После стольких неудач действовать надо было незамедлительно. Штауффенберг, будучи мозгом заговора, стал и его исполнителем. Он светился своей природной харизмой. «Несмотря на то что на войне в Тунисе он потерял глаз и руку, — сказал позже Альбрехт фон Кессель, — он все еще походил на юного бога войны. Он всех нас пленил своими темными вьющимися волосами, тяжелым взглядом, выправкой и страстью, которая исходила из всего его существа». На это была необходима душевная сила, поскольку чем дальше, тем рискованнее становилась задача, тем символичнее она становилась, тем более походила на самопожертвование, тем меньше оставалось шансов на успех.

В начале июля Штауффенберг окончательно решил совершить убийство тирана лично. Остальные заговорщики не были от этого в восторге. Они понимали, что он был единственным, кто мог удержать в своих руках все нити операции «Валькирия». Ольбрихт был слишком нерешительным, Фромм занимал выжидательную позицию. У Мерца не было достаточного опыта и решимости. Вицлебен и Бек уже давно отошли от повседневного руководства армией. Было слишком рискованно допускать, чтобы один и тот же человек стал и руководителем и исполнителем плана. Ведь если бы его арестовали или убили, провал был бы неминуем. Однако ничтожные результаты предыдущих попыток покушения не оставляли другого выбора. Клаус прекрасно понимал, что шансы на успех были невысокими. В начале июля он сказал Людвигу Тормалену: «Шансов 50 на 50 […]. Но если дела пойдут так и дальше — как они идут, никто из нас не сможет больше жить со спокойной совестью. Семья не имеет больше смысла, она больше не возможна. А больше ничего и нет […]. Речь идет не о фюрере, не о родине, не о моей жене, не о моих четверых детях, а обо всем немецком народе». Он полностью разделял мнение Хеннинга фон Трескова, который за ужином вдвоем 7 июля сказал ему: «Покушение должно быть произведено во что бы то ни стало. Пусть оно и не увенчается успехом, но надо действовать […]. Главное — показать всему миру и истории, что немецкое Сопротивление даже ценой своей жизни посмело перейти к решительным действиям. Все остальное не имеет никакого значения». Его друг граф Харденберг написал, что «в нем было античное величие […], потому что он шел на самопожертвование, прекрасно это осознавая».

 

Последние трудности

В первых числах июля накопилось много плохих новостей. Начальника штаба 3-го Берлинского военного округа генерала фон Роста назначили командиром 3-й бронегренадерской дивизии. Это был серьезный удар по плану. Был утерян стратегически важный пост. Хотя все находившиеся в столице части были в подчинении руководства резервной армии, оперативно они подчинялись командованию военного округа. После ухода Роста нельзя было полагаться на его сменщика генерала Отто Герфурта. Что же касалось командующего округом генерала фон Кортенцфлейша, ему также нельзя было доверять. Он был офицером старой закалки, дисциплина стала его религией, и он никогда не стал бы выполнять незаконные приказы. Для того чтобы избежать неприятностей с ним, было решено, что Ольбрихт вызовет его к себе на Бендлерштрассе в день начала операции и задержит его там так долго, как это только будет возможно. А в штаб-квартиру военного округа, располагавшуюся в доме 144 по улице Гогенцоллердам, немедленно отправится генерал фон Тюнген, генеральный инспектор войск Берлинского гарнизона. Тот был сторонником государственного переворота, борец за воинскую честь. Он особенно прославился тем, что в ходе войны во Франции воздал почести кадетам военного училища в Сомюре, столь мужественно оборонявшим мосты через Луару. Заговорщики надеялись, что у него хватит власти, чтобы объявить себя командующим округом и подтвердить законность приказов, пришедших от руководства резервной армии.

Вызывала беспокойство и обстановка в училище в Крампнице, на которое делалась основная ставка при проведении путча. Начальник училища полковник Момм был приятелем Штауффенберга. В конце июня он организовал вечеринку по случаю назначения Клауса в АХА и его ухода к Фромму. За бокалом шампанского были обсуждены последние детали подготовки путча. В ходе импровизированной карусели Штауффенберг опять проявил свои лучшие качества кавалериста. Он был в парадной форме, в белом летнем френче, со всеми обменивался штуками, дружескими похлопываниями по плечу. Перспективы были радужными, все были веселы, атмосфера казалась тем более праздничной, что каждый осознавал, что танцевал на краю вулкана и что надо было испить до дна радости жизни, которой их в любой момент могли лишить. Но после бала идущих на смерть всех ждало глубокое разочарование. В начале июля Момм получил назначение на Восточный фронт. И с той поры выступление училища зависело от четкости проведения операции «Валькирия».

Обстановка в Комендантском батальоне была не лучше. Конечно, комендант Берлина генерал фон Хазе безоговорочно поддерживал идею свержения Гитлера. Но он не был командиром батальона майором Ремером. Этот молодой офицер прошел обучение в партийной школе, был высокопоставленным руководителем гитлерюгенда, чей значок он с гордостью носил на мундире. Он выполнил бы только те приказы, которые, по его мнению, соответствовали бы воле фюрера. Начальник штаба Берлинского округа подполковник Хайнц предложил под надуманным предлогом перевести его в Италию, чтобы на эту важнейшую должность поставить верного человека. К несчастью, Хазе отказался это сделать. Он верил в дисциплинированность своего подчиненного. И думал, что тот выполнит любой полученный от него приказ.

Расквартированная в Котбусе, в 100 километрах от Берлина, бронегренадерская бригада также не внушала особого доверия. Штауффенберг провел учения на случай возникновения внутренних беспорядков. И спросил, сколько времени потребуется бригаде, чтобы занять Гамбург. Методом простого деления этого времени на три он понял, что бригада смогла бы вступить в Берлин через пять часов. Но командира части тоже перевели на другое место службы. А сменившему его офицеру никак нельзя было открывать все карты. Успех операции зависел напрямую от убийства Гитлера и от того, насколько убедительным покажется план операции «Валькирия».

Наконец, выход Красной армии с боями к Бугу и Пруту не давал Трескову возможности отлучиться из штаба 2-й армии, которая вела тяжелые бои. В день начала операции приходилось обходиться без него. Это было катастрофой, поскольку этот энергичный, уважаемый, талантливый генерал был, несомненно, единственным, кто мог добиться принятия самых сложных решений.

На политическом фронте дела обстояли ничуть не лучше. Сопротивление все еще не имело единой точки зрения политиков и военных. После ареста Лебера Штауффенберга стали обвинять в легкомысленности. Герделер пожаловался прибывшему 12 июля в Берлин Гизевиусу на то, что ему не сообщили всех подробностей заговора. Он выступал против верховенства военных над политиками. Геллендорф, казалось, тоже был близок к этому. Клаус якобы все тянул на себя, ограничил контакты гражданских с Беком и Ольбрихтом и не сообщил все подробности своего плана начальнику полиции. Каждый из них явно не отдавал себе отчета в том, что успех столь рискованной затеи предполагал сохранение тайны и ограничение информации. В ночь на 14 июля состоялось примирительное собрание с участием Штауффенберга, Герделера, Гизевиуса, Бека, Вицлебена, Гельдорфа, Шахта, Ольбрихта и Мерца фон Квирнхайма. Совещание должно было пройти на вилле Шахта. Но тем временем бомбардировки союзной авиации сделали свое дело. Вилла превратилась в груду дымившихся развалин. В назначенное время все собрались в подвале, где царствовала темнота, усиленная отблесками догоравших зданий. При дрожащем свете керосиновой лампы началась долгая процедура взаимных упреков. Герделер обвинил Штауффенберга в желании установить «военную диктатуру» вместо демократии. В своих «Мемуарах» Гизевиус жестоко высказался в адрес Клауса. Он представил его «типичным штабным офицером, лучше которого Гитлеру и желать не приходилось». Он нападал на него тем более энергично, что знал, что именно из-за него, Клауса, он не был предварительно рассмотрен на столь желанную им должность «комиссара рейха по обновлению и восстановлению общественного порядка». В решающую минуту вопросы о персоналиях вернулись, словно бумеранг. Штауффенберг пришел от этого в отчаяние и сделал вид, что намеревается покинуть собрание. Бек остановил его и подтвердил свое полное доверие. Но при этом Бек вместе с Вицлебеном опять потребовал, чтобы переворот начался только при условии, что одновременно с Гитлером будут убиты Гиммлер и Геринг. Это означало отсрочку акции до греческих календ. Клаус заявил: «Да хотите ли вы действовать, в конце-то концов?» Бек заверил, что хочет. Но Клаус не был до конца успокоен. Он сказал Гизевиусу: «Будьте осторожнее, вы в Цюрихе слишком много болтаете, когда-нибудь из-за вас с нами случится несчастье». Обговорили последние детали. На следующий день Клаус должен был лететь в «Волчье логово», Ставку Гитлера в Восточной Пруссии. Час покушения пробил. Все остальные вопросы были неважны.

 

Сорвавшаяся попытка покушения 15 июля

14 июля Фромм был вызван для участия в совещании штаба, которое должно было состояться 15-го. Естественно, Штауффенберг должен был его сопровождать. Темой совещания было формирование 15 новых дивизий для отправки на Восточный фронт. Клаусу суждено было впервые посетить «Волчье логово» и встретиться с фюрером. До того времени он видел его только в Бергхофе, неподалеку от Берштехсгадена. Риск был велик. Он совсем не знал этого места. Но считал, что затягивать с покушением больше нельзя.

15 июля в 7 часов утра генерал и его начальник штаба вылетели в Ставку. В 9 часов 30 минут самолет приземлился в Растенберге. Их сразу же отвезли в штаб, который одновременно являлся Ставкой фюрера. Это был большой комплекс зданий и бункеров, располагавшихся в пятидесяти километрах от Кенигсберга среди лесов и Мазурских болот. В июле там было очень жарко. Роились тучи комаров. Основные руководители рейха имели там свои резиденции: Гиммлер — в Хошвальде, Геринг — в Голдап Реминтене, Рибентроп — в Штейнорте, а ОКХ — в Мауэрвальде. Через несколько минут машина проехала за первый рубеж охраны, Штркрейз П. Штауффенберг прижимал к груди свой портфель.

Там вместе с материалами, о которых он должен был доложить, лежали толовая шашка и два химических взрывателя. Для того чтобы не привлекать к себе внимания подозрительным стуком часов, он решил использовать бесшумный детонатор. Кислота, находившаяся в герметичной емкости, начинала действовать после того, как капсула ломалась простым нажатием руки. Она постепенно должна была разъесть вещество, разделявшее два стержня ударника. Когда эти стержни соединялись, по ним пробегал электрический заряд, и сразу же следовал взрыв. Трудность состояла в том, что невозможно было точно предугадать момент взрыва. Принимая во внимание погодные условия, надо было ждать взрыва от четырнадцати до двадцати девяти минут. Кроме того, приведение в действие взрывателя предусматривало аккуратное сжатие металлической капсулы клещами. Для человека с одной рукой это уже было довольно трудно сделать. А всего тремя пальцами эта манипуляция была из разряда акробатики. Сделать это под столом, незаметно, было невозможно. Поскольку на совещаниях в штабах было принято, что офицеры выходят и входят по мере необходимости, Клаус хотел незаметно выйти, запустить бомбу в действие, а затем вернуться с ней в зал.

Вначале все шло хорошо. После завтрака с руководством штаба базы оба офицера резервной армии были препровождены в бункер Кейтеля, чтобы подготовиться к докладу. Штауффенберг с удовлетворением отметил, что их не стали обыскивать. Им был выдан специальный пропуск (зондераусвайс) на проход за второй рубеж охраны, где находился сам Гитлер. Там все было тихо, не чувствовалось никакого напряжения. Было намечено целых три совещания. Первое начиналось в 13 часов и предусматривало анализ общей обстановки. На втором, в 13 часов 40 минут, должна была рассматриваться обстановка на Восточном фронте. Третье совещание, намеченное на 14 часов 20 минут, посвящалось обсуждению вопроса резервной армии и формированию 15 новых дивизий. Было достоверно известно, что фюрер собирался принять участие в первом совещании. Относительно двух других уверенности в его участии не было.

Клаусу удалось переговорить со Штиффом и Фельгибелем. Роль последнего была определяющей. Он командовал всеми средствами связи «Волчьего логова». И только он один мог отрезать Ставку от остального мира. Оба они были готовы действовать. Все было намечено на 14 часов. Но тут прибыл приказ генерала Вагнера, представителя заговора в штабе армии в Цоссене, потребовавшего отложить покушение, поскольку Штифф сообщил ему, что Гиммлер с Герингом не собирались участвовать в совещаниях. Штауффенберг был взбешен. Он, с бомбой в портфеле, был в логове людоеда, всего в 400 метрах от бункера, а ему не давали возможности действовать. Он был вне себя. И заколебался. Потом попросил соединить его с Бендлерштрассе, чтобы получить инструкции от самого Ольбрихта.

А там уже были приняты некоторые меры. Согласно плану, Мерц фон Квирнхайм начал выполнение операции «Валькирия I» начиная с 7 часов утра, чтобы обеспечить безопасность в Берлине. В частности, в аэропорту, куда должен был приземлиться Штауффенберг по возвращении из Растенбурга. Комендантский батальон был приведен в состояние боеготовности. Кадеты училищ в Крампнице, Дёберице и Потстдаме разобрали оружие и готовы были двинуться на захват указанных им объектов. Первые бронемашины уже дошли до колонны Победы. К половине пятого они уже окружили правительственный квартал. Когда Клаус позвонил Мерцу, тот был потрясен. Операция уже началась. Мосты были сожжены.

Его никто не предупредил о решении генерала Вагнера. Вскоре связь прервалась. С Ольбрихтом переговорить не удалось. Штауффенберг продолжал звонить, ответом ему было молчание. Спустя полчаса новый звонок. На проводе был Мерц фон Квирнхайм. Он смог лишь подтвердить приказ Вагнера. Ольбрихт не мог обойтись без поддержки штаба в Цоссене. Он отменил операцию. Это было разочарование и злость. Клаус не желал этого слышать. И спросил у своего бывшего товарища по военному училищу: «Знаешь, Али, теперь это только наше с тобой дело. Что ты на это скажешь?» Последовало долгое молчание. Потом послышался ответ: «Сделай это». Штауффенберг вернулся в бункер. Оглядел зал оперативных карт, прежде чем запустить механизм бомбы. Было 15 часов 07 минут. Гитлер только что вышел. Все надо было начинать сначала.

В самолете, который доставил его в Берлин, душа его кипела. У него было ощущение того, что его предали. Выйдя из самолета, он сразу же отправился в Бендлерблок. Встреча с Ольбрихтом прошла бурно. Штауффенберг заявил, что его подставили. Его выводила из себя генеральская трусость. «Следующая попытка будет последней», — сказал он. Кроме этого, им пришлось очень сильно потрудиться, чтобы объяснить начало операции «Валькирия». Ольбрихт направил задействованным в ней частям приказ, где указывалось, что это были учения. Командиры частей в это поверили, но в штабе резервной армии все прошло не столь гладко. 17 июля Ольбрихта вызвал к себе Фромм. Он был в ярости оттого, что оказался игрушкой в попытке покушения, первой жертвой которого он мог стать сам. Не желая взлетать на воздух вместе с фюрером, он заявил, что в следующий раз, когда его вызовут в Растенбург, вместо него поедет начальник штаба.

16 июля, все еще находясь под впечатлением недавней неудачи, Штауффенберг пригласил на завтрак Мерца фон Квирнхайма. Развитие событий приводило их в отчаяние. Видя нерешительность генералов, они решили действовать самостоятельно, пусть даже без поддержки других заговорщиков. Тем придется подчиниться, когда они окажутся перед свершившимся фактом. Отступать было слишком поздно. Этот день стал решающим. Хотя путч оставался делом всей организации, он все больше становился восстанием полковников, готовых выкрутить руки своим командирам для достижения успеха или ради символичности.

В тот же день Клаус и Бертольд собрали у себя на Ванзеенштрассе самых верных друзей: Адама фон Трота цу Зольца, Дитлофа фон Шуленберга, Хофакера и Мерца. Они осудили пассивность генералов и решили перейти к действию несмотря ни на что. Хофакеру было поручено отправиться в Париж, чтобы подтолкнуть к действию Клюге, Штюльпнагеля и Шпейделя и добиться раскрытия Западного фронта даже в случае провала покушения. Основной задачей была «центральная» — захват власти в Берлине, но на всякий случай не исключался и парижский вариант.

17 июля пришла плохая весть. Заговорщикам удалось узнать, что СД намеревалась арестовать Герделера. Это было бы катастрофой. Противник покушения, болтливый, непостоянный, он мог все рассказать, хотя и знал только о переговорах по мирному решению. Штауффенберг отправился к нему, чтобы уговорить бежать в Париж под крыло Штюльпнагеля. Не тут-то было. С почти старческим упрямством бывший бургомистр Лейпцига отказался. Его судьба связана с Германией. Он никуда не поедет. В любом случае, его не посмеют арестовать. Гиммлеру нужны новые политики…

Опасность полицейского вмешательства не оставляла другого выхода, кроме как начать действовать незамедлительно. Когда 18 июля пришло сообщение, что Фромма и Штауффенберга вызывают 20 июля в «Волчье логово», каждый понял, что это был последний шанс перед многочисленными арестами вследствие неизбежного допроса Герделера. Тогда-то Клаус и сказал Бертольду: «Выбора нет. Рубикон пройден». На следующий день он постарался убедить в этом генералов. Он отправился к Вицлебену, где его ждали генерал Хепнер, генерал фон Хазе и майор фон Леонроде из 9-го Потсдамского полка. Настроение у всех было мрачное, ситуация — драматическая. Надо было или начинать действовать, хотя был риск того, что Гиммлер и Геринг прилетят в Берлин, чтобы подавить мятеж в зародыше, или выжидать, но тогда всех заговорщиков арестует гестапо. Вицлебен с трудом, но дал свое согласие. Сразу же после этого, примерно в три часа дня, Штауффенберг примчался в свой кабинет на Бендлерштрассе. Он собрал десяток верных офицеров из АХА и резервной армии. И изложил им сложившуюся ситуацию. Все безоговорочно пообещали свою поддержку.

Затем он приказал своему водителю фельдфебелю Швайцеру отправиться за документами к полковнику Фрицу фон дер Ланкену и доставить их к нему домой на Тристанерштрассе. Швайцеру были вручены два пакета из плотной бумаги со штампом «Секретно, строго конфиденциально». Не задавая лишних вопросов, он доставил пакеты по назначению. Он не знал, что отвез на квартиру своего начальника две бомбы. А тот тем временем отправился в штаб армии в Цоссене, чтобы еще раз встретиться с генералом Вагнером и заручиться его поддержкой. Вагнер подтвердил, что сразу же после убийства Гитлера на него можно будет полностью рассчитывать. Заметив вполне понятную напряженность Штауффенберга, он предложил ему пойти поохотиться на зайцев в песчаных дюнах вокруг здания штаба. За несколько часов до дела всей своей жизни Клаус успокоил свои нервы охотой на грызунов.

По дороге домой он зашел в церковь Штеглица. И присутствовал на мессе. Стены церкви подрагивали от далеких взрывов. Свечи качались. В последний раз, встав на колени, он помолился Богу. На Тристанерштрассе он провел вечер с Бертольдом и Адамом фон Тротом цу Зольцем. Потягивая коньяк и покуривая гаванские сигары, они читали вслух стихи Штефана Георге. Клаус пытался дозвониться до Нины, отдыхавшей с детьми. Не удалось. Авиация союзников разрушила телефонную станцию в Энингене. Луатлинген оказался отрезанным от мира. Утром он уехал, не сумев попрощаться с родными.

 

Покушение

Утром 20 июля Бертольд отвез брата в берлинский аэропорт Рангсдорф. На взлетной полосе в 7 часов они встретили адъютанта Штауффенберга лейтенанта фон Хефтена. Их ждал «Хейнкель-111» с прогретым уже мотором. Но взлететь мешал туман. Бертольд вынужден был уехать на службу в ОКМ. В 8 часов самолет наконец взлетел. Под шум моторов Штауффенберг дал последние инструкции. После двух с четвертью часов полета в турбулентности, пролетев над великолепными пейзажами Пруссии, большими площадями лесных угодий, над озерами и болотами, самолет приземлился в Растенбурге. Рубеж охраны № 2 преодолели беспрепятственно. Клаус и Хефтен позавтракали вместе с офицерами Ставки. Напряженные, как пружины, они с трудом перенесли сальные шутки нескольких генералов СС. Штауффенберг задумчиво молчал, Хефтен нервно перебирал аксельбанты. В 11 часов их провели за первый рубеж охраны к начальнику организационного управления генералу Бюхлю для короткого доклада. Штауффенберг отдал компрометирующий портфель адъютанту. В 11 часов 30 минут их отвели к Кейтелю для выработки общей позиции для доклада. Хефтен остался в приемной. Он аккуратно прижимал к груди бомбы. Как потом рассказал на допросе в гестапо молодой адъютант фельдфебель Фогель, возбуждение лейтенанта показалось ему подозрительным. И он спросил у него, все ли в порядке. Лейтенант ответил, что все нормально. На этом разговор закончился.

В зал совещаний Кейтеля прибыл адъютант Гитлера с плохой для заговорщиков новостью. Ежедневный доклад фюреру был перенесен на 12 часов 30 минут из-за внезапного приезда Муссолини на специальном поезде для обсуждения вопроса об усилении итальянского фронта. Времени для запуска взрывного механизма бомбы почти не оставалось.

Штауффенберг попросил разрешения выйти, чтобы освежиться и сменить рубашку. Порученец Кейтеля майор фон Фрейенд предложил ему сделать это в его кабинете. Хефтен последовал за своим начальником. Было уже 12 часов 25 минут. С максимально возможной быстротой Клаус распаковал бомбы. У него было на это всего несколько минут. Пока Хефтен помогал ему сменить рубашку — эту версию надо было отработать до конца, — он раздавил первый взрыватель с помощью клещей, специально приспособленных для его искалеченной руки, и воткнул взрыватель в пластиковую взрывчатку. Затем неловкими пальцами попытался проделать это со вторым взрывателем. Шло время. В дверь постучали. Это был Фогель. Майор фон Фрейенд послал его напомнить, что совещание должно было вот-вот начаться. За дверью нетерпеливо прохаживались Кейтель и Бюхль. Хафтен приоткрыл дверь и приказал унтер-офицеру не тревожить инвалида войны. Напряжение достигло предела. Руки Клауса дрожали. Ему никак не удавалось взвести второй взрыватель. Запотевшими пальцами он никак не мог удобно взяться за клещи. Без помощи Хефтена это было очень сложно сделать. Ему говорили, что достаточно было и одной бомбы. Пусть будет одна. Он быстро положил ее в портфель, а другую отдал Хефтену. Потом вышел к рассерженному Фрейенду, сказавшему ему: «Штауффенберг, да пойдемте же скорее, вы заставляете фюрера ждать». Желая помочь Клаусу, услужливый штабной офицер решил понести его портфель те 400 метров, которые оставалось пройти до зала совещаний. Штауффенберг пришел в ужас, но вынужден был согласиться. Свой драгоценный портфель он получил назад, когда вошел в бункер. Там он проявил твердость духа и попросил, чтобы его посадили поближе к Гитлеру. При этом сослался на частичную потерю слуха при ранении на фронте. Когда он вошел в зал, генерал Хойзингер докладывал обстановку на Восточном фронте. Фюрер и генерал Варлимонт бросили на него взгляды. Кейтель представил его, Фрейенд попросил какого-то генерала уступить место, чтобы поместить Клауса поближе к Гитлеру. От фюрера его отделял только генерал Хойзингер. Штауффенберг поставил портфель рядом с бетонной опорой массивного дубового стола для карт. Все было готово, оставалось только ждать взрыва. Этот человек — посланец судьбы все еще выглядел довольно бодро, хотя жизнь его висела на волоске. После окончания войны генерал Варлимонт так вспоминал об этой мимолетной встрече: «В кавалерийских бриджах штабного офицера с розовыми лампасами, в сапогах со шпорами, он был похож на вечного воителя. Я едва был знаком с ним, но когда увидел его там с черной повязкой на глазу, с искалеченной рукой в пустом рукаве […], то понял, что от него исходила спокойная горделивость, которая отличала элиту немецких офицеров». Было 12 часов 35 минут. Штауффенберг подал знак Фрейенду. Ему нужно было срочно связаться по телефону с генералом Фельгибелем. Он отошел от стола с картами. Какой-то офицер уселся на его место и отодвинул его портфель, чтобы поставить свой. Телефонист бункера соединил его с Фельгибелем. Как было условлено, Штауффенберг кашлянул в трубку и положил ее. Это был сигнал того, что покушение должно было состояться. Ничего никому не сказав, он устремился в комнату адъютантов, где его ожидал Хефтен. В спешке он забыл взять фуражку и пояс. Фельгибель последовал за ним. Они были уже в 200 метрах от зала совещаний, когда раздался взрыв. Внутри первого кольца охраны поднялась паника. Крышу бункера снесло. Из окон вырвалось пламя. Эсэсовцы бросились к бункеру и вытащили оттуда какого-то человека в габардиновом мундире фюрера. Штауффенберг был потрясен. Ему показалось, что он узнал фюрера. Дело было сделано. Он это смог. Тиран был мертв. Фельгибель устремился в штаб войск связи, чтобы отрезать телефонную связь с внешним миром. Клаус с Хефтеном вскочили в ожидавшую их машину. На подножках они доехали до южных ворот зоны охраны № 1. Но уже была объявлена тревога. Никто не мог покинуть территорию. Штауффенберг вышел из машины, выпрямил спину. И властным голосом приказал поднять шлагбаум: «По специальному приказу фюрера!» Это произвело впечатление на унтер-офицера, и тот подчинился.

На КПП зоны охраны № 2 возникли затруднения. Начальник поста отказывался подчиниться. Полковник или нет, но приказ есть приказ. Надо было договариваться. Время поджимало. Вокруг ревели сирены. Штауффенбергу пришлось позвонить коменданту охраны капитану фон Моллендорфу, чтобы тот дал команду охранникам пропустить машину. В 13 часов они выехали за пределы зоны охраны. Машина на полной скорости помчалась на базу Вильгельмсдорф. Хефтен на ходу выбросил вторую бомбу в окно. Освободившись от компрометировавшего их багажа, офицеры сели в самолет, который взлетел в 13 часов 15 минут. В 15 часов 45 минут «хейнкель» приземлился в Рангсдорфе. Ступая снова на столичную землю, Штауффенберг был уверен, что убил тирана. Но по виду что-то было не так. В аэропорту было необычайно тихо. Никто их не встречал. Не видно было также разведывательных бронемашин из Крампница для обеспечения безопасности аэродрома. Там царила повседневная рабочая обстановка. Даже верного водителя Швейцера не было видно. Он устремился к телефону, чтобы позвонить на Бендлерштрассе. Его соединили с Мерцем. Он сказал ему, что Гитлер был убит. Было 4 часа дня. В голосе друга слышалась радость, поскольку ходили самые противоречивые слухи. Мерц попросил его приехать как можно скорее. Операция «Валькирия» еще не началась. Ольбрихт колебался. Начиная с половины первого дня никто ничего точно не знал. Клаус рассердился. Он взял машину командира базы. Для того чтобы добраться до Бендлерблока, ему потребовалось тридцать минут. В 16 часов 30 минут он оценил всю глубину катастрофы.

 

Поворот судьбы, неудачники операции «Валькирия»

Будучи научен горьким опытом 15 июля, Ольбрихт не захотел начинать операцию «Валькирия», не получив известий об удачном покушении. Теоретически ее надо было начать за пять часов до ожидавшегося возвращения Штауффенберга, то есть часов в 11 дня, чтобы задействованные в ней части были уже на местах. По его приказу Мерц должен был дождаться точных сведений. В 13 часов связь с «Волчьим логовом» прервалась. Это было хорошим предзнаменованием. Значит, покушение состоялось. Однако Фельгибель не до конца выполнил свою задачу. Хотя он и прервал телеграфную и телефонную связь, он не довел все до конца. Развитие событий лишило его способности действовать. Он очень скоро узнал о том, что Гитлер остался жив. Взрывом бомбы были ранены несколько генералов. Пятеро из них впоследствии умерли. Фюрер был слегка ранен: поверхностный ожог руки и легкая контузия от взрывной волны. Бомба была передвинута. Бетонная тумба стола спасла тирана. В любом случае, заряд не был достаточно мощным. Нужен был взрыв двух бомб. Накануне утром из-за жары было принято решение проводить совещание в наземной постройке, а не в подземном бункере, и это значительно уменьшило мощность взрывной волны. Горячий сжатый воздух, который мог бы убить всех присутствовавших, разорвав им легкие, вырвался через крышу и окна, словно пробка из бутылки шампанского. В очередной раз удача была на стороне палачей, словно бы подтверждая пророческие и трагически трусливые слова генерала фон Фритча, произнесенные им в 1941 году: «Этот человек — судьба Германии. Он должен выполнить свой долг до конца, возможно, до последней капли».

Фельгибель не знал, что ему делать. Он готовился к удачному покушению, а не к сорвавшейся попытке. Он забыл — конечно же случайно — отключить линии связи Кейтеля и Гиммлера, то есть самые главные линии. Кроме того, позвонил сам. В разговоре с начальником связи армии в Цоссене генералом Тиле он намеками сообщил, что фюрер остался жив. Он не пожелал пойти на сделку с честью офицера и сообщать ложную информацию. Начала разворачиваться трагедия. Уже в 13 часов 15 минут заговорщики в ОКХ, генерал Вагнер и генерал Тиле, знали о том, что фюрер, возможно, был жив. Это их парализовало. В тот же самый момент эту новость узнали Ольбрихт и Мерц. Так тщательно разработанная операция была уже бесполезна. Были предусмотрены различные варианты действий. Смерть Гитлера. Смерть Гитлера и Гиммлера. Смерть Гитлера, Гиммлера и Геринга. Но только не сорвавшееся покушение и не раскрытие заговора. И не то, что оставшийся в живых диктатор будет готов потребовать смерти путчистов. Была половина второго дня. Ольбрихт не мог ни на что решиться. Он был в шоке. Но решил этого не показывать и отправился, словно ничего не случилось, обедать с генералами в столовую Бендлерблока. Он надеялся на то, что за время его отсутствия ситуация прояснится. Мерц остался один, без начальника, судьей ему была лишь его совесть. Он был всего лишь полковником, но у него была возможность отправить распоряжение, приказ, он не мог связаться в полете с возвращавшимся в Берлин Штауффенбергом. Надо было что-то решать. Он очень скоро понял, что отступать было слишком поздно. В любом случае заговорщиков ждали жестокие репрессии. И тогда он поступил следующим образом. В 14 часов он по своему усмотрению отдал за подписью Ольбрихта приказ начать операцию «Валькирия I». Его поддержал майор фон Эрцен. Военные училища в Крампнице и Дёберице получили приказ выступать для подавления «беспорядков в стране». Майор Роде, участник заговора в Крампнице, немедленно выступил с вооруженными до зубов аспирантами и двумя самоходными зенитными установками. Обойдя стороной училища войск СС в Лихтерфельде и в Ланквице и убедившись, что там все было спокойно, он занял позицию рядом с колонной Победы, будучи готов двинуться на Бендлерштрассе или в другое место, где понадобится его огневая мощь.

В это самое время Мерц фон Квирнхайм собрал офицеров штаба АХА. Он объявил им, что начался путч СС, что Гитлер убит, что армия взяла в свои руки всю полноту власти, что отныне главнокомандующим становился генерал-фельдмаршал фон Вицлебен. Потрясенные, но испытывавшие наконец-то облегчение, офицеры отправились претворять в жизнь план «Валькирия I». В 15 часов Ольбрихт вернулся с обеда. На все вопросы своего начальника штаба он отвечал уклончиво. Прибыл Хепнер и стал торопить его ввести в действие план «Валькирия II». Тот никак не решался это сделать. Перед тем как его повесили, Хепнер описал его «возбужденным, покрытым потом, раздавленным ответственностью, которая была выше его». Ольбрихт приказал позвонить Тиле и Вагнеру в Цоссен. Они оба посоветовали подождать. Вермахт ни в коем случае не должен был стрелять по вермахту. К 15 часам 30 минутам была восстановлена связь с Растенбургом. Фельгибель больше уже не мог дольше ее прерывать. Но ничего не случилось. Мерц понял это так: если о покушении не было объявлено, если о том, что Гитлер уцелел, не сообщили по радио для поддержания победных реляций, значит, Штауффенбергу все удалось. В этот момент в распоряжение Ольбрихта прибыл полковник Кратцер, начальник службы пропаганды вермахта. Согласно плану «Валькирия I», он привез с собой в грузовике двадцать офицеров связи, готовых взять контроль над радиопередатчиками Берлина. Ольбрихт попросил его подождать. Тут поступил звонок от Штауффенберга с сообщением о смерти Гитлера. Наконец-то пришла добрая весть, что-то конкретное, за что можно было ухватиться. Ольбрихт сдался. В 16 часов 05 минут телетайпы объявили о начале операции «Валькирия II». С опозданием в пять часов. Но приказ Ольбрихта должен был быть завизирован Фроммом. Надо было убедить того поставить свою подпись на этом приказе.

Ольбрихт отправился в кабинет Фромма. И попросил его начать операцию «Валькирия II», поскольку фюрер был убит. Фромм не поверил ни единому его слову. И приказал соединить его с Кейтелем, что и было незамедлительно исполнено. Кейтель подтвердил, что было совершено покушение, но оно сорвалось. Гитлер был жив, Гиммлер находился на пути в Берлин, где должен был незамедлительно взять в свои руки командование резервной армией. Кейтель воспользовался звонком, что бы узнать новости о Штауффенберге. Его исчезновение из «Волчьего логова» вызвало сильные подозрения. Фромм все понял. И изобразил удивление и негодование. Естественно, он отказался подписывать приказы по операции «Валькирия II». Ольбрихт вернулся к себе удрученным, он был готов все бросить. И сказал Хепнеру и Мерцу: «Не вышло, он отказался что-либо подписывать». Мерц ответил ему на это, что слишком поздно что-то отменять, что приказы уже отданы. Тут Фромм вызвал их к себе в кабинет. Узнав о том, что операция «Валькирия» уже началась, он стукнул кулаком по столу и вызвал охрану, чтобы арестовать Ольбрихта и Мерца. И пообещал отдать их под суд за государственную измену. Было 16 часов 30 минут.

В это время в двери появился Штауффенберг. Он подтвердил смерть фюрера и добавил: «Я сделал это. Я видел его мертвым. Никто не мог бы после этого уцелеть». Фромм в ответ сослался на Кейтеля. «Ложь, ложь, как всегда, он всегда обманывает», — спокойно ответил на это Клаус. Но никого этими словами не убедил. Вероятно, лишь он один был в этом уверен. Фромм велел арестовать всех троих. И посоветовал Клаусу немедленно покончить с собой, поскольку «он запятнал мундир немецкого офицера». И тогда произошла удивительная сцена. Невиданная в этом уютном кабинете, пропахшем буржуазным духом с его мебелью от Бидермейера, с его клубными креслами, с его запахом воска и обитыми плотной тканью стенами. Началась драка между Фроммом и Штауффенбергом. В штабе офицеры дрались как чернь. В конце концов Штауффенберг и Хефтен выхватили пистолеты. Фромм был побежден. Ему оставалось лишь подчиниться. Генерал Хепнер сказал, что берет командование резервной армией в свои руки. Без лишнего насилия Фромм был арестован, заперт в одной из комнат, к которой была приставлена охрана.

И тогда началось самое сложное. Надо было наверстать упущенное время. Приказы были закодированы, их передача потребовала много времени, очень много времени. Приказ о начале операции «Валькирия» начал поступать в военные округа к 17 часам, к 17 часам 30 минутам и еще позднее. Штауффенбергу пришлось предварять письменные приказы распоряжениями по телефону. Сидя в своем угловом кабинете с типично монашеской обстановкой — стол, три стула, железный шкаф, — он не отрывал от уха трубку из черного бакелита, которая связывала его с внешним миром.

Тем временем на Бендлерштрассе начали стекаться заговорщики: Бек, Шверин, Гельдорф, Гизевиус, Герштенмайер.

В Берлине события начали развиваться довольно удачно. Генерал фон Хазе сделал то, чего от него ждали. В 16 часов он вызвал к себе в штаб на Унтер ден Линден майора Ремера. И сказ ал тому, что фюрер был убит и что его комендантский батальон «Великая Германия», расквартированный в районе Моабит, должен был окружить министерский квартал. Три роты немедленно выступили на задание при поддержке нескольких бронемашин и пулеметных установок. В 18 часов 30 минут задание было выполнено. Никто не мог проникнуть на Потсдамплатц, Доротеенштрассе, Герман Герингштрассе, Фридрихштрассе и Вильгельмштрассе. Плотное оцепление из войск и лошадей окружило район по его периметру. Четвертая рота была послана на Бендлерштрассе для обеспечения безопасности штаба резервной армии. Согласно обязательствам, Небль предоставил людей из криминальной полиции в распоряжение заговорщиков. Берлинские пожарные тоже выступили на стороне путчистов. Начальник полиции Гельдорф сформировал 20 отрядов полицейских для проведения арестов руководителей режима.

Командующий военным округом генерал фон Кортенцфляйш прибыл по вызову Ольбрихта. Когда его поставили перед свершившимся фактом, он отказался присоединиться к заговорщикам, расплакался и стал просить отпустить его. Его поместили под арест. Части, от которых ждали многого, с точностью выполнили порученные им задания. Получив приказ от подполковника Бернардиса, 1-я Коттбусская бригада немного замешкалась. Ее начальник штаба подполковник Штириус медлил с выдвижением бронетехники. Но командир части полковник Шульте Хойтзаус решил, что приказы были настоящими.

Они были отданы руководством резервной армии. Только вот подпись была другой. Армией командовал уже Хепнер. В такой сложной обстановке в этом не было ничего странного. К 18 часам первые самоходные пулеметные установки были уже в пригородах Берлина, заняли здания СА, захватили мосты и установили контроль над радиоустановками в Кенингсвинтерхаузене. Училище Деберица захватило передатчики на Мазуреналлее, в Тегеле и в Науене. К несчастью, обещанные Тиле специалисты, прибывшие в первые часы операции, куда-то пропали. И пока офицеры ходили по залам, они не подозревали о том, что за их спинами радиостанции продолжали работать на передачу. Три учебных батальона из Крампница и рота училища аспирантов из Потсдама под командованием майора Эрцена двигались к указанным им объектам. Они овладели передатчиком в Цоссене и колонной двинулись к Тиргартену. Командир части полковник Глеземер не до конца понимал, что происходило. Он запросил подтверждения в инспекции бронетанковых войск. Какой-то незнакомый ему офицер подтвердил, что приказы были подлинными. И тогда он отправился на Бендлерштрассе. Его принял Мерц и объяснил, что СС попыталась взять власть. Его кровь офицера вермахта взбунтовалась. Он сразу же встал под команду Ольбрихта. Часть аспирантов с пулеметом и панцерфаустами была направлена на усиление комендантского батальона. Казалось, Берлин был взят под контроль. Тогда Мерц и Штауффенберг собрали офицеров штаба резервной армии в кабинете Фромма и объявили им, что Гитлер был мертв, а СС хотела захватить власть. Особое впечатление на них произвел Хепнер с пятью звездочками на воротнике мундира. Сообщение о взятии под стражу Фромма никого не смутило. Там был новый командир, он казался компетентным и решительным. Все обрадовались тому, что в лице Вицлебена весь вермахт будет управляться умелым генерал-фельдмаршалом. Отправленный на разведку обстановки лейтенант фон Клейст подтвердил, что министерский квартал был уже окружен. Оставалось только провести аресты членов партии. В Бендлерблоке стало легче дышать. Несмотря на неудачу покушения, во что Штауффенберг все еще отказывался верить, ничто еще не было потеряно.

 

«Валькирия» выпускает когти

Но червь уже проник в плод. Когда генерал Вагнер в Цоссене узнал, что Гитлер остался жив, он упал духом и все рассказал. Получив нагоняй от Кейтеля, он во всем признался своему начальнику: и о своем участии в заговоре, и о планах заговорщиков. Это было трагическое стечение обстоятельств. Он обязался до возвращения Гиммлера восстановить порядок в войсках. А тем офицерам, у кого могли возникнуть сомнения и которые позвонили бы в ОКН, впредь должна была выдаваться информация о том, что происходил государственный переворот и что Гитлер был жив.

И тогда на заговорщиков обрушился первый удар. Лейтенант Хаген, один из офицеров нацистской пропаганды, случайно оказался среди солдат комендантского батальона, перед которыми он должен был выступать. Его удивило всеобщее оживление. Когда он услышал о том, что был отдан приказ арестовать лидеров партии, он помчался в кабинет Геббельса в Министерстве пропаганды на Вильгельмплатц. Министр пришел в крайнее возбуждение. Он подтвердил, что имела место попытка государственного переворота, но фюрер остался жив, что надо было любой ценой подавить беспорядки, корни которых следовало искать «среди реакционных сил армии». Хаген тут же вернулся к Ремеру. Несмотря на возражения последнего, он усадил его в машину, заставив отложить все дела, и отвез к Геббельсу. Ремер был поражен. Он впервые в жизни оказался с глазу на глаз с тем источником голоса, чьи зажигательные речи ему довелось слышать так часто. Министр пропаганды обрисовал ему обстановку. Ремер колебался. С одной стороны, у него был приказ, а с другой — слово помощника фюрера. Тогда Геббельс взял инициативу в свои руки. Он позвонил в «Волчье логово», поскольку связь к тому времени была уже восстановлена. И протянул трубку Ремеру. На другом конце провода был Гитлер. Он спросил: «Ремер, вы узнаете этот голос?» Ремер был поражен: «Да, мой фюрер, я вас узнал». Гитлер сразу же заявил: «Судьба рейха в ваших руках». Он тут же наградил майора Железным крестом и отдал ему всю полноту власти в Берлине до возвращения туда Гиммлера. Ремер очень разозлился на то, что оказался игрушкой в руках заговорщиков. Заговор был ему отвратителен. Ветер изменил направление. Было 19 часов. Главный козырь заговорщиков перешел в чужие руки.

В военных округах обстановка была неясной. С 18 до 22 часов Штауффенберг не выпускал из руки телефонную трубку, стараясь убедить нерешительных в том, что Гитлер был убит, и в необходимости начинать операцию «Валькирия». Всякий раз письменные распоряжения доходили до округов с большим опозданием, между 19.30 и 20 часами. Генералы перезванивали в ОКХ или лично Кейтелю. Никто не верил словам Штауффенберга, что все это было лишь пропагандой. В Первом военном округе, ключевом, поскольку на его территории находились Ставка «Волчье логово» и Верховное командование вермахта (ОКВ), командиры выжидали. Клаусу не удалось связаться с главнокомандующим в Кенигсберге. Он переговорил лишь с его адъютантом подполковником Эрдманом, который и слышать ничего не хотел. То же самое было и в Бреслау, Касселе, Ганновере, Мюнхене, Штутгарте. И только в Дрездене, Праге, Вене и Париже отчаянные звонки Клауса возымели действие.

На фронте все было тихо. Тресков хотел было направить в Берлин подкрепление. Но сделать это он был бессилен. Единственное, что ему удалось добиться, был один эпизод, лишенный политических или военных последствий, но достойный остаться в анналах истории, настолько он был удивительным. Бывший участником заговора с самого его зарождения, майор Филипп фон Безелагер получил 18 июля приказ выступить в тыл со своим кавалерийским полком, воевавшим на Восточном фронте. В 200 километрах позади линии фронта полк должен был встретиться с грузовиками, которые имели приказ доставить людей в один из польских аэропортов. Группа армий «Центр» приготовила эскадрилью транспортных самолетов «Юнкерс-52» для доставки 1200 человек в Берлин. Безелагер, в кармане которого лежала карта столицы с выделенными красным карандашом стратегическими объектами, совершил невероятный рейд по немецким тылам. За сорок восемь часов элитная часть немецких механизированных войск добралась до Польши, чтобы принять участие в уничтожении нацистской системы. 20 июля они ждали приказа на посадку в самолеты. Естественно, пришел совсем другой приказ. Чудом того дня, который принес так мало утешительного, было то, что майору удалось вывести свой полк снова на передовую, и при этом никто ни о чем не догадался.

К несчастью, очень плохие новости заговорщики услышали по «Радиостанции "Великая Германия"». Поскольку радиопередатчики не были выведены из строя, вкрадчивыми одновременно гневным голосом Геббельс во всеуслышание объявил, что была предпринята попытка покушения на «нашего любимого фюрера», который намерен вскоре обратиться к нации.

С того момента ситуация стала ухудшаться лавинообразно. Клаус был бессилен остановить этот процесс. Кавалерийская бригада из Коттбуса услышала это сообщение по радио. Шульте немедленно позвонил в штаб военного округа, потребовал соединить его с Кортенфляйшером. Дежурный офицер сказал ему, что тот скрылся с Бендлерштрассе, а его вроде бы заменил генерал фон Тюнген. Но и с Тюнгеном связаться не удалось. Спустя несколько минут обергруппенфюрер СС (генерал) Юттнер установил контроль над штабом на Унтер ден Линден. Он арестовал Хазе, немедленно отменил состояние боевой готовности и приказал бригаде вернуться в казармы. Дойдя до Ферхрберлинерплатц, бригада повернула назад. По тому же сценарию прошло возвращение между 19.00 и 20.30 училищ из Деберица и Крампница. В распоряжении у заговорщиков больше не осталось никаких частей. Комендантский батальон под командованием генерала Рейнеке начал стягиваться к Бендлерблоку. Обстановка резко ухудшилась. Каждый из заговорщиков почувствовал, что дело было проиграно. Воцарилась обстановка окончания игры. Казалось, Штауффенберг был единственным, кто старался ободрить проигравших. Обмякнув в креслах, выкуривая сигарету за сигаретой, Бек, Шуленбург, Гельдорф и Гизевиус пытались найти выход. Бек хотел передать по радио давно уже составленное воззвание к восстанию. Но передатчики уже не были под контролем заговорщиков. Гизевиус, единственный, кто остался в живых, в своих «Мемуарах» выставил себя в хорошем свете. Он якобы выступил за последний всплеск: расстрелять нескольких офицеров СС, напасть с отрядом офицеров на министерский квартал, схватить Геббельса и шефа гестапо Мюллера и убить их. Пусть канава пролитой крови сделает невозможным всякое отступление. Но никто его не послушал. Он посчитал это трусостью и нерешительностью. Но он, казалось, забыл, что в Бендлерблоке не было другого вооружения, кроме личного оружия присутствовавших там офицеров. Что с ними можно было сделать против автоматов и пулеметов комендантского батальона? Это стало бы героическим поступком, лишенным всяких шансов на успех. Красивым поступком для истории. К 20 часам появился Вицлебен в парадном мундире генерал-фельдмаршала. Штауффенберг надеялся, что он сможет возродить надежду и придать новые силы проигравшим. Напрасные ожидания. Вицлебен прибыл из Цоссена, где переговорил с генералом Вагнером и узнал, что покушение сорвалось. Он яростно набросился на Клауса: «Какое свинство с вашей стороны». Ударив кулаком по столу, он стал размахивать своей обесчещенной саблей. Он упрекнул его в промахах «Валькирии»: радиостанции не были взяты под контроль, части не имели единого управления, тыловое обеспечение было никуда не годным — стало известно, что участвовавшее в заговоре оружейное училище Берлина не получило грузовиков, и курсантам пришлось ехать в район замка на трамваях. Штауффенберг и Ольбрихт оправдывались, как могли. Оставалась лишь одна реальная надежда. Переворот вполне удался в Вене и Париже. Клаус связывал с этим все надежды. Но в 20 часов 30 минут Вицлебен решил, что месса была закончена. Произнеся: «Все, конец, по домам», единственный генерал-фельдмаршал из участников заговора ушел на встречу со своей судьбой.

 

Разные успехи в Вене и Париже

Однако в Вене и Париже перспективы все еще были обнадеживающими. Причина этого заключалась в том, что там государственный переворот был особенно хорошо подготовлен. У Штауффенберга там было много умных и верных друзей.

Временно исполнявшим обязанности командующего 17-м военным округом в Вене был генерал фон Эзенбек, бывший командир боевой группы, с которым Клаус познакомился в 6-й танковой дивизии в ходе французской кампании. Еще до поступления распоряжений по телетайпу, в 17 часов он уже переговорил со Штауффенбергом по телефону. У него не было никаких причин не верить словам старого товарища. Он ненавидел режим и СС. И всю свою энергию бросил на выполнение операции «Валькирия». В 19 часов вермахт патрулировал на Ринге, занял вокзалы, руководство СС, гестапо, гауляйтер, начальник полиции, комендант гарнизона были обезоружены и арестованы. До решения их дальнейшей судьбы их поместили в удобных салонах штаба военного округа под надежной охраной, обеспечив хорошим запасом сигарет и коньяка. Армейские офицеры заняли казармы подразделений СС и установили контроль над ними. Телефонные станции и радиопередатчики также перешли под контроль армии. Без согласия Штауффенберга в Вене ничего не происходило. Это был успех. Но временный. Кейтель по телефону старался сделать все, чтобы отменить операцию «Валькирия». Ему удалось связаться с Эйзенбеком и объяснить тому всю ситуацию. Эйзенбек перезвонил на Бендлерштрассе. Он был огорчен, убежденный в том, что старый товарищ по оружию его подставил. Несмотря на отчаянные мольбы Клауса: «Не надо отступать», в 21 час чрезвычайное положение было отменено. Нацистские руководители были развезены по их учреждениям, им принесли полагавшиеся извинения. На австрийскую столицу снова упала коричневая ночь.

В Париже обстановка складывалась по-другому. Многие служившие там офицеры были участниками заговора, в частности главнокомандующий немецкими войсками во Франции Штюльпнагель, его начальник штаба Шпейдель и подполковник фон Хофакер. Как было показано в начале книги, операцию «Валькирия» смогли начать в Париже намного раньше, чем в других местах. Сразу же после покушения полковник Финк сообщил Хофакеру о начале операции. Это было около 14 часов. Несмотря на возражения генерал-фельдмаршала фон Клюге, главнокомандующего Западным фронтом и прямого начальника Штюльпнагеля, желавшего удостовериться, что Гитлер действительно был мертв, все началось согласно плану. До 20 часов, будучи введен в заблуждение Беком и Вицлебеном, Клюге не предпринимал ничего для того, чтобы отменить приказы своего подчиненного. Вечером того же богатого событиями дня он переговорил со Штиффом из Ставки фюрера. Не найдя в себе сил соврать под слово офицера, тот подтвердил, что Гитлер уцелел. В тот решающий момент, когда заговорщики появились в штаб-квартире в Ларош-Гийон, они были уверены в том, что смогут склонить на свою сторону старого генерал-фельдмаршала. Клюге пригласил их отужинать с ним. В большой столовой дворца при свечах обстановка была ледяной. Их было пятеро: Клюге, Штюльпнагель, их начальники штабов, соответственно Блюмментритт и Шпейдель, а также Хофакер. Прислуге было приказано удалиться. В абсолютной тишине, изредка прерывавшейся звоном хрустальных бокалов, слово взял Хофакер. Говорил он складно. Рассказал всю историю заговора, описал опасности, которым подвергались заговорщики, изложил, какие с ним связывала надежды армия. Глядя в глаза Клюге, он закончил речь такими словами: «То, что сейчас происходит в Берлине, не самое главное. Намного важнее те решения, что приняты здесь, во Франции. Я обращаюсь к вам, ваше превосходительство, от имени Германии и ее будущего. И настоятельно прошу вас сделать то, что на вашем месте мог бы сделать генерал-фельдмаршал Роммель, с которым я разговаривал не далее как 9 июля. Возьмите на себя командование освободительной армией Германии. В Берлине армейский генерал Людвиг Бек в настоящее время возглавляет государство. Создайте же аналогичную ситуацию здесь, на Западном фронте […]. Положите конец войне, начав переговоры с врагом. Прекратите бессмысленное кровопролитие […]. Тем самым вы сможете также отвести от Германии угрозу самой великой катастрофы в ее истории». Речь явно не дала ожидаемого результата. Клюге ворчливо произнес: «Так вот, господа, дело в том, что покушение не увенчалось успехом». Когда ужин закончился, Штюльпнагель отвел Клюге в сторонку. Он рассказал ему все подробности операции «Валькирия» в Париже и сказал, что вермахт нейтрализовал СС. Придя от этого в ужас или разозлившись на то, что ему выкручивали руки, Клюге встал на дыбы. Он выпроводил гостей и на прощание не подал им руки, а Штюльпнагеля отстранил от командования. Перед уходом он посоветовал ему переодеться в гражданскую одежду и скрыться как можно быстрей. И мечтательно добавил: «Да, если бы свинья была мертва.» Начавшийся с победных труб день заканчивался дурным водевилем. С того времени надеяться на успех в Париже уже было нельзя. Провал заговора в Берлине не мог быть компенсирован успехами во Франции. Место Штюльпнагеля занял Блюментритт. Оставалось лишь сделать так, чтобы избежать пролития немецкой крови немцами же. Смельчак и рыцарь, генерал фон Бонебург-Ленгсфельд взялся урегулировать это дело. Он лично освободил нацистов из-под стражи и пригласил их руководителей в дружеской обстановке пропустить по стаканчику в отеле «Мажестик». А их арест объяснил учениями. Но это никого не ввело в заблуждение. Он знал, что утром они же будут его пытать. Но это было не важно, главное было соблюсти приличия. Французам не суждено было увидеть боевые столкновения немецких частей между собой на улицах Парижа.

А когда к 2 часам ночи последние нити парижского заговора были распутаны, в Берлине уже пролилась кровь.

 

Время мученика

Около 21 часа Штауффенберг решил пойти ва-банк. Он собрал в кабинете Ольбрихта всех офицеров АХА и штаба резервной армии и выложил карты на стол. Да, это был государственный переворот. Да, он пошел на преступление ради спасения Германии, чести немцев, запачканной огромным числом преступлений за долгие годы правления нацистов. Он обратился к их совести и призвал последовать за ним. Объяснил, что все еще можно было спасти, поскольку в Париже заговорщики овладели французской столицей. Надо было выстоять. Он сказал, что к Бендлерблоку стягивался комендантский батальон. И призвал присутствовавших офицеров оказать сопротивление, для чего предложил разобрать то немногое количество оружия, что было под рукой: несколько автоматов, пистолеты и ручные гранаты. Самое малое, что можно сказать о реакции на его слова, была холодность. Ни у кого больше не было сомнений в том, что путч провалился. Кандидатов в мученики не нашлось. Он вернулся в свой кабинет и безуспешно попытался связаться с Ниной. Около 22 часов он сумел дозвониться до Парижа. Ему захотелось попрощаться с Хофакером. Но тот был в то время в Ларош-Гийон. Ему ответил один из адъютантов Штюльпнагеля подполковник фон Линстов. Клаус выразил ему свои сожаления по поводу того, что он вовлек их в эту неудачную авантюру. Линстов возразил, что, если бы было можно, он снова совершил бы это. Таковы были последние слова, которые Штауффенберг высказал внешнему миру. Вскоре телефонная связь с Бендлерблоком была прервана.

В это самое время началась дворцовая революция. Один из порученцев Фромма, подполковник Гербер, потребовал, чтобы ему дали переговорить с его начальником. Штауффенберг категорически выступил против этого, объяснив, что тот находился под арестом. В коридорах послышались выстрелы. Никто не знал, кто открыл огонь. Несколько человек воспользовались розданными Клаусом автоматами, чтобы повернуть оружие против него. Пробив двери, пули рикошетом отлетали от стен. Заговорщики вскоре остались в меньшинстве. Колеблющиеся воспользовались этим, чтобы заслужить прощение. Штауффенберг был ранен в плечо. Вскоре от нападавших отстреливались только Клаус, Мерц и Хефтен. Гизевиус куда-то скрылся. Бек стоически ждал развязки. Он решил не продавать дорого свою жизнь. И ждал приговора судьбы. Клаус начал перезаряжать пистолет и отступил к своему кабинету. Хефтен успел сжечь всего несколько списков заговорщиков. Как последний упрек, Клаус бросил: «Вы все меня покинули».

Тем временем верные режиму офицеры устремились к комнате, где под арестом содержался Фромм. И освободили его. Он снова стал хозяином своего кабинета. Сцена, имевшая там место после обеда, повторилась с точностью до наоборот. Штауффенберг сдал свое оружие, бельгийский наган, с которым не разлучался со времен французской кампании. Вместе с ним были арестованы Бек, Хепнер, Ольбрихт, Мерц фон Квирнхайм и Хефтен. Никто из них не хотел ненужного кровопролития.

Не желая быть обвиненным в преступной слабости, а главное, стремясь убрать компрометировавших свидетелей, Фромм тут же собрал военный совет. Решение его не подлежало обсуждению и должно было исполниться незамедлительно. Хепнер потребовал, чтобы его заслушали люди, равные ему по званию, военный трибунал. Фромм согласился на это по старой дружбе. Беку, Ольбрихту, Мерцу фон Квирнхайму, Хефтену и Клаусу был вынесен смертный приговор. Время было 23 часа 15 минут.

Без особой надежды Штауффенберг сделал шаг вперед, чтобы защитить своих товарищей. И произнес четким голосом: «Все, что сегодня произошло, было сделано по моему приказу. Исполнялось лишь то, что я приказывал. Все остальные, как солдаты, как мои подчиненные, делали то, что должны были делать. Они ни в чем не виновны. Во всем повинен только я». Естественно, это ни к чему не привело. Ни Ольбрихт, ни Бек, ни Вицлебен не были его подчиненными.

Бек попросил дать ему оружие, как того требовала традиция немецких генералов. Фромм согласился. Бек медленно поднес пистолет к виску, произвел выстрел, но не убил себя и был еще жив. Спустя несколько минут его прикончили выстрелом милосердия, пустив пулю в голову. Незадолго до полуночи, под усиленной охраной вооруженных солдат из занявшего здание комендантского батальона, приговоренные к смерти спустились по лестнице, которая вела во внутренний дворик Бендлерблока. При свете разрывавших ночную тьму прожекторов пятерых мужчин подтолкнули к куче песка. Их уже ждала специальная расстрельная команда. Десять унтер-офицеров в касках лихорадочно вскинули оружие. Лейтенант Вернер Шади отрывисто отдавал команды в этом мрачном, огражденном с четырех сторон бетонными стенами дворе. Приговор был зачитан немедленно. Первым должен был пасть Штауффенберг. Но тут Хефнер бросился вперед, чтобы прикрыть его своим телом. И упал, изрешеченный пулями. Перед тем как настала его очередь, Клаус крикнул: «Да здравствует священная Германия!» Берлинскую ночь разорвала вторая команда «Фойер!» («Пли!»). Жизнь полковника Штауффенберга оборвалась. Следом за ним в могилу пали Ольбрихт и Мерц. Раздались контрольные выстрелы. Каждому пустили пулю в затылок. Прожекторы потухли. Тела отвезли и зарыли на кладбище Святого Матиаса Шенебергского.

В тот же час Фромм отправил телеграмму в «Волчье логово» и во все военные округа: «Попытка путча захлебнулась в крови». А радио рейха передало обращение фюрера к своему народу: «Небольшая клика преступных и ограниченных офицеров, не имеющих ничего общего с немецким народом, попытались поднять на меня руку. Но провидение в очередной раз спасло меня. В этом я вижу еще один знак одобрения той миссии, которую я перед собой поставил: спасти Германию […]. Эта кучка узурпаторов очень малочисленна. Она не имеет ничего общего с вермахтом и уж тем более с немецкой армией. Это — всего лишь небольшая клика преступных элементов, которые вскоре будут беспощадно уничтожены […].

Мы в очередной раз сведем с ними счеты, как только мы, национал-социалисты, умеем это делать».

И тогда настало время мучеников, первым из которых стал Штауффенберг. Кроме Гизевиуса, большинству заговорщиков суждено было погибнуть. Самые удачливые из них покончили жизнь самоубийством: Тресков инсценировал нападение партизан, Эрцен заперся в кабинете и взорвал себя гранатой. Других ждал арест, унизительный судебный процесс и постыдная смерть. Гитлер с маниакальным вниманием следил за процессом над заговорщиками. Он не допустил, чтобы их судил Военный трибунал. Он пожелал, чтобы их к смерти приговорил Народный суд, рассматривавший случаи государственной измены. Прежде этого военных выгоняли из вермахта решением суда офицерской чести. Председательствовавший на нем генерал-фельдмаршал фон Рунштедт навеки замарал честь своих погон, допустив разжалование всех представших перед этим судом офицеров, желая услужить режиму на основании только представленных полицией документов.

После этого заговорщики могли предстать перед Народным судом, где заправлял кровожадный Фрайслер, которого сам Гитлер плотоядно называл «наш Вышинский». Он только и умел, что требовать казни. Адвокаты выступали как обвинители. Чаще всего подозреваемым запрещалось говорить. Палачам нравилось выставлять их в таком смешном виде: без поясов и подтяжек, в ниспадавших иногда до лодыжек брюках. 8 августа к смерти был приговорен Бертольд, 30 августа Хофакер болтался в петле. Повозки с приговоренными к смерти сменяли друг друга, казни были похожими. Все погибли подвешенными за ребра на крюках мясника в тюрьме Плётцензее. С особым удовольствием Гитлер следил за условиями проведения казней. Он хотел, чтобы «предатели» чувствовали, как они умирают. Он требовал от палачей использовать струны от пианино, чтобы смерть не была мгновенной, чтобы агония длилась подольше. Часто по вечерам в последние месяцы существования нацистской Германии в горящем Берлине он приказывал показать ему фильм с очередной казнью. Именно так погибли около 200 человек, прямо или косвенно связанных с заговором. Не говоря уже о тысячах арестов. Конечно, были схвачены руководители, Герделер, Хассель, Вицлебен, офицеры, сообщники, но также и случайные люди, чьи фамилии на их беду были упомянуты в арестованных гестапо списках, особенно если они звучали аристократично. Что же касается тех, кто проявил лояльность режиму в одиннадцать часов, то и они поплатились своими головами. Фромм, Клюге и Вагнер, все они также сложили головы. Месть нацистов не ограничилась лишь участниками заговора. Их семьи также были без суда брошены в концентрационные лагеря во имя принципа семейной ответственности. В своей зажигательной речи Гиммлер объяснил это так: «Мы собираемся ввести абсолютную солидарную ответственность всего рода […]. Это понятие мы унаследовали от наших древнейших традиций […]. Достаточно перечесть германские саги. Когда какая-то семья совершала преступление […], все несли за это ответственность. Когда какая-то семья была осуждена и поставлена вне закона, говорили, что этот человек предатель, в его жилах течет кровь предателя, надо его уничтожить […]. Семья графа Штауффенберга будет уничтожена до последнего колена». Поэтому Нина была брошена в Бухенвальд и разлучена с детьми, оставшимися под охраной СС. Лишь чудом им удалось уцелеть. Александр, которого не привлекали в заговор из-за его неосторожности, дорого заплатил за то, что носил фамилию Штауффенберг. Его посадили в Штутхоф, а затем в Бухенвальд. Его жена Мелитта из-за этого погибла. Пытаясь прилететь на свидание с ним на своем маленьком самолете «Физелер Торх», она была сбита в апреле 1945 года американским истребителем. Имущество заговорщиков было конфисковано, а затем некоторые из них вторично потеряли его, поскольку оно после разгрома гитлеровцев было захвачено коммунистами из Восточной Германии. Рейх не ограничился только местью живым, он мстил и мертвым. Когда стало известно о причастности к заговору Трескова, его тело выкопали в присутствии всей семьи, включая восьмилетних детей, сожгли и развеяли пепел по ветру.

Умерев первым, Штауффенберг распахнул врата ада. Последние месяцы существования национал-социализма были самыми тяжелыми, самыми кровавыми. Но он также возродил честь оружия. «Сколько же новых жертв, — написал Эрнст Юнгер в своем парижском "Дневнике" 22 июля 1944 года. — И именно среди этих небольших кружков последних рыцарей, свободных умов, всех тех, кто думал и чувствовал выше мрачных страстей. Однако эти жертвы не напрасны, ибо они раскрывают внутреннее пространство и не дают нации всей целиком, одной массой, погрязнуть в ужасных глубинах судьбы».