Благовонное масло медленно стекало по горячему камню, и дымок клубился над купальней, пропитывая приятным запахом тело и проясняя разум. Фриссгейн задумчиво смотрел на утопленную в камень полупрозрачную пластину. Под ней виднелось что-то длинное, тонкое, волокнистое. Оглянувшись, Речник осторожно поддел пластину и изумлённо мигнул.

— Река моя Праматерь!

Из стены выступали ветвящиеся отростки чёрного блестящего корня. Масло капало с них, и они едва заметно извивались, прогоняя его по тончайшим канальцам. Речник потрогал корень — тот был холоден, как рука Некроманта Нециса… или даже холоднее.

— Та-а… Фрисс, не надо портить чужую собственность, — недовольно покосился на него чародей. Он уже закончил омовение и выбрался из чаши, и теперь отдыхал в вихре горячего тумана, выходящем из странной спиральной прорези в полу. Фрисс видел эти прорези, когда заходил в купальню, но счёл их причудливыми узорами — и теперь озадаченно мигал.

— Стены из базальта, и чаша тоже, — хмыкнул Речник, выбираясь из тёплой воды. Крысы не обманули — их благовония и впрямь приглушили боль и зуд, оставшиеся после бесчисленных прижиганий, и даже красные пятна на коже заметно побледнели.

— И неживые корни внутри стен… Нецис, так ты говоришь — южане боятся всего, что сделали Нерси, и ни к чему в жизни не притронутся?

— Та-а… — теперь мигнул Некромант. — Речь шла о южанах-норси, Фрисс. А это — дом Призывателей. А Призывателей польза волнует сильнее, чем ритуальная чистота или происхождение. Они своего не упустят…

Костяные скрепы — Речник принял их сначала за обычные украшения на засове — щёлкнули, размыкаясь и втягиваясь в тяжёлую дверь, суставчатые желтоватые «лапы» на стенах согнулись, разводя створки в сторону. На пороге, привстав на цыпочки, переминалась большая белая крыса с длинными кусками ткани в лапах.

— Вам не холодно? — с тревогой в блестящих глазах спросил Призыватель. — Вот, я принёс вам одежду.

— Спасибо, Тингиша, — кивнул Нецис, протягивая Фриссу набедренную повязку. — Ваша купальня лучше всяких похвал.

— Кьонгози спрашивает о ваших ранах, — крыса ощупала Речника взглядом так, что ему стало не по себе. — Принести ещё углей?

— Нет, не нужно, — покачал головой Некромант. — Ни один ползучий гриб на наших телах уже не вырастет. Передай Кьонгози нашу благодарность — без его прижиганий мы едва ли дожили бы до рассвета.

Речник покосился на розовые поблескивающие пятна на руке и поёжился. Прижимать к коже раскалённый обсидиан — очень неприятно, неприятно и натирать кожу горячей золой, из какого бы дерева она ни была изготовлена… но чувствовать, как споры слизистых тварей прорастают под кожей, ещё хуже. Он никак не мог понять, как грибы просочились под скафандр… или споры насыпались с ветвей уже в лесу, на дамбах Ламбозы? Кто знает, как далеко их относит ветер…

— Кьонгози ждёт вас к ужину, — слегка поклонился Тингиша. — Он надеется, что еда понравится вам.

Выбираясь из купальни — всё-таки потолок там был слишком низким для рослого Речника, он несколько раз едва не рассадил макушку — Фрисс высматривал на стенах следы Некромантских устройств — не целых скелетов, нет, всего лишь несложных конструкций из кучки небольших костей, оживлённых корней и веток, спрессованного праха… Много интересного было замуровано в камень здесь, в родовой норе Призывателей — и Речник подозревал, что он — первый из людей, кто видит это, со времён, когда Улгуш был Некромантским полигоном. Город с тех пор сильно изменился… но только не эти прибрежные норы.

Алсаг с тихим урчанием лизнул дно опустевшей миски и положил тяжёлую голову на ногу Речника. На боках и загривке огромного кота виднелись маленькие проплешины — грибные споры добрались и до его шкуры, и, как он ни сопротивлялся, крысы выбрили шерсть над ними и прижгли ранки. После трёх мисок мвенги Алсагу уже не было дела до выдранной шерсти — он тихо урчал, закрыв глаза, и вид у него был самый довольный. Фрисс хмыкнул, но сгонять Хинкассу не стал — тут, в прохладных подземельях, можно было вытерпеть и горячего кота под боком…

— Кикора, хватит уже дымить мне в глаза! — поморщился он, отмахиваясь от крысы с курильницей. Крыса не шелохнулась — как и прежде, она смахивала на Речника дымок и вполголоса читала заклятия. Алсаг, вдохнув благовония, громко чихнул и недовольно посмотрел на Кикору.

— Вы прошли по дамбам Ламбозы, мимо башни Утакасо, вы видели гнилой город, — нараспев сказала крыса, помахивая курильницей и добавляя в неё щепоть опилок. — Теперь вы — уасига, и вам нужно очищение. Вода, огонь и камень очистили вас, и дым очистит вас. Во имя Куэсальцина, Всеогнистого, которому противен всякий тлен…

— Фрисс, попробуй соленья, — Нецис толкнул Речника в бок и поставил перед ним плошку с чем-то мелким, округлым, погружённым в зеленоватую жижу. Фрисс нахмурился.

— Нецис, я не буду есть медузью икру, — прошептал он, возвращая плошку Некроманту. — И личинок тоже есть не буду.

— Тогда возьми ползучих грибов, — едва заметно усмехнулся колдун, протягивая Речнику горшок с тёмным рассолом и белесыми лепёшками, плавающими среди лохмотьев травы. — Тут даже самое никчёмное существо умеют вкусно приготовить…

— Река моя Праматерь… — вздохнул Фрисс, подцепляя кончиком ножа большой ломоть тушёной рыбы и вываливая его на лепёшку. — Еда, о Илриэн та-Сарк, выглядит вот так…

Нецис хихикнул и выловил из рассола расплющенный гриб.

— Ещё бы сюда свежей чинпы… — вздохнул кто-то на дальнем краю длинной циновки. С возмущённым писком Кикора подпрыгнула на месте и едва не запустила в него курильницей. Фрисс пригнулся.

— Тише, Кикора, все мы одинаково сокрушены последними вестями, — размеренным голосом сказал Кьонгози — здоровенный крыс, увешанный пучками змеиных перьев и разноцветного меха. — Все мы ждём дождей и мечтаем о завершении Мадживы.

— И новые бочки закатать не помешало бы… — вздохнули на том же дальнем краю. Кикора тихо всхлипнула.

«Тзангол, провалиться ему в Бездну…» — Фрисс привычно уже поднял глаза к небу — хоть между солнцем и Речником был сейчас базальтовый свод, толща земли над ним и древняя мостовая наверху. «Даже здесь умудрился всё испортить…»

На стенах подземного зала висели гирлянды из белых и красных лепестков — к празднику плодов Чинпы весь город, и крысиные норы тоже, готовился уже неделю.

— И почему я не толковый маг… — тяжело вздохнул Речник, заглядывая в кувшин с прошлогодней мвенгой. Свежую готовить ещё не начинали — и богам ведомо, начнут ли в этом году вообще, если не пойдут настоящие дожди. Весь Улгуш сейчас ходил подавленный, и украшения бесполезно сохли на горячем ветру, — день плодов Чинпы так и не настал.

— Это ещё не погибель, Фрисс, — прошептал Нецис, на мгновение сжимая его ладонь. — Чинпа — малая потеря…

— Если так пойдёт и дальше, то отменят и большую охоту, — пробормотал кто-то из старших крыс, перебирая шерстинки своей накидки. Она сшита была из шкуры, мех которой казался Фриссу очень знакомым.

— Это едва ли, — покосился на него Кьонгози. — Крылатые тени едят не чинпу, и плодятся не от неё. Охоту объявят со дня на день, вестник, верно, уже в пути.

— Большая охота! — мечтательно вздохнул Тингиша, взбираясь на спину Алсага. Кот и ухом не повёл. Крыса, взволнованно шевеля усами, смотрела, как Речник ест. Фрисс думал про себя, что до темноты придётся ещё не один раз поведать о гнилом городе и его тварях — и о том, как Речник выстоял против «повелителя мертвецов»…

— Водяной Стрелок, ты охотился когда-нибудь на крылатую тень — на Квэнгина? — спросил Тингиша, устраиваясь поудобнее на спине кота. Речник поперхнулся.

— Та-а… — протянул Некромант, перехватывая его руку. Крыса юркнула за спину Нециса, испуганно сверкая глазами.

— Мой друг — Квэнгин, — процедил Фрисс, до белесых костяшек сжимая кулак. — Хвала богам, что вы хоть себя не жрёте!

— Укка-укка… — Призыватель выглянул из-за Некроманта, растерянно моргая. — Никак не может быть, чтобы твой друг был крылатой тенью. Когда Квэнгин видит знорка, он немедленно разрывает ему горло и выдирает внутренности. Квэнгины всегда сначала едят внутренности и глаза, так им нравится. Никогда не было, чтобы знорк дружил с крылатой тенью. Они очень-очень злые.

— Ушш! — Кьонгози поднял лапу, призывая к молчанию, и обвёл взглядом притихших крыс. Здесь, как думал Фрисс, собралось не меньше сотни Призывателей, крупных и мелких — нежданный приём гостей, похоже, заменил им отменённый праздник. Но всё равно у длинной циновки, расстеленной на каменном полу, были и пустые подушки — явились не все. Речник посмотрел на стол и еле слышно хмыкнул — он очень вовремя взял себе кусок рыбы, на блюде, где она только что лежала, уже и костей не осталось — и последнюю каплю рассола из-под ползучих грибов только что слизнул какой-то крысёныш.

— Нет ничего приятнее, чем видеть вас всех под этими сводами, — Кьонгози поднялся на задние лапы и взмахнул хвостом, и все Призыватели зашевелились, поднимаясь с подушек. Нецис положил руку на плечо Речника, удерживая его на месте.

— Нет ничего приятнее, чем видеть, как вы все едите и пьёте за благосклонность богов и процветание нашего рода, — продолжал Кьонгози. — И приятно будет ждать дня Джинбазао, чтобы снова увидеть всех вас. Но сейчас нам суждено расстаться. Хвала Укухласи и Всеогнистому!

— Хвала! — нестройно отозвались крысы. Алсаг вскинулся и растерянно зашевелил ушами, глядя, как белый поток исчезает за дверью. Фрисс и глазом не успел моргнуть, как у пустого стола остались всего шестеро Призывателей — сам Кьонгози, двое старейшин, Кикора, Тингиша, так и отсиживающийся за спиной Нециса, и ещё одна крыса, с которой Речник не успел познакомиться.

— Хорошее угощение, уважаемый Кьонгози, — склонил голову Нецис. — Спасибо тебе.

— У нас редко бывают гости, особенно в глубоких залах, — Призыватель снова сел на подушку. — А гости-коатеки сюда не заглядывали с тех пор, как из Улгуша уплыл последний корабль с рудой. Я смотрю на вас — кажется, боги сжалились, и недуг вас оставил… что же, это очень хорошо. Удивляет лишь одно…

Тингиша осторожно выбрался из-за спины Нециса и сел на край подушки поодаль от Речника, но исподтишка всё же разглядывал его — и Фрисс тут же захотел найти и надеть доспехи. Да и перевязь с мечами лучше положить под рукой…

— Что же? — Нецис, как мог, скрывал настороженность, но глаза его слегка сузились.

— То, что видел Тингиша на твоей груди — впрочем, все мы это видели, — усы Кьонгози не дрогнули. — Знак Гелнагзота, высеченный на коже. Тот, кто носит его, может приказать камню полететь, а туче — упасть на землю, может послать реку вспять, а из воздуха сковать мост. Удивительно, что Гелнагзоту понадобились наши прижигания и притирки — отчего бы не велеть спорам не врастать в живые тела, или врастать к великой пользе живых?

Фрисс сдавленно охнул и отстранился от Некроманта, глядя на него во все глаза. Крысы навострили уши. По лицу Нециса пробежала судорога, он прижал ладонь к груди и опустил взгляд.

— Не удивляйся, о Гелнагзот, что мы распознали тебя, — теперь в голосе Призывателя слышалась тревога. — Знак этот не каждый день видишь… а мы всегда считали, что собирать знания — почётно, а быть невежественным — позорно. Если что-то заставляет тебя опасаться…

Некромант хмуро посмотрел на него, и Кьонгози замолчал.

— Та-а, ассинхи… Этот знак непросто свести — он даже с кожей не сходит, — буркнул Нецис, убирая руку от груди. — Я знаю, что Призыватели — просвещённый народ. Вот только я — не Гелнагзот, и никогда им не был. Я — Нецис Изгнанный, тот, кто не прошёл испытание. Не знаю, кому досталась в итоге сила, но у меня есть только знак, и тот — не по праву.

Повисло молчание. Крыса и Некромант смотрели друг на друга, остальные замерли вокруг. Призыватель первым отвёл глаза.

— Пусть это будет так, о Нецис Изгнанный, — кивнул он. — Тогда мне жаль, что я заговорил об этом. Что, если мы вернёмся к делам, о которых говорили с утра?

Лицо Некроманта слегка просветлело.

— Это было бы хорошо, — ровным голосом сказал он. — Так что ты решил, о Кьонгози?

— Это опасный поход, — зашевелил усами Призыватель. — Более чем опасный и такой странный, что даже мы сочтём его странным. Проплыть по Киджитонгве до каменного города… уже много лет никто так не плавает. Да, говорят, канал ещё не обвалился, в нём даже решаются рыбачить лесные жители, охотники черпают из него воду… но проплыть от реки до каменного города, до его пристани — совсем другое дело. Мы не норси, и суеверия не отнимают у нас разум, но каменные города всё же очень и очень опасны…

Он замолчал. Все сидели тихо, и слышно было, как урчит сквозь сон Алсаг, устроившийся на коленях Фрисса.

— И твоё слово? — лицо Нециса казалось окаменевшим.

— Мы должны это видеть, — хвост Кьонгози свился в кольцо. — Мы поможем тебе, о Нецис Изгнанный. Плот для тебя и твоих спутников будет на рассвете у причала. Будут вам и припасы. Двоих родичей я отправлю с вами — они вернут плот в Улгуш. Это моё слово. Теперь нам надлежит разойтись. Тингиша отведёт вас в ночные покои. Хвала Укухласи и Всеогнистому!

— Хвала! — кивнул Некромант, поднимаясь с места. Алсаг недовольно заворчал, когда Речник потянул его за ухо, но всё же открыл глаза. Никого не осталось в зале, пустые блюда так и лежали на циновке — только когда двери сомкнулись за спиной Речника, по ту сторону что-то захрустело и зашуршало. Фриссу хотелось посмотреть, кто же пришёл в залу после крыс — но что-то подсказывало ему, что любопытство следует умерить.

Эти покои, судя по размеру постелей, предназначались никак не для крыс — и едва ли они сохранились со времён Нерси. Постели были мягкими, вместо одеял Речник ждал увидеть лист или плетёную циновку, но принесли большую чёрную шкуру — и Фрисс угрюмо разглядывал её, вспоминая чёрный мех Инмеса. Должно быть, Квэнгин знает, что здесь его сородичей убивают, как диких зверей… не зря он не хочет вспоминать Великий Лес…

— Та-а, илкор ан Сарк… — пробормотал Некромант, стягивая рубашку, и недовольно покосился на извилистые линии татуировки. Звезда с восемью лучами так и чернела на его груди, и Фриссу казалось, что лучи шевелятся.

Нецис перехватил его взгляд и нахмурился. Скрестив руки на груди, он недобро глянул на Речника.

— Хочешь спросить — спрашивай, — буркнул он. Уши Речника побагровели.

— То, что говорили крысы… о силе, большей, чем у десятка магов, об управлении всем, что ни есть, — это правда? Ты в самом деле этот самый… — выпалил Фрисс и тут же осёкся. Нецис покачал головой.

— Та-а, си-меннэль… Кьонгози немного преувеличивает, но он опирается на легенды, — задумчиво ответил он. — А так — Гелнагзот способен вносить временные изменения практически в любой процесс… явление, свойство, даже закон природы. Сила их велика, но живут они обычно недолго. Боги бывают очень обидчивыми…

— Река моя Праматерь! Вносить изменения?! То есть ты мог бы заставить Тзангола сжечь самого себя, или снова сделать камнем, или… — Речник перехватил взгляд Некроманта и захлопнул рот.

— Настоящий Гелнагзот — может быть, — хмуро посмотрел на него Нецис. — Но я ко всему этому давно не имею отношения. Меня изгнали с последнего испытания, и больше никто об этом не вспоминал. Повелителя изменений из меня не получилось. Возможно, это и к лучшему…

Он пожал плечами и забрался под одеяло. Между ним и Фриссом, дёргая ушами во сне, уже растянулся Алсаг. Коту снилось что-то тревожное, и он то и дело скалил зубы, но глаза не открывал.

— Хотел бы я знать, какое испытание ты, Нецис Дини-Рейкс, не смог пройти… — пробормотал Речник, натягивая на себя шкуру Квэнгина. — Это должно быть что-то, о чём и боги не слышали…

— Та-а, ассинхи… — Нецис приподнялся, недовольно сверкнул глазами. — Нет, Фрисс. Обычное испытание для сильного мага. Гелнагзот должен показать, что все изменения для него равноценны, и он не делает различия между благими и дурными. На этом я и срезался. Зелган тогда едва не выгнал меня из учеников… впрочем, сейчас всё это ровно ничего не значит. Когда-нибудь я найду способ вытравить татуировку и выкину всё это из головы. Ложись спать, Фрисс. Утром тебе предстоит проложить нам дорогу по воде…

* * *

Солнце в багровой дымке высоко поднялось над Рекой и понемногу спускалось уже к тёмной стене Опалённого Леса. Небо — потускневший серебряный диск с золотыми разводами — низко нависало над водой и дышало жаром. Вода отступила от берегов, обнажив валуны, глубоко ушедшие в ил. Все речные жители ушли на дно, ближе к холодным ключам — Агва не вылезали больше на прибрежные камни, и Речные Драконы не плескались на стремнине. Ветер метался над обрывом, но прохлады не приносил. Из степи тянуло гарью. Взлетев над стеной Высокой Травы, можно было увидеть вдалеке клубящуюся серебристо-зеленоватую дымку — стаи хищных туманов, стеной отделившие Реку от полыхающих степей. Но взлетать сейчас боялись даже чайки.

Кесса сидела в тени плетёного навеса, на краю валяльного камня, и неспешно раскатывала по плите комок вываренной тины. Желтоватые нити спутались и переплелись, и за валком тащился длинный рыхлый лист. Сложив его вдвое, Речница плеснула ещё воды. От камня, хоть он и был прикрыт навесом, тянуло жаром, как и от всего, что было вокруг. На другом краю, в стороне от валка, пристроилась Койя. Казалось, жёлтая кошка дремлет, но её широкое ухо было поднято и время от времени разворачивалось в другую сторону. Сейчас она слушала, как из тростников, тяжело ступая, выбирается Речник Айому — в руке гарпун, на плечах здоровенный Листовик.

— Не жарко тебе? — покосился он на Кессу. — Я-то пойду в пещеру. Принести чего-нибудь?

Речница покачала головой.

— Ты бы отдыхал, Речник Айому. Сейчас даже Листовикам лень плавать! — хмыкнула она.

— Эхе-хе… — Айому поудобнее ухватился за хвост зелёной рыбы. — Это так, Чёрная Речница. Даже думать не хочу, каково теперь в степи.

Каменные кольца-причалы вдоль обрыва пустовали уже второй день, опустели и пещеры, только из бывшего жилища семьи Аймиа ещё доносились тихие голоса, пахло рыбной похлёбкой, и время от времени долетал недовольный писк, переходящий в отчаянный рёв. Все, кто не улетел в степь, сгрудились там — в основном старшие и младшие в роду, не считая Кирин и Сит Айвиновой — так же, как Кесса, они были сейчас на сносях. Речница покосилась на прикрытый двумя циновками вход в пещеру — нет, ей пока туда не хотелось…

На верещание очередного младенца обернулся и Речник, усмехнулся и покачал головой.

— Давно в Фейре не было столько мелюзги за раз, — вполголоса сказал он, наклонившись к Кессе. — Лет сорок, а то и полвека. Мацинген его знает, может, это неплохой знак…

— Это хорошо, — серьёзно отозвалась Речница, переводя дух — тот, кто был в ней, дёрнулся слишком сильно. — Да уравновесятся смерти рождениями…

На её руках краснели траурные узоры, и в них, как в вязкой тине, запутались разлапистые знаки Таурт, помогающей всем матерям, и чёрные символы ожидания и надежды. Слишком много всего случилось в этом году — не хватало места на коже, чтобы всё нарисовать.

Речник Айому, заметно огрузневший за последний год — его не гоняли на восточную границу, а здесь, в Фейре, не было недостатка в Листовиках, каше и жареной рыбе, и Речник понемногу возвращал себе подобающий вес — убрёл к пещерам. Кесса плеснула на камень воды и вновь раскатала желтоватый лист. Тина понемногу превращалась в толстое полотнище.

Она не сразу поняла, что случилось, — просто вздрогнула стена обрыва за спиной, и жар скользнул вдоль плеча, превращаясь в изжелта-белую вспышку на прибрежном валуне. Огненно-золотой обруч полыхнул на известняке, открывая в обрыве мерцающий пролом. Огромный крылатый кот — когда-то белый, сейчас — рыжевато-пыльный — стрелой вылетел из дыры, вспрыгнул на камень, не складывая крыльев, и растерянно огляделся по сторонам. Кесса изумлённо замигала.

— Уску?! — вскрикнула она, роняя валок и поднимаясь на ноги. Белый кот, не замечая ничего, захлопал крыльями и резко развернулся к новой пещере. Там что-то стучало, шелестело и шаркало, звенело и лязгало.

— О Всеогнистый! — кот замотал головой и метнулся к пролому. — Повелитель, мы прромахнулись — это дрругой беррег!

— Неважно, Уску, — из пещеры, пошатываясь и держась рукой за стену, выбрался воин в покорёженных жёлтых доспехах, перемазанных сажей. Красная бахрома повязки на его лбу почернела от крови, запёкшейся на волосах, кровь была и на руках, и на закинутом за плечо двузубом жезле с золотыми бляшками.

— Второй попытки не будет. Вызывай корабль! — он повернулся к пролому и хлопнул ладонью по стене. У него не было тени — едва заметное золотистое свечение трепетало под ногами. От его прикосновения края пролома дрогнули и разошлись, но тут же вновь заколыхались, теряя округлость и медленно смыкаясь. Койя с пронзительным писком взлетела на известняковый выступ чуть повыше дыры и упёрлась в стену всеми лапами. Верхний край портала пополз к ней.

— Ильюэ Ханан Кеснек! — запоздало выдохнула Речница. — Что слу…

Он развернулся к ней, не отрывая ладонь от стены. Зелёные глаза горели свирепым огнём. Кесса и охнуть не успела, когда его пальцы сомкнулись на её запястье железным кольцом.

— Дева Хурин Кеснек, держи тот край! — сказал Ильюэ, толкая Речницу к стене. Жар пробежал по её предплечьям, ладони вспыхнули болью. Кесса прижала их к камню, но жар не унялся. Жёлтый свет тёк по пальцам, впитываясь в стену. За спиной полыхало небо, алые и золотые сполохи метались над водой.

Края пролома замерли — а затем дыра выплюнула на каменистый берег толпу людей и ящеров. Они крепко держались друг за друга — и все вместе повалились на траву, и теперь пытались расцепиться. Там были жёлтые ящеры-иприлоры в полуобугленной броне, и женщины в длинных накидках, прижимающие к себе детей, и пустынные жители — когда они поднялись, на земле осталось немало широкополых шляп — и рогатый хеск-Гларрхна в доспехах городского стражника… Не успели эти пришельцы отбежать и отползти от пульсирующего пролома, как оттуда вылетело вчетверо больше людей, а за ними — две крылатые кошки. Воины вытаскивали из шевелящегося вороха людей и подталкивали их к берегу. Тут были и раненые — одного из них с сердитыми криками доставали из-под копошащихся тел.

— Айо-о-ому! — заорала Кесса, растерянно мотая головой. Из пещер на крики и лязг оружия уже высунулись жители, и Речник вылетел на берег с дубиной наперевес.

— Под навес их всех! — крикнул он, проморгавшись. Ящеры-стражники переглянулись и кивнули.

— Давно они без воды? — Айому скользнул взглядом по очередной выплюнутой толпе. Пыль, сажа и ожоги на всех телах… пересохшие губы и лихорадочно горящие глаза — и у слабейших, и у сильнейших. Ящеры и Гларрхна черпали из Реки, раздавали понемногу воду, но видно было, что и они едва стоят на ногах. Айому спрашивал о чём-то ящера, тот отвечал быстро и отрывисто, и Кесса сквозь гул в ушах различила слова «Эхекатлан», «Джаскар», «разгром» и «беженцы».

Жжение в руках уже нельзя было терпеть, и перед глазами плясали багровые круги. Речница дула на пылающие пальцы, но огонь был не на камне — в крови… Края пролома уже не держались — ходили ходуном, едва не смыкаясь. Ещё одна толпа, сцепившаяся руками и ногами, выкатилась на песок, кошка с перебитым крылом выбежала следом — и портал, вздувшись напоследок пузырём, схлопнулся. Кессу отбросило от стены, и она села на камень, сдавленно шипя от боли. На плечо ей спрыгнула Койя.

Ильюэ стоял уже посреди толчеи — из груды расползающихся по сторонам людей он вытащил девицу в обгоревшей жёлтой накидке. Она двумя руками прижимала к себе длинный свёрток.

— Аманкайя Сонкойок? — отрывисто спросил бывший правитель Шуна, придерживая её за плечо. — Где Алсек?!

— Алсек остался, — мотнула головой девица. Сейчас только рука Ильюэ мешала ей упасть — её шатало из стороны в сторону.

— Зачем?! — правитель стиснул зубы. Один из иприлоров подхватил Аманкайю, чтобы увести её к навесу, но она вывернулась из рук.

— Многим ещё нужна помощь, — сказала она, протягивая Ильюэ свёрток. — Алсек передал это тебе, Ильюэ Ханан Кеснек. Отдай это магам Реки, пусть они…

— Хаэ-эй! — закричали от пещер. К валяльному камню, где лежали раненые, бежал Речник Айому с полным котлом похлёбки наперевес, за ним четверо ребятишек волокли второй котёл, поменьше. Оживившиеся иприлоры забрали еду, кто-то из пришельцев вместе с Кирин уже рылся в соседней пещере в поисках чашек и плошек.

— Повелитель, я вижу коррабль! — Уску легко перекричал всех, пикируя на прибрежный валун. Теперь и Кесса видела в небе тёмные пятнышки, постепенно растущие. Ближайший житель неуверенно усмехнулся.

— Вы из Эхекатлана? — спросила Речница. — Войско Джаскара уже…

Золотые пластины брони сверкнули перед глазами. Они ещё могли сверкать, несмотря на покрывшие их хлопья сажи и пятна крови…

— Кесса Хурин Кеснек? — голос Ильюэ похож был на карканье ворона. — Где твоя повязка? Почему ты, дева Хурин Кеснек, её не носишь?!

Он ткнул горячим пальцем ей в лоб, и Кесса растерянно мигнула.

Корабль был уже совсем близко — огромная сигнаса, и две хиндиксы перед ней, и золотое полыхающее кольцо над ними в небе. Воины — те, кто покрепче — выстроились в две шеренги от навеса до причальных камней, перед ними сидел, нетерпеливо дёргая хвостом, белый кот. Он оглянулся на Ильюэ, правитель кивнул и огляделся по сторонам.

— Этот камень нужен вам? — он указал на огромный валун, ещё весной вышедший из-под воды. Кесса помотала головой.

— Зген, небесный отец, — тихо, но чётко проговорил правитель Шуна, прикасаясь к камню. — Чтобы помощь не осталась без награды, и чтобы обещание было исполнено…

Красновато-золотой свет волнами разошёлся по камню. Кесса завороженно глядела, как из-под присохшего ила проступает ещё не позеленевшая, красная, сочащаяся жаром медь. Корабль стоял на берегу, бортом уткнувшись в стену обрыва, сиригны-воздухоплаватели впускали на борт беженцев из Эхекатлана, бывший правитель Шуна стоял внизу, у трапа, и провожал их немигающим раскалённым взглядом. Длинный свёрток в его руках, как и сам он, не отбрасывал тени.