С обеих сторон на уши давил гул винтов, разрубающих воздух с неумолимой скоростью. Взгляд устремился вдаль, в голубое небо, подернутое редкой рябью перистых облаков, которые всегда придавали этому безмерному пространству особую легкость. Самолет как перелетная птица парил над океаном, держа курс на едва видневшуюся береговую линию огромного архипелага, изрезанного горными массивами, со всех сторон терзаемыми пронизывающими океанскими ветрами и снежными буранами северных широт.

Первым, уже привычным ощущением от путешествия в прошлое становилось полнейшее непонимание происходящего. Вот и сейчас Макс чувствовал лишь одно – он летит. И только когда носитель опустил глаза на панель с десятками различных приборов, стрелки которых постоянно изменяли свое положение, Макс четко осознал всю неожиданность и даже в какой-то мере неприглядность ситуации – он управлял самолетом. И от этой мысли он почувствовал легкий испуг. Нет, это был не страх полета, а лишь растерянность от непривычной и неподконтрольной ему ситуации, заключенной в стальной громадине, летящей на высоте, если верить приборам, около десяти тысяч метров. Но куда именно летел этот самолет и с какой целью – оставалось загадкой.

– Занял эшелон десять тысяч пятьсот метров, – подтвердил этот факт голос, отчетливо раздавшийся в динамиках.

– До цели «Новая Земля» двадцать километров, – ответил другой голос.

Судя по всему, они говорили по-русски. Но до конца в этом Макс уверен не был. Во время своих пространственно-временных перемещений он с легкостью понимал любые языки, будто воспринимая не их морфологию, а некую информационную или энергетическую составляющую.

Носитель повернул голову, и Макс теперь отчетливо смог рассмотреть пилота, сидевшего по соседству и твердо державшего в руках штурвал. Летный шлем, темные очки и кислородная маска с уходящей в сторону трубкой, полностью скрывали его внешность. От этого он больше походил не на человека, а на монстра из фантастического фильма. По форме одежды, как и по антуражу кабины, время действия определить было невозможно.

– Доложить о готовности систем, – вновь раздалось в динамиках.

– Все системы готовы к бою, – проговорил носитель, переключивший несколько тумблеров и кнопок и изучив показатели приборов. Подобные ответы были повторены несколько раз другими людьми.

Слаженность работы экипажа ощущалась в каждом движении – это был единый механизм, который должен был выполнить какую-то еще пока непонятную для Макса задачу. Но во всей этой надежности явно ощущалась нервозность, которая пряталась за отточенными формулировками, за лаконичными уставными фразами, за твердостью взгляда… даже скорее это было что-то наподобие того, что ощущает человек, который через несколько минут должен будет сознательно, подчиняясь лишь своей воле, шагнуть в пропасть. Макс чувствовал, что с каждым мгновением хватка его носителя за штурвал усиливается – он будто хотел развернуть самолет, но что-то не давало ему этого сделать, и от этого он лишь сильнее сжимая кулаки.

– Триста второй… триста второй… Сброс! – пробивая помехи явно сквозь тысячи километров, послышался в наушниках твердый мужской голос.

– Экипаж, приготовиться к сбросу, перевести систему в автоматический режим, – скомандовал командир экипажа.

– Второй пилот к сбросу готов, – вновь отреагировал носитель, и Макс явно почувствовал, что по его телу пробежала мелкая дрожь, словно он получил легкий удар током.

«К сбросу готов», – повторил каждый член экипажа.

– Сброс! – вновь дал команду командир и после хрипло прошептал: – Ушла «Кузькина мать».

Макс руками пилота ощутил, как гигантская стальная машина освободилась от многотонного груза и будто подпрыгнула в воздухе, вырываясь из-под контроля. Она сейчас походила на канатоходца, каждое неверное движение которого могло стать роковым, обрекая на смерть. Носитель и командир экипажа, сжав штурвалы, всеми силами пытались преодолеть тряску, удерживая самолет. Пот каплями стекал со лба носителя, попадая в глаза и заставляя часто моргать.

– Командир, парашют раскрылся, – проговорил штурман-оператор, его голос немного дрогнул.

– Земля, говорит триста второй, груз сброшен, уходим из зоны.

– Триста второй… – вновь сквозь помехи раздался напряженный голос, – вас понял, уходите из зоны.

– Уходим на максимальной скорости, – скомандовал командир экипажа, осуществляя какие-то манипуляции с аппаратурой.

– Успеем? – раздался чей-то шепот в эфире.

– Успеем, – твердо, не допуская сомнений, ответил командир, и через несколько мгновений двигатели взревели с особой яростью, разгоняя самолет до предельной скорости.

Секунды тянулись мучительно медленно. Носитель внимательно следил за преодоленным расстоянием – километр, два, три… Макс, подчиняясь всеобщему напряжению, ощущал себя винтиком в той же системе, ему казалось, что он и его носитель сейчас представляют собой единое целое, которое функционирует, подчиняясь лишь одной, еще не до конца понятной цели.

Когда самолет преодолел около сорока километров, его неожиданно настигла мощнейшая ударная волна, двигавшаяся со скоростью более тысячи километров в час. От этого воздушное судно одним рывком подбросило метров на пятьсот.

– Выправляй! Выправляй его! – крикнул командир, и Макс ощущал, как до боли в костяшках пальцев носитель пытается вывернуть штурвал, чтобы не дать самолету свалиться. Но двигатели, работающие на полной мощности, не позволяли даже немного исправить положение.

– Командир! Вспышка! – раздался голос члена экипажа, сидевшего в хвосте.

В то же мгновение едва управляемый самолет накрыли лучи обжигающего света, пылавшего ярче десятка солнц. Он проникал в глаза даже сквозь затемненные стекла специальных освинцованных очков, выжигая глаза людей. Казалось, что великан, приподняв самолет, колотит по нему своей гигантской дубинкой и вот-вот фюзеляж начнет расходиться по швам, рассыпаясь в воздухе на мелкие части. Краем глаза носитель, а вместе с ним и Макс, заметил одиноко летящего журавля, который, судя по всему оторвавшись от стаи, теперь поднялся на непривычную для себя высоту. Макс даже не был до конца уверен, что это была именно птица, до тех пор, пока за сотую долю секунды, она не превратилась в пепел, который тут же был развеян.

– Крылья! Горят! Обшивка! Командир! Мы горим! Датчики оповещения о пожаре сошли с ума! Радиационный фон резко растет! – раздался встревоженный голос бортинженера.

– Вижу! Вижу! Мы в зоне прямого воздействия светового и теплового излучения. Вырвемся! – но самолет по-прежнему управлялся с трудом и едва слушался движений штурвала. От этого напряжение внутри лишь росло.

Носитель посмотрел на правое крыло, оно было белым, то ли от специальной светоотражающей краски, которой был покрыт весь самолет, то ли от предельного накала. Сомнений не было, техника работала на пределе своих возможностей.

В кабине стало нестерпимо жарко, будто их всех заживо поджаривали на костре. Создавалось ощущение, что внутренняя обшивка и пластик в кабине начинают медленно плавиться. Тело жгло, заставляя кровь бурлить и ударять в виски тупой болью. Макс ощущал все это так отчетливо, ему казалось, что его тело – это тело не какого-то другого человека в далеком прошлом, а его собственное, здесь и сейчас.

– Командир, самолет может не выдержать перегрузок, – в шлемофоне прозвучал чей-то испуганный голос. – Это конец света!

– Отставить! Выдержит! Это только его репетиция! – по-прежнему твердым голосом проговорил командир, как будто полет проходил в штатной ситуации, и сейчас никому ничего не угрожало, и тут же попытался связаться с землей: – Земля, я триста второй, беру курс на Оленью.

В ответ в наушниках раздался лишь жуткий и невыносимый треск помех, от которого хотелось сорвать шлем с головы.

– Командир, связи с землей нет. Мы в зоне действия сильных помех, – проговорил радист.

– Огненный шар растет! – докладывал охрипшим голосом наблюдатель, размещенный на месте заднего стрелка, наблюдавшего, как гигантский пучок плазмы, отраженной от земли, ударной волной подбросило над островом. – Он огромен. Он же уничтожает все на своем пути!

– Отставить панику, – отчеканил командир и вновь попытался связаться с землей: – Земля! Земля! Я триста второй, иду домой.

Ответа вновь не было. Едва ли можно было представить, что происходило в эти мгновения в головах членов экипажа, находящихся в воздухе и осознающих, что творится в эти мгновения на земле. Полет для смертников – еще на земле каждый из них знал, что шанс вернуться минимален, что он не превышает и одного процента. Но каждый из них в эти мгновения наверняка думал не о себе, а о том, что происходит сейчас внизу. Им, кажется, удалось вырваться из огненного капкана, и теперь они парят совершенно одни в этом пораженном радиацией пространстве. Похоже, не произошло самого страшного из того, что было предсказано учеными – ядерный взрыв не вызвал неуправляемой цепной реакции в атмосфере, способной уничтожить всю планету, и это уже можно было считать удачей. Но то, что происходило сейчас на поверхности – было ведомо лишь одному Богу, а может быть, дьяволу, давшему в руки людей колоссальную мощь термоядерной реакции, только не научив, как правильно поступить со своим знанием. Наверняка каждый член экипажа сейчас в своих мыслях был далеко от места полета, лишь по инерции продолжая выполнять свои обязанности. Скорее всего, сейчас они думали о своих родных, до которых с огромной долей вероятности докатилась сейсмическая волна, прокатившаяся по планете. Макс был уверен же точно, что она обогнула Землю трижды.

Правда, больше поражало сейчас другое – они все знали, к чему могло привести испытание подобного оружия, но никто… никто даже не попытался остановить это безумие. А тех, кто осмелился попытаться, гигантская военная машина перемолола бы, расчищая путь тем, кто готов создать и испытать оружие Апокалипсиса. И каждый был винтиком, обеспечивающим безостановочное функционирование системы, ими были разработчики бомбы, получившей название «Кузькина мать», ими был и этот экипаж, и все, кто ждал его на земле. Похожи на них были и те, кто в настоящем для Макса времени отдал команду на боевое применение ядерного оружия, и те, кто исполнил эту команду…

Но даже теперь, когда Макс смотрел на эти события 1961 года уже сквозь зигзаги времени и истории, он не мог осуждать этих людей. Даже, не потому что у них не было выбора, нет. Да и не имел он права делать этого. Каждый член экипажа до последнего был уверен только в одном – он защищает свою Родину. Возможно, тем же самым чувством руководствовались и за океаном в целом ряде других стран. Это походило на замкнутый круг, из которого просто не было выхода. Точнее выход был, но для этого требовалась воля глав крупнейших стран и их понимание того, что с подобными ядерными зарядами в случае начала войны мир протянет не больше получаса, после чего он будет обращен в пепел. Только твердое решение ограничить ядерные испытания, продемонстрировавшие все угрозы от применения подобного оружия, могло хоть немного приостановить запущенный в середине XX века страшный процесс, ведущий к началу ядерной войны. Но Макс точно знал, что едва ли эта мера была действенной. Может быть, она лишь отсрочила ядерный крах этого мира. Но не смогла его остановить.

Но он… он же знает, что будет дальше… но не может сказать этим людям: «Остановитесь! Остановитесь! Что вы делаете?». Если бы он мог в последний момент переубедить этих людей и не дать сбросить бомбу. Он загубил бы судьбы всех членов экипажа, но, возможно, спас бы миллионы людей в будущем. Но еще более важным казалось то, что Макс знал, к чему вскоре приведут все подобные испытания. А для людей, живущих в своем времени – это был только шаг, направленный на самое главное в жизни каждого ее жителя – на защиту своей страны.

Тут же на смену этой мысли пришла и другая… Даже если он прекратит это безумие сейчас, то придет другой экипаж, который выполнит задачу. Макс не сможет заглянуть в голову каждому, он не сможет противостоять этой неуправляемой системе разрушения, она сильнее, чем каждый человек по отдельности… Но если бы он мог отменить приказ на сброс бомбы, история могла бы принять совершенно иной поворот. Бессилие… только бессилие… Для чего же эти путешествия? Для чего?

Макс ощущал, как напряженно отсчитываются мгновения без связи с Землей. Минута… две… пять… Когда тишина радиоэфира перевалила за десятиминутный отрезок, самые страшные эмоции стали клокотать внутри. Чувство обреченности не отпускало, но признаться в этом вслух никто не решался.

Лишь из хвоста самолета приходили обрывочные фразы наблюдателя, докладывающего о том, как пылевой столб расползается над поверхностью архипелага Новая Земля, ставшего гигантским полигоном. Поднимаясь вверх и покрывая огромное пространство, рос ядерный гриб, вселяя лишь одно чувство – страх.

Оно окутывало Макса, и даже полумрак, в котором он открыл глаза, пугал. Вдох тяжелого, спертого воздуха, отдающего металлом, говорил лишь об одном – он снова в своем времени, под бетонными сводами саркофага, заслоненного от внешнего мира экраном арки.

В голове творилось что-то невообразимое. Впервые за время путешествий в прошлое он осознал, что измени он хоть один из моментов, свидетелем которых стал, он мог бы отодвинуть гибель человечества и повести его совершенно другим путем, в котором не было бы ядерной войны, разрушающей города, не было бы радиационных выбросов заполняющих атмосферу, не было бы миллионов погибших людей… От этих мыслей сжимались кулаки, зачерпывая перчаткой серую пыль, и вновь разжимались в беспомощном порыве – он не мог ничего изменить… И самая страшная из когда-либо испытанных термоядерная бомба, мощность которой составила около пятидесяти семи миллионов тонн в тротиловом эквиваленте, сотрясла планету. Такого количества взрывчатых веществ не было использовано за весь период Второй мировой войны. Этого бы запросто хватило, чтобы уничтожить больше десятка таких городов, как Москва или Нью-Йорк. В момент взрыва оказалась полностью уничтожена флора и фауна северного испытательного ядерного полигона Новая Земля, а затем последовала гибель крупных животных во всем Арктическом регионе. Неужели этого было мало, чтобы окончательно понять всю смертоносность применения боеприпасов подобной мощности?

Сердце в груди Макса сжималось, когда приходила очередная волна осознания того, какими гигантскими шагами человечество шло к глобальной ядерной войне, не в силах сопротивляться собственному безумию и обрекая самих себя на гибель. В начале шестидесятых годов XX века этого удалось избежать лишь чудом, найдя компромисс. Казалось, что человечество образумилось, научилось жить со своими изобретениями. Но это лишь казалось…

Ожидание ядерной войны вновь начало тревожить умы многих людей уже в начале XXI века, и Макс не был исключением среди них. Это чувствовалось особенно остро в последние годы, когда каждый думающий человек в полной мере ощущал международную турбулентность, которая вновь пробудила многие, казалось бы, уже давно решенные проблемы. В свете учащающихся нарушений мирового ядерного спокойствия, каждое государство стремилось к собственной безопасности, совершенствуя арсеналы вооружениями, не всегда являющимися таковыми в привычном понимании. Да и без них ежесекундно с разных берегов Атлантического океана смотрели друг на друга более двух тысяч ядерных боеголовок в упрямом ожидании команды на запуск. Совокупности всех этих фактов было достаточно для того, чтобы не сомневаться в реальности войны с применением оружия, неограниченной разрушительной силе которого люди оказались не способны что-либо противопоставить.

И только безумцы отворачивались, не замечая того, как маневрировали стороны, выстраивая наиболее удобные для себя комбинации и модернизируя свои арсеналы, невзирая ни на какие договоренности, прикрываясь ширмой сдерживания. Волна кризисов, захлестнувшая мир, привела все страны в состояние повышенной боеготовности. Не хватало только той искры, которая бы могла заставить вспыхнуть назревшие конфликты цепной реакцией войны. Региональные инциденты, деятельность террористических организаций, революционные движения, возня вокруг энергоресурсов по всему миру, включая арктические шельфы, размещения и перебазирования новых систем противоракетной обороны – все это были звенья одной цепи. И что стало той самой искрой, которая заставила отдать команду на запуск ракет, Макс не знал. Но глупо было бы отрицать, что мировые войны всегда становились явлением, предшествующим мощному технологическому рывку, который в этот раз сулил развитие нано-, био-, информационных и других технологий. Но кому теперь их было развивать?

Да и так ли важно, что стало поводом, и кто начал эту войну, кто ответил, а кто подключился к ней. В сложившейся нервозности и неразрешимости ситуации у кого-то запросто могли сдать нервы, и ракеты с ядерной начинкой уже было не удержать. А может, это было действие по принципу «бей первым или проиграешь» или же жест полного отчаяния. Похоже, что выбора просто не было… Макс ни минуты не сомневался, что ядерная война стала лишь логической закономерностью – имея оружие, обходящееся в миллионы, в критический момент оно не могло не быть использовано. Это как с ребенком, который нашел спички – рано или поздно он начнет их зажигать и, возможно, спалит весь дом…

Но даже в этих стройных рассуждениях Макс вновь и вновь не мог для себя найти окончательного ответа на вопрос, почему, понимая масштабность последствий применения подобного оружия, люди не уничтожили его, раз и навсегда поставив точку в спорах о том, применять или нет. Почему? Неужели причиной этого стала воинствующая суть самого человечества, которое за историю своего существования провело более пятнадцати тысяч войн, убив три с половиной миллиарда человек. Без кровопролитий удалось прожить лишь двести девяносто два года, да и те, скорее всего, были проведены в ожидании и подготовке к новым сражениям.

Постепенно приходя в себя после очередного пространственно-временного путешествия, Макс переместился в кресло перед приборами, внимательно всматриваясь в фиксируемые параметры. Сейчас они полностью соответствовали норме. Что особенного могло быть в Алексе? Едва ли можно было надеяться, что при всей неординарности происходящего приборы способны зафиксировать именно тот особый фактор, которым обладает он. Но какой? И как его выявить?

Единственным достоверным параметром поля, формирующего пространственно-временной переход, была его достаточно характерная вибрация, подобия которой Макс не наблюдал ни в одном другом месте в пределах саркофага. Она больше походила не на колебания мертвой материи, а на пульсацию клетки живого организма.

Вдруг в голову Макса пришла мысль, от которой он даже вскочил с кресла. Возможно, собственные энергетические колебания человека очень схожи с вибрациями поля и самого пространственно-временного перехода. Тогда… Макс закашлялся и чуть было не потерял едва уловимую мысль, которая, казалось, теперь вела его к некоторой истине.

Выходило, что собственная энергия человека при переходе вступает в резонанс с полем, увеличивая амплитуду его колебаний или же, наоборот, уменьшая. Или придавая ему стабильность, которая необходима именно в тот короткий момент, когда мощность поля прошла максимум и пребывает в состоянии, дающем возможность отделить тело человека от его психофизической сущности, способной путешествовать во времени и пространстве.

Значит… уникальная энергетика Алекса смогла не только открыть переход, но, возможно, и войти во взаимодействие с телом носителя, заменяя его сознание своим. Возможно ли это? А если возможно… То вероятен конфликт времен или что-то подобное? К чему тогда это может привести? Да какая разница, к чему… Хуже, чем теперь, быть не может. Если где-то и есть ад, то наверняка он немногим хуже выживания в постъядерном мире.

Изменяя мощность частотомера, Макс попытался отследить собственные энергетические колебания, но либо они были столь незначительными, что прибор не мог их зафиксировать, либо он вовсе был не способен воспринимать излучения, идущие от человеческого тела. Но отказываться от идеи провести подобные измерения он не хотел, решив провести исследование на примере Алекса.

Вновь минуя бесконечные темные коридоры в обход злополучной лестницы Макс оказался у санпропускника. Как давно он не выходил за пределы саркофага… И теперь выход в арку отчего-то особенно тревожил его. Будучи человеком достаточно замкнутым, Макс создал свой собственный небольшой мир, в котором он вполне самодостаточно существовал, не испытывая потребности в расширении пространства и контакте с внешним миром. Лишь иногда он совершал незначительные вылазки из саркофага в арку, но, как правило, это занимало лишь минуты. Собственно, в один из таких выходов он и столкнулся с Алексом.

Но теперь ситуация немного менялась. Макс прекрасно понимал, что нужно что-то делать, но что именно, а самое главное как… Теперь у него есть «подопытный кролик», причем наделенный, судя по всему, весьма неординарными возможностями.

Макс двигался по коридору диаэраторной этажерки точно тем же маршрутом, которым совсем недавно выходил наружу Алекс. Раньше он чаще всего использовался для прохода исследователей в недра четвертого энергоблока, но постепенное свертывание научных программ привело к тому, что люди стали появляться здесь все реже. Теперь же коридор казался безжизненным и совершенно необитаемым. Но лишь Макс знал, что воздух, стены и пол здесь наполнены и пропитаны миллиардами микроскопических организмов, эволюционировавших в, казалось бы, несовместимых с жизнью условиях.

Он шел медленно, освещая дорогу. Дозиметр мерно пощелкивал, и это внушало определенную уверенность в том, что под аркой действительно сохранилась довольно чистая зона. Но постепенно при приближении к выходу, ведущему в арку, фон почему-то стал возрастать. Макс даже остановился, пытаясь понять причину этого непонятного явления. Судя по всему, недалеко от этой двери был незагерметизированный выход, ведущий на улицу. Значит, была вероятность того, что внутрь могли проникать мелкодисперсные частички пыли, неся с собой радиационное излучение. И эта небольшая недоработка запросто могла поставить под сомнение весь смысл защитной арки.

Спустившись на несколько лестничных пролетов, Макс оказался в арке. Дышалось здесь намного легче, чем в саркофаге. Он осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, где мог обосноваться Алекс. Беглый взгляд по промышленной площадке, освещенной единственным прожектором, выявил лишь одно место, пригодное для жизни. Это было небольшое сооружение, выполненное в духе блочно-модульного здания, разместившегося под стеной машинного зала. Долго не раздумывая, Макс уверенной походкой двинулся по направлению к плотно закрытой двери.

Замка не было, поэтому дверь легко подалась. В нос сразу же ударил неприятный запах рвотных масс. Макс даже отвернулся, пытаясь поймать носом свежий воздух.

– Что у тебя здесь происходит? – он уверенно, почти по-хозяйски вошел внутрь, не дожидаясь ответа хозяина.

Небольшое помещение условно было разделено на две части. В рабочей зоне Макс обратил внимание на несколько включенных мониторов, прикрепленных к стене. Один из них был разделен на несколько секторов, судя по всему демонстрирующих изображение с видеокамер внутри арки и за ее пределами. «Странно, что наружные камеры еще работают», – пронеслось у него в голове. На другие мониторы выводились таблицы каких-то чисел, разбираться в которых сейчас у него не было времени. Краем глаза Макс заметил на узком диване неподвижную фигуру, закутанную в спальный мешок и накрытую сверху одеялом.

Подойдя ближе, Макс увидел, что пол перед диваном был залит засохшими рвотными массами. Именно они источали тот зловонный запах. Макс, брезгливо морщась, подошел ближе и посветил на лицо лежавшего. Без сомнений, это был Алекс. Но за те несколько дней, которые прошли с момента их последней встречи, он будто усох, глаза его впали. Сквозь бледную кожу лица проступали синюшные вены. Губы были покрыты кровавыми корками.

– Ты чего? Эй? С тобой все в порядке? – Макс потряс Алекса за плечо.

Но он продолжал лежать так же безжизненно. Тогда Макс, немного расстегнув спальный мешок, попытался прощупать пульс на сонной артерии. Но пальцы ощутили лишь несколько слабых ударов, которые едва ли можно было назвать пульсом. Алекс явно был на грани между жизнью и смертью и в любую секунду был готов сорваться.

– Алекс! Очнись! – Макс вновь потряс его за плечо.

На этот раз Алекс слегка приоткрыл глаза и посмотрел на Макса, пытаясь что-то сказать. Но губы оставались неподвижными.

– Алекс! Тебе нельзя умирать!

– Почему? – это слово едва ли можно было разобрать в его сиплом стоне.

– Алекс! Мы можем попытаться спасти людей! Мне кажется, я знаю, как это сделать! Но без тебя это вряд ли получится! – Макс пытался придать своему голосу бодрости.

– Каких людей? – снова едва слышно проговорил Алекс.

– Мне кажется, что ты способен повлиять на прошлое, – Макс таким же искусственно-бодрым тоном принялся рассказывать Алексу о частотах полей и взаимодействии энергий, производя пальцем в воздухе какие-то расчеты, будто он рисовал на доске мелом.

Но Алекс его не слышал… Его глаза закрылись, и он провалился в беспамятство.

Тьма… вокруг только тьма и холод. Алекс едва различал очертания своего тела. Вдруг откуда-то сзади почувствовалось дыхание тепла. Оно нарастало. Он оглянулся назад и увидел стену огня, движущуюся в его сторону с неимоверной скоростью. Жар нарастал с каждой секундой. Сердце билось, как ненормальное, подчиняясь суеверному ужасу… Нужно было бежать… еще секунда, и пламя примет его в свои смертельные объятья…

Алекс, спотыкаясь, двигался по какому-то темному коридору. Поворот, еще один, еще. Ему вдруг показалось, что стены начали сужаться. Так и было – проход становился все уже с каждым шагом. А пламя обжигающим дыханием оказалось уже почти за его спиной. Земля задрожала, сбив его с ног.

Это конец!

Он не мог скрыться от огня и теперь явно ощущал свою беспомощность. Земля на его глазах разверзлась, открыв взгляду океан клокочущей лавы. Еще больший жар ударил теперь и в лицо. Ему срочно нужно было делать выбор – прыгнуть вниз или ждать догоняющую огненную стену. Доли секунд отделяли его от гибели.

Сделав глубокий вдох и наполнив легкие воздухом, пропитанным серным запахом, Алекс бросился вниз с образовавшегося перед ним обрыва. Небывалая боль охватила все его тело… подняв голову вверх, он увидел Макса, стоящего наверху. Он хотел крикнуть ему: «Прыгай!», но ни один звук не вырвался из его груди.

Неожиданно тело Макса начало изменять очертания, превращаясь в огромного волка, из пасти которого капала огненная слюна. Алекс замотал головой, пытаясь прогнать это видение, но оно не уходило. Последнее, что он увидел, был волк, который, открыв пасть, проглатывал огненный шар. Но почему-то Алекс понимал, что это был не просто шар – это было солнце… оно будто билось в предсмертном танце… Вместе с ним в пасти волка погибала и надежда.

Волна обжигающей лавы накрыла его. Он тонул. Ему было нечем дышать. Огонь был везде – снаружи и внутри его тела. Воздуха нет. Ужас охватывал его. Тело билось в огненных судорогах, извиваясь подобно змее…

Вдруг Алекс вновь ощутил себя стоящим посреди темной комнаты. Он смотрел на свои руки, которые были покрыты безобразными язвами. Из них сочилась кровь. Все его тело было покрыто такими же ранами. Каждое движение причиняло невыносимую боль. Он пытался закрыть глаза, но понимал, что век у него больше нет. Он обречен видеть.

Подняв голову, он заметил, что вокруг него бредут такие же обезображенные обнаженные люди с открытыми глазами. В них застыла пустота, они ничего не замечают вокруг, иногда сталкиваясь и издавая стоны, от которых сжимается сердце. Алекс ощупывал свою голову, и на его ладонях оставались запутанные клоки седых волос.

Откуда-то из толпы, будто яркое пятно, вдруг появился маленький мальчик, одетый в цветные шорты и полосатую футболку.

– Поешь, папа! Поешь, – звонким детским голосом проговорил он. Это был сын Алекса. Совсем маленький, но с совершенно не детским, измученным взглядом. – Это ничего, что ты нас с мамой оставил! Ты поступил правильно!

Мальчик протянул вперед зажаренный кусок мяса, от которого шел потрясающий аромат. Алекс вдруг ощутил непреодолимое чувство голода, будто он несколько дней ничего не ел.

– Спасибо, – проговорил он, вновь переводя взгляд на мальчика, наклоняясь к нему, чтобы обнять.

Но вместо того яркого видения перед ним появился такой же изуродованный ранами ребенок. Алекс схватил кусок мяса и только в этот момент понял, что держал в руках зажаренную крысу. Отвращение боролось с терзавшим его нестерпимым чувством голода, которое ощутимо побеждало. Закрыв глаза, он сунул в рот мясо и попытался откусить, но вдруг понял, что не может сделать этого – у него больше нет зубов.

В этот момент крыса в его руках ожила, издав душераздирающий писк, и вырвалась, упав к ногам. Алекс в ужасе отшатнулся в сторону.

Людей рядом больше не было, вокруг него бегало целое полчище крыс с отвратительно длинными хвостами. Они кидались на его ноги, вырывая зубами куски тела.

Алекс пытался отбиваться, но силы были явно не равны. Вдруг откуда-то сверху он увидел протянутую руку. Алекс не мог разобрать во тьме, кто там, но все же уверенно схватился за нее, расталкивая крысиную стаю. Зацепившись за чьи-то пальцы, Алекс понял, что его куда-то поднимают, и с каждой секундой мучившая все его тело боль медленно отступала.

Он видел перед собой слепую старуху, одетую в серый саван. Алекс понимал, что старуха мертва, но ее рука все равно источала какое-то обволакивающее тепло. Она недовольно шевелила губами, подняв вверх безглазое лицо. Алекс не мог разобрать ее шепота, всеми силами напрягая свой слух… Ему становилось тепло и спокойно… Где-то позади вставало солнце. А на его фоне из земли поднималось куполообразное сооружение, переливаясь стальным корпусом в утренних лучах. В этот момент он вдруг понял, что она повторяла вновь и вновь только одну фразу: «Твое будущее в прошлом»…

Алекс пришел в себя. Его по-прежнему бил озноб, но в теле ощущалась легкость, которой не было уже давно. Он приподнял голову, осматриваясь по сторонам. Алекс лежал на металлической кровати, накрытый толстым одеялом, в неизвестном ему полупустом помещении, залитом ярким светом. В теле чувствовалась ломота, хотелось пить. Из предплечья торчала игла, по которой в вену по тонкой трубочке попадала прозрачная жидкость из капельницы.

– Где я? – значительно окрепшим голосом спросил Алекс. Но ответа, естественно, не последовало – он был в комнате один.

Время тянулось слишком медленно, в голове Алекса родился десяток самых невероятных объяснений произошедшего с ним.

Где-то в глубине души он даже надеялся, что кто-то из выживших людей пришел в арку и нашел его. Встречу с Максом он не помнил. И совершенно не представлял, сколько времени провел в бессознательном состоянии.

Когда Алекс решился вынуть иглу из вены и посмотреть, что происходит за дверью, та неожиданно открылась. Внутрь вошел Макс.

– Куда собрался? – сурово проговорил он, сразу же заметив движения Алекса.

– Где я? Как я здесь оказался?

– Я перенес тебя сюда. Мы сейчас внутри саркофага. Здесь довольно чистое помещение, так что можешь быть спокоен.

– Что со мной? – едва шевеля губами, спросил Алекс. На него вновь навалилась невыносимая усталость.

– Расплачиваешься за свою глупость. Не стоило заходить в саркофаг и бродить по нему без защитной одежды. Ты же не знаешь, что там и где? А я знаю. Так что ты мало того, что за время своего блуждания по саркофагу получил дозу на несколько своих жизней и наглотался радиоактивной пыли, которая обеспечила тебе еще и неплохое внутреннее переоблучение, так ты еще умудрился заполучить в добавок ко всему один из доисторических вирусов, которые во всем мире давно считались погибшими, но проснулись здесь под воздействием радиации и начали мутировать, подстраиваясь под нынешние условия. Это наследие ядерного века. Как ни крути, мы начинаем новый виток истории, на котором нас ждут те же сложности, которые наверняка человечество уже преодолевало на начальных этапах своего развития.

– Что это значит? – Алекс задал этот вопрос, хотя знал не самый лучший ответ на него.

– Пока я делаю все, что могу, – Макс пожал плечами. – Но я ведь не врач и не биолог. У меня есть некоторые препараты, знания и навыки, но все это не имеет должной практики, поэтому я могу разве что попытаться помочь тебе, но не более того. Но твое выздоровление – это полдела, есть и еще одно…

– Что еще? – выпалил Алекс, не дав Максу закончить.

– Я знаю, что ты провел в зараженной зоне несколько лет. Значит, твой организм немного адаптировался к радиационной среде. Но этого недостаточно, чтобы выжить в сложившихся условиях. И твое нынешнее состояние тому подтверждение.

– Что ты хочешь этим сказать?

– То, что твой организм сейчас находится в пограничном состоянии. И неизвестно, каковы твои шансы на дальнейшее будущее. Но мы можем попытаться подготовить твой организм к существованию в серьезных радиационных полях. Я уже провел немало опытов на себе и на некоторых животных, которые неплохо прижились в саркофаге. Только мои знания носят весьма и весьма фрагментарный характер. Чернобыль подготовил мощную природную лабораторию с уникальными знаниями, которыми человечество не успело правильно воспользоваться. Но вместе мы можем попробовать найти подлинное средство для того…

– Почему тебя эти вирусы не заражают? – Алекс перебил Макса, задав первый пришедший в голову вопрос, чтобы остановить пугающую его логику начатого рассказа.

– У меня иммунитет к ним, – моментально переключившись с одной мысли на другую, ответил Макс. – Я же часто бывал в саркофаге с самого момента его строительства. В нем постепенно сформировалась уникальная среда, подобия которой не существует больше нигде на земном шаре. Поэтому активизация вирусов произошла не мгновенно, похоже, что они набирали силу постепенно, захватывая все новые и новые зоны внутри руин энергоблока, восстанавливая и изменяя свою вредоносную структуру. Так же и мой организм сумел со временем перестроиться под них, выработав за долгие годы дополнительный иммунитет. Это ты получил уже активный и мутировавший вирус, против которого современный человек не имеет абсолютно никакой защиты. Скорее всего, она была ранее, но оказалась утраченной с течением времени, как и многие другие полезные функции организма. Геном человека хоть и довольно постоянная штука, но в нем так или иначе на протяжении тысячелетий происходят изменения, поэтому одни полезные функции появляются, другие замещаются, третьи вообще бесследно исчезают. Я думаю, что это происходит параллельно с изменениями климата и других жизнеобразующих условий на планете, таких как температура, влажность, ультрафиолетовое излучение, радиация.

– Но ведь есть же средство против этого вируса?

– Сложно сказать, и опять же, вирус – это не самое страшное. На порядок сложнее полученное тобой облучение. Скажем так, это весьма опасный комплекс повреждений организма.

– Что ты хочешь этим сказать? Что у меня нет шансов? – Алекс попытался привстать, но закашлялся, и из его носа потекла кровавая струйка, которую он размазал рукой.

– Шанс есть, – отрезал Макс, – но для этого тебе придется довериться мне.

– У меня есть выбор? – грустно усмехнулся Алекс.

– Выбор есть всегда! Ты можешь последовать за остальными жителями планеты и просто сдохнуть здесь или же попытаться выжить…

– Для чего? – резко ответил Алекс. – Мы лишились всего, что могло дать смысл жизни. Человек растоптал свой мир ядерным каблуком.

– Для того, чтобы спасти остальных, – Макс внимательно посмотрел в глаза собеседника.

– Кого остальных? Все погибли! Или ты совсем сошел с ума от радиации? – вновь закашлявшись, прохрипел Алекс. Ему с огромным трудом давался этот разговор.

– А что если переписать историю?

– Как? Это невозможно!

– Ты же был в прошлом! Ты видел своими глазами, что оно существует. Мы можем направить мир в другое безъядерное русло!

– Это невозможно! Неужели ты, когда был там, сам не понял, что мы лишь зрители, не способные что-либо изменить? Мы как бесплотные духи в чужом обличии.

– Это так. Правда, есть одно серьезное «но». Ты сумел каким-то образом запустить механизм перемещения как-то иначе, чем он работал до этого. Пока ты был без сознания, я провел некоторые исследования. Мне кажется, твоя особенность в том, что твоя энергия и энергия поля, в котором формируется вход во временной тоннель, имеют одну и ту же частоту колебаний, и, входя в резонанс, возможно, способны функционировать как-то иначе. Поэтому ты и попал в место, отличное по своей сути от тех, где доводилось бывать мне. Возможно, ты способен управлять полем или… – Макс запнулся. – Или, попав в прошлое, твоя психофизическая сущность сможет переключить управление телом на себя. Тогда ты сможешь предотвратить войну.

– Остановить войну? Это же смешно, – комната поплыла перед глазами Алекса, и он вновь опустил голову на подушку. Глаза закрывались, и он будто проваливался в пустоту…

– Или как минимум изменить ее исход.

Слова Макса растягивались в пространстве, звуча горным эхом, пожираемым пустотой, в которую проваливался Алекс.

Алекс смотрел на нелепо оформленную сцену бродячего театра, сбитую из почерневших досок, обтянутых атласной тканью, и импресарио в серебристом костюме и примятом фетровом цилиндре с неровными полями. Он что-то неразборчиво проговорил, и его слова, подобно словам Макса, расплылись в пустоте. Вдруг позади него открылся занавес, за которым показался зелено-голубой шар планеты, который сначала судорожно затрясся, а затем, расколовшись на две половинки и обнажив свое раскаленное нутро, упал на прогнившие доски. Собравшаяся публика в недоумении смотрела на представление, которое пришлось ей совсем не по душе. А импресарио, вновь взяв слово, теперь уже твердо и разборчиво произнес: «Гибель планеты. Сцена вторая». Теперь за открывшимся занавесом вновь появилась зелено-голубая планета. После серии нелепых содроганий небольшие океаны на ее поверхности стали разливаться, уничтожая зеленые материки, пока сама поверхность не стала полностью голубой. Публика ликовала. Где-то они уже это видели… Это им по душе… Алексу кажется, что каждый в этом действе ощущает себя не просто зрителем, а осознает, что им всем отведена трагическая роль на этой сцене, которая разрушается под резкими колебаниями земли. Зрители разлетаются в разные стороны…

Алекс резко открыл глаза и вновь почувствовал предельную легкость. А сумбур, царивший в его голове мгновения назад, моментально растворился. Перед глазами плавала дымка, за которой он мог рассмотреть чьи-то движения. Лишь немного поморгав, он смог сфокусировать взгляд и вновь увидел рядом Макса. Судя по всему, помещение было тем же, но обстановка в нем значительно преобразилась. В комнате добавилось несколько добротных столов. На одном из них стоял какой-то непонятный аппарат с несколькими кнопками, на другом Алекс смог рассмотреть аккуратно разложенные на салфетке хирургические инструменты. От их вида комок подкатил к горлу, и самые неприятные мысли полезли в его голову. Ему захотелось осмотреть свои руки, но те почему-то не слушались. Алекс резко дернул головой, и комната вновь поплыла перед его глазами.

Макс, стоявший спиной к кровати, обернулся на резкий звук, донесшийся сзади. Алекс смотрел на него безумными глазами. На Максе было надето некоторое подобие фартука. В одной руке он держал окровавленный скальпель, в другой – небольшую разделанную тушку, которая, судя по всему, некогда была крысой.

– О! Ты снова пришел в себя? Ну как? Лучше? – Макс добродушно улыбнулся.

– Что здесь опять происходит? Что ты сделал с этой крысой? – испуганным голосом проговорил Алекс.

– Все в порядке! Тебе стало лучше?

– Что ты делаешь с этими несчастными животными?

– Ты ничего не помнишь? Я же уже рассказывал тебе, когда ты приходил в себя в прошлый раз.

– В прошлый раз? – Алекс абсолютно ничего не понимал. Реальность путалась в его голове с болезненными снами.

– Да, похоже, что тебе действительно было нехорошо…

– Последним, что я помню, было какое-то представление на сцене… бред, это все было игрой воображения. Из реальности – это твое предложение остановить войну в прошлом. А моя семья? Все это тоже было плодом моей фантазии?

– Не все, – Макс вновь отвернулся к столу, на котором препарировал крысу, – но, судя по всему, лечение дало определенный результат.

– Какое лечение? Что ты со мной сделал? – Алекс наконец вновь смог управлять своим телом и, подняв руки, провел ладонями по голове, от чего на них остались волосы.

– Ты про волосы? – вновь обернулся к нему Макс. – Не волнуйся, это со временем пройдет, волосы отрастут.

– Так что ты делаешь с крысами? – спросил Алекс, откинув еще не до конца пришедшую в себя голову на подушку.

– Добываю чуть ли не самый эффективный препарат в нашем случае.

– Крысиные потроха? – усмехнулся Алекс.

– Не совсем. – Макс на мгновение о чем-то задумался. – Я извлекаю из крысы вилочковую железу, из которой потом получаю тималин. Это сложный процесс, пришлось практически из ничего создать технологию для гомогенизирования, экстрагирования и удаления труднорастворимых фракций. Но вроде я получил этот препарат практически заводского, как мне кажется, качества. А крысы, которые несколько поколений провели в саркофаге, научились выделять специальный гормон, защищающий от последствий облучения в больших объемах, чем их сородичи.

– Зачем он тебе? – Алекс по-прежнему слабо понимал происходящее.

– Чтобы вытащить тебя из состояния тотального подав лен и я иммунитета. Ты получил очень большую дозу облучения, я попытался ее хоть приблизительно прикинуть, пройдя по твоему маршруту, и по моим подсчетам получилось больше ста рентген. Не успел я сюда перенести счетчик излучения, вот и приходится по экспозиционной дозе все высчитывать. К тому же тот вирус, о котором я говорил, убил бы тебя при парализованной радиацией иммунной системе. Поэтому пришлось тебе вводить тималин в лошадиных дозах.

– То-то я чувствую, что мне заржать хочется и хвост прорастать начинает, – усмехнулся Алекс.

– Скоро еще и нюх обострится, как у крысы! – рассмеялся Макс. – В общем, как ни крути, препарат помог тебе, не дав развиться, по крайней мере, на данной стадии никаким новообразованиям.

– Откуда ты это знаешь? – Алекс обвел комнату глазами в поисках каких-либо еще медицинских приборов.

– Предполагаю. Если бы это произошло, ты бы здесь сейчас не сидел.

– Кто его знает, – Алекс пожал плечами. – Зачем ты мне помогаешь?

– Зачем? – Макс отвел глаза в сторону, будто собираясь с мыслями. – Вообще довольно глупо было бы не попытаться спасти человека при большой вероятности того, что он один из двух, оставшихся на планете. Хотя на осознание этого мне пришлось потратить некоторое время, признаюсь честно. А во-вторых, ты мне нужен.

– Для чего? – удивился Алекс.

– Ну не только мне… Ты можешь попытаться остановить ядерную войну в прошлом.

– Как? – Алексу вновь казалось, что он погружается в бред.

– Я уже говорил, ты должен попытаться в прошлом перехватить управление физиологией носителя, вытеснив его естественную психофизическую сущность.

– Как я это сделаю? И что будет тогда с этим человеком?

– Не знаю, – Макс пристально смотрел на Алекса. – Возможно, сойдет с ума. Знаешь, может быть, раздвоение личности – это и есть результат чего-то подобного. Но это не так важно… В борьбе за судьбу человечества это будет печальная, но вполне оправданная жертва.

– А если я сойду с ума? К тому же, что мне делать, если мне удастся взять физиологию под контроль? Я пойду проповедовать идеи о мире во всем мире? – Алекс напряженно сжал губы. – Да меня заплюют и уж точно отправят в сумасшедший дом. Сколько их было, этих умалишенных, которые предрекали гигантские цунами, падения метеоритов, колоссальные землетрясения, потопы, извержения вулканов и ту же ядерную войну… Где они все? К тому же, что будет, если сделав все это, я останусь там навсегда? Что станет здесь с моим телом?

– Спокойствие, – Макс даже отпрянул немного в сторону от такого напора со стороны собеседника. – Нужно все обдумать. Я сам не пришел еще к конечному выводу. А тебе пока нельзя тратить много энергии, ты еще не пришел в себя. Твой организм прошел через целую серию серьезных кризисов, чтобы теперь сформировать хоть небольшую, но защиту от радиации и местных вирусов. Но ты же понимаешь, что это шаг к тому, чтобы выйти за пределы арки. Там вредоносных факторов еще больше, но главный из них все же радиация…

– Кризисов? Сколько времени я вообще провел в таком состоянии, – удивился Алекс.

– Несколько недель. Тебе было непросто… – Макс подошел ближе. – Я даже думал, что ты уже на грани и вот-вот сыграешь в ящик. Но нам нужно было, чтобы твой организм пришел в себя и быстрее перестроился, поэтому я был вынужден пойти по довольно революционному пути. И твой организм выдержал.

Поэтому можно попробовать продолжить. Плавное эволюционное развитие не всегда эффективно. А резкое перестроение позволяет формировать новые способности значительно быстрее. Ведь так же развивалась и наша планета, она периодически проходила через глобальные катаклизмы, уничтожая почти все существующие виды, сохраняя лишь минимум, из которого появлялись иные, совершенно отличные от предыдущих формы жизни, приспособленные к новым условиям окружающего мира. Это особый путь развития, может быть, мы как раз живем в один из подобных периодов, и, значит, те, кто будут населять планету после нас, будут непохожими на нас, – Макс замолчал, на его напряженном лице возникла пугающая гримаса.

– Есть и такая вероятность, – Алекс не понял, что вызвало столь неожиданную смену эмоций у Макса.

– Ты понимаешь, – задумчиво проговорил Макс, – это значит, что тебе не нужно быть мессией.

– Что это значит? План меняется? – Алекс усмехнулся.

– Нет. Просто ты абсолютно прав в том, что мы никогда не сможем остановить войну простым убеждением и предсказанием. Человек так устроен, он не может жить без войны. Это какая-то неутолимая жажда взаимного уничтожения. И с ней не справиться. Нужно действовать иначе.

– Иначе? – Алекс чувствовал, что Макс нащупал действительно неожиданный путь в решении вопроса, который его довольно давно мучил, но никак не решался озвучить.

– Да, иначе… У нас есть один-единственный уникальный шанс для того, чтобы научиться бороться с радиацией. Но не так, как мы привыкли это делать… Точнее, даже не бороться, нам нужно научить людей жить с радиацией, так, как это смог сделать я, так же, как, возможно, сможешь сделать ты, и, может быть, пойти дальше. Понимаешь, человек должен научиться мыслить иначе, жить иначе, и тогда его органы начнут функционировать иначе. Это будет, скорее всего, уже совершенно другой человеческий вид… И наше место не займут разумные крысы, как они это сделали в саркофаге.

– Ты явно сошел с ума, ты хочешь в этих непонятных условиях на примере меня создать то, чего не сумела добиться вся мировая наука за целый век изучения атомной энергии?

– За век? Ты наивен! Ты слишком наивен, Алекс! Радиация, так или иначе, сосуществовала рядом с человеком всегда, точнее, человек сосуществовал с ней. Миллионы, миллиарды лет. Это излучение появилось в то мгновение, когда наша Вселенная лишь начинала зарождаться. А полураспады, длящиеся тысячелетиями, они будто часы Вселенной, отмеряющие, сколько просуществовал наш мир и сколько ему отведено. Может быть, когда активного вещества не останется совсем, тогда все, что нас окружает, просто-напросто перестанет существовать. На этом и закончится история Вселенной. Ты никогда не задумывался о том, почему наша планета опоясана урановыми поясами? – Макс обезоруживающе смотрел на Алекса.

– Это следы геологического развития планеты, – он чувствовал себя сейчас школьником, не выучившим урок.

– Результат, – согласился Макс. – Но ведь суть их может быть значительно глубже. Это постоянная подпитка жизни на планете. Возможно даже, что каждый радиоактивный элемент, обладая той или иной длительностью полураспада, становится своего рода контролером, точнее даже таймером того или иного процесса, а может и вовсе инициатором. А здесь в Чернобыле подобных инициаторов слишком много оказалось, и именно поэтому эволюция пошла иначе, чем продолжалась в тех местах, до которых чернобыльская радиация не достала, – Макс на ходу выстраивал довольно сложную, но все же весьма занятную теорию, и с каждым его словом Алекс все сильнее проникался ей. – То есть, я, ты и все, кто жил или работал в этой зоне, мы существовали в совершенно ином мире, отличном от всего, что находилось за пределами зоны. Ты понимаешь, что все это должно было произойти? Природа сама готовилась к перерождению, заранее создавая места, в которых при любом исходе должны были сохраниться очаги жизни.

– Мы и есть те самые очаги? – вновь усмехнулся Алекс, но как-то иначе, это была не ирония, это было странное ощущение, которое можно было назвать прозрением, просветлением или же нечаянным осознанием истины, на которой построен весь мир.

– Мы и есть те, кому этот мир оставил один шанс из нескольких миллиардов на то, чтобы дать человечеству возможность продолжить свое существование.

– Но почему?

– Я не знаю, – Макс сделал виноватое лицо. – Значит, ты согласен на эксперимент?

Алекс молча кивнул. Но в этом жесте уместились бы тысячи слов, которые сейчас были ни к чему. Макс вернулся к столику с крысами. Алекс засыпал – слишком много всего одномоментно заполонило его разум. Он был слишком слаб, чтобы продолжить разговор. Поэтому сейчас нужны были только тишина и крепкий сон, которые позволили бы мыслям спокойно улечься в голове и принять единственно правильное решение.