Так случилось, что Николай Валерианович спешно покинул квартиру на улице Красина, предоставив Марку все решать самому. Метель кончилась, по Садовому с ревом рвались машины, город поеживался от знобкого резкого ветра и готовился передохнуть — пал вечер, близилась ночь…
«В конце концов, это его студия, его спектакль, пусть поступает, как знает! И как только этот Антон с ходу все взял в свои руки — я нич-чего поделать не мог… Не удивлюсь, если сам начнет ставить — на Марка он действует точь-в-точь как змея на лягушку… Ладно, с этим мы разберемся, главное сейчас Нета. Неужели она права, неужели тот самый ангел?!»
Чтобы оказаться на Малой Никитской достаточно было пересечь Садовое и пройти в сторону Кудринской площади — минут пятнадцать ходу. Николай Валерианович так спешил, что то и дело налетал на прохожих и, наконец, столкнувшись с каким-то зазевавшимся парнем, вышиб у него из рук банку «Пепси». Та, хлопнулась на тротуар и покатилась на проезжую часть, уливая асфальт пенной шипящей жидкостью.
— Ох, простите меня ради Бога! — растерялся старик.
— Николай Валерианович? — парень его узнал. — Здравствуйте! Да вы не расстраивайтесь, я её всю допил уж почти…
Это был Илья, по мнению старика самый талантливый парень в их студии. Движимый каким-то бессознательным порывом, Николай Валерианович вцепился в Илью и потащил за собой.
— Здесь совсем близко, это недолго, пойдем! Там Нета… Анна Арнольдовна. Я тебе покажу… нет, это просто невероятно, чудо какое-то! Неужели он?!
Опешивший парень без звука поспешил за бормочущим стариком, недоумевая, что могло так подействовать на него, обычно такого сдержанного и невозмутимого…
Перед дверьми антикварного магазина пташкой металась Нета.
— Ох, как ты долго! А, Илья, рада очень, значит это именно ты его первым увидишь… пойдемте скорей! — и она быстро нырнула внутрь.
Оба, не дыша, переступили порог магазина, вошли… Илья приготовился обозреть нечто невиданное: чучело неандертальца или реторту с гомункулом… Но просиявшая Анна Арнольдовна повлекла их в самый дальний угол, где на резном старинном буфете громоздились статуэтки, резные рамочки, этажерки, выцветшие абажуры и прочий хлам. Над этой грудой отживших вещей под потолком парил бронзовый ангел.
— Нета! — стиснув руки, крикнул Николай Валерианович и тут же от волнения потерял голос.
Она только молча кивала, больше ни слова не говоря.
Тяжкий, торжественный, он летел, распростерши крыла, и в руках он нес свет — в каждой по пятисвечнику, в них прежде, как видно, горели свечи, теперь же вставлены были узкие лампы-миньоны. Старая бронза тускло отсвечивала в закатном свете, падавшем в окна.
— Он, Нета, это он! Он! — старик все ещё не мог совладать с собой и стоял, запрокинув голову, глядя на ангела, который летел к нему, раскинув руки, точно хотел обнять…
— Коленька, у него теперь есть цена — тысяча восемьсот пятьдесят долларов. Нам нужно где-то взять эти деньги. Илюша, как вы думаете, где их взять? — Нета была как будто бы не в себе — блаженная отсутствующая улыбка блуждала на губах, глаза стали влажными и потемнели.
— Ну… я не знаю… — с сомнением протянул Илья. Он глядел на летящего ангела и не мог глаз отвести. — Да, это вещь! — наконец выдавил он восхищенно, поджал губы и помотал головой. — Потряс!
— Потряс, вот именно, это ты точно сказал! — поддакнул старик, голос, похоже, начал возвращаться к нему. — Нет, я не могу вот так стоять и глядеть на него…
— Коля, надо что-то делать! Вот что, нам всем просто необходимо выпить по чашечке крепкого кофе. Илья, это вовсе недалеко, мы с Николаем Валериановичем живем в Малом Козихинском переулке, тут два шага пройти… Мы вас приглашаем.
И, не дождавшись согласия парня, оба подхватили его под руки и повлекли за собой.
* * *
Был уж поздний вечер, когда Илья шагнул в темноту из подъезда в Малом Козихинском и поспешил к метро. Отойдя на некоторое расстояние, он вдруг обернулся: старики махали ему вслед из освещенного эркера. Он в ответ помахал им, постоял, глядя на две тонкие почти прозрачные фигурки в освещенном окне… и резко свернул в прямо противоположную сторону — к Патриаршему пруду.
Их рассказ так его поразил, что парень понял: надо чуть отдышаться и переварить услышанное. В этот день в здешних краях он оказался случайно: заскочил к приятелю за компакт-диском и — надо же! — оказался в самом центре событий. Теперь и он как-то причастен к удивительной истории ангела, и он вступил в незримое поле, образованное именем любимого Михаила Булгакова…
«Посидеть и подумать! — велел себя Илья, поспешая к пустой скамейке у пруда, продуваемой свежим апрельским ветром. — Тут такое, нарочно не придумаешь! Да уж, точно — не придумаешь, а оно есть, существует…»
Он не знал, куда бежать и что делать. Хотелось немедленно кому-то все рассказать, потому что хранить в себе было попросту невозможно. Решение пришло неожиданно, его осенило: только так он и должен сейчас поступить! И парень немедленно успокоился. Он поднялся и двинулся к дому № 10 по Садовой, бывшему 302 бис — дому, в котором жил Булгаков и где находилась знаменитая нехорошая квартира № 50, описанная в романе… Теперь там недавно открыли музей.
Музей был, конечно, уже закрыт, Илья постоял возле запертой двери, присел на ступеньку лестницы, посидел, покурил… И стал спускаться, касаясь рукой прохладной стены. Конечно, это была совсем другая дверь и стены сто раз перекрашивали с тех пор, как скользила по ним тень человека, чья жизнь теперь стала легендой… И все же, и все же! Илья как бы поздоровался с ним, он пришел к нему и без слов попросил о помощи. Их всех, — участников будущей постановки, — ждало что-то важное, какие-то перемены, и Илья сердцем чувствовал, что не для всех они будут радостными…
Вернулся домой он много позже полуночи, звонить ребятам из студии было поздно. Черт, как глупо, хоть бы с кем поделиться! А ведь и Макс, и Маня, конечно, не спят, они пташки поздние, но у одного телефон в коридоре звонок разбудит родителей, а другая живет в общежитии, — кто ж там на вахте её позовет в такой час?! Какое-то время Илья бесцельно мотался по комнате, потом лег и раскрыл том Булгакова.
«И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом с сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.»
Илья отложил книгу, прикрыл глаза… Небывало жаркий закат, пустынные аллеи на Патриарших, Берлиоз с Иванушкой, пьющие абрикосовую, икота, внезапный страх… Он представил себе все это так ясно, как будто сам был там и сидел, незамеченный, подле этих двоих и все видел… Едва парень почувствовал, как кожа его от жары становится липкой, а во рту все пересохло от жажды, раздался звонок.
Он подскочил так резко, что стукнулся головой о книжную полку, прибитую над диваном. В комнате вдруг стало душно, Илья дернул форточку настежь и схватил трубку.
— Алло!
В трубке затрещало, пискнуло, а потом откуда-то издалека послышался Алин голос.
— Алло, Илья? Плохо слышно…
— Аль, ты? Я перезвоню.
— Нет, не надо, родители спят, я сама… — в трубке раздались частые гудки, и он бросил её на рычаг.
— Так лучше? — новый звонок, теперь её голос был совсем близко.
— Ага, так совсем хорошо. Слушай, как здорово, что ты позвонила, я…
— Я тебе звонила весь вечер, — она говорила раздельно и нудно, голосом, лишенным живых интонаций, как училка, вдалбливающая урок. — Тебя не было. Маркуша назначил на завтра общий сбор в двенадцать часов. Я уже всех обзвонила. Ну все, пока…
— Подожди! — он подпрыгнул на месте и стиснул трубку так сильно, что она затрещала. — Аль, послушай… я сейчас сдохну, если кому-то не расскажу, я такое узнал…
— Ты хочешь рассказать все равно кому или мне? — спросила она с ехидцей, и он тут же понял, почему она говорила таким жутким голосом: боялась, он подумает, что она к нему клеится — звонит среди ночи…
Дурочка! — фыркнул он про себя и на душе сразу стало легко.
— Да тебе я хочу рассказать, тебе! Хотел позвонить, но у тебя же братишка маленький, подумал, ещё разбужу… В общем, так, хочешь завтра помочь старикам: ну, Анне Арнольдовне и Николай Валерьянычу — это надо сделать с утра, я с ними встречаюсь в десять возле антикварной комиссионки на Малой Никитской. Ну, там ещё вывеска «Книги», знаешь? Завтра суббота, так что школу прогуливать не придется… Придешь? Ты там такое увидишь!
Тут вдруг в горле встал ком, и он понял: сейчас рассказать не сможет, только испортит все… А такое портить нельзя. Проглотив ком, закончил:
— Знаешь, я лучше потом расскажу. Или лучше пускай старики, у них это лучше получится. Догадайся только, с кем связана эта история?
Он ликовал, предвкушая, как расскажет ей историю ангела, как она загорится, какими бездонными станут её глаза… Почему-то немедленно захотелось увидеть её. И какое-то странное чувство противоречия охватило его: хотелось её подзадорить, подначить, заморочить девчонке голову… или выложить все одним духом!
— А сейчас рассказать ты не можешь? — Алькин голос совсем ожил и завибрировал от волнения. — С кем она связана?
— Вот завтра все и скажу, когда встретимся. Потерпи до завтра, старушка, о, кей? Не сердись, я хочу, чтоб ты прежде его увидела.
— Кого его-то, можешь толком сказать? Илья, свинтус ты, ну скажи, я ж теперь не засну!
— Ты придешь? Аль, я буду ждать. Очень!
— Ну, приду, приду! Можешь сказать?
— Утро вечера мудренее… Не сердись, слышишь? Так правда лучше, поверь мне, я не мучаю… просто кто-то как будто мне запрещает. Пожалуйста, не думай, что я нарочно… Ну ладно, все. До завтра, Аленький! Жду тебя в десять, пока.
Повесил трубку. Заснуть не мог. И понять не мог, почему все это наболтал, как кретин какой-то — завел человека и не объяснил ничего… Нет, понять это было попросту невозможно, точно не он, Илья, говорил только что по телефону, а кто-то другой… Парень чувствовал, что его подхватила и понесла какая-то сила, которой он не мог сопротивляться. И лежа с открытыми глазами, глядя в потолок и сжимая в руке томик Булгакова, он вспомнил, как Алька улыбается… как она кланяется после спектакля, такая счастливая, и смущенная, чуть потерянная… и такая красивая, да!
Она не просто красивая — она… она…
Но этого он не додумал. За окном уж вовсю щебетали птицы, в окна крался первый несмелый свет… Он спал.
* * *
Тем временем Николай Валерианович с Нетой совещались, как быть и где достать денег. Решено было отнести одному перекупщику Нетину соболью шубку и драгоценности: кольцо с бриллиантами и серьги, которые, как говорила Нетина мама, были сделаны самим Фаберже! Позвонили, тот сказал, за две тысячи все возьмет, деньги — на руки… Тогда шубку извлекли из недр необъятного шифоньера, встряхнули, почистили щеткой и, сложив вчетверо, поместили в дорожную сумку. Сережки Нета поцеловала, вздохнула и положила вместе с колечком в футляр, футляр — в свою сумочку, сумочку — в дорожную сумку, — чтобы не дай Бог не вырвали — ведь ночь на дворе! — надела пальто, перчатки, оба присели на край дивана в гостиной, поднялись, перекрестились и, кивнув друг другу, поспешили из дому в ночь.
— Хорошо, что у нас есть такой человек, — задыхаясь, спеша, бормотал старик.
— Да чего уж хорошего! — фыркнула Нета. — Живодер! Две тысячи за бесценные уникальные вещи! Сам небось за двадцать продаст!
— Не забывай… дорогая, — старик совсем задыхался, — что он дает деньги сразу и при этом теперь — ночью, когда все закрыто — и ломбард, и комиссионки… Да, он рвач, жмот и выжига, но скажи мне на милость… ох! скажи мне… где бы мы ещё взяли две тысячи долларов… в такое время?
— Кока, не беги так — тебе нельзя. Если бы продавщица мне не сказала, что к ангелу многие приглядывались, а один — тот так завелся, что заявил: мол завтра с утра за ним явится, можно было бы так не спешить… Но мы должны быть там завтра перед открытием — и с деньгами, а то ангел опять от нас ускользнет.
— Но ты ведь сама тогда настояла — отдать…
— Боже, опять эта старая песня! Я…
Она не успела договорить. Кто-то темный и невысокий барсом метнулся из подворотни, цапнул, рванул… и пропал в темноте. Оба даже крикнуть не успели — сумки у них больше не было!