Пивоварчику двадцать лет, а не скажешь: бородка, которую он отрастил «для солидности и важности», как сам признается, больно уж реденькая, длинная и узенькая книзу, заметно старит молодого человека. Однако он этого, похоже, или не понимает, или не замечает, дома же ему подсказать некому: Степан живет один. А дом его – это небольшая комнатушка в общежитии строительного треста, которую выбил ему руководитель студии «Дизайн-арт», где сегодня Пивоварчик числится специалистом по интерьерам офисов. Да-да, офисов. Если уж брать, то широко. Масштабно. Где еще он может показать себя так, как не там, средь крутых парней и не менее крутых девушек. Одна из них, в общем-то симпатичная молодая барышня, как-то сама напросилась в гости к Степану, он не смог отказать (хотя внутреннее сопротивление было) и привел девчонку в свою комнатенку, а та взяла и в ладоши захлопала, приятно удивляясь:

– Да тут же, мама моя, жить можно! Такая красота!..

Другого Пивоварчик услышать и не ожидал: все же он дизайнер, а не лишь бы кто, и для себя постараться считал первым делом, чтобы не говорили потом: сапожник без сапог. Нет, так не скажешь: комнатку он действительно превратил в райский уголок – залюбуешься. Хоть и на втором курсе всего лишь учится в институте, заочник, а сразу понятно – голова у парня имеется.

А девушка продолжала:

– Можно, Степан Павлыч, мне пожить у тебя? А то ездить далеко. Не тебе говорить – знаешь, где живу… Да! Если не знаешь, могу сказать…

– Я не против – живите. Для гостей у меня раскладушка предусмотрена. Выдерживает свыше ста килограммов. Но что по этому поводу муж скажет?

– Он не бросится меня искать.

– Как это?

– Просто. Сказал, чтобы не приходила. Вот я и не приду. Ну, что ты молчишь, Степан Павлыч? Растерялся, вижу?

Хозяин уютной комнаты не растерялся, он посмотрел, что есть у него в маленьком холодильнике, потом притворив дверку, спокойно изрек:

– Два дня продержимся. А там – аванс. Ну, устраивайтесь, будьте, как дома.

– Как дома – не хочу! – сделав губы трубочкой, притворно-наигранно сказала девушка. – Дома мне плохо. Неуютно. Я жажду, я желаю, чтобы мне было просто замечательно тут, у тебя, а, Степан Павлыч? Может, не будем выкать? Мы же не на работе? Давайте, а? А то мы выкаем и тыкаем как-то сразу – перепрыгиваем с одного на другое. Между нами, как это несложно заметить, существует какое-то расстояние, натянутость. А в такой, хотя и уютной, но довольно все же тесной комнатушке, да еще на «вы»? Ерунда получается. Согласен?

– Можно… будем… – пробубнил Пивоварчик, хотя сам не мог понять до конца, чего вообще хочет от него эта девушка.

– Ура-а!

– Потише, у нас тут у соседей малые дети. Возможно, спят…

– Я также мечтаю о ребенке, – девушка томно потянулась, обнажила икры, коротенькая юбочка поднялась вместе с руками. – Угу. Для того и замуж выскочила, а мой категорически не хочет ребенка. Дурак потому что. Не смотрит вперед, как вот ты… Государство бы нам денег заплатило больше, чем я получу в своей шарашке за те три года, что была бы в декрете. Теперь за первенца подбросят хорошо денежек, не говоря уже про второго. Но куда же, однако, я разогналась, дуреха? Хотя бы одного… пока. Когда-то же надо начинать. А ты, Степан, о ребеночке не мечтаешь?

– Как-то не думалось…

– А я только этим и живу…

– Тогда… тогда не по адресу, наверное?

– Почему же?

– Хочешь, чтобы признался?

– В чем?

– У меня еще не было девушки. Никогда.

– Врешь! Ну, врешь же!

– Вовсе нет. Не бы-ло!..

– А когда же предвидится она у тебя, девушка?

– В двадцать два я только начну о ней думать.

– А не поздно?

– У меня все рассчитано, все разложено по полочкам: где, что, когда, как.

– Интересно, однако!.. Первый раз встречаю такого человека. Такого ископаемого. Не веришь?

– Верю. Нас таких мало. Но есть. Вот что… Я… мне надо в город по делам. А ты раздевайся, отдохни. Если захочешь поклевать чего, найдешь в холодильнике. Запомни: все, что в холодильнике, можно брать. Только там. Нигде больше. Ну, так я пойду?

Девушка помахала ему пальчиками, а потом кокетливо поднесла пальчики к своим губам, чмокнула их, а сама смотрела на Пивоварчика так, вроде бы он совсем никуда не собирается идти, а начнет вдруг медленно, не торопясь раздеваться, загипнотизированный ее чарами, а затем швырять свою одежду подальше от себя, потом протянет свои длинные и костлявые руки навстречу ей, и тогда она с небывалым порывом бросится в его объятия, и все на этом не закончится… На этом все только начнется… Девушка закрыла глаза: ну, где ты, любимый! Бери меня! Хватай! Коль я пришла, то знаю, зачем! Без цели не хожу! Бери меня! Делай, что хочешь! Степан, холера ты этакая!..

Степан спросил:

– Тебя, кажется, Люсей зовут?

– Люсиндой, – уточнила она.

– Запомню. Я скоро буду.

– Жду, Стёпа!..

Он вышел, не оглянувшись. Люсинда послала ему воздушный поцелуй, которого Степан не видел. Пока шел к серому четырехэтажному зданию, где находился профсоюз работников культуры, она занимала его голову. Нет, укорял он себя, вовсе не так надо было действовать с первой минуты, с того момента, как увязалась она за ним. Вон, Люсинда! Видели, чего захотела! В гости! Ну, если уж тебе так захотелось, то и веди в гостях прилично, а не заводи сразу разговор о детях. Так нет же, разогналась! Сразу, как говорят, берет быка за рога. Не на того напала, красавица. У меня дети будут, но позже, гораздо!.. Я только женюсь через десять лет – в тридцать. После института – аспирантура, защита кандидатской, а там, возможно, и докторской. Жена также должна быть достойной меня. Не Люсинда же!.. Люсинда, Люсинда… А у нее, оказывается, и действительно муж есть? Сказать честно, этого он и не знал, о муже завел разговор на всякий случай, когда напросилась немного пожить. Так есть у нее, в самом деле, муж или нет? Тут надо подумать, тут так, с наскоку, нельзя… А вдруг она пришла к нему… как к мужу, может, она спит и видит Пивоварчика папкой своего ребенка? Не пьет. Не курит. А теперь вот и бородку завел. Кто что заводит, он – бородку. Скорее всего, так. Ведь если же есть у тебя, Люсинда, муж, зачем тогда плетешь паутину вокруг него, значит, а? Для какой цели? Погоди у меня, разберемся!..

А вот и то здание, к которому шел Пивоварчик. Люсинда сразу выпорхнула из головы, словно испуганная птица из гнезда. В его голове достаточно места другим мыслям и планам. Переполнена голова. Тут вот какая оказия получилась. Последнее время Степана потянуло на стихотворения. Написал аж три, не сказать, чтобы много строчек было в каждом творении, однако и не коротышки. Средние стихотворения – в плане, конечно же, размеров, а что касается их художественных ценностей, тут не может быть и речи – классика! И не перечить! Но, как говорят, не имела баба забот, купила порося. Так и у него получилось со стихами. Куда-то же надо их отдать, чтобы напечатали. Пивоварчик спал и видел себя великим, с лавровым венком на шее, поэтом. Даже когда хлебал борщ и не было в нем лаврового листа, он все равно чувствовал его запах. Ну, хорошо, отдаст он их в журнал или газету, а где гарантия, что их не украдут? То-то же. Нет гарантии. Поскольку Пивоварчик все делал не с бухты барахты, а основательно, расчетливо, он выяснил, что существует организация, которая стоит на защите авторских прав. Отыскал таковую на улице Козлова. Там даже не глянули на его стихотворения, отмахнулись, можно сказать. «Стихотворения не регистрируем!» Видели? Только, говорят, песни и пьесы. А если он просто поэт, так что ему делать? Куда обращаться? Ходил и к самому главному защитнику авторских прав, так тот и разговаривать не захотел: идите, мол, молодой человек, и не мешайте работать. Ему, видите ли, работать надо, а он что – баклуши бьет? Так получается? Ну погодите!.. Хотя и пообещал показать Пивоварчик, кто он такой, однако ничего не добился в деле сохранения своей интеллектуальной собственности.

Тут еще и такое обстоятельство: встретил он как-то поэта Леонида Дранько-Майсюка – узнал благодаря экрану телевизора – и пожаловался тому на несправедливость и непризнание как творца. Маститый поэт не стал ему сочувствовать, а заявил открытым текстом: стихотворения действительно не регистрируют, ведь если начнут каждое написанное стихотворение регистрировать, надо посадить для этого дела три сотни человек, если не больше, и всем дать оклад. А где же средства, уважаемый? Вроде бы и правду говорит Дранько-Майсюк. И еще посоветовал он смело относить свои стихи в газеты и журналы. Сказал, не украдут. А если произведения действительно интересные, стоящие, то вскоре они станут достоянием любителей поэзии, а он, то есть Пивоварчик, очутится сразу на Парнасе. Только не совсем убедил Пивоварчика Дранько-Майсюк. Все же, все же… А вдруг? Хотя он и сомневался в искренности тех, кто печатает стихотворения, однако ничего не мог противопоставить им. Ну, пролежат те три стихотворения в его письменном столе, потеряют свою актуальность, а еще хуже, найдется какой-либо ловкач и выдаст аккурат такой текст, который случился у него. Что тогда?

И он набрался смелости, решил отдать куда-нибудь свои творения. Случайно заметил в газете объявление, из которого узнал, что профсоюз работников культуры готовит поэтическую антологию и приглашает всех поэтов, которые имеют отношение к этой отрасли, приносить свои произведения. Что он и сделал. Стихотворения приняли, читать не стали. Человек с бородкой, тут сразу понятно, кто он. Конечно же, поэт! Попросили только написать о себе краткую справку и принести фотографию. Ее выбирал долго. Остановился на той, где он в черном костюме и при галстуке. И, конечно же, с бородкой. Так более авторитетно. А потом позвонили из профсоюза и попросили опять принести фотографию, сославшись на то, что где-то прежнюю потеряли. Пивоварчик сразу почувствовал неладное. Подумал: значит, стихотворения не хотят печатать, поэтому и придумали с карточкой возню. Как это так – все карточки имеются в наличии, а его взяла и пропала?! И вы верите в это? Пивоварчик – ни за что!

И вот он идет забирать стихотворения, коль такие умные составители альманаха. Пусть печатают теперь разную чушь. Будут знать, как терять карточки.

В том кабинете, куда он относил свои произведения, его встретил мужчина с плешивой головой. Как только Пивоварчик появился, тот, удостоив его коротким и безразличным взглядом, заметил:

– Еще бы минута, и меня вы только б видели.

– Простите, но раньше не мог: рабочий день заканчивается у меня ровно в семнадцать ноль-ноль.

– Как и у меня, кстати. Забирайте свои стихотворения и не дурите мне голову.

Пивоварчик взял три исписанные аккуратным почерком листочка, прятать в дипломат их не спешил, поднял глаза на составителя альманаха:

– А карточку – что, так и не нашли? Мою?..

– Нет, пока нет. Видимо, кто-то случайно сгреб конверт со своими стихами. Ходят тут всякие!..

Пивоварчик насторожился:

– Еще раз простите, так карточка пропала не только у меня?

– Если бы! Все, все исчезли.

– А знаете, что? – Пивоварчик положил обратно на стол все три листка. – Погорячился я. Что это я, в самом деле?.. Если бы даже карточка потерялась у одного меня, то можно ж было новую принести. Как-то не подумал. Бывает. Простите еще раз.

– А думать, уважаемый, нужно, – сказал составитель альманаха и всем видом показал, что пора закрывать кабинет. – Я, кстати, еще ваши произведения не читал. Все времени нет. Но верю, верю, что вещи хорошие. По вам же видать. Ну, до встречи! – и он крепко пожал Пивоварчику руку.

Уже когда распрощались, Степан пожалел, что не поинтересовался, как звать-величать составителя альманаха. Однако ничего не поделаешь: промахнулся.

Только сейчас он вспомнил, что в его комнатушке ждет Люсинда. Настроение не сказать чтобы было хорошее от предчувствия встречи с ней, однако надо идти домой – больше некуда. В самом деле, и почему именно к нему она прицепилась? Что, больше парней нет? А с другой стороны, так надо было бы и нос ему задрать – не кого-нибудь выбрала девушка, а именно его. Гордись, Пивоварчик! А что-то не хочется. Не входило в его планы сегодня брать и бутылку дорогого марочного вина, а приходится. Купил. С вином порядок, а конфеты есть дома.

Люсинда ждала его, нервничала, и когда Пивоварчик утопил кнопку звонка, дверь сразу же распахнулась.

– Можно? – почему-то спросил он.

– А что ты имеешь в виду? – опять томно потянулась девушка, обнажив ногу выше колена.

– Зайти… это… к себе хоть… можно?

– Пожалуйста! – Люсинда, улыбнувшись, сделала широкий жест рукой.

Вскоре Пивоварчик поставил на журнальный столик два фужера, положил, не снимая крышки, шикарную коробку конфет «Полесье», которая до этого лежала на книжной полке. Непринужденно откупорил бутылку, жестом руки пригласил Люсинду к столику.

– К этому вину очень кстати будут конфеты с ликером, – сказал и только потом поднял крышку. – Лучшей закуски и не сыщешь!..

Люсинда рассмеялась:

– А я думаю, отчего это я такая пьяная! А это ж от конфет! С ликером, говоришь?.. Х-ха-ха-ха-а-а!..

Пивоварчик остолбенел – в коробке не было ни одной конфеты. Съела? Просто так – взяла и одним махом?.. Он смотрел на девушку, разинув рот, и не находил, что ей сказать. Съела? Просто так? Как можно?!..

Люсинда все поняла. Она молча взяла сумочку и направилась к двери.

– Ты куда, Люсинда?

– Я сейчас… За конфетами…

– Так ты что… значит, еще вернешься?

– Обязательно!

И девушка исчезла за дверью. Когда она вернулась, Пивоварчик спал – у него, согласно распорядку дня, в это время был сон. Люсинда не стала будить. Наполнила фужер вином, и залпом выпила. Закурила. От дыма Пивоварчик начал кашлять, однако не проснулся. Проснулся он только тогда, когда в комнатке остался один.

Конфеты «Полесье» лежали на журнальном столике нетронутыми. К большой радости Пивоварчика.