Футляр для гармони шил сам Якут. Из меха. Ничего более достойного под руку не подвернулось, а время не ждало: хватит, поклевали носами на скамейке, сложив руки, пора и деньги зарабатывать, не смылки. Тем более, ситуация такова: каждый, кто хоть немного шевельнется, смотришь, – что-то и поимеет. В кармане. «Куй железо, пока Горбачев!»

– Так что, Митрофан, готовься! – похлопал по плечу гораздо старшего и еще более несчастного, чем сам, земляка, пьяница и лежебока Якут, который привез из далекого севера не капитал, а прозвище. – Ты слепой – тебе и карты, как говорят, в руки. Будем зарабатывать. Деньги! Завтра первым автобусом в город, Рихтер!.. Около базара, где самая толкотня, я тебя и посажу, а шапку, как и положено... Есть шапка? Имеется? Самая затертая? Еще лучше, чтобы ее мыши поточили.

–Найду,– покорно кивал Митрофан, а потом опять нацеливал свои незрячие глаза мимо Якута, и, кажется, мимо жизни...

– Помогу найти, – обещал Якут. – Помогу. Для такого дела и новую можно шапку изуродовать, погрызть... Как в театре. Сам же буду я поодаль стоять, стеречь, чтобы кто тебя не объегорил... не смахнул, как та корова языком, приобретенное. Худо-бедно, а выпить за что будет. Наскребем. Не может быть, чтобы не накидали. Дураков на наш век хватит. Это я не громко говорю? Не подслушает меня какая падла? – Якут покрутил по сторонам головой, лохматой, похожей на пук старого льна, который где-то валялся на чердаке до лучших времен. – На твои глаза, ты уж извини меня, Митрофан, глянешь – и сам бросил бы в шапку, если бы было что. Извини, нету. Но будут, будут госзнаки, по почкам им!.. Футляр, хоть и не из кожи, из мешковины, но гармонь из него не вывалится. Крепок. Пуговица вот... Жалко, ты не видишь... Красивая пуговица. И большая. Как старый буфет – с росписью. С пальто у матери снял и по центру футляра пришпандорил. Зашпиливается. Давай, давай руку... Пошарь. Как, а? Понравилась пуговица? А бечевки, или ремни, чтобы за спиной висела музыка и не болталась, а то и растрястись может, чего доброго, с колхозной сбруи сварганил... Подтяжки, или как их... Хочешь пощупать?

– Бабу чтоб – пощупал бы, – тонко фыркнул Митрофан, проглотил слюну и заболтал босой, с потрескавшейся пяткой, ногой. – Ты, Якут, должен тебе сказать, много говоришь. Меньше говори. Я что, бревно, что меня надо тесать и тесать? Так нет же!..

Якут выдержал незапланированную паузу:

– Да ты, корешь, не волнуйся: я тебя, как важную птицу, буду за руку вести, и гармонь понесу, только перед самым концом, около дерева, на тебя надену... Чтобы не догадались, что на пару работаем. Для большей гарантии. Конспирация.

Митрофан, чуть встряхнувшись, прошептал:

– Мне бы, как на фронте перед боем, свою законную порцуху – для храбрости, а? Сотку чтобы. Трясет всего...

–Ну, ты и даешь! Ну ты!.. На билет хоть бы наскрести. Тебе хорошо – бесплатно, а я голяк – без единого зайца в кармане. Пойду просить... Клянчить пойду... Хоть, чувствую заранее, никто не отстегнет. Рискну. Пускай еще раз плюнут мне в харю. А что делать? Другого выхода нет. Когда заработаем, создадим свой фонд... И тебе будем оставлять на утро каплю какую. Как закон!..

– Ты оставишь,– пробубнил Митрофан, медленно поднялся, нащупал защелку на двери, и по его голосу, и по рукам не трудно было определить, что слепой музыкант не шибко стремится в тот город с немного авантюрной для него миссией.

– Так я ровно в шесть буду! – дохнул из-за спины на Митрофана Якут. – Разбужу. Гляди ж!..

Митрофан бросил на крыльцо футляр, сел. Якута слышно не было, и он ощутил себя чрезвычайно легко, счастливо, будто только что отвадил надоедливого комара, который, паразит, все жаждал напиться его крови. А для себя, хоть и непросто было, решил: хорошо, съезжу в тот город, посмотрю, что получится. Может, и правда есть возможность заработать сколь какую копейку? Деньги надо. Не секрет. На хлеб не хватает, не говоря, что и выпить жажда есть, другой раз и крепко хочется. Одно настораживало Митрофана, что Якут, бродяга, обхитрит его , если что и появится в той шапке, выгребет с мусором. «Не дам!» – твердо решил слепой музыкант и, нащупав футляр, двинул с ним в дом.

Утром Якут выполнил обещание: был тут как тут.

– Готов, Рихтер? – нацелил он глаза на окно, за стеклом которого старался рассмотреть Митрофана.

Увидев, что тот уже одет и сидит на табуретке, вроссыпь положив пальцы правой руки на гармонь, нырнул в дверь, подхватил Митрофана за рукав:

–Давай, братка, давай. Главное, не волноваться, главное – первый шаг... Он всегда тяжелый, холера, но без него, первого шага, не бывает второго, третьего... сотого! Ну, шевелись, шевелись, Митруха!.. Нас ждут грандиозные дела! Здесь наша Тюмень! Здесь наша Якутия! По алмазам ходим, едрена вошь!..

В автобус втиснулись легко – ехало в город не больно много сельчан. Митрофан с гармошкой сел сразу, около мотора, а Якут, пока устраивал его, остался без плацкарты: плюхнулась подле, не поведя и бровью, Верка Конопелька, а больше и мест свободных не имелось. Ну и хорошо. Не барин, постоит. Тем более – без денег едет. Поочередно переводя взгляд с Митрофана на гармонь, которая прикипела к его коленям, на земляков, сонных, как прошлогодние мухи, он понимал, что те начинали догадываться, куда они с инструментом намылились. Вишь ты, зрячий слепого тянет, как рак добычу под корч. Неспроста же та Верка Конопелька, пряча ухмылку в рукав, крякнула-брякнула:

– Вы никак в город, Митрофан с Якутом, свадьбу играть? В ресторане, а?

Когда галдеж утих, Якут сказал убедительно и гордо:

– Хватит пустую бульбу трескать! И колбаски хочется!..

– Так и меня с собой возьмите, – нашлась женщина.

– Без кассира обойдемся, – тихо промолвил Якут. – Баба на корабле – ерундовое предзнаменование. Сойди и не рыпайся!..

Место Митрофану Якут определил под высоким и толстым – не обхватить,– тополем . Хорошее место: людное и затененное. Шапка лежала перед самой гармонью, почти между ног, а Якут держался чуть поодаль, чтобы не примелькаться, и только изредка поглядывал, как воздействует музыка на прохожих. Воздействует. Пленит. Опускают, опускают в шапку искомканные госзнаки. Значит, порядок. Якут, словно между прочим, прошелся около Митрофана, скосил глаза в шапку: мелочь пока там, однако же и Москва не сразу строилась. Выбрав момент, он шепнул Митрофану:

–Режь, режь с таким же азартом!.. Выжимай слезу!.. Есть капуста!.. Цветет!.. В кочан прессуется!..

И пошаркал дальше, подчеркивая всем своим видом, что он с этим бедным слепым музыкантом и близко не знаком.

Пока Митрофан с каким-то мужчиной здоровался за руку, некоторое время разговаривал с ним, то музыка, конечно же, молчала. Тогда Якут нервничал, изображал Митрофану кулак, который держал в кармане: ковырять, ковырять копейку, а не антимонию разводить!.. А когда Митрофан начинал играть , лицо у Якута принимало довольный вид: вот так и давай, неуч, только еще более энергично! Не повредит!.. Карман не оттянет!..

День вскоре склонился на вторую половину. Из шапки торчали, словно сухие листья, деньги. «Пора заканчивать!»–принял решение Якут и подал голос около Митрофана.

– Выручку я себе положу,– задержал пальцы на пуговицах гармошки музыкант.– А тогда разберемся. Отойдем только, не тут же... Не на рабочем же месте...

Якут успокоился, дружелюбно ответил:

– Не бойся ты, не кину... Нам же с тобой работать. Что я, козлом буду? Да мне в Якутии алмазы доверяли!

Дошли до скамейки, стоящей на самом солнцепеке около автовокзала. Сели. Подсчитали навар: получилось, что можно хорошо выпить и закусить. И маленько еще отложить можно – на консерву - другую Митрофану, а, заодно , и на билет Якуту. Якут скалил зубы, разглаживая на своем колене помятые, как правило, бумажки, сопел и плевался:

– Я же говорил, а! Мы, значит, с тобой бутылочку раздавим, закусим и поедем в свои Абакумы – как победители, как солдаты-освободители!.. Гордо поедем, едрена вошь, а не как голодные волки!..

За бутылкой побежал Якут, конечно же. Купил на «пятачке» у частных торговцев, а Митрофану сказал, что брал в торговой точке: сэкономил, таким образом, несколько тысяч. Понадобятся. Кто на деньгах, рассуждал, сидит, тот завсегда и отщипнет себе. Обязательно.

Выпили. Закусили яблоком, к закуси Якут даже не приценивался: все дорого, не для простого люда. Выпить дешевле. Не расточать же деньги, не переводить же попусту!

Посидели.

–Хорошо ты сегодня играл, – похвалил, пыхтя дымком, Якут.–Я, пошто у меня на севере глаза повымерзли, и то заплакал. Особенно про войну когда наяривал... Про землянку... Саднила душа... Может, Митрофан, для меня врежешь, специально? Прими заявку!..

– Пальцы болят. Давно так много не играл, – не согласился Митрофан.

Якут особо не настаивал, только кивал лохматой головой, и, казалось, на тротуар осыпалась с волос пыль:

– Понимаю. И хвалю. Береги, береги пальцы, дядя. Твоими пальцами мы еще долго будем ковырять копейки. Да что копейки! Тысячи! Хоть нам много и не надо. Правда? Выпить, съесть чего... Носки вот тебе купить надо. Прохудились, пальцы выглядывают... Или, может, нет? Когда нога голая, то, по-жалуй, быстрее бросят в шапку?

– Много не надо... нам, – в раздумье выдохнул Митрофан.

Через несколько мгновений Якут опять попросил:

– А, может, сыграешь? Для меня? Когда еще будет!..

– А... а у тебя деньги есть? – серьезно посмотрел незрячими глазами на Якута Митрофан. – Без денег я больше не играю. Я хоть и не вижу их, но ощущаю запах. Хорошо пахнут, хорошо!..

Якут поперхнулся. Митрофан говорил дальше, поглаживая гармонь:

– А за футляр и за то, что посоветовал, как можно зарабатывать, тебе большое спасибо. Дальше я уже сам. Как-либо. Я, хоть и слепой, но дорогу к куску хлеба, кажется, сам вижу. Да и заведешь ты меня, чувствую, старого человека, не туда, куда надо... Не всегда надо зрячего держаться. Не всегда...

Якут, к удивлению многих, кто оказался рядом, заревел, как медведь, сжал до боли кулаки, вскинув их над Митрофаном, но согнал порыв злобы на дереве, к которому примкнула спинкой скамейка, застонал от боли и начал сосать сладкую кровь на вчистую разбитой правой руке. И поносил Митрофана:

– Мать твою!.. Так что, вытер о меня ноги, падла? И ты такой, как все? Как Якутия? Как Север? Так когда я уже за свое могу получить, что мне положено-о-о?! За мою голову?.. За идею?.. А идеи теперь на вес золота... Знаешь, сколько мне надо отстегнуть? Молчишь, гад, предатель, сволочь? Да ты год будешь играть только на меня! Я тебя заставлю!..

– Год я, Якут, не проживу, наверно, – спокойно произнес Митрофан. –Хватит мою музыку уже слушать людям, хватит...

Митрофан свернул гармонь, вскинул ее на плечо, и, нащупывая дорогу тросточкой, тихонечко, осторожненько пошаркал в сторону шумного автовокзала. Якут некоторое время стоял возле скамейки и порожней бутылки с недоеденным яблоком, ноги не слушались его: он не знал, что ему делать – догонять слепого музыканта, или, может, уже не надо?..

Но побежал...