Сорокин, Алексей Жилип, Алексей Маресьев научились летать, не имея обеих ступней ног.
Летчик Николай Гарбуз повторил подвиг Николая Гастелло, остался жив, был контужен, выздоровел и продолжал храбро сражаться с врагом. Не одну сотню самолетов противника сбили летчики-сталинградцы Горбунов, Рябов, Габринец, Душин, Лысенко, Овчаренко, Прицепа, Штокалов, Кисельков.
Да и сколько их еще, отличившихся в боях питомцев летного училища имени Сталинградского Краснознаменного пролетариата! К слову сказать, ведь и те курсанты, которых война застала на учебных аэродромах, также вносили свой посильный вклад в борьбу с ненавистным врагом.
Фронт уже подкатился к Дону. Шли ожесточенные бои в районе станции Калач. На тех же учебных аэродромах базировались теперь и фронтовые авиаполки. Но летная учеба курсантов не прекращалась.
В одном из тренировочных полетов на пилотаж в зону курсант Иван Лямин обнаружил фашистский «юнкерс», направлявшийся к Сталинграду. Требовалось немедленно сбить стервятника. И курсант повел свой истребитель в атаку. Сразил «юнкерса» таранным ударом. За мужество, проявленное в бою, И. Лямин был награжден орденом Ленина.
Знакомясь с историей училища, мы испытывали гордость, сознавали великую честь быть преемниками славных традиций ветеранов.
Четкий армейский ритм жизни, определенный распорядком дня, хорошо продуманный процесс обучения способствовали тому, что, сами того не замечая, мы с головой ушли в новые для нас предметы - аэродинамику, самолетовождение, тактику, с интересом изучали конструкции реактивного самолета, двигателя, многочисленных сложных систем, приборов и агрегатов. Перед нами раскрывался сложный мир авиационной реактивной техники. Курсантский день был загружен до предела. Незаметно летели дни, недели, и с первой весенней капелью наступила для нас горячая пора. Завершился первый этап теоретических занятий, мы готовились к экзаменам, сидели вечерами над книгами, перечитывали конспекты. И хотя некоторые остряки в курилке говорили, что в авиации знания определяются по двухбалльной системе - знаешь - «отлично», не знаешь - «хорошо», - у многих таких «лихих» авиаторов заметно менялся цвет лица перед столом экзаменаторов, а некоторые при докладе забывали сказать, зачем пришли в аудиторию. Волнение наше было понятно, так как от успешной сдачи экзаменов зависел допуск на аэродром к полетам. И, в общем-то, остряки были правы, говоря о двухбалльной системе, но только в том смысле, что получивший тройку к полетам не допускался.
Большинство из нас сдали экзамены с высокими оценками. Весна была в разгаре, и на душе у нас было по-весеннему радостно: скоро начнутся полеты. Мы должны были летать на переходном самолете Як-11. Он намного превосходил по скорости учебный самолет Як-18, и это нас чрезвычайно волновало и радовало. Каждый из нас, обучавшихся в училище и готовившихся стать истребителями, жил не только настоящим, но и будущим. Мы знали, что нас ждет реактивный «миг». В те далекие дни, летая на поршневом самолете, мы, как и все летчики, мечтали о самолетах более скоростных и, конечно же, реактивных. В то время наша авиация уже оснащалась реактивными самолетами и в авиачасти поступали такие машины, которые летали уже за звуковым барьером.
С какой жадностью мы читали статьи, посвященные развитию реактивной авиации! Сколько интересного, нового и увлекательного скрывалось за сухими, лаконичными заметками!
На воздушных парадах в те годы советские летчики демонстрировали свои успехи в овладении летным мастерством. Над Тушинским аэродромом впервые в истории авиации был показан встречный пилотаж двух групп реактивных истребителей. Четко и слаженно действовали летчики в составе традиционной пятерки реактивных самолетов. Группа из девяти машин безукоризненно выполняла различные фигуры высшего пилотажа.
Именно в эти годы благодаря внедрению в авиацию реактивных двигателей был сделан резкий скачок в увеличении скорости самолета. Изменились и аэродинамические формы машин. Фюзеляж приобрел заметную плавность линий, а крылья - стреловидную форму в плане, профили крыльев стали тонкими.
На истребителе появились катапультная установка и герметическая кабина. Гораздо совершеннее стало и его приборное оборудование.
Меня назначили командиром отделения. Это была первая командирская должность. С чего начать? Как командовать своими товарищами - курсантами, такими же, как я сам?
Первые наставления дал нам командир звена капитан А. К. Буйволов. Собрав всех командиров отделений, он сказал:
- Отныне вы - непосредственные начальники курсантов, и за проступки подчиненных вам людей мы будем требовать с вас. Почитайте в уставе свои обязанности и строго их выполняйте... По своему опыту знаю, - продолжал капитан, - что многое зависит от вас самих, от вашего личного примера. На вас будут смотреть, на вас равняться. Дисциплина, исполнительность, внешний вид - вот три качества, на которые обратите внимание. На них будет держаться ваш авторитет. А без авторитета нет и командира. Запомните это крепко.
Надо признаться, что сначала не все шло гладко. Сказывалась неопытность, непривычность к новому положению. Но наши инструкторы, командиры вовремя нас поправляли, помогали нам во всем.
Как всегда, освоение нового самолета начинается с так называемой вывозной программы, когда под пристальным взглядом инструктора курсант пробует свои силы, умение выполнять основные элементы всякого полета: взлет, полет по кругу с четырьмя разворотами, снижение и посадку. На этот раз освоение вывозной программы у меня шло лучше, чем в школе первоначального обучения.
Однажды мы пришли на аэродром. Уточняя задание перед полетом, инструктор сказал мне:
- Товарищ Титов, полетите с командиром звена.
И вот я в самолете. В инструкторской кабине - капитан Буйволов. С ним я и раньше поднимался в воздух. Мои летные навыки формировались под его влиянием. Однако на первом плане был, конечно, инструктор капитан Киселев. В полетах он не имел привычки без нужды вмешиваться в управление. Летишь - и не верится, что сам ведешь самолет. Курсантам очень нравились такие вылеты и, конечно, такие инструкторы.
И вот теперь я должен показать командиру звена, чему меня научил мой инструктор.
Взлетел как будто нормально, как требуется, выдержал самолет над землей до определенной скорости и перевел в набор высоты. Взял курс в зону пилотажа. Безошибочно нашел ориентиры, которыми она обозначена. Делаю левый вираж. Вывожу самолет точно в направлении выбранного ориентира. Самолет слегка вздрагивает - это значит, что он попал в собственную струю и высота выдержана точно. Сразу же перекладываю в обратный крен. И так фигура за фигурой. Стараюсь делать слитно, без паузы, энергично.
Помню, в школе первоначального обучения мне попадало за это. Старался выполнять фигуры энергично, а у меня получалось резко. Мне казалось, что стремительный пилотаж - неотъемлемое качество летчика-истребителя. Только позже я понял, что такой пилотаж требует от летчика высокого мастерства владения самолетом.
Впереди сложнейший этап полета - посадка. Снижаюсь, выдерживаю заданную скорость на планировании. Мысленно отмечаю про себя высоту: метр... полметра... тридцать сантиметров... Энергично, но без рывка добираю ручку. Вот оно, заветное посадочное «Т», совсем рядом.
- Разрешите получить замечания? - спросил я командира звена после полета.
- Хорошо, - ответил капитан Буйволов. Он снял шлемофон, потер рукой шею под подбородком, там, где виднелись красные пятна от ларингофонов, и пошел к «квадрату», где на скамейках в ожидании своей летной очереди отдыхали курсанты и инструкторы. Поговорив с моим инструктором, командир звена жестом попросил подойти поближе и, когда стих рев мотора очередного взлетевшего самолета, сказал:
- Самостоятельный вылет разрешаю.
Это было так неожиданно, что я растерялся. Ведь в нашей группе еще никто не летал самостоятельно. Стою и не знаю, что сказать. А капитан, улыбнувшись повторил:
- Ну да, разрешаю самостоятельно...
Радостный, полный надежд, шел я на другой день на аэродром. Но вскоре мне пришлось разочароваться: узнал, что в этот день мне не был запланировав полет. Я терялся в догадках. Почему?.. Сначала утешал себя мыслью, что инструктор, видимо, хочет подтянуть группу, чтобы все вылетели более или менее одновременно. «Ну что ж, ради товарищей можно и потерпеть денек-другой», - думал я.
Но и на второй день мне не удалось полететь. На мой вопрос инструктор ответил;
- Вот наведете порядок в отделении, тогда полетите.
- Слушаюсь, - чуть слышно ответил я инструктору.
Дело в том, что командиры стремились не только научить нас летать, но и воспитать дисциплинированными курсантами. Они требовали неукоснительного соблюдения уставного порядка. Чего греха таить, увлекшись полетами, иногда мы допускали промахи в дисциплине. Я не всегда был достаточно требователен к курсантам отделения. Мне казалось, что главное - полеты, а аккуратная заправка кроватей, соблюдение порядка в казарме - дело второстепенное. Инструктор же хотел воспитать из меня настоящего, требовательного командира. Он давал мне понять, что без дисциплины на земле не может быть успеха в полете.
Впрочем, эти выводы дошли до меня много позднее. В те же дни пришлось заставить себя заняться наведением порядка в отделении. Прошли долгие три дня. На четвертый меня встретил на заправочной линии, где мы всей нашей группой с великим старанием готовили ваш «як» к очередному полету, заместитель командира эскадрильи майор Н. А. Томин.
- Почему не летаете?
-Навожу порядок на земле.
- Ну-ка в машину!:
Мы сели в Як-14. Закрыли фонарь, и майор приказал:
- Взлет!
За эти три дня я так соскучился по ручке самолета, что с особым удовольствием и четкостью поднял «як» в небо.
- Ничего, сносно, - сказал на земле майор Томин, - Летать можете... - Он помолчал немного, глядя, как приземлился у посадочного «Т» очередной «як», а добавил: - На посадке самолет не поломаете.
Я не понял, чего было больше в его словах - юмора или серьезности, так как наши командиры часто для того, чтобы снять напряжение, прибегали к эзоповскому языку.
Я не знаю, стало ли в нашей группе больше порядка, не знаю, о чем майор говорил с капитаном, во с того дня меня ни разу не отстраняли от полетов, я вскоре я пошел в первый учебный бой.
Случалось так, что мною занимались разные инструкторы. Все они были отличные летчики и хорошие педагоги, и каждый из них старался передать нам, молодым курсантам, все то, чему они научились сами за нелегкие годы минувшей войны.
Новый инструктор-Лев Борисович Максимов - был настоящий летчик-истребитель. Он сразу понравился нам своим живым характером. Энергичность и стремительность удивительно гармонично сочетались в нем с выдержкой и самообладанием.
С первых же полетов Л. Б. Максимов старался выработать у курсантов качества, необходимые летчику-истребителю: решительность, активность действий, умение ориентироваться в сложной обстановке, быстроту реакции и, конечно, высокую технику пилотирования. Он учил нас постоянно искать воздушного «противника», маневрировать энергично, стремительно.
Однажды я отрабатывал типовые атаки. Самолет инструктора был воздушной целью, а я его атаковал. И хотя это был только начальный этап обучения воздушному бою, мы, курсанты, начитавшись книг А. И. Покрышкина и И. Ш. Кожедуба, уже мнили себя настоящими истребителями. С юношеским жаром атаковали «противника», мысленно включали тумблеры, нажимали на гашетки, рисуя себе картину, как вражеский самолет, сраженный меткой очередью, кувыркаясь, летит к земле, иногда, чувствуя увлечение, инструктор сдерживал наиболее горячих из нас, давая понять, что нам надо еще много и много работать, чтобы стать хорошими летчиками-истребителями.
Вот и на этот раз, довольный, как мне казалось, успешной атакой, я после выхода из нее замечтался.
Когда же вспомнил, что надо пристроиться к самолету инструктора, - смотрю, а его нигде не видно.
Где самолет? Сзади? Внизу? Небо было чистым, и, казалось, негде ему скрыться. Смотрю кругом - нет самолета.
«Потерял, - мелькает мысль, - опозорился».
Нет, этого не должно быть! Надо найти самолет. Начинаю поиск более тщательно, как учили. Осматриваю сектор за сектором, до боли напрягаю зрение. Вдали над горизонтом замечаю точку. «Он!» - подумал с облегчением. Прибавляю обороты мотору, сближаюсь и с ходу пристраиваюсь к самолету Максимова в правый пеленг.
На аэродроме после посадки, как обычно, спрашиваю:
- Разрешите получить замечания?
- Замечаний нет, - отвечает инструктор, а сам улыбается.
«Вот видишь, - говорили мне его веселые глаза,- чуть зазевался - «противник» от тебя и ушел. Понял?»
Инструктор не любил разжевывать курсантам их действия, читать нотации. Соображай, мол, сам, анализируй, делай выводы. В общем, давал повод для размышления.
Обдумывая на земле свой полет, я сожалел, что упустил самолет инструктора из виду. И хотя сейчас мне ясно, что ему, опытному летчику, ничего не стоило уйти от меня, еще не оперившегося «птенца», я твердо сказал себе: «В следующий раз не уйдешь, не упущу!»
Максимов же был доволен тем, что я все-таки нашел его. Он обращал особое внимание на такое качество, как быстрота реакции. Без этого, как говорится, не может быть летчика-истребителя. Сейчас, после космического полета, я могу добавить, что без этого качества не может быть и летчика-космонавта.
Была у Максимова истребительская жилка. Летая с ним, мы не раз убеждались в этом. И как же мы завидовали и старались подражать ему!
В первых полетах в строю парой мы, естественно, вели себя осторожно, старались держаться подальше от ведущего. С каждым вылетом наши навыки крепли. Максимов требовал, чтобы мы держались поближе.
- Пара должна быть как один самолет, - часто говорил он, - на то мы и истребители.
Летим однажды из зоны, где отрабатывали типовые атаки. Я шел ведомым. Внизу, насколько может видеть глаз, раскинулись целинные алтайские земли. Темнеют ровные полосы. А по краям их букашками движутся тракторы. Это мои сверстники, откликнувшиеся на призыв партии и правительства, поднимают вековую целину. Красивое зрелище!
Вдруг вижу, Максимов, идущий впереди справа, резко накренил свою машину в мою сторону. Раздумывать некогда. Мгновение - и энергично даю крен влево, со скольжением теряю высоту. Я уже знал «уловки» инструктора. Догадываюсь: испытывает быстроту реакции. После полета, как обычно, спрашиваю о замечаниях.
- Замечаний нет, - отвечает и снова едва заметно улыбается.
Любил Максимов летать красиво, энергично. Но вместе с тем не терпел нарушений правил безопасности. Он добивался высокого мастерства техники пилотирования и строго взыскивал, если курсант «резвился» в воздухе, не учитывая своих возможностей.
...Далеко впереди золотятся на солнце облака. Мы летим с инструктором в строю парой. Потом расходимся и начинаем отрабатывать типовые атаки. Воздушный «бой» стал напряженным. Я увлекся и подошел к самолету Максимова очень близко. Создалась опасная ситуация. Инструктор резко взмыл вверх. А на земле сказал:
- За такие дела... - Его глаза сверкнули гневно. - Альбатрос! Глаза - полные решимости, а в голове ни одной мысли!!
Я не видел его никогда таким сердитым, но через минуту он остыл.
- Иди, разберем... - примирительно сказал он.
Инструктор подробно объяснил мне, когда можно летать «крылом к крылу», а когда этим рисковать нельзя. Любая ошибка в воздухе может стать роковой, последней, говорил он мне, раскрывая такие понятия, как «риск» и «строгий расчет». А вот почему назвал меня альбатросом, до сих пор не могу понять, хотя прошло уже столько лет с 1955 года и я прочитал об альбатросах все, что попадалось под руку.
Учеба на переходном самолете подходила к концу. Командир звена капитан Буйволов собрал нас однажды и сообщил:
- Будем писать на всех характеристики и передавать вас в подразделения, на реактивные самолеты.
Максимов и Буйволов были всегда откровенны с курсантами и того же требовали от нас. Честность, правдивость для них были превыше всего. И на этот раз они не скрыли того, что напишут в характеристиках.
- Вам, товарищ Титов, даю высшую оценку, - услышал я. - Из вас подучится настоящий истребитель. Только не зазнавайтесь, учиться надо много, - сказал мне командир звена.
До сих пор вспоминаю его слова. Как важна мне была эта похвала! Она вселяла уверенность в свои силы и вместе с тем обязывала ко многому. Позже я узнал, что Максимов и Буйволов сдержали свое слово. В моей летной характеристике они написали: «Следует обратить внимание на этого курсанта, из него в дальнейшем получится отличный летчик. Летает смело, уверенно».
Боевой реактивный истребитель. Сколько мечтали мы о нем! И вот рубеж, отделявший нас от него, кажется, пройден. И чем глубже изучали мы авиационную технику, тем яснее видели, какой переворот совершен в советской авиации.
Первый полет на реактивном «миге» запомнился на всю жизнь. Наш новый инструктор капитан Коротков был в отпуске, и поэтому вывозил меня командир звена майор Валерий Иванович Гуменников - очень строгий командир и принципиальный человек. В какое бы время ни назначили полеты, он всегда являлся к нам чисто выбритым, в отутюженном костюме, свежим и очень сердился, если кто-нибудь из летчиков приходил утром со щетиной на щеках или в помятой гимнастерке.
- Военный человек должен быть аккуратным всегда, а летчик - тем более, - часто повторял он нам. - На «миге» некогда будет доделывать то, чего не успел сделать на земле...
Сам он успевал многое сделать и на земле, и в небе. В нашей части не было лучше летчика-перехватчика, чем он, никто точнее его не стрелял по наземным и воздушным целям, его хвалили часто и много, говорили о нем как о настоящем мастере.
С ним-то мне и предстояло впервые вылететь на реактивном самолете.
- Будете делать все сами, я только контролирую.
Когда наш маленький и поджарый, словно слитый из металла и скорости, самолет вырулил на взлетную полосу, прибавил обороты двигателю. Я привык к «якам», к тому, что скорость при взлете нарастает медленно и поэтому «бежать» надо чуть ли не минуту, а здесь и не заметил даже, как «миг» оторвался от бетона. Пока убирал шасси, высота подскочила на пятьсот метров, а по инструкции уже на двухстах надо было делать разворот. Не успел я выполнить первый разворот - время делать второй, третий... Впереди уже до самого горизонта протянулась полоса. Нужно выпускать шасси, садиться. Я даже вспотел от напряжения. Казалось, что весь полет длился считанные секунды. На самом же деле прошло целых 10 минут. На традиционный вопрос: «Разрешите получить замечания?» - инструктор ответил:
- Все нормально... Такая вещь случается с каждым летчиком, если он пересаживается на более скоростной самолет. Привыкнете!
После нескольких полетов я вполне освоился со скоростью стремительного «мига», и немногих секунд, за которые проходил взлет, уже было достаточно, чтобы осмотреться, взглянуть на приборы и вовремя начать разворот. Тело как-то само по себе сжилось со скоростями, заложенными в скошенных крыльях и могучем двигателе, упрятанном в коротком и сильном корпусе «мига».
Нелегко вот так просто взять в руки перо и на бумаге передать «воздушную поэзию», которую испытывает человек, летящий на стремительном реактивном самолете.
Что-то необычайно властное и горячее вливается в каждую клеточку тела, в окончание каждого твоего нерва - и ты уже сжался в комок от неудержимого желания послать «миг» вперед еще быстрее и быстрее, ощутить в ладони правой руки могучее давление его крыльев на воздух во время крутого виража...
Сейчас, много времени спустя, вспоминая друзей по училищу и тех, кто воспитывал нас и делал летчиков из недавних десятиклассников, я хочу сказать еще раз доброе слово о Валерии Ивановиче Гуменникове.
Не попади я по настоянию того неизвестного мне капитана из военкомата в школу первоначального обучения, я, может быть, не попал бы и в руки Гуменникова - этого сильного и своеобразного человека большой души и беспредельной веры в наши возможности...
Внешне он оставался суровым и неприступным великаном, но внутренне - чутким и тонким.
- Вы - будущие летчики-истребители. Знаете, что такое настоящий воздушный бой? - сурово спрашивал он. - Воздушный бой на современных самолетах требует не только отличной летной и тактической подготовки, но и отменных физических данных. Если летчик слаб физически, то под действием перегрузки во время боя от него останутся одни сапоги и сверху шлемофон.
Но, отправляясь со своим ведомым в очередной учебный полет, он по-отцовски предупреждал:
- Смотри, станет туго - иди на посадку...
В полетах он обычно «закладывал» такие виражи, что иногда в глазах становилось серо. Конечно, стоит только чуть «дать от себя», затянуть вираж - и сразу станет легче. Легче-то легче, но тогда ведущий уже умчится в недосягаемую высоту, а ты останешься внизу, ненужный, отброшенный, смятый...
И мы тянулись за ним, хоть это слово трудно применить к тем скоростям, на которых Гуменников «вывозил» в небо нас, молодых. Он был суров, если курсант «сдавал», но и справедлив беспредельно, когда дело касалось принципа.
Однажды со мной случилась неприятная история, причиной которой была моя молодость и горячность. Недолго размышляя, один из командиров подал рапорт, в котором категорически требовал: «Титова из училища списать. И - немедленно!..»
Когда-то, в минуту малодушия, я сам хотел порвать с авиацией. Но теперь, когда по-настоящему полюбил полеты, исключение из училища было бы для меня катастрофой...
Я слонялся по училищу, мучительно раздумывая над тем, как там, в штабе, решится моя судьба.
- Что нос повесил, Титов? - услышал я грубоватый голос.
Передо мной стоял командир звена В. И. Гуменников.
- Пузыри пускать рано... Мы за тебя воевать будем. Оставят!
Только позже я узнал, что В. И. Гуменников и мой инструктор С. И. Коротков тоже написали рапорт, в котором доказывали мое право продолжать учебу. Доказывали, несмотря на то, что из-за этого пришлось серьезно поспорить с начальством. И я сделаю все, чтобы оправдать доверие моих учителей.
После полетов мы сами под руководством техника готовили самолеты к полету, сами устраняли неисправности, выполняли регламентные работы. Проводили послеполетную подготовку самолета: осматривали его, чистили, проверяли все агрегаты. В общем, работы на полтора-два часа, а если случится какая-либо неисправность, то и больше. Мы работали с большой охотой. Хотелось своими руками все потрогать, проверить. Подбадривая нас, техник говорил:
- Это нужно. Летчик без технических знаний и навыков - не летчик.
Пожалуй, он был прав. Работая на самолетах, мы глубже изучали технику, узнавали, как выполняются предполетный и послеполетный осмотры, что такое регламентные работы, какие бывают отказы, как их предотвратить, и многое другое. Самолет становился понятным, знакомым до мелочей. Это очень важно для летчика.
Последнее лето нашей учебы было особенно трудным. Мы летали в зону, по маршруту, вели учебные воздушные бои, стреляли и хорошо узнали, что значит летать на реактивном истребителе. Станислав Коротков - наш инструктор на боевом «миге» - был человеком строгим и промахов не прощал. Так о нем говорили у нас в эскадрилье. В справедливости этих слов мы вскоре убедились сами. Летишь в зону, выполняешь фигуры пилотажа. Кажется, все идет хорошо, но инструктор недоволен.
- Надо летать чище, красивее,- говорит он и начинает сам пилотировать. - Смотрите!
Потом заставит повторить раз, другой. Снова и снова приходилось выполнять фигуру, пока не получалось так, как требовал инструктор.
Те курсанты, которые раньше недооценивали спорт, не выдерживали нагрузок летного дня. Теперь они убеждались, насколько он важен для летчика. Но таких были единицы, большинство из нас усиленно занимались на гимнастических снарядах, играли в волейбол, футбол. В результате у абсолютного большинства курсантов в выпускной характеристике было записано: «Максимальную нагрузку летного дня переносит легко».
...Стоял конец августа. В Сибири наступала осень. Рощи основательно тронул багрянец. Как-то по-особому был чист и прозрачен воздух солнечного утра.
Серебристый «миг» стремительно рассекает высоту, врезаясь в синеву неба. Веду самолет в зону пилотажа. В инструкторской кабине - член Государственной комиссии, полковник. Он сидит спокойно и ничем не дает о себе знать. Наверно, любуется сибирскими пейзажами. Согласно заданию начинаю выполнять одну фигуру за другой. Увлекся так, что забыл о проверяющем. И только когда вывел самолет из последней фигуры, вспомнил, что сдаю государственный экзамен по технике пилотирования, и доложил проверяющему по СПУ:
- Задание выполнил!
- На точку, - приказал полковник.
На обратном маршруте вспомнился зимний февральский день, когда мы, подходя к училищу, любовались полетом реактивного самолета. Может быть, и сейчас где-то стоят новички, наша смена, раздумывая о своем будущем.
Самолет идет ровно, спокойно в утреннем упругом воздухе, послушный малейшему движению рулей. В последний раз смотрю на проплывающие внизу широкие серебряные ленты рек, желтеющие перелески, темнеющую вдали тайгу. Над полями и поймами сбиваются в стаи и кружатся птицы, собираясь в дальнюю дорогу.
«Вот так,- с грустью подумалось мне,- и мы скоро покинем края, где обрели крылья и возмужали».
Подведены итоги экзаменов. Курсантов собрал командир эскадрильи. Он объявил итоги по теоретическим дисциплинам и оценки по технике пилотирования и боевому применению. По всем теоретическим дисциплинам и по летной практике - пилотирование в зоне, стрельба, воздушный бой - я получил отличные оценки.
Приятно было сознавать, что годы, проведенные в напряженной учебе, не прошли даром. Но что делать дальше?..
Разговоров об этом было очень много. Одни мечтали скорее попасть в боевой полк, другим полюбилась должность инструктора в училище.
- Буду инструктором, - заявил Петр Шерстнев и, приводя в пример наших воспитателей, доказывал, какая это благородная профессия. Его назначили инструктором, и сейчас он работает в одном из авиационных училищ.
Другие - их было большинство - горячо убеждали, что нет ничего почетнее, как служить летчиком в полку, охранять воздушные рубежи нашей Родины. Мне также хотелось попасть в строевую часть.
11 сентября, по случайному совпадению в день моего рождения, был подписан приказ о выпуске нас из училища. Мы стали лейтенантами.
Когда нам объявили о назначениях, разговоры, мечты о будущем вспыхнули с новой силой. Вечером наша группа «братцев-ленинградцев» - офицеров, получивших назначение под Ленинград, - собралась вместе.
Где служить? Для каждого военного человека этот вопрос далеко не безразличен, а тем более для нас, молодых летчиков, только что ставших офицерами.
Трудности жизни в неблагоустроенных местах нас не страшили. Мы были готовы к ним и поехали бы в любой уголок нашей страны, куда бы нас ни послали. Ведь шел памятный 1957 год, когда сотни тысяч таких же молодых, как и мы, юношей и девушек по комсомольским путевкам покидали родные, обжитые края, благоустроенные квартиры и отправлялись на новостройки Сибири и Урала, жили в палатках целинных совхозов. Партия звала молодежь обживать тайгу и степь, утверждать жизнь в безлюдных доселе краях.
Готовы были и мы поехать на любые земли, туда, где нужен в небе стремительный посвист воздушного стража - самолета-истребителя, где нужен ратный труд воздушного воина. Мы солдаты, и на приказ Родины у нас только одно слово в ответ: «Есть!»
И все же в Ленинград тянуло. Летать в балтийском небе, недалеко от чудесного города, носящего имя великого Ленина, бывать в нем, увидеть то, что знакомо лишь по рассказам, фильмам и книгам, - это же в самом деле великая честь.
Мы чувствовали себя в те дни настоящими именинниками, широкие улыбки не сходили с наших лиц. Мы с отцом в дни отпуска много говорили о предстоящей моей жизни на новом месте. Отец рассказывал мне о достопримечательностях Ленинграда, словно прожил там всю жизнь. Он говорил:
- Город Ленина - прекрасный памятник героическому прошлому России, колыбель революции! Тебе, Герман, надо помнить, что Ленинград - огромный родник, нет, не родник, а целый океан для познаний, образования, воспитания самого себя. Сумей взять максимум возможного. Служи честно. Все отдавай, прежде всего, делу. А свободное от дел время попусту не растрачивай. По возможности чаще бывай в городе и помни - не многим молодым воинам выпадает счастье, именно счастье, прикоснуться к великим сокровищницам русской и мировой культуры.
Октябрь почти везде одинаков: льют дожди, ветер метет вороха желтых листьев. На небе свинцовые тучи. Октябрь 1957 года, который я провел в родном селе Полковниково перед поездкой к месту службы, был таким, как и всегда. Таким же - и не таким. Он запомнился событием, которое взволновало весь мир. По радио мы услышали сообщение: 4 октября мощная баллистическая ракета, преодолев вековое тяготение Земли, вывела на орбиту контейнер с научной аппаратурой, который стал первым искусственным спутником Земли. Шар диаметром 58 сантиметров и весом 83,6 килограмма прокладывал первую трассу в космос.
Не было дома в нашем селе, в котором не велись бы самые оживленные разговоры на эту тему. Каждый мнил себя астрономом, а кое-кто и космонавтом. Радовались и гордились мои земляки тем, что наша Родина стала пионером в исследовании космоса, и как граждане Страны Советов считали себя причастными к этому великому достижению науки и техники. С чувством гордости за нашу Родину, проложившую дорогу в космос, выезжал я из дому в часть, где мне предстояло начинать службу летчика-истребителя.