В марте сырая земля, пробуждаясь, потягивалась. В Олькиной душе начал саднить какой-то разлом. Ей навязчиво снилось одно и то же: девочка с развевающимися по ветру карамелькового цвета волосами бежит в никуда.

Тогда Олька решила отыскать Машку. На три года просроченный душевный порыв.

Интересно, что это? Инстинкт? С той поры, как она вылетела из окна роддома как ведьма из трубы, ничего хорошего с ней не приключилось.

Время будто буксовало в одной и той же канаве. Печаль стелилась по земле, как злобная тетка-метель. Женская тоска куда крепче, безысходнее мужской. Она цепка и неизлечима, как алкоголизм – проникает в душу и растворяется навеки.

“Главное – напасть на след, дальше будет легче. Я уверена”, – решила как-то Олька. Она не могла объяснить, зачем она решила найти Машку.

Звериное чутье и осторожность помогли ей неслышно войти в приемный покой роддома и незамеченной пробежать по лестнице. Тихо, чисто, спокойно, как в раю. “Эх, родиться бы обратно!” – раскатала губу

Олька и приоткрыла дверь в одну из палат. На стуле сидела акушерка, все койки стояли пустыми, только между ними ходила бледная, как привидение, девушка, корчась от схваток. К ночи рожениц прибавится, это точно. Такова коварная природа.

– Вам куда? – поднялась было со стула акушерка, но Олька мгновенно растворилась в воздухе. Это она умела хорошо. Не хватало еще так позорно запалиться.

Человеком-невидимкой она прокралась по коридору и заглянула в другую палату. Тут ее ждала удача. Быстро же… Удача храпела, лежа кверху брюхом на кушетке, – умаялась, бедная. Это она принимала у Ольки роды, толстая бабка Моисеевна. Толстая, добрая. Наверное, самая добрая женщина, встреченная Олькой в этой жизни. Где только брала

Моисеевна столько доброты? Видимо, черпала из своего необъятного нутра. Олька тихонько подошла к ней.

– Здрасте.

– Ой, что? – Моисеевна упруго подскочила и села. – Ты кто?

– Здрасте. Вот я три года назад у вас девочку родила и оставила.

– И что?

– Хочу вернуть.

Моисеевна поглядела в окно и покачала головой.

– Надо же! А раньше ты о чем думала?

– Я думать недавно начала.

– Если тут оставила, то ее уж давно увезли.

– А кто, куда?

– А это секрет. – Моисеевна слегка оклемалась ото сна, протерла глаза. – А-а-а, я ведь тебя вспомнила. Ты ночью сбежала, будто испарилась. У нас такое редко случается. Хотя… – Она опять поглядела в сторону. – Это тебе ничего не напоминает? – И бабушка достала из тумбочки калейдоскоп.

– Точно, мой. Сохранился же. Я вам его дарю.

Олька с детства таскала с собой калейдоскоп. Однажды ее, засмотревшуюся на изумрудные кристаллики, боднула в бок машина. И ничего! Детство давно кончилось, но девушка не хотела этому верить.

– А кто Машку забрал? Я на усыновление согласия не давала.

– Какая грамотная! Ты согласилась, когда сбежала. Ты – мать-прочерк, так вас тут называют. Исчезаете ночью, а потом Моисеевна отвечай.

Тебя искали, но ни одной зацепки. Ты как сквозь стену просочилась.

Так и плюнули. Вернуть девочку ты уже никогда не сможешь. Вот ты, девица, где-то работаешь?

– Нигде.

– А почему?

– Откуда я знаю, почему? Да потому, что я – вот такая! Чтоб мне сдохнуть… Так кто Машку взял?

– Пристала, как банный лист к жопе! Не могу я сказать… Брошенных здоровых деток быстренько усыновляют. Да и слегка того – тоже быстро. Они ж себя еще не помнят, какой угодно истории про себя поверят.

– А вот меня никто не взял почему-то. Хотя я даже рада. Принадлежу сама себе, как ветер, ни за кого ни в ответе.

– Это точно – ни за кого. Так ты что же, детдомовская? Горемычная девка. Сама не смогла на верный путь встать, а зачем ребенка ищешь?

За собой потащишь?

– Да просто хочу знать, что с ней все в порядке.

Моисеевна встала, закрыла дверь и сказала:

– Если я ничего не путаю, то приходили за ней с Привокзальной улицы.

Знаешь, там живут эти, коллекционеры?

– Конечно, знаю!

– Деда я запомнила: смурной, брови косматые. Может, он уже и помер, а девчонка выросла. Как ты ее узнаешь?

– По запаху, бабушка!

Может, Моисеевна все придумала и про коллекционеров, и про деда, чтобы Олька отвязалась? Может, оно и так, только Олька уже мчалась на Привокзальную резвее автобуса.