Видно, домик-то карточный, раз каждые полторы-две недели на полмесяца сносит крышу:
ни с того ни с сего я выхожу из себя, сатанею и посылаю Бога к черту – я немного не в себе…
время вдруг ускоряет бег, набирая обороты… тишина начинает звучать громче и громче…
у страха глаза велики: у меня все время расширены зрачки от ужаса…
я настолько разбито, что не могу собраться…
хорошо, что и у стен есть уши, иначе получилось бы, что я часами разговариваю само с собой…
не понимая, куда катится мой мир, я катаюсь по полу, стиснув зубы; беззвучные крики обжигают глотку…
почему, когда рвет душу, так тошно?
выйдя из себя, я ухожу в мир иной…
пребывая между двух огней, я одержимо дьяволом… нет-нет, не дай ему отпустить меня! рогатый архангел поднимает меня к солнцу и швыряет вниз в самое пекло, я – падший ангел по имени Икар: то витаю в облаках, то лечу ко всем чертям в тартарары;
пройдя девять кругов ада, я вдруг оказываюсь на седьмом небе от счастья —
когда на пиру во время чумы мне, очумелому и с горящим взглядом (еще чуть-чуть, и из глаз посыплются искры), сатана кажется всего лишь сатиром, мотающим рогами и бьющим копытом Козлом отпущения – …Христос?
у меня выбита почва из-под ног: в любой момент то проваливаюсь сквозь землю, то взлетаю до небес…
я не в себе… а там, где нет веры, нет надежды, нет любви – в самой преисподней…
я – Феникс с горящей душой, обливающийся горючими слезами и посыпающий голову пеплом;
сидя в четырех Стенах Плача, я часами с жаром лью воду, переливая из пустого в порожнее: то палевно заливаю, то изливаю душу, с пеной у рта споря с сотней воображаемых людей, которые по очереди поливают меня грязью, тем самым подливая масла в огонь, еще больше распаляя меня;
я – Водолей и, наверное, поэтому лью слезы в три ручья, несмотря на то, что сок глазных яблок не способен утолить обжигающую боль от нахлынувших мыслей, обдающих жаром…
пригубливая чашу страданий, я учусь, захлебываясь от слез в пучине отчаяния, упиваться болью и скоро само захочу хлебнуть горя…
каждый раз, когда, выйдя из себя, я не в себе, я не верю, что когда-нибудь приду в себя, и я в отчаянии бегу от себя – одна нога здесь, другая там – я стою одной ногой в могиле;
я желаю царствия небесного всем сошедшим в царство Аида под гомерический хохот Бога, жизнь – это агония, которая будет вечной, как и вечная жизнь: душевнобольным со своей больной душой и на том свете ничего не светит;
в моей голове Бог чертыхается, а сатана божится, я много раз пыталось выбить всю дурь из головы… о стену, может, получится об асфальт, но, когда я стою на подоконнике, я вспоминаю что еще не дописало о том, как шаг за шагом сходят с ума, уходя в мир иной.
Post mortem:
Я столько лет боролось со смертью за тело и вдруг душа окончательно покинула меня. Но я не испытываю сожаления, мне хорошо, и я не впущу ее обратно – зачем? У меня больше нет никаких желаний, нет забот. Ничто не может вызвать у меня чувство обиды, благодарности, стыда, сочувствия, вины, радости. Мне нравится спать, есть, а еще – смотреть на стену и улыбаться. Мне безразличны люди – механические куклы со стеклянными глазами. Странные мысли в голове не вызывают у меня эмоций. Я не чувствую ничего, кроме детской беззаботности и беспричинной веселости; меня не волнует прошлое, не интересует будущее. Меня все устраивает, мне ничего не нужно. У меня нет души, и ничто не мешает моему существованию. Я умерло я счастливо.