Когда Рамин прибыл из Гургана в Морав, он не нашел там Вис. Виноградник своей радости он увидел высохшим, и сад — без цветов. Во дворце он не застал земного солнца — Вис, трон не благоухал ароматом ее волос, и в городе не было прежнего веселья. Ты бы сказал, что дворец и окрестности оплакивали, подобно сердцу Рамина, отсутствие Вис. Светлый дворец показался ему темницей. Обуреваемый скорбью, Рамин уподобился лопнувшему гранату. Он стал горько плакать; по щекам шафранного цвета изливался жемчужный дождь. Опустив голову на ее трон, он, как соловей над розой, горестно вздыхал и жалостно плакал, причитая:
«Ах, дворец, ты был украшен, подобно небу, близостью того солнца, воспоминание о котором лишило меня рассудка! Лицо ее украшало землю, и воздух был наполнен ее ароматом, как ныне сердце мое переполнено желчью. Мутрибы и певицы чудными голосами услаждали слух пирующих. Ах, дворец, ты уж не тот, в котором всего было вдоволь! На твой двор забегали и дикие звери для игр, и кров твой был желанным для всех. Я больше не увижу в твоих покоях той звезды, луны, солнца, разлука с которой затемнила мне очи! Преходящий мир показал свое непостоянство, изменив тебе так же, как и мне, лишив тебя радости, как меня — утехи сердца и терпения. Где то время, когда я здесь веселился, и настанет ли когда-либо еще такой день, когда я, радостный, войду сюда? Один такой день мне желаннее, чем тысячелетнее пребывание в такой горести».
Так причитал и плакал Рамин. Затем в отчаянье он вышел за ворота города, обратил лицо к той крепости, где была заключена Вис, и помчался в ту сторону, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Была очень темная ночь, когда Рамин достиг подножья той горы, на которой стояла крепость. Для Вис и Рамина та темная ночь стала светлее дня. Во мраке часовые не заметили Рамина. Рамин знал, где помешалась Вис. Он воспользовался своим искусством стрелка, и не было на свете подобного ему, и направил меткую стрелу в нужное ему место, сказав:
«Будь счастлив ты, мой гонец: везде ты бываешь гонцом, извещающим об отнятии души, ныне же обрадуй душу Вис встречей со мной!»
Стрела взвилась и через просвет крыши упала на ложе Вис. В тот же миг кормилица подхватила ее, узнала и возрадовалась великой радостью. Она протянула ее Вис и сказала:
— Посмотри на счастливую стрелу, на гонца, присланного Рамином вестником радости: на стреле его имя. Не печалься больше отныне, благодари бога и радуйся.
Вис взглянула на стрелу и прочла на ней имя Рамина. От счастья она не могла даже выразить ту радость, которой было полно ее сердце, она целовала стрелу, ласкала и говорила так:
«О счастливая стрела Рамина, который мне дороже души. Ты ранишь всякого, в кого попадаешь, для меня же ты стала целящим бальзамом. Ты его гонец. Я сделаю тебе наконечник из яхонта, а ствол из чистого золота и спрячу в колчан моего сердца, чтобы обрадовать твоего хозяина. Хотя за время разлуки я была поражена тысячью подобных тебе стрел, но едва я увидела тебя, боль, причиненная их алмазными остриями, превратилась в радость. Другой исцеляющей стрелы, кроме тебя, я не видела, другому посланию, более приятному, я не внимала!»
Метнув стрелу, Рамин впал в раздумье: «Как бы узнать, куда попала моя стрела? Достигла ли она того места, куда я метил, или же она залетела в другое место и попала в чужие руки? Если бы Вис знала, что я здесь, она выискала бы тысячу способов, чтобы дать мне возможность попасть к ней».
И он молвил: «О сердце, жертвуй собой, не бойся никого! Клянусь силами вседержителя-творца, что я не вернусь, пока не исполню желания моего сердца, хотя бы мне грозила смерть. Если даже стены этой крепости будут из раскаленного железа, пылающего, подобно моему сердцу, и вся земля здесь будет пропитана ядом, вершины скал станут змеями-аспида-ми, а охрана будет состоять из дивов, — и тогда я не отступлю. С божьей помощью я доверюсь силе моей руки, постараюсь освободить Вис и снова соединюсь с похитительницей моего сердца. Пока я жив, у меня нет других забот, кроме поисков Вис. Как бы многочисленны ни были мои враги и жестокосердны, как Моабад и Зард, я не уклонюсь от встречи с ними.
Они подобны огню, но мы одного рода, и они легко могут разобраться в моих недостатках и достоинствах».
Рамин впал в раздумье в поисках встречи с Вис, а там Вис запуталась в сетях любви. Язык ее твердил имя Рамина, и сердце с нетерпением искало его. Жалея его, стоявшего на стуже, и жаждая с ним встречи, она выискивала способ с ним свидеться. Разлука обжигала ей сердце раскаленным железом и пронзала копьем.
И вот что ей посоветовала кормилица:
— О любимица матери! Звезда счастья взошла над тобой. И это благоприятное обстоятельство, что на дворе так холодно: часовые и вся охрана укрылись от стужи во внутренних помещениях крепости. Два раза только появились на крыше часовые и, убоявшись мороза, скрылись. Раз нет караульных, мы сможем все легко устроить. Рамин здесь близко, хотя мы его не видим из-за темноты. Он знает, что мы в этом зале. Он часто бывал в этой крепости без Моабада и знает все входы и выходы. Откроем окно и зажжем свечу. Он увидит нас и подойдет ближе. И тогда мы сможем помочь ему.
При этих словах кормилица зажгла свечу и своими чарами обессилила злых духов. Рамин, увидев свет, обрадовался. Он понял, кто его зажег, и ринулся в ту сторону, как сокол. Сказано: «Таково сердце влюбленного: горе для него — не горе, потери — не потери. Добиваясь встречи с возлюбленной, он готов отказаться и от своей веры. Длинная дорога ему кажется короткой, а разъяренного льва он опасается не больше лисицы. Не насыщенному любовью бесплодное поле может показаться виноградником, гора — волоском, а море — канавой. Ничто так не подкупает сердце, как любовь, и поэтому никто не осудит его. Любовь не отличает красоту от уродства, ибо у безумной любви разум ослеплен».
Когда Рамин подошел к стене, Вис увидела его сверху. Она и кормилица взяли сорок кусков греческого броката и другие материи, какие оказались под рукой, связали и сложили вдвое и, скрутив, свесили до земли. Рамин ухватился за конец скрученных тканей и с ловкостью тигра взобрался наверх. Солнце и луна встретились. Рамин и Вис слились в объятьях, как в чаше молоко и вино; соединились золото и жемчуг, мускус и амбра; темная ночь расцвела зарею, и зима стала для них весной. Сердца обоих влюбленных успокоились. Рамин и Вис обнимали друг друга и целовались. Удалившись в опочивальню, они захватили всякую снедь и вино. Влюбленные то рассказывали друг другу о пережитых испытаниях, то расточали друг другу ласки. Ночь была темна и холодна, но для них горели три светоча: радость их встречи, сияние их лиц и пурпур вина. Двое любящих пили и радовались вволю. Двери были заперты, они были веселы, чувствовали себя в безопасности и вовсе не думали о том, что кто-нибудь может узнать об их встрече; любовники вовсе не боялись того, что когда-нибудь настанет день разлуки и радость их сменится горем. Одна такая ночь для них была дороже, чем тысячелетняя жизнь в разлуке. Когда Рамин исполнил желание своего сердца и достиг желанного счастья, он запел мелодичным голосом:
«О сердце, пусть ты претерпело из-за любви невзгоды и лишения! Без горестей не бывает веселья, и без злоключений нам было бы не так приятно здесь делить досуг. Без затруднений не приобретают доброго имени. Хотя в поисках возлюбленной ты переплыло моря, но зато ты обрело драгоценный камень; хотя в разлуке с ней ты испило много желчи, ныне ты вкушаешь плод радости. О сердце, я тебе советовал: терпи, поверь, что конец всякого горя — веселье. Когда человек пребывает в горести много времени, он еще больше благодарит бога за посланное счастье. Ныне я исторгнут из ада и нахожусь в раю. Я посеял любовь и пожал наслажденье, сияющая луна одарила меня любовью. Я сердцем был с нею и не забывал ее ни на минуту. Всем своим существом принадлежал ей, и превратный мир не погубил меня».
Вис встала, наполнила чашу вином, подняла ее и сказала:
«Я пью за здоровье Рамина, моего возлюбленного, который не покинул меня, пью за мои сбывшиеся надежды, что ярче света очей! Я так верю в его чувство и так счастлива, потому что со времен Адама никто не испытывал такой уверенности в своем возлюбленном. До конца дней моих я его рабыня. Ради него я выпью змеиный яд, как воду бессмертия».
Она выпила вино и поцеловала Рамина. Ему приятно было беседовать с Вис, пить вино и гладить волосы возлюбленной — ароматные, как мускус. Рамин взирал на яшму, мускус, хрусталь и цветок граната. Он забыл о черном агате, радуясь яркому яхонту. Каждую ночь до рассвета он лежал на ложе из роз, а изголовье его было из солнечных лучей. По утрам, проснувшись, они пили вино, радовались и пели. Подняв кубок, Рамин запел:
«Красное вино вытравляет ржавчину из сердца. Вино — посол влюбленного, извещающий о его близости! Красное вино обратит желтый цвет моего лица в румянец. Вино — лекарство от любовной горести. Любовь — пыль, а вино — дождь, развеивающий горе и умножающий радость. Сегодня день моего счастья. Мне помогли бог и судьба; похитительница моего сердца здесь, рядом. То я покоюсь на фиалках и розах, то — среди лилий, амбры и мускуса. Уста мои впивают рубин, что слаще сахара. В саду моем цветет красная роза. Я рад, что достиг желанного. Я тот сокол, который, летая высоко в небе, охотится только за солнцем. Моя радость — лев с золотыми когтями, который ловит мою душу. Каждый день я собираю с лица и кудрей возлюбленной розы, гиацинты, мускус и сахар. Ее сияющий лик затмил розовый сад, и меня туда не манит; меня не прельщают никакие игры, ибо место, где я нахожусь, для меня приятнее рая, и я здесь наслаждаюсь всеми удовольствиями, созданными богом. Солнце — мое пиршество, луна — мой виночерпий, потому я так весел».
Затем он обратился к Вис с такими словами:
— Дай мне вино, о вдохновительница моя, дай мне вино розового цвета, вино цвета твоих ланит, что дарует, подобно твоему лику, счастье! Не наступит время приятнее этих часов, не быть весне, подобной лику твоему. Кто может знать, что сулит нам завтрашний день! Поспешим вкусить часть нашей доли радости, ибо завтра мы не сможем вернуть сегодняшнего счастья. Ни ты не желаешь моей смерти, ни я не расстанусь с твоей любовью. Будем веселиться и исполнять желания сердца! Откуда мы знаем, что предопределил бог нам обоим? Ведь и Моабад замуровал тебя в этой крепости, а меня, больного, оставил в Гургане, не ведая о том, что бог еще в небесах предопределил нашу встречу здесь. Кто мог сделать это, кроме всемогущего творца?!
Девять месяцев они жили так, предаваясь во благовременье и в неблаговременье радости и веселью; они не уставали от наслаждений и от хмеля. Пищи и питья было у них достаточно даже на сто лет, им не надо было покидать покоев, где они находились. Посмотри, как долго длилось их счастье! Они удовлетворяли желания своих сердец и очистили их от ржавчины. Рамина не пресыщало такое времяпрепровождение, и Вис не соскучилась от близости с Рамином. Одна душа поселилась в их телах, и у них не было другого удовольствия, как беседовать друг с другом, любить и пылать страстью. Одержав победу над ратоборцами, они поливали вином дерево радости.
Двери крепости были замкнуты, как и двери горести; тайны их не знал никто, кроме Зарнагес, дочери Хакана, жившей в Мораве. Родовитая и прекрасная, ликом она походила на солнце и была старшей кудесницей. Причем столь искусной в делах колдовства, что могла заставить цвести розы на стальной наковальне.
Когда Рамин прибыл в город Морав, он побывал во дворце Моабада и каждого спрашивал о Вис. Узнав, что она заключена в крепости, как я уже рассказал, он, обезумев, излил из глаз Дижлу, омыв лицо слезами. Когда он не смог пи узреть прекрасный лик Вис, ни услышать ее сладкозвучную речь, он, обезумев, рыскал по городу и поспешно направился к крепости, где была заключена Вис. Он был яростен, как тигр, и не страшился трудностей. По скалам он прыгал, как серна, а иногда он взбирался на такую гору, что головой касался облаков, порой же спускался в ущелье, словно в яму Иосифа.
Это знала кудесница Зарнагес. Она знала, что Рамин устремился к крепости и что не было другого лекарства против горя Рамина, кроме свидания с Вис. Все это берегла в памяти своей дочь Хакана, чтобы рассказать Моабаду.