Мы оказались в огромном, но погружающем в клаустрофобию помещении.
Огромном, потому что противоположная стена была далеко, как в комнатах из ночных кошмаров. То есть когда к ней бежишь, она все отдаляется.
Клаустрофобия же начиналась из-за давящей тяжести этой низкой и узкой комнаты. Боковые стены и потолок были изрезаны поперек узкими П-образными щелями. На стенах висели элегантные канделябры со свечами. Майлс достал свою «Зиппо» и зажег несколько фитильков.
Слева на стене я увидел странную мозаику из крошечных гладких плиток: гротескное изображение демона с огромными губами, ладонями и вяло висевшим длинным фаллосом.
— Урод озабоченный. — Майлс указал на демона.
Сара рассматривала мозаику на противоположной стене — по мне, готовая карта метро, только без обозначенных остановок. Сара с интересом изучала разветвления маршрута.
Я провел рукой по демону, пробежав пальцами по гладким плиточкам.
— Что это? — спросил я Майлса.
— Тотем какой-нибудь. Древний божок.
— Какой религии? И чем он ведает?
Майлс прищурился:
— Из Южной Америки, наверное. Или с островов Тихого океана… Похож на идолов с острова Пасхи.
— Вы, ребята, понятия не имеете, о чем говорите, — рассмеялась Сара.
Сделав к нам шаг, она наступила на половицу, просевшую под ногой с зловещими щелчками; казалось, старик хрустит суставами пальцев. Сара подняла голову и посмотрела на нас округлившимися глазами.
— Что я сделала? — шепотом спросила она.
Не успели мы высказать предположения, как за стенами раздался протяжный скрежет. Мои пальцы были на плитке, и я ощутил вибрацию, прошедшую по стене. Мы услышали нестерпимый пронзительный скрип, напоминающий включение машин, а потом похожий на клацанье звук, вроде «сброса» на горках в луна-парке, когда на высоте десяти этажей под вагонеткой неожиданно разжимаются стопоры.
Раздирающий уши металлический крик начался медленно и ускорился, набирая высоту. И сразу сверкнуло зеркальным блеском лезвие, высотой и шириной с человека, с неуловимой быстротой вывалившись из щели. Оно прошло полукругом на волосок от пола и исчезло в другой стене. Скрежет замедлился и постепенно стих.
Но тут же начался снова, усилился, и через секунду лезвие вновь вспороло воздух, качнувшись на натянутом скрипящем тросе, словно маятник обезумевших часов.
— Ох, елки-палки! — вырвалось у Сары.
Лезвие ритмично мелькало перед одинокой дверью в дальней стене.
— Все нормально, — поспешно сказал я. — Все нормально. Оно не так быстро качается. Можно выждать и подгадать.
— Не угадаешь — превратишься в салями, — мрачно заметил Майлс.
При каждом взмахе лезвия возникал ощутимый «у-уп» и рывок воздуха, долетавший до нас. Я подсчитал, сколько времени проходит от исчезновения лезвия до нового появления. Минимум три секунды. Никаких проблем.
— Ничего, можно.
Едва я сказал это, как скрежет усилился и второй серебристый меч мелькнул из другой щели в стене — на фут ближе к нам. И вот уже два маятника качались перед нами в противофазе.
— Черт!
Я снова подсчитал. Они раскачивались навстречу друг другу, но взмахи были ровными — я слышал, как наверху гудят моторы. Скрежет стоял невообразимый, запах горящего масла наполнял комнату. Но все же возможность спастись оставалась — момент, наступавший сразу после того, как маятники пересекали нам путь. Одна-две секунды, но их хватит. Если по очереди, то мы пройдем. Один за другим. Надо только проявить терпение.
Я открыл рот, чтобы сказать это, когда из стены выпал третий маятник, еще на фут ближе к нам, и тяжело закачался, серповидными взмахами перекрывая нам путь.
И вот уже три маятника вспарывали воздух, не давая толком разглядеть дверь за ними. Кабели стонали, а моторы визжали, как животные, когда их клеймят.
— Сомневаюсь, что можно, — сообщил я.
— Это, — Майлс оглядел стены, — не самая большая проблема.
Я проследил направление его взгляда.
Лезвия выскакивали из щелей, отстоящих на фут одна от другой. Сначала я не заметил того, что щели делили комнату на полосы до самой двери, в которую мы вошли. Расстояние от стены до первой щели составляло шесть дюймов. Майлс был толще шести дюймов. Я тоже. Разве что Сара поместится, если втянет живот. Ну, и что теперь? Ждать целую вечность, пока гигантский маятник отхватит тебе кончик носа и/или пальцы ног?
— Может, их только три? — с надеждой предположил я.
Не успел я договорить, как послышался скрипучий стон, клацанье, «пуск» — и четвертый чудовищный полумесяц с жутким уханьем начал летать по комнате.
Это сразу рассеяло чары.
Майлс бешено дергал и крутил дверную ручку. Заперто. Он навалился на дверь всем своим весом. Она не подалась. Он попытался высадить ее. Она даже не дрогнула.
— Ну все, — крикнул он, тыча толстым пальцем мне в грудь, — я последний раз послушался тебя!
Пока Майлс пытался выбить дверь плечом, я повернулся к Саре. Она застыла на месте, завороженно глядя на огромные лезвия — уже шесть! — качавшиеся, как маятник гипнотизера. Эта комната предназначалась не для убийства, а для того, чтобы довести до безумия. Смерть была целью вторичной. Новое лезвие выпало из стены. Теперь мои волосы шевелились от толчков воздуха.
Я схватил Сару за плечи и затряс. Я выкрикивал ее имя, но не мог перекричать оглушительный механический скрежет — такой, словно прессовщик отходов сминал тысячи пустых бутылок. Я потащил Сару назад. Ее ноги подгибались, будто она была без сознания. Взглянув на меня невидящими глазами, Сара перевела взгляд на лезвия и начала кричать.
Я потерял им счет. Заорал на Майлса, который ни на йоту не продвинулся с дверью, но, наверное, уже сломал себе плечо.
Я снова увидел на стене демона, ухмылявшегося мне толстыми, как лепешки, губами.
Сара что-то знала об этом демоне. Она же начала говорить…
— Сара! — закричал я, пытаясь перекричать машины. — Сара, ты сказала, что это не тотем…
Она заморгала и покачала головой, показывая, что не слышит меня.
— Ты сказала, что мы не знаем, о чем говорим! Так кто это? — Я повернул ее лицом к мозаике. — Пожалуйста! Надо же что-то делать!
— Не знаю…
— Знаешь! Сосредоточься! Давай!
Заскрежетал новый механизм, и лезвие вывалилось из стены так близко, что Майлс буквально выхватил нас с его пути своими сильными ручищами.
— Мы же погибнем! — заорал я на Сару.
Это помогло. Сара кивнула. Ее глаза прояснились.
— Это не демон, — сказала она. — Это гомункулус.
— Демон, гомункулус, один хрен! — взревел Майлс, глядя на меня. — Алхимики начинали жизнь с нуля. Они называли их гомункулусами!
— Нет, — энергично замотала головой Сара. Ей приходилось перекрикивать десяток моторов и скрежет тросов. — Слушайте меня. Тут не алхимия, а биология!
— Времени нет, — сказал я. — Ты можешь это остановить?
— Не знаю. Но я знаю, кто он.
Она указала на демона.
— Говори быстрее, — взмолился я.
— Он — это карта нервной системы. Там показано, где у нас проходят нервы. Чем больше нервов, тем больше часть тела.
— Что?
— По неврологии… запястья, губы, гениталии… там у нас больше всего нервов. Вот почему они увеличены на мозаике. Это символ.
— Этот маленький говенный урод изображает нас? — заорал Майлс.
— А это тогда что? — спросил я, указывая на карту метро.
— Я это уже видела раньше, — сказала Сара. — Это brachial plexus.
— Что?!
— Плечевое нервное сплетение. Вот, смотри, срединный нерв, вот лучевой, локтевой.
Нам уже некуда было пятиться. Дверь на другом конце комнаты скрылась из виду. У нас оставались считанные футы.
— Сара, милая, это надо очень быстро перевести в практические понятия.
— Они и так практические. Врачи пользуются такими схемами, чтобы определить, где повреждение.
— Например?
И тут она поняла. Ее глаза радостно расширились.
— Вот оно что! — закричала она, указывая пальцем. — Вот, видите?
Она постучала пальцем по отсутствующей плиточке на карте метро, по маленькой дырке в стене.
— Ну и что? Мозаика старая.
— Нет. Это не случайность. Так делают врачи. Это что-то значит.
Мы услышали «хассс», и Майлс оттащил нас назад, ударившись плечом о стену, за секунду до того, как новое лезвие качнулось рядом с нами.
— Что, Сара?
— Если кто-то получил травму здесь, — она постучала по дырочке в стене, — если поврежден этот нерв… тогда у человека специфическая травма… Мне надо подумать.
— Времени нет!!!
— …Цэ пять, цэ шесть, цэ семь…
— Давай быстрее!
— …корешки… затем стволы… затем отделы…
— Быстрее!
— …разделяется на медианный нерв и пересекает…
— Быстрее!
— …тогда у человека теряется чувствительность в… в…
Она зажмурилась и замотала головой.
Майлс буквально распластался по стене и завопил:
— Ну почему я такой толстый?
Следующее лезвие пригвоздит всех нас к стене.
Сара закричала:
— У него пропадет чувствительность в трех с половиной латеральных пальцах правой руки!
Она кинулась к гомункулусу.
Я слышал скрежет следующего мотора. В щели уже блеснул металл. Сейчас уберутся стопора и выскочит лезвие, разрезав карту метро, то бишь brachial plexus, или как там эту заразу, и развалив меня пополам. Я отскочил. Лезвие летело прямо на Сару. Оно рассечет ее надвое!
— Сара!!!
Она пригнулась к самому полу и ударила пальцами по мозаике с демоном. Скрежет стоял нестерпимый. Я ударился о стену, увидел белые звездочки, застонал и перекатился на бок, чтобы видеть, как она дотянулась до демона и нажала блестящие плитки на его четырех пальцах, считая с мизинца. Плитки со щелчком провалились в стену. Сара закричала или засмеялась и повернулась боком, пропуская лезвие.
Оно исчезло в стене, и ужасный скрежет стих, не повторившись. По всей комнате лезвия убирались в стену и больше не показывались. Скрип с каждым разом становился тише. Наконец исчезли последние два маятника, и в комнате стало неестественно тихо. Остался только запах скверного бензина и полная пустота у меня в голове.
Дверь в дальней стене приоткрылась.
Меня охватила радость.
Сара поднялась на ноги. Она была невредима. Она улыбалась сквозь слезы, катившиеся по лицу. Она вытерла мне щеки, и я понял, что тоже плачу. Я схватил ее и обнял так, как еще никого не обнимал, и только повторял ей на ухо: «О Боже, Боже!» В следующую секунду я ощутил медвежьи объятия Майлса, облапившего нас двоих.
— Тебе удалось! — закричал он Саре. — Господи, тебе же удалось! Что ты там сделала?
Она просияла.
— Это все наука. — Она показала на плечевое сплетение: — Вот схема расположения нервов в руке человека. Плитка вот тут пропущена специально, словно кто-то повредил нерв. Мне только следовало понять, где человек ничего не почувствует, если перерезать именно этот нерв.
— О! — выдохнул Майлс. — Я так и думал.
Сара улыбнулась, и мы бросились к двери.
— Давайте выберемся отсюда, — смеясь, сказала она. Сара бежала первой, за ней Майлс, потом я.
Меня вдруг посетило плохое предчувствие, но так мимолетно, что я не успел ничего понять. Дверь приближалась.
Между тем мысль разворачивалась. Я начал понимать то, что мозг пытается мне сказать, но не успевал озвучить осознанное. Сара была уже в дверях и выбегала из комнаты, Майлс летел за ней по пятам. Я еще не подобрал слова, когда рука сама резко вылетела вперед в судорожной хватке.
Как я не понял раньше? Это же очевидно. Три комнаты. Три загадки. Первая на логику — два короля. Загадка для юриста. Вторая — корабль Тезея. Философская аллегория. Третью, с гомункулусом, поймет только врач. Все для нас троих, как по заказу, — юрист, философ, нейрохирург.
Господи, они же нас поджидают!
Пальцы сомкнулись на рубашке, и с силой, которую дает только страх, я рванул приятеля на себя. Майлс остался со мной, а Сара исчезла за дверью.
Я упал на спину, Майлс навалился сверху, нажав на солнечное сплетение. Я сразу перестал дышать. Через секунду я услышал, как Сара закричала.