— Никто, кроме тебя, не может быть командиром «Идис» — хранитель атомного огня тому свидетель! А если Совет Сармы думает иначе — это не ты, а они не в своём уме! — сердито сказал Фрисс и крепко сжал ладонь Гедимина. Сармат усмехнулся.

— Твоя уверенность, Фриссгейн, могла бы превратить ипрон в ирренций. Но, боюсь, её недостаточно для того, чтобы убедить Совет.

Они ведь меня знают…

— Я буду свидетельствовать в твою пользу, если они не хотят слушать саму «Идис», — пообещал Речник.

— Тогда меня не допустят на эту станцию не то что командиром, но даже уборщиком, — вздохнул сармат. — Свидетельство знорка… Тут не всё так, как на Реке, Фриссгейн. Тут ещё… ещё слишком много воспоминаний, и много очевидцев… Ладно. Не надо помогать мне, знорк, с Ураниумом я разберусь сам. Идём?

— Да, — кивнул Фрисс, поднимаясь с тёплого камня и закидывая сумку за спину. — Уф, ну и жарища! Тут не воздух, а жидкий прозрачный огонь, не иначе! Как ты не спёкся в своей броне, Гедимин?

— В скафандре система охлаждения есть, а вот в твоём тряпье — нет, — усмехнулся Древний Сармат и опустил на глаза тёмный щиток.

Беспощадное солнце даже для него, привыкшего к сиянию ирренция, было слишком ярким. Они шли по каменистой пустоши, изрезанной сетью трещин и поросшей пучками жёсткой тонколистной гезы и клубками лаллии, одетой в длинные серебристые иглы, как в шубу. Окружённые острейшими шипами зелёные столбы Ицны возвышались над равниной, как деревья. В её тени спасались от жары большущие полосатые ящерицы, толстые, нахальные и злобные. Так, по крайней мере, думал о них Фрисс, когда отрывал от сапога или поножей очередную зверюгу, намертво сцепившую челюсти. У ящериц была пора размножения, одни бегали по солнцепёку и дрались между собой и со всеми, кто не успевал отойти в сторону, а другие уже охраняли кладки — так же яростно и самозабвенно. Речник всё-таки воровал у ящериц яйца — высохший до каменной твёрдости Листовик ему наскучил, а Би-плазма вызывала только уныние. Челюсти у рептилий были мощные, но прокусить поножи не смогла ни одна.

— Я видел ящериц, на которых можно было верхом ездить, — задумчиво сказал Гедимин, закидывая в заросли очередное животное, отцепленное им от Речника. — Будь осторожен. Высоко в бесцветном раскалённом небе реяли призрачные полуденники, а ближе к закату над пустыней пролетали хвостатые Скхаа — то поодиночке, то небольшими стайками. Других живых существ Речник не видел. Эта местность — прославленная Пустыня Молний — была иссушена не ирренциевой пылью, но безводьем и палящим солнцем. Фрисс шёл без скафандра, не опасаясь излучения. Гедимин упомянул однажды, что Пустыню Молний «очистили» Куэнны. Следы погибшего мира попадались тут, но редко — иногда среди камней блестели осколки рилкара и земляного стекла, иногда из-под корней гезы проступали очертания рукотворной стены. Фрисс не отвлекался на раскопки — очевидно было, что Старого Оружия в пустыне нет. Пустыня Молний не так устрашала, как Гиблые Земли или мешанина обломков на месте Чивенкве. По ночам Фрисс слышал, как плещется глубоко под ногами подземное озеро. Эта вода, как он надеялся, рано или поздно должна была подняться к поверхности и оживить пустошь. А пока он создавал воду и туман на каждом привале, чтобы напоить увядающие травы. Несколько раз небо на горизонте наливалось чернотой, и вся пустыня содрогалась от громовых раскатов, а молнии сыпались дождём. Но ветер, налетающий из-под сверкающего ливня, не приносил прохлады.

Пустыня Молний славилась свирепыми, но «сухими» грозами. Фрисс, глядя на далёкие сполохи, спросил однажды, приходят ли сюда обыкновенные дожди. Гедимин лишь пожал плечами — он их не застал ни разу, хотя проходить и пролетать по пустыне ему, как ликвидатору, приходилось часто. По ночам землю окутывал непроницаемый мрак, только иглы лаллии слабо светились и потрескивали, предвещая очередную грозу. Альквэа ненадолго утихал. От остывающей земли веяло жаром — как и от чёрной брони Гедимина, к которой под вечер невозможно было притронуться.

Фриссу казалось, что сармат в темноте должен светиться красным, как раскалённые угли. Фрисс и Гедимин по очереди охраняли друг друга — ящерицы и полуденники по ночам спали, но в Аркасии хватало других опасностей. Речник, меряя шагами темноту вокруг спящего сармата, думал, что мало проку от его охраны — в таком непроглядном мраке он и дракона не заметит. Зато в ночной тиши слышен был каждый шорох, и это давало некоторую надежду. В одну из таких ночей Фрисс услышал неподалёку монотонный шелест и перезвон, не приближающийся, но и не отдаляющийся, и вскоре после рассвета путники вышли на пологий холм, откуда и доносился звук. На вершине холма с трёх перекладин из гладкого, отполированного ветрами Дерева Ифи свисали разнообразные подвески — пучки пёстрых перьев, бусины, фигурки из кожи, бубенцы из обрезков тростника и семян, черепа мелких зверьков. Ветер играл ими, и всё сооружение шуршало и позвякивало. На столбах, поддерживающих перекладины, ещё заметны были высеченные знаки — буквы Шулани, язык незнакомый, но Фрисс прочитал имена Макеги и Ийамис.

— Джайкоты и руйи, — хмыкнул сармат, глядя на шуршащее святилище с неодобрением. — Лучше бы остерегались летать в грозу и приземлялись на ночь…

— Для каждого народа хорошо уважать своих богов, — покосился на него Фрисс и склонил голову. Макега хранила странников и разрушала преграды, а Ийамис — великая кошка звёздного неба — дарила отдых и вселяла в сердца радость. Речник знал этих богов и относился к ним с почтением. Гедимин ждал у подножия холма, пока Фрисс привязывал к свободной нити пятнистую витую ракушку и стеклянную бусину — и ничего не сказал, когда Речник спустился, даже удержался от неодобрительного взгляда. Фрисс только пожал плечами… Около полудня колючки лаллии заискрили и встали дыбом. Гедимин глянул на запад — по небу стремительно мчалась иссиня-чёрная туча с дымящимися краями. Налетел порыв раскалённого ветра, взметнул пыль и стряхнул с лаллии целый ворох мелких трескучих искр…

— Буря! Фриссгейн, ложись! Гедимин в тяжёлой броне откатился подальше. Речник упал, но тут же повернулся на бок, чтобы всё видеть — какой прок наблюдать бурю носом в песке? Неизвестно ещё, в какой жизни он снова попадёт в Пустыню Молний! Тем временем солнце померкло. Всё, что мог видеть Фрисс, накрыла черная туча, освещённая изнутри синими сполохами. Только серебристые лаллии неярко светились, как белые призраки. Тихий треск исходил от них в тишине, опустившейся на пустыню. Ветер затих на мгновение — и торжествующе взвыл. В облаке загрохотало, яркая ломаная линия соединила небо с землёй, и земля содрогнулась. Удар за ударом сотрясал пустыню, и от непрестанных сполохов Речник видел перед собой лишь алые пятна и клочья темноты, а когда они тускнели — сплошную сеть синевато-белых молний, соткавшуюся в недрах тучи. Они будто запутались там, зацепились друг за друга — лишь изредка разряд бил в землю, но из облака гром доносился непрерывно.

Не только лаллии, но даже сухие кустики гезы поднялись дыбом и затрещали, окутываясь белым сиянием. Такой же свет потёк по волосам Речника, и он боялся шевельнуться, чтобы не привлечь к себе молнию. Череда небольших теней заслонила от него сияющую тучу, он пригляделся и увидел, как огромная стая Скхаа разворачивается над пустыней и ныряет в грохочущее облако. Крылатые хески без страха шныряли среди разрядов и ловили их, всё новые стаи появлялись из темноты и влетали в облако. Вот уже ни одна молния не успевала долететь до земли — Скхаа перехватывали их в момент зарождения и распухали на глазах, наливаясь светом и цветом. Их уже нельзя было спутать с летучими мышами — скорее они напоминали гигантских скатов, плывущих под облаками. А туча стремительно таяла, растратив силу, и грохот стихал, сменяясь шелестом тысяч крыльев и оперённых хвостов.

Только лаллии ещё потрескивали и искрились, и те Скхаа, которым не хватило молний, носились над кактусами, смахивая с них белое сияние.

Стаи ярко-алых и малиновых «скатов» выписывали в небе сложные фигуры и одна за другой улетали прочь — в потаённые пещеры, где они уснут до следующей грозы… Речник поспешно вскочил, не обращая внимания на сполохи перед глазами. Небольшая молния с сухим треском сорвалась с его руки.

— Сотворённые бурей! Можно поговорить с вами? Трое Скхаа настороженно снизились, и взгляды трёх выпуклых глаз сошлись на Речнике. Тела хесков, переполненные энергией, искрились и потрескивали.

— Что тебе нужно, знорк из пустыни?

— Я ищу старые вещи, то, что осталось от погибшего мира! Меняю их на магию и воду. Что у вас есть? Скхаа переглянулись.

— Ничего такого, странник. Немного расплавленной земли, песчаное стекло и кости. Больше ничего мы не видели.

— Да нет! — перебил второй Скхаа, недовольно помахивая хвостом. — Есть ещё корабль, он валяется в той стороне. Но он не такой старый, и он не наш.

— Да ну тебя! — первый хлестнул его хвостом по крылу. — Обильных гроз тебе, странник, а мы полетели.

— Силы и славы! — Фрисс помахал им на прощание. Яркие крылатые тени скользили низко, будто отяжелели от поглощённого электричества… С земли поднялся Гедимин, посмотрел на Речника и пожал плечами.

— Не знаю, знорк, почему ты до сих пор жив… Хотя во время бури казалось, что каждый разряд вонзается в землю в десяти, а то и в пяти шагах от путников, на самом деле рядом не ударила ни одна молния. Первые их следы Фрисс увидел, когда отошёл на две сотни шагов — верхушка Ицны раскололась надвое и дымилась, истекая кипящим соком. А поодаль на земле чернела ямка с расходящимися от неё лучами. Речник раскидал рыхлую землю и вынул кусок спёкшегося песка, похожий на корень дерева, корявый и потрескавшийся, но неожиданно прочный.

— Песчаный обсидиан! — Речник похвастался находкой и попробовал отпилить кусочек лучом бластера, чтобы рассмотреть срез. Гедимин нашёл второй кусок и придирчиво осмотрел его, попутно отломив и отбросив большую часть.

— Так себе обсидиан, — пробормотал он, хмурясь. — Но где сейчас найдёшь годный?.. Ближе к вечеру, выбираясь из оврага, в котором скрывался высыхающий родник, Фрисс увидел поблизости тонкие струйки дыма. Он не успел ещё обойти густые заросли лаллий, как навстречу метнулась серая зверюга размером с волка, местами лысая, местами чешуйчатая.

Давненько Речник не встречал Крыс Моджиса! Он выстрелил в упор, и крыса, прожжённая насквозь, покатилась по песку. Из зарослей послышались панические вопли — «окка-окка!» и предсмертный визг — сармат направил туда поток плазмы, не дожидаясь, пока все крысы выскочат из укрытия. Из-под лаллий вылетели бурые разведчики и бросились врассыпную, один помчался было к Фриссу, но был сожжён лучом.

— Недурно, — Гедимин с одобрением посмотрел на Речника, потом перевёл взгляд на поднимающийся дым и нахмурился. — Идём! Идти им оставалось недолго — сразу за серебристыми кустами лежали и дымились обломки небесного корабля, и крысы копались в них, разрывая что-то на куски. Фрисс увидел на песке брошенную разгрызенную кость и обрывки кожаной обуви в пятнах крови. Большая серая крыса с панцирем на спине подскочила на месте, с воплями указывая на пришельцев, и вся стая развернулась и бросилась на них.

Гедимин выстрелил первым, очертив плазменным потоком широкий полукруг прямо по стае, мелкие разведчики сразу шмыгнули в кусты, но серые крысы ещё надеялись на победу. Фрисс жалел, что не может так же стрелять непрерывным лучом, и что редко попадает в цель. Бурая крыса выскочила из кустов и чуть не прокусила ему сапог, Речник пинком отшвырнул её и добил выстрелом в упор. Гедимин «подмёл» пустошь плазменной метлой и пошёл к обломкам, не обращая внимания на дымящиеся трупы. Фрисс огляделся, не нашёл живых врагов — и последовал за сарматом. Те, кто был на корабле, навряд ли были убиты крысами — стая только растерзала тела. Клочья одежды и осколки разгрызенных костей валялись повсюду, и Фрисс еле слышно попросил у погибших прощения — собрать их и сжечь, как положено по обычаю, он не смог бы и за месяц… Корабль ещё дымился. Огромный продолговатый шар, сшитый из выделанных шкур и пронизанный странными блестящими верёвками, был изорван крысами и наполовину обуглился, но ещё трепетал, без пользы втягивая и выпуская воздух. Вокруг шара лежали обломки белых досок, составляющих каркас кожаной лодки, и сами кожи, в прогрызенных и прожжённых дырах. Длинные нити подвесок зарылись в песок. Гедимин остановился, вытянул одну из них, пристально разглядывая нанизанные полоски кожи, бубенцы и перья, и вздохнул с досадой. Фрисс осторожно обошёл расколотый череп. Рядом в пыли что-то блестело, Речник с опаской подобрал вещицу. Это было украшение — на кожаном шнурке висел сверкающий стеклянный шарик в окружении птичьих перьев.

— Не выкидывай эти штуки, Фриссгейн, — попросил Гедимин, повернувшись на блеск. — Посмотри, может, ещё найдёшь. Этот горе-лётчик не один был на борту. Речник бережно положил амулет в сумку. Ещё один, на перегрызенном шнурке, попался ему у самого корабля — среди обрывков ярко-зелёной ткани, запятнанных кровью. Рваная тряпка была недавно направляющим парусом, и Гедимин расправил её на песке и указал на аккуратно нарисованную восьмиконечную звезду, знак госпожи ветров Макеги.

— «Во все стороны путь открыт», — сказал сармат вполголоса. — Такой у них был девиз. Очередные испытатели-джайкоты — Покорители Небес, как они себя называют. Долетались… Речник протянул руку к шевелящемуся шару. Кусок кожи и пронизавшие его верёвки рассыпались раньше, чем Фрисс коснулся их, просто от движения воздуха. Такое он видел лишь однажды — на заброшенном космодроме в Старом Городе, и теперь отдёрнул руку и поспешно отряхнул с себя пыль.

— Смотри, Гедимин! Видно, лучи из Гиблых Земель дотянулись до корабля… Из дымящихся обломков выглянуло странное существо — огромная мохнатая гусеница, вся в тонких зеленоватых волосках, с ветвистыми «усиками» на голове и многочисленными круглыми глазами по всему туловищу. Она была длиной в пять, а то и шесть шагов, и неприятное свечение вокруг неё напоминало об ирренции и его излучениях. Гедимин резко повернулся к Фриссу.

— Двадцать шагов назад — и ближе не подходи! — судя по голосу, сармат был сильно встревожен, и Речник поспешно отступил.

— Кто это? — спросил он издалека, глядя, как сармат копается в обломках и обрывках. Гусеницы-переростки ползали вокруг, шевеля усами и иногда дотрагиваясь до Гедимина. Он достал из-под остатков шара что-то небольшое, разломанное на части и слабо, но неприятно светящееся. Фрисс почувствовал, как волны магии расходятся от обломков. С предмета капала зеленоватая маслянистая жидкость, пахнущая чем-то съедобным. Гедимин сосредоточенно собирал вместе светящиеся куски, иногда из-под его ладони летели искры. Сдвинув несколько пластин своей брони, он спрятал найденное глубоко в скафандр, под слой ипрона, и повернулся к Речнику.

— Это двигатель, и он фонит. Надевай защиту, я тут подожду.

— У них на хиндиксе был альнкит, как у вас на станции?! — ахнул Речник, без спора влезая в скафандр. Гусеницы между тем копались в песке, там, куда упали маслянистые капли, а одна из них прилепилась к ноге сармата и поползла вверх. Гедимин осторожно отцепил её и показал Фриссу. Гусеница тут же свернулась в клубок, выставив вперёд усы, на которых зажглись яркие зелёные огоньки.

— Немного не так, Фриссгейн. Не хиндикса, а хасен, это раз. Не альнкит, а генератор лучевого крыла, это два. И хватит лезть под излучение, это три. А это существо — полезнейшее во всей Аркасии: Зелёный Пожиратель, зверёк-ликвидатор. Чистит эти пустоши от лучистых металлов. На станциях их подкармливают и охраняют. На Восточном Пределе их почему-то нет. Если увидишь такое существо, не трогай его, просто отойди подальше… Сармат бережно положил существо обратно в обломки, и оно спокойно поползло доедать светящуюся пыль. Фрисс посмотрел на Пожирателя с уважением.

— Я думаю, их накрыла буря, — сказал Гедимин, подойдя к Речнику. — Расколотый двигатель облучил всё, что оказалось рядом, и конструкция посыпалась. Сколько амулетов ты нашёл? Фрисс протянул сармату две подвески, тот рассмотрел их и упрятал под броню.

— Ты знаешь, откуда они прилетели? — спросил Речник. — Там ждут их, и нам придётся туда идти. Или я один схожу и расскажу, что тут было…

— Мы доберёмся туда, Фриссгейн, — отмахнулся Гедимин. — Не беспокойся. Те обычаи, которые мне известны, я стараюсь соблюдать… Он выдвинул ветвистые «усы» передатчика и сейчас пытался выйти с кем-то на связь. Экран светился, но никакие знаки не появлялись на нём под пристальным взглядом сармата. Несколько раз «усы» сверкнули, но ничего так и не произошло. Гедимин резко задвинул крышку прибора и вздохнул, но ничего не сказал… Очертания Старого Города появились перед путниками на рассвете, сразу после того, как пропали куда-то все ящерицы, и даже полуденники исчезли с небосвода. Над серым маревом проступили островерхие и плоские крыши, обломки стен, загадочного назначения трубы. Всё окрашено было в серый, белесый и чёрный. Фрисс подумал, что здания, пожалуй, маловаты для построенных в Тлаканте, повернулся к сармату, чтобы поделиться с ним этой мыслью, и увидел, что тот в полной растерянности.

— Здесь не должно быть никаких городов, — сказал Гедимин, из-под затемнённого щитка рассматривая руины. — А таких крыш не осталось ни в одном городишке ещё в Третью Сарматскую. Фриссгейн, по-моему, это строения ваших племён.

— Ничего подобного, — уверенно сказал Речник. — От него пахнет металлом, запустением и смертью. И у нас таких громадных домов никто не строит. Посмотрим, что там?

— Что там? Крысы и ирренций, — проворчал сармат и взял в руки сфалт. — Как хочешь, знорк, но будь осторожен… В песке путники видели полустёртые следы крупных и мелких крыс.

Речник на всякий случай снял бластер с перевязи. Потом, уже у самых развалин, на земле проступили другие следы — явно человеческие.

Кто-то проходил здесь босиком, кто-то был обут, и следов было немало. Сармат нахмурился и остановился.

— Учти, Фриссгейн, твоё племя в развалинах не живёт. Тут можно наткнуться только на хентос. А они редко в ладах с головой…

— Зато они живут в Старых Городах, жили в них всегда — и могут знать, где Старое Оружие, — возразил Речник. — И они — тлакантцы, мои предки, зачем мне избегать их?! Он шагнул на пыльную улочку, уводящую в лабиринты серых зданий — и остановился. Рядом встал Гедимин, опустив сфалт и глядя в пустоту.

Тихая песня текла навстречу им, проникая сквозь стены. Речника этот напев покорил сразу, он не смел шелохнуться — и ему мерещились серебристые нити из звёзд. Они падали с неба и превращались в чистейшие реки. Только одно существо из живущих в Орине могло так петь, и Фрисс никогда не слышал этого голоса… Неизвестно, сколько стояли путники, боясь пошевелиться, а песня обволакивала их, как прозрачная вода. Фрисс не вслушивался в слова странного нечеловеческого языка — он чувствовал напев кожей. О странных вещах шла там речь — о древних храмах на горных уступах, о блестящей чешуе, о ледниках времени, о холодных змеистых речках и глубоких расселинах. Речник не сумел бы повторить ни единой строчки, и повторять их грубым человеческим языком казалось ему кощунством. Песня оборвалась. Фрисс долго ждал продолжения, прислушиваясь к тишине, но всё смолкло. Он с задумчивой улыбкой повернулся к Гедимину. Сармат так и стоял на месте, прижимая сфалт к груди и прикрыв глаза.

— Реактор… — услышал Фрисс тихий горький шёпот. — Как же, достроишь его тут, с этими жадными крысами из Ураниума… Им только заикнись, они такой реактор устроят… Ещё скажи — атомный флот вернётся в небо… Сармат тяжело вздохнул и растерянно посмотрел на Фрисса.

— Гедимин, не бойся! Это песня менна, и в ней великая сила, — поспешил успокоить его Речник, подозревая, что сарматам такие вещи не рассказывают. — Я о таком только в легендах читал! Если тут живёт менн, город безопасен, они никакого зла не допустят. Пойдём побеседуем с ним! Может, он согласится ещё для нас спеть… Гедимин еле заметно вздрогнул.

— Нет, Фриссгейн. Ты как знаешь, а я, пожалуй, поберегу мозг.

Найдёшь меня на западной окраине. Понадобится помощь — зови, я… постараюсь прийти вовремя. Он повесил сфалт на спину и пошёл прочь, старательно обходя серые строения. Фрисс растерянно смотрел вслед.

— Гедимин! — крикнул он. — Менны нам не враги! Он не тронет тебя! Сармат на миг остановился, смерил Речника задумчивым взглядом, но возвращаться не стал. Фрисс пожал плечами. «Всё-таки с ним неладно…» — подумал Речник с тревогой. «Может, Гиблые Земли ему навредили?..» Меж осыпающихся зданий из дикого камня, глины, трухлявого дерева и всякого хлама змеились узкие улочки, совсем не похожие на широкие и прямые улицы Старых Городов. Речник косился на ненадёжные строения, пробираясь по неожиданно маленькому городу. Бурая крыса выглянула из подвального окошка и тут же спряталась. Фрисс ожидал воплей и погони, но ничто не шелохнулось под землёй. Он смотрел по сторонам и думал, что это самый странный Старый Город из виденных им. Где залежи металла, блестящий рилкар и многоцветный фрил? Тут даже ирренция, наверное, нет… Дорога вильнула, и Фрисс оказался на площади — почти круглой, не слишком обширной. Там-то он и встретил менна. Таких огромных Речник не видел никогда — не менее шестнадцати шагов длины было в одном только толстом, тяжёлом, но гибком хвосте, и более чем на три шага поднялось над землёй человеческое тело.

Такое существо могло быть невероятно сильным — раздробить камень ударом хвоста, повалить и расплющить человека… А ещё этот менн оказался белым. Тысячелетия выбелили прочную чешую, обесцветили кожу и волосы. Может, менн был старше города — но магические существа чем старше, тем сильнее… Его тело обвивали нити ярких бус из стекла, камешков и перьев — и ремни, на которых крепились метательные лезвия. Белая кожа иссечена была шрамами и рубцами. Одно лезвие менн сейчас держал в руке. Он приподнялся на хвосте и зашипел — пристальный взгляд чужака не понравился ему, но нападать он не спешил. Фрисс улыбнулся и показал пустые руки.

— Серебро и радуга над тобой, хранитель руин! Я пришёл издалека, но твоя песня заставила меня забыть о дороге. Твой город не закрыт для гостей? Зашуршала по камням чешуя — менн убрал оружие и подполз к Речнику.

В раскосых зелёных глазах не было ни страха, ни угрозы.

— Мой город — твой город, пусть серебро давно сменилось белой костью. Я Миш, и я рад тебе.

— Я Фрисс, — он сел на камень, уже не опасаясь менна. — Миш-хранитель, кто посмел напасть на тебя? Или эта пустыня скрывает беззаконных тварей?

— У всех свои законы, — белый Менн оперся на стену. Бусы звенели, и Речник видел среди просверленных камешков и кристаллов стеклянные бусины с Реки, странные предметы из металла — и три прицела, как будто отпиленных от «Фокки».

— Серебро моего города — вода его родника, — медленно и торжественно сказал менн. — Пей и рассказывай, откуда и куда идёшь ты… Фрисс не стал ничего скрывать — рассказал и о приближении Волны, и о хрупкой надежде на оружие Тлаканты и помощь сарматов, и об отважных Речниках, сгинувших в Аркасии бесследно. Менн раскачивался на хвосте, посвистывая сквозь острые зубы и прикрыв глаза — он был явно взволнован.

— Агаль катится по каменистой равнине! Пусть бы Река стала скалой на пути Волны! Я слышу по ночам гул подземного потока, — посетовал Миш. — Да, немало оружия в пустынях Аркасии — но мне тайники неведомы. Здесь только крысы — и я, и ты не найдёшь иного. А прятаться от угрозы я не стану. Мы, менны, кое-что знаем наперёд — над тобой тучи темнее, чем надо мной…

— Мне бы знать наперёд… — вздохнул Фрисс без малейшей обиды или разочарования. — Миш-хранитель, почему ты стережёшь развалины? Тебя изгнали? Миш качнулся на хвосте.

— С того дня, как мы покинули Менниайксэ, у нас не бывает изгнанных. Нет, я переселился в Наахеш по доброй воле. Тогда ещё серебро не стало белой костью… Город не изменился за эти годы, и я их не считал. Здесь есть вода и крысы, тишина и много места. Белой кости нужен покой…

— Должно быть, очень одиноко в Наахеше, среди мёртвого камня, — вздохнул Фрисс.

— Если бы он был мёртвым! Наахеш — не руины, а портал. Порталу нельзя без хранителя.

— Портал?! — Речник даже вскочил. — Но как город может быть порталом?

— Не спрашивай у меня — не я строил его, — слегка нахмурился менн.

— Он был таким, когда я его увидел. Месяц он стоит в Пустыне Молний, а следующий — в Тлаканте, и нет конца его странствиям. Я и крысы — мы путешествуем вместе с ним. Только на рассвете Наахеш вернулся сюда, и я пел от радости. Речник ахнул. Значит, перед ним — путешественник по мирам! Тот, кто видел древнюю Тлаканту во всей её славе, а её города — наполненными жизнью, и совсем недавно…

— Там Наахеш тоже мёртв и стоит в предгорьях, — размеренно продолжал Миш. — Пустыня вокруг него, и для того мира он загадка, хоть его там и построили. Он старше, гораздо старше Применения, и умер задолго до него…

— Что же убило его? — тихо спросил Фрисс.

— Не могу судить — это на дне времён. Похоже на магию — некое проклятие, изгнавшее народ и сорвавшее город с места. Но в Тлаканте не было чар! Иногда ко мне приходят джайкоты из западных селений.

Они ловят крыс и рассказывают обо всём, что происходит. Но у них нет преданий о Наахеше. А иногда… иногда приходят люди из Тлаканты. Его чешуя стеклянно зазвенела, и он оскалил зубы. Фрисс даже отшатнулся.

— Там свои странники — с оружием, с алчностью в сердце, — как ни в чём не бывало продолжил Миш. — Раз в год, а то и чаще я вижу их в Наахеше. Когда-то в предгорьях было серебро — его ищут эти люди в моём «городе-призраке», городе, которого нет. Они входят в Наахеш, и я скрываюсь. Здесь нет серебра и нет оружия, и они быстро уходят. Но даже крысы кажутся им чудовищами, и часто в городе слышны выстрелы.

Наше оружие никогда не разрывало тишину в клочки, и крысы в испуге разбегаются.

— Крыс пугать полезно, — хмыкнул Речник. — Тебе-то эти чужаки не вредят? Менн опять зашипел, раскачиваясь на хвосте.

— Они думают, что я чудовище. Сколько раз я встречался с ними, столько раз они в меня стреляли. Я убил их всех, и крысы растащили их кости. Раньше я думал, что воздух Тлаканты лишает их разума, но потом увёл некоторых в Орин. Здесь они такие же, путник. Не изыскатели, а корм для крыс. Хочешь знать, почему я не ушёл? Если я уйду, они войдут в наш мир. Я знаю, они ваши предки. Но вы другие!

Не знаю, долго ли я смогу хранить портал…

— Джайкоты из западных селений не приходят тебе на помощь? У них наверняка есть воины, и они могли бы взять портал под защиту, — предложил Речник. — Ты же не можешь один противостоять всем грабителям и мародёрам Тлаканты!

— Почему же, враги из плоти и крови не так уж страшны, — менн негромко зашипел. — Я боюсь самой Тлаканты. Кажется, она выпивает магию — а мы рождены магией. Уже на десятый день я устаю от неё, а на последний — чувствую боль во всём теле. Потрогай мою шкуру… Речник погладил чешую — сухую и ломкую, прозрачную, исцарапанную на камнях, когда Менн ползал по руинам. Несколько чешуек осыпалось. Теперь Фрисс видел, сколько блестящей чешуи под ногами. Она опадала, как листья по осени.

— Это облучение? Ты обожжён? Менн тихо засвистел.

— Лучи меня ласкают. Это Тлаканта. Неделю назад я менял кожу — и через пару дней придётся менять ещё раз. Тлаканта сожгла мою чешую, теперь она хрупкая и ломкая. Недалёк день, когда я буду оставлять кровавый след — чешуя отпадёт вместе с кожей. Тогда городу понадобится новый хранитель…

— А я вижу, что тут слишком жарко, воздух обжигает, а песок царапает и режет, — покачал головой Речник. — И родник Наахеша вот-вот иссякнет. Может, я помогу тебе, если создам тут ручей?.. Фрисс был уверен, и менн подтвердил его догадку — никто из Речников в Наахеше прежде не был, не то роднику давно проложили бы хороший, широкий путь. Не понадобилось сил великого мага, чтобы вода потекла быстрым полноводным ручьём, от каменных труб к крысиным подвалам. Фрисс нашёл в сумке яркую пятнистую ракушку, свитую в рожок, и положил её в воду у истока, чтобы укрепить чары.

— Сила Великой Реки — да сохранит она Наахеш и живущих в нём… Они говорили ещё долго — о Тлаканте, о таинственных хранилищах, о былых Волнах и о Великой Реке.

— Я пойду, Миш-хранитель, — спохватился Речник, посмотрев на солнце. — Гедимин заждался меня. Да станет твоя чешуя прочнее брони Куэнна!

— Иди, странник, — поднял руку менн. — Много света и тьмы впереди… Пройдя несколько шагов, он обернулся. Миш растаял, как белое облако. Наахеш надёжно спрятал своего хранителя… На окраине Речник нашёл Гедимина — сармат сидел на рухнувшей стене и неспешно вытачивал из песчаного обсидиана линзу. Возвращение Фрисса он заметил не сразу.

— Поговорил с предками? — без особого интереса спросил он, втягивая инструменты под броню. — Помогли в поисках?

— Я нашёл кое-что странное, — покачал головой Речник, — только послушай… Гедимин молчал, и тёмный щиток закрывал его глаза — Фрисс не знал, о чём сармат думает.

— Что скажешь? Бывали в Тлаканте такие местности и случаи? — спросил Речник, закончив рассказ.

— Да всё бывало, — равнодушно ответил тот. — С таким-то отношением к ЭСТ-излучению… Надень шлем, Фриссгейн. И готовься три дня лежать в чистой мее. Завтра к полудню будем на станции.