Я пошел искать Шалтая-Болтая. Я понятия не имел, где он живет, но когда мы расстались, он уже ходил зигзагами. Логика подсказывала, что я найду его в глубоком пьяном сне в кабинете в библиотеке. Если он туда добредет.
Я позвонил Саре и умолил ее встретиться с Майлсом. Она говорила устало и не совсем поняла, зачем это нужно, но мне удалось ее убедить. Она не знает, что происходит, а когда узнает, возненавидит меня, наверное, но хоть жива останется. Это уже хорошо в нынешней ситуации. В горле у меня стоял противный горячий ком: «Это ты сделал». Но я пересилил себя, твердо сказав себе, что в данный момент веду расследование. Шалтай обратился ко мне. Он заговорил именно со мной. У меня есть дело, которое надо сделать.
В библиотеке, открытой круглосуточно, во втором часу ночи не было ни души. Я низко надвинул шапку и старался подавить желание оглядываться через плечо.
Я пошел в административное крыло, пустынное даже в разгар оживленного дня, а сейчас и вовсе напоминавшее заброшенный склеп.
Под дверью в кабинет Шалтая-Болтая был свет. Хороший знак. На табличке значилось: «Артур Пибоди, старший преподаватель основ правоведения».
Я тихо постучал.
Ответа не последовало.
Я снова стукнул.
Ничего.
Я попробовал открыть дверь.
Она оказалась незапертой. Я бесшумно вошел в кабинет и сразу увидел гладкий купол шалтаевского черепа над спинкой кресла, украшенный старческими пигментными пятнами, заметными под жидкими белыми волосиками.
— Мистер Пибоди?
Молчание.
— Мистер Пибоди?
Ну точно, отключился, подумал я, размышляя, как его будить.
И тут я услышал тихий булькающий звук, словно ребенок пускает пузырьки воздуха в стакан с молоком через соломинку.
О нет, только не это!
Неужели он захлебнулся рвотой, как тот барабанщик из рок-группы? Что там еще с ним?
Я отогнал эту мысль и сделал шаг к столу.
Тишину в кабинете изредка нарушало только это слабое бульканье, поэтому я чуть не вскрикнул, когда часы пробили два.
Я подскочил на месте и смущенно засмеялся.
Шалтай по-прежнему не реагировал. Он даже не шевельнулся.
— Мистер Пибоди!
Я подошел так близко, что мог коснуться его кресла.
Я протянул руку. Пальцы у меня дрожали.
Я потянул за кожаный подлокотник, и кресло на колесиках медленно повернулось.
Артур Пибоди зажимал шею спереди. Между пальцев текли ручейки крови.
— Господи…
Я схватил трубку телефона. Шалтай перехватил мою руку и сжал ее.
— Нет, — прохрипел он.
— Я позвоню в 911!
Он попытался покачать головой. С каждым усилием ручейки между пальцев взбрызгивали маленькими фонтанчиками.
— Пожалуйста, — вырвался у него клекот.
Я едва слышал его. Пальцы Шалтая впились в мою руку. Он пытался подтащить меня ближе. Он хотел прошептать мне что-то на ухо.
— Рано или поздно… они… до меня доберутся, — прохрипел он.
— Я защищу вас!
На его лице отразилось все, что он думал о таком предложении.
— Пусть… лучше… я… так…
— Пожалуйста! Не могу же я…
Он выдохнул мне в ухо:
— Я… упустил… свой шанс…
— Какой?
Губы Шалтая стали влажными, в уголках проступила розовая пена.
— …не… умереть…
Он задрожал всем телом. Губы начали синеть. Глаза стали как у незрячего. Взгляд расплывался, словно выцветал. Шалтай-Болтай уходил.
— Пожалуйста, сэр, мне нужна ваша помощь!
Из него вырывались животные, несвязные звуки. Глаза закатились под лоб.
— Пожалуйста… скажите мне хоть что-нибудь… хоть что-то!
Жизнь вытекала из него. Я весь был залит его кровью. Стол быстро темнел от расползавшейся багровой лужи. А мне нужна помощь Артура Пибоди. Именно сейчас.
— Мистер Пибоди, скажите что-нибудь!
Только сипенье и судороги, сотрясавшие тело.
Я вдруг вспомнил, как в коридоре, когда Бернини уволил меня, Пибоди упомянул о какой-то шутке, и его слова привели Бернини в ярость.
«А почему ты не расскажешь ему шутку? Вдруг он тебе спасибо скажет?» — «Довольно! Помни о договоре!»
Это что-то значило. Что-то важное.
— Артур, послушайте меня. О какой шутке вы говорили? Когда Бернини не хотел, чтобы я слышал? — Я затряс старика. — Шутка? Артур?
На долю секунды взгляд словно бы прояснился. Воспоминание удержало его.
— Шутка, — прошептал он.
— Да. Да! Шутка. Скажите же мне.
Он застонал. Глаза снова закатились — я видел только белки с сеткой крошечных сосудов.
— Что это была за шутка?! — заорал я, приподняв его лицо ладонями и чуть не уткнувшись носом в его нос.
Шалтай-Болтай беззвучно шевелил губами. Последнее эхо памяти, уже без разума. Он ушел.
Я прижался ухом к испачканному кровавой пеной рту.
— …если… ты… хочешь… знать… о V&D…
— Да! Да!
— …посмотри… на… них… в… четыре… глаза…
Его взгляд будто провалился внутрь себя. Клокотанье стихло.
Артур Пибоди был мертв.
Я не мог унять дрожь. Только что на моих руках умер человек. Тот, кто рисковал жизнью, чтобы помочь мне. Чем бы они ни занимались, Шалтай нашел в себе мужество — перед самым концом, в своем безумном стиле — пойти против них.
Да только вот теперь он лежал лицом вниз в луже крови на письменном столе, а я не знал ничего, кроме дурацкой ребяческой загадки без ответа. И что теперь?
Рандеву у нас с Майлсом состоялось в паршивом пригородном мотеле — в такой никогда не поедут отдыхать всей семьей на выходные. Майлс заплатил наличными и выудил из чрева своего бумажника фальшивое удостоверение личности (память студенческих дней) на имя Ленни Вурценгорда. В свое время он им страшно гордился и даже написал мне в письме, какой он умный: дескать, никому не придет в голову, что удостоверение фальшивое, потому что никто на свете не захочет называться Ленни Вурценгордом.
Я постучал в восемнадцатый номер, молясь про себя, чтобы Сара оказалась здесь. Шалтай-Болтай испустил дух у меня на руках, сорвав последнюю завесу между мной и смертью, которая раньше как-то не пугала молодого парня, живущего в цокольном этаже родительского дома. Смерть перестала быть отвлеченной концепцией. Она оказалась красной, липкой, и руки мои были в ней по локоть. Еще разок переночую в комнате Мертвеца, и уже мне самому придется булькать и зажимать перерезанное горло.
Сара оказалась в номере — сидела за маленьким столом, на котором лежала стопка бумаги. Видимо, первая попытка Майлса все записать для нашей безопасности. При виде меня на ее лице проступило облегчение, словно я пришел сказать, что мы пошутили. Затем ее глаза расширились — она увидела мои руки, забрызганные кровью Шалтая-Болтая. Сара бросилась ко мне и поворачивала мои руки так и этак, ища рану, которую надо перевязать. Она спросила, что произошло. Я пытался объяснить, но у меня вырывалась какая-то бессвязица. Я все время извинялся. Сара повторяла:
— Но я же ничего не знаю!
— Да, но мы двенадцать часов провели вместе. Мы уезжали из города. Понимаешь, на что это похоже? Для них? — Она снова покачала головой. — Прости меня, прости, — говорил я снова и снова.
— Слушайте меня, — сказал Майлс. Его резкий голос проколол тот пузырек, в котором мы оказались с Сарой. — У нас нет на это времени.
Я огляделся.
— А где Чанс?
Майлс покачал головой:
— Не знаю. Соседи не видели его.
Мгновение фраза висела в воздухе.
У меня в голове стучало: «Выхода нет, выхода нет, выхода нет…»
— Майлс, они убили Пибоди. Я не узнал того, что нам нужно.
— Ладно, работаем, — велел Майлс. — Думай. Что мы знаем? Что можем предположить?
Эти слова возымели магическое действие. Все стало просто юридическим случаем. Делом, которое нужно разбить на части и проанализировать. На минуту образ профессора Пибоди, кашляющего кровью, померк.
Я начал раскладывать все по полочкам, как хронологию событий в зале суда.
— Мы знаем, что существует клуб. Знаем, что Бернини — член этого клуба. Мы предполагаем, что Найджел, Дафна и Джон только что приняты в этот клуб. Мы знаем, что Шалтай-Болтай…
— Кто? — вырвалось у Сары.
— …был как-то связан с клубом, но пошел против них, и его убили.
— Хорошо, — похвалил Майлс. — Мы знаем, что они одержимы идеей бессмертия. Знаем, что они проверяли тупики этого великого пути: Бимини, алхимиков и тому подобное. Еще что?
— Мы знаем: Пибоди хотел, чтобы некролог попался мне на глаза. Знаем, что там была фотография человека, который предположительно знал точный день своей смерти. Знаем, что я познакомился с этим человеком на званом вечере V&D. Мы можем предположить, что его смерть — фикция. Он стар, и его объявят мертвым, но он будет жить, тайно, затворником…
— Стало быть, — подытожил Майлс, — мы можем предположить, что они нашли способ, который не удалось отыскать другим.
— Но как? — сказал я. — Все направления, куда они сунулись, были тупиковыми.
Майлс кивнул:
— Зная, как они это делают, мы придумали бы план, который помог бы нам остановить их.
Он расхаживал по комнате, запустив пальцы в свою густую шевелюру.
— Так, теперь белые пятна. Мы знаем, что ты видел в тоннеле какой-то ритуал, но не понимаем его смысла. Там были Найджел и Бернини… И еще эта предсмертная загадка. Как там она звучит?
— «Если хочешь узнать о V&D, посмотри на них в четыре глаза».
— Так-так. И что это значит?!
— Понятия не имею.
— Четыре глаза. Четыре глаза.
— Очки! — впервые вступила в разговор Сара. Мы посмотрели на нее. — Ну, дразнят же очкариков четырехглазыми!
— Не слышал, — сказал Майлс.
Сара пожала плечами. Глаза ее загорелись.
— Слушайте, а может, речь идет об оптической иллюзии? Нужны какие-то особые очки, чтобы увидеть?
— Хм… допустим. Но что увидеть-то? Нам не на что смотреть даже в особые очки. — Майлс произнес последние слова с изрядной долей сарказма.
— Откуда мне знать? — парировала Сара. — Может, Джереми в курсе. Ты не видел в той комнате какого-нибудь объекта или надписи? Чего-нибудь, что может содержать в себе изображение, если взглянуть под правильным углом? Через призму, через специальные линзы?
— Не знаю, — удивился я. — Было темно.
Я задумался над ее словами.
— Может, «четыре глаза» означает двоих людей… Может, нужно две пары глаз, чтобы увидеть это в правильном свете.
— Что увидеть-то? — Майлс затряс руками в воздухе. — Смотреть же не на что!
— А если на сами буквы? — предположила Сара. — V и D. Что, если смотреть на них двумя парами глаз, спереди и сзади, например?
Майлс раздраженно потряс головой.
— Как выглядят V и D наоборот? — спросила Сара.
Она подвинула к себе по столу желтый блокнот и написала V&D. Затем вырвала страницу и поднесла к свету.
Майлс прищурился на буквы.
— Эврика! — заорал он.
Мы посмотрели на него. Он пожал плечами:
— Я пошутил.
Сара в сердцах показала ему средний палец.
— По-моему, мы зашли не с того конца, — сказал я. — Мы рассуждаем как ученые — визуальные эффекты и все такое. А это юристы. Они логики. Лингвисты. Мне кажется, надо искать словесную шараду.
— О’кей, — потер ладони Майлс. — Вот теперь все стало понятно.
Я улыбнулся Саре. Она сердито вытаращила глаза.
— Может, — медленно начал я, — это каламбур? Не четыре глаза — «eyes», а четыре буквы i?
— А, — сказал Майлс, подвигая к себе блокнот. — Это дает нам шесть букв.
— Как шесть?
— V, d и четыре i, — отозвался Майлс, записывая их на листке.
Viiiid
— Ну, теперь пьеса стала всем ясна, — поморщилась Сара.
— Какие анаграммы из этого получатся?
Майлс начал игру.
«Vidi» написал он и похвастался:
— Латынь. Означает «вижу».
— Неплохо, только две i остались за кадром.
— Да. — Майлс постукивал ручкой по губам. — Неудовлетворительно.
И написал ниже:
Iv. Ivid. Divi.
— Тоже ищите слова, — велел он.
— Тогда id.
— На латыни — это, им, ею или этим.
— Сильно помогло, — съязвил я.
— Может, это английское id, — сказала Сара. — Бессознательное по Фрейду.
— О’кей, — согласился я. — Но id что?
Майлс начал писать:
Id vii. Id ivi.
И покачал головой:
— Слишком мало букв, чтобы составить что-нибудь путное.
— Может, это не буквы, — заметила Сара.
Мы оба поглядели на нее. Я хлопнул себя по лбу:
— V, I и D…
— Римские числа, — кивнула она.
Майлс ухмыльнулся и быстро настрочил:
VIII ID. DIVIII. VDIIII.
— Может, это адрес… — предположил он.
— Или дата…
Я отобрал листок у Майлса и начал записывать другие числа.
Сара придвинулась ближе и наклонилась над листком, касаясь меня плечом.
Мы смотрели на получившийся список.
— Столько возможных вариантов…
Мы пробовали подставлять даты, адреса, десятичную классификацию Дьюи для книг, широту с долготой — все, что могло подсказать ответ. Слишком много вариантов. Мы получали десятки чисел, просто переставляя буквы и добавляя пробелы. Никакой подсказки. Ни малейшего намека. Ничто не указывало, что мы ищем или как узнать, например, что догадка верна.
Я почти упал духом. Мы не приблизились к разгадке ни на миллиметр.
Сара все еще писала как заведенная, когда я заметил, что Майлс замолчал. Вдруг он засмеялся и сказал:
— А ведь неплохо.
— Что неплохо? — спросил я.
Сара тоже подняла голову и уставилась на него. Майлс смотрел в сторону с довольной миной.
— Что неплохо-то, Майлс?
— О V&D можно много чего сказать, но чувства юмора у них не отнять.
Я ощутил покалывание в икрах и плечах.
Майлса распирало ликование, но он тянул, чтобы помучить нас. Я понял, что тайна вот-вот будет разгадана.
— Да что же неплохо у тебя?!
— Ты видел барабаны. Ты видел ритуал. Мы просто не знали, какой ритуал…
Он выхватил у нас блокнот.
— Все-таки не четыре i, а четыре глаза, — сказал он.
— Что?
— Неужели не видите? Вам же ясно сказали: «Смотрите на V&D четырьмя глазами». Четырьмя большими круглыми глазами.
Мы с Сарой молча смотрели на него. Майлс с торжеством быстро написал что-то в блокноте и толкнул его к нам по столу.
, — было написано на листе.
Майлс побарабанил пальцами по своему блокноту и широко улыбнулся:
— Нам нужна ведьма.