Где-то в конце мая, как только городские клумбы вспыхнули-загорелись всеми цветами радуги, Катьку цапнули прямо за руку на клумбе перед общежитием. И кто – старый, на вид неказистый, всегда сонный, будто та прошлогодняя муха, дед Михалыч. Он подстерег девчонку, выдержал надлежащую паузу, пока та не втянулась в запрещенное занятие (а цветочки, кстати, Катька рвала не спеша, все равно как на лугу или в своем деревенском палисаде), и, решительно выдвинувшись из-за телефонной будки, громко потребовал:
– Стоять!
Катька и остановилась. Другая бы дала стрекача, а она – нет, она улыбнулась Михалычу, показала букет:
– Красивый, правда?
– Стоять! – повторил старик и молодцевато очутился около девушки, взял за руку. – Ага, попалась! А я думаю, кто цветы истребляет? Ты, значит, королева. Да-да. Ну, пошли, значит? – Михалыч потащил Катьку за собой в общежитие, не переставая сыпать словечками – Это же надо – городскую красоту уродовать! Люди, значит, втыкают семена, поливают, приглядывают…
Катька молчком плелась за стариком, не выпуская из рук красивый букет, а дед продолжал воспитывать ее:
– Если же каждый по одному цветку… по одному цветку даже сорвет если каждый – что же будет, а? Где же наберешься этих самых цветов? Непорядок! Распустились, понимаешь!
Перед входом в общежитие Катька все же заупрямилась:
– Михалыч, отпусти. Михалыч, мне же цветы срочно понадобились, а купить не за что. Слышишь, Михалыч?
– Знать не знаю!
– Ты же хороший человек, Михалыч. Ты же воевал.
– Для того и воевал, чтобы цветы росли!
– Я понимаю. Это патриотично, это меня тронуло. Будь другом, Михалыч. Хочешь, я тебя поцелую? Хочешь?
– Знать не знаю!
Катька все же чмокнула старика в щеку, но и это не помогло – на следующий день ее поступок разбирали на собрании в цехе. Собрание проводили не специально, чтобы приструнить в воспитательных целях крановщицу Катьку, нет, так совпало, что оно было запланировано – накопилось много производственных вопросов, которые надо было немедля решать, а в конце и о ней как бы вспомнили.
– Давай, Михалыч, что там у тебя? – поднял глаза на старика начальник цеха Лисов.
– А что докладывать? – чуть смутился старик, потоптался на месте, глянул на Катьку, лицо у которой зарделось. – Цветы на клумбе, заметил как-то, начали пропадать. Заинтересовался я, значит, кто бы мог пакостить. Мальчуганы, думаю. Шпана. А тут, вижу, Катька рвет. Катька-а. Вот она самая… – Михалыч кивнул в сторону девушки. – Я за телефонную будку – нырк, наблюдаю…
В зале послышался смех: многие, похоже, представили, как нырнул за ту будку крючковатый сухопарый старичок.
А Михалыч продолжал:
– Не девка, а хлопчушка какая-то эта Катька. Оно же и правда, товарищи: на кран тот разве девка вскарабкается? У меня бы у самого шапка упала.
Опять послышался смех.
– Михалыч, по сути дела, по сути дела говори, – более строго напомнил старику начальник цеха.
– Так по сути дела и говорю, – немного обиделся старик, заколебался. – Так я и говорю… Тем разом, тоже на дежурстве жены как раз, оконное стекло выбила… Бутылкой…
Несколько человек сразу загалдели, кто-то присвистнул: вот дает Катька!
– Всё у меня. – Старик сел.
– Катерина, ты где? – вроде бы не видел, где сидела крановщица, поискал ее глазами Лисов. – Расскажи все сама. И про цветы, и про выбитое стекло. Давайте Катерину послушаем.
Девушка поднялась – маленькая, щупленькая, подув на прядку волос, что свесилась на лоб, тихо произнесла:
– А что мне вам сказать? – Выдержав паузу, попробовала улыбнуться. – Рвала цветы… Михалыч видел, не даст соврать. И стекло разбила… бутылкой…
– Она хоть полная была или нет? – хихикнул кто-то.
– Полная, – с лица девушки почти совсем исчезла краска. – Полная – как налить. И дорогая – коммерческая. Я, правда, бутылку разбить хотела – не стекло. Так получилось. Но я же, отметьте это, сама стекло сразу же и поставила. Так, Михалыч?
Старик спохватился, подтвердил:
– Эта правда. Сама. Не врет.
– Так что же ты хочешь, дед? С кем не бывает? – заступился за Катьку усатый парень, который сидел недалеко от нее. – Думаешь, если девушка малышка, то ее и ущипнуть можно? Катька, дай деду сдачи!
– Михалыч не виноват, он ни при чем, – спокойно сказала Катька. – Он при исполнении. Ему, может, и спасибо надо сказать, что бдительно на вахте стоит. Да и я, может, также не виновата. С бутылкой ко мне жених приходил… Ну, один раз разрешила… но не каждый же! Не нужен мне жених с бутылкой. А цветы? – она чуточку растерялась опять, застенчиво посмотрела на президиум, по сторонам. – Я люблю Толика… Хотела к нему сходить, извиниться… С цветами. Я люблю цветы. А они, знаете сами, сейчас дорогие… а деньги нам не платят за работу уже второй месяц. Простите… Я больше, товарищи дорогие, не буду. Простите…
Начальник цеха барабанил пальцами по столу, дед Михалыч отрешенно смотрел куда-то себе под ноги, прилизывая растопыренными пальцами пучок волос на лысой голове, кое-кто переговаривался…
– Хлопчушка ты хлопчушка, – посмотрел дед Михалыч на Катьку, когда собрание окончилось и все начали расходиться. – И для кого цветов пожалел, если бы спросить? Тьфу! Только осрамился. Вишь, все на ее стороне, один я только вылез, как Никита из коноплей. Хотя нет, погодите: на клумбе цветы растут все же для города, для нашего микрорайона, а не для одной хлопчушки. Я прав!