Я прохожу по дороге прошлого, втаптывая фотографии времени в память… глубже и глубже – туда, где ребенок зацементирован в фундамент.
Его время беспомощно барахтается в моих воспоминаниях, его беззвучные крики обжигают мне глотку… Мне тихо, так тихо, что я даже слышу шепот собственных мыслей. Нервные узлы затянулись петлями вокруг сердца (я не могу отрицать материальность страха), натянутые нервы, мои собственные нервы четвертуют мое сердце…
Ребенок помнит, как в центре Земли из глины лепилось ядро нашего мира. И сейчас он всматривается в темноту, от напряжения медленно перегорают хрусталики моих глаз…
Он превращает мое сердце в свою погремушку, мою душу – в горстку фотонов, рассыпающихся по полу, как бисер…
Логика собирает осколки мыслей в безумные витражи. Ребенок бьется своим лбом о мой разум: «Почему рассвет всегда цвета заката? Будь нигилистом, отрицающим существование собственной наивности, укладывай иллюзии в гроб и ложись рядом с ними… Если в твоей крови будут одни лишь лейкоциты, почему она никогда не сможет окрасить твое сердце в белоснежно-чистый цвет? Будь джокером – жизнь будет идти в масть…
Если моя Мама – моя богоматерь, почему же я не бог?»
Мой смысл пропитывается пустотой, и мы с любопытством наблюдаем, как мой крошечный мирок корчится на моей ладони…
Я хочу разрушить наш мир, чтобы пропитать его основание светом; хочу знать, почему ярость (нулевой вектор!) годами направлена против собственного владельца; хочу, чтобы Ребенок с разбегу бросался в объятия бетонной стены; хочу, чтобы ненависть каждый раз оставляла следы, уходя…
Я захлебываюсь молоком лжи, Ребенок запьет слезы парной кровью. Блеск лезвия будет нашим светом… Портит ли клеймо шкуру скота? Стоя на коленях перед болью, разбавляя свежей лимфой кагор, пригубливая красное вино, согретое плотью перекраивая ножницами кожу, любуясь лепестками кожи, опадающими от обжигающих прикосновений, согревая губы жаром воспаленной плоти, я заставляю плоть отрекаться от меня. Эти шрамы – переплет кожаной книги, эти шрамы – морщины на детском личике души…
Она стирает белоснежным порошком, белоснежными руками, Ее ладони в моей крови. Молчит только мои мысли заглушают тишину. Слезы затушили лампаду перед Ее каменным изваянием, кровь забрызгала Ее икону перед алтарем… Мои губы пересохли, если бы Она знала, как мне хочется откупорить штопором Ее вены…
Ребенок доверчиво вкладывает свою жизнь в руки моего мира, сложенные в молитве, а я каждый раз [****фрагмент утерян***]
У Нее никогда не было портрета, только иконы, Ребенок никогда не признает Ее без нимба. Он так часто оплакивал Ее, что нечаянно заживо утопил в своих слезах, как Потоп погубил нашу Землю…
Сердце огрубевает с каждым новым ударом о ребра. Я включаю тишину громче и слушаю похоронный звон собственного смеха…