– Зачем вы приехали? – задала вопрос Дина.

– Я люблю вас, – страстно ответил Бернар. Скрывать чувства не имело смысла. Дюке вспомнил осуждающий взгляд менеджера и решил сразу открыть сердце.

– Когда вы это поняли?

– Ещё тогда, в Праге.

– Почему вы думаете, что любите меня?

– Дина, а вам не кажется странным этот вопрос?

– Нет. Мы не виделись несколько месяцев. Но тут вдруг вы прилетаете и говорите фразу, которую нельзя произносить просто так.

– Я отвечаю за свои слова.

– А я вам почему-то не верю.

– Ваше неверие чуть не довело вас до… – в последнюю секунду Бернар сдержался и не договорил. Он не имеет права упрекать Дину.

– Ну, продолжайте. До смерти, до гибели? Что вы хотели сказать? – улыбнулась художница.

– Наверное, вы не желаете обсуждать эту проблему.

– Вы угадали. Не желаю.

Гринчук показала на диван. И Дюке опустился на него. Он хотел, чтобы Дина села рядом. Она же соблюдала дистанцию, разместившись в кресле, стоящем в трёх метрах от дивана. Они посмотрели друг на друга. Говорить не было сил. Ведь ясно же обоим, что любовь есть! Только становилось неуютно от осознания чувства. Какая-то невидимая преграда стояла между ними, мешала откинуть предрассудки и броситься в объятия. Забыться в поцелуе…

«Надо начать беседу с того, что не будет её раздражать и что интересно нам обоим. Искусство – наша объединяющая сила и в настоящую минуту самая безопасная тема для нас», – пронеслось в голове Дюке. Он оглянулся по сторонам, обнаружил на стенах картины Гринчук.

– Дина, над чем вы сейчас работаете? – спросил Бернар.

– Вы имеете в виду живопись или мою душу? – полюбопытствовала художница. Да, над душой она поработала в последнее время изрядно!

– И то, и другое, – усмехнулся директор парижской галереи.

– Здесь всё очень сложно.

– А подробнее?

– Я писала пражский пейзаж.

– По памяти?

– Душа, конечно, помнила тот момент, но я рисовала по фотографии. Я много сделала снимков, когда была в чешской столице.

– Почему вы говорите «я много сделала снимков», если на самом деле всё было не так.

– Бернар, а что значит «не так»?

«Наконец-то она назвала меня по имени. Хороший знак», – подумал он и ответил:

– Мы много сделали снимков. Мы. А то получается, что авторство лучших кадров вы приписываете только себе.

– Жадный вы.

– Не жадный, а справедливый.

– Между прочим, ту фотографию, с которой я рисовала, я сделала сама. Ещё до встречи с вами. Кстати, я ещё не закончила этот пейзаж. Тоска помешала, – сказала Дина.

– Я прогоню её, и вы допишете. Покажите мне эту работу.

– Нет. Я не довольна ею.

– Когда человек грустит, он много чем не доволен. Грусть окрашивает предметы в серый цвет, и, конечно, откуда взяться приятному настроению, если повсюду одна и та же унылая краска. Дина, я хочу увидеть нашу Прагу.

– Нашу? Может быть, мою? Или вашу?

– Нет. Нашу Прагу.

– Подождите здесь. Я сейчас принесу.

Гринчук покинула зал. Она забежала в кухню, где мать занималась приготовлением чая.

– Мам, что мне делать? Я хочу, чтобы он ушёл. И я не хочу, чтобы он уходил из моей жизни, – тяжело вздохнула девушка.

– Диночка, если ты его сильно любишь – не отказывайся от своего счастья. Дай ему шанс. Разумеется, с приездом он задержался. Но лучше поздно, чем никогда. Понимаешь? – произнесла Вероника Васильевна.

– Понимаю. Только ты не торопись с чаем. Угощать мы его сегодня не будем. Надо проверить серьёзность его визита. Вдруг ему нужна я не как женщина, а как художник, картины которого его устраивают.

– Дин, разве можно проверять любовь?

– Её нужно проверять. Знаешь ли, за личными моментами счастья иногда скрываются чисто деловые вопросы, ничего не имеющие со словом «счастье». Теперь я никому не доверяю.

– Нельзя всё время быть подозрительной. Это мешает радоваться тому, что есть.

– Ладно, мам. Он ждёт.

Гринчук взяла картину и вернулась в зал.

– Вот, смотрите, – сказала она.

– Она прекрасна! Я так и думал, что вы не цените себя.

– А у меня нет цены. Я бесценна, – ответила художница.

– Согласен. Эти облака просто бесподобны!

– Да. Я очень счастлива, что поймала столь удивительный кадр. Пражское небо неповторимо. Причём настолько, что мне даже захотелось назвать эту картину «Облака не тают». Впрочем, я ещё подумаю над названием, когда допишу.

– Дина, мне нравится название. Отличное название. Только я бы добавил в него ещё слово «любовь».

– Зачем? И какое название в итоге получится?

– «Облака любви не тают».

– Романтично.

– Нам пора переходить на «ты», – произнёс Бернар. Он жаждал говорить об их любви.

– Не пора. Да, и вряд ли, что эта пора наступит.

– Откуда пессимизм?

– Из Праги.

– Вы обиделись на мой неожиданный отъезд? Я не смог вам сказать, что должен лететь в Париж на конференцию. Сам себя называл предателем, а предупредить всё-таки не сумел. Эта конференция была запланирована ещё несколько месяцев назад. Тогда я ещё не знал вас. Не знал ваше искусство. А когда увидел вас на Карловом мосту, то понял, что вы мне нужны, что я люблю вас. Да, это любовь с первого взгляда. Как бы банально не звучала эта фраза. Мне нравится её произносить, потому что она очень точно отвечает именно тому, что со мной произошло. Ведь я полюбил вас с первого взгляда. Но я сбежал, просто сбежал, как последний трус. Сбежал от любви, надеясь забыть. Слава Богу, один добрый человек мне подсказал, что ещё есть время вернуть любовь и не дать ей замёрзнуть. И я поспешил в Москву. К вам. К тебе, Дина. «Вы» звучит официально. Не будем больше говорить так друг другу. Нам подходит обращение на «ты».

– Вы поспешили? Бернар, не смешите меня. Вы исчезли в августовское утро, а сейчас за окном январь.

– Я знаю. И я подозреваю, что ты не поверишь, если я сообщу, что меня то и дело задерживали туманные дела, которыми наполнял мои будни мой же заместитель. Но я могу поклясться, что много раз покупал билет, который мне приходилось снова и снова сдавать или менять. Судьба играет нами. Пора нам самим начать управлять своей любовью.

– А вы считаете, что конференция, молчание про отъезд – это оправдание?

– Я не оправдываюсь конференцией. Я объяснил причину отъезда. И я прекрасно понимаю, что работа, карьера не должны быть выше чувств. Знаю, что поступил отвратительно. Но я не смог сказать тебе, что еду по делам и оставляю одну. Хотя невыносимо люблю. Ты бы не поверила моей внезапной любви на прощание. А я любил и решил проверить временем.

– А как быть с тем, что вы надеялись меня забыть? – поинтересовалась Дина. Она не пропускала ни одной значимой для неё мысли, высказанной Бернаром.

– Я же и говорю о проверке временем. Я думал, что забуду, но внутри я ощущал, что точно не забуду. И я больше не могу без тебя. Поэтому я здесь. От тебя я готов принять любую казнь.

– Бернар, я не хочу тебя казнить, – почти прошептала Дина. Она осмелилась сказать ему «ты».

– Значит, меня помилуют?

– Угу.

Дюке подошёл и обнял художницу. Она подняла голову и заглянула в его голубые глаза. Они поцеловались.