Кит попытался расстегнуть молнию и снять сапог, чтобы пальцами растереть окоченевшие ступни, но не успел — он услышал чей-то жуткий голос… глухой, надтреснутый. Точно из подземелья! И голос этот был так страшен, что Никита с трудом подавил в себе желание немедленно спрыгнуть со своего насеста и пуститься бегом наутек. Он только невольно дернулся и сразу примерз щекой к стеклу. Очки тут же слетели и валялись где-то тут, рядом, но он не мог их нащупать. Теперь парень почти ничего не видел.

Там, в комнате кто-то был. Кто-то, кроме старухи. И теперь существо это заговорило — именно существо, потому что жуткий голос не принадлежал человеку.

— Ты опять упустила ее!

Гром среди ясного неба не столь бы сразил человека как этот звук точно металл загремел — металл, заключенный в гулкий замкнутый короб.

— Ты здесь? Но я не звала тебя… — голос старухи дрогнул. Теперь он не гудел гулко и властно — в нем был слышен испуг.

— А ты думала — я всегда и во всем буду подчиняться тебе? О, глупая человечья природа! Ты ведь знаешь, что демоны, как и духи, стремятся завладеть веществом материального мира, а ради этого мы до поры до времени можем давать вам, людям, иллюзию власти над собой. Но это только иллюзия! И ты сейчас узнаешь каково это — самой оказаться во власти демона! Ты развоплотишься сейчас, и это будет не смерть — нет! — ты минуешь этот порог, который сторожат ангелы. Они о тебе даже не вспомнят — ведь с тех пор, как ты предалась магии, ты сама отреклась от них! Ты предала свою душу моему властелину! И сейчас я войду в твое тело и стану тобой. Меня вполне устраивает твоя оболочка — и я ещё погуляю тут, на земле. О, как я здесь поцарствую. Всласть!!!

— Но Бефор…

— Не смей больше произносить мое имя. Отныне я налагаю на это запрет для тебя! — страшный голос, казалось, способен был сжечь пространство такой страшный гнев чудился в нем.

— Хорошо, я не буду… — кивала старуха. Теперь её прежде властный говор напоминал сбивчивый детский лепет. — Только молю тебя — дай мне умереть! Я хорошо поработала для твоего властелина, мне пора — уж вышел мой срок на земле. Я хочу, чтоб исполнился наш договор. Чтоб в награду за труды — за все погубленные и преданные в вашу власть души — я навсегда обрела вечную молодость в царстве Князя мира сего…

Старуха внезапно стала таять на глазах, точно лужица снега под окном. Она стонала и корчилась… Потом вновь стала прежней, но пала замертво, и над телом её замаячила призрачная бесплотная тень.

И вдруг лежавшее без движения тело поднялось и захохотало тем самым гулким нечеловеческим голосом! А тень витала вокруг, точно облачко, и билась о восставшее тело, как бабочка о стекло…

Это длилось недолго… Но Никита на своем навесе за окном на какое-то время лишился чувств, а потому, очнувшись, не знал, сколько же минуло на самом деле…

— Что, испугалась? — вопросило чудовище.

— О… пощади… — слабо прошептала старуха.

Она теперь снова стала собой и без сил полулежала в кресле. Внезапно с резким стуком сама собою поднялась крышка рояля и по пожелтевшим костяным клавишам зашуршали, забегали тараканы. Они кишмя кишели внутри. Старуха вскинула руки, без слов моля прекратить эти тараканьи бега… Ее просьба была исполнена. Крышка с резким хлопком сама собою обрушилась вниз.

— Мне нужна она — эта девочка. А ты медлишь… Тебе дана огромная власть, а ты не можешь подчинить себе душу ребенка! Так вот, ты должна все исполнить до Рождества — пока у нас есть ещё время. Потом будет поздно, и ты это знаешь. Ты, которой я открыл тайны природы и продлил твои жалкие годы до двухсот сорока лет… Ты не исполнила уговор и будешь наказана.

— Но у нас есть ещё время — она придет завтра. И завтра я все исполню — я совершу обряд, и сила моя перейдет к ней. Она станет колдуньей, ей откроются тайны ведовства и у твоего господина снова будет верная и преданная служанка… как и все в нашем роду. А ты станешь помогать ей…

— Ты знаешь, что не все — её мать её не захотела стать звеном в единой цепи. В той цепи, которая ковалась столетьями! И все это делал я! О, я послужил моему господину — он был мною доволен вплоть до этих последних дней… И я не прощу тебе, жалкая ведьма, если из-за тебя навлеку на себя его гнев. Ведь ты и так провинилась — это ты допустила, что её мать первой в вашем роду разорвала великую цепь — цепь прислужников тьмы! А теперь и дочь её нас сторонится. Она чужая нам — душа её тянется к свету.

— Но я столько сделала, так хорошо поработала с ней — ты это знаешь! Как знаешь и то, что это я погубила Наталью — я дала ей зелье вместо лекарства, от которого она не оправилась. И это я заколдовала её кольцо то, которое она подарила Еве. Я устроила так, чтобы та никогда его не снимала и всегда была нам послушной… Ведь она, глупенькая, думает, что это материно кольцо! А оно мое! Оно стало моим, когда с помощью духов и твоей особенной пентаграммы я заключила в него стихийного духа огня саламандру…

— Не оправдывайся — я не хуже тебя знаю об этом, — заключил голос. — И все же ты не довела дело до конца. И кот твой — он плохо следит за ней. Вы оба слишком положились на власть заговоренного перстня и позабыли, что душа способна вырваться из-под любой власти, даже власти колдовского заклятья… если больше всего на свете она хочет именно этого!

— Но Бефор… — опять заикнулась старуха.

— Хватит! Мне не нужны разговоры — мне нужны дела! Действуй! И если до завтрашнего вечера — в сочельник — ты не сломишь её волю и не подчинишь нам, то пожалеешь о том, что ещё жива!

— О, не беспокойся, я сделаю все как надо. Всю ночь я буду работать с твоей пентаграммой, чтобы усилить власть заклятого перстня.

— Смотри же… и сотри из её памяти все, что связано с матерью. Она даже мертвая нам мешает! Это из-за её молитв о дочери — там, на небесах, Ева до сих пор нам не поддается. Ты не знаешь о том, что эта женщина — её мать — приходит к девчонке во сне. И указывает ей тропинку, которая уводит её прочь от нас — к Небесам… Как не знаешь и то, что все эти годы я пользовался тобой и твоим искусством для погибели тех, в ком теплилась искра Божья. Я губил гений людской, губил в людях дар Божий, чтобы не смогли они потрудиться здесь, на земле, во славу Того, кто рождается завтра в ночь.

— Я все сделаю, все как ты скажешь, — заплетающимся языком уверяла старуха. — Вот и хорошо, что ты губил их, ведь я знаю, какая сила появляется у того, кто губит чужие души. И я знаю как стереть из сознания Евы память о матери — я подменю имя Натальи, и Ева будет называть её по-другому. У её мертвой матери не будет теперь даже имени! Ведь в имени заключена великая сила! Ты знаешь, зачем я раздвоила имя этой девчонки ведь она названа Евгенией, что означает «благородная». А я ненавижу все, что связано со словом «благо».

— Да будет так! Но не медли, не медли! У тебя всего один день…

Во время этого разговора мальчик сидел под окном ни жив, ни мертв. Примерзшая щека его горела огнем, и он никак не мог освободиться — кожа как будто срослась с заиндевевшим стеклом. Нашарить упавшие в снег очки тоже не удавалось.

Что же делать? Ведь он не может здесь оставаться — ещё немного и застынет тут насмерть — окоченеет, уснет навсегда… И Ева! Он должен предупредить её, не допустить злодейства. Она не станет колдуньей — его любимая девочка! Во что бы то ни стало нужно отвлечь её на весь завтрашний день, только бы она не попала сюда — в это логово… И нужно что-то сделать с проклятым кольцом, чтобы оно не могло больше порабощать её волю.

Никита ещё не знал как распутать этот колдовской узел — на раздумья у него есть целая ночь. Но сначала надо бы как-то освободиться и как можно скорей убираться отсюда. Странно, что до сих пор его не заметили.

Он напряг всю свою волю, сжал зубы и рванулся что было сил. Кожа на щеке лопнула, на стекле растекся кровавый след. Никогда он не испытывал такой боли! Сердце сбилось с ровного ритма и заметалось в груди. Кит боялся прикоснуться к щеке — казалось, что вся она содрана до мяса, и на лице у него рваная рана чуть не до кости…

Там, внутри в квартире стукнуло что-то — кто-то приближался к окну. Он все-таки наделал шуму, и теперь его обнаружили!

Страшно было подумать, что сделают с ним эти двое: старая ведьма и тот, с чьей помощью она творила свои темные дела! Она-то думала, что демон подчиняется ей, а на самом деле… Недаром ведь говорится про что-то дурное: «от лукавого!» Лукавство, ложь и обман — вот тот мир, в который вот-вот может пасть Ева. Нет, он теперь не будет называть её так — ведь Никита знал теперь, отчего у неё не только настроение, но и имя двоится…

Тут его рука, шарившая в снегу, нащупала очки. Наконец-то! Кит кое-как протер их и водрузил на переносицу. Теперь он мог хоть что-нибудь разглядеть…

Больше не раздумывая, парень сполз к краю козырька, свесил окоченевшие ноги и рухнул вниз. Он упал в большой рыхлый сугроб, куда дворники сваливали убранный снег. Это его спасло — он не расшибся и, к счастью, ничего себе не повредил. Какое-то время Кит оставался лежать неподвижно ноги совсем не слушались. Потом, застонав, поднялся и заковылял прочь от страшного места — в пургу, в ночь…