Что есть время?

На протяжении тысячелетий люди так или иначе задавались этим вопросом, пытаясь познать его духовную и физическую сущность. Для человека, рожденного в XX веке, время приобрело пугающую формальность, разбивающую день на равные отрезки, которые предназначены для пробуждения, утреннего или вечернего чая, работы, отдыха. Его символом стали часы, маятник которых отмеряет секунды, минуты, часы. Но все же его истинная суть так и осталась непознанной.

Еще Исаак Ньютон, опираясь на более ранние представления, весьма четко сумел разграничить переплетенные между собой пространство и время, определив первое как вместилище вещей, а второе – событий. И каждый шаг, каждый вдох, каждая мысль – все это записывается и хранится до того момента, когда Вселенная вдруг перестанет существовать. И только тогда вместе с ней перестанет существовать время.

Макс, погрузившись в размышления о сущности времени, насвистывал какую-то легкую и оттого особенно навязчивую мелодию, которая вдруг пришла в голову из порядком забытого прошлого. Последние сутки выдались слишком тяжелыми. Едва придя в себя после землетрясения, он вместе с Алексом принялся наводить порядок, вырезая дорожки в студенистой массе, адсорбировавшей пыль, и собирая эти радиоактивные отходы в один из углов арки, надеясь чуть позже, когда появится возможность, выбросить их наружу. Все приборы и оборудование также оказались залеплены вязкой массой, предназначенной для удержания пылевых частиц. И на приведение их в порядок потребовались часы кропотливой работы.

И теперь он торопился в саркофаг. Возвращение внутрь особенно тревожило Макса. Его беспокоили даже не обрушившиеся перекрытия и стены, которые наверняка значительно снизили надежность саркофага, а сохранность запасов и лабораторного оборудования, распределенного по различным помещениям здания. Именно приборы, которые он с таким трудом доставлял сюда, и восстановить которые в нынешних условиях было практически невыполнимой задачей, вызывали у него особую тревогу.

Приближаясь к саркофагу, он всматривался в его слабоосвещенные стены, пытаясь отыскать на них следы недавно образовавшихся прорех или трещин. Но издали в полутьме едва ли можно было что-то рассмотреть. И каждую тень воображение запросто могло превратить в трещину. Волна беспокойства накатывала на него с каждым шагом.

Алекс тем временем осматривал стыки между секциями арки. Это были самые уязвимые места всей конструкции, собранной из нескольких отдельных составляющих. Подобный подход придавал ей, с одной стороны, дополнительные степени свободы, с другой, при критических нагрузках, она могла расползтись по ним, как лоскуты ткани по швам. Но никаких признаков разрушения, как ни странно, обнаружить не удавалось. К тому же радиационный фон после экстренного применения системы пыле-подавления даже немного понизился, и притока радионуклидов снаружи не наблюдалось.

Довольно быстро изучив состояние арки и не обнаружив повреждений, Алекс отправился за Максом. Почему-то он не сомневался, где искать его. Двигаясь по уже знакомому маршруту, Алекс освещал прожектором бетонные стены, пытаясь определить, нет ли в них свежих трещин. Но судя по всему, в этой части саркофага все уцелело. Основные повреждения, по предварительным предположениям, можно было ожидать в реакторном зале, для которого любая сверхнагрузка была чрезвычайно опасна. Алекс даже присвистнул, подумав о том, что если бы землетрясение случилось на полчаса раньше, их с Максом запросто могло завалить.

– Ты здесь? – громко крикнул Алекс, войдя в коридор, в котором обычно образовывался пространственно-временной переход.

– Да! – послышалось из помещения с приборами.

– Что там у тебя? Все цело?

Алекс вошел в комнату. Действительно, здесь все было почти без перемен, только некоторые приборы немного сместились со своих прежних мест.

– Я в порядке, – протянул Макс. – Сейсмограф только с ума сошел немного.

– В каком смысле?

– Да вот, – он протянул Алексу листок с небольшими расчетами, – видишь, какая магнитуда выходит – 10,2 балла по шкале Рихтера. Такого не было зафиксировано за всю историю сознательных наблюдений за землетрясениями на нашей планете.

– А ты уверен в том, что он исправен?

– Да! – резко проговорил Макс и принялся пальцем показывать на развернутую ленту самописца сейсмографа. – Смотри, здесь было состояние покоя, потом несколько несильных сейсмических ударов, которые мы даже не ощутили. А вот здесь, – он указал на точку, где амплитуда увеличилась в несколько раз, – и произошел самый сильный удар, все остальное – это его отголоски и последствия. Тут он 10,2 балла. В Чили в 1962 году был зафиксирован максимум около 9,5 балла, при этом там погибло около шести тысяч человек, а мы ничего, мы устояли – он расплылся в улыбке.

Алекс не понимал, уместно ли поддержать Макса в его радости, или же наступил момент всерьез задуматься о перспективах на будущее. Это был лишь один удар землетрясения. Обычно за ним следуют и другие, может быть, они будут немного слабее, но все равно станут серьезным испытанием для их убежища, которое при очередном ударе стихии может не выдержать. Тогда бежать будет некуда.

– Что с остальными приборами? – спросил Алекс, рассматривая оборудование.

– Все в порядке. – Макс всматривался в табло вариометра. – Но, судя по всему, землетрясение сопровождалось каким-то иным геомагнитным излучением, не похожим на то, которое провоцирует открытие пространственно-временного перехода. Ничего не понимаю.

Макс, разглядывая приборы, что-то записывал в блокнот. Алекс уже видел похожий взгляд и молча ждал, когда в голове ученого родится очередная безумная, но неоспоримая идея.

– Что с другими помещениями? Ты еще не смотрел? – спросил Алекс, так и не дождавшись, когда Макс вновь заговорит с ним.

– Я не смотрел, только собирался, – растерянно произнес Макс, вздрогнув от неожиданности, как будто забыв, что Алекс стоит рядом.

– Вроде все цело, – обрубил Алекс. – Я осмотрел стыки между плитами и только в паре мест обнаружил несколько незначительных трещин. Я уверен, что несущие конструкции целы, так что беспокоиться пока не о чем. Мне кажется, основные повреждения нас ждут в машинном зале.

– Там самые ненадежные конструкции, пострадавшие еще при взрыве.

– Да, их серьезно усиливали перед строительством арки. В некоторых местах действительно была удручающая ситуация. Главное, чтобы балка «Мамонт», на которой держится почти все сооружение, устояла. Если она рухнет своим весом в сто шестьдесят тонн, то явно не пощадит ничего на своем пути и проломит здание до самого основания. – Алекс задумался, представляя себе последствия такого обрушения.

– Падение, без сомнения, приведет к деформации внешних несущих конструкций и их обрушению, – как бы продолжая его мысль, проговорил Макс. – Тогда уже никакая система пылеподавления не справится с выброшенным объемом пыли.

Вновь они двигались по бесконечным коридорам саркофага. Правда, теперь приходилось быть намного осторожнее, иногда наощупь обследуя стены и перекрытия по маршруту, но видимых разрушений обнаружить не удавалось. В некоторых местах наблюдалось сильное запыление, и от этого дозиметр будто сходил с ума, фиксируя значительно возросшие дозы. Правда, едва ли подобные всплески могли хоть немного удивить Алекса или Макса.

Но истинные масштабы произошедшей катастрофы оказались понятны, только когда они, вновь миновав тяжелую свинцовую дверь, оказались в реакторном зале. В нескольких местах громоздкие стальные колонны, прикрепленные к старым железобетонным конструкциям для усиления сооружения, вырывая фрагменты стен, рухнули на пол. Кое-где бетонные перекрытия серьезно перекосило, между ними образовались широкие проемы и щели. Алекс направил луч прожектора в одну из образовавшихся полостей, высветив рыхлость разорванного бетона.

– Для этого ведь нужна колоссальная сила! – проговорил Алекс.

– Поверь мне, сейсмического удара такой мощности более чем доста…

Окончание слов Макса поглотил раскатившийся грохот от упавшей сверху в нескольких метрах от него металлической трубы, поднявшей с пола мощное пылевое облако. Алекс интуитивно повернулся на звук, высветив в темноте ржавый кусок трубопровода, который запросто мог убить своим весом.

– Что это было? – спросил Алекс.

– Не знаю!.. – Макс сильно выругался. Потом вопреки всяким мерам безопасности, проведя по стене ладонью и немного задержав ее, проговорил, обращаясь к самому саркофагу: – Ну что, старина? И твое время, похоже, пришло. Ты держись, ты нам еще нужен! – И вновь повернувшись к Алексу, проговорил, – Пойдем я тебе покажу здесь еще одно место, о котором не сказал раньше.

Алекс, с любопытством, едва успевая, аккуратно ступал на ненадежные фрагменты строительного мусора, засыпавшего пол, следуя за Максом, который, довольно ловко балансируя, почти не останавливался даже там, где сложившаяся на полу уродливая мозаика казалась довольно неустойчивой. Преодолев сложную цепочку завалов, они оказались в углу, который в прошлое посещение этого помещения показался Алексу недосягаемым.

– Что там такое? Еще один вид грибов? – Алекс усмехнулся.

– Нет, – протянул Макс, – здесь то, что дает мне силы жить дальше. Смотри сам.

Макс на вел прожектор на чахлое деревце высотой не больше пятидесяти сантиметров. Его едва отдающие зеленоватой бледностью листья, у которых не было сил приподняться, свисали с ветвей.

– Ты его вырастил? – Алекс смотрел на деревце, не веря своим глазам, что здесь способна существовать не примитивная форма жизни, а что-то более совершенное и развитое.

– Это яблоня. Похоже, птицы принесли ее семена ненароком, и вот она проросла. Ей, правда, уже три года, а она выглядит, будто ей и полугода нет.

– А что с ее листьями? Неужели она могла выжить без света? – Алекс заворожено смотрел на чудо природы, поражаясь стремлению дерева к выживанию. – А фотосинтез?

– Вот потому и такие слабые листья, что она лишена полноценного источника света. Но откуда-то у нее силы все же берутся. Я, приходя сюда, стараюсь поливать яблоню, но это едва ли способно облегчить ее существование. Дай свою флягу, давай смочим землю, – он открутил крышку и аккуратно вылил ее содержимое к корням деревца.

– То есть, не все потеряно? Если отдельные виды растений способны выживать в подобных условиях, то шанс есть и у планеты!

– Шанс есть… Шанс есть всегда, даже когда его, казалось бы, нет. Нужно просто правильно им воспользоваться. – Макс побрызгал водой на тончайшие листики. – Не пойму я, как она здесь смогла прижиться.

– Я думаю, все же снаружи сейчас намного хуже, чем здесь. Там радиация может быть и большее из зол, но она дополнена букетом химической заразы. Она добьет все, что сохранит ионизирующее излучение.

– Что есть, то есть, – согласился Макс и принялся раскачивать близлежащие конструкции, пытаясь понять, насколько они устойчивы, опасаясь за то, что один из громоздких кусков бетона обрушится на несчастное растение, и оно будет погребено под завалами. – Как думаешь, насколько разрушения опасны?

– Мне кажется, пока что все в пределах допустимого. Я думал, проблемы значительно хуже. Но неизвестно, выдержит ли сооружение, если будут новые толчки, а они, несомненно, будут. Правда, еще неизвестно, что происходит на нижних уровнях. Если фундамент получил повреждения, то наше дело может быть совсем плохо.

– Я думаю, основание реактора еще цело, но вот «Елена», по-моему, немного сместилась. Если она провалится в шахту реактора, нам тоже мало не покажется. Считай, нижние ярусы, в том числе и то место, где образуется переход, будет уничтожено.

– А кто придумал это имя – Елена – для плиты верхней биологической защиты? – будто не слыша Макса, спросил Алекс.

– Народ! Согласись, ведь намного приятнее называть кучу бетона красивым женским именем, особенно, когда женщин в округе не видать.

– Это точно, без женщины мир становится совсем другим.

Макс что-то неразборчиво ответил, указывая рукой на дверь, покрытую облезлой желтой краской, ведущую к помещению блочно-щитового управления, но Алекс лишь последовал за ним. Он погрузился в размышления о роли женщины в мире. Как можно было забыть о ее поистине великом предназначении? Только общество развращенное и обезумевшее могло выбросить из своей культуры главную и первозданную роль, отведенную женщине самой природой – быть матерью и давать жизнь. Это величайшее из чудес, которое человек не смог воспроизвести, даже достигнув вершин своего технического прогресса. И только женщина, подобно самой Земле, способна подарить животворящую крупицу энергии, которая биологическую массу превращает в человека. Но не только это подарило ей исключительную роль на этой планете Земля. Своей внутренней и внешней красотой она украшает мир, преобразовывая его особым, недоступным мужчине образом, поддерживая домашний очаг, дающий свет и тепло.

Скрип открывшейся двери разогнал мысли Алекса, вновь заставив сосредоточиться. Миновав небольшой темный коридор, они подошли к другой двери. Остатки белой краски сохранили еще читаемую надпись, выведенную по трафарету – «БЩУ-4». Это было то самое место, откуда в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года реактор получал команды, которые привели к тому, что на большей части планеты радиоактивные изотопы оказались включены в естественный биологический круговорот.

Несмотря на то, что реактор располагался довольно близко к этому помещению, после взрыва оно уцелело. Макс и Алекс помнили рассказы тех, кто стал непосредственными свидетелями бедствия, даже не поняв, какого рода катастрофа произошла на расстоянии не более десятка метров. Даже кричащие приборы в первые минуты не смогли убедить их в том, что ситуация настолько опасна. Осознание пришло позже, значительно позже. Хотя вполне возможно, человечество не смогло в полной мере оценить чернобыльскую катастрофу даже спустя четверть века и более. А если бы осознало? Может быть, и глобальной ядерной войны удалось бы избежать?

Здесь все сохранилось почти в первозданном виде. Разве что остатки размашистой дуги металлического корпуса, в котором когда-то были установлены системы наблюдения и управления реактором, немного состарились – почти весь пульт управления был изъеден коррозией. С потолка сталактитами свисали стальные копья арматуры, на которой раньше крепился подвесной потолок. Теперь даже следов его не сохранилось. Но больше всего приковывал внимание большой круг, составленный из небольших квадратов, когда-то наглядно отображавших состояние реактора для дежурной смены.

Фон, несмотря на близость к реакторному залу, здесь был вполне приемлемым, но Алекс все равно спешно осматривал бетонные конструкции на предмет повреждений. Некоторые плиты явно сместились со своих прежних мест, и от этого становилось как-то особенно не по себе. Все эти мелкие на первый взгляд повреждения говорили только об одном – саркофаг превращался в карточный домик, выстроенный в руках акробата, балансирующего на моноцикле, и одно неловкое движение могло привести к полному краху.

– Здесь я храню часть оборудования, припасы, некоторые исследовательские приборы и кое-что из экспериментальной живности, – проговорил Макс, заглядывая внутрь корпуса системы управления.

– Я ожидал услышать нечто подобное, – Алекс улыбнулся под маской респиратора. – Что за живность?

– Пара крыс и кроликов. Здесь очень удобное место для работы, тихо всегда было, и редко кто заглядывал сюда в последние годы, даже когда арка еще не была закончена. Те, кто попадал внутрь, не отличались особым любопытством, так… одним глазком взглянуть, а здесь ведь…

– У тебя в каждом помещении что-то припрятано?

– Почти, – кивнул Макс. – Я долго готовился. Правда, до последнего надеялся, что ничего этого не произойдет, и я смогу здесь в тишине прожить свою тихую старость.

– Мне и сейчас иной раз не верится в то, что все случившееся – реальность. Кажется, вот-вот проснусь, открою глаза в теплой постели, за окном солнце.

– Реальность – это реальность, и другой не будет. – Макс извлек из тайника пару явно самодельных клеток, осмотрел их беглым взглядом и, подсыпав немного корма, предложил спуститься на несколько уровней ниже.

Парораспределительный коридор оказался в значительно худшем состоянии, и это вызывало особенное беспокойство, хотя неповрежденный бассейн барботера еще оставлял небольшую надежду. Похоже, что основание энергоблока не выдерживало нагрузок от массы, давящей сверху. Алекс озадаченно осматривал каждую трещину, постепенно осознавая, что следующее землетрясение может привести к еще более серьезным повреждениям. Макс лишь цокал языком, видя, как на его глазах сооружение, казавшееся ему несокрушимым убежищем, стало практически рассыпаться. Особенно удручающее впечатление произвели некоторые лестничные пролеты, которые, не выдержав тряски и разламываясь, провалились вниз на несколько уровней. Это был более чем скорбный знак.

Создавалось ощущение, что, постепенно разрушаясь, энергоблок отсекал своим обитателям возможность попасть в те или иные помещения. Точнее, так могло показаться только на первый взгляд. В реальности же дело обстояло иначе – почти в каждую точку можно было проникнуть парой-тройкой простых или достаточно сложных способов. На крайний случай Макс даже продумал возможность перемещения внутри энергоблока по уцелевшей системе вентиляции, но ни разу ей не воспользовался. Теперь же казалось, что этот час приближается.

Миновав провалы в обход, они оказались в глубинах парораспределительного коридора. Сверху и снизу из бетона будто полые деревья причудливой формы и лишенные вершин торчали патрубки паросбросного клапана. Некоторые из них были заполнены застывшей топливосодержащей массой, и от этого их пугающий вид дополнялся еще и мощным радиационным излучением в несколько тысяч рентген в час.

Один из клапанов оказался выворочен из своего бетонного основания и теперь угрожающе раскачивался над головой. Иногда по коридору раздавались неприятные звуки скрежета напряженных конструкций, смещенных со своих привычных мест. От этого создавалось ощущение, что само здание стонет. Алекс останавливался и вслушивался в этот стон, пытаясь понять, откуда он исходит. Но вновь и вновь ему не удавалось идентифицировать источник, будто все сооружение, готовое разойтись по швам, кричало об этом.

Макс шел впереди, тщательно ощупывая дорогу датчиком дозиметра. Когда прибор вдруг взрывался резкими трелями щелчков, приходилось останавливаться и обходить самые опасные места как можно дальше.

– В первые месяцы после аварии, да, пожалуй, и в первые годы наиболее опасные места можно было почувствовать по запаху. Когда мы только начинали работать, у нас было простое и всем понятное правило – почувствовал запах озона – беги. Пока счетчик посчитает до нескольких тысяч рентген, может быть уже поздно. На нюх оно быстрее получается.

– Я слышал об этом. Но такое ведь может быть только при очень высоких радиационных полях, – пожал плечами Алекс.

– Здесь во многих местах поначалу такое встречалось чуть ли ни на каждом шагу. Сейчас, конечно, не те уровни, а после взрыва можно было найти и больше десяти тысяч рентген в час от плутония, урана и его производных. Кое-что из находящихся элементов уже пережило несколько периодов полураспада, другие же пролежат еще несколько десятков тысяч лет, прежде чем их излучение снизится хот бы вдвое. Да что я тебе собственно рассказываю, ты это лучше меня знаешь, – Макс махнул рукой и настороженно замер, заметив новую трещину, проходящую практически по всему потолку.

– Известно, что здесь образовался ряд новых химических элементов, не известных науке до аварии, и некоторые из них тоже имеют период полураспада в несколько тысячелетий, – Алекс подхватил было тему, начатую Максом, но, заметив трещину, тоже замолчал.

– Как думаешь, она проходит через весь этаж? Или только в этом месте? – задумчиво проговорил Макс, пытаясь в луче фонаря проследить размеры трещины.

– Если бы она растянулась на весь этаж, то верхние уровни однозначно бы уже обрушились, – Алекс в голове прикидывал, как могла перераспределиться нагрузка на остальные конструкции здания в такой ситуации. – Нужно попытаться найти ее начало.

– Именно тогда мы хоть что-то сможем спрогнозировать, – кивнул Макс.

– Но в любом случае нужно подумать о том, как сохранить максимум оборудования и прочих полезных вещей и запасов, иначе, если вся эта конструкция обвалится, нам уже будет их не достать без тяжелой строительной техники. Да и при помощи внутренних монтажных кранов нам, наверное, не справиться.

Трещина тянулась по потолку, извиваясь подобно змею, но ее начало обнаружить не удавалось. Пришлось пройти практически весь парораспределительный коридор, минуя огромное количество высокорадиоактивных мест и небольших обвалов, которые тоже настораживали своей многочисленностью. Макс вдруг заметил, что Алекс стал немного горбиться, будто он физически ощущал, как на его плечи опускается тяжесть потревоженных недр четвертого энергоблока.

– Вот! Там! – вдруг встревоженно громко вскрикнул Макс, указывая пальцем по направлению линии света своего фонаря.

Алекс присмотрелся. Создавалось впечатление, что упершись в стену, линия трещины повернула под прямым углом и пошла вниз по стене, которая сильно разошлась в разные стороны.

– Почти как в плохом кино, – присвистнул Алекс.

– Над этим местом, если я ничего не путаю, должны находиться обрушившиеся еще во время взрыва циркуляционные насосы. Так что здесь в любом случае очень сильные повреждения были, которые просто заливали бетоном, даже не пытаясь разобрать. Может быть, эта трещина начала образовываться еще тогда, а теперь ситуация только усугубилась.

Алекс посветил фонарем в расщелину и не поверил своим глазам. Стена была разорвана на две части. Сквозь проем удавалось четко рассмотреть фрагменты какого-то трубопровода.

– Там что-то есть! Что это за помещения?

– Я же говорю, сюда, возможно, обрушились насосы, а во время ликвидации последствий аварии это место залили бетоном, перекрыв все возможные проходы. То есть, туда не ступала нога человека почти несколько десятилетий. Так что мы почти археологи, – Макс усмехнулся, закончив почти монотонно произнесенную речь.

– Давай попробуем туда пробиться? Может быть, нам удастся найти что-нибудь полезное?

– Попробуем, – протянул Макс. – Я сейчас принесу кувалду, попытаемся расширить проход. Бетон тут, похоже, не в лучшей форме, и мы запросто это сделаем.

– Главное, чтобы вслед за ним не обрушилось и все остальное.

Макс провел рукой по бесформенным краям трещины. Вопреки ожиданиям, бетон достаточно неплохо сохранил свое состояние и теперь едва ли поддавался усилиям человека. Но иного выхода, кроме как разбить стену или оставить все как есть, не было. Так что приходилось уповать на варварский метод и пускать в ход кувалду. Он появился с ней около Алекса, как-то неожиданно быстро вынырнув из темноты.

Макс с каким-то особым остервенением нанес первый удар. От этого гулкое дребезжащее эхо разнеслось по всему парораспределительному коридору. Потом следующий, еще и еще. Макс крушил останки четвертого энергоблока так, будто искренне ненавидел это место, и накопленная за четверть века ненависть, усиленная отчаянным желанием жить, теперь вырывалась наружу. Он никогда не говорил об этом, но теперь от его действий веяло отчаянием и обреченностью. Алекс пытался забрать кувалду и помочь ему, но тот не отдавал, отбивая от разлома стены все новые и новые осколки. Это чувство для Макса было похоже на наркотическую эйфорию. Страшное чувство убийцы своего родителя клокотало в нем. Он наносил удары до изнеможения, до тех пор, пока его руки не опустились в бессилии. И только тогда за дело взялся Алекс. Он бил по фрагменту стены с размеренным, почти спокойным чувством победителя, поборов слабость, которая все еще преследовала его после тяжелой болезни. Хотя едва ли он был столь уравновешен в эти мгновения. Сейчас он был больше похож на несчастного оборванца, стучащегося в дверь крайнего дома, прося милостыни или хотя бы кусок хлеба, чтобы утолить измучивший его голод. Хотя больше ему подошел бы образ немного сумасшедшего алхимика, который бездарно потратил всю свою жизнь на поиски философского камня и вот теперь из последних сил завершает главный эксперимент в своей жизни, а за ним…

От очередного удара большой фрагмент стены рухнул вниз, едва не придавив Алекса. Столб серой пыли поднялся вверх и, постепенно пожирая пространство, стал расползаться мутной редеющей дымкой, принимающей плавные, лишенные формы очертания.

Алекс осмотрелся вокруг. Даже после такого серьезного обрушения трещина в верхней части стены сохранила свои прежние размеры и не расползалась дальше.

Макс освещал прожектором изуродованные строительные конструкции. Здесь они приобретали особенно резкие формы. Случайные капли бетонной массы, падая сюда много лет назад, застывали серыми уродливыми пузырями. Теперь они больше походили на коконы, в которых однажды остановилось время и сохранило свои особые черты.

В некоторых местах из бетона выглядывали поржавевшие части металлических конструкций. На некоторых из них до сих пор сохранились фрагменты пожелтевшей от времени краски. По крайней мере, так казалось, но изначальный цвет в точности едва ли можно было теперь определить.

– Похоже, что это и есть останки главных циркуляционных насосов, – проговорил Макс, рассматривая один из непонятных фрагментов, похожих на огромную металлическую бочку, от которой отходила массивная ржавая труба.

– Значит, они все-таки провалились вниз, – проговорил Алекс, – собственно, глупо было бы сомневаться в этом.

– Да, скорее всего, и похоронили под своей тяжестью одного из сотрудников, а ведь его поисками одновременно занималось в первое время большое количество людей. Но все безуспешно. Все возможные проходы в этот сектор энергоблока были основательно перекрыты из-за взрыва. – Макс замолчал, вспоминая одну из первых задач, поставленных перед ним руководством – обнаружить сотрудника ЧАЭС, который, вероятно, мог остаться под завалами или пострадать во время взрыва. Это были изнуряющие длительные поиски, которые сопровождались каким-то двояким стремлением, с одной стороны, отыскать последнего пострадавшего, а с другой – попытаться выявить истинные причины аварии на атомной станции.

Алекс попытался представить себе последние мгновения существования насосов. Он закрыл глаза, и перед ними, завораживая своей реальностью, замелькали события, которых он никогда не видел и не мог видеть на самом деле, но тысячи раз просчитывал и представлял себе. Будто подлинная трагедия многолетней давности оживала перед ним, проникая внутрь его сознания с каждым вдохом. В его сознании мелькнул образ человека в белых одеждах работника станции. Его было невозможно перепутать ни с кем другим. Он стоял возле массивных работающих агрегатов, издававших размеренные механические звуки. Мощная разрушительная волна прокатилась по помещению, после чего пол будто закачался под его ногами. Человек в белом одеянии попытался схватиться руками за обжигающий вентиль. Но ничего не получалось. Вдруг потолок, разрушаясь на части, ожил и стал приближаться. По телу, погружая сознание во тьму, раскатилась волна невыносимой боли. Ощутив ее физически, он вздрогнул, открыв глаза, и вновь оказался в своей серой реальности.

– Привидится же такое, – Алекс помотал головой, пытаясь разогнать видение.

– Что? Что тебе привиделось?

– Да так, ерунда какая-то! Показалось. Как-то не по себе стал о.

– И что? Что там было?

– Мне показалось, что я видел, как насосы, разрушаясь, кого-то придавили своей массой. И человек… этот человек… он не смог оттуда выбраться…

– Смотри, – Макс указал Алексу на несколько свежих обвалов.

– Как бы это цинично ни прозвучало, – проговорил Макс, – но мне кажется, что саркофаг доживает последние дни.

– Не последние, – Алекс хотел подбодрить Макса, но правильные слова не приходили ему в голову, поэтому, замолчав, он принялся бессистемно водить пятном фонарного света по полу.

– Ерунда все это! Еще пара толчков, и здание разрушится. Может быть, немного больше. Ты понимаешь, что это значит? – распалился Макс. – Нам просто не хватит времени для того, чтобы реализовать все задуманное. Недели две, не больше.

– Хватит! У нас нет иного выхода…

Вдруг Алекс, в очередной раз скользнув фонарем по полу, застыл. Макс, видя его остановившийся взгляд, вслед за ним направил луч своего фонаря в то же место. Увиденная картина у обоих вызвала непонятное смешение чувств, главными из которых были страх и полное непонимание происходящего – из лопнувшего бетонного кокона торчала кисть человеческой руки.

– Что это? – нарушил молчание Алекс.

– Рука, – озадаченно произнес Макс.

– Чья она? – сквозь респиратор шепот был едва различим.

– Могу предположить, что человеческая, – выйдя из состояния оцепенения, Макс сделал несколько шагов в сторону находки и осторожно нагнулся к ней, пытаясь рассмотреть, действительно ли перед их глазами лежит часть человеческого тела, а не иллюзия, созданная причудливо сложившимися камнями, арматурой и еще бог знает чем.

Но при ближайшем рассмотрении все сомнения оказались развеяны. Перед ними действительно лежал фрагмент человеческого тела. Поморщившись, Макс взялся за указательный палец, который с легкостью разогнулся, будто рука была живой, или, как минимум, принадлежала совсем недавно умершему человеку.

– Здесь был кто-то третий? – спросил Алекс и, посмотрев в глаза Макса, поежился. От подобных мыслей становилось не по себе.

– Думаю, был, но давно, – ответил Макс, подняв фрагмент человеческого тела.

Следов крови на нем не было, скорее, выглядел он так, будто руку отрубили и сразу же прижгли во избежание кровотечения. К тому же при ближайшем рассмотрении было видно, что она порядком высохла, но, несмотря на это, она сохранила свою первоначальную форму.

– То есть, получается… – Алекс хотел озвучить свою версию возникновения находки, но Макс жестом попросил его помолчать, будто опасаясь, что кто-то может их услышать.

– Думаю, что нужно изучить этот фрагмент. Может быть, он нам даст какое-нибудь полезное понимание взаимодействия радиации с органическим материалом. Я имею в виду, что-то новое, чего мы никогда не видели и не знали. Саркофаг не зря мне уже много лет не дает покоя. Здесь на каждом шагу что-то новое, необычное, необъяснимое. И все это было упущено мировым научным сообществом. Вот и пришлось все самому, – Макс извлек из кармана тонкий полиэтиленовый пакет и упаковал в него свою на ход к у.

Осмотревшись в поисках еще каких-либо фрагментов человеческих тел, Макс достал из болтавшегося за спиной рюкзака прибор непонятного на первый взгляд предназначения.

– Что это за агрегат? – Алекс изумленно рассматривал техническое устройство в его руках.

– Это? – Макс кивнул, указывая на прибор и скороговоркой начал рассказ. – Аппарат Кротова. В крышке укреплен диск из прозрачного органического стекла с клиновидной щелью для засасывания воздуха. Для определения количества воздуха, прошедшего через прибор, на наружной стенке корпуса помещен ротаметр. В верхней части корпуса расположен вращающийся диск, на который устанавливается чашка Петри. Засасывание воздуха в прибор осуществляется центробежным вентилятором, насаженным на ось электродвигателя. Поступающая в прибор струя воздуха ударяется о поверхность находящейся в чашке питательной среды, оставляя на ней микроорганизмы, и, обтекая электродвигатель, выходит через ротаметр наружу.

– Хитро, – протянул Алекс. – Думаешь, здесь поработали какие-то неизвестные ранее микроорганизмы?

– Почему нет? Понимаешь, здесь, как и во всем саркофаге длительное время шли разнообразные биологические процессы, но изолированно от того, что нам уже известно. Сюда попали фрагменты реактора, а значит, урановые и трансурановые элементы здесь так же прошли этапы окисления, разрушения, полураспада и прочее и прочее. Здесь эволюция могла пойти по еще одному альтернативному пути.

– Может быть. Такие факты заставляют полностью менять свое сознание.

– Да! Именно сознание и в этом вопросе, может быть, важнее всего остального! Ты понимаешь, что процессы, происходящие тут, безумно похожи на те, что протекали в районе урановых месторождений еще на заре развития земной жизни, ведь именно там она и появилась. А теперь здесь, в Чернобыле человеку удалось случайным образом создать изолированные друг от друга среды, в которых эволюция могла пойти уникальным путем в каждом случае. И в этих средах из общей начальной точки крупицы жизни выбрали свой уникальный и неповторимый путь.

– То есть, получается, что взрыв реактора не только воссоздал начальные условия возникновения жизни, но помимо этого еще и показал пути дальнейшего развития.

– Я об этом и говорю, тех неизученных знаний, которых здесь навалом, вполне хватило бы для того, чтобы познать основы мироздания. Но не в основах дело. Только представь себе ответ, который так мучил многие великие умы, здесь, на поверхности застывшей и остекленевшей лавы. Только природе на это потребовались миллиарды лет, а здесь все пошло значительно быстрее.

– Кто знает, может быть, некоторые современные месторождения урана – это всего лишь следы атомных станций из глубокого прошлого. И в таких же условиях зарождалась та микроскопическая жизнь, которая привела к появлению человека и этой атомной станции.

Этот разговор почему-то особенно сильно и четко отложился в голове Алекса. Наверное, это была последняя капля, которая развеяла все сомнения на счет правоты идеи Макса. Теперь, казалось, и в нем эта, на первый взгляд, нелепая надежда на попытку создать средство для выживания человечества, наконец-то нашла истинного сторонника.

Последствия землетрясения вдруг отошли на задний план. Оставалось одно желание – как можно скорее разобраться в том, что за фрагмент тела обнаружился в завалах. Время теперь явно было не на их стороне. Макс, едва добравшись до скромного лабораторного помещения, в которое Алекс попал впервые, с дрожащими руками отщипнул частицу эпителия и положил его на приборное стекло микроскопа. Время для него остановилось. И ничего вокруг не существовало. Сейчас весь его разум принадлежал только глазам, которые напряженно всматриваясь в окуляры, искали ответ на все вопросы, не дававшие ему покоя слишком давно.

– Я, кажется, понял. Смотри, – Макс отодвинулся от окуляров микроскопа и указал на фрагмент тела, – на ней нет признаков радиационного ожога, который должен был возникнуть при таком уровне излучения. То есть, кожа должна была хотя бы покраснеть, как при солнечном ожоге, или даже покрыться волдырями. И след от этого остался бы в любом случае, а здесь есть только очевидные механические повреждения.

– Что это значит? – Алекс смутно понимал, к чему клонит Макс, но пока не решался признаться себе в этом.

– Тут может быть только два варианта: либо к моменту взрыва этот человек был уже мертв, поэтому кожа не дала соответствующей типичной реакции, либо же реакция была, но не типичная.

– Что значит не типичная? – Алекс хотел еще что-то добавить, но в этот момент сооружение сотряс новый сейсмический удар, от которого здание издало очередной нестерпимый скрежет.

Алекс и Макс переглянулись. Ощущение надвигающейся катастрофы нахлынуло на них нарастающей беспокойной волной. Не теряя лишних секунд, Макс принялся собирать оборудование. Все, что только можно было унести за одну ходку, было упаковано. На это ушли считанные минуты, теперь же нужно было вновь выбраться в арку и укрыться в вахтовом помещении. Каждая новая волна дрожи, пробегающая по земле и заставляющая колыхаться массивное здание подобно карточному домику, могла привести к краху. Мгновения растягивались, и шаги по бетонному полу саркофага раздавались эхом, тут же сливающимся в унисон со стоном тектонических плит, приведенных в движение ядерным оружием. Он рвался наружу из недр несчастной планеты.

Недавние события вновь повторялись. И теперь, вырвавшись из бетонных объятий саркофага, люди замерли на мгновение, чтобы перевести дыхание, сбитое бегом с весомым грузом. Но то, что произошло в следующие мгновения, вновь оживило в их душах искренний ужас – что-то гигантское заскрежетало снаружи по своду арки, вызывая жуткую, оглушающую вибрацию. Казалось, что кто-то огромный провел по своду своим острым когтем, отчего арка содрогнулась и едва не обрушилась.