Мы живем в едином пространственно-временном континууме. Круто завернул, но это так. Ведь если вы возьмете стакан воды и войдете с ним в море, то где все это происходит — в море или в стакане? И вообще, когда я купаюсь в собственной ванне, то меня не покидает чувство, что я купаюсь в Мировом океане, и то правда, ибо вся вода на земле связана между собою реками, облаками, дождями, трубами, слезами. И действительно, в Мировом океане. Так и вся история помещается в одной человеческой голове, а значит, происходит она только-только вчера, только-только сегодня, только-только завтра.

На бытовом уровне мы все время пытаемся убежать от настигшего нас реального времени, но надо помнить, что все равно живем в едином… Как-то один мой приятель решил завязать с поддачей, жена его замучила. Он сказал ей: «Все, баста, прикончу эту партию, давай деньги, иду кодируюсь, и все, инаф…» Она, обрадованная, выделила ему из семейного бюджета сумму, и он пошел сдаваться гипнотизерам, или как их там… У второго же подъезда встретил кореша, который тут же расколол его на бутылку… В общем, к вечеру он пропил все, что было, не пришел ночевать… Утром позвонил домой. Там завопили: «Тебя что, убили, опять нажрался или что?!.» «Нет, — спокойно ответил он, — кодируюсь, это же процесс». — «А-а-а», — уже спокойно протянули там и положили трубку. А он, болезный, мыкался по огромному городу и думал: «Как же быть? Ведь пропил триста тысяч, не закодировался, ведь убьет же, падла, загрызет…» И вдруг от отчаяния и безысходности приходит гениальная по своей близости и простоте мысль: бросить пить самому, вот с этого момента, прийти домой и сказать: «Все, я закодировался и уже не пью, а уж насколько хватит, сказали врачи, дело магнетизма и внимательного отношения к вам вашей семьи». Так оно и было. Сообщение было воспринято семьей как-то приспущенно, но с достоинством.

Сколько он продержался, не помню, да это и неважно — я сам себя подвожу к мысли о том, что все, что было в прошлом, еще тепленькое, только что от губ, протянешь руку — и вот оно, все еще живо и не поросло мхом, и действительно — стакан воды в море или в океане с тонкой стеклянной перегородкой, а мой приятель неожиданно нашел решение неразрешимой задачи: как избежать тепловой смерти, придя к равновесию. Вот так и я недоумеваю, как это я пишу о прошлом, когда оно еще настоящее, хотя бывали действительно моменты, что мы жили не с пониманием, а с ощущением того, что живем в едином остановившемся времени.

Как-то мы с Аркадием Аркановым попали в настоящую пространственную дыру, и время действительно остановилось. Аркан (я буду его так называть для легкости и не из амикошонства, а потому, что так его называют все те, с кем он давно дружит) прилетел в Крым в начале февраля в мерзкую погоду юга от еще более мерзкой погоды столицы. Я его пригласил попить чаю на моей кухне, поболтаться по знакомым, поехать к морю, слегка попьянствовать и конечно же пофилософствовать. Это было время начала истории с «Метрополем», все голоса только и трубили, перечисляя участников, я же прикидывался валенком и деланно отвечал на провокационные вопросы: «Враждебные голоса не слушаю, он член Союза писателей, поэтому приходите завтра на литературный вечер». И залы были битком. Волна запрета только начала свое движение на юг и была где-то в районе Курска, и пока можно было действовать.

И вот нас позвали в приморский городок, где мы надеялись немного заработать тоже. Когда мы пришли к огромному санаторию и увидели от руки написанную афишу, все стало ясно. Зал был пустой, деловой администратор все время успокаивающе обращался к нам: «Да вы не волнуйтесь, народ уже подтягивается, интерес огромный». Мы провели два чтения при пятнадцати отдыхающих и двух-трех фанатах литературы, и особенно Аркана, которые всегда есть даже в малонаселенном пункте. После двух провальных вечеров к нам подошли две дамы местного происхождения и торжественно пригласили на ужин. Мы переглянулись и согласились. Аркан сразу запал на стройную женщину с длинными прямыми волосами с пробором посередине, так что половина лица была обворожительно закрыта, мне же досталась нормальная, но без изюминки. Аркан понимал, что немного обыграл меня, и, пока мы медленно шли, пошептывал мне на ухо: «Ой, ты знаешь, Саня, это же мой генотип, длинные волосы. Откуда здесь такие экземпляры? Мой генотип, никогда не изменял своему генотипу, — как бы оправдывался Аркан. — Один раз, правда, изменил ему и тут же поймал триппер», — правда, признался он. «Да ладно, Аркадий, пошли отужинаем и тут же в гостиницу…» Вот так, перекидываясь на ходу летучими фразами, мы добрались до дома одной из дам. Стол был уже накрыт. Та, которая предназначалась Аркану, оказалась директором местного кинотеатра «Победа», моя же — из общества «Знание». О чем говорили, уже не помню, но помню, что через некоторое время мы уже с моей нежданной пассией делали что-то друг с другом на кухне, то есть это было срывание одежд, физкультура и спорт, прекрасное словоблудие типа «хочу такого же маленького, как ты» и так далее. В общем, это были две одиноких провинциальных матронессы, которые решили оторваться с московской знаменитостью Арк. Аркановым. Ну и я заодно попал под руку, тоже парень не промах. Вдруг я услышал стук и голос Аркана: «Мы переезжаем к ней на квартиру, мы решили пожениться… на это время». «Хорошо, — ответил, не отрываясь, я, — завтра созвонимся».

Утром раздался звонок (моя уже готовила кофе в постель): «Саня, это Аркадий, я в соседнем подъезде, лежу среди хрустальных ваз и в березовой роще обоев, моя пошла в магазин». — «Как насчет генотипа?» — спросил я. «Мы спали в темноте, утром я проснулся первым и решил посмотреть на нее, она смиренно спала, ее роскошные волосы были раскинуты, и на всю левую половину лица огромный, как будто рубленный шашкой шрам…» — «Откуда, кто?..» — «Не знаю, — мрачно ответил он, — наверное, воевала в составе Первой конной Буденного. Забери меня отсюда, мне жутковато…»

И мы переместились в нынешнюю столицу республики Крым и залегли на дно у нашей общей знакомой врача-психиатра, чрезвычайно гостеприимного человека. Она дала нам отдохновение от неожиданных знакомств и повеселила некоторыми историями про своих несчастных больных, к которым она относилась по-настоящему по-гиппократовски. Две-три из ее историй я запомнил навсегда.

Первая — это когда к ней попал больной, весь в наколках. Его веки были почему-то синие. Она попросила закрыть глаза, на веках было выколото: «Вор спит». «Что это означает? Что ты уже больше не воруешь?» — «Нет, — ответил он, — это толкуется так: вождь Октябрьской революции спит». При осмотре состояния его кожных покровов, когда он поднял рубаху, на груди врач увидела нечто — была выколота вся Периодическая система Менделеева, но поскольку он сам накалывал ее, смотрясь в зеркало, то наколка системы великого химика и получилась в зеркальном изображении. «Вещества наоборот, — поглаживая себя по животу и груди, приговаривал он, — я живу в наоборотном мире». Видно, нормальный был сумасшедший, раз так говорил. Мать же одного из больных, страдающего манией величия, была приглашена на беседу в дурку, когда ей сказали, что заболевание ее сына в том, что он все время говорит: «Я Николай Второй!» Бедная старушка из деревни начала причитать: «Ой, да не верьте ему, мы все из простой семьи: и маты моя, и папа, врет все, не верьте…»

Близились февральские дни Советской армии. Вдруг раздается телефонный звонок: «Мы знаем, что Арканов у вас. — Это говорили из общества „Знание“. — Не согласился бы товарищ Арканов двадцать третьего февраля выступить перед слушателями Высшего военно-политического училища?» Я спросил Аркадия: а почему бы и нет? «Машину выслать по какому адресу?» — спросили из трубки. «Ну вы же знаете, коль звоните», — сказал я и бросил трубку.

В ночь перед двадцать третьим мы нагрузились по самые уши, гужевались до шести утра, потом кое-как уснули. Нас разбудил долгий звонок: «Александр Петрович, машина уже выехала…» Боже, какая машина, военно-политическое училище, Аркан мертвый; да еще вчера опять «по голосам» про «Метрополь» — Аксенов, Ерофеев, Попов, Мессерер, Ахмадулина, Арканов, Битов, Вознесенский… Протест против цензуры… Прорыв в политической системе тоталитаризма… Еле поднимаемся, бреемся, слегка опохмеляемся, у Аркадия мешки под глазами, обшарпанный пыжик почти на носу. И вот нас проводят через проходную, и мы видим ужасающую картину: плац и на нем все военно-политическое училище, человек пятьсот при параде, перед ними трибуна и на ней полковники да генералы, полковники да генералы и еще пыжики, пыжики и пыжики, да не только, как у Аркана, а сытые, торчащие каждой волосинкой, венчающие обкомовские тела в сплошь серых финских блатных пальто. «Товарищи писатели, сюда поближе. Товарищ Арканов сейчас будет выступать». — «Какой выступать, я не готовился». А в это время начальник училища уже объявляет: «А сейчас я даю слово для поздравления в такой знаменательный день писателю-сатирику Аркадию Арканову». Февраль. Холод собачачий, «Метрополь». Высшее военно-политическое училище. Курсанты и их преподаватели. Настоящие и будущие душители свободы и свободы слова. Я думаю: «Ну все, хана, Аркан с бодуна, мешки под глазами опустились почти до подбородка…» И вдруг слышу на весь плац чеканный, почти левитановский голос: «Славные сыны нашей Родины, армейцы! От имени многотысячной, не менее славной армии советских писателей я поздравляю вас…» И так далее минут десять в таком духе, что ни одному из пыжиков и папах и не снилось. «Во профессионал, — подумал я, — во молодец, Аркан!» Но вдруг меня насторожила фраза, брошенная генералом: «Аркадий Михайлович, внимание, сейчас будете вручать». — «Что вручать, не понял?» Ему ответили: «Погоны полковничьи подполковникам». «Не понял», — сказал опять Аркан. Но было поздно. Выкрикнули какую-то фамилию, и вот здесь я увидел картину, которую не забуду никогда и всегда буду вспоминать ее наяву и в кошмарных снах: отделившись от огромного строя, как-то припадая поочередно на одно из колен, придерживая левой рукой огромную шашку, правой рукой — папаху, прямо на Аркадия начал с большой скоростью надвигаться подполковник. И я подумал: «Все, пиздец, вот так здесь и закончится карьера одного из великих смехачей — специально все подстроено, зарубят на хуй». В этот момент начальник училища воткнул Аркану новые сверкающие погоны в руки, и подполковник уже почти подполз на трибуну. Он отдал честь ошарашенному писателю и получил из его рук полковничьи звезды. Как Аркан удержался от того, чтобы машинально не отдать честь обратно, я не знаю, но вручение повторилось еще трижды — видно, всем понравилось, как Аркан трогательно говорил каждому: «Пусть ярко горят ваши звезды, поздравляю!» — «Служу Советскому Союзу». «Господи, — стоял и думал я, — и это Арканов, голоса Америки, Советский Союз… Как же они дали такую пенку, или у них действительно с информацией плохо? Ведь все равно, кому-то из них врежут за этот неистаблишментский финт: обкомовцы, генералы и писака, да еще с лицом явно нерусской национальности». Но наш начальник училища был в ударе — у него полный набор на торжествах: от пионеров до гостя из столицы. Он бодро сказал после парада: «Ну а теперь полковничий чай». И нас потащили в апартаменты. Там стоял огромный стол, весь утыканный огромными фаустпатронами — бутылками «Пшеничной» по ноль семьдесят пять и всякой снедью. И как начали генералы и полковники жрать водку стаканами. И все норовили Аркадию подливать, а потом сказали: «В зал просим, Аркадий Михайлович, уж повеселите курсантиков». Уж повеселил он их — в лежку лежали, а генералы и полковники все жрали водку стаканами и жрали. Но потом и Аркана заставили догнать, а затем еще и спрашивают: «Куда доставить?» «Как куда, в — аэропорт», — сказал потухающий я. И доставили. Бревном внесли в машину, а потом в самолет. Как он долетел, не знаю, знаю, что через день звоню ему, а он еще сквозь сон отвечает: «Вчера звонил начальник училища, его вызвали в Москву, видно, снимать будут. Просит найти какие-то концы». «Какие концы, — я баячу Аркану, — ты сейчас можешь только попросить ЦРУ, чтобы его не трогали». Смехач хмыкнул в ответ и отключился. А начальника-таки сняли. Хороший мужик был. Как-то ехали с ним в поезде, в вагоне СВ, раздавили бутылочку, и я спросил его про тот случай, и он сказал: «Да знал я обо всем. Мне нравились рассказы Арканова давно, вот я и хотел, чтобы ребята послушали, пока есть возможность, и сыграл малость под дурачка. Сейчас в другом округе служу, ничего страшного». Хороший был генерал, редкий. И значит, не только одни мы дурили, отдельные штатские лица, были еще и офицеры, господа офицеры…