© Аква Тофана, 2017

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

* * *

 

Посвящение

Посвящаю себе 13–15-летней. Эта книга для тебя и о тебе. Все твои пять желаний исполнятся: ты научишься летать, ты станешь сумасшедшей, ты будешь писать так, как тебе нравится, ты встретишь сатану, и ты умрешь. Будет очень… будет так… Но ты сможешь. Ты пойдешь на страх, как идут на свет Ты пройдешь сквозь боль, до самого конца. И шрамы побелеют. Я обещаю. Даже самые глубокие и коверкающие душу. Они обязательно побелеют. Но ты пока этого не знаешь. Ты пока не можешь этого знать. Верь, ведь я обязательно прочту. Просто верь, а знать буду я.

 

Пустота

Я прохожу по дороге прошлого, втаптывая фотографии времени в память… глубже и глубже – туда, где ребенок зацементирован в фундамент.

Его время беспомощно барахтается в моих воспоминаниях, его беззвучные крики обжигают мне глотку… Мне тихо, так тихо, что я даже слышу шепот собственных мыслей. Нервные узлы затянулись петлями вокруг сердца (я не могу отрицать материальность страха), натянутые нервы, мои собственные нервы четвертуют мое сердце…

Ребенок помнит, как в центре Земли из глины лепилось ядро нашего мира. И сейчас он всматривается в темноту, от напряжения медленно перегорают хрусталики моих глаз…

Он превращает мое сердце в свою погремушку, мою душу – в горстку фотонов, рассыпающихся по полу, как бисер…

Логика собирает осколки мыслей в безумные витражи. Ребенок бьется своим лбом о мой разум: «Почему рассвет всегда цвета заката? Будь нигилистом, отрицающим существование собственной наивности, укладывай иллюзии в гроб и ложись рядом с ними… Если в твоей крови будут одни лишь лейкоциты, почему она никогда не сможет окрасить твое сердце в белоснежно-чистый цвет? Будь джокером – жизнь будет идти в масть…

Если моя Мама – моя богоматерь, почему же я не бог?»

Мой смысл пропитывается пустотой, и мы с любопытством наблюдаем, как мой крошечный мирок корчится на моей ладони…

Я хочу разрушить наш мир, чтобы пропитать его основание светом; хочу знать, почему ярость (нулевой вектор!) годами направлена против собственного владельца; хочу, чтобы Ребенок с разбегу бросался в объятия бетонной стены; хочу, чтобы ненависть каждый раз оставляла следы, уходя…

Я захлебываюсь молоком лжи, Ребенок запьет слезы парной кровью. Блеск лезвия будет нашим светом… Портит ли клеймо шкуру скота? Стоя на коленях перед болью, разбавляя свежей лимфой кагор, пригубливая красное вино, согретое плотью перекраивая ножницами кожу, любуясь лепестками кожи, опадающими от обжигающих прикосновений, согревая губы жаром воспаленной плоти, я заставляю плоть отрекаться от меня. Эти шрамы – переплет кожаной книги, эти шрамы – морщины на детском личике души…

Она стирает белоснежным порошком, белоснежными руками, Ее ладони в моей крови. Молчит только мои мысли заглушают тишину. Слезы затушили лампаду перед Ее каменным изваянием, кровь забрызгала Ее икону перед алтарем… Мои губы пересохли, если бы Она знала, как мне хочется откупорить штопором Ее вены…

Ребенок доверчиво вкладывает свою жизнь в руки моего мира, сложенные в молитве, а я каждый раз [****фрагмент утерян***]

У Нее никогда не было портрета, только иконы, Ребенок никогда не признает Ее без нимба. Он так часто оплакивал Ее, что нечаянно заживо утопил в своих слезах, как Потоп погубил нашу Землю…

Сердце огрубевает с каждым новым ударом о ребра. Я включаю тишину громче и слушаю похоронный звон собственного смеха…

 

Саморазочарование / Юродивый

я что – Ромул? я что – Рем? зачем же он когда-то орал, что мы сукины дети?

с какой стати я боялось, что меня выпишут из отчего дома и пропишут в сумасшедший?

спасибо, мне не было больно, а Тебе было – вдвойне, когда я ножницами перекраивало себе кожу?

Бог, меня каждый раз мутило от парной крови, Бог, поверив, что я гаденыш, я, извиваясь от боли и сбрасывая обожженную кожу, было хладнокровным…

я не верю в себя <=> субъективно меня не существует;

я настолько занизило себе цену, что… да я бесценно! над моей головой солнце – над моей головой нимб!

я – исчадие рая; то, что, кажется, называется Человек (такая зверюшка, у которой хвост растет не сзади, а на голове); должно быть, я родилось в год Кролика, раз по утрам целую вожделеющего Кота в заячью губу…

Человек создан по Твоему образу и подобию Христос, Ты – Агнец => все Человеки – овечки Долли;

я никому больше не дам мерзко поносить «мое» имя: тысячи других Человек носят точно такое же…

не то озноб, не то жар – то стынет, то вскипает кровь…

видно, мне хочется посадить сердце, а ведь нового не пересадят…

наконец-то тишина; со своими сотовыми трубками все так боятся вылететь в трубу…

быть Человеком – быть священной коровой, которую забьют на бифштекс и гематоген…

эй Вы, Отчим наш, Господин Бог, почему это меня не колесовали (посчастливилось грохнуться под колеса машины на третий день после 1 Апреля)?

кажется, я с Тобой играю в «Джокера», а Ты, Ты каждый раз оставляешь меня в дураках…

под куполом плачут, под куполом смеются… Бог, наверное, я путаю храм с цирком…

Ты – Бог, мы – твари => боготвори меня; Человек создан по Твоему образу и подобию => Человек – Твой глиняный божок;

о Боже, чем меньше я божество, тем больше Ты – убожество; мое зеркало – Твоя икона, Человек и Бог – Близнецы; и я не желаю быть ни

Водолеем, ни Девой;

матерей тошнит от собственных детей, даже когда еще неизвестно, мальчик будет или девочка…

ну и зачем во имя жизни беременным делают харакири?

Человек абсолютно бесплоден: у Бога миллиарды детей и ни одного внука…

…даже человеческий клон будет всего-навсего големом…

в наказанье я буду ночью искать Их на ощупь по чужим словарям, нет, не за то, что когда-то молилось Богу матом…

пусть не каждый Человек верит в Себя <=> объективно Бога сейчас не существует:

да здравствует садомазо… Человек создан по Твоему образу и подобию; и когда Человек становится Твоей куклой для битья, Он остается Твоей куклой вуду <=> каждый Человек – Твоя куколка => [Святой Дух, Христос и Бог] ~ [гусенице, куколке и бабочке];

Нет ни овец, ни козлищ – только Агнец, только Козел отпущения – есть только Иисус, есть только Христос…

Бог, солнце в последний раз опишет полумесяц и после нашей Пасхи наступит Твое Рождество…

 

Яд и голод / Депрессия

Посвящается каждому чуду в перьях, витавшему в облаках

Мой завтрак:

Я – Человек, тот самый падший ангел по имени Икар;

аргонавты ищут золотое руно… а овчинка выделки не стоит:

каждый такой морской волк на своей шкуре узнает, каково это – быть волком в овечьей шкуре;

лавровый венок для почивших на лаврах становится похоронным…

я никогда не поймаю Жар-птицу… ну и гори она ясным пламенем! ты вконец заклюешь меня, Жареный Петух… кыш-кыш, Феникс!..

я – Человек, Падший ангел, в который уже раз витавший в облаках.

Через тернии к звездам – через терновый венец к Утренней звезде…

Мой обед:

в скептицизме скрестив руки, я с такой надеждой скрещиваю пальцы…

белые против черных… кому-то не нравятся шахматы, лично мне – расизм;

среди белых черные – белые вороны;

бьем – значит любим?.. что засосы, что кровоподтеки…

ха-ха-ха, я настолько расист, что мне режет глаза свой собственный разрез глаз…

…и противна собственная цветная тень…

да, я многоликий лицемер, энный по счету Джокер по имени Янус, и я не могу скрестить пальцы, не скрестив руки…

Мой ужин:

если моя Мама – моя богоматерь, почему я не бог? у Нее никогда не было портретов – только иконы, Ее ребенок никогда не признает Ее без нимба;

9 месяцев я было киндер-сюрпризом в матрешке, матерей тошнит от собственного ребенка, даже когда еще неизвестно, мальчик будет или девочка;

подобно растениям они плодоносят; подобно птицам они каждый месяц откладывают по яйцу истекая кровью неинкарнированного Человека;

меня создали из материи матери, я что – Ромул? я что – Рем? зачем же он когда-то орал, что мы сукины дети? старость – это когда у матери линька…

Отравление:

и о чем только Бог думал, когда лепил из глины мой черепок?

и не то чтобы у меня котелок не варил, но у меня в голове одна сплошная каша;

просто я – быдло с телячьими мозгами, жующее жвачку, а точнее – яйцеголовый с цыплячьими мозгами зубами мудрости грызущий гранит науки и ногти, короче, я – желторотая клуша с куриными мозгами и птичьей памятью («временной амнезией на общем фоне склероза»), говорящая на своем собственном птичьем языке;

сладкая ложь мне не по вкусу, правда-матка не по нутру, так что моя серость серому веществу тон в тон;

мои мозги заплыли жиром (у меня «ожирение мозга, обусловливающее мозговую недостаточность»), и от своих собственных распеканий у меня плавятся мозги, растекаясь мыслью по древу;

варясь в собственном соку и высасывая что-то там из пальца, я занимаюсь самоедством – прекрасно, вот только я не перевариваю неудобоваримую пищу для ума!

я травило байки, и теперь мне пора бай-бай: я нечаянно отравилось…

Человек всегда до поры до времени сыт своей блевотиной, а все из-за манеры заедать другого Человека…

пасхальным куличом, думая, что сам из другого теста…

наш жнец Смерть косит Твою поросль, нас – Твоих крох, плоть от плоти, Твоих кровиночек, кровь от крови; Отче, не дай мне, низко пав, разбиться; не дай, повесив голову, повеситься; не дай, опустившись на дно, утопиться; не дай, отравив себе душу, отравиться, не дай.

Я не раскаиваюсь в том, что давным-давно, не пожалев своих клеток, раз и навсегда разлиновало себе кожу… но-Боже-мой-какого-черта нож оказался швейцарским?!

 

По секрету плюшевому мишке / Цена моего позерства

Знаешь, все началось давным-давно, когда я вдруг исподлобья посмотрело волком… на себя из зеркала…

В моем репертуаре отыгрываться на других людях, устраивая сцены, – аплодисменты!

мне нравится играть на их нервах, затрагивая все струны души:

зная их основные мотивы, я всегда без труда угадываю их настрой и нахожу верный тон, вот только мое сердце путает чувство ритма с чувством такта, и когда их нервы натянуты, я с упоением тяну волынку, наигрывая эмоции… мое сердце – детская погремушка, моя душа – горстка фотонов…

…я верчусь перед зеркалом волчком, добродушно скалясь…

я обожаю паясничать и устраивать балаган, мне все время хочется выкинуть какой-нибудь номер и устроить цирк с конями, оставшись темной лошадкой…

«через тернии к звездам – через терновый венец к Утренней звезде»… к какой именно?

я – Джокер, и в ангелы-хранители Бог даровал мне архангела, почему-то рогатого… Джокер среди карт – инкарнатор среди людей, будь Джокером – жизнь будет идти в масть, моя личная драма в том, что если с Джокеров и снимают маски, то только посмертно…

…из шкуры вон лезу, выманивая шоколадом Степного волка, но всякий раз убегаю, поджав хвост…

я – фигляр, жонглирующий словами, только не говори, что по моим щекам текут пресные слезы и плакать, и смеяться можно до рвоты…

давным-давно впервые я предстало перед ними в роли жертвы, годами в моем представлении их пинки и плевки на голову были неизбежны… их искренний смех до сих пор звенит у меня в ушах похоронным звоном… в шутку мне искалечили душу и теперь я – моральный урод;

желая получить от людей сострадание, я делаю все, чтобы со мной они страдали…

…каждый мой шаг назад удваивается в зеркале, и я, медленно зверея, вою волком!

Шива создал этот мир в пляске святого Витта прекрасно, пойду смотреть балет, там как раз пляшут на похоронах; жизнь – это агония, чем раньше она закончится, тем лучше, я до боли устало кормить грудью этого вампире-ныша с двумя желудочками, этого кровососа;

даже если я буду жить по чужому сценарию, под занавес я все равно обязательно умру, а пока я просто играю со смертью (по Фрейду, влечение к смерти – это когда очень хочешь, чтобы тебя поимел Танатос)

И даже когда трагедия разразилась, я продолжило ломать комедию: мне безумно понравилось валять дурака в дурдоме.

 

Полжизни – в аду / Ниспошли мне смирение

Видно, домик-то карточный, раз каждые полторы-две недели на полмесяца сносит крышу:

ни с того ни с сего я выхожу из себя, сатанею и посылаю Бога к черту – я немного не в себе…

время вдруг ускоряет бег, набирая обороты… тишина начинает звучать громче и громче…

у страха глаза велики: у меня все время расширены зрачки от ужаса…

я настолько разбито, что не могу собраться…

хорошо, что и у стен есть уши, иначе получилось бы, что я часами разговариваю само с собой…

не понимая, куда катится мой мир, я катаюсь по полу, стиснув зубы; беззвучные крики обжигают глотку…

почему, когда рвет душу, так тошно?

выйдя из себя, я ухожу в мир иной…

пребывая между двух огней, я одержимо дьяволом… нет-нет, не дай ему отпустить меня! рогатый архангел поднимает меня к солнцу и швыряет вниз в самое пекло, я – падший ангел по имени Икар: то витаю в облаках, то лечу ко всем чертям в тартарары;

пройдя девять кругов ада, я вдруг оказываюсь на седьмом небе от счастья —

когда на пиру во время чумы мне, очумелому и с горящим взглядом (еще чуть-чуть, и из глаз посыплются искры), сатана кажется всего лишь сатиром, мотающим рогами и бьющим копытом Козлом отпущения – …Христос?

у меня выбита почва из-под ног: в любой момент то проваливаюсь сквозь землю, то взлетаю до небес…

я не в себе… а там, где нет веры, нет надежды, нет любви – в самой преисподней…

я – Феникс с горящей душой, обливающийся горючими слезами и посыпающий голову пеплом;

сидя в четырех Стенах Плача, я часами с жаром лью воду, переливая из пустого в порожнее: то палевно заливаю, то изливаю душу, с пеной у рта споря с сотней воображаемых людей, которые по очереди поливают меня грязью, тем самым подливая масла в огонь, еще больше распаляя меня;

я – Водолей и, наверное, поэтому лью слезы в три ручья, несмотря на то, что сок глазных яблок не способен утолить обжигающую боль от нахлынувших мыслей, обдающих жаром…

пригубливая чашу страданий, я учусь, захлебываясь от слез в пучине отчаяния, упиваться болью и скоро само захочу хлебнуть горя…

каждый раз, когда, выйдя из себя, я не в себе, я не верю, что когда-нибудь приду в себя, и я в отчаянии бегу от себя – одна нога здесь, другая там – я стою одной ногой в могиле;

я желаю царствия небесного всем сошедшим в царство Аида под гомерический хохот Бога, жизнь – это агония, которая будет вечной, как и вечная жизнь: душевнобольным со своей больной душой и на том свете ничего не светит;

в моей голове Бог чертыхается, а сатана божится, я много раз пыталось выбить всю дурь из головы… о стену, может, получится об асфальт, но, когда я стою на подоконнике, я вспоминаю что еще не дописало о том, как шаг за шагом сходят с ума, уходя в мир иной.

Post mortem:

Я столько лет боролось со смертью за тело и вдруг душа окончательно покинула меня. Но я не испытываю сожаления, мне хорошо, и я не впущу ее обратно – зачем? У меня больше нет никаких желаний, нет забот. Ничто не может вызвать у меня чувство обиды, благодарности, стыда, сочувствия, вины, радости. Мне нравится спать, есть, а еще – смотреть на стену и улыбаться. Мне безразличны люди – механические куклы со стеклянными глазами. Странные мысли в голове не вызывают у меня эмоций. Я не чувствую ничего, кроме детской беззаботности и беспричинной веселости; меня не волнует прошлое, не интересует будущее. Меня все устраивает, мне ничего не нужно. У меня нет души, и ничто не мешает моему существованию. Я умерло я счастливо.

 

Семейка Аддамс: Венсди – Гомезу / И я тебя тоже

Послушай меня. Я долго глотала обиды, но это было последней каплей, я сыта по горло – меня от тебя тошнит. Послушай меня – послушай, как меня выворачивает наизнанку.

С самого моего появления ты возлюбил меня, как самого себя, ты думал, что я твой клон, и если ты обходил дерево слева, а я справа, ты хватал меня за шиворот и тащил, чтобы я обошла его с той же стороны, что и ты. Ты любил меня до смерти, я никогда не забуду, как твоя вилка пролетела в паре сантиметров от моего виска. Ты любил меня до потери пульса – до полного бессердечия, ты наказывал меня в день моего рождения несколько лет подряд. Ты любил меня до беспамятства, ты сейчас уже и не вспомнишь, за что отобрал тот подарок, я тоже. Ты любил меня безответной любовью, когда ты начинал на меня орать, ты переставал меня слышать. Ты был на мне помешан, ничто не мешало тебе изо дня в день разряжаться на мне после работы. Ты ужасно любил меня, временами мне было так страшно, что я ложилась спать в обнимку с кухонным ножом. Ты любил, души во мне не чая, и я не могу упрекнуть тебя в малодушии – когда мне плевали на голову, тебе было плевать. Вы с мамой слепо любили нас, вы в упор не видели, что Пагсли панически боится людей и бегает по улице зигзагами, как будто в него целится снайпер (по жизни он сейчас идет так, будто шаг вправо, шаг влево – расстрел), и смотрели сквозь пальцы, когда я глотала снотворное в надежде уснуть вечным сном или играла в ножичек на собственном теле («Мама, я себя ненавижу» – «Это жеманство»… «Венсди, ты режешь себя назло мне, да?» – «Нет» – «Что подумают обо мне другие люди, если увидят твои шрамы? Я же за тебя отвечаю» – «Я скажу, что был несчастный случай»), вы всегда были к нам очень внимательны рассматривали как проблему мой неправильный прикус и пристально следили за цифрами в дневнике Пагсли, у вас на глазах незаметно умирал Пуберт. Ты безумно любил меня и не замечал, что я уже давно тронулась головой, а я по праву рождения унаследовала твою шизу.

Вы думали, что со мной все в порядке, а я думала что кровопускания полезны для здоровья (разве нет?) что все люди – так же, как я – боятся 24 часа в сутки что после 8 вечера по улице ходят исключительно маньяки (ты сам меня в этом уверял); что у отцов есть моральное право кричать на своих детей матом (в это свято верит мать) и что с вами все в порядке.

– Мы тебе поможем, Венсди, мы будем тебя лечить.

– Зачем? Мне 20, я живу так всю жизнь, меня все устраивает.

– Тебе плохо, но ты этого не понимаешь. Мы тебе поможем.

– Меня сюда отправили родители, потому что я сказала, что не хочу больше учить сопромат.

– Нет же, Венсди, не поэтому.

– А почему?

– Ты сказала, что собираешься покончить с собой.

– Не понимаю, что их так удивило.

– Они испугались.

– Меня никто не спрашивал, хочу я рождаться в этом мире или нет, почему я не могу умереть?

– Но ведь солнце тоже никто не спрашивает, хочет ли оно вставать по утрам.

– Хм.

…

– Можно вопрос?

– Да, Венсди.

– Почему у мужчин-психиатров такие «голубоватые» голоса?

– А у нас вообще профессия женская…

Сначала мне сказали, что у меня депрессия, потом – что расстройство личности, а потом и вовсе дали красивый диагноз на всю жизнь, но перед этим прописали вкусные таблетки:

– Венсди, ты проглотила таблетку? Открой рот покажи. Венсди, открой рот! Открой ротик, Венсди Венсди!!!

Воспитывают родители – перевоспитывают психиатры, гениально. Чтобы вправить мне мозги, эти изверги пытались выбить из моей головы то, что ты вдалбливал мне с пеленок. На моих психиатров ты потратил все деньги, отложенные на старость, и у кого из нас двоих после этого проблемы с головой? А главное – зачем? Ах да, ведь если у меня есть диагноз, а у тебя нет, значит, ты нормальный, а я – нет.

Когда я вернулась из стационара домой, то была в шоке: мне показалось, что я из одного дурдома попала в другой, и первый мне нравился намного больше. Я начала замечать странные вещи, на которые раньше не обращала внимания. Мы с тобой можем орать друг на друга часами, но нам абсолютно не о чем поговорить; Пагсли кричит на вещи, я разговариваю сама с собой, но мы практически не общаемся друг с другом, чтобы послать меня, ему достаточно и одного слова; мама с холодной отрешенностью Снежной Королевы настолько поглощена своим внутренним диалогом, что моя беседа с ней неизбежно переходит в мой собственный монолог я вас практически не знаю, а вы меня? Ни у кого из вас троих нет друзей… твой дом – твоя крепость, на входной двери в коридоре нет звонка от твоей квартиры. Людей вы боитесь, не любите и избегаете; при виде них у вас кривятся губы, которые вы поспешно растягиваете в улыбке. Вы настолько обеспокоены общественным мнением, что почти не имеете своего собственного.

Лично я вам завидую: вас нельзя уличить в неприличии, в многоликой толпе вы отличные лицемеры, но двуличие вам не к лицу – оно обезличивает; за вашими личинами я не могу различить вас в сонме лиц, а вы меня? Но мы не будем друг друга обличать: если вы, к примеру, говорите штампами, то я ими пишу. И всех нас четверых хлебом не корми – дай пострадать; без мировой скорби мы, как пить дать, загнемся от скуки. Ты на две трети садист; мать – стопроцентная мазохистка; я, наверное, пятьдесят на пятьдесят, даже не знаю, что мне нравится больше; Пагсли – сама невинность, за 25 лет вы сделали из него практически идеального ребенка. Ваша родительская любовь растянула агонию Пуберта на долгие месяцы; но и лечить вы его не захотели, боже, как он кричал, когда переставало действовать обезболивающее… Болезные мои, мы до боли любим друг друга, мы любим друг друга такой болезненной любовью! У каждого из нас табуны тараканов в голове, но только я проходила проверку на вшивость, только я стала для вас паршивой овцой, подпортившей своим дурдомом картину семейного благополучия. И только я одна нахожу все это невыносимо смешным – ах да, я же больная!

Если ты четверть века тому назад вбил себе в голову, что моя мать сука, зачем нужно было заводить детей? Завели бы пару щенят (когда вы наконец-то усыпили кота, мать оплакивала его больше полугода – вы искренне считали Пуберта своим сыном). У меня есть парень, ты считаешь меня сукой. Пап, да ты озабоченный!

«Венсди, ты сломала себе жизнь. Твой будущий муж тебе этого никогда не простит… Плохо начинать свою жизнь с минуса. Ты сломала себе жизнь… Нет, ты не поняла: ТЫ СЛОМАЛА СЕБЕ ЖИЗНЬ Это отразится на твоем моральном облике… Ты что не понимаешь? Ты-сломала-себе-жизнь-ты-сломала-себе…». Спасибо, папа, я тоже тебя люблю.

До тебя нельзя достучаться, не побившись головой о стену, не переколотив половину маминого сервиза. Ты, Царь-батюшка без царя в голове, будешь прогибать меня под себя до тех пор, пока не сломаешь, как это произошло с моим братом. Пагсли превратился в Питера Пэна. У вас с ним теперь любовь до гроба, мать не захотела перерезать пуповину, но она почему-то не подумала о том, что она умрет раньше него и унесет его с собой в могилу. Ты меня породил, ты меня и убьешь, а я хочу жить… странно, да? Если гора не идет к Магомету, то умный в гору не пойдет, умный гору обойдет – ты победил, я должна уйти.

Я безумно любила тебя, если после всего этого я продолжаю верить, будто люблю тебя, значит я действительно больна. Я слепо любила тебя, мне было стыдно смотреть тебе в глаза, и я до сих пор отвожу взгляд. Я любила, души в тебе не чая, мне было противно сидеть с тобой за одним столом, и я незаметно сплевывала в чашку с чаем. Я ужасно любила тебя, прости, что я превращала твою жизнь в кошмар. Я была на тебе помешана, я испытывала к тебе смешанное чувство – смесь вины, стыда и страха. Я любила тебя безответной любовью, это было моей личной проблемой, ты был очень ответственным и отвечал за меня перед обществом и государством. Я любила тебя до беспамятства – самозабвенно, я пыталась забыть те воспоминания о себе, в которых был ты. Я любила тебя до потери пульса, у меня сердце замирало при твоем приближении, и до сих пор все сжимается в груди, когда ты подходишь ко мне ближе, чем на пять метров. Я любила тебя до смерти, 11 лет тому назад во мне что-то умерло – это был ты, извини. Я любила тебя как саму себя – себя я ненавидела.

Мы с тобой так сильно любили друг друга – изо всех сил, а как можно любить насильно? К чему эти потуги? Расслабься, ты не обязан меня любить, и я тебя тоже. А дурдом был очень хороший, спасибо. Рано или поздно, но я отплачу тебе сполна и отплачу той же монетой, обещаю, чего бы мне это ни стоило, дом престарелых будет очень хорошим.

 

Один год из жизни Феникса / Прелесть декаданса

Зима-весна:

В смирении опустив крылья, я перестало плакать и сгорело заживо – было не очень больно…

я обнаружило себя лежащим в позе эмбриона и погруженным в сферу мыслей, лишенную эмоций, – отгороженным от внешнего мира грубой оболочкой;

какой же это был неожиданный подарок на Рождество, мне было тепло и уютно под крылышком у моего ангела-хранителя, но я не забыло, кто он такой;

и дело не в том, что я было не в себе, – просто я слишком ушло в себя;

убедившись, что мой разбитый всмятку мир не стоит и выеденного яйца, я отбросило в сторону шелуху и вышло из своей скорлупы – гаденышем который извивался от боли и придушил бы кого-нибудь в своих склизких объятьях, если бы не канун Пасхи…

Впервые за одиннадцать лет мои болезненно посаженные каре-зелеными ирисами глаза распахнулись навстречу солнцу…

Лето:

Я потеряло десять лет жизни или просто стало на десять лет моложе – это не очень много;

трудно поверить, что за такое короткое время эта девочка зарыла больше половины своих талантов в землю на Поле чудес в Стране дураков;

но если пораскинуть мозгами нейронные сети, то можно кое-что припомнить:

в раннем детстве я исступленно желала научиться летать, позже – стать сумасшедшей, еще позже – научиться писать так, чтобы мне самой нравилось, повстречаться с сатаной и добровольно умереть, а не так давно – забыть об этом всем, потому что…

но я и не догадывалась, что, раз за разом загораясь новой мечтой, я играю с огнем…

Феникс, откуковавший свое в Гнезде кукушки, пишет как курица лапой, пером Жар-птицы и птичьим молоком сирен, сгорая в Преисподней – перерождаясь в чреве Земли, – это было не очень трудно, но я совсем забыла, зачем же все это было мне нужно…

так стоило ли так давиться слезами? конечно, это был прекрасный способ упиваться жизнью взахлеб…

Предсмертная агония – это и есть жизнь, радуйся, пока можно, потом будет хуже…

Осень:

У меня был исчерпан лимит на слезы, от физической боли я начинаю смеяться, интересно, это прогресс или регресс?

я – моральный урод, каждое движение души причиняло мне боль, но с тех пор, как у меня натянутыми нервами лопнуло терпение, я пребываю в состоянии вечного душевного покоя; парадокс: чем безразличнее мне люди, тем больше я им нравлюсь, а самое главное – они мне;

практика мне дается намного лучше теории, тем более что нельзя жить по книге, какой бы хорошей она ни была, – у меня вызывают недоумение люди которые тычут меня носом в Библию; это замечательный учебник по этике, я не спорю, но что за страсть видеть в Творце бюрократа?

Агнец ведет за собой на заклание и стадо баранов и заблудших овец; Утренняя звезда – путеводная она не даст сбиться с пути, даже если идти в ад…

я знала одного человека, который очень гордился тем, что он сын одного пастора и любимец другого он навсегда «одолжил» у меня половину зарплаты при этом каждое воскресенье он ходит в церковь молиться и старательно поучать других слову божьему мне жаль этого человека больше денег, он думает, что Агнец – такая же глупая, наивная овца, как и я, раз надеется что-то выклянчить и у Него…

После этого случая воображаемых людей я намного больше предпочитаю живым…

Зима:

Все, что со мной было, – цветочки, ягодки впереди; малины не было и никогда не будет;

я чувствую вечность, время бежит так быстро, что я не могу за ним угнаться, максимум, что у меня получается, – это опаздывать на одно и то же время; несмотря на упреки и издевки за мою извращенную пунктуальность, я радуюсь, если опаздываю всего лишь на полчаса, ведь когда опаздываешь больше, чем на 40 минут, иногда уже нет смысла приходить;

я хочу пить – иду плескаться в ванной; я не пью воду из-под крана, но мне нравится купаться;

я хочу вечером спать – пытаюсь лечь пораньше и действительно ложусь рано… рано утром; проблема в том, что в три часа ночи я не знаю, что мне делать: ужинать или уже завтракать, но это и неважно;

я хочу есть – жду, пока не расхочется, хотеть не вредно; о том, почему люди бывают голодны, я вспоминаю, когда начинает кружиться голова и темнеет в глазах;

я хочу гулять – часто отвлекаюсь и не могу выйти из дома несколько дней подряд, даже если нужно; но это и к лучшему: из двух пар носков разного цвета я с трудом выбираю, какие надеть, а носки трех цветов вводят меня в полный ступор;

мне нравится кататься на трамвае и в метро, а кольцевая напоминает карусель: часто я нечаянно проезжаю нужную станцию, но намного чаще у меня просто не возникает желания выходить, так и катаюсь туда-сюда;

я пожимаю плечами, когда мне ставят в вину безответственность и лень: раньше воображаемые люди меня отвлекали, теперь по-настоящему мешают они ревнуют меня к живым людям, причем совершенно напрасно; их сотни, тысячи, они повсюду настолько добрее и преданнее живых, что им нельзя отказать в любви;

от переизбытка лишних мыслей мне трудно читать: я начинаю вчитываться между строк, перескакивая через них самих;

я не понимала, что так раздражает других в общении со мной, пока мне не объяснили, что я выхватываю отдельные слова из контекста, не слыша всего остального, и говорю не по теме;

мне кажется, что у меня в голове телевизор, и каналы сами собой без конца переключаются, это часто не дает сосредоточиться, но смешит, а смех без причины – …ну и что? дуракам счастье, главное – вовремя закрывать рот в бассейне, чтобы не наглотаться хлорки;

судя по всему, у Бога замечательное чувство юмора, мне нравится, я всегда могу перекраситься в блондинку, я рассматриваю огромную картину мира со слишком близкого расстояния, вижу отдельные детали, отдельные мазки, но не могу воспринимать ее в целом, при этом с каждым годом я подхожу все ближе и ближе…

если глаза – зеркало души, то это можно сравнить с близорукостью, когда четко видишь по отдельности только то, что перед самым носом, потому что:

от –1 до –3 – романтическая дымка перед глазами; от –4 до –5 – у окружающих людей вместо лиц блинчики с изюминками;

от –6 до –7 – запотевшее зеркало в ванной, которое с каждым годом запотевает все больше и больше…

м-да, такими темпами после окончания универа мне светит карьера уборщицы, в качестве альтернативы можно будет клеить коробочки; не напрасно ли ради этого 18 лет ублажать учебниками мозг, под конец совсем больной? вовсе нет, если у меня будет диплом переводчика, я смогу клеить коробочки с иностранными словами…

Это все не очень страшно, когда перестаешь верить глазам, начинаешь слепо верить в себя – очень напрасно, но пусть.

Стоп-стоп, ну что это такое?! детский сад какой-то, опять ничего не получилось…

вот что бывает, когда фениксам забывают подрезать крылья – они, как угорелые, кидаются на солнце, распаляются и никак не могут остыть;

белоснежная зима – лучшее время, чтобы начинать все с белого листа – с нового яйца…

в очередной раз почувствовав за правым плечом испепеляющий взгляд, способный стереть в порошок, я не стало сопротивляться и послушно рассыпалось прахом… что на этот раз – киндер-сюрприз или Фаберже – я, может быть, узнаю следующей весной…

Post mortem:

Так ли нужно было избавляться от такого веселого мирка? Зачем? Не знаю, просто захотелось до крови из носа. Что я, откуда и когда? (Привет, таблетки. Когда много плачешь, выписывают антидепрессанты, когда много смеешься – антипсихотики первые по сравнению со вторыми – конфеты, но ведь смеяться приятнее, – это настоящая дилемма если сломан переключатель.)

Идти по жизни походкой канатоходца, балансируя на грани безумия, – все равно что удерживать равновесие при езде на велосипеде: чем выше скорость, тем легче; замечательное сравнение: насколько я помню, с ножным тормозом я не в ладах и всегда тормозила в забор…

Я надеялась обогнать болезнь и пыталась в каждый год впихнуть несколько лет. Обычный день в 8–9 вечера – дома после универа и всех дел; два часа на отдых плюс четыре часа домашнего задания в свободное время можно помыть посуду; в 4 утра – в постель; подъем – в 6 утра или в 9; по выходным – работа; отпуск только за свой счет; я давно привыкла жить по полгода в режиме нон-стоп и не помню чтобы было иначе и у меня был особый выбор. Мне говорили: «ты сойдешь с ума», я отвечала: «спасибо, я уже»; очередной марафон прервала подозрительно теплая зима – кажется, стало хуже, и намного. Теперь мне придется подвергать себя добровольной экзекуции каждые 12 часов на протяжении ближайших двух лет, если не пожизненно (инструкции к таким штукам размером с простыню, но побочные эффекты списывают на эффект плацебо). Ощущение, как будто температура под 40, подскакивает давление и отекает носоглотка (если сильно ныть, заподозрят хандру и попросят увеличить дозу, и ты никому не докажешь, что гипотоник; это такой терапевтический прием: заткнись, а не то станет хуже). Ежедневная мучительная пытка, но жить можно, тяжело дышать только каждые первые 4 часа. Через несколько месяцев, наверное, будет полегче, ведь человек ко всему привыкает (не то слово, я уже в предвкушении синдрома отмены).

Отшучиваясь, меня гладят по головке и говорят, что все будет хорошо. Будет, но не совсем. Я офигеваю от перспектив, но хочу как-нибудь дожить свою жизнь; остается только ползти, медленно ускоряя темп, – до следующего забора (это тоже неизлечимо, и слава богу).

 

Тщетность / Люди вокруг и по кругу

притчи-быль

Чистые листы I

В утренний час пик Аква Тофана спускалась в метро на эскалаторе. Она достала листы – повторить что-то по истории. Но резкий порыв ветра выхватил их у нее из рук, унес далеко вперед и устроил из них листопад. Они лежали внизу, на металлическом щитке, там, где сходят с эскалатора, и там, где нескончаемый поток человеческих ног так и норовил втоптать их в осеннюю грязь. Опустившись сбоку на колени Аква принялась вырывать листы из-под ботинок, едва успевая отдергивать пальцы. Некоторые прохожие из жалости, с силой шаркая, пинали листы, пытаясь отбросить их в сторону. Аква путалась под ногами, об нее спотыкались, она боялась, что ее сейчас затопчут но она елозила по каменному полу до тех пор, пока не собрала все листы, все до одного. Она встала, отряхнулась и побежала дальше. Но это не конец. Позже в тот день выяснилось, что Аква перепутала и оставила нужные листы дома. А эти листы были никому не нужны – никому, даже самой Акве. Можно было и не надрываться… Этот случай отпечатался в памяти Аквы Тофаны, как подошвы ботинок на тех листах и тогда она раз и навсегда поклялась, что никогда…

Чистые листы II

Однажды Аква Тофана получила на работе милый «подарок» на Новый год: текст о половых извращениях – для перевода. Деньги не пахнут, но не до такой же степени! Половые извращения в рамках психиатрии – такое не то что переводить, такое просто читать тошно. Аква промучилась все праздники, она не могла есть, при виде салата «Оливье» ей хотелось блевать, за неделю она похудела на несколько килограммов. Закончив работу, Аква пошла к начальнику. Глянув на принесенные листы, он с удивлением посмотрел на красну девицу и спросил: «Это я тебе такое дал? Да мне это не нужно было». Можно было и не мучиться… Думая только о том, чтобы не блевануть ему прямо на стол, Аква улыбнулась в ответ и пошла работать дальше. Благодаря этому случаю Аква Тофана научилась полностью абстрагироваться от читаемого текста, и с тех пор психиатрия для нее – самое захватывающее чтиво, в которое можно погрузиться с мороженым в зубах.

Учеба I

Маленькая Аква Тофана была страшненьким подростком – Катечка Пушкарева, только прыщавая. Она носила огромные очки с толстенными стеклами, брекеты, одежду, доставшуюся от старшего брата, и длинные вечно растрепанные волосы с челкой, ужасно подстриженной мамой. Любимая цирковая обезьянка для целой своры мальчишек, натравливаемых одним из лидеров класса, – над ней издевались пять лет, каждый учебный день, на каждой перемене, каждые 45 минут. Они были сильнее и быстрее, Аква не могла дать сдачи, потому что боялась, что ей разобьют лицо или выбьют зубы, а еще потому, что она не понимала: как можно бить людей, ведь им же будет больно?..

Классная руководительница постоянно срывалась на своих подопечных на уроках, а те – друг на друге на переменах. У нее были виноваты либо все либо никто, она была зациклена на успеваемости детей и школьных формальностях; что на самом деле творилось в классе, ее не волновало – впрочем как и других взрослых. Это был самый буйный, но и самый сильный класс в лучшей средней школе в районе, родители не захотели забирать из него Акву. И она привыкла к боли и издевательствам – обычным подростковым шалостям со жвачкой в волосах, сморканием в одежду, канцелярскими кнопками в сапогах, постановкой «раком», плевками на голову мужскими причиндалами в открытке на 8 Марта и т. д и т. п. Аква поверила, что по отношению к ней это нормально, и так будет везде и всегда, поэтому не особо возмущалась. По-настоящему горько ей было только раз – когда она нагнулась, и один мальчик отвесил ей пинок, но промахнулся и заехал со всей силы ботинком в промежность.

Аква долго смеялась над сказкой Железнякова: спасительное бегство жертвы и это «Чучело, прости нас!» в конце – какой же нелепый хэппи-энд!.. Такие уроки не для мучителей, а для их жертв. Никто никогда не вспомнит, как потешался над страшненькой Аквой. Она не нашла лучшего компромисса с реальностью, чем тронуться головой и собственноручно понаоставлять на своем теле пожизненные шрамы.

Несмотря на стремительно поехавшую крышу, Акве Тофане повезло: она не озлобилась, более того, поняла, как важно прощать других и себя – к сожалению, слишком поздно. У нее нет никакого желания встречаться со своими обидчиками, но она не держит на них зла, их легко понять: естественный отбор был и будет. То, что нас не убивает, делает нас… увы, нет – сумасшедшими (доказано самим же Ницше).

Учеба II

Аква Тофана вычислила ее сразу. Нечто специфическое во взгляде, мимике, движениях, интонации – это как с запахом: легко улавливаешь отдельные знакомые флюиды, если только их не перебивают свои собственные. О, этот родной «запах» – такой незаметный для самого человека, такой резкий и отталкивающий для других его носителей, но такой слабо уловимый для всех остальных людей. Аква Тофана вычислила ее, вычислила ли она Акву? – вряд ли, ее запах был намного сильнее, по крайней мере, так казалось Акве. Украдкой Аква часто с любопытством разглядывала эту любимицу Христа сатаной целованную в лоб. Аква практически никогда с ней не разговаривала. Что было с той девушкой? Бог ее знает. Но она была живым барометром, измеряющим человечность окружающих ее людей. Впрочем, люди обычно быстро привыкали к ее странностям.

Акву резануло то, с каким презрением он посмотрел на ту девушку, с какой издевкой он отпустил в ее адрес несколько шуток – высмеял ее перед всеми, воспользовавшись своим положением. Он сделал это не со зла, просто он был очень жизнерадостным и саркастично-веселым человеком. До тех пор, пока у него не умер сын.

Думая о чем-то своем, Аква поднималась по лестнице, на одном из этажей она заметила боковым зрением какую-то фигуру и тут же, вздрогнув, сузила глаза, почувствовав пронзительный «запах». Аква повернула голову и оцепенела от ужаса – это был он и от него исходил «запах» даже сильнее, чем от той девушки, над которой он так беззаботно потешался несколько месяцев тому назад. Да по сравнению с ним она теперь казалась самой адекватностью!.. Потупив взгляд, Аква Тофана незаметно проскользнула мимо него и пошла дальше, унося в душе неприятный осадок. Мораль? А ее здесь нет, просто совпало.

Не я I

Распластав сломанные крылья, Феникс лежал на животе в ожидании смерти и собирал огромный пазл – четыре тысячи деталей. Это был очень красивый пазл: возносящийся в небо замок (его название у Феникса не получалось выговорить) в окружении леса, холмов и снежных гор. За пару месяцев Феникс почти закончил замок – где-то полторы тысячи элементов, на которых был отчетливо виден каждый кирпичик. Феникс больше не мог летать, но, усердно полируя животом пол, он построил свой собственный воздушный замок, отгородившись ото всех изумрудными холмами и горным хребтом изумительно-бирюзового цвета. Теперь он, плутая, бродил по осеннему лесу, напоминавшему своей пестротой и однообразием миску салата. Сколько времени уйдет на эту растительность? Месяцы, годы… Ее можно собрать только методом «тыка» – чтобы подобрать нужный элемент, приходится каждый раз перебирать не меньше полтысячи деталей. И Феникс перебирал, ему хотелось уйти в самую чащу и спрятаться в этом лесу. Пазл уже порос пылью и немного выцвел с краев на солнце, но Феникс не сдавался: он видел во всем этом смысл, точнее, только в этом смысл и видел.

Поняв, что пинками Феникса не заставить взлететь, его отнесли к главному ловчему, а тот отправил сей ценный экземпляр в зверинец. Этот зверинец не был похож на обычный зоопарк, там даже не было решеток. На сборе ловчих Феникс сидел, нахохлившись, с потухшими угольками вместо глаз и дышал на озябшие лапки. Ловчие с любопытством рассматривали его, тыкали в него хворостинками и, пропуская мимо ушей его возмущенно-обиженное шипение, смеялись и говорили о чем-то своем.

Феникса поселили в скворечнике, из которого он выползал три раза в день, чтобы набить себе брюхо Кроме того, его кормили зернами с рук. Гулять он не ходил – слишком хотел на волю, только раз протопал туда-сюда по лесной дорожке в сопровождении смотрителя. С другими представителями бестиария Феникс не общался, хотя там было много интересных экземпляров. Несколько раз в неделю они должны были собираться все вместе, садиться в круг и пялиться на одного дрессировщика, как кролики на удава, слушая его бодрые «бла-бла» Нет, этот напыщенный удав-всезнайка Фениксу определенно не нравился, он даже как-то раз показал этому длиннохвостому язык и выгнал из своего скворечника. Фениксу были больше по нраву другие дрессировщики и ловчие, другие манипуляции с собой. Ему нравилось, что главный ловчий просто наблюдает и ждет – Феникс впервые столкнулся с человечностью.

Фениксу ломали и вправляли крылья, а когда наконец выпустили на волю, он взобрался на жердочку, взмахнул крыльями и… кубарем покатился вниз

Нет, потом он все-таки полетел, точнее, ринулся вверх и… обжегся о солнце. Стреляный воробей, вечный подранок, он так смешно летает!

Первое, что сделал Феникс, когда вернулся домой, – с содроганием покидал пазл в коробку и засунул эту «джуманджи» в шкаф.

Не я II

Аква Тофана? Ну, мы росли вместе, но потом долгое время не виделись…

• когда она была совсем маленькой, она была уверена, что ее мама – ведьма и кормит ее вместо макарон червяками, а вместо риса – муравьиными яйцами;

• когда она была совсем маленькой, она была уверена, что произошла ошибка, и на самом деле она – мальчик;

• когда она была совсем маленькой, она часто видела в темноте разноцветные облака, летающих птиц и падающие цветы, и пыталась их поймать, сидя в постели; мама говорила ей, что в детстве все это видят, и Аква до сих пор так считает… я бы могла ей сказать, как это называется, но не хочу ее огорчать;

• в детстве она часто слышала перед сном, как кого-то рвет, и изо всех сил затыкала уши, как можно громче скрипя зубами, а когда руки уставали, она зажимала уши коленями, но все равно продолжала это слышать; она тихо рыдала под одеялом, пока не засыпала… прошло много-много лет, и когда это изредка повторяется и она по привычке затыкает уши, я с трудом убеждаю ее разжать руки, объясняя, что это ей всего лишь кажется…

• я боюсь животных, а она обладает необъяснимой властью над всяким зверьем: в детстве она в два счета могла подоить травинкой тлю на муравьиных пастбищах; каждый наш домашний питомец боготворит ее и служит ей плюшевой игрушкой, она их никогда не кормит, зато завязывает им, балдеющим от счастья, усы узелком;

• Аква считает всех сумасшедшими, кроме себя… и своего психиатра (она у него в фаворе);

• она не знает, где заканчивается ее «Я» и начинается болезнь;

• после прошлого раза потребовалось почти полгода, чтобы восстановить ей память и внимание;

• недавно на таблетках ей исполнилось три года чему эта дурочка очень обрадовалась;

• она научилась вычислять мысли-карусели, которые временами без остановки крутятся в голове, и спрыгивать с них;

• ей очень трудно выбирать, и из-за этого – планировать дела, она не в состоянии принять без посторонней помощи ни одного мало-мальски значимого решения;

• она не знает, где заканчивается ее болезнь, и начинаются «побочки» от лекарств;

• ее природа такова, что настроение у нее переменчиво, как погода;

• когда у нее переклинивает мозги… лучше держаться подальше;

• она верит всем и всему: если ей сказать, что нужно прийти в универ в воскресенье в 5 утра, она прибежит в 7, обливаясь слезами оттого, что опоздала;

• жалостливая, она бросается всем помогать, а ее используют и обдирают, как липку;

• когда ее кто-нибудь обидит, она, возвращаясь домой на метро или автобусе, плачет с закрытыми глазами – чтобы никто не отвлекал;

• если знакомые люди не отвечают на ее звонок или сообщение, она расстраивается, потому что думает – они умерли, и больше им не звонит, а потом очень удивляется, если они еще живы;

• она ревнует меня к моему парню и часто пристает ко мне по ночам в отместку за то, что мама в детстве угрожала связывать ей на ночь излишне подвижные руки;

• когда она была подростком… ей нечего вспомнить о той поре, кроме обложек учебников, она училась из страха с утра до ночи, думая, что когда все сделает, от нее отстанут; но взрослые думали, что ей это нравится и она очень способная, поэтому загружали дополнительной учебой все больше и больше, ни на что другое времени у нее не оставалось;

• родители ее никуда не пускали, и все каникулы она сидела взаперти дома, наматывая круги по комнате и разговаривая сама с собой; она очень редко встречалась с подругами и ходила гулять 2–3 раза в год;

• она ничего не видела, кроме двух ненавистных заведений – школы и поликлиники, и, по сути росла в изоляции, зашуганным зверьком в стеклянной баночке;

• она должна была стать киборгом, который послушно делает только то, что нужно, не имеет своих желаний, мало ест и практически не спит – кто ж знал, что эта машина так быстро сломается?

• когда она случайно оказалась в 15 лет в кино, то была очень удивлена, потому что думала, кинотеатров не существует с середины XX века; у нее вообще немного странное представление об окружающем мире;

• ей с детства везло на талантливейших педагогов-историков, но не судьба – она знает только две даты по истории… ой, нет, уже одну…

• она путала римские цифры и никогда не могла запомнить четырехзначные числа, поэтому теперь у нее в голове Иван Грозный уживается рядом с Наполеоном, зато ей нравилась математика;

• она ничего не смыслит в философии, искусстве, политике, религии, спорте, юриспруденции и экономике;

• она абсолютно не разбирается в технике – но ведь для чего-то же нужны, по ее мнению, старшие братья;

• у нее часто болит горло, и она запивает горы мороженого стоп-ангином;

• она обожает огромные леденцы на палочке, и я покупаю ей их по праздникам; для меня было полной неожиданностью, когда однажды, сидя в донельзя набитом вагоне метро, мы увидели, что у какого-то стоящего напротив извращенца встал на ее леденец, ей было дико смешно, а ему, наверное, не очень…

• Аква – настоящий клоун Красти, с ней куча проблем, но никогда не бывает скучно;

• мне часто бывает за нее стыдно, не так давно у этой инфантилки нога застряла в вешалке;

• ей трудно поднять оксфордский булыжник, чтобы поставить на полку; после того, как она уронила его ночью на батарею и перебудила полдома, все словари у меня перманентно валяются в комнате на полу, она о них вечно спотыкается;

• один раз ей приспичило посреди ночи пожарить рыбу; мало того, что она эту рыбу, пока разделывала, спросонья изваляла по всей кухне, так еще уронила крышку от сковородки, а та стеклянная… была, и, чтобы не порезаться, Аква пылесосила на кухне в 3 часа ночи, хорошо, что соседи оказались глухие… а рыба сгорела;

• я обещала Акве, что у нее будет своя книжка и теперь она не отстанет от меня до самой моей смерти, пока не получит в свое распоряжение эту игрушку – она повертит ее в руках, а наигравшись, закинет за шкаф и начнет клянчить какую-нибудь новую безделицу для своей игры;

• она ранимо-эгоистичная, наивно-циничная, потребительски-жалостливая, боязливо-отстраненная, правдолюбиво-непоследовательная амебно-истеричная, изощренно-простодушная доверчиво-неуверенная и скрытно-показушная;

• я обожаю ее, а она – она не умеет ни любить, ни ненавидеть, но если ее надолго оставить одну без присмотра, этот цветочек-плюнь-завянет скоро погибнет;

• она считает меня то своей старшей сестрой, то настоящей мамой, а то и вовсе собой – Аквой и я даже не знаю, как ей сказать, не обидев, что ее никогда не было и нет…

Тщетность

Таблетка улыбнулась своей половинчатостью…

Пора, быстрее, уже начинается… я стою на автобусной остановке, сонно щурясь на солнце, из-за поворота гусеницей выползает автобус… в конец – поближе к мурлыкающему похрапыванию мотора… ну вот, началось… заплетаются ноги и язык, путаются мысли… метро… колыбель вагона… можно спать… пересадка – броуновское движение… паломничество многотысячной толпы в центр… тяжело идти… переход… заносит из стороны в сторону – конькобежка, блин!.. главное – не упасть, главное – не упасть… эскалатор… почему эта женщина так на меня косится?… ах да, кажется, я заехала ей куда-то локтем… извиниться? как-нибудь в другой раз… допустим, она телепатка… набитый вагон – хоть ноги подожми, не упадешь… можно спать стоя… толпа выносит из вагона… и через считанные мгновения заталкивает обратно… зато освободилось место… падаю на него, проваливаясь в глубокий… вздрогнув… где? где я?… а) в метро б) еще одна станция… глаза рефлекторно открываются на название станции… почапала к эскалатору… хочется лечь, свернувшись клубком где-нибудь в углу… рывок из последних сил к трамваю… есть такая пытка – лишение сна… парализованные мысли с трудом барахтаются в голове… ушки заложило… пересохшее горло… нарастает удушье… без паники, спокойно, спокойно… чертовы таблетки… выписывают, как аспирин, – думают, выпил, и голова прошла… как будто сердобольный анестезиолог-садист, жалея наркоз, вводит его микродозами… зато от них полный пофигизм и на экзамены приходишь с улыбкой до ушей… несколько рокировок с пассажирами перед остановкой… универ… опустевшая лестница… второй этаж… расписание – @#$%^!.. лифт приедет к концу пары… вверх… отдышка после каждого пролета… вверх… седьмой этаж… кружится башка… закрытая дверь… о…п…о…з…д…а…л…а… черт!.. вредный – уже не пустит… сидя под дверью… усыпляющий бубнеж «где власть – там политика, где политика – там власть»… мне его жаль… он так хотел стать политиком, так хотел власти… не хватило самой малости – харизмы… теперь он правит в сонном царстве беззастенчиво дрыхнущих студентов… на второй паре будет продолжение… дождаться перерыва и войти?.. глаза слипаются, как пельмешки… я умею записывать лекции с закрытыми глазами… ха, а толку? я и политология – вещи абсолютно несовместимые… что после нее по расписанию?.. неважно… не хочу… хочу домой спать… завтра с утра перевод… с заложенными ушами, бестолковой головой и заплетающимся языком опять что-то выжимать из себя… жесть… думают, я обкуренная или с бодуна – ну и пусть… завтра будет завтра… а теперь домой – спать.

Не для всех I

Читаешь? Ну, читай-читай, а чтобы не было скучно, я тебе кое-что расскажу, другие все равно не поймут. Я ищу для себя противоядие, и не моя вина что каждый раз получается яд. Другие люди, попробовав мое зелье, могут выплюнуть его, хоть мне в лицо. Но тебе приходится проглатывать все до последней капли. Мне каждый раз очень неловко пить с тобой на брудершафт яд, который не предназначен для тебя. Но мы методично вливаем друг в друга собственноручно приготовленное пойло. Камикадзе, твое спасенье в том, что ты никогда до конца не распробуешь мой яд на вкус, собственно, как и я твой. Хотя их эссенции абсолютно идентичны, ведь свою отраву ты готовишь по моим рецептам, но из других ингредиентов – меня часто приводит в восторг твоя находчивость. Ты знаешь толк в зельеварении, и если бы местами не перебарщивал с патокой и не разбавлял кислоту щелочью, цены б тебе не было. Хотя какую бы вкусную бурду ты ни намешал, ее точно так же могут выплюнуть в лицо – но не тебе, а мне.

Ты не просто знаешь мои секретные ингредиенты, ты знаешь нечто большее, нет, ты знаешь слишком много, и это опасно. Мы не друзья, но если вдруг станем врагами, ты будешь знать, куда бить и чем. Любая из карт, которые мне приходится перед тобой раскрывать, легко может обернуться козырем в твоих руках, и ты побьешь меня в два счета. Но то, что я сейчас пишу, – настоящий кинжал, который я протягиваю тебе острием к себе. Это не провокация и не моя паранойя, это… это была очередная порция яда, на этот раз приготовленная специально для тебя, – извини, но почему бы и нет? Если не веришь, перечитай еще раз – получишь двойную дозу, только, ради бога, не подавись. Но я назову тебе противоядие, да ты и сам его знаешь, – просто сделай вид, что это было не про тебя Спасибо. Все, хватит отвлекаться, читай дальше.

Не для всех II

Сегодня, 3 августа 2009 года, я хочу поздравить будущего лауреата Нобелевской премии, который развенчает Королеву и низведет с престола ее свиту. Именно Вы соберете эту генетически-социально-ортомолекулярно-пренатально-вирусно-психо-имунно-нейробиологическую мозаику, отбросив в сторону все лишнее и подобрав недостающие элементы. Над этой загадкой человечество бьется не одну эпоху, но Вы, наконец, дадите миллионам людей точный ответ на такой по-детски простой вопрос: «Почему?». Нет, действительно – почему? Думаю, меня бы Ваш ответ рассмешил. Я без понятия, кто Вы, я даже не знаю, родились ли Вы уже Но я поздравляю Вас, будущий лауреат, сегодня здесь и сейчас, потому что, в отличие от тех миллионов людей, я вряд ли застану Ваше гениальное открытие при жизни.

Королева: Аква, Аква, а я знаю конец – ты будешь предана теми, кто тебе предан больше всех…

– Врешь, я не верю. И почему ты опять играешь со словами? Мы же договаривались!

Королева: Извини, я забыла.

– А… а кто это будет?

Королева: Хочешь знать правду?

– Да.

Королева: Предупреждаю, будет очень больно. Собери всех персонажей вместе, а сама держись подальше.

– 250 реплик хватит?

Королева: Лучше 275 и без цензуры, и обязательно запиши, а то забудешь.

 

Кощунство / 275 реплик без цензуры

Я, Аква Тофана, – автор.

Персонажи, появлявшиеся в моих текстах:

Королева

Королевская свита:

Джокер 1 и Джокер 2

Феникс Венсди

Волк

Примечание

Оба Джокера, Феникс и Венсди – молодые люди лет двадцати.

Джокер 1 и Джокер 2 – братья, предположительно близнецы, но Джокер 1 выглядит младше своего возраста. Ему неприятен прямой взгляд в глаза. Во время разговора он искоса смотрит в пол или в пространство за плечом собеседника, изредка скользя взглядом по его лицу. Если Джокер 1 натыкается на чей-нибудь пристальный взгляд, то, чтобы скрыть смущение и испуг, он оборачивается назад и, «продолжая» пойманный взгляд, всматривается в пустоту за своей спиной – как будто глядят вовсе не на него. От нечего делать часто рассматривает потолок.

Волк – самый старший в свите, на фоне остальных выглядит старым; находится под действием лекарства, заторможен, его клонит в сон; резкие движения вызывают одышку.

Королева – холодная дама средних лет, жеманная и театральная; ростом выше всех персонажей; полностью облачена в черное, открыто только лицо; голова увенчана железной короной.

Тронный зал. Вдоль фронтальной стены – ряд массивных колонн, за которыми во мраке скрывается галерея. В левой стене – двухстворчатая дверь. У правой стены (ближе к колоннам) – заваленный письменный стол Аквы Тофаны с полками, стульев нигде нет. В середине зала – трон, повернутый в левую сторону, т. е. к двери. От трона к правой стене (где свободное место) ведет ковровая дорожка.

Джокер 2 задумчиво сидит на троне, поджав колени к груди. Волк, сонный от лекарства, дремлет, облокотившись об одну из колонн. Джокер 1 сидит на столе по-турецки и самозабвенно строит башенку из подручных средств: линеек, маркеров, тюбиков, степлеров и т. д. Феникс веселится – на цыпочках скачет галопом по ковровой дорожке, с разбегу ударяется крыльями о стену, упираясь в нее, подпрыгивает как можно выше и скачет обратно.

Венсди (на ней розовое платье; энергично входит; створки двери с грохотом ударяются о стену; все вздрагивают): Придумала, мы будем играть в карты!

Феникс: Венсди!

Венсди: Что – Венсди?

Волк: Дверь… когда входишь, придерживать надо…

Джокер 1 (глядя на рухнувшую башенку): Слониха.

Венсди: Тут сквозняк!

Джокер 2 (косится на закрытое окно): Угу, знаешь, почему ураганы обычно называют женскими именами?

Венсди: Не знаю и знать не хочу. Я карты принесла.

Джокер 2: Опять? Сколько уже можно?

Венсди: А что ты предлагаешь?

Джокер 2 (развалившись на троне): Предлагаю, пока мы одни, воспользоваться случаем и обсудить творчество Аквы Тофаны – ну и ее саму заодно.

Венсди (фыркает): Много чести (плюхается на пол и начинает раскладывать пасьянс).

Волк: Зачем тебе это? Детский сад какой-то.

Джокер 2: Просто любопытно. Давай, ты первый. Только честно – тебе нравится то, что делает Аква?

Волк (вздыхая-усмехаясь): Нет, и что с того?

Джокер 2 (оживленно улыбается): А поподробнее? Давай-давай, здесь все свои.

Волк (борется с зевотой): Только между нами Аква – это Маугли, случайно раздобывший букварь (увы, Тарзан был намного способнее), вначале это сплошная дикость и издевательство над человеческой речью. Нет, конечно, усердие, с которым она силится сказать хоть что-то, выше всех похвал, но создается ощущение, будто ей никто вовремя не объяснил, что мало выстраивать слова и фразы друг за другом, они еще должны быть связаны между собой логически, я уже не говорю о стиле. Да и сейчас у нее логика хромает на обе ноги. Самое страшное что своими ранними текстами она себя откровенно дискредитирует. Во-первых, понятно, что написать такое человек мог только в неадеквате. А вовторых если она работает переводчиком, то сразу же напрашивается мысль о ее профнепригодности – раз она в упор не видит отсутствия логики в своих текстах, что же она может сотворить с чужими? А вообще мне ее жалко: столько безуспешных попыток писать «нормально». Я даже не представляю, каково это – перечитывать в ремиссии то, что было написано в неадеквате… и наоборот.

Джокер 2 (смеется): Ну, в общем я с тобой согласен.

Феникс (взволнованно прохаживаясь): А я нет! Логика в ее текстах есть всегда, только специфическая. Ее ранние тексты – это белые стихи. А в поэзии вопросы «что?», «где?», «когда?» отходят на дальний план. Главный вопрос – «как?». Тем более что игра слов – всего лишь средство, яркая обертка для мыслей. Аква прекрасно обходится и без нее. Конечно, она пишет своеобразно. Но своеобразно не значит плохо. Нужно иметь немало смелости, чтобы разрушать стереотипы с помощью самих же стереотипов. Мне нравятся ее предельная искренность и честность. Она описывает свою жизнь, а ее воспоминания…

Джокер 2 (хохочет): Да она их искажает! Она ж больная на всю голову!

Феникс: На всю голову?! Ты на себя посмотри – ржешь без остановки!

Джокер 2 (покатывается со смеху): Вот именно – глядите все, что эта невменяемая со мной сотворила! А нормальный автор никогда бы…

Волк (возмущенно): Нет, это уже слишком, никакая она не невменяемая…

Джокер 2 (гогочет): Значит, просто дура!

Волк (серьезно): Так и есть; а это, сам знаешь, не лечится.

У Джокера 2 пропадает все веселье. Повисает неловкая пауза.

Джокер 2: Венсди, а ты что думаешь об Акве?

Венсди: Имбецилка, суицидка и лохушка. Тошно читать ее нытье. Какого черта эта сучка портит другим людям настроение своим отстоем?! Да эта идиотка кайфует от собственной убогости! Ненавижу таких до зубного скрипа, урыть их мало!

Волк: Никакая она не суицидка… / Джокер 1 (сползает со стола): Фу, Венсди, как грубо, ты же девочка.

Джокер 2 (с облегчением улыбается): Но, по сути, верно.

Феникс (нахохлившись, подходит вплотную к Венсди): Не смей о ней так говорить.

Венсди (поднимаясь с пола): Пока ее здесь нет я могу говорить то, что Я хочу, а не то, что нравится ей.

Феникс: А я сказал – не смей.

Венсди: И что ты мне сделаешь? Пожалуешься моему психиатру, телефончик дать?

Джокер 2 (закатывая глаза): Ну, начинается… / Феникс: Да ну тебя (оскорбленно поворачивается к Венсди спиной). / Джокер 1 (шепотом): Вен-сди, ты позоришь Королеву.

Венсди: А ее здесь тоже нет!

Джокер 1: Тише, Королева идет…

Джокер 2 спрыгивает на пол. Свита становится на одно колено по обе стороны от трона в шахматном порядке: ближе всех к трону, «по правую руку», Джокер 1, немного подальше от него, «по левую руку», Джокер 2, затем Феникс, Венсди, дальше всех – Волк. Входит Королева, одетая во все черное; персонажи низко склоняют головы.

Королева (медленно направляясь к трону): Так-так, кому-то не нравится мой придворный летописец? Кто тут пасть открывал? Волк, к ноге. Тебя кормили шоколадом, шоколад оказался гематогеном, и ты теперь, как бык на красную тряпку, бросаешься на охотничьи флажки… Для тебя Вода То-фаны – это кровь. Помнишь про людей и священных коров? Ты со своим Маугли одной крови, можешь говорить про Акву все, что угодно, – при условии, что другим за нее порвешь глотку. (Проходя мимо Венсди) Ну а ты, Венсди, все никак не можешь отплеваться – «отстой, отстой!». Не нравится – не пей. Если для тебя Вода Тофаны – моча, то это твои проблемы. (Джокер 2 незаметно для всех хихикает.) Бедная девочка, ну нельзя же так сильно завидовать, что придворный летописец не ты…

Венсди (привставая): Ах ты, мразь!!!!

Королева (замерев в нескольких шагах от трона, оборачивается): Что?!

Волк: Ничего, Ваше величество, это она мне. (Шипит на Венсди, тянет ее вниз за край платья) Молчи, дуреха.

Королева: Действительно, дуреха… (Поворачивается к трону.) Эй вы, Двое из ларца, одинаковых с лица, опять на трон залезали с ногами?

Джокер 1: Виноваты…

Королева (отряхивает трон и садится)

И как вам наш королевский подарок?

Свита удивленно переглядывается, Феникс судорожно приглаживает перья.

Королева (снимает с пальца перстень и начинает с ним играть – подбрасывать и вертеть в руках): А день без Аквы Тофаны кто устроил? Целых 275 реплик без цензуры – а раз без цензуры значит, можно без кавычек. Что нужно сказать?

Свита, кроме Венсди (хором): Спасибо!

Королева: Так-то лучше, а в честь чего?

Свита удивленно переглядывается.

Королева: У нас сегодня праздник. И что мы сейчас споем?

Свита в замешательстве переглядывается.

Феникс от напряжения теребит хохолок на голове.

Джокер 1 (робко): «Боже, храни Королеву»?

Королева: Ненавижу горячий чай!!! (Королева возмущенно взмахивает рукой; перстень летит в угол за крайнюю левую колонну; Королева тихо вскрикивает.)

Джокер 1: Простите…

Свита, кроме разобиженной Венсди, встает с колен, чтобы пойти за перстнем.

Королева (Фениксу и Волку): И куда это рванула наша «каста неприкасаемых»?

Феникс: А?!

Королева: Награда за услугу – поцелуй. У вас есть справки от ветеринара?

Феникс (нервно сжимая лапки, поочередно хрустит костяшками): Нет, но…

Королева: Тогда целуйте друг друга, рассадники антисанитарии!

Волк и Феникс возвращаются на свои места.

Феникс (ворчит): Это дискриминация… / Волк (облегченно вздыхает; шепотом): Слава тебе, господи…

Королева: За перстнем пойдет Джокер-старший. Джокер 1: А я?!

Королева: А тебя я поцелую и так, иди сюда, мой дорогой Кай (с улыбкой целует Джокера 1 в лоб; Волк смотрит на это с содроганием).

Джокер 2 идет за левую колонну, поднимает перстень, бросая взгляд в сторону правых колонн, возвращается к остальным с хитрой улыбкой.

Джокер 2 (протягивая Королеве перстень): А поцелуй?

Королева: Потом. Мне пора, а вы развлекайтесь дальше, дети мои. (Встает и уходит.)

Венсди (вскакивает с колен): Вот какого она сюда приперлась? Она же над всеми издевается!

Джокер 1: Королева не издевается, а говорит по делу.

Венсди: А надо мной издевается!

Волк: Ну издевается – ну и что? Это ее привилегия.

Венсди: Ах так?! Да ты вообще с ней в сговоре Мне ты тоже порвешь глотку?

Волк: Тебе – никогда. Хватит молоть чушь.

Венсди: Аква – идиотка! Слышишь? Ну, давай кусай!

Джокер 2: Венсди, не нарывайся. / Феникс (нервно бегая кругами по залу): Венсди, успокойся, ты чего?

Венсди: Ну, укуси, давай, укуси!

Джокер 2 (теряя терпение): Кто-нибудь, уберите отсюда эту припадочную!

Волк: Феникс, уведи ее от греха подальше, она не успокоится.

Феникс: Пойдем, Венсди, я уложу тебя спать.

Венсди (отталкивает от себя Феникса): Отвали, перьевая подушка. Вы все, все здесь сговорились! (Уходит в сопровождении Феникса.)

Волк: Не обращай внимания, у нее ПМС.

Джокер 2: Я уже догадался. Она так разошлась, что еще немного – и Королева всыпала бы ей по первое число. Итак, продолжим обсуждение Лично меня в творчестве Аквы забавляют две вещи непробиваемая убежденность в собственной гениальности и панический страх, окончательно свихнувшись, стать инвалидом.

Джокер 1: Королева к ней очень милосердна.

Джокер 2 (усмехаясь): Посмотрим лет через десять, Аква – везунчик, но мне вот интересно, станет она инвалидом или нет. Будем делать ставки?

Волк: А по-моему, Аква хитрит.

Джокер 2: Неужели симулирует?

Волк: Нет, почему же. Просто умело пользуется.

Джокер 2 (кивая, презрительно): Прятаться от жизни за своим диагнозом – это она умеет, а еще – манипулировать людьми, давя на жалость, и использовать болезнь как внутреннее оправдание всем своим неудачам… Твоя очередь (кивает Джокеру 1).

Джокер 1 (растерянно): Что?

Джокер 2: Твои мысли об Акве и ее творчестве. Джокер 1: Ну… не знаю… Мне не нравится, что она больше не хочет писать на королевском языке. Меня веселила ее игра слов.

Джокер 2: Вся ее игра слов обусловлена нарушением мышления. Сотни психически больных написали бы точно так же, если не лучше.

Джокер 1: Нет, так бы ни у кого не вышло!

Джокер 2: Ой, да неужели?! Рассказать, как получается такая болезненная игра слов? Все просто: должны присутствовать две ненормальности.

Первая – чтобы в голове мысли шли параллельно или резко сменялись, а вторая…

Волк: Да какая разница! Главное, что Аква пьет лекарство и ей совершенно не хочется изгаляться над своим мозгом.

Джокер 1: Но она же не будет пить эти таблетки всю жизнь. Она просто бежит от себя! Аква То-фана без игры слов – это не Аква Тофана. Перестанет пить лекарство, перечитает тексты, которые сейчас пишет, – и ей не понравится!

Джокер 2: Еще раз: у нее нарушение мышления. И игры со словами – вершина айсберга. Затрагиваются все сферы жизни. Будет прогрессировать – Аква не сможет ни работать, ни общаться ни даже просто читать – НИЧЕГО не сможет, понимаешь, нет? И вряд ли она скажет тебе за это спасибо.

Джокер 1: Но так, как теперь, – скучно!

Волк: Неужели ты хочешь, чтобы Аква страдала?

Джокер 1: Нет, но так, как она теперь пишет мне не нравится.

Джокер 2 (теряя терпение): Я чего-то не понимаю. Ты что, хочешь, чтобы Аква с мозгами набекрень криво воспринимала все вокруг и рожала кривые мысли – еще кривее, чем сейчас?!

Джокер 1: Нет, но…

Джокер 2: А я не хочу, чтобы в своих текстах она гнала про меня всякую хрень – понял?!

Джокер 1 (чуть слышно): А мне все равно не нравится…

Джокер 2 (язвительно): …сказал Иванушка-дурачок!

Джокер 1 обиженно отходит к правой стене и, думая, что на него никто не смотрит, начинает разговаривать сам с собой. Он представляет себе, что беседует с Джокером 2, и беззвучно проговаривает все свои реплики из предыдущего диалога, в точности воспроизводя мимику и жесты; «ответы Джокера 2» остаются внутри воображения

Джокера 1 и никак внешне не проявляются. Он зацикливается на последних репликах и начинает мысленно спорить с Джокером 2, остервенело пытаясь доказать свою правоту, все больше обижается и злится, расстраиваясь до слез.

Волк и Джокер 2 поворачиваются спиной к Джокеру 1, чтобы его не смущать.

Волк: Ну и чего ты добился? Нельзя же так, он твой брат.

Джокер 2 (с досадой): К сожалению.

Волк с укором качает головой.

Волк: Кстати, а где Аква?

Джокер 2 (хитро улыбается): У нее сейчас очередной приступ графомании. Ей даже не нужно мнение других людей – она придумает его за них! (смеется).

Волк: Неужели она скатилась до такой пошлости?

Джокер 2: Я думаю, ей стоит об этом намекнуть.

Волк: Не надо, она расстроится. Ее книга – пусть пишет все, что считает нужным. Перебесится и, быть может, лет через двадцать начнет писать что-нибудь стоящее.

Джокер 2: И будет сеять светлое, доброе… Ты сам-то в это веришь?

Волк грустно улыбается.

Джокер 2: А зачем тогда говоришь? Из жалости?

Волк (с натянутой улыбкой): Все, что бы она ни написала, так или иначе будет обесценено присутствием Королевы.

Джокер 2: Да ты лицемер! (хохочет)

Волк: Я просто не хочу разочаровывать Акву… для этого есть ты.

Джокер 2: Спасибо, я стараюсь (кланяется).

Волк улыбается – не то любезно, не то с грустной усмешкой.

Джокер 2: Знаешь, я все понять не могу, для кого она пишет? Для таких же чокнутых, как она сама? Но у них своих заморочек выше крыши, зачем им читать про чужую Королеву, если есть своя?

Волк: У Аквы хорошее чувство юмора, вот если бы она давала надежду… но она по большей части ее отнимает – с юмором.

Джокер 2: Ага, а от ее вымученного смирения тошно станет не только больным, но и здоровым. Для людей, незнакомых с Королевой, тексты Аквы слишком непонятны и неприятны: чужие мозги, тем более здоровые, требуют к себе деликатного отношения – допускаются только легкие поглаживания, пощипывания и похлопывания, ну, можно еще перышком пощекотать. А что делает Аква? Высунув язык, старательно вбивает гвоздик! Тьфу! И кому это понравится, клубу садомазохистов?

Волк (пожимает плечами): А ты ожидал от нее каких-то познаний в маркетинге?

Джокер 2: Нет, ну она же с таким остервенением пишет о Королеве. Для кого? Для больных с более легкими диагнозами, чтобы они порадовались, как им повезло? Для тех, кто только собирается свихнуться? А может, для психиатров? Смешно! (хохочет)

Джокер 1 (переключившись на реальный разговор): Для Королевы.

Джокер 2: Хм, но тогда уже вопрос не «для кого?», а «зачем?». Зачем делать из Королевы культ, зачем превращать книгу в фетиш? Чего хочет Аква?

Волк: Сочувствия. / Джокер 1: Чтобы ей завидовали, что она не такая, как большинство людей.

Джокер 2 (морщится): Вы это серьезно? Я был о ней лучшего мнения. Не знаю, может, она хочет оправдаться в своей болезни. Или надеется «заморозить» Королеву на страницах – запечатлеть в статике, обездвижив и лишив разрушительной силы?

Волк: Нет, все проще: она думает, что найдутся люди, которые поймут ее лучше, чем она сама.

Джокер 2: Но мы даже не знаем, кто это будет читать. Может, она пытается отделить себя от болезни?

Джокер 1: А Венсди думает, что Аква хочет заработать себе книгой на лекарства.

Джокер 2: Пода-а-айте на таблетки! (покатывается со смеху) Волк, это рентабельно?

Волк: Увы, зная Акву, можно смело предположить, что она разорится десять раз, но не получит ни копейки.

Джокер 1: А я думаю, что Аква хочет отомстить своей книгой здоровым людям.

Джокер 2 (облизнувшись, потирает руки) Вот-вот, впиться в мозг и впрыснуть яду – очень в стиле Аквы… А за что?

Джокер 1 (на полном серьезе): За то, что они здоровы.

Волк обеспокоенно смотрит на Джокера 1.

Джокер 2 (обескураженно): Очень оригинально. Нет, конечно, Аква завидует здоровым, глупо это отрицать, завидует тому, что они могут доверять самим себе; не знают, сколько стоит разум в аптеке; могут воспринимать свои мысли и чувства как данность, не ища в них подвоха; не убеждаются изо дня в день в своей беспомощности и бестолковости; им проще уживаться в общепринятых рамках; но больше всего она завидует их ЦЕЛОСТНОСТИ. И все-таки ты неправ. Ты когда-нибудь видел, как она смотрит на уравновешенных людей? Она смотрит на них, как на произведение искусства в музеи, как на торжество гармонии над хаосом… так что, вот так вот. Еще идеи – зачем она пишет?

Джокер 1: Может, ей просто нравится?

Джокер 2: А может, ей просто нравится НЫТЬ?

Дружный смех.

Джокер 2: Не знаю, не знаю… Королева, в каждой строчке Королева, каждая строчка о Королеве, каждая строчка – Ее.

Волк: Похоже на историю болезни.

Джокер 2: Автопатография? Интересная мысль, но опять же – зачем?

Джокер 1: Чтобы поиздеваться над переводчиками.

Волк (осторожно): То есть ты хочешь сказать, что Аква месяцами ломала голову над безумной игрой слов специально, чтобы потом какие-то посторонние люди мучились, переводя ее тексты на другой язык? ЗАЧЕМ?

Джокер 1 (по-детски непосредственно): Ну так весело же.

Волк (глядя на Джокера 1 с состраданием) А затем она отказалась от игры слов, потому что ей стало этих посторонних людей жалко, так, что ли?

Джокер 1 (с готовностью кивая): Королева их и так покарает.

Волк (шепотом Джокеру 2): Он бредит.

Джокер 2 (отвечает шепотом): Не больше чем сама Аква. (Громко) Хорошо-хорошо, мы это обязательно учтем. Дубль номер два – зачем Акве автопатография?

Волк: Поиграть в писателя.

Джокер 2: Ну и выбрала бы другую тему.

Волк: А она играет в СУМАСШЕДШЕГО писателя.

Джокер 2 (смеется): Так долго? Она бы наигралась уже десять раз.

Волк: А что, если она не может остановиться? (грустно улыбается)

Джокер 2 (становится серьезным): Не смешно. Аква просто… изучает… свою болезнь… в течение длительного времени – вот.

Джокер 1: Аква не может писать ни о чем другом, потому что она предана Королеве.

Неловкая пауза. Джокера 2 всего передергивает, он обхватывает голову руками, раздраженно проводит ими по волосам и складывает на затылке в замок; запрокинув голову, глядит в потолок, скривив губы. Волк пристально смотрит на Джокера 1 с выражением жалости, безнадежности и безмерной досады.

Волк (обращается к Джокеру 1, говорит как можно мягче): Видишь ли, нами всеми, в той или иной мере, руководит Королева, но мы не должны ей полностью подчиняться, мы должны отделять ее волю от своей, у нас должна сохраняться КРИТИКА к своему состоянию. Королева – болезнь, и когда ты ее боготворишь, ты…

Джокер 1 (заученно): Воля Ее величества критике не подлежит.

Волк обреченно качает головой.

Джокер 2 (обращается к Волку): Оставь, это безнадежно… Но я тут подумал, ведь эта болезнь – табу. Зачем писать о том, о чем принято молчать? Эпатаж? Провокация?

Волк: Идея фикс. / Джокер 1: Чтобы показать, что все не так, как принято думать.

Джокер 2: Борьба со стигматизацией?

Волк: Акву что, заботит судьба других больных? Ей просто не с кем об этом…

Джокер 2: Тогда, скорее, борьба с самостигматизацией. Все это близко, но почему-то не совсем то…

Волк: Согласен. А тебе не приходила в голову мысль, что Аква сама не знает, зачем пишет, но делает это, потому что ей так велит Королева?

Джокер 2: В смысле? Просто выполняет королевскую прихоть?

Волк грустно улыбается.

Джокер 1: Почему прихоть? Аква служит Королеве точно так же, как и мы, с той лишь разницей что Королева – ее муза, и, если бы не она, Аква никогда бы не начала писать. Вспомни, как все начиналось…

Джокер 2 (мрачнеет): Но если это блажь Королевы, то вся писанина Аквы – простое проявление болезни, как кашель при простуде… тогда… тогда все бессмысленно…

Волк (спохватившись): Но это всего-навсего предположение…

Джокер 2: Уходите все отсюда.

Волк: …одно из многих…

Джокер 2: Пожалуйста, уходите!

Волк (тихо): …и не факт, что мы перечислили хотя бы…

Джокер 2: Пошли все вон!!!

Волк вздыхает и уходит вместе с Джокером 1.

Джокер 2 (злой, сидит на полу): Бессмысленно, да? Бессмысленно? Значит, за идиотов нас всех держишь?! А я-то думал… Позорище! (вскакивает, ударом ноги переворачивает трон, подходит к столу Аквы и сметает с него все вещи на пол, хватает с полки будильник и швыряет его о стену, замирает, медленно опускается на пол и, обхватив колени руками, плачет) Так нечестно, нечестно я не хочу… (Через некоторое время замечает раздолбанный будильник, подползает к нему и начинает собирать его по частям, успокаивается и с увлечением пытается его починить)

В дверь осторожно заглядывает Волк.

Волк (вздыхает): Тебе помочь?

Джокер 2 (не поднимая глаз от пола, отвечает очень тихо): Не надо (продолжает ковыряться с будильником).

Вместе расставляют разбросанные вещи по местам, трон ставят к правой стене.

Волк: Помнишь «Один год из жизни Феникса»? В ту зиму Аква толком не понимала, что с ней происходит, но у нее было какое-то нехорошее предчувствие. Когда она перечитала написанное, то пришла к выводу, что ей нужна помощь. С какой целью она писала тот текст, что хотела им сказать – она, может, и сама не знает, но разве это было бессмысленно?

Джокер 2, слушая вполуха, кивает.

Волк: Или «По секрету плюшевому мишке»… Дурацкий текст какой-то, я его почти не помню… я помню, что ей было очень плохо тем летом: она каждый день плакала, сидела в комнате и рыдала, пытаясь развеселить себя игрой слов, и когда придумывала что-нибудь забавное, начинала улыбаться сквозь слезы. Это тоже бессмысленно?

Джокер 2 (пропуская сказанное мимо ушей) Ага…

Волк: А «Полжизни в аду»… она ведь выжила благодаря этому тексту, так ли важно, что в итоге из него получилось?

Джокер 2 (глядя в пол): Прекрасно, замечательно… Ну, а книга-то ей зачем?

Волк: Не знаю. Но таково ее желание – и точка Если не нравится, попроси ее больше ничего о тебе в рассказах не писать; скажу по секрету: ты будешь третьим по счету. Главное, не мешай ей.

Джокер 2: Меня бесит, что она зовет тебя Степным волком, с какой стати?

Волк: С тем же успехом она могла назвать меня Робин Гудом, а тебя – Красной Шапочкой. Еще вопросы?

Джокер 2 (с болью): Нет, не надо! Я не хочу больше ничего слышать об Акве.

Волк (озираясь по сторонам, шепотом): Да как ты не поймешь, Аква – такая же пешка в этой игре как и мы. Кто за этим стоит, ты знаешь. В отличие от тебя, я ничего не могу изменить: я слишком далеко от трона. Вся надежда на тебя. Ты видишь, что творится с Джокером-младшим? Будет хуже – для всех нас. Сейчас самый подходящий момент. Ты понимаешь, о чем я? Помнишь, в нижнем ящике стола…

Джокер 2 (раздраженно): Да что ж вы все сегодня бредите-то?!

Волк (с трудом скрывая разочарование): Ладно-ладно, забудь. Обедать будешь?

Джокер 2: Попозже.

Волк уходит.

Джокер 2 сидит какое-то время на полу, неожиданно его взгляд падает на правую колонну – Джокера 2 перещелкивает, и он расплывается в восторженной улыбке.

Джокер 2: А я и забыл… (Подходит к столу, вытаскивает что-то из нижнего ящика, завернутое в платок, и прячет за спиной)

Входит Джокер 1, крепко обнимая кота; с улыбкой трется лбом о кошачью грудь, целует его в живот и нос.

Джокер 1: Гы-ы, Токсоплазмозик-на-лапках (усаживает кота на трон пузом кверху).

Джокер 2 (себе под нос): О, ты-то мне и нужен, фанатик.

Джокер 1: Что?

Джокер 2 (прикрывая дверь): Я говорю – мы должны заставить Акву замолчать.

Джокер 1: Почему?

Джокер 2: Потому что… потому что она предала Королеву, она отказалась… она больше не хочет писать на королевском языке, я недавно разговаривал с Королевой – та очень недовольна.

Джокер 1: Правда? Но я думал, они уже давно договорились, и Королева не возражает, главное чтобы тексты были про нее…

Джокер 2: Ты противишься воле Ее величества?

Джокер 1: Нет, конечно. Но как мы заставим Акву замолчать?

Джокер 2 (воинственно): Традиционным способом (мельком показывает нож, который прятал за спиной).

Джокер 1 (испуганно): Но… Аква – автор, если не будет Аквы, нас тоже не будет!

Джокер 2: Нас и так не будет. Мы ей надоели!

Джокер 1: С чего ты взял? Это она так сказала?..

Джокер 2: А как давно она ничего про нас не писала? Что ей наши бумажные жизни? Она же множится, как гидра, придумает себе десяток-сотню других персонажей, а про нас окончательно забудет. Ну, может, про Феникса-любимчика и будет вспоминать.

Джокер 1: Вместо нас славить Королеву будут другие?!

Джокер 2: Да. А представляешь, если они будут делать это лучше нас?..

Джокер 1: Но ведь Аква собрала здесь нас всех…

Джокер 2: Ага, это такой прощальный подарок; вот он – праздник, о котором говорила Королева, ты что, не понял?

Джокер 1: Нет-нет, подожди, ты спятил, Аквы не будет – Королевы не будет.

Джокер 2: Такова воля Ее величества, Аква возомнила о себе черт-те-что и Королеву больше прославлять не желает.

Джокер 1: Слушай, ты противоречишь сам себе. Ты же сам говорил, что…

Джокер 2: Я бы все тебе разложил по полочкам, но у нас мало времени… точнее, не времени, точнее, не только… В общем, Аква в ловушке – это Королева устроила, а ты мне не веришь! Аква никуда сейчас не может убежать: осталось еще около пятидесяти реплик. Помнишь, Королева сказала, что у нас целых 275 реплик без цензуры – а раз без цензуры, значит, можно без кавычек. Раз можно без кавычек, значит, эти целых 275 реплик должны быть в кавычках, а раз они должны быть в кавычках, значит, Аква уже написала их в названии, понимаешь? (ехидно улыбается)

Джокер 1 (недоверчиво): Как-то слишком надуманно… Тебе бы это… к врачу и побыстрее…

Джокер 2: Ой, кто бы говорил! Кто из нас двоих больнее, а?!

Джокер 1: Ну хватит, не надо… может, ты и прав. А остальные об этом знают?

Джокер 2: Нет, это секрет. Но четверо из пяти против Аквы, это же о чем-то говорит.

Джокер 1: Ну, не знаю, слишком неожиданно… мне нужно поговорить с Королевой.

Джокер 2: На это нет времени, скоро придут остальные и растащат все реплики, которые у нас в запасе. Жаль, что ты мне не веришь, Королева очень на тебя рассчитывала, ей придется просить кого-нибудь другого.

Джокер 1 в полнейшем замешательстве.

Джокер 2: Ну, чего ты?

Джокер 1: Понимаешь, я собирался попросить у Аквы новую зубную щетку… электрическую а еще…

Джокер 2: Тьфу ты, черт! Было б время, я бы провел генетическую экспертизу, хоть мы с тобой и похожи, но…

Джокер 1: А что я должен делать? Я не буду убивать Акву!

Джокер 2: Тебе и не придется – ты, главное держи дверь, она уже давно должна была позвать на помощь Волка и Феникса, только почему-то тормозит. Закрывай-закрывай.

Джокер 1: Она что, здесь? (Идет и закрывает створки двери)

Джокер 2: А ты не заметил? Тут эта мазохистка, с самого начала тут. Ай-ай-ай, дверь-то не соответствует требованиям пожарной безопасности: открывается вовнутрь, и это в тронном зале! Хреновый бы из нее получился инженер, но тем лучше (злобно улыбается). Готов?

Джокер 1 нехотя кивает в ответ и наваливается спиной на дверь.

Джокер 2: Эй, Аква, хватит прятаться! Скажи что-нибудь!

–  (Выходя из-за второй колонны справа) А что я должна говорить?.. это не так, то не так, смысла им, видите ли, мало… неблагодарные…

Джокер 1: Что ты, Аква, мы просто не хотим умирать без тебя.

Джокер 2 (направляясь к Акве): А за что мы должны тебя благодарить? Ты играла нами, как хотела, выставляя посмешищем и нас, и себя.

–  (Пытаясь докричаться до Королевы) Эти двое мне ничего не сделают, слышишь?!

Джокер 2: Вот видишь, она хочет, чтобы мы ее убили, она даже не зовет Волка и не просит заступничества у Королевы.

– Ты не посмеешь…

Джокер 2: Да?! Получай! (Наносит удары ножом)

– Волк!!! (падает)

Джокер 1 испуганно затыкает уши. Врывается

Волк, сбивает с ног Джокера 1, отталкивает в сторону Джокера 2 и прижимает его к колонне.

Тот не сопротивляется, и Волк его отпускает.

Волк: Ее-то за что?! Господи, идиот… (обходит лежащую Акву, причитает): Зачем, зачем ты сюда пришла?

Волк инстинктивно бросается зализывать ее раны, но увлекается и начинает с жадностью пить кровь, будто боясь, что кому-нибудь достанется хоть капля.

Джокер 1 с отвращением отворачивается. Джокер 2 завороженно смотрит.

На шум прибегает Венсди, босиком, в розовой пижаме.

Венсди: Что случилось? Что с ней?

Джокер 2: Долго объяснять… она умирает.

Венсди: Так сделай что-нибудь, мы же сейчас все умрем! (Кричит Волку) Прекрати, это негигиенично!!!

Джокер 2: Ты и так спала, извини – мы тебя разбудили, сейчас заснешь опять (берет Венсди за руки)

Венсди: Я не хочу умирать. Эй, ты что, пусти где Феникс?!

Джокер 2: А, беги, все равно не успеешь, ты не Аква – сквозь стены кричать не умеешь (отпускает Венсди).

Венсди (пятится к двери): Значит, все-таки сговорились… (Выбегая из тронного зала, спотыкается о Феникса, который в ступоре сидит снаружи на полу рядом с дверью; радостно): Вот ты! Давай быстрее…

Феникс (в прострации): Они убили ее, пусть умрут.

Венсди: Ты можешь ее спасти!

Феникс: Они убили ее, пусть умрут.

Венсди: А я? А ты? Ты же знаешь, мы с ней почти как сестры, обзываем друг друга, но это так, ерунда (небрежно машет рукой).

Феникс: Они убили ее, пусть умрут.

Венсди (в ужасе): Алло, она еще живая! Ты слышишь?

Феникс: Они убили ее, пусть умрут…

Венсди: Пойдем, пожалуйста, пойдем к ней, ты ее вылечишь (тормошит Феникса и тянет за крыло).

Феникс: Потом…

Венсди: Потом не будет. Сейчас!!!

Феникс: Они убили ее, пусть умрут…

А в это время: повернувшись к одной из колонн, Джокер 1 беззвучно разговаривает сам с собой – пересказывает Королеве свой последний разговор с Джокером 2, жалуется ей на него, выпрашивает у нее похвалу; мысленно разговаривает с Аквой, пытается перед ней оправдаться, при этом то обвиняет ее в предательстве Королевы, то просит у нее прощения. Поворачиваясь и видя Акву умирающей, опять отворачивается к колонне и с новой силой продолжает воображаемые диалоги с ней и с Королевой.

Венсди (подбегает к Джокеру 1): Где Королева?

Джокер 1 (опешив): Везде.

Венсди: Ее здесь нет!

Джокер 1: Значит, почти везде.

Венсди: Дурак!

Джокер 1 не нашелся, что ответить, он отходит подальше, поворачивается к другой колонне и начинает снова и снова беззвучно воспроизводить диалог с Венсди – с различными вариациями, пытаясь найти правильный ответ.

А в это время: Джокер 2 потрошит стол Аквы, вываливает содержимое ящиков на пол, ищет что-то среди бумаг, судорожно рвет какие-то листы на мелкие кусочки; заслышав голос Королевы, с досадой поспешно отходит от стола, не успев закончить задуманное.

Королева (входя): Сволочи! Они убили Кен-ни!.. Ой, не то.

Королева выходит из тронного зала и заходит еще раз.

Королева (величественно указывая на Волка) Нет ничего слаще свободы, даже если она вкуса крови. Натравливал-натравливал, а затравив, сам травишься. Не пей, козленочком станешь!.. Нет, не так.

Венсди (подбегая к Королеве): Это все ТЫ устроила?!

Королева: Не мешай, я занята. Жвачку хочешь?

Венсди: Ты ведь знала, что так будет?!

Королева (удивленно): Милочка, я даже не знаю, какую реплику сейчас вставить.

Венсди: Но Аква же… прикажи Фениксу…

Королева: Не мешай, мне нужно сосредоточиться. Жвачку хочешь?

Королева выходит из тронного зала и заходит еще раз.

Королева (в восторге): Жертвоприношение? Мне?! Как мило, спасибо, какой оригинальный подарок! Джокер 2 потрясен и обескуражен, он отказывается верить своим ушам.

Королева (напевает):

С днем рожденья МЕНЯ, с днем рожденья МЕНЯ, с днем рожденья, с днем рожденья, с днем рожденья МЕНЯ.

Джокер 2 начинает истерически смеяться и не может остановиться.

Джокер 1 то встает на колени перед Королевой, то опять идет разговаривать с колоннами; он напуган, несколько раз порывается уйти из тронного зала, но каждый раз возвращается.

Королева замечает разбитый Джокером 2 будильник и, расстроившись, начинает по нему убиваться.

Венсди: Да какой к черту будильник, когда…

Королева: Так это ты его сломала!

Венсди: Нет!

Королева: Никто не смеет трогать мои вещи Ты об этом пожалеешь. (Прижимает ладони к вискам Венсди, смотрит ей прямо в глаза; Венсди цепенеет от ужаса.)

Королева (тихо и зло): Знаешь, над кем смеется Джокер-старший? Над тобой. Забыла, что ли? Ты – урод. Тебя сделал уродом забавный недочет допущенный природой, который вначале себя никак не выдавал. А потом… Скажи, стала бы ты так легко резать себе ноги, если бы не это уродство? Ведь ты понимала, что шрамы не идут с ним ни в какое сравнение и ты урод – что с рубцами на ногах что без, ведь дело не в ногах. Ты была уродом до пластической операции, ты осталась уродом после Если не стала еще уродливее: результат очень спорный. То, что ты была уродом до операции, – факт объективная реальность, тебе делали операцию по показаниям. И тебе не в чем упрекнуть хирурга вряд ли можно было бы сделать лучше. Но вот парадокс: ты не перестала быть уродом. Некоторые врачи вообще не понимают, в чем же заключался смысл этой операции. Зато ты можешь похвастаться, что сделала пластическую операцию в 19 лет. Тебе стало удобнее жить, но уродство осталось. За годы ты привыкла к нему настолько, что даже не замечаешь. Ты смотришь в зеркало и не видишь ничего странного, ты ходишь в бассейн и не замечаешь любопытных взглядов, даже на фотографиях нагишом это уродство ускользает от твоих глаз. Но ты ведь хочешь знать правду. Знать, что другие думают по поводу того, что у тебя с… c… сбрось пелену с глаз! Разденься, посмотри в зеркало – ты урод. Разденься, спроси у других – ты урод. Разденься – ты урод!

Венсди, беззвучно рыдая, безжизненно опускается на пол.

Королева (смягчившись): Да ладно, не переживай. Жвачку хочешь? Зря, твоя любимая.

Королева сбрасывает кота с трона и садится.

Королева (аплодирует, глядя на Акву): Браво! Но сколько можно помирать, это уже просто неприлично. Мне не терпится узнать, что будет дальше. (Скандируя) Десять, девять, восемь, семь…

Аква умирает, все персонажи тут же застывают.

Спустя какое-то время Королева резко поворачивает голову, осматривается, шевелит руками-ногами; недоуменно пожав плечами, встает с трона, подходит к обездвиженному Джокеру 2, целует его в лоб, старательно стирает поцелуй тыльной стороной ладони и быстро уходит прочь из тронного зала, хлопнув дверью. Через некоторое время потолок тронного зала обрушивается и засыпает обломками обездвиженных персонажей. На поклон не выходит никто.

 

Баловство

Многодневное напряженное ожидание… Когда я вспоминаю о ней, у меня екает сердце. Ей больно, я же знаю, ей больно. Хорошо, что я не вижу, как над ней измываются. Зачем я отдала ее на растерзание? Ради собственной забавы предала самое дорогое… И пройдет еще много-много дней, прежде чем я узнаю, что же с ней сотворили.

С дрожью в пальцах и нервным смешком я открываю крышку гроба и окидываю взглядом трупик, с трудом узнавая знакомые черты. Чужая, совсем чужая. Боязливо провожу по ее коже мизинцем, быстро отдергивая. Нет, не шевелится. Подношу ладонь вплотную к ее лицу. И не дышит. Я с облегчением расплываюсь в улыбке. Замечательно, она мертва! Выглядит очень забавно. Но в душу тут же закрадывается сомнение: а ей точно не было больно? Я судорожно осматриваю трупик; нет, мне самой это выяснить не под силу. Но я же не смогу теперь спокойно жить, я не успокоюсь, пока не удостоверюсь в том, что ее умертвили так же, как усыпляют домашних любимцев, – бескровно и безболезненно, с наркозом и ядом. А как я об этом узнаю, кто мне расскажет правду?

Вглядываясь «убийце поневоле» в глаза, я вежливо задаю один и тот же вопрос: «Что вы сделали? Вы уверены?». Мы выкладываем трупик на стол.

Пока я знаю только то, что ее убивали по частям заставляя месяцами мучиться недобитой калекой (мне хочется укусить убийцу за нос в отместку – но кому от этого станет легче?). Я должна убедиться что ее смерть была легкой и ее не заталкивали в гроб насильно. И сколько бы я ни улыбалась, если мы не досчитаемся у трупика зубов и почек, выясним, что вывихнут пальчик или обнаружим следы от удавки мне будет очень… неприятно. Ничто не должно указывать на насильственную смерть. Если ее убили неправильно, вытащите ее с того света и при мне убейте повторно – на этот раз так, как надо! Мне это как ножом по сердцу, но ничего, я потерплю Сомнения в ювелирных способностях убийцы превращают меня в мясника, я готова методично исполосовать скальпелем ее труп вдоль, поперек и по диагонали, вытащить наружу ребра, вывернуть все внутренности наизнанку – только бы убедиться что ей было не больно умирать. Для меня это слабое подобие живого существа, бездыханная падаль – у нее нет души, и конкретно ее мне нисколечко не жаль. Мне даже приятно издеваться над трупом того, кто был мне так дорог при жизни. Я всегда хотела узнать, что у нее внутри.

Через несколько часов я говорю: «Все!», это значит, можно сшивать. Компромат собран не до конца, но мы не сможем проверить каждую клеточку Хватит мучить убийцу – в отличие от трупа, он живой. Хватит терзать безжизненную тушку, мне достаточно того, что я узнала – здесь моя совесть чиста. Наконец-то я смогу увидеть в гробу ее-мертвую и вычеркнуть из памяти и из сердца ее-живую: больше никто не жрет мне мозг, никто не разрывает душу самим своим существованием.

И я не хочу, абсолютно не хочу думать о том, что я ведь платила «убийце поневоле» не за то, чтобы он убил очередную ее реинкарнацию, а за то, чтобы провел ее в мир иной. Нравится ей там или нет, я никогда не узнаю; но дело не в этом, а в том, что для меня она в таком виде мертвая, а для убийцы – живее некуда; и пока я полосовала скальпелем бездыханный трупик и копалась внутри, как в конструкторе, прося показать, выкинуть или заменить то одну, то другую детальку, он покорно полосовал по живому, под беззвучные крики выламывал ей кости и менял их местами, перерезал сосуды, из которых хлестала кровь, и вытаскивал наружу внутренние органы. Жуткая дилемма…

А со стороны все выглядит так чинно и миролюбиво. Сидят два человека, обсуждают готовый перевод, уставившись в белые листочки с буковками; черкают там что-то.

* * *

Больше всего я боюсь, что после смерти услышу громоподобный вопль:

– Дура, ты жила неправильно!

– Но я никогда не воровала, даже в детстве и старалась…

– Идиотка! Этого мало. Ты ничего, ничегошеньки не поняла!

– Но я же была психически больной, Ты сам меня такой сделал!

– Вот именно, тупица, вот именно! Ладно другие, но ты-то, ты… С глаз моих долой!

– А как нужно было правильно? В чем смысл жизни?

– Это я рассказываю здоровым, а ты должна была все понять сама, на то и была больной. Следующий!

– А правда, что Иисус был шизофреником?

– Без комментариев! Следующий!!!

Но еще больше я боюсь, что не услышу вообще ничего.

 

Файл поврежден / Убить сима

Январь 2009 года – самая злая проделка Королевы. Я панически боюсь, что это повторится вновь, потому что тогда было совсем не страшно, абсолютно – просто не получалось испугаться. Загрузить файл…

В своей комнате

Время: 12.20

Хочется есть, надо пойти на кухню и взять яблоко… / Соединение отсутствует. Повторить попытку? / Да. / Соединение отсутствует…/

Встань со стула! / Сервер перегружен. Повторите попытку позже./

Встань со стула! / Соединение отсутствует…/

Ну же, где твоя воля? / Файл поврежден ./

Разве такое возможно? Мне стра…/ Файл «Страх» не найден./

Ах, так? Да я тебя! / Файл данного типа может нанести вред Вашему… Вы действительно хотите загрузить udar_so_vsey_sily_vnutreney_storonoy_ zapyastya_po_krayu_stola.exe?/ Отмена.

Hy, пожалуйста, встань! / Неверная команда./

Встанешь со стула, получишь конфетку!

/ Решение:

Встать со стула = получить конфету;

встать со стула = не хочу;

получить конфету = хочу.

=> встать со стула = хочу… ERROR!

=> получить конфету = не хочу… ERROR!

=> не хочу = встать со стула = получить конфету = хочу …хочу = не хочу… хочу…

..не хочу… хочу не хочу…/ Ctrl + Alt + Del / Снять задачу?/ Да.

Да что такое? Это не похоже на обычную лень… / Ваше сообщение № 1 «Я не понимаю, что происходит» передано в службу технической поддержки./

Встань со стула! / Сервер перегружен…/

Ну и сиди сколько влезет.

Время: 14.50

О, молодец, встала! Теперь иди на кухню.

Время: 15.15

Хватит уже носиться и прыгать по всей квартире как коза. Это, конечно, ужасно весело, но бедные соседи снизу… Эй, ты куда? Яблоко-то, яблоко захвати, ну хоть что-нибудь! Не-е-ет! Опять? Чертов стул! И сколько мне на нем еще сидеть? / Сохранить изменения?/ Какие, на фиг, изменения?!

Я хочу есть! / Программа столкнулась с серьезной проблемой и будет закрыта. Обратитесь к разработчику. Отправить отчет?/ Кому, Богу?!

Время: 15.50

Хорошо, хоть есть перехотелось, но как-то это все странно… / Ответ службы технической поддержки № 1: Проверьте внутренние настройки./

Та-а-ак, а веселье-то зашкаливает, и как я раньше не заметила? / Изменить эмоциональный статус?/ Пусть будет «Спокойна как слон»… нет, не катит, тогда – «Мне грустно»… эх, как мертвому припарка…

Придется действовать обходным путем. / Открыть настройки Самооценки? / Извини, но по-другому никак… «Я голимый переводчик»… ты делаешь такие идиотские ошибки, тебе должно быть стыдно… «Я неудачница, мне нечем гордиться»… надо что-нибудь пожестче… «Я покалечила любимого хомячка»… чего ржешь? вспомни, как ты в детстве рыдала над этой лысой хромой вонючкой…

Все, сдаюсь, я больше не могу смеяться, меня сейчас вырвет… / Ваше сообщение № 2 «Почему мне весело?» передано в службу технической поддержки./

Я хочу пить… / Вы действительно хотите заменить файл «Пить» файлом «Принимать душ»?/ Это две разные манипуляции с водой, балда, а кухня – не ванная! Я не хочу мыться, я хочу пить… осторожно, не урони шампунь. Прекрати ржать, захлебнешься! И вообще, закрой рот, я не буду давиться хлоркой с не пойми чем из-под крана – это самоубийство.

Время: 17.25

Ты хочешь есть, иди на кухню. / Сервер перегружен… / Интересно, чем?.. Да когда же ты перестанешь смеяться без причины?! / Ответ службы технической поддержки № 2: Проверьте текущие процессы. /

Вроде все, как обычно, если только… воображение постоянно рисует картины, которые сменяются и перетасовываются между собой с дикой скоростью… / Paint: Выход… Сохранить изменения в файле «Безымянный»?/ Нет. / Paint: Выход… Сохранить изменения в файле «Безымянный»?/ Нет / Paint: Выход… Сохранить изменения в файле «Безымянный»?/ Нет. / Paint: Выход… / Их сотни если не тысячи, и все время возникают новые…

Теперь понятно, над чем ты все время смеешься – веселые картинки, но их расплодилось слишком много, они погрузили нас в виртуальный мир не дают ни есть, ни спать… / Ваше сообщение № 3 «Это будет теперь все время или пройдет?» передано в службу технической поддержки./ / Ответ службы технической поддержки № 3: Я всего-навсего интуиция, основанная на предыдущем опыте и полученных знаниях. Такого раньше не было, я не могу дать никакого прогноза. /

Время: 19.10

Я хочу пить… / Вы действительно хотите заменить файл «Пить» файлом «Принимать душ»?/ Опять? Издеваешься?! Я стану единственным человеком, умершим от обезвоживания в ванне, полной воды…

Время: 19.45

Ура, кухня! Вот только яблок нет… и вообще ничего нет. Между прочим, мы еще даже не завтракали. / Завтрак = каша./

Замечательно, я люблю гречневую кашу, а гречневая каша любит меня.

/ Задача: открыть пакет молока.

Алгоритм:

1) пойти в комнату;

2) взять ножницы;

3) вернуться на кухню;

4) открыть пакет молока.

Решение: 1) пойти в комнату… / Зачем я сюда шла? Забыла. Я хочу есть.

/…3) вернуться на кухню, 4) открыть пакет молока / Ножницы!

/ 1) пойти в комнату / Что я здесь делаю? Я же собиралась варить кашу…

/…3) вернуться на кухню, 4) открыть пакет молока / Опять забыла…

/ 1) пойти в комнату / Какой бардак, надо хотя бы постель заправить… Я хочу есть.

/…3) вернуться на кухню… / Яблок нет.

/1) пойти в комнату… / Ах да, каша…

/…3) вернуться на кухню, 4) открыть пакет молока / Без комментариев.

/1) пойти в комнату… / Но их две, в какую именно? Надо подумать… Как же это все сложно…

/ 1) пойти в комнату, 2) взять ножницы, 3) вернуться на кухню, 4) открыть пакет молока / Открыла. А зачем оно мне? Я его ненавижу и пить не буду…

Время: 23.05

Ням-ням, вкусное яблочко, сладкое. / Назад-назад… 19:45… «Ура, кухня! Вот только яблок нет…» /

Нет, я его съела: я же чувствую во рту яркий сочный вкус, это яблоко. …/ Ваше сообщение № 4 «Откуда вкус?» передано в службу технической поддержки./ / Ответ службы технической поддержки № 4: Вкусовые галлюцинации – галлюцинации в виде вкусовых ощущений, чаще неприятных, несвойственных принимаемой пище или возникающих без приема пищи; трудно отличимы от вкусовых иллюзий./

О боже, нет, этого не может быть… Прекрати ржать!

И что теперь делать? Мне нужна идея… / У вас нет непрочитанных сообщений./ Черт.

Мне нужна помощь… Нет, не эта вордовская скрепка. / Скрыть помощника./

Если я обо всем расскажу / программисту /, меня будут пичкать установочными дисками / и / форматировать / мой / жесткий диск /, а я не хочу… Может, все не так уж и плохо? Мне же весело…

01.30

Уже поздно, пора ложиться спать. / Перезагрузка?/ Отмена… я есть хочу.

Сегодня хуже, чем вчера, и намного хуже, чем позавчера. У меня две руки, две ноги, а я никак не могу дойти до кухни и поесть… / Обнаружен вирус. /

Я так и знала, это все объясняет… / Удалить файл «Самоконтроль/Самокритика»?/

Меня?! За что? За то, что мешаю твоему веселью? Даже не вздумай, это опасно для жизни. / Файл «Инстинкт самосохранения» поврежден./

О нет, ты же без меня загнешься от голода! / Файл «Самоконтроль/Самокритика» удаляется. /

Может, я еще успею… / Выбрать файл «Звонок другу» /

– Мама, мама, я хочу есть, накорми меня…

Когда не в состоянии сделать то, что хочешь, это ужасно. Но еще ужаснее, когда не в состоянии даже об этом сказать. Загрузить файл…

Пара минут у психиатра

Выбрать мысль 3 «Здравствуете, у меня обострение». Мысль 3.5 отправлена: «Здравствуйте, у вас в кабинете стены покрасили?». Ха-ха-ха, перепутала. Сейчас, сейчас… Мысль 5.3 отправлена: «Шторы поменяли?». Здесь что-то изменилось… Жаль, зеленые мне нравились намного больше… Холодно… Мысль 8.2 отправлена: «Здесь холодно, можно закрыть окно?». Обожаю этот стол, на нем приятно развалиться, положив голову на предплечье и заняв пальцы ручкой в металлической оправе… Э-э-э лучше положить ее на место, она не моя… Да ладно он не видит… Нет, видит, причем прекрасно… Такая нескромность со стороны выглядит отвратительно… Ну и черт с этой ручкой, та штука с намагниченными шариками намного прикольнее, может стащить парочку? Господи, зачем они мне? Хватит копошиться на чужом столе, надо сосредоточиться Выбрать мысль 17: «Я думаю, у меня депрессия перешла в манию – меня резко бросило из минуса в плюс». Мысль 18 отправлена: «Ой, а что это в углу?». Какая прелесть, как они туда закатились? А мы дома новогодние шарики уже убрали…

Мысль отправлена: «А почему не работает?» Мысль отправлена: «Ну, давайте я дома посмотрю» Ага, а потом будет инструкция от пылесоса, а потом от кухонного комбайна, блин, я что… Мысль отправлена: «Ну вот, сначала: Аня, переведи инструкцию от кофеварки, а потом – Аня, принеси мне чашку кофе, ха-ха-ха»… Зачем я ее взяла? Мне сейчас трудно даже просто читать… Выбрать мысль «Я тупею». Мысль отправлена: «Я тупею»… Тупые не шутят – хороший ответ; но он меня не понял…

Выбрать мысль «В последнее время я не могу нормально думать, мне сложно сосредоточиться и я…» обожаю, обожаю этот стол! Наклонившись к нему вплотную, можно увидеть свое отражение на темной поверхности, если на нее подышать, можно рисовать пальцами узоры… Интересно, он действительно сделан из дерева? Из какого? Когда я гуляла ночью по заснеженному лесу, все было, как во сне… Молчи… А никто не узнает… Это было опасно… Выбрать мысль «Может, мне опять начать принимать таблетки?»… Только я не буду их пить… Придется… Он не говорил и, может быть, не скажет…

Надо описать ему свое состояние. Мысль отправлена: «Когда я хочу есть, вот как вчера, я…». Ха-ха-ха, «пошла и поела», ему смешно, а мне не до смеха… Мысль отправлена: «…я не ем»… Мысль отправлена: «Просто забываю и…». Ладно, проехали… Время течет как-то странно, наверное, надо ему об этом сказать. Мысль отправлена: «Я чувствую вечность». О, и он тоже! Какое совпадение!.. В последнее время я даже мечтаю стать шкафом и неподвижно стоять веками… Выбрать мысль «А еще у меня такое ощущение, как будто все, что со мной происходит, – это сон. Когда я перехожу дорогу, мне хочется остановиться посередине и посмотреть, как машины будут проезжать сквозь меня…».

Ах да, работа, ну конечно! Мысль отправлена: «Да, принесла. Оставшуюся часть – в следующий раз». Скажи, что не можешь это переводить, попроси что-нибудь другое… В медицинских книгах все так последовательно и логично… но не в этой – переводной, с кучей странных словосочетаний вместо стандартных оборотов… Мне и так сейчас трудно работать, а тут – сидеть часами и медитировать над тем, что хотели сказать и почему так не сказали: омм-м, ом-м-м, облом-м-м, ха-ха-ха… А может, все дело не в книге, а во мне? Может, я уже совсем «того» и не понимаю смысла прочитанного? Меня убило предложение, в котором пациенты… нет, они не могли такого делать! потому что это книга про булимию, а не про слабоумие! Сначала я проверила написанное по словам… Переводить тексты по психиатрии – все равно что бродить по музею уродств экспонаты поначалу кажутся до тошноты отвратительно-притягательными, позже – занятно-любопытными и, наконец, – привычно-естественными чувствуешь ровно то же, что и прогуливаясь по магазинам и рассматривая в витринах, к примеру одежду… Потом я проверила написанное по буквам… Мне повезло, я не примеряю на себя диагнозы – у меня есть свой, зачем мне чужие? – мне ничего не надо, я просто рассматриваю витрины… Потом сравнила написанное с кучей статей на русском… Даже когда я читаю о своем заболевании я принимаю информацию к общему сведению, но не более, остальное – дело врача… И спустя несколько часов я пришла к выводу, что не знаю, у кого проблемы с головой: у меня, раз мое представление о логике не позволяет мне перевести это предложение на русский, или у того, кто переводил его на английский. Если у меня, то все очень печально… А может, и не у меня… Не знаю… Надо сказать ему насчет книги… Интересно, зачем ему такой большой стол? Это же целый бастион в кабинете… Мысль отправлена: «А у вас такой широкий стол на случай, если кто-нибудь бросится вас душить (руки не дотянутся)? Ха-ха-ха»… Мысль отправлена: «Нет, ну почему сразу я? Ха-ха-ха». Как невежливо, зачем я это говорю?.. Выбрать мысль «Я говорю не то, что хочу»… А та статуэтка… должно быть, тяжелая штука, полезно иметь такую под рукой: если что, ею можно и по башке надавать – в целях самозащиты… м-м-м, как все предусмотрительно!

Поглядывает на часы… его ждет пациент… а я ждала полтора часа… ха-ха-ха, зато потом прошмыгнула в кабинет у кого-то перед самым носом, как таракан… Мысль отправлена: «Ну, я пойду?». Пока, столик!.. Нет, стоять. Мне нужна помощь… Выбрать мысль «А мне давно не делали нейропсихологическое исследование, может, повторить?». Кстати… Мысль отправлена: «А вы знаете, когда я вам подыгрываю, а когда – нет?». Блин, нашла что спросить… Определяет в 70 % случаев – круто! Но откуда такая цифра? Или это он так, с потолка… и глазом не моргнув. Вот в тот раз – я подыгрывала или нет? Что это было? Не знаю: я не помню, что мною двигало… Ха-ха-ха, в любом случае, у меня не получилось вывести его из себя, 1:0 в его пользу…

Ну почему тогда он не видит, что мне плохо? У меня щеки болят от смеха… Или все-таки видит? Может, он хочет, чтобы я немного порадовалась жизни после депрессии? Нет уж, спасибо, такое веселье крайне утомительно, кроме того, имеет привкус какой-то тягостной обреченности, мне не нравится, надо ему намекнуть… Как? Я только это и делаю!.. Я как собака… ха-ха-ха, болонка или такса?.. – все понимаю, а вот сказать… кстати, мне не нравятся пудели… Придумала!

/ Назад-назад, «Встань со стула!», назад, «Ваше сообщение № 1 «Я не понимаю, что происходит» передано в службу технической поддержки», копировать, вперед-вперед, вставить, отправить/ «Я не понимаю, что происходит». Черт, не понял – я бы тоже не поняла!

/ Назад-назад, «Ваше сообщение № 2 «Почему мне весело?» копировать, вперед-вперед, вставить, отправить / «Я не понимаю, что происходит Мне весело». Если уж он меня не поймет, меня вообще никто не поймет… Ну пожалуйста, выпишите мне лекарство, мне трудно думать!.. Только не то адское зелье: я выпила утром одну таблетку и заснула на сутки, мама ходила меня трясла, а я не могла встать, потому что дико кружилась голова – я тут же снова отрубалась… не-е-ет, лучше сразу сдохнуть… Я не знала потом, кому впарить эту начатую пачку …хорошо, ее купили… 6000 рублей за 28 штук – 200 рублей за одну таблетку… 200 рублей каждый день, годами! За что?! За вот это вот?! Сволочи! Уроды! Пусть сами жрут!.. А те капсулы, от которых давление зашкаливало и была жуткая слабость?.. «ПлАцебо-Иффект, плАцебо-Иффект»… Тьфу! У меня руки так тряслись, что весь сахар из ложки оказывался вокруг чашки… А еще светобоязнь… «Первый раз о таком слышу»… Вранье!.. Но самое страшное – это удушье, когда бегаешь по комнате кругами, боясь заснуть, а глаза предательски слипаются… Ублюдки! Издеваются!.. А те желтенькие таблетки? В инструкции написано, что они понижают давление, а у меня – повышали!.. Постоянная сонливость, заложенный нос, а в первые недели – раздражение, сменяющееся вспышками ярости… И это вот самые лучшие атипичные антипсихотики? Самые лучшие?! Это что – все, что мне может предложить современная медицина, кроме витаминов?! Ха-ха-ха, похоже на то… Ну, если так подумать, те желтенькие таблетки вроде ничего… к ним, наверное, можно привыкнуть… Да, я хочу желтенькие таблетки, хочу желтенькие, они цвета солнца…

/ Назад-назад, «Ваше сообщение № 3 «Это будет теперь все время или пройдет?» копировать, вперед-вперед, вставить, отправить / Мне все время весело. Слава тебе, господи, дошло!

Мысль отправлена: «Зачем? Мне его делали год назад»… Нейропсихологическое исследование – забавная штука… Мысль отправлена: «Может, не надо?»… задания напоминают игру, и я играю – со словами, знаю, что играю, но не могу заставить себя идти против игры, потому что в игре нужно играть Мысль отправлена: «А кто его делает?». Надо будет записаться…

 

Анатомия боли / Что такое счастье

Когда мне грустно, я думаю: жизнь – это миг, а дальше вечность, неужели я не смогу потерпеть один миг?

Да, перед Королевой я опускаюсь на колени, но не ниже…

«Почему я?», «За что?» – я могу задавать эти вопросы до бесконечности. На них нет ответа – да он мне и не нужен, я просто не хочу брать на себя ответственность за то, что со мной происходит. Рыдать из-за вселенской несправедливости намного приятнее и проще: можно жалеть саму себя, скулить и ныть, и главное, ничего не надо менять, ведь я жертва обстоятельств, вот пусть кто-нибудь придет и спасет меня.

Между полным адекватом и полным неадекватом огромное расстояние, и на каждой стадии умопомешательства есть свой диапазон, в пределах которого человек способен себя контролировать – можно с радостью тяготеть к безумию, можно из последних сил цепляться за реальность.

Мое обиталище – лабиринт с ловушками. Из каждой ловушки, скорее всего, есть выход, но сам лабиринт я покину только после смерти. Кричать о помощи? биться в истерике? крушить все вокруг в гневе? трястись от страха и бояться ступить шаг?

бежать, сломя голову, закрыв глаза? а может, беспечно отрицать наличие опасности? Все бессмысленно, эта хладнокровная бестия не преминет воспользоваться малейшей слабостью. Королева наблюдает за мной. А я – за ней.

Самостигматизация

Иногда мне начинает казаться, что люди вокруг глядя на меня, догадываются о моей болезни, как если бы у меня на лбу был написан диагноз. Может быть, меня выдает взгляд? Или суждения? Или действия? Или… Я начинаю сравнивать себя с другими не в свою пользу. Сомнение перерастает в убежденность, и вот я уже верю, что моя… хм, «психическая инаковость» совершенно очевидна для окружающих людей. Я расстраиваюсь и зацикливаюсь на этих мыслях… «Никакие мои достоинства не перевесят мой главный недостаток… я дефективная… я хуже других… у меня ничего не получится… я – ошибка природы… человек – венец эволюции, а я – бракованный отброс… лучше бы моя мать сделала аборт… я – крест для родных… я путаюсь под ногами у нормальных людей и отнимаю у них время… мне нельзя доверять… я не могу отвечать за себя в полной мере… от меня мало пользы… общество должно избавляться от таких, как я…». Откуда это?! Разве кто-нибудь из моего близкого окружения говорил мне что-нибудь подобное? Нет, но…

А если бы они так думали, разве смогли бы скрыть такое отношение ко мне? Нет. Тогда откуда это? Отчего такие мысли? …Отчего?! Честно?.. Оттого, что это Я оцениваю людей с точки зрения психического здоровья, это Я делю всех на нормальных и ненормальных, это Я не принимаю психически больных такими, какие они есть, это Я считаю их хуже людей без психиатрического диагноза, это Я в глубине души презираю психически больных и считаю виноватыми в их собственной болезни, это Я не даю им ни одного шанса на счастье и отказываю в праве на обычную жизнь… Меня привлекает безумие, но при этом я ненавижу психов – почему?.. Потому что Я – Я! – хочу выглядеть нормальной в сравнении с ними или хотя бы оправдать в своих глазах собственное безумие. Человек человеку волк, а псих психу – не знаю кто, но намного хуже. Чем безумнее мой «собрат по несчастью», тем больше у меня шансов сойти за нормальную. Внешне я могу защищать кого-нибудь не от мира сего, но, черт возьми… ату, ату его! Пока уничижительный ярлык приклеен к кому-то другому, я в безопасности, при этом моя совесть чиста, ведь так тому психу и надо: он не вызывает доверия, он – ошибка природы, генетический мусор…

Все стереотипы, которые у меня в голове и которые направлены против сумасшедших, бьют по мне же. Чем я нетерпимее к психически больным, тем я нетерпимее к самой себе. Чем я лучше их?.. Их?.. Чем мы хуже здоровых?.. Мы?.. Пока я не избавлюсь от стереотипов, я буду противопоставлять себя то одним, то другим. А я хочу противопоставлять себя исключительно своей Королеве и видеть в психически больных людей, а не болезнь.

Чего я боюсь? Оказаться изгоем? Но я им уже была – причем до того, как получила диагноз. Неприятно, но не смертельно. Я привыкла за 10 лет быть в разных коллективах белой вороной и не поверила собственным глазам и ушам, когда из группы в группу начала обнаруживать, что моя ниша занята и периодически пополняется другими кандидатами. Ниша как ниша, она есть и поэтому не пустует. Быть может, я снова ее когда-нибудь займу – не трагедия. Худшее уже позади, я больше не подросток.

Зачем мне чужие стереотипы о «психах» – я сама разберусь, к кому как относиться. Может ли психически больной казаться мне придурком? Да Может ли психически больной меня восхищать? Да Удивлять? Пугать? Раздражать? Вызывать у меня отвращение? Сочувствие? Симпатию? Недоверие? Презрение? Зависть? Чувство признательности? Быть мне абсолютно безразличен? Неприятен? Внушать уважение? Да. И еще тысячи «да», потому что независимо от диагноза, все психически больные разные и в различных ситуациях ведут себя по-разному – как и люди вообще. Так в чем же разница?

Светлая грусть

Иногда меня соблазняют мысли-вопросы о том, какой бы я была, если бы не заболела. Ведь все началось очень давно, когда у меня только-только формировалось представление о мире и самой себе, значит, сейчас я могла бы быть совсем другой. Как бы выглядела моя комната? Во что бы я сейчас была одета? Какого бы цвета у меня были волосы? Какая была бы прическа? Выражение лица? Манера говорить? Походка? Что бы я любила? Ненавидела? Чего бы боялась? О чем мечтала? Какие бы у меня были увлечения? С какими бы людьми я общалась? Какие бы фильмы смотрела? Какую бы музыку слушала? Какие бы книги читала? Какую бы выбрала профессию? Как бы я проводила свободное время? Что бы делала прямо сейчас? (Может быть, точно так же думала о том, какой бы я была, если бы не «что-то там»?) Где бы я сейчас была? Какими бы глазами смотрела на этот мир? Какого бы мнения была о самой себе? Как бы относилась к другим людям? А к душевнобольным? Какое бы у меня вообще было представление о психических заболеваниях? Какие бы у меня были проблемы? Какой был бы характер? Привычки? Принципы? Реакции на события? Какие бы у меня были цели? Приоритеты? Чего бы я уже добилась? Что потеряла? О чем бы в своей жизни сожалела? Что бы понимала под словом «любовь»? Было бы у меня больше друзей? Были бы у меня враги? Что бы я могла предложить близким людям, кроме боли? Была бы я счастливее? (Ведь все познается в сравнении.) В чем бы я видела смысл жизни? Была бы еще жива? (Ну, мало ли – кирпич на голову…) Сильно бы я-возможная отличалась от меня-реальной?

Я не знаю ответов на эти вопросы, даже в фантазиях я не могу представить себя не такой, как сейчас, в этот самый момент. И это к лучшему, иначе я бы, наверняка, начала завидовать самой себе – себе-возможной, – а это так глупо. И все же одно я знаю точно.

Если бы я не заболела, я бы никогда не начала писать эту книгу – это одна сплошная ошибка, точнее, целый сборник ошибок, каждая из которых должна быть доделана до конца. Я с нетерпением жду, когда в один прекрасный день тупо уставлюсь в пустую вордовскую страницу, задумчиво переведу взгляд на стену, почешу за левым ухом, медленно склонюсь над клавиатурой, от нечего делать напечатаю «В моей комнате обои в синий цветочек» гляну на монитор, тут же сотру, подумаю еще немного (созерцая эти самые обои), в итоге напишу еще раз то же самое, зевну и поставлю точку.

Вверх-вниз

Если отбросить приставочку «шизо-», то останется именно это – многоэтажка со сломанным лифтом. Вниз-вверх, вечное движение. Если считать от середины, у здоровых людей диапазон перемещений ± N этажей, у меня – намного шире; я не была разве что в подвале и на чердаке. Когда выглядываешь из окон верхних этажей, внизу видишь одни сплошные игрушки и бесконечные просторы; хочется, смеясь, запускать бумажные самолетики и плевать людишкам-букашкам на головы ради забавы; кажется, что из-за облаков вот-вот выглянет Бог и совсем не кажется, что сидеть на карнизе опасно. Когда выглядываешь из окон нижних этажей, видишь только обшарпанные стены соседних домов, грязь и блюющих алкашей; чтобы всего этого не видеть, хочется закрыть глаза и больше никогда не открывать. Лишь из окон средних этажей мир воспринимается во всем его многообразии и безобразии – таким, какой он есть. В норме на перемещения вверх или вниз влияют внешние, объективные причины, а не в норме лифт сломан. Медленное, в течение нескольких недель или месяцев, движение в каком-то одном направлении со слабыми скачками назад. Чаще – за считанные минуты взлет сменяется падением и наоборот, и так весь день, день за днем. Меняется сама система координат, когда по сто раз в день пол одного этажа превращается в потолок другого и наоборот. В итоге перестаешь чувствовать почву под ногами, все зыбко и неустойчиво, не обо что опереться, не на что положиться, кажется, что все на шарнирах. Когда меня долго мотает туда-сюда, я забываю, где же мой этаж, где же мой Дом На каждом этаже остается частичка меня: предпочтения, желания, интересы, убеждения, мнения модели поведения, восприятия себя и других, отношения к миру, – я уже утратила целостное представление о себе. Какая я? Не знаю. Разная, всегда разная, я устала.

Беспечность

Иногда вечером из своего домика вылезает маленький шустрый хомячок, такой забавный, веселый и энергичный, что мне уже не до сна. Очень быстро наступает время кормежки, я должна всунуть ему в лапки большую-пребольшую таблетку, желтую и круглую, как луна; он свернется комочком и впадет в спячку. Сейчас-сейчас, еще пять минут мне так нравится играть с этим жизнерадостным существом. Я оживляюсь, мне проще сконцентрироваться, и я быстрее справляюсь с делами. Незаметно хомячок распухает до размеров собаки, виляющей хвостом и прыгающей вокруг меня зайчиком – в надежде, что ей на нос положат любимое лакомство. Гляди, гляди – вот таблетка! Ай, не дам Ха-ха-ха… Лижет мне руки!.. Мысли быстро и свободно бегут в голове, внутренний критик замолкает, чувства обостряются и становятся ярче. С собакой намного веселее играть, чем с хомяком, но вот уже передо мной фыркающий конь, сердито бьющий копытом. Я любуюсь им, но он своевольный и дикий, его не оседлаешь, нужно быстрее дать ему таблетку, как кусочек сахара, – на ладони вытянутой руки. Да, нужно, но мне жаль усыплять это воплощение бурлящей жизненной силы: когда еще мне будет так весело и легко? Вскоре меня бросает в лихорадочный жар. Это разъяренный от голода дракон дышит огнем прямо в лицо. Он огромен и с трудом умещается в стенах моей комнаты. Вихрь из мыслей и эйфория. Зажмурившись, швыряю ему в пасть крошечную таблетку и прячусь под одеялом. Поздно. Скоро рассвет, а я смеюсь и не могу заснуть.

Проснувшись и еще даже не открыв глаза, я уже хочу, чтобы этот день быстрее закончился. Как будто на полной скорости резко дали по тормозам… Я с трудом собираю в кучку ошметки мыслей… Внутри черепной коробки тошнотворная пустота, и только один-единственный таракан медленно-медленно ползет вверх, срывается, падает на спинку и беспомощно сучит лапками… Откат в депрессию… все бесит…

То, что происходит со мной, мечта всех алкоголиков и наркоманов – я не употребляю внутрь ничего крепче кипяченой воды, мне достаточно просто устроить себе недосып, и эйфория обеспечена. Нет, мне не нужно такого «счастья». Плохой, плохой хомячок. Да чтобы я еще хоть раз в жизни? Никогда!.. – думаю я до следующего раза.

Нечто

В первый раз это случилось, когда мне было не больше трех лет, в тот день в детском саду я со всей серьезностью занималась своим единственным делом – плакала, потому что рядом не было мамы Вдруг все вокруг стало каким-то не таким, и я почувствовала, как будто падаю, твердо стоя на ногах Полет вниз не прекращался, и я начала орать от ужаса. Не знаю, как долго это продолжалось, но воспитательница сказала, чтобы я попросила родителей отвести меня к врачу, о чем я благополучно забыла. В следующий раз «нечто» случилось, когда мне было девять лет, с тех пор это начало повторяться все чаще и чаще, ощущение становилось все ярче и острее. Ни в 3, ни в 9, ни даже в 20 я не знала как это назвать или хоть как-то описать словами поэтому никому не рассказывала – это была тайна превратившаяся в табу. На вопросы, что со мной я отвечала «не знаю», «я боюсь» или «мне грустно». И только пару лет назад, к собственному удивлению и облегчению, я наткнулась на упоминание о подобных явлениях в книге по психиатрии. Обнадеживает, что я не уникальна, но для меня «нечто» всегда останется чем-то, лишенным названия.

«Нечто» – это взрывная смесь из самых разных чувств: мистики, ощущения дежавю, предвкушения что вот-вот что-то вспомнишь или поймешь, умиления, священного трепета, зыбкости реальности, оторванности от мира и отчуждения, близости смерти, тоски по мечте, упоения красотой, сожаления, животного ужаса, восторга, мучительной неопределенности, безнадежности и обреченности, тусклости своей жизни, ощущения невидимой грани бытия и разрывающей изнутри тоски от невозможности ее пересечь, захватывающего дух взгляда в пропасть и дурноты, движения в неопределенном направлении, тщетности судорожных попыток все это остановить, экзистенциального одиночества, ощущения своей ничтожности, пустоты, жажды слияния с Богом, страха перед собственным небытием, ощущения, что тело рассыпается на атомы, и душевной боли – изнуряющей, пьянящей и всепоглощающей.

«Нечто» – это беззвучный щелчок в голове, как будто выключили автопилот. Недоумение, растерянность, страх, панические попытки вернуть все как было… Как и чем я жила еще пять минут тому назад? Что мною двигало? Что составляло смысл? Не понимаю. Я помню все свои действия до мельчайших подробностей и могу воспроизвести, но больше не испытываю тех чувств, которые они вызывали. Жизнь превратилась в опустевшую коробку – оболочка и этикетка с названием прежние, но что было внутри? Что?! Я смотрю на вещи вокруг, как в первый раз. Я знаю, что это моя комната, но больше не ощущаю ее своей. Она кажется мне обезличенной и чужой. Все неправильно, все не так. А «так» – это как?

Я ощущаю какую-то абсурдность и искусственность в повседневных мелочах. Например, когда еду в автобусе. Неужели другие люди не чувствуют в этом ничего нелепого? Это же какой-то фарс! Я не понимаю, почему правильно… нет, скорее, почему люди уверены в правильности того, что автобус должен выглядеть именно так, иметь именно столько дверей, в нем должны именно сидеть или стоять он должен перевозить именно этих людей и называться именно «автобус» – а если бы все было совершенно по-другому? Откуда, откуда другие люди знают, как должно быть, а как – нет?

Я с восхищением и грустью смотрю на людей вокруг: они такие правильные, у них даже ошибки правильные. Я воспринимаю других людей как данность – они априори имеют право быть такими, какие они есть. А я? Кто же мне даст разрешение, кроме меня самой? Но я не уверена – я просто не чувствую уверенности. Можно мне быть такой, какая я есть? Можно?! Можно?!!!.. «Тварь я дрожащая или право имею?». Однозначно «тварь», раз мне в голову пришел этот вопрос, раз я усомнилась в себе, значит – уже «тварь». Другие люди – данность у них априори есть право быть самими собой, а у меня нет, поэтому любое отличие от них я болезненно ощущаю, как свой собственный недостаток, ведь они по определению живут правильно, а я нет. Мне стыдно за собственную убогость, я презираю собственную никчемность, все, что я делаю, – неверно уже только потому, что кто-нибудь в это самое время делает что-нибудь совсем другое.

Я понимаю ошибочность и абсурдность подобных суждений, но чувствую-то я именно так и до боли хочу быть кем угодно, но только не собой… За такое подростковое мироощущение я презираю себя еще больше…

Я смотрю в зеркало, вижу свое отражение, но не вижу себя. Я не чувствую, какая я. Вижу отдельно губы, отдельно нос, отдельно глаза, но у меня не складывается впечатление о том, какую картинку они дают все вместе… наверное, что-нибудь убогое и отвратное.

Кто я? Что я здесь делаю и зачем? Я чувствую себя словом, вырванным из контекста: …Аня …Аня … Имя – ну и? …Аня …Да при чем здесь это?! Я не ощущаю собственной причастности к этому миру. Мне нет здесь места, я не отсюда, тут все чужое. Я с тоской и завистью смотрю на мир через невидимую витрину из толстого стекла. Я здесь, а мир там, и с каждой минутой мы отдаляемся друг от друга все дальше и дальше. Такое ощущение, что моя душа улетела в космос: удушающая пустота, бескрайнее одиночество и вечная неприкаянность. Мир кажется таким крошечным и далеким, что при взгляде на него сжимается сердце и выступают слезы умиления.

Когда на меня находит «нечто», появляется ощущение, что «с глаз упала пелена и обнажилась бессмысленность бытия», но именно это и есть иллюзия. Мне кажется, что мой мир рухнул, но на самом деле ровным счетом ничего не изменилось: ни вокруг, ни во мне. Мне нужно отвлечься и успокоиться. Если начать задаваться вопросом, в чем же смысл жизни, боль многократно усилится, лучше поискать смысл в чем-нибудь конкретном. Что из того, что я могу сделать прямо сейчас, для меня важно? За что я смогу погладить себя по головке и сказать «молодец»? За текст, который сейчас пишу… за работу, учебу… физические упражнения еще можно разобрать стол или даже шкаф, собрать небольшой пазл, чтобы повесить на стену, – он будет хранить тепло моих рук… или хотя бы рано лечь спать. Раз смысла нет вовне, значит, его надо «сделать», стараясь игнорировать всеобъемлющее чувство пустоты, как шум в метро. Через несколько часов или дней автопилот включится, и все придет в норму, как уже было много-много раз до этого.

Мысли-карусели

Они появляются по утрам, если я не выспалась или перед событием, заставляющим меня сильно нервничать, или после какого-нибудь болезненного для меня инцидента. Но содержание этих мыслей может быть никак не связано с настоящим, готовящимся будущим или недавним прошлым. Очень часто они возвращают меня к неприятным событиям многочасовой, многомесячной, но чаще многолетней давности. У этих мыслей есть начало, но нет конца. Они, как надоедливые мухи, кружатся над головой. Прогнать их, и делов-то. На худой конец – просто игнорировать. Но засада в том, что каждая такая карусель – мысленный спор с людьми, которые обвиняют меня, клевещут на меня или не верят мне. И мне чертовски, чертовски хочется прокатиться на этой карусели – я просто не могу устоять! Потому что мне кажется, что если я последую за этими мыслями, то в итоге смогу дойти до конца и оправдаться или убедиться в своей правоте.

Да, некие неприятные события с теми, реальными людьми действительно имели место, к примеру, 5 лет тому назад. Но, во-первых, в прошлом я их уже сто раз осмыслила / высказалась по их поводу / отреагировала на них и т. д. Во-вторых, это лишь мое восприятие-воспоминание тех ситуаций, тех слов людей и того их отношения ко мне, и это восприятие-воспоминание чаще всего искажено и является частью моей болезни. Потому что (и это в-третьих) большую часть времени я прекрасно живу с памятью о тех событиях, они мне никак не мешают и не вызывают болезненных ощущений, они переварены – слишком скучны, чтобы о них думать, – даже если я поставлю себе целью вспомнить их во всех деталях и описать в красках, ничего драматичного не выйдет. И вот просыпаюсь я в один день не в духе и, едва открыв глаза, набрасываюсь на те же самые воспоминания, как бык на красную тряпку, – с пеной у рта часами мысленно оправдываюсь, безуспешно доказываю, в отчаянье требую, до слез спорю, – а на следующий день или позже воспоминание о тех же самых событиях опять не вызывает у меня никаких эмоций. Парадокс! У меня ушли годы, чтобы заметить и понять его. Разгадка очень проста. Это события те же самые, а вот воспоминания о них совершенно разные – эмоциональная составляющая меняется в зависимости от моего состояния. Поэтому, когда я воскрешаю в памяти какой-нибудь случай, он в разные моменты варьируется от досадного недоразумения до трагедии всей моей жизни. Из-за чего это? Поломка в голове, внутренний дискомфорт, плохое настроение – плохие мысли-воспоминания, которые портят его еще больше. Теперь, когда я это понимаю мне очень трудно судить о том, что в моей жизни было и чего не было на самом деле – не с фактической, а с оценочной точки зрения.

Мысли-карусели не опасны и, как порождение моего разума, имеют право на существование, пока занимают в моей жизни подобающее им место – место занятных безделушек на дальней полке. А это получается не всегда. Мысли-карусели соблазнительно приятны, появляясь в голове, они дразнят и бросают вызов, подстегивая самолюбие, как нерешенная головоломка. Непреодолимое искушение я уже чувствую на губах сладкий вкус легкой победы. Пара логических доводов, и вот он – упоительный реванш, себя-то я смогу убедить в собственной правоте. Это займет не больше 10 минут… не больше 30 минут, не больше часа, не больше дня, не больше недели… Воспоминания становятся реальнее самой реальности. Я не могу остановиться на полпути – кажется, что еще чуть-чуть, и я дойду до победного конца. Но беговая дорожка бесконечна. Я веду внутренний спор с самой собой, и при этом хочу услышать признание в поражении извне, а это невозможно. Самая большая глупость, которую я могу сделать, – это напомнить живым людям о событиях многолетней давности и предложить «разобраться» сейчас. У них такие претензии вызывают полнейшее недоумение, однако даже если они, искренне или не понимая за что, извиняются (причем в точности так, как мне того хочется), мне не становится легче: ведь я хочу, чтобы их слова раскаяния были произнесены тогда, в прошлом, а не сейчас, – но это же невозможно! Цель изначально была недостижимой, но я не могу прервать запущенный процесс. Как же так – я столько времени и сил потратила на эту головоломку, а где награда или хотя бы компенсация за страдания, причиненные болезненной борьбой с привидениями? Остановиться и признать поражение? Слишком мучительно для самолюбия, и я упрямо продолжаю наматывать бесконечные круги, спускаясь в ад. Я выбираю прошлое и лишаю себя настоящего.

Помню, как от антидепрессанта мысли-карусели усилились до такой степени, что у меня в голове работал круглосуточный Диснейленд, но я тогда не связала это с таблетками, так как не знала, что у них есть такое побочное действие.

Когда мысли-карусели появляются в голове я представляю во всех красках, что произойдет со мной под их влиянием через пару часов, к середине дня, к вечеру, на следующий день – как я расстроюсь, опоздаю на все, что только можно, и останусь дома, ничего не сделаю – ни полезного, ни приятного, ни просто нужного, буду исступленно спорить с самой собой, обзываться, злиться и плакать не в силах прервать этот акт мазохизма. Я потратила на мысли-карусели тысячи часов, тысячи часов своей жизни. И поэтому знаю результат заранее Вот он. Нравится? Хочется еще? Я не могу изменить прошлое, но могу до самой смерти скармливать ему настоящее.

Бабочки и ослы

Было время, когда я гордилась своей дисциплинированностью и силой воли. В этом плане я немного опережала сверстников, большинство из которых удивляло меня своей неорганизованностью и безответственностью. Мне не составляло труда спланировать дела, расставить приоритеты и правильно рассчитать время, я старалась делать все заранее и не опаздывала, я вообще не понимала, как можно опаздывать больше чем на 5 минут. Нет, я не родилась такой, я с детства блуждающая в своих мыслях копуша, тяжелая на подъем. И вот я целеустремленно развила в себе такие замечательные и необходимые в жизни качества… а потом пришла Королева, щелкнула пальцами, и, как в сказке, все исчезло за каких-то 2–3 года. Начинай сначала – снова маленький ребенок, который не способен долго удерживать внимание, контролировать сиюминутные желания и деятельность которого носит, к-хм… хаотичный характер. Сейчас уже намного лучше. Я заметила прогресс, когда год назад смогла сама прибраться у себя в комнате, полтора года мне это не удавалось вообще, хотя я честно предпринимала попытки, посвящая уборке целые недели: «Куда мне положить синий карандаш – к красному карандашу или зеленому, а может, к желтому, нет, лучше к зеленому, а может все-таки к красному…», – думала я, сидя в клубах пыли. Но того уровня, который был лет в 18, мне, скорее всего, никогда не достичь.

Я не хочу быть собой, не хочу быть такой вот. Хочу другой мозг, нормальный, можно и с другой головой. Мои внутренние побуждения часто не находят воплощения в действиях, как будто нажимаешь на рычажок, чтобы запустить механизм, а шестеренка внутри проворачивается вхолостую, и ничего не происходит. У меня две проблемы: мне трудно вовремя начать что-нибудь делать, потому что нужно оторваться от всего остального, и трудно вовремя остановиться, потому что я увлекаюсь.

Я чувствую себя упертым ослом, пытающимся заставить самого себя продвинуться вперед хоть на шаг. Я беру палку, чтобы привязать к ней морковку но не успеваю и съедаю приманку раньше. Тогда я беру эту самую палку и замахиваюсь по собственному хребту… о, какая замечательная спиночесалка!

Для меня волевые усилия – все равно что ловля бабочек голыми руками. Долго выжидаешь, приноравливаешься – хлопок… опять пусто, а время идет… Нет, если «бабочка» одна, рано или поздно я ее поймаю, мне просто нужно больше времени чем другим людям, но вот если «бабочек» несколько, это настоящая катастрофа. Я часто недовольна собой, потому что меня раздражает, когда время тратится впустую. В основном силы уходят на то чтобы заставить себя сделать что-нибудь нужное это изматывает, у меня низкий КПД. Мне интересно, в чем истинная причина? Нарушение воли, лень или действие таблеток? И в каком соотношении?

Боль

Ежемесячная прививка безумия… Королева незаметно подходит ко мне сзади и нежно обнимает за плечи, всаживая когти между ребер, прямо в сердце. Ей просто хочется пить, такова ее сущность, и она пьет мои слезы. Нельзя вырываться и брыкаться, будет только хуже. Можно только плакать.

Что-то ломается в голове, и я чувствую душевную боль, которая маскируется под разные чувства: злость, тоску, грусть, гнев, скуку, ревность, обиду, одиночество или тревогу. Мозг не понимает, что поломка произошла в нем самом, он как котенок с больным животом, прячущийся от невидимых врагов, думает, что источник страданий где-то вовне. В зависимости от примешанной эмоции мой мозг ищет рациональную причину в окружающем мире и неизменно ее находит: чаще всего это оказывается последний человек, с которым я разговаривала до того, как меня переклинило. Я даже могу не помнить подробностей нашей беседы, оттенков интонаций и точных слов, но у меня появляется стойкое ощущение, что этот человек надо мной издевался и является причиной моих страданий. Грань между реальностью и моими домыслами размывается. Я несколько раз обрушивалась на ничего не подозревающих людей с чувством праведного гнева и требованием сатисфакции, не понимая, что это моя Королева стоит за их спинами и корчит мне рожи. Раньше в такие моменты я думала, что поступаю правильно, пока не заметила странный парадокс: боль буквально за полчаса может окраситься другой эмоцией, а метка с надписью «причина» – самовольно сменить объект, и все это без каких-либо предшествующих событий. Те монстры, что оживают в моей голове, имеют мало общего с реальными людьми, на которых они похожи.

Я уговариваю себя выждать хотя бы день, не принимая никаких важных решений, не предпринимая никаких решающих действий и не общаясь с «врагами». Ведь когда наваждение спадет, я буду жалеть о сказанном и раскаиваться в сделанном. Завтра я вскользь пообщаюсь с «врагом» и удостоверюсь что мои подозрения ложны или преувеличены.

Однажды, распираемая мнимой обидой, я попробовала оторвать боль от мыслей, не давая ей порождать в моей голове ложные умозаключения и руководить моими поступками. Я понимала, что никто не делал мне преднамеренно зла и мне это только кажется, но чувство обиды не исчезало а росло в груди в геометрической прогрессии: оно не находило выхода наружу, его просто не на что было направить, потому что объективной причины для него не было. Ощущение, будто душа вот-вот разорвется на части, от напряжения у меня потемнело в глазах. Потом я постаралась отделить боль и от эмоций. Переключать внимание с мучительных мыслей и чувств, отходить от них, как только на них натыкаюсь, помня, что они могут быть иллюзорны и не отображать реальность. Если мне удается отвлечься, случается чудо. Когда я чувствую боль в чистом виде, выкристаллизованную – не окрашенную эмоциями, не размазанную по мыслям, не распыленную на действия – она ощущается как вполне терпимый внутренний дискомфорт.

Я?

Мне кажется, что я живу в две смены – дневную и вечернюю, но на самом деле их больше. В разное время суток у меня включаются и выключаются разные качества.

Когда люди говорят «Аня», кого они имеют в виду? Аню, ноющую в депрессии, Аню, смеющуюся в гипомании, Аню-ипохондрика, Аню-шизофреничку, Аню-параноика, Аню-истеричку, Аню инфантильную, Аню, отупевшую от лекарства?.. Да, это все я, но меня огорчает, когда люди приписывают мне качества – как отрицательные, так и положительные, – которые на самом деле являются частью моей болезни. Еще больше меня расстраивает, когда с моим именем у людей ассоциируются побочные действия лекарств, которые я принимаю.

У меня с Королевой одно тело и одно имя на двоих, но вся ответственность на мне. Какая же я? Не знаю, у меня не складывается в голове какого-либо устойчивого и целостного образа. Комок противоречий и сборная солянка из самых разных качеств, которые плохо согласуются друг с другом. Даже родители не могут меня описать: «ты всегда разная». Я никогда не знаю наперед, как поведу себя в той или иной ситуации – моя реакция будет зависеть от состояния в тот самый момент. Я очень завидую людям которые всегда ведут себя одинаково.

Как так можно жить? Как я вообще еще жива?

Разочарование в себе

Слез нет, только осознание, глубокое, как пустой бездонный колодец. Ощущение собственной психической неполноценности – это трещина, проходящая через монумент, от верхушки до фундамента. Я никогда не выздоровею, я всегда буду слабее большинства людей, буду спотыкаться и падать на ровном месте, видеть проблемы в том, с чем обычно справляются на два счета. Да, такая вот жизнь – как будто я села за карточный стол и, мельком взглянув на доставшиеся мне шестерки, поняла что проиграю; нельзя взять тайм-аут, нельзя поменять карты, можно только расслабиться и с чистой совестью проиграть. Раньше я хотя бы считала себя умненькой девочкой, но после того как мне поставили психиатрический диагноз, я лишилась последней иллюзии на свой счет. Мне хочется закрыть глаза и исчезнуть, просто перестать быть. Лучше не быть вообще, чем быть карикатурой на человека.

Мне бы очень хотелось наивно хлопать глазами и искренне верить, что это с миром и людьми вокруг что-то не так, а не со мной. Но я чувствую себя ущербной, и это… замечательно. Раньше я очень хотела стать сумасшедшей… Стала? Да! Молодец, держи конфетку, сядь, посиди в сторонке… Я думала, что безумие – это прикольно, проявление индивидуальности и своеволия. Теперь я знаю: ничто так не обезличивает людей, как сумасшествие. Ты думаешь, что ты особенный, а от таких, как ты, ломятся стационары. Схожий ход мыслей, схожие симптомы, схожие диагнозы. В своем отличии от здоровых людей больные с приставкой «шизо-» до тошноты похожи друг на друга. Это не уникальность, это ущербность. Мир собственных фантазий не заменит реальности. Мне в своем сумасшествии нужно было зайти очень далеко, чтобы по-настоящему испугаться и броситься со всех ног назад. Теперь я хочу, именно хочу, быть нормальной. Мне претит безумие в самой себе, я вдоволь насмотрелась на него, оно как безвкусица – будто видишь цвета, не сочетающиеся между собой, и испытываешь раздражение от явной дисгармонии.

Я никогда не выздоровею и вряд ли поднимусь выше той ступени, на которой нахожусь сейчас. Но эта самая ступень… ведь движение вверх – это движение лишь по одной оси Х, а есть еще Y и Z, длина и ширина… Черт с тем, насколько эта ступень высока, главное, в какой мере она освоена по всему периметру. В каких сферах жизни я могу реализоваться на том уровне, на котором нахожусь? Да в общем-то – во всех, в которых хочу. Сейчас я самая обычная девушка, и мне это нравится, именно такой я и хочу оставаться.

* * *

Смешно, но я научилась быть счастливой. Во-первых, я не знаю, что меня ожидает завтра, и на всякий случай готовлюсь к худшему, поэтому каждый «несумасшедший» день я проживаю как последний, и это здорово. Во-вторых, шизоаффективное расстройство намного приятнее, чем, к примеру, цистит. А в-третьих, в любой момент времени я могу четко сказать, счастлива я или нет. Для меня счастье – это отсутствие боли, физической и душевной, так что большую часть времени я совершенно счастлива. Просто мне есть с чем сравнить полжизни без перерыва мысли каждую секунду причиняли мне боль, и когда эта агония закончилась, я почувствовала, что очутилась в раю.

Антипсихотик делает мозг инертным и ленивым Эти таблетки – как мешок кирпичей на плечи каждой мысли. Лишь бы доползти по прямой из точки А в точку Б, на петляния и всякие эксцессы просто не хватает сил. Умозаключения становятся коротенькими и простенькими, как у ребенка: «вот это стул, на нем сидят, вот это стол, за ним едят». Такими мыслями мозг себе не затрахаешь, как ни пытайся. Нервные клетки будто плотно укутаны ватой как елочные игрушки, спящие в коробке.

Лекарство устроило мне второе детство: оказаться снова беспечным беспомощным ребенком спящим по 12–14 часов в сутки, было так же приятно, как и унизительно; я отдыхала и отсыпалась, не спеша работала и училась на «вечерке». Сон длиною в два года. Каждый вечер я обтачиваю с боков несчастную четвертинку таблетки ножом, перед тем как отправить ее в рот. Скоро последний курс универа, мне пора снова взрослеть. По-другому. Анна, Анна, просыпайся…

 

В поисках Королевы

Это был один из тех июльских дней, когда жара напрочь усыпляет бдительность. Я была беспечна и не ждала никакого подвоха – как кошка, разомлевшая на солнце, как ребенок, вытащенный мамой из теплой постели. Жара плавила не только асфальт моя душа была мягче и податливей глины; я была открыта миру, воспринимая его по-детски безусловно как данность. И я смотрела на вещи вокруг непредвзятым взглядом, ясным – будто устремленным в безоблачное небо. Весь предыдущий год был самым счастливым и спокойным в моей жизни. А потом мы встретились.

Чем я его привлекла – без понятия. Он мне ничем не запомнился, абсолютно. Грубое рабоче-крестьянское лицо, симметричное, с глубоко посаженными глазами; ничто не резануло, но и не зацепило я тут же забыла, как он выглядит. Аккуратно вписывающийся во все стандарты человек из толпы выдающий шаблонные обтекаемые фразы и задающий общепринятые вопросы. Простой и обычный как пакетик картошки фри из Макдоналдса.

У меня не было причин, чтобы с ним больше никогда не встречаться, кроме одной: он не смотрел мне в глаза – вообще, только искоса скользил взглядом, не поворачивая головы.

Здесь явно что-то не так. Зачем мне это? «Хочу проверить свою психику на выносливость», – с удивлением, смущением и усмешкой я отогнала бредовую мысль. Но было поздно, тараканы в моей голове увидели тараканов в его голове и робко помахали им лапкой, а те в ответ с готовностью зашевелили усиками.

У меня плохая память на лица, и я месяц не могла запомнить, как он выглядит, а потом вдруг обнаружила, что он чертовски красив. Я даже вспомнила, кого он мне напоминает, и долго смеялась: лет 10 тому назад я по приколу загадала встретить человека с похожей внешностью. «Клон» оказался намного симпатичней и с широким спектром мимики: когда он курил в своем бежевом халате, то напоминал суслика-бурундука, когда думал о деньгах – хомяка (лицо сердечком, улыбка до ушей, а в глазах «руб./руб.»), когда тащил что-нибудь из магазина домой – сосредоточенного муравья, когда злился – бульдога с квадратной челюстью. У него были глаза истинного подонка: глубоко посаженные, с потрясающе красивым разрезом и такой темной радужкой, что зрачок был практически неразличим. С такими глазами хорошо лгать, играть в покер и гипнотизировать. Я быстро привыкла бы к их звериному очарованию, но он практически не смотрел на меня, и я сама начала их избегать, потом бояться, а затем заглянуть в них стало сродни пытке. Спустя год, когда наши взгляды случайно встречались я шарахалась от него как ошпаренная: «Что?!».

Его сильные руки привыкли преобразовывать мир вокруг своего владельца. Мне нравилось вкладывать свое тонкое запястье ему в ладонь, зная, что он может сломать его одним лишь движением руки но не делает этого.

И при всей его брутальности в нем было что-то очень женственное. Чувственные губы, густые изогнутые ресницы, которым позавидуют многие девушки, и я в том числе, грациозность движений присущая упитанным персидским котам, нетерпеливые, истеричные нотки в голосе при нервозности или взбудораженности, склонность к непрерывному самолюбованию.

Раздуваясь от гордости, он демонстрировал мне свои душевные шипы, как морской еж. Я с восторгом и любопытством их рассматривала. Но зачем он все это говорит? Неужели не видит, что мне уже не по себе? Зачем, встречаясь с хрупким созданием слабого пола, рассказывать ей, как бил девушек по лицу, взламывал электронные ящики, гадко мстил своим бывшим, и еще вагон и маленькую тележку всяких мерзостей? Я его боюсь. Блефует или нет и в каком соотношении – абсолютно неважно, главное, какой эффект рассчитывает на меня произвести и какой реакции ждет. Пугает? – но зачем так сильно перегибает палку, уходя в киношный гротеск? Помню, он залихватски красуется своими «подвигами», а у меня всплывает в памяти история про смертницу, которая перед взрывом ходила кругами перед милиционером и даже корчила рожи, изо всех сил привлекая к себе внимание. И вот он бахвалится, а мне кажется, будто он размахивает у меня перед лицом транспарантом: «Я не хочу, чтобы ты мне доверяла, я – подлец». Что же это за подлец, который, вместо того чтобы войти к своей жертве в доверие, честно дает понять, что с ним не стоит иметь дело? О нет, это уже не подлец, такой человек называется совсем другим словом. Поэтому я и не убежала от него.

Он не смотрел мне в глаза и не называл по имени. Он даже не поворачивал голову в мою сторону во время разговора. Будто общаешься с мальчиком-аутистом, это раздражает. Хм, странно, но мне это что-то напоминает…

Мы только начали встречаться, а он уже был на меня за что-то обижен. Мне как будто предъявлялись претензии, я как будто была в чем-то виновата. Он меня с кем-то путает? Недоумение сменилось ощущением, что все его тирады «про отношения и про баб» обращены вовсе не ко мне. Он разговаривал скорее сам с собой, чем со мной, как будто отыгрывался на мне за кого-то другого. Его уязвленное самолюбие требовало сатисфакции от всего мира.

Когда на мой звонок он открывал дверь, на меня обрушивался холод, как из холодильника. Беглый взгляд мимо глаз, вялый кивок. Он совсем не рад Но он сам пригласил меня к себе, я не навязывалась Может, я перепутала день недели? Или он ожидал что у него на пороге вместо меня будет стоять Анжелина Джоли? Так повторялось из раза в раз. Он все время меня отмораживал. В его квартире я чувствовала себя тараканом, который совершает набеги на полупустой холодильник, сидит в ванне, ползает у него по спине, делая массаж. Секс с ним оставлял странное ощущение – как будто мы занимались этим на чьей-то могиле. Мне часто хотелось уйти сразу же, как только я приходила, я вообще не понимала, что я здесь делаю и зачем – какого черта занимаюсь этой шизофренией. Меня останавливало мое бесстыжее любопытство. У его скелета в шкафу есть имя, и я хочу его знать.

Приятный парфюм не скрывал тончайшего, пикантного флера безумия и густого аромата боли который привлекал меня, как кошку привлекает запах парного молока. Он производил впечатление человека в агонии. И мне стало любопытно – знаю ли я демонов, которые разрывают его душу?.. Приходя к нему домой, я оказывалась в клетке с раненым зверем. Позже он обклеил коридор обоями в вертикальную полоску, и символичное сходство стало полным, особенно когда он ходил курить к лифту – туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Он не находил покоя, нося в себе отравленное самолюбие опустошенность, потерянность и тревогу, а еще – стыд и страх, тщательно скрываемые за агрессией. Я не знала причины его боли и ничем не могла помочь, да ему это было и не нужно. Мне оставалось просто наблюдать… хм, в этой комнате есть что-то очень знакомое, как будто я была здесь раньше…

Жалость могла его унизить, живой я бы оттуда не ушла. Я усердно косила под дурочку, несущую чушь, смеющуюся над собственными глупыми шутками и задающую нелепые вопросы, – не знаю, насколько успешно.

Общение с людьми в растрепанных чувствах имеет одно важное преимущество. То, что обычно скрывается у них на дне души, поднимается на поверхность и часто выливается на головы тех, кто оказался рядом, – неприятно, но позволяет лучше узнать человеческую сущность и заглянуть в глубь себя.

Мне было интересно: кто он, в какой парадигме живет, что им движет, что сделало его таким, какой он есть. Мне хотелось увидеть тысячу его лиц. Изучать его как феномен, без оценок, как некую данность. Это все равно что ходить по музею и рассматривать экспонаты: привлекательные, банальные, пугающие, незаметные, гениальные, грубые, вызывающие восхищение, спрятанные, отталкивающие, хрупкие, поддельные, непонятные, до блеска начищенные, поломанные, безукоризненные…

Его голова постепенно превратилась для меня в стеклянный аквариум, в котором плавают, жрут друг друга и размножаются всевозможные чувства.

Я видела его слабые стороны: неумение расслабляться, неумение быть счастливым, постоянное сравнение себя с другими и зависть, агрессивное противопоставление себя миру, вспыльчивость и несдержанность, тщеславие, детский эгоизм, болезненное самолюбие, отсутствие сострадания, зависимость на всех уровнях, начиная от стереотипов и общественного мнения, заканчивая алкоголем боязнь душевной близости, неверие в себя и поиск авторитетов, но главное – обесценивание той силы которой обладает, и стремление заменить ее навязанными извне шаблонами, влезть в кем-то придуманные классификации.

Он был умнее меня, сильнее, хитрее, циничнее опытнее, ловчее, амбициознее, общительнее, остроумнее, сообразительнее, расчетливее, упрямее, целеустремленнее, выносливее, надежнее, образованнее… список полезных в жизни качеств можно продолжать до бесконечности.

У меня было только одно преимущество – я была счастливее. Он объяснял это просто: «дура», однако данное умозаключение ни на один эндорфин не делало счастливее его самого.

И тем не менее, между нами намного больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Он доказывает себе и миру, что он лучше всех-всехвсех, а я – что нет человека ничтожнее меня. Он кричит о собственном величии, я – о своей убогости. Он примеряет корону, я красуюсь в терновом венце… Но в науке самолюбования ему не было равных… В общении он был заядлым онанистом. Его не интересовали темы, не имеющие к нему непосредственного отношения. Он не скрывал безразличия, часто перебивал и не давал договорить даже из вежливости. Всегда задавал мне дежурные вопросы, но ответы на них были ему по барабану. У меня быстро пропало желание рассказывать что-нибудь о себе. Любой диалог сводился к монологу, любая тема вертелась вокруг него самого. У него было прекрасное чувство юмора, близкое мне, и он был очень остроумен, но мне часто становилось скучно: он был слишком увлечен самим собой, я уставала от пассивной роли обезличенной публики. Мы вроде как обменивались эмоциями, но если мои эмоции были адресованы лично ему, то его или не имели адресата, или были предназначены вовсе не мне, а не пойми кому. Общение с ним было таким же суррогатом, как и общение с телевизором, только хуже, этот «телевизор» поглощал мои эмоции в больших количествах: в основном восхищение и страх; те же эмоции, которые ему были неугодны, он попросту игнорировал. И самое главное, он ничего не давал взамен, он не мог ни посочувствовать, ни поддержать, ни порадоваться за меня. Единственный комплимент, который я слышала от него в свой адрес, – «скунс-вонючка»; пожав плечами, я стала налегать на лук и чеснок – может, ему так нравится?

Он заявлял, что с женщиной вообще не о чем поговорить, она может трещать только о том, какие сапоги себе купила и какая же соседка Валя дура Я мысленно меняла сапоги на штуку для машины которую он недавно раздобыл, вместо Вали подставляла имя его начальника и честно пыталась увидеть разницу – но тщетно. Он напоминал мне девчонку, которая самозабвенно часами крутится перед зеркалом, не зная, с какой стороны присобачить себе бантик, а я была тем самым отражательным предметом интерьера. Но я и сейчас не могу его в этом упрекать: это было действительно самозабвенно и очень искренне. Он говорил, а я слушала, он мог часами говорить, а я – часами слушать.

Я чувствовала себя девочкой по вызову, приезжающей два раза в неделю обслужить клиента за тарелку супа. Ну, или смотрителем зоопарка, приходящим сварить этот самый суп, помыть гору посуды и пол (ненавижу песок, прилипший к ногам) и побыть игрушкой для дикого животного, озлобленного и уставшего. Я обожала его, но даже от моего кота исходит больше душевного тепла: тот хотя бы умеет мурлыкать.

У него не было никакого желания проявлять в мою сторону симпатию. Он был по отношению ко мне совершенно пуст, у него не было для меня ни ласки, ни доброго слова, ни подарка, ни заинтересованности, ни энергии, ни положительных эмоций ни заботы, ни участия в моей жизни. Только требования удовлетворять его потребности, желание самоутвердиться, агрессивно-болезненная реакция на слово «компромисс» и навязчивый страх, что его хотят «прогнуть» и «поиметь». Он мне нравился, но его отношение ко мне – нет. Я не знаю, был ли он таким только со мной, или со всеми девушками, или с людьми вообще. И был ли он таким всегда, или стал в последнее время, и будет ли потом. Поэтому не мне судить, но другим я его не видела и не знаю.

Он часто сверлил мне мозг, причем выбирал для этого самые «удобные» моменты: например, когда я оставляла у него в квартире вещи, и мы шли гулять – ведь я не могла просто развернуться и уехать без них домой, – или когда было поздно, мне хотелось спать и не было сил отбиваться от обвинений и спорить. Его любимая мозгодолбалка называлась «все бабы дуры», вначале меня эта чушь возмущала, затем смешила, но под конец начала раздражать. Все бабы дуры? Ну и каково это – быть сыном дуры?

Он часто бил меня словом, считал, что нападение – лучшая защита. Разве можно видеть противника в наивной девушке, которая младше на 8 лет и у которой тонкие руки с эльфийскими пальцами? Он мог запросто мне что-нибудь сломать или подарить путевку на тот свет. Но он почему-то меня боялся…

Когда становишься мишенью для чьих-то опережающих ударов, по вонзающимся в тебя шипам можно определить, где расположены и как глубоки раны, на месте которых они выросли. На долю секунды блестящие доспехи обнажают кровавое месиво – ткни мизинцем, и твой обидчик скорчится от боли. Мне было его жаль – там раны на ранах и когда он меня мучил, я не могла ответить ему тем же, потому что в эти моменты он, незаметно для самого себя, демонстрировал крайнюю уязвимость.

Он был груб, холоден и отрешен. Когда уровень дискомфорта зашкаливал, я придумывала повод чтобы убежать домой – погреться, но каждый раз извиняясь сама не зная за что, возвращалась в общество холодного бездушного монумента. Я не могу просто уйти отсюда, меня должны выставить за дверь. Именно выставить и именно за дверь – роль должна быть доиграна до конца. Я не знаю, что мне это даст, но чувствую, что мне это нужно.

Он был воплощением моих ночных кошмаров Сволочь, ублюдок и психопат. Наглый, циничный и аморальный. Младший брат доктора Хауса, превзошедший киношного персонажа. Избалованный мальчишка, привыкший получать все, что ему хочется, но слишком умный, чтобы воровать и насиловать в открытую. Если честно, я завидовала ему Мне было чему поучиться у этого тихопомешанного, который вызывал у меня ужас и восхищение: по сравнению с ним я была доброй и наивной овцой… Убей во мне Христа…

У него какие-то странные отношения с родственниками. Что же он сделал им такого, что его никто не любит? Хотелось бы мне посмотреть на людей, породивших его, – жаль, они уже умерли.

Друзья воплотили его собственные недостатки в гипертрофированном виде. Почему у него в приятелях нет ни одного успешного мужчины? Какой-то король неудачников, собравший вокруг себя убогую свиту, чтобы выделяться на ее фоне…

Он знал женские уловки, как таблицу умножения, и не брезговал пользоваться ими сам, лишая их женской непосредственности и эмоциональной импульсивности и превращая тем самым в циничные манипуляции. У меня, девушки, ни разу не получилось обыграть его – он, как шахматист, продумывал реплики на несколько ходов вперед.

Ему нужна была моя ревность, и он всячески ее провоцировал. Мне было неприятно, и я бы даже обиделась, но в этом было что-то очень печальное. Помню, он надевает новый ремень и чуть ли не орет: «Меня хотят все бабы!», а я улыбаюсь и киваю, с грустью думая: «Вот как, оказывается, выглядит мужская истерика…».

Он хвастался, что у него было больше 40 женщин. Наверное, когда ему не спится, он пересчитывает не овец, а перепрыгивающих через изгородь девушек: Маша, Оля, Наташа, Лена № 1, Лена № 2… Он перечитал столько книг про то, как управлять «бабами», что польстил всему женскому роду. Такие светлые мозги, и зачем забивать их всяким мусором? Его интеллектуальный уровень выше того, на который рассчитана вся эта однобокая макулатура. И что за ущербное хобби – «ставить опыты на бабах и заниматься их дрессировкой»? Ну хорошо, я – подопытный кролик № такой-то. Но кто же исследует его самого? Кто осуществит его тайную мечту? Кто потешит его самолюбие? И я решила что обязательно напишу лично про него.

Я думала, мы повстречаемся пару недель и расстанемся, месяц – и расстанемся, ну ладно – два месяца и расстанемся. Но игра затянулась, я начала в него влюбляться…

Я рассказала ему про Королеву, а он сказал, что полгода назад поссорился с девушкой, на которой собирался жениться, хорошо так поссорился оскорбив ее; и если она его пальчиком поманит, он к ней побежит. Ну что ж, мы квиты. Если в тесто попадают осколки стекла, такой хлеб выкидывают.

Это не самое приятное зрелище – из раза в раз видеть его кислую отрешенную рожу, на которой большими буквами написано: «Любимая, вернись я все прощу, только поколочу немного, но ты, главное, вернись». Мне было скучно и одиноко и быстрее хотелось уйти домой.

Он хочет свою бывшую, а спит со мной. Кого он обнимает, когда прикасается ко мне? Эта мазохистская мысль противоречит моей натуре – обжигает мозг и насилует душу. И при этом в ней есть нечто мерзопакостно-приятное, растягивающее губы в улыбку. Я-то в него влюбилась, мне-то его обнимать приятно, а вот насиловать себя и почти год спать с девушкой, которая не особенно-то и нравится, до которой стараешься лишний раз не дотрагиваться, – это ведь почти подвиг на поприще мазохизма.

К зиме у меня начал дергаться глаз. Я часто просыпалась по ночам, оттого что сердце пульсировало в пальцах, как будто лежало в ладони. Мне хотелось встать, одеться и убежать; если бы не холод на улице, я бы так и сделала, он бы не стал меня останавливать. Но было холодно, и тогда мне хотелось долбануть его чем-нибудь тяжелым по башке. Я шла на кухню и пила его пустырник, или его корвалол, или и то, и другое, возвращалась и пыталась заснуть. Утром я уходила домой, но через несколько дней мы снова встречались. За что я наказываю себя?

В день моего 25-летия он пожелал мне завернуться в простыню и ползти на кладбище. Почему я продолжаю это терпеть?

Он стал очень агрессивным, швырялся в меня обвинениями, колол издевками, гнал от себя грубостью. Но продолжал мне звонить и предлагал встретиться. Хотел, чтобы я сама ушла. Но я продолжала разыгрывать наивную дурочку, мне хотелось досидеть до финальных титров, чтобы не осталось чувства незавершенности. Я ждала слов.

Мне должно быть больно, по-настоящему больно, на всю жизнь больно, чтобы бежать прочь из каждой квартиры, где есть эта чертова комната иначе я обойду сотни домов в поисках ее.

Эта комната казалась мне знакомой, и я раз за разом внимательно осматривала ее, роясь в закромах памяти, как в шкафу. Но ни одна вещь по отдельности ничего мне не напоминала. Обычная комната на солнечной стороне, оформленная в классическом стиле, обычная гамма теплых оттенков – от желто-персиковых до темно-ореховых, обычная мебельная стенка, за стеклом которой, на полках как обычно, годами пылится лишняя посуда, обычные занавески с тюлем, обычное зеленое растение в горшке, обычное ощущение простора благодаря отсутствию лишних вещей, обычный голый гладкий пол и… обычная невидимая стена, отделяющая людей друг от друга.

В этой комнате время течет очень медленно здесь вдыхаешь ледяную атмосферу отчуждения недосказанности и неловкости; здесь нельзя открыто выражать свои чувства из-за страха, что они будут высмеяны; здесь не называют по имени и не смотрят в глаза; здесь слова застревают в горле а искренние разговоры переводятся в стеб, игнорируются или грубо сводятся на нет; здесь все время ведется двойная игра и чувствуется неопределенность. В этой комнате живет Королева, но ее самой здесь нет. И как меня угораздило снова здесь очутиться? Мои родители жили в такой же. Папа не смотрел мне в глаза. Думая, что дело во мне, я чувствовала вину и стыд, вот как сейчас. Мне неприятно здесь находиться, но меня сюда тянет. Убежать прочь – значит, снова вернуться в эту самую комнату в каком-нибудь другом доме.

Я уже и забыла, каково это – находиться внутри нее. Что меня сюда привело? Что заставляет возвращаться? Но главное, что удерживает? Не знаю. Я что-то забыла в этой комнате – что-то забрать или, наоборот, оставить.

Рядом с ним мне было так одиноко, как никогда не бывает наедине с самой собой вдали от людей. В уединенности я полностью ухожу в себя и мне комфортно, в компании мое внимание направлено вовне и мне опять же комфортно; но рядом с человеком, который ведет себя так, будто меня не существует, я оказываюсь в неприятном промежуточном состоянии – наедине с собственными страхами и призраками прошлого.

Мы сидели в ванне, точнее, это я сидела, компактно поджав колени к подбородку, он-то лежал, пил пиво и закусывал моим мозгом, опустошая меня кружкой за кружкой. Пару раз он насыпал вместо зеленой соли красную, и вода окрашивалась в сюрреалистический цвет – я сидела с вурдалаком в луже крови и чесала ему пятку, бр-р.

Его взгляд говорил: «Дура, ты что, не видишь? Я не люблю тебя». В его словах слышалось: «Дура, ты что, глухая? Я не люблю тебя». И он практически не прикасался ко мне, больно щипал и шлепал, но не обнимал и не ласкал: «Ты чего, совсем дура, не чувствуешь? Я тебя не люблю!». Я натыкалась на его нелюбовь снова и снова, а через 15 минут… забывала и опять натыкалась. Чувствовала, но не могла запомнить. Как та маленькая девочка, которая тянула ручки к маринованному арбузу, пробовала и, скривившись, бросала, а через пару минут снова тянула красную мякоть в рот. И ей каждый раз повторяли что он соленый. Соленый, я знаю, но пока не прочувствую, не пойму. А не прочувствую еще долго потому что настолько боюсь нелюбви по отношению к себе, что с детства научилась не замечать ее проявлений до последнего. Стоять, когда люди причиняют мне боль, и улыбаться, уверяя себя, что мне просто показалось. Получать новую порцию боли и, вместо того чтобы бежать, – терпеть и убеждать себя, что здесь какая-то ошибка и в третий раз такого не повторится. Ну уж никак не в четвертый раз или пятый… Чувствовать. Но не обращать внимания. Но чувствовать. Но отрицать. Но страдать. Но не верить. Отрицать саму реальность. Здравствуй Королева.

Я чувствовала недоумение, одиночество, растерянность, скованность, беспомощность, беззащитность, отчаяние и тревогу, а еще – вину и стыд, за то, что меня не любят и отвергают. Эти ощущения возвращали меня в детство, и мне хотелось плакать Меня никто не держал, я могла в любой момент встать и уйти, но я продолжала сидеть в приступе дежавю и завороженно смотреть на него, как кролик на удава. В этой буре чувств скрывалось еще кое-что, и чем острее становилась боль, тем отчетливее я ощущала себя… совершенно нормальной. Ради чувства собственной адекватности, которое он мне давал, я готова была терпеть эту экзекуцию снова и снова. Я возвращалась в точку отсчета – туда, где зародилось мое безумие.

Лет с восьми больше всего на свете мне хотелось «стать сумасшедшей», не сойти с ума, а именно «стать». Безумие представлялось мне синонимом свободы и власти. В нашей семье было принято плясать цыганочку вокруг самодура, психующего и половником поедающего чужие мозги. Безумие было привилегией – эстафетной палочкой, которую я отвоевала в уродливой борьбе, чтобы иметь мозг самой себе и всем вокруг. Мой поверженный предшественник чудесным образом исцелился от своих закидонов, а я… я устала, мне надоело.

К счастью, я оказалась в одной ванне с психопатом. Пей, пей больше, меня это вгоняет в тоску, я никогда прежде не видела алкашей, но мне нужен псих мужского пола. Псих, который будет сильнее меня, которого я буду боготворить и бояться, который провозгласит монополию на безумие и долбанет меня за любой мой каприз, который будет жрать мне мозг ковшом, который ногтем распорет мне душу от края до края, которому плевать на мои слезы, который возьмет меня за шкирку и поставит на колени. Я собственноручно короную тебя и провозглашу хоть сатаной, только освободи меня от моего бремени – силой. На твой скипетр, держи Ты победил. По правилам «игры», из двух человек психом может быть только один. И это не я. И снова не я. И опять не я. И еще раз не я, не я, не я…

Для меня свобода – это возможность выбрать себе даже палача. Дав возможность хорошенько поиздеваться надо мной одному психопату, я лишу в будущем такой возможности тысячи других: он один отобьет у меня охоту связываться со всеми остальными.

Эти мертворожденные отношения были уродливы до бесстыдства, их хотелось положить в стеклянную баночку и с извращенным сладострастием разглядывать часами, наблюдая за тем, как они тухнут.

Как будто смотришь фильм, противный и затянутый, поражающий своим тупизмом. Изнываешь, но смотришь. Знаешь, чем все закончится, но смотришь. Можешь выключить в любой момент, но смотришь. До самого конца. Пусть закончится быстрее, я так устала.

Я поймала на себе его пристальный взгляд, такой… оценивающе-обесценивающий, и подумала «Ну вот и все».

Нет, ну а что, совершенно логично: ремонт доделал, машину купил, зализал раны и самоутвердился, теперь можно выпроводить несуразную дуреху и пригласить девушку, которая лучше впишется в новые интерьеры.

Обожаю трагифарсы. Одна девка за дверь, другая в постель… А может – групповуху, чего мелочиться-то?

Он сунул мне в лицо свой мобильник с пришедшей смс-кой. Жестоко, как пощечина наотмашь. Не помню, что я сказала, во всяком случае, он меня не слушал. Он был рад, даже счастлив; наверное, это был тот редкий случай, когда я видела его по-настоящему счастливым. Он лежит на животе, такой счастливый, его глаза закрыты, но видно – он предвкушает или вспоминает что-то приятное.

Утром я вымыла пол во всей квартире, мне не хотелось оставлять следов. Я спокойно оделась, он стоял в коридоре в легком ажиотаже, было видно, что ему не терпится выпроводить меня. Курить не пошел, просто закрыл за мной дверь, не глядя бросив: «созвонимся попозже» с отрешенной вежливостью и смазливо-формальной улыбкой. Было грустно. Я прекрасно знала, что означают и эта фраза, и эта интонация. Но мне хотелось, чтобы он произнес вслух.

Мы созвонились. У него не нашлось для меня доброго слова даже на прощание. Я лишилась остатков… забыла слово… ну этого, как его?.. самоуважения…

Я чувствовала себя выпитым пакетиком сока, из которого долго выжимали последние капли, а затем, смяв, отправили в мусорку. Полная опустошенность. За этот год я израсходовала свой двухлетний запас энергии.

Когда долгое время находишься рядом с человеком, который не смотрит на тебя, начинает казаться, что с тобой что-то не так. Дальше – хуже, появляется странное ощущение собственного небытия тебе кажется, что если ты подойдешь к зеркалу, то никого не увидишь. Ты подходишь к зеркалу, и… там действительно никого нет.

Больно ли от укола тонкой иголкой? Да вроде не особо, через минуту забудешь. Но что, если на протяжении нескольких месяцев при каждой встрече в тебя засаживают несколько штук? Глубоко загнанные под кожу, до поры до времени они напоминают о себе лишь приглушенным покалыванием Я даже не считала нужным защищаться – а зачем? подумаешь, какая ерунда… Но после расставания когда анестезия влюбленности проходит, вдруг замечаешь, что на тебе и живого места не осталось Иглы, воспаляясь, как занозы, лезут наружу и выходят под утро, прорвавшись воспоминаниями сквозь сон и застав врасплох. Ты плачешь, даже не успев открыть глаза. В голове всплывают слова и интонации, взгляды и выражения лица, жесты и движения, реакции и действия. Я помню, как он обижал меня; помню, как троллил и стебал; помню как манипулировал и вел двойную игру; помню, как срывался и самоутверждался; помню, помню, помню… и не могу больше уснуть; и наступает утро, потом день, потом вечер, потом ночь, а я все помню и помню… Я знала, что будет больно, но не ожидала, что настолько. Зачем я снова поперлась в ад? Может быть, мне только кажется, что боль делает меня сильнее, а на самом деле я просто калечу себя? Суть не в том, ЧТО он мне сделал, а КАК. Ну а на что же я надеялась, входя с открытыми ладонями и чистым сердцем в клетку к озлобленному и загнанному зверю? Что он соизмерит наши весовые категории, опыт и возраст, рассчитает силу ударов, поиграет, вовремя остановится и отпустит, не причинив боли по-настоящему? Ха-ха-ха! Меня сейчас вырвет…

Я не чувствую ничего, кроме боли, которая сжимает сердце и сдавливает виски, от которой кружится голова и тошнит. Я не чувствую ни голода, ни усталости, ни холода, ни страха – ничего, кроме боли от ощущения собственной обезличенности и небытия… как если идешь навстречу знакомому, улыбаешься и говоришь: «Привет!», а этот человек, глядя сквозь тебя, проходит мимо, и тебе больно – только во сто раз сильнее. Это хуже обиды, это страшнее унижения. В этом никто не виноват, но это невозможно простить.

Нас разделяли лишь несколько сантиметров, но он в упор меня не видел. Рядом с ним сидел призрак его бывшей. Его обнимало безымянное тело. Напротив него стояло зеркало, перед которым он ковырял в носу, когда был пьяным троллем. Эта мысль калечит меня и не укладывается в голове, она туда просто не влезает, я не могу смириться с тем, что ко мне можно так относиться, не хочу и не буду.

Мне стыдно. Как будто, прогуливаясь по безлюдному парку, мне захотелось поцеловать скульптуру И вот забавы ради ты прикасаешься губами к холодному гранитному лицу, но вдруг, отпрянув, заливаешься краской стыда. Вокруг ни души, но ты в ужасе озираясь по сторонам, спешишь покинуть место тайного позора и еще долго обходишь его за километр стороной.

Я виновата (исключительно перед самой собой) только в том, что не ушла сразу же, заметив, что человек не смотрит мне в глаза. Он живет на станции Нелюбви, на улице Нелюбви, в доме Нелюбви в квартире Нелюбви и зовут его Безразличие.

 

В забвении

Сад

Перебирая еще свежий гербарий воспоминаний, пальцы превращают белые листы в бумажные цветы. Тысячи, тысячи пощечин от невидимых дланей горят на моих щеках лепестками астр. Каре-зеленые ирисы утопают кувшинками в пруду глаз. Полчища мыслей точат грецкий орех, что в моей голове. Обклеванное сердце – иссушенный гранат… Одинокая плакучая ива посреди бурелома…

С чисто женским кокетством я примеряю терновый венок и рассматриваю себя в белых листах бумаги, увлеченно растворяясь в собственном отражении. Ах, я нарцисс, нарцисс! Если страдать, так страдать красиво. Если боли не избежать, так быть ее жрицей. Я беру лист бумаги и складываю по изгибам шрамов цветок, чей политый слезами бутон раскрывается в немом крике. Красота завораживает и дарит забвение.

Талисман

Она была талисманом, крошечным джинном, монеткой, которую бросали в колодец, загадав самое заветное желание. Бросали вновь и вновь.

Тепло нагрудного кармана, сон под стук сердца в колыбели чьего-то дыхания. Внезапный морозный воздух, изгоняющий негу, и ослепляющий солнечный свет. Тиски большого и указательного пальцев оценивающий прищур. Поцелуй на удачу и безжалостный бросок. В звенящем крике она летела во тьму колодца, больно ударяясь о камни и отскакивая от стен. В долгом полете она грезила о тепле предавших ее рук. И чем дальше она удалялась от бросившего ее, тем ближе был он к своей мечте. Потому что она была талисманом, крошечным джинном, монеткой, которую бросали в колодец, загадав самое заветное желание. Вновь и вновь.

Блуждая в забвении по черному дну, погнутая и полуржавая, она неизменно находила путь наверх Где прельщенные дешевым блеском руки поднимали ее с земли и клали в нагрудный карман, поближе к сердцу, в котором билась самая сокровенная мечта Монетка озаряла своим блеском мечту каждого пригревшего ее сердца, и чем звонче она предвещала счастье и успех, тем быстрее ее выхватывали из кармана и швыряли в колодец. Один бросок – одна мечта. Прирученный символ веры. Олицетворение мечты. Но и ее антипод. Или монетка, или мечта. Или – или. И никак иначе. Ибо таковы были их мечты.

Но и у монетки была мечта. Ей хотелось, чтобы нашелся человек, который крепко сожмет ее в кулаке, и она превратится из монетки, которую бросают на дно колодца, в талисман, который хранят и берегут. Который греет сердце верой и надеждой и который дороже любой отдельно взятой мечты.

Осколки

Вот в детстве бездумно кладешь стакан на бок и катаешь по поверхности стола, он выскальзывает из рук, падает и разлетается осколками по полу, а ты удивленно плачешь. Я до сих пор познаю мир через разрушение: «А что, если?..». Сколько же «стаканов» я перебила… Каждый раз – боль, сожаление и вина. «Но разве ты с самого начала не знала, что вот так вот и будет?». Нет, честно, не знала! Для меня знать – это чувствовать. Пока не прочувствую – не узнаю. Но чувствовать я начинаю слишком поздно, когда что-нибудь уже безнадежно испорчено или уничтожено. И я раскаиваюсь, иногда разочаровываюсь в самой себе на месяцы, бывает на годы. Я заучиваю эти уроки «хрупкости бытия» и бережнее отношусь к жизни, но каждый «стакан» был бесценен и существовал в единственном экземпляре. Есть ли альтернатива разрушению?

Спасибо

Их мягкое сияние окутывает меня теплотой сквозь воспоминания. Умиротворяющая небесная лазурь июльского дня. Чистейшие водоемы, до капли вобравшие скорбь этого мира. Ее глаза сочились добротой и нежностью всех матерей земли. Когда она дотрагивалась до моего плеча, мне казалось что это ангел-хранитель прикрывает меня своим крылом. Она всегда угощала меня сладостями Я тормошила ее, как дитя, придумывая новые и новые поводы обратиться к ней за помощью, она ни разу не сказала мне «нет». Роскошь и редчайшее расточительство человечности. Она видела мои зрачки, пронзенные болью, но не допытывалась причины, укутывая фибрами своей души мое треснувшее сердце. Ее глаза видели меня и принимали такой, какая я есть, ей было все равно, что думали обо мне другие. В последний день, когда мне нужно было уходить, я заглянула в ее грустные светлые глаза на прощанье, и мне захотелось… повеситься У меня не хватило и никогда не хватит слов, чтобы выразить ей свою благодарность.

 

Магия чисел

Ей было 26. Ее бабушке под 90. Ей сказали, что она может умереть. Не бабушка, а она сама. Ее убивало собственное тело.

Время застыло в напряженном ожидании. Циферблат часов вхолостую отсчитывал секунды. День сменял ночь, будто нарисованные декорации мелькали за окном. Она была разочарована в себе и придавлена чувством вины, даже плакать не хотелось. Каждый неровный удар сердца, каждый резкий взмах ресниц был ей вреден, но она упорно делала себе хуже.

Она прикинула в уме, сколько человек криво усмехнется, узнав об ее смерти, а сколько огорчится. Первых оказалось больше. Хорошо это или плохо, она не знала.

Потом она вспомнила всех людей, которые в ней разочаровались, которым она причинила боль. Вот как так вышло? Поди теперь докажи, что никому не желала зла. Она попыталась перечислить свои хорошие качества и то, за что ее можно любить. Попыталась сегодня, попыталась вчера, попыталась позавчера, и неделю назад, и месяц назад тоже – ступор и пустота. Или она очень скромная, или любить ее и вправду не за что. Что хорошего она сделала в этой жизни? Что ее удерживает здесь? И правда – что? Как в фильме ужасов: за что ни пыталась ухватиться, все осыпалось трухой между пальцев. Она чувствовала вину и разочарование в самой себе. Не смогла… не успела… проиграла… Как будто кто-то на небе очень недвусмысленно намекал, что ее время вышло и ей нужно освободить место. Такой, какая она есть, ей здесь не рады и просят уйти. И дело не в том, что лекарство не помогает. Я чувствую вину и разочарование в самой себе… Как будто кто-то на небе очень недвусмысленно намекает, что мое время вышло и мне нужно освободить место. Такой, какая я есть, мне здесь не рады и просят уйти. А я разочарована в себе и почти не против. Почти…

Когда-то ей было 15. Она безапелляционно заявила в кругу сверстников, что умрет в 30, ведь 30 – это глубокая старость и после 30 ничего нет. Предельная искренность подросткового максимализма Время шло, а ничего не менялось. Она может представить себя в 28, 29, даже в 29 с половиной, но только не в 30. До поры до времени она не видела в этом проблему, ей понравилось жить, она чувствовала себя слишком молодой и веселой для таких мыслей. Но в день 25-летия один человек пожелал ей завернуться в простыню и ползти на кладбище. Ей бы посмеяться над дебильной шуткой, а она почему-то испугалась, и теперь возрастная грань на отметке 30 видится ей опускающейся сверху гробовой доской. Через несколько месяцев ее собственное тело начало ее убивать. Она даже не поняла вначале, что с ней происходит, пока не увидела на бумаге цифры, далеко уехавшие за пределы нормы. А, вот почему мне так плохо…

Зато она узнала, что ей нужно было лечиться вовсе не антипсихотиками и вовсе не у психиатра. Радоваться или… а ей сейчас пофиг, она уже давно все поняла. Опираясь ладонями о подоконник, она тянется к форточке и ловит ртом воздух. Сердце колотится в бешеной панике, прокручивая вперед таймер на бомбе, заложенной в ее теле еще до рождения. Не успела, опоздала, не успела…

Все мои истинные желания сбываются. Я ничего не вижу после 30, там пустота… Ей страшно и не с кем поговорить, она берет лист и начинает писать. Белый лист досуха впитывает слезы. Белый лист укладывает мысли в причудливое оригами. Белый лист служит крошечной сценой для страстей. Белый лист – свет в конце туннеля. Белый лист – неплохая альтернатива пустоте.

 

Чудеса случаются

XX-06-2013. Прием врача-радиолога, д.м.н., первичный.

Жалобы на: Периодическое сердцебиение и лабильность настроения.

Анамнез. В 20 лет был выявлен по данным гормонального фона: ТТГ – 2,6, Т4 свободный – 10,9 (11–22), Т3 свободный 4,3 (2,7–5,7). Через 3 месяца начата терапия антидепрессантами, на этом фоне уровень ПРЛ выше нормы (2 нормы), ТТГ более 4,0 назначена терапия Л-тироксином в дозе 100 мкг в сутки. Через 1,5 года терапии антидепрессанты отменены, а терапия Л-тироксином не изменена контроля гормонального фона не было. Через 6 месяцев отметила появление тремора пальцев рук, тахикардию, эмоциональную лабильность. Назначен препарат сероквель, без контроля гормонального фона, через 1,5 года по данным РИА ТТГ 0,005, Т4 свободный 15 (норма 9–22). Терапия Л-тироксином и сероквелем постепенно отменялась. На фоне полной отмены препаратов (чистый фон) через 6 месяцев – состояние удовлетворительное ТТГ 2,1, Т4 свободный 11 пмоль/л (9–22). В связи с нарушением менструального цикла эндокринолог-гинеколог назначил прием Л-тироксина в дозе 25–50 мкг в сутки гормональный фон через 3 месяца ТТГ – 0,009, Т4 свободный в норме, АТ к рецепторам ТТГ – 5,2. Назначен тирозол в дозе 5 мг, с постепенным снижением дозы до 1,75 мг в сутки, который и получает по сей день. На фоне терапии АТ к рецепторам ТТГ – 7,2, гормональный фон в норме. УЗИ ЩЖ – общий объем 12 мл, узлов нет.

Из выписного эпикриза

Дата рождения:1987

Поступил(а): XX-11–2013. Выписан(а): УУ-11–2013.

Отделение: Отделение радионуклидной диагностики и терапии

Диагноз заключительный:

Основной: E05.0 Диффузный токсический зоб, 0 ст. по ВОЗ. Тиреотоксикоз средней степени тяжести, компенсация. Состояние после радиойодтерапии (XX.11.13).

Жалобы и анамнез:

Жалобы: нет.

Анамнез заболевания: В 2012 году появились жалобы на учащенное сердцебиение, одышку, резкое снижение массы тела на 3–4 кг. Обратилась к врачу. Комплексно обследована. Поставлен диагноз диффузный токсический зоб. При сцинтиграфии щитовидной железы с Tc-99m Пертехнетатом (XX.11.13) – сцинтиграфические признаки гиперфункции щитовидной железы. Захват щитовидной железой 8,5 % от счета над всем телом (норма 2–4 %). УЗИ шеи (XX.11.13) правая доля 14х16х50 мм, объем 5,8 см3, левая доля 11х17х42 мм, объем 4,4 см3. Узловые образования не выявлены. Общий объем щитовидной железы 10,2 см3. При гормональном исследовании крови (XX.11.13) ТТГ – 2,97 МЕ/мл (0,25–4), Т4 св. – 15, 07 пмоль/л (11,5–23), Т3 св. – 1,72 пмоль/л (2,5–5,8). Поступила для проведения радиойодтерапии.

Лечение:

Учитывая гиперфункцию щитовидной железы по данным сцинтиграфии (8,5 %), объем железы по данным УЗИ (10,2 мл), а также вес пациентки (51 кг) тиреотоксикоз средней степени тяжести, компенсация, рекомендуемая активность I-131 повышается до 800 МБк.

(XX.11.13) После приема одной дозы фосфалюгеля с лечебной целью введено 800 МБк раствора I-131 натрия йодида. Осложнений, реакций на введение нет.

 

Стигматизация

Это больно. Когда люди, узнав о твоем диагнозе, быстро меняют свое отношение к тебе. Даже если прежде были хорошего мнения. Даже если до этого дружили не один год.

Вначале тут и там проскальзывают шуточки по поводу твоего сумасшествия. Потом твой диагноз становится козырем в рукаве собеседника – аргументом в любом споре, чтобы смутить и доказать маловероятность твоей правоты, даже если речь идет, к примеру, о произношении слова в английском языке. И наконец, этим самым диагнозом тебе просто затыкают рот: «У нас соседка шизофреничка, она говорит все то же самое», «Ты ж ненормальная!», «Да у тебя обострение!!!».

И уже неважно, какая ты, что говоришь и что делаешь. Твои интеллектуальные возможности и личностные качества стоят под вопросом, тебя больше не воспринимают всерьез, твое мнение по определению бред, твои чувства… какие чувства? у тебя что, обострение?! Со временем ты превращаешься в китайского болванчика, соглашающегося со всеми и со всем. Ты настолько обесцениваешь собственный внутренний мир, что больше не доверяешь самой себе и ориентируешься исключительно на мысли и чувства других людей.

Тебя стесняются, тебя сторонятся, тебе предпочитают других, о тебе вспоминают, только когда от тебя что-то нужно. Ты должна терпеть хамство презрение и пренебрежение, ведь тебе оказывают честь тем, что вообще общаются с такой ущербной как ты. И твоих благодетелей совершенно не смущает, что ты немало вкладываешь в ваши отношения и принимаешь их самих такими, какие они есть, со всеми их тараканами и заскоками.

Есть миллионы причин, почему можно быть расстроенной или грустной – плохая погода, болит живот, сломалась стиральная машинка, порвалась любимая юбка… Но если у тебя психиатрический диагноз, люди, знающие об этом, видят причину только в одном – у тебя обострение!!! Поэтому не забывай с порога оправдываться и объяснять и про сломанную машинку, и про юбку, а то мало ли что… И помни: это нормальным людям можно быть странными, вести себя непоследовательно, временами злиться и даже дурачиться, а у тебя – обострение!!!

Псих? Деревенская дурочка? Почти «тот самый маньяк, зарубивший бабушку топором»? Я чувствовала себя прокаженной и второсортной. Мне обидно даже не вдвойне, а втройне. Во-первых, мне никто никогда не ставил психиатрический диагноз официально, это было личное мнение одного-единственного врача из частной клиники. Во-вторых у меня, как оказалось, вообще нет никакого психического заболевания. А в-третьих – эти люди поверили и даже не усомнились…

Стигматизация – это когда человека обезличивают и клеймят, как скот. Больно и несправедливо.

 

Прощание с Королевой

Я быстро прошла по коридору. Левой рукой открыла металлическую створку, правой – достала стеклянный пузырек и нетерпеливо поднесла к губам. Без вкуса, без цвета, без запаха. До дна. «Настоящая аква-тофана…». Быстро вернулась назад и легла, положив голову на подушку, хрустевшую пергаментом…

Какие два месяца? Она сгорела за три недели. Но прежде зеркало явило Ее во всей красе: желто-оранжевое липкое лицо, лихорадочно-лоснящиеся глаза очерченные чернотой бессонницы; впавшие щеки и потрескавшиеся приоткрытые губы, дрожащие старушечьи руки с выступающими костяшками, отталкивающая худоба и атрофировавшиеся мышцы Изнемогая от усталости, Королева стянула с головы корону, а я стряхнула с себя терновый венец.

После того, как стих тиреотоксикоз, наступил гипотиреоз, и мне подобрали нужную дозу гормона, я исцелилась буквально по щелчку. Жить стало очень удобно и легко, больше никаких перепадов настроения, никаких скачек мыслей в голове и прочих странностей. В каком состоянии ложишься спать, в таком и просыпаешься, владеешь своими мыслями, памятью и вниманием, легко делаешь выбор, планируешь и рассчитываешь время. Появилось то самое ощущение стабильности и непрерывности, контроля и целостности, когда я могу положиться на саму себя.

А еще мне провели повторную пластическую операцию, на этот раз удачно, и я стала красивой. Прошло уже больше года, и я полностью восстановилась. Я столько лет ощущала себя физически и психически неполноценной, а теперь ко мне вернулось то, что большинству людей щедро раздается авансом, «ни за что», «за так», – то, чего я была в юности лишена. Это второй шанс, это дар. У меня прекрасный возраст, чтобы распробовать жизнь на вкус. Я видела этот мир с изнанки и убедилась: что бы ни произошло, кто-то наверху или что-то во мне никогда не оставит меня – Бог или инстинкт самосохранения будет вести меня к свету и защищать от смерти и разрушения до самого конца. Я стала глубже и мудрее, добрее и терпеливее, свободнее и смелее. Я научилась чувствовать саму себя, принимать и любить людей такими, какие они есть, находить и видеть вокруг красоту, ценить многогранность жизни и просто быть счастливой.

Но мне больше неинтересно писать эту книгу. Мое вдохновение, моя муза, моя Королева покинула меня навсегда. Спасибо. И за книгу тоже, это была потрясающая лингвистическая работа.

 

Прощание с психиатром

Годы спустя я пришла к своему психиатру-психотерапевту – рассказать, что он ошибся. Когда-то он рисовал передо мной на листе абстрактную шкалу, ставил на ней три отметки и говорил: «Смирись как было, уже не будет», – а ведь стало, даже лучше. Я думала, ему будет интересно. Я думала, он за меня порадуется. Я думала, он, наконец, расскажет на основании чего поставил мне свой диагноз и отчего именно лечил меня антипсихотиками. Кстати такой – достаточно редкий – диагноз у его сына странное совпадение, не правда ли? Более того я знаю, что́ его сын в то время принимал, – этот антипсихотик был назначен мне первым, но потом заменен из-за плохой переносимости. Когда мне об этом рассказали… у меня возникло странное ощущение… вскоре я перестала пить таблетки и появляться в клинике.

Мне было неприятно, что он даже не вспомнил как меня зовут, и назвал чужим именем, хотя я у него лечилась и работала несколько лет. Он задал пару формальных вопросов, я говорила от силы минут пять, ничего так и не спросив, но быстро запнулась не встретив особого интереса. Тема вызвала у него отторжение. Он тут же принялся рассказывать про себя и о себе, своих достижениях и личных проектах, успехах и планах развития своей клиники. Он говорил намного больше меня. В общем, все как обычно. Когда-то я смотрела ему в рот, но сейчас мне захотелось встать и уйти. Я вдруг осознала, что передо мной сидит человек, который никого, кроме самого себя, не видит и не слышит. Возможно, он был хорошим специалистом… лет тридцать тому назад. Но сейчас его самолюбование занимает все пространство в этом кабинете, и ни для кого больше здесь просто нет места. В его реальности бывшая пациентка пришла узнать, как у него дела. Ну что ж, пусть. У меня больше не осталось вопросов, я все поняла. Встала, попрощалась и быстро ушла.

 

За кулисами

Сценарий

Я уже почти не помню, что и как было тогда. Но мне интересно, чисто теоретически, как бы я сыграла сумасшедшую сейчас. Как и прежде – никаких «я вижу мертвых людей», «пасть порву! моргала выколю!» и прочих примитивизмов. Только свои собственные реакции и эмоции, но сильно преувеличенные. Балансирование где-то на грани, где-то вокруг Полунамеки, полушутки. Смутное впечатление двойного дна. Иллюзия некоего процесса. Несущественность отдельных действий и слов для общей картины. Суммарный эффект за счет общей композиции.

День 1

Я бы напряглась, как только вы бы закрыли дверь и повернули защелку. По моей просьбе вы бы показали мне, как она закрывается, как открывается и я бы сказала: «ОК, нет проблем».

Минут через 15 я бы поинтересовалась: «А замок в двери не заклинивает?».

Еще через какое-то время я бы спросила, могут ли открыть дверь снаружи – в случае чего.

Если бы вы предложили открыть защелку прямо сейчас, я бы отказалась, сказав: «Да нет, не надо все в порядке».

День 2

Я бы сразу попросила оставить дверь незапертой. От разговоров на эту тему уклонилась бы, просто сказав, что «мне так спокойнее».

День 3

Через некоторое время после начала встречи я бы очень неуверенно попросила подвинуть кресло «в ту сторону», то есть к двери. Если бы вы постарались выяснить причину, я бы смутилась и сказала что-нибудь типа «тут сквозняк» или «тень от лампы падает». Все дальнейшие попытки прояснить ситуацию смущали бы меня еще больше, и я бы просто молчала. Если бы вы предложили закрыть окно или выключить лампу, я бы изобразила на лице досаду, разочарование и безысходность, но не стала бы возражать, а вежливо поблагодарила.

Независимо от того, подвинули бы кресло, закрыли бы окно и т. п., я бы ушла в себя до конца встречи. Была бы расстроенной, задумчивой, молчаливой и напряженной. Беседа бы совершенно не клеилась и была бесплодной. Я бы часто пропускала сказанное вами мимо ушей, теряла нить разговора, переспрашивала, отвечала невпопад и односложно, как будто отмахиваясь от назойливости, или с большими паузами, как будто понуждая саму себя говорить. Иногда вглядывалась бы в ваше лицо с недоумением, напряжением и растерянностью, не то не расслышав, не то не понимая, о чем вы спрашиваете. Если бы вы делали паузы, а потом начинали говорить, я бы почти незаметно вздрагивала, как будто очнувшись от глубокой задумчивости.

День 4

В середине встречи я бы начала, не поворачивая головы, искоса поглядывать в сторону, к примеру влево, как будто меня там что-то отвлекает, потом резко обернулась бы за левое плечо, через некоторое время проделала бы так еще раз, будто что-то проверяя или желая кого-то застать врасплох. Если бы вы заметили, свела все в шутку или сослалась на затекшую шею.

День 5

Я бы выбрала в комнате место, на которое мне было бы страшно смотреть, например, часть стены за вашей спиной, но я как бы это скрывала. Это место притягивало бы мое внимание, но я бы его избегала, с опаской отводя взгляд. Рассказывая что-нибудь, я бы случайно перевела взгляд на это место и, оцепенев от ужаса, запнулась, буквально на секунду. Если бы вы заметили, я бы выдавила из себя улыбку и, замешкавшись, сказала что-нибудь типа «Я вспомнила своего хомяка, он умер, когда мне было 6 лет» или «Ой, а какое сегодня число?.. да я там забыла сделать…».

День 6

Я бы приехала пораньше, прошла в кабинет, пока вас нет, и встала бы где-нибудь посередине, лицом к стене. Заслышав ваши шаги, я бы начала беззвучно, но оживленно разговаривать сама с собой. Прекратила бы, как только вы вошли. Улыбнулась, громко и быстро поздоровалась бы с вами. Сразу начала бы с вами разговор на какую-нибудь отвлеченную тему – типа погоды или как вы учились в школе. Немного суетливо и натянуто, словно забалтывая какую-то неловкую ситуацию. Через некоторое время, убедившись, что вы как будто ничего не видели, я бы расслабилась и вела себя как обычно.

День 7

Я бы наклонилась за салфеткой или ручкой и как бы случайно столкнула ваш стаканчик с водой на пол. Если бы вы нагнулись его поднять, я бы отпрянула, на мгновение прикрыв руками лицо, будто ожидая удара. Опустила бы руки, смущенно молчала, ушла бы в себя.

День 8

В конце встречи, направляясь к выходу из вашего кабинета, я бы резко повернулась и показала «фак» куда-то в потолок с криком: «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!» и громко расхохоталась.

День 9

В начале встречи попросила бы вас запереть дверь, если бы она была не заперта. Глядя вам прямо в лицо, редко мигая, с натянутой улыбкой, с хиханьками и хаханьками, приторным голосом я бы спросила: «А вы не боитесь запираться с клиентами в одной комнате? Не боитесь, нет? А то ходят к вам всякие. Вы до двери добежать-то успеете? Ножки у вас худенькие, бегать-то умеете?». Независимо от вашей реакции и слов, я бы презрительно сказала что у меня больше нет ни времени, ни желания разговаривать с вами, после всего ТОГО, ЧТО вы мне сделали. Достала бы пятитысячную купюру, плюнула на нее, смяла и швырнула в вас. Потом бы заплакала и убежала.

День 10

Через некоторое время я бы попросилась к вам обратно. Мне было бы очень стыдно, я бы чувствовала себя виноватой и сильно раскаивалась. Я бы говорила, какая я плохая, все люди считают меня хамкой и истеричкой, меня нельзя любить. Свое поведение на прошлой встрече я бы объяснила злостью на какую-нибудь вашу реплику на предыдущих встречах, которую я совершенно неправильно истолковала. Под конец я бы вела себя как хорошая, послушная девочка.

День 11

После долгого молчания в начале встречи я бы спросила: «Скажите, если я всем расскажу, что вы со мной сделали, мне поверят?». Ваши реакция и слова роли бы не играли. Мои реплики в любой последовательности следующие: «вы сами знаете, что и когда было», «вы так говорите (или молчите), потому что вам понравилось и вы хотите еще», «почему вы молчите? вы что, издеваетесь?!», «вы лжете!», «вы думаете, мне никто не поверит», «вы будете в суде все отрицать и скажете, что я сумасшедшая», «я не знаю, как мне теперь жить, я хочу умереть», «я вам верила, я думала – это игра, я думала, вы меня остановите», «вы знали, что я ничего не смогу доказать!», «вы меня использовали», «почему вы меня не остановили?», «вы лжете, я вам не верю, вы хотите, чтобы я умерла», «вы боитесь, что я расскажу другим, что вы сделали, вы хотите, чтобы я умерла», «вы заставите меня замолчать», «если я не умру сама, вы меня убьете».

Сыграем?

Я проходила нейропсихологическое и патопсихологическое исследование несколько раз в одной-единственной частной клинике. Специалисты менялись, их было трое, но вопросы, задания и карточки к ним из года в год оставались те же самые.

Первый раз исследование проводила молоденькая девушка-специалист, у которой реакции на каждую мою реплику легко читались на лице. Внимательно наблюдая за ней, ориентируясь на ее мимику, интонацию и жесты, используя каждый ее уточняющий вопрос как наводку, я пыталась, подолгу думая, дать «самый неправильный» и изощренный ответ. В итоге в заключении она написала что у меня «грубое нарушение мышления», но психиатр в это не поверил и со словами «что она тут написала? я же с тобой нормально общаюсь» отправил меня на повторное исследование к другому клиническому психологу. У меня было время подготовиться, учесть ошибки, из-за которых меня могли заподозрить в переигрывании, и заготовить ответы которые из года в год становились все более достоверными. Этому немало способствовало то, что мой психиатр в течение нескольких лет сам давал мне на перевод научные тексты по шизофрении и прочим расстройствам, я все больше и больше погружалась в эту тему.

Я много читала про нарушения мышления и речи самое простое, что я усвоила – здоровые люди объединяют предметы по основным признакам: живое-неживое, съедобное-несъедобное и т. п.; а «не совсем здоровые» – по второстепенным. К этому нужно добавить побольше всяких соскальзываний, резонерства, разноплановости, ответов в духе «в огороде бузина, в Киеве дядька». В терминах разбираться необязательно, достаточно найти подходящие образцы и уловить принцип, ну и перед самим исследованием устроить себе многодневный недосып, чтобы реально начать тупить или заговариваться. Еще школьницей, увидев в детской энциклопедии по психологии «Аванта+» классический пример про ботинок и карандаш, я пришла в дикий восторг: «Вау, как круто, я тоже так хочу!» Я знала, что у меня получится, нужно только очень-очень постараться. И я старалась, развивая свой творческий потенциал. Позже я училась на переводчика, и нас в институте специально натаскивали на такую камасутру для мозгов, что ни одному психиатру не снилась, причем до этого я закончила полный курс высшей математики, так что для меня в каламбурах нет ничего сверхъестественного, это трудная, но вполне решаемая лингвистическая задачка. До сих пор помню некоторые свои фишечки, которые я долго и старательно придумывала дома, а во время самого исследования выдавала за экспромты. К примеру, чем различаются река и озеро? Нет, можно, конечно, как нормальный человек, ответить по существу, но я говорила: «Река состоит из четырех букв, а озеро – из пяти» или «В реке я плавала, а в озере – нет». Или: кошка и яблоко – что общего? Вместо того, чтобы мычать: «Ну, не знаю… ну, это как флора и фауна, это части природы…» – я после долгого молчания с уверенностью изрекала: «У кошки есть глазное яблоко». Или: петух и стакан – что общего? Вместо того, чтобы рассуждать: «Ну, даже не знаю, что общего-то… ну это… это части живой и неживой природы, над которой поработал человек… как-то окультурил, чтобы в хозяйстве использовать», я отвечала: «Ой, вы знаете, пИтух – это пьяница, человек, который много пьет. А из стакана пьют».

В другом задании показывают карточку, на которой изображены пчела, гвоздь, вентилятор и самолет, и спрашивают, что здесь лишнее. Скажешь «пчела, потому что все остальное неживое» – будешь нормальным человеком с эталонным мозгом хоть в музей, объединишь по второстепенному признаку, выбрав «гвоздь, потому что все остальное издает звук, гудит, жужжит», – напишут в заключении: «своеобразие мышления», но мне этого было мало, только трэш, только хардкор, и я отвечала «Вентилятор, потому что все остальное несет боль разрушение и смерть». На другой карточке изображены очки, рычажные весы, градусник и линейка Выбрав «очки, потому что все остальное – приборы измерения», за сумасшедшую не сойдешь. Я объединяла два предмета, притягивая к ним за уши третий, и говорила что-нибудь типа: «Линейка, потому что она деревянная, а все остальное из стекла» или «Ну, не знаю… наверное, очки или весы… вот у линейки и градусника – деления, а у очков – диоптрии, а у весов – граммы… не знаю, что лишнее».

Противоестественно ли все вышеописанное для мозга? Не больше, чем балет для женских ног. Я чувствовала себя как на сцене. Мне очень нравилось быть в центре внимания, от моих извращенных ответов у клинических психологов загорались глаза, и они судорожно бросались записывать мои слова, строча свои отчеты. Мне не хотелось их разочаровывать, и я им подыгрывала, изображая то больший, то меньший неадекват. Мне действительно было плохо из-за проблем с щитовидкой, о которых я не знала, которые мой психиатр проигнорировал и которые вызывали отдельные неврологические нарушения и колебания настроения, поэтому я могла казаться странной; но за пределами его кабинета я не совершала необъяснимых или неадекватных поступков, у меня никогда не было галлюцинаций и бреда, я хорошо училась, работала и до назначения антипсихотиков какое-то время жила отдельно от родителей. Я все ждала, когда же специалисты поймут, что я просто прикалываюсь. Мне хотелось восхищения, мне хотелось расспросов, как я выделываю мозгами такие кренделя, мне хотелось, чтобы меня пытались «поймать» и «разгадать». И если бы меня уличили в стебе, я бы не стала отпираться, а с чувством, толком и расстановкой, как истинный лингвист, во всем бы их просветила. Но они принимали мой спектакль за чистую монету. А я… я готова была воспроизвести хоть весь учебник по психиатрии, ну разве что кроме эпилепсии и синдрома Туретта. Я и не заметила, как сама поверила в то, что я сумасшедшая.

 

Послесловие

Страница за страницей с артериальной откровенностью… И вот теперь я думаю: должна ли я что-то объяснять? Объяснять, что все это значит: зачем и для чего, почему и отчего. Зачем писала «вот так вот» и сколько перелопаченной литературы по психиатрии за этим стоит, почему и как подыгрывала психиатру, кто вообще начал эту игру. Где он ошибся, и когда я сама ему искренне поверила. Что делала специально, а что сложилось само. Почему, зачем, ради чего и какой у меня был выбор… А главное – где, где та самая грань?! И вот я думаю должна ли я объяснять? оправдываться? отрицать? раскаиваться? И снова вопросы – зачем? перед кем? за что?

Психиатр оказался первым человеком в моей жизни, который поинтересовался – со своей колокольни, конечно, – что я чувствую, о чем думаю И меня это потрясло… Я?! что чувствую?! о чем думаю?! Пофиг, что со своей колокольни! пофиг, что психиатр! Лечите-лечите меня, как никто прежде не лечил!.. Он выделял меня среди остальных пациентов, в шутку называл при других своей фавориткой и даже устроил к себе на работу. Ради 15 минут его внимания я из шкуры вон лезла, выворачиваясь наизнанку, чтобы стать самой лучшей сумасшедшей на свете. Мое дело было капризничать, дурачиться и обижаться, его – снисходительно наблюдать и «наказывать». Для него – тесты и обследования, для меня – игры по привлечению внимания. Он назначал мне таблетки, а я принимала их, как ребенок конфеты из рук отца. Но потом я выросла и поняла: я просто хотела, чтобы меня любили.

 

Вместо эпилога, пролога и эпиграфа / «В моей комнате обои в синий цветочек»

[1]

«Не менее ста стебельков тянулись с продолговатой цветочной клумбы, раскрываясь – почти над самой землей – веером листьев в форме сердца или загнутых язычков, и разворачивали на вершине чаши красных, синих, желтых лепестков, усыпанные густыми цветными пятнышками; а из красного, синего, желтого сумрака на дне чаши поднимался твердый прямой росток, шершавый от золотистой пыли и чуть закругленный на конце. Лепестки были достаточно крупные, чтобы чувствовать летний ветерок, и когда они колыхались, красные, синие и желтые огни набегали друг на друга, бросая на бурую землю невиданные отсветы. <…> Потом налетал более решительный порыв ветра, и, взметнувшись кверху, цветные огни летели в глаза мужчин и женщин, которые гуляют в июле по Королевскому ботаническому саду».

«– Скажите, пожалуйста, – робко спросила Алиса, – зачем вы красите эти розы?

– Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь»

«Соловей прилетел к Розовому Кусту, сел к нему на ветку и прижался к его шипу <…> Всю ночь он пел, а шип вонзался в его грудь все глубже и глубже, и из нее по каплям сочилась теплая кровь <…> Сперва роза была бледная, как легкий туман над рекою, – бледная, как стопы зари, и серебристая, как крылья рассвета <…> Соловей еще сильнее прижался к шипу, и острие коснулось наконец его сердца, и все тело его вдруг пронзила жестокая боль. Все мучительнее и мучительнее становилась боль, все громче и громче раздавалось пенье Соловья, ибо он пел о Любви, которая обретает совершенство в Смерти, о той Любви, которая не умирает в могиле. И стала алой великолепная роза, подобно утренней заре на востоке. Алым стал ее венчик, и алым, как рубин, стало ее сердце. А голос Соловья все слабел и слабел, и вот крылышки его судорожно затрепыхались, а глазки заволокло туманом».

«Этот цветок и поразил больного, когда он в первый день после поступления в больницу смотрел в сад сквозь стеклянную дверь…

Никто не видел, как он перескочил через грядку, схватил цветок и торопливо спрятал его на своей груди под рубашкой. Когда свежие, росистые листья коснулись его тела, он побледнел как смерть и в ужасе широко раскрыл глаза. Холодный пот выступил у него на лбу <…> Он ходил, судорожно сжав руки у себя на груди крестом: казалось, он хотел раздавить, размозжить спрятанное на ней растение <…> Он дрожал как в лихорадке и судорожно стискивал себе грудь, всю пропитанную, как ему казалось, неслыханно смертельным ядом <…> Цветок в его глазах осуществлял собою все зло; он впитал в себя всю невинно пролитую кровь (оттого он и был так красен), все слезы, всю желчь человечества <…> Нужно убить его, убить! убить! Тогда все будет кончено, все спасено <…> Больной, едва дойдя до постели, рухнул на нее без чувств. Утром его нашли мертвым…».

«Начала его будить потихоньку дочь купецкая красавица писаная, – он не слышит; принялась будить покрепче, схватила его за лапу мохнатую – и видит, что зверь лесной, чудо морское, бездыханен, мертв лежит…».

«Тогда девочка опустилась на землю и заплакала. Но ее горячие слезы упали как раз на то место где был спрятан розовый куст, и как только они смочили землю, он мгновенно появился на клумбе такой же цветущий, как прежде. Герда обвила его ручонками и стала целовать розы…».

«…бережно оторвала последний, голубой лепесток, на минутку прижала его к глазам, затем разжала пальцы и запела тонким голоском, дрожащим от счастья:

«Данилушко тут и сел, задумался, в землю глядит <…> поднял голову, а напротив, у другой-то стены, сидит Медной горы Хозяйка. По красоте-то да по платью малахитову Данилушко сразу ее признал.

– Ну, что, Данило-мастер, не вышла твоя дурман-чаша?

– Не вышла, – отвечает.

– А ты не вешай голову-то! Другое попытай. Камень тебе будет, по твоим мыслям.

– Нет, – отвечает, – не могу больше. Измаялся весь, не выходит. Покажи каменный цветок.

– Показать-то, – говорит, – просто, да потом жалеть будешь.

– Не отпустишь из горы?

– Зачем не отпущу! Дорога открыта, да только ко мне же ворочаются.

– Покажи, сделай милость!

Она еще его уговаривала <…> Про невесту напомнила…

– Знаю я, – кричит Данилушко, – а только без цветка мне жизни нет. Покажи!

– Когда так, – говорит, – пойдем, Данило-мастер, в мой сад».

«Ансельм поднял взгляд и заглянул в скальные ворота – и увидел теряющуюся в глубине горы голубую тропу, а по обе стороны ее часто стояли золотые колонны, и тропа полого спускалась в недра словно в чашечку огромного цветка.

В его душе запела птичка, и Ансельм шагнул мимо сторожа в расселину и через чашу золотых колонн – в тайная тайных голубых недр. То была Ирис, в чье сердце он проникал, и то был сабельник в материнском саду – в его голубую чашечку Ансельм входил легким шагом; и когда он молчаливо шел навстречу золотому сумраку, все, что он помнил и знал, сразу же пришло к нему, он чувствовал ведущую его руку она была маленькая и влажная, любовные голоса доверительно звучали над самым его ухом, они звучали точно так же, и золотые колонны блестели точно так же, как все звенело и светилось давным-давно, в его детстве, с приходом весны.

И вновь пришел к нему тот сон, который снился в детские годы, – что он идет в чашечку цветка и вслед за ним идет и летит весь мир картинок, чтобы кануть в тайная тайных, которая лежит за всеми картинками.

Тихо-тихо запел Ансельм, и его тропа тихо спускалась вниз, на родину».

 

Тофанизмы

Про страх и неопределенность

За стеклами очков по хрусталику в остекленевших глазах… Мне страшно… очень.

* * *

В мучительной неопределенности я закрываю глаза и представляю себе дамоклов меч, нависший над ящиком Пандоры, который принесли данайцы.

* * *

Если и верить во что-нибудь слепо, то только в себя.

* * *

Этого беглеца заточили в башню, его сажают на цепь, бьют, приковывают наручником к запястью… кстати, который час?

* * *

В бегстве от неопределенности, в страхе перемен в поиске постоянства, в требовании гарантий – отчаянные попытки, медленно проваливаясь в зыбучий песок, зацепиться за скользкое стекло и хоть ненадолго соприкоснуться с Вечностью, прежде чем будешь погребен на дне древних песочных часов.

Про боль

Боль – это предостережение или вызов?

* * *

Из любопытства в детстве я ломала любимые игрушки, в подростковом возрасте мучила свое тело, в юности проверяла на прочность свою психику, а сейчас, в молодости, насилую свою душу. Я познаю этот мир через разрушение самой себя и пресыщение болью. Должны быть иные способы, но я не умею по-другому, я просто не знаю – как.

* * *

Шипы вырастают на месте ран.

* * *

Она незаметно подходит ко мне сзади и нежно обнимает за плечи, всаживая когти между ребер, прямо в сердце. Ей просто хочется пить – такова ее сущность, и она пьет мои слезы. Нельзя вырываться и брыкаться, можно только плакать и умолять ее уйти. Время от времени она приходит ко всем людям, но каждый называет ее по-своему.

* * *

Когда по-настоящему плохо, никого не оказывается рядом. Потому что по-настоящему плохо почему-то всегда ночью, а ночью все спят.

* * *

«Почему я?», «За что?» – эти вопросы можно задавать до бесконечности. На них нет ответа, да он мне и не нужен, я просто не хочу брать на себя ответственность. Рыдать из-за вселенской несправедливости намного приятнее и проще.

* * *

Самобичевание всегда излишне. Открываешь любой кодекс или устав: за один и тот же проступок человек не может нести наказание дважды. Жизнь уже наказала за ошибку, зачем же вдобавок самолично истязать себе душу?

* * *

Я не догадывалась, что у меня была депрессия но находиться среди людей было пыткой: их взгляды высасывали из меня энергию, случайные прикосновения ударяли по коже током, а шум вокруг утомлял похлеще грохота отбойного молотка. Время шло невыносимо медленно, еле-еле, хромая на обе стрелки. После каждой пары в универе уровень напряжения и дискомфорта зашкаливал. Но общение в перерывах выматывало меня еще больше, даже если я просто слушала, о чем говорят другие: грустное вгоняло меня в уныние и солью бередило раны, веселое раздражало своей слащавостью и сахаром сводило зубы, а нейтральное разочаровывало пресной пустышкой, лишенной эмоциональной начинки.

Про разум

Безумие – роскошь, не каждый может его себе позволить.

* * *

В этом мире только два нормальных человека – я и мой психиатр. Телефончик дать? (Произносить с гордостью и чувством собственного достоинства.)

* * *

А у диабетиков правда сладкая кровь? А сухое вино делают из изюма? А бешенство превратит Водолея в гидрофоба?

* * *

Я верю, что свой мозг можно дрессировать, как собачку.

* * *

Мысли – они как волосы: бывают короткие длинные, прямые, вьющиеся, густые, редкие, непослушные, спутанные, нарочито прилизанные, грязные, чистые, жесткие, легкие, как пух; утратившие блеск, искусственные, собранные в тугой пучок рассыпающиеся большой копной, подстриженные по последней моде, вычурно уложенные, по сто раз перекрашенные из иссиня-черного в блонд и наоборот, нервно теребимые, вновь и вновь накручиваемые на палец, любовно приглаживаемые, с досадой выдираемые, пристально изучаемые на ладони скрывающие лицо, красиво обрамляющие открытый лоб, колко лезущие в глаза, нежно укутывающие в мечтах и снах, нагло плавающие в супе и безвозвратно опадающие, как листва.

* * *

Самый понятный для меня формат – мозаика Вирджиния Вульф, «Небо над Берлином», паззлы…

* * *

То, что нас не убивает, делает нас сумасшедшими (доказано самим же Ницше).

Голоса прошлого: а теперь по-шизофренически хором!

– Я пишу книгу. Уже несколько лет…

– Зачем писать книгу, которую никто не будет читать? – сказала одна женщина, не прочитав ни строчки. Эта женщина – моя мать.

* * *

В детстве:

– Папа, я хочу ходить на курсы английского.

Я посмотрела, подходящая школа находится на Тверской и…

– Ты что, совсем, что ли?! Там проститутки по улице ходят!!!

* * *

– Мама, ты ведь хорошо каталась на коньках.

А почему меня не научила?

– У тебя не было в детстве коньков.

Про жизнь

Все пройдет. И жизнь тоже пройдет (не Соломон).

* * *

Как найти золотую середину, не познав крайностей?

* * *

Жизнь – это увлекательный, многовариативный процесс, и единственный конечный результат здесь – смерть.

* * *

«Быть правильным» и «быть счастливым» – синонимы?

* * *

Вряд ли я поднимусь выше той ступени, на которой нахожусь сейчас. Но эта самая ступень… ведь движение вверх – это движение лишь по одной оси Х, а есть еще Y и Z, длина и ширина… Черт с тем, насколько эта ступень высока, главное – в какой мере она освоена по всему периметру. В каких сферах жизни я могу реализоваться на том уровне, на котором нахожусь?

* * *

Будь Джокером – жизнь будет идти в масть.

Про свободу

Свобода – это возможность выбрать себе даже палача.

* * *

Рубль – на копейки, фунт – на пенсы, точно так же медаль разменивают на монеты…

* * *

Бога привязали к религии, распятого Иисуса – к кресту: ах, какая марионеточка!

* * *

Ощущение свободы – это когда ты посреди поля и можешь идти куда угодно, но ты лежишь на спине и просто любуешься небом.

* * *

Моя стихия – хаос. (Прекрасное оправдание бардака на столе.)

* * *

После 18 лет каждый воспитывает себя сам.

Про отношения

В самом центре «Я» находится святая святых – нечто среднее между стерильной операционной и церковным алтарем. Не впускать к себе и не осквернять другим – это вопрос самосохранения.

* * *

Первый толкнул второго, второй обиделся и ударил третьего, третий сорвал зло на четвертом, четвертый – на пятом… и уже совершенно неважно, сотая или тысячная костяшка домино замкнет порочный круг.

* * *

Второй Новый год в своей жизни я отметила тем что откусила кусок стекла от доверенного мне бокала. Я не поранилась, нет, – я обрела способность резать словами души людей. Очень неоднозначный дар… Кто-то снова корчится от боли… я не хотела правда, я нечаянно, прости… Поздно… прямо как обезьяна с гранатой.

* * *

Персидских котят нужно с первой же минуты хватать и обожать, они прощают все, кроме нелюбви. Стыдно признать, сама такая же.

* * *

Трагично и абсурдно, когда родителям легче поверить в то, что их ребенок в чем-то неполноценен, чем допустить хотя бы предчувствие мысли, что он наделен каким-нибудь талантом и способен изменить этот мир.

* * *

Если человек мне небезразличен, его голова постепенно превращается для меня в стеклянный аквариум, в котором плавают, жрут друг друга и размножаются всевозможные чувства. Я начинаю испытывать неловкость и растерянность, как будто подглядываю в замочную скважину. Меня пугает, что другие люди так же видят меня насквозь, и я смущаюсь еще больше.

* * *

Такая детская привычка все время подыгрывать другим людям и оправдывать их ожидания. Иногда это принимает странные формы. Если меня обманывают, я не пресекаю ложь, не хочу ставить человека в неловкое положение. Если я кажусь кому-либо глупой, я не доказываю обратного, наоборот – начинаю вести себя как полная дура, чтобы потешить чье-либо самолюбие. Если человек во мне сомневается, я помогаю ему посильнее во мне разочароваться. И при этом я до последнего наивно надеюсь, что другой человек сам все поймет и прекратит этот фарс… Пора взрослеть.

* * *

Интеллигентные люди… они ведь, по сути, жестоки. Невозможно понять: то ли ты на самом деле им нравишься, то ли они просто очень хорошо воспитаны.

* * *

Если в тесто попадают осколки, такой хлеб выбрасывают, никто не будет сидеть и выковыривать из него куски стекла. С мертворожденными отношениями поступают точно так же. Жаль.

* * *

Обижаться – значит, дарить обидчику свое бесценное время и душевные силы, завернутые в яркую обертку мыслей. Не слишком ли щедрый подарок?

* * *

Я стала мудрее. Вот, видишь, человек вбивает гвоздь молотком себе в лоб, и ему бо-бо. Видишь да? Отойди и не мешай. Просто отойди и не мешай пока не словил этим самым молотком по собственному темечку.

* * *

Однажды, прогуливаясь по безлюдному парку, мне захотелось поцеловать скульптуру. И вот, забавы ради, ты прикасаешься губами к холодному гранитному лицу, но вдруг, отпрянув, заливаешься краской стыда. Вокруг ни души, но ты, в ужасе озираясь по сторонам, спешишь покинуть место тайного позора и еще долго обходишь его за километр. С тех пор я избегаю тех, кто холоден, пуст внутри и стерилен, как евнух.

* * *

Сказать «все мужики козлы» или «все бабы дуры» – значит, прилюдно признаться: «я – дочь козла» или «я – сын дуры».

* * *

– Вообще-то мне нравятся блондинки.

Вообще-то я темная шатенка, и в прошлую встречу мы наконец-то переспали.

* * *

– Ты в детстве спал с мишкой или с зайчиком?

– У нас была богатая семья – и с мишкой, и с зайчиком. Пока бабу не подложили.

* * *

Встречаться с пятью мужчинами одновременно – это не распутство, это тендер. Завидую таким но не хочу.

Про работу и неработу

Начальники бывают разные: попадаются и такие которые думают, что на них работают не ради денег, а чтобы сделать им приятное.

* * *

Переводчик – это не просто лингвист, это лингвист в квадрате, в кубе и т. д.

* * *

В двух словах, писательский дар – это харизма на бумаге. А вот что такое харизма…

* * *

Переводчик – это… я сама работала переводчиком, и у меня есть моральное право так говорить переводчик – это ментальная проститутка, в какой позе иметь тебе мозг – всегда выбирает автор, остается только расслабиться и получать удовольствие.

* * *

Писатель, извините за банальность, пишет собственной кровью. А поэт, простите за грубость, этой самой кровью блюет.

* * *

Ни строчки без артериальной откровенности.

* * *

Секретарь – от слова секрет. У каждого секретаря должен быть свой маленький секрет.

* * *

Опенспейсы и беготня. Знаешь все и ничего. В самом эпицентре, но сбоку припека. На коленке и прямо сейчас. Параллельно, на скорость и нон-стоп. Рутина, но все время разная. Бесконечный калейдоскоп из лиц и голосов. И со всеми нужно найти общий язык, понимать с полуслова и полувзгляда. Каждые 15 минут – мелодрамы, детективы, интриги, расследования. День за днем – хаос, неопределенность и подвешенность. Нужно помнить то, чего еще даже не было. И при этом как-то не свихнуться. Человек-оркестр, профессиональная дурочка и доморощенная попадья – я работаю секретарем, и мне это очень нравится, но у меня есть маленький секрет. На самом деле я интроверт и флегматик, парадокс, да?