«Проша, прости меня, но иначе я никак не могу!» — подумала Сеня.

Она нарушила слово — рассказала о своей тайне, но иначе было никак нельзя — им всем грозила верная гибель, и Проше в первую очередь!

— Мамука, это страшная тайна, и надеюсь, кроме тебя, о ней ни одна душа не узнает…

— Заметано! — шепнул Мамука. — Буду нем как могила…

— Ну так что? — пропищал Лапекак, растекаясь чернильным пятном над их головами. — Чего вы решили-то?

— Здесь возле дома, прямо за калиткой есть люк, — торопясь, объясняла Сеня. — Под ним — колодец канализации. Через этот подземный лаз мы сможем проникнуть к Проше.

— Так, какие дела? Вперед! — гаркнул возбужденный Мамука.

От звука его голоса зашелестела листва на ветвях сирени, что-то зашуршало в траве, птица спорхнула с ветки… И какая-то тень, притаившаяся за кустом, что была темнее ночного мрака, стронулась с места и растворилась во мгле. Только ярко серебрилась полная луна, вышедшая из-за туч, словно любопытство её одолело: что это затевают там, на земле, эти забавные человеческие детеныши? Чем-то их встретит подступавшее утро? Она забавлялась — луна, что за дело ей до земных забот?…

— Мамука, там, за домом, куча валежника: слеги всякие, доски, жерди… Только они нам не подойдут — ими этот люк не своротишь. Нам бы ломик!

— Ломик я видел. Тут где-то валялся! — встрял Лапекак. — Сейчас поищу.

Он растворился в ночи, и скоро они услыхали победный писк: «Нашел!»

Сеня с Мамукой поспешили на зов, и в самом деле возле заросшей сорняками грядки с клубникой обнаружили проржавевший ломик, который, как видно, так долго здесь пролежал, что врос в землю.

Мамука без особых усилий выворотил лом из земли и, отдуваясь, потащил его за калитку к люку, возле которого Сеня пританцовывала от нетерпения. Оказалось, что её новый друг был довольно силен — с двух попыток ему удалось подцепить край тяжеленного люка и своротить его на сторону. Вдвоем с Сеней они сдвинули его подальше от края — так, чтобы круглое отверстие оставалось свободным. Перед ними зиял провал. Оба, стоя на краю, переминались с ноги на ногу, заглядывая внутрь. Оттуда доносился приглушенный шум воды и тяжелые душные испарения…

— Я полезу первая, — заявила Сеня, — я там уже раз побывала. У тебя нет фонарика? — без всякой надежды спросила она у Мамуки.

— Знал бы — захватил, — пробормотал он, вглядываясь в кромешную тьму под ногами. — Слушай, у бандитов же есть фонарик! Они его ещё чем-то прикрыли, чтоб света снаружи не заметили. Давай я сгоняю, а? Они же спят как убитые, а я по быстрому: раз, два — и в дамки!

— А если проснутся? Тогда все пропало…

— Я сгоняю, — пропищал Лапекак. — Они меня даже и не заметят. А фонарик того — тю-тю…

— Ты же — тень, — с недоумением изрек Мамука. — Как же ты фонарик возьмешь — он же, ну, как это… потный, материальный… У него — вес!

— А ты думаешь, у меня нету веса, что ли? Еще какой! Только чего бестолковым объяснять — все равно не поймете. Хоть я и неприкаянный дух, но все ж таки в вашем мире кое-какой навык имею… Стойте тут — я мигом.

— Ну и дела-а-а! — только и смог вымолвить Мамука и сел, где стоял — у самого края подземного хода, свесив ноги вниз.

Не прошло и минуты, как Лапекак вновь замаячил у них над головами, торжествующе потрясая фонариком, который плотно, как щупальцами, обвивал своими отростками.

— Теперь скорее вниз! — скомандовала Сеня. — Там в стенке колодца железные скобы вроде ступенек. Нащупывай их ногой — и за мной!

Когда луна, вдоволь налюбовавшаяся этим зрелищем, скрылась за облаком, в поселке по-прежнему не было ни души… Только какой-то сутуловатый очкарик мчался на велосипеде по направлению к станции — мчался не разбирая дороги, подскакивая на рытвинах и ухабах, съезжая в канавы и с разгону влетая на горки… Он гнал так, точно за ним гналась свора собак. Он торопился на станцию — туда, где люди, туда, где милиция, где можно позвать на помощь! Самые близкие люди на свете попали в беду! Это был Костик. Сене вовсе не показалось, когда она заметила голову брата, мелькнувшую над забором. Он все видел, все понял и спешил им на помощь!

Между тем, благополучно завершив спуск в колодец, Сеня с Мамукой двигались по дну туннеля по колено в воде, освещая себе путь пляшущим светом фонарика. Сеня совсем не помнила, как оказалась в жилище Проши, она тогда была как бесчувственная, и до места её благополучно доставил домовой. Теперь их вел Лапекак, порхая впереди бесформенной неуклюжей бабочкой. Идти им пришлось недолго: за очередным поворотом — четвертым или шестым, Сеня сбилась со счета! — показалось небольшое углубление наподобие ниши в стенке туннеля. Оно было занавешено знакомой драпировкой, похожей на гобелен.

Она решительно оттеснила Лапекака, откинула ткань и шагнула внутрь. Оба её спутника — мальчик и неприкаянный дух, последовали за ней.

В Прошином прибежище было знобко, сыро и полутемно. Только слабо мерцал холодный зеленоватый свет. Вся мебель оставалась на своих местах, только хозяина нигде не было.

— Проша! — тихонько окликнула Сеня. — Прошенька, где ты?

Ей было не по себе. Ведь где-то тут Сам! Если он может даже с домовым сладить, то уж с ними-то…

— Тут он, чую я, — так же тихо, каким-то не своим голосом сообщил Лапекак. — Похоже… точно, он в кресле. Да, не в том — а в своем! Он всегда в нем сидит.

Сеня на цыпочках приблизилась к креслу, склонилась над ним, протянула руку… Никого. Ничего!

— Да он же невоплощенный! — завопил Лапекак. — Ты его и нащупать-то не сумеешь!

— А как же быть? — обернулась на его голос растерянная Сеня. Лапекак так резво заметался из угла в угол, что трудно было за ним уследить.

— Слушай, ты… Лапекак! — прикрикнул Мамука. — Перестань мельтешить и говори толком как его отсюда вытащить.

— Как-как… не знаю я. И потом, зачем вытаскивать-то, не пойму? заныл Лапекак. — Ему тут покойно… тихо… И бандитов тут нет. Они сюда ни в жизть не пролезут! И вы пересидели бы тут. А там, глядишь, чего-нибудь переменится.

— Ну, ты и гнида! — сквозь зубы процедил Мамука. — Сам же говорил, что ещё немного — и он развоплотится. Совсем! Что ему помощь нужна…. Что ж нам: сидеть тут и ждать?

— Мамука, да не слушай ты его, что с него взять — с бесформенного? Надо отсюда срочно сматываться, не нравится мне тут. Того и гляди — Сам явится.

— А кто такой этот Сам? — поинтересовался Мамука. — И нельзя ли его по голове чем-то тяжелым?

— Боюсь, что нельзя, — с сожалением сказала Сеня. — Он ведь тоже… того. Дух! Только он ещё хуже… Он темный — бес, то есть. Да ещё шишка среди этих бесов большая… Сильный он очень — так Проша говорил. Ох, Проша, Прошенька, как же быть?

Она рухнула в кресло напротив Прошиного и уронила голову на руки.

— Эй, хорош нюни распускать! — рассердился Мамука. — Свяжешься с девчонкой, потом только и будешь, что сопли ей вытирать…

— И ничего ты не будешь! — Сеня вскочила. — Мамука, это ты правильно… ты меня зли, потому что, мне кажется, Сам начал действовать. Он меня усыпляет, что ли, или вроде того. Ведь наверху мы уже все решили что и как делаем… Так ведь?

— Угу, — откликнулся Мамука, разглядывая старинный буфет. — Только вроде решили мы, что надо действовать быстро, а ты тут…. - он раскрыл дверцы буфета, и оттуда градом посыпались грецкие орехи.

— Так! Все ясно, — по-боевому воскликнула Сеня. — Лапекак, ты Прошу чуешь?

— Ну, чую… — нехотя ответил тот.

— Ты его нащупать можешь? Ну, взять на руки, — понукала она расклеившегося служку.

— Ну… могу. А дальше что?

— А то! Мамука, снимай майку!

— Это ещё зачем?

— Затем, что мы Прошу в неё обернем, чтобы от него духом человеческим пахло, и Сам его не учуял.

Мамука покачал головой, но майку снял. Сеня передала её Лапекаку, и тот, шевеля отростками, накрыл ею пустоту над креслом, подоткнул со всех сторон, и дети увидели нечто вроде продолговатого шарика неровной формы, обернутого в синюю майку с надписью «Пума».

Мися перехватила у Лапекака этот сверток, склонилась над ним и тихонько шепнула:

— Прошенька, это я! Ты меня слышишь?

Майка еле заметно пошевелилась, и Сеня услышала звук, похожий на слабый шорох листвы: «Сслышшшу-у-у…»

Она просияла, кивнула Мамуке и по его изумленному лицу поняла, что и он услыхал этот шелестящий глас пустоты, обернутой в майку.

— Проша, держись, мы тебя выручим! Мы сейчас двинемся наверх — искать клад. Ты знаешь, где он?

Майка снова пошевелилась, и по этим слабым движениям, напоминавшим утвердительный кивок головы, она поняла: он Проша…

— Давайте-ка все наверх! — скомандовала девочка, прижимая к груди бесценный сверток.

И тут… Они услыхали как орехи, рассыпавшиеся по всей комнате, стали хрустеть под чьими-то тяжкими шагами. Хррым — хррым — хррым! Не нужно было томиться в догадках, чтобы понять, чьи это были шаги…

Это был Сам! Он был здесь — в подземелье. Он шел, чтобы уничтожить их!

Сеня завопила, вцепилась в Мамукину руку и дернула за собой к выходу. Как зайцы — в два прыжка они обогнули хрустящие под невидимыми шагами орехи и кинулись назад в туннель.

— Мамука, ты молитву какую-нибудь знаешь? — крикнула Сеня.

— Нет, не знаю… Только тетя моя… она повторяла… когда чего-то случалось: «С нами крестная сила!» — толстый парень на бегу совсем задыхался…

— Вот и ты повторяй, слышишь? Громко повторяй и крестись, а то у меня руки заняты!

Они неслись по проходу в сполохах света, прыгающих со стены на стену, — фонарик был у Мамуки. Позади, как спущенный флаг, болтался Лапекак. Мамука неуклюже подскакивал на своих толстых ногах, не привычных к быстрому бегу, и во весь голос орал: «С нами крестная сила!»

А Сеня… она изо всех сил прижимала к себе невесомый сверток, в котором был её друг, самый близкий и дорогой друг на свете, безгласный, бесплотный, полуживой, — друг, который доверился ей, который просил о помощи, а она… она со своими вечными девчоночьими терзаниями, не почувствовала, что он в беде! Все его на помощь звала, как будто ей одной может быть плохо!

— Господи, дорогой Господи, помоги нам! — про себя молила она. Помоги моей бабушке, Проше и папе. Помоги нам! Ты же все можешь! А я обещаю исправиться! Я больше не буду думать только о себе, не стану жухликом, Господи! Я хочу быть человеком!

В этой бешеной гонке не слышалось звуков погони. Они знали, что Сам неслышен, невидим, неощутим… только душа способна распознать рядом его присутствие. Но душа Сене сейчас ничего не говорила — она вся сжалась от ужаса! Девчонка запрещала себе думать о страшном — она старалась помнить лишь об одном: они должны выбраться отсюда и добраться до деревни, где поблизости, прямо за огородами протекал в овраге ручей.

Удивительно, но так и случилось! Ноги несли их, казалось, быстрее ветра… Быстро миновали подземный туннель, выбрались наружу — в неприветливую серую предрассветную хмарь… На земле все было тихо — как видно, бандиты все ещё спали, сморенные Лапекаковым зельем. Прячась по кустам, по заборам, пробрались к воротам участков, перебежали бетонку, пронеслись перелеском — и вот уж впереди замаячили сиротливые деревенские домишки, сарайчики, где-то вдали протарахтел мотоцикл, первый петух проорал — хрипловато, дерзко, надтреснуто… Быстро свернули за околицу к огородам, задыхаясь, из последних сил спрыгнули в неглубокий овражек, где раньше текла речушка — она давно пересохла, превратившись в едва заметный петляющий ручеек.

Рухнули на песок под кустом, мокрые, ошалевшие, с вытаращенными глазами… Немного отдышались, огляделись… вроде бы, никого.

Сеня склонилась над свертком, который все это время крепко прижимала к груди.

— Проша, мы кажется добрались. Куда нам теперь?

Слабый едва слышный шелест был ей ответом. Она наклонилась ниже, ухом приникла к майке, вымокшей от её пота, ручьем стекавшего за ворот.

— Повтори, пожалуйста. А, поняла!

Она вскочила как боевая лошадка, верная приказу своего ездока, и устремилась вперед — вниз по теченью ручья, ближе к станции и чуть в сторону от деревни.

— Ну что? — сопя, спросил Мамука — он все никак не мог отдышаться.

— Это совсем близко. Тут излучина — ручей делает поворот, чуть расширяется, и там должна быть поваленная старая ива. Проша мне так сказал. А под ней… вот она! — крикнула Сеня, указывая свободной рукой вперед.

Ручей в самом деле заметно расширился, превратившись в подобие довольно-таки быстроводной речушки — шириной метра в полтора. За поворотом ручья русло перегораживал ствол упавшего дерева, рухнувшего с довольно высокого берега, подмытого водой — это была старая ива. Ветви её обломились, ствол почернел от времени и непогоды, но корни ещё цеплялись за край земли — дерево все ещё было крепким и совсем не трухлявым — видно, старые деревья умели бороться за жизнь!

Сеня вспомнила, что когда она рассматривала фотографии, это место под упавшим стволом, вернее, под самыми корнями, укрепившимися на обрыве, особенно притягивало её взгляд. Точно вспыхивало в ней что-то, когда она глядела на этот подмытый песчаный берег с нависавшими над ним иссохшими корнями…

— Все, пришли! — выдохнула она с облегчением. — Я знаю, где это. Мамука, быстрее копай!

— Где копать-то? — невесело поинтересовался парень, который не привык к таким сумасшедшим пробежкам и в конец выдохся.

— Вот здесь, где песок под корнями обсыпался — тут углубление, видишь? За нас время уже половину работы сделало, так что, давай — не ленись.

Она осторожно уложила майку на песок подальше от воды, шепнула: «Прошенька, я сейчас!» — и кинулась к Мамуке на помощь. Вдвоем они начали разгребать землю руками. Делать это было совсем нетрудно, потому что песок осыпался и обрушивался пластами почти без посторонней помощи… Но чем дальше они расширяли отверстие, тем копать становилось трудней — пришлось выломать две сухие ветки и использовать их в качестве палки-копалки первобытного орудия пращуров.

Вскоре Сенина палка наткнулась на что-то твердое.

— Есть! — заорала она, не заботясь о том, что их могут услышать: кругом по-прежнему не было ни души, только горизонт на востоке зарозовел и начал чуть проясняться.

Они начали рыть с удвоенными усилиями, и вскоре показался небольшой деревянный сундучок, окованный проржавевшими полосками меди.

— Вот это да! — вытаращил глаза Мамука. — Клад! Ксюшка, тут же настоящий клад! Давай скорее, надо его открыть.

— А может, не надо? — засомневалась Сеня. — Прямо так понесем закрытым! И вообще… пусть подавятся! Там же наши папы! А мы тут будем со всякими кладами копошиться!

Выпалив это, она почувствовала за спиной слабое шевеленье и обернулась. Майка елозила по земле — Проша хотел ей что-то сказать! Она в два прыжка оказалась возле него, наклонилась, прижалась ухом…

— Я поняла! — звонко крикнула Сеня, распрямившись во весь рост. — Мы должны открыть сундучок, потому что в нем — наше спасенье! И Прошу то, что в нем, тоже спасет!

Мамука с новыми силами взялся за дело. Сняв ботинок с модными металлическими заклепками, он что есть мочи принялся лупить им по железным скобам, на которых болтался насквозь проржавевший замок. Однако, ботинок оказался неподходящим орудием. Тогда Мамука огляделся и, завидев неподалеку какой-то кусок железа, торчавший из песка, издал победный клич и принялся его вытаскивать. Кусок железа оказался старой дверной ручкой. Как раз то, что нужно!

Поддев ручку под дужку замка, Мамука велел Сене усесться на сундучок и придавить его к земле своим весом, сам же принялся изо всех сил поворачивать ручку от себя, используя её в качестве рычага. И скоро проржавевшая дужка замка не выдержала и треснула. Замок с глухим стуком упал на песок. Все красные от волнения, кладоискатели стали изо всех сил дергать крышку, но она сдаваться совсем не хотела. Мамука весь обливался потом, и Сеня вытирала ему лицо краешком своей маечки. Наконец, чертыхнувшись, он свалился без сил на песок. От отчаяния Сеня пнула крышку каблуком сандалеты, и та… откинулась!

Над просиявшим миром показались первые лучи солнца, рассыпались по воде, задрожали в свежей зелени, в куртине орешника… и ожили, заиграли драгоценные камни, долгие годы не видавшие света!

Сеня ахнула и застыла, не в силах ни слова вымолвить. Мамука был в этом с нею полностью солидарен! Лапекак как-то весь поблек и перестал сучить своими отростками. А майка на берегу чуть явственней зашевелилась и из неё послышался едва слышный голос:

— Крест… Ищите крест.

Сеня опомнилась и стала, не дыша, разгребать сокровища. Из глубины глянул на неё потемневший лик Божьей Матери… Она бережно взяла икону, сдула с неё пыль, положила на зеленую травку и подумала, что это, наверное, та самая чудотворная, о которой говорил Проша. Солнышко заиграло на потемневших красках иконы, и Ксения с изумлением увидела, что лик улыбаеся…

Здесь было множество предметов церковной утвари: подсвечники, кадильницы, золотые лампады и чаши, отделанные рубинами и сапфирами, крупные медальоны на золотых цепях, тоже украшенные камнями, тяжелые старинные фолианты, куски драгоценной парчи, шитой золотом и жемчугом… Потускневшее золото, покрытое слоем пыли, чуть поблескивало в лучах солнца.

Сенины пальцы, послушные Прошиному велению, искали то, что должны были отыскать. Они нащупали две перекладины, пересекавшие одна другую, ухватили, потянули из глубины, раздвигая нити жемчуга, как видно, украшавшие прежде лики святых в окладах икон… Она извлекла из сундучка простой деревянный нательный крест на истлевшем шнурке. Он был темный, гладко отполированный, довольно крупный — с её ладонь. Полустертый от времени силуэт распятого Христа едва виднелся на нем. Сеня погладила деревянную поверхность креста и обернулась к Проше.

— Это он? Ты о нем говорил?

Она опустилась на коленки возле майки, которая вздымалась и опадала в такт дыханию того, кто был там, внутри…

— Дай мне… — Прошин голос стал слышней, точно близость предмета, извлеченного ею из сундучка, придала ему сил. — Положи его… сверху.

Затаив дыхание, Сеня положила крест на синюю майку и сама внезапно перекрестилась. И запрокинула голову, глядя в голубой небесный простор…

— Господи, помоги ему! Пусть он снова станет собой. Если он что-то сделал не так, прости его, пожалуйста… Он ведь хотел, как лучше! Он хороший, Господи, очень хороший! Помоги ему!

Она вздохнула и горячие слезы, внезапные как майский утренний дождик, потекли по щекам, закапали майку…

— Колечка! Моя Колечка! Мы победили… — послышался знакомый скрипучий голос, а когда она подняла глаза… перед ней на песке стоял домовой, прежний, видимый! — и улыбался во весь рот глуповатой блаженной улыбкой.

— Вот он, клад казначейши! Моей Варварушки! Вот и довелось мне, жалкому, недостойному, на свет Божий из земли его вызволить… И это все ты, Колечка, родная моя! Без тебя…

— Он… он проявляется! — прошептал обалдевший Мамука, который в отличие от Сени наблюдал весь процесс с начала и до конца.

Проша широко раскинул лапы, точно намеревался обнять этот берег, и упавшее дерево, и сундучок, слегка накренившийся на песке, свою спасительницу и незнакомого чернявого толстяка, который вдруг стал оседать… Проша, сжимая крест, шагнул к нему, а тот от неожиданности так резко взмахнул рукой, что задел крест — тот взлетел, описал плавную дугу, упал на воду и поплыл… ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ.

Крест плыл вверх по течению ручья, нарушая все мыслимые и немыслимые земные законы, — плыл, точно радовался своей вновь обретенной свободе и тому, что может зримо, воочию явить людям чудо — закон неземной!

Неизвестно, сколько бы простояли, онемев, все свидетели этого чуда, если бы бренный мир не напомнил им вновь о себе. Послышался шорох шин, рокот моторов — со стороны станции к овражку на полной скорости гнали машины… Не успели ребята и духи опомниться, как прямо возле них послышался визг тормозов, хлопанье дверец — бандиты! Те двое, которые остались на участке Мамуки, а с ними другие — много, ох, как много других!

— Мы опоздали! — с отчаянием крикнул Мамука и упал на песок.