Моабад и братья его продолжали путь. Войско его и евнухи сопровождали паланкин Вис. Вдруг по божьему велению поднялся сильный ветер и сорвал с паланкина занавес. Ты бы сказал, что из туч блеснула молния или же внезапно выглянуло солнце, — это показалось лицо Вис, пленившее сердце Рамина. Казалось, чародей очаровал Рамина и одним взглядом похитил его душу.

Когда Рамин увидел лицо Вис, сердце его словно поразила стрела длиною в целую стадию и он упал с коня, как лист. Огонь любви воспламенил сердце Рамина, сжег мозг и отнял разум. Во мгновенье ока страсть захватила его, любовь лишила сердца и души. Она уподобилась дереву, плодом которого было блуждание по полям и безумие.

Упав с коня, он лишился чувств и долгое время лежал без сознания. Розоподобное лицо его превратилось в шафран, а уста, похожие на алый яхонт, посинели. Не было надежды на его возвращение к жизни. Вельможи и витязи, пешие и конные, окружили его, и никто не мог понять, отчего он лишился чувств. Все плакали над побежденным Рамином и были огорчены его бедой.

Так он лежал долго без чувств, не слыша окликов, не ощущая курения благовоний; не помогла ему очнуться и розовая вода. Но бог смилостивился над ним, и Рамин пришел в себя. Он все не мог владеть речью, и слезы струились из его глаз. Рамин вытер их рукой и начал стонать от стыда перед людьми. Все приближенные, смотревшие на него, думали, что Рамин одержим бесом.

Когда юноша снова сел на коня, от раздумий потемнел для него светлый день. Ехал он по дороге, сам себя не помня, сердцем его владел бес, а глаза его были прикованы к паланкину Вис, как у вора, который засматривается на редкое сокровище.

Вздыхая и плача, он так рассуждал:

«О, если бы довелось мне еще раз узреть ее лик или суждено было бы мне нести паланкин по этому пути! Ах, если бы она хоть раз услышала мой вздох и обратила бы хоть на миг взор на меня! Ах, если бы нашелся помощник, который из милости рассказал бы Вис обо мне и передал бы ей мой привет! Ах, если бы я приснился ей и она увидела бы полы моей одежды, обагренные моей кровью! Неужто ее жестокое сердце не смягчилось бы и не отогрелось бы на огне моей любви? Ах, если бы она полюбила меня, как я люблю ее, и хотя бы наполовину стала такой, каким я стал от любви к ней! Быть может, испытав любовь, она перестанет быть со мной столь безжалостно надменной».

Рамин то предавался подобным мечтам, то, утомившись, сидел мрачный, понурив голову, и советовал себе быть терпеливым, говоря так:

«Увы, мое сердце, что сталось с тобой, о чем ты думаешь и зачем увеличиваешь страдания напрасными желаниями? Чего ждешь и зачем так страдаешь из-за любви к той луне, которая и не думает о тебе? Как ты можешь надеяться на близость Вис? С начала веков и доныне какой смертный соединился с солнцем? Почему ты безрассудно веришь той, которая не сулит тебе никакой надежды на радость?!»

Притча. Ты жаждешь и ищешь воды, но что может тебе помочь, если ты находишься на сухой равнине? Да смилуется над тобой создатель, ибо доля твоя очень горька!

Опутанный сетью любви, Рамин, с сокрушенным и раненым сердцем, не мог удовлетворить свое желание и не знал другого средства, кроме терпения: волей-неволей он успокоил сердце и продолжал путь.

Это его мало утешало; порой до него доносился аромат от паланкина Вис. Хотя лицо Вис было его душой и сердцем, но он довольствовался тем, что глядел на ее паланкин. Нет ничего хуже любви, и нет никого несчастнее влюбленного!

Поучение. Если человек заболевает горячкой, к нему приходят навестить его и опасаются, как бы он не умер. А ведь сердце влюбленного из года в год горит в огне, и никто его не навещает и не удивляется его состоянию.

Эй, разумный человек! Что может быть несправедливее того, что постигает влюбленного от любви? Лучше, чтобы каждый пожалел влюбленного, ибо неугасимый огонь горит в сердце его.

Притча. Влюбленный преисполнен горя; он всегда пребывает в тоске и томлении по возлюбленной, он всегда должен скрывать тайну сердца и никому, несчастный, не может доверить слов своего сердца.

По мере того, как любовь Рамина возрастала, он уподобился куропатке, раненой в спину когтями ястреба; он был ни жив, ни мертв. От него остался лишь облик, двигавшийся без души; от тела, крепкого, как скала, уцелела только тень, а его кипарисовый стан согнулся, как лук. Так, лишенный радости и преисполненный горя, ехал он, и весь путь казался ему темницей.