Религия в истории народов мира

Токарев Сергей Александрович

Религии доклассового общества и переходного периода к классовому обществу (Племенные культы)

 

 

Глава 1. Археологические памятники истории религии

 

§ 1. Памятники религии эпохи палеолита

 

Дорелигиозный период

Самые ранние стадии развития религии известны нам только из археологического материала, который очень скуден. От наших древнейших предков (питекантропа, синантропа), живших несколько сот тысяч лет назад, не осталось никаких следов существования у них религиозных верований, да и не могло остаться: примитивность общественного бытия древнейших представителей человечества определяла то, что их сознание было непосредственно вплетено в практику и не могло создавать религиозных абстракций. Это был так называемый дорелигиозный период.

По этому вопросу, однако, в литературе велись и ведутся споры. Некоторые буржуазные ученые — защитники религии, пытающиеся ее увековечить, стремятся доказать, что религия присуща человеку с самого начала его существования. Другие (например, Жан Гюйо) считают даже, что и у животных могут быть религиозные чувства (например, собака обожает своего хозяина, многие животные проявляют страх перед необычным). Современные христианские богословы, вынужденные признать происхождение человека от животных предков, утверждают, однако, что в процессе изменения животного мира развилось лишь тело человека, душа же создана богом, а вместе с ней появились-де и первые религиозные представления: вера в бога.

Все утверждения о том, что религия якобы искони присуща человеку, не выдерживают критики. В противовес им некоторые советские ученые высказываю мысль, что дорелигиозный период длился очень долго — до конца эпохи нижнего палеолита (ранней поры древнекаменного периода), охватывая и эпоху мустье (около 100-40 тысяч лет назад), когда жил наш предок, так называемый неандертальский человек, охотившийся на пещерного медведя и других животных. В связи с этим уже много лет ведется спор о неандертальских погребениях и некоторых других материальных памятниках эпохи мустье.

 

Неандертальские погребения

Археологами открыто всего до 20 случаев захоронений скелетов или черепов неандертальцев. Наиболее известны из них погребения в гроте Мустье, в пещере близ Ла-Шапель-о-Сен, несколько скелетов в Ла-Фераси (все это во Франции), в гроте Киик-Коба (Крым), в пещерах Мугарет-эс-Табун и Мугарет-эс-Схул (Палестина), в гроте Тешик-Таш (Узбекистан).

Когда были сделаны важнейшие из этих находок (в 1908 г. и позже), многие ученые стали считать их свидетельствами наличия у неандертальцев веры в загробное существование души (А. Буисонй, Гуго Обермайер и др.). Некоторые же археологи (например, Макс Эберт) полагали, что веры в душу тогда еще не могло быть, но была вера в сверхъестественные свойства самого трупа (идея "живого мертвеца"), которая порождала суеверную боязнь его. Из советских ученых одни придерживались аналогичной точки зрения, другие высказывались по этому поводу более здраво и скептически. Так, И. И. Скворцов-Степанов, видный пропагандист марксизма и атеизма, объяснял неандертальские погребения просто заботой первобытных людей о своих умерших как о больных. По его мнению, само представление об отличии мертвых от живых, о том, что со смертью из человека что-то уходит (душа), возникло постепенно и гораздо позже. Эта мысль, вероятно, правильна.

Вернее всего, что в первобытных (неандертальских) погребениях проявлялись, с одной стороны, полуинстинктивная забота о сочлене своей орды, привязанность к нему, не исчезающая с наступлением смерти, с другой — полуинстинктивное стремление избавиться от гниющего трупа.

Неандертальские погребения еще нельзя считать бесспорным доказательством наличия религиозных представлений у наших предков того времени. Но захоронения умерших могли быть одним из источников, из которых впоследствии развились такие представления.

Более убедительным свидетельством существования религиозных верований в мустьерскую эпоху можно считать другой вид находок: остатки костей животных, как бы преднамеренно захороненных. Так, в пещерах Петерсхеле и Драхенлох (Альпы) найдены в большом количестве кости пещерного медведя; часть их оказалась уложенной в определенном порядке в своеобразных ящиках из каменных плит. Археологи рассматривают эти остатки либо как следы культа медведя, либо как следы охотничьей магии, либо как следы тотемизма (вера в сверхъестественное родство людей с животными). Другие видят здесь просто запасы пищи, хранившиеся неандертальскими охотниками; но это малоправдоподобно.

 

Эпоха верхнего палеолита

С эпохи верхнего палеолита (около 40-18 тысяч лет назад) памятники, свидетельствующие о наличии религиозных представлений и обрядов, становятся более многочисленными и убедительными. Это была эпоха, когда уже появился человек современного типа (homo sapiens), когда стали изготовляться более разнообразные и совершенные каменные и костяные орудия, а охотничье хозяйство стало более развитым и производительным. Археологи делят эпоху верхнего палеолита на периоды — ориньяк, солютре (теплые межледниковые), мадлен, азиль (ледниковые).

Захоронение черепов из пещеры, Офнет (Бавария, азильская эпоха). Всего в пещере в двух нишах обнаружено 33 черепа, из них 9 женских и 20 детских

Погребений эпохи верхнего палеолита известно больше, и они носят на себе явные следы ритуала, видимо связанного с культом: скелеты найдены с различным инвентарем, украшениями, многие окрашены охрой; встречаются двойные погребения (близ Ментоны, на северо-западе Италии), захоронения черепов (в гроте Офнет, Бавария) — явный остаток обряда вторичного погребения. Очевидно, в то время уже складывались какие-то суеверные, религиозно-магические представления о том, что умерший каким-то образом продолжает жить.

Двойное погребение из Грота детей, близ Ментоны (Италия, около французской границы)

С другой стороны, начиная с периода ориньяк появляются многочисленные памятники изобразительного искусства: скульптура, живопись в пещерах. Некоторые из них, видимо, имеют какое-то отношение к религиозным представлениям и обрядам.

 

Верхнепалеолитическое искусство и религия

К памятникам верхнепалеолитического искусства внимание ученого мира было привлечено в самые первые годы XX в. До этого было известно очень мало таких памятников, и многие выражали сомнение в их подлинности. Так, знаменитая пещера Альтамира, в провинции Сантандер (Северная Испания), случайно была обнаружена охотником еще в 1863 г. и затем исследована археологом Марсельино де Саутуола, который в 1879 г. увидел на стенах и потолке пещеры множество изображений бизонов и других животных. Но его открытие было встречено с недоверием. Скептицизм несколько смягчился после того, как подобные же рисунки были найдены в ряде пещер Франции: Ла-Мут (долина Везеры; 1895), Пэрнон-Пэр (устье Дордоньи; 1896), Марсула (северный склон Пиренеев; 1897). Решительный перелом во взглядах археологов наступил в 1901-1902 гг., когда одно за другим последовали открытия пещерной живописи в гротах Комбарель и Фон-де-Гом (Везера), Мае д'Азиль (верхняя Гаронна) и когда тщательное исследование Альтамирской пещеры показало неопровержимую подлинность и глубокую древность изображений. Наиболее скептически настроенный археолог Эмиль Картайяк опубликовал в 1902 г. покаянное письмо, признав свою ошибку. Затем последовали новые находки: в 1903 г. в Северной Испании были открыты древние рисунки в пещерах Кастильо и Орнос-де-ла-Пенья, во Франции в гроте Тейжа и др. В 1906-1909 гг. открыты и обследованы многочисленные изображения бизонов в пещере близ Ниб (в верховьях р. Арижа, в Пиренеях), в 1912 г. и в последующие годы — пещера Тюк д'Одубер и пещера Трех братьев, входящие в огромную систему пещер на берегах одного из притоков р. Гаронны. Эти пещеры, особенно пещера Трех братьев которая была названа так в честь трех сыновей графа Бегуана, открывшего ее, стали всемирно известными благодаря сохранившимся там древнейшим изображениям животных и замаскированных человеческих фигур. Знаменитой стала и пещера близ Лосселя (на р. Везере) в связи с обнаруженным там барельефом женщины, поднимающей ритуальным жестом кверху рог, а также пещера Истюриц (близ франко-испанской границы, к юго-востоку от Байонны), где найдены скульптурные изображения животных.

Уже после первой мировой войны во Франции были сделаны новые интересные открытия. В 1920-1927 гг. аббатом Лемози исследована обширная пещера Пеш-Мерль на юге Овернских гор. В 1923 г. известный исследователь пещер Н. Кастере обнаружил грот Монтеспан, а в нем скульптурную фигуру безголового медведя и много рисунков животных. В 1940 г. открыта пещера Ласко (на р. Дордонье) с многочисленными полихромными рисунками животных. Помимо названных известно еще довольно много пещер и раскопанных палеолитических стоянок с памятниками искусства, большинство их в Южной Франции и Северной Испании.

На основании всех этих находок археологи теперь с уверенностью говорят о наличии уже достаточно оформленных религиозных представлений в эпоху верхнего палеолита.

Головы полулюдей-полуживотных из пещер мадленской эпохи (Истюриц, Маркам, Альтамира, Комбарель)

В пользу этого свидетельствует хотя бы такой факт: если изображения животных в большинстве весьма реалистичны, то человеческие изображения, напротив, очень условны, схематичны, а еще чаще представляют либо фигуры фантастических зооантропоморфных существ, либо людей, наряженных в звериные маски; иногда одно от другого очень трудно отличить. Таковы изображения в пещерах Марсула, Комбарель, Альтамира, Лурд, Нижняя Ложерй и др. Из таких изображений наиболее известна фигура колдуна из пещеры Трех братьев — пляшущего мужчины с рогами оленя на голове, длинной бородой, длинным конским хвостом, с накинутой на плечи шкурой. На костяном "жезле" из пещеры Тейжа нацарапаны три танцующие фигуры, двуногие, но в масках в виде голов серн.

Подобные изображения явно имеют какое-то отношение к религиозным представлениям и обрядам. Ведь нельзя же предположить, что первобытный художник просто не умел рисовать натуру и потому вместо настоящих людей рисовал уродцев и фантастических чудовищ. Судя по прекрасным изображениям животных, передавать натуру тогда умели. Отступление от реализма тут было преднамеренным.

Что же означают эти замаскированные фигуры?

Едва ли можно усматривать в них (как иногда считают) охотничью маскировку: против этого говорят ритуальные позы и явные изображения плясок. Видимо, перед нами исполнители каких-то обрядов, и вероятнее всего тотемических. Фантастические же зооантропоморфные существа суть, скорее всего, тотемические предки. Они аналогичны австралийским мифологическим изображениям предков, как это очень хорошо показал Люсьен Леви-Брюль, а после него Д. Е. Хайтун. Все эти факты говорят о наличии тотемических верований и обрядов у охотничьих племен верхнепалеолитической эпохи.

 

Женские статуэтки

Несколько особняком стоит вопрос о скульптурных женских изображениях ориньякской эпохи. Таких изображений найдены многие десятки, как в Западной Европе (Виллендорф в Австрии, Гримальди в Италии, Брассем-пуи во Франции и др.)" так и в СССР (Гагарино, Костенки, Мальта, Буреть и др.). Это небольшие статуэтки, разного стиля, иногда очень реалистичные; все они изображают обнаженных женщин, с развитыми половыми признаками, с большими грудями, часто со вздутым животом. Интересно, что мужские фигурки, напротив, встречаются крайне редко.

По поводу истолкования этих изображений существуют разные мнения. Некоторые рассматривают их лишь как проявление эстетических и эротических мотивов. Большинство же исследователей связывает их так или иначе с религией. При этом одни видят в женских ориньякских фигурках своего рода жриц-исполнительниц семейно-родовых обрядов. Другие считают их изображениями матерей-прародительниц, ссылаясь на то, что многие женские фигурки найдены в непосредственной близости от домашнего очага. Такова точка зрения П. П. Ефименко. Но надо сказать, что сравнительно-этнографический материал не подкрепляет подобного взгляда: культ женских предков-прародительниц не засвидетельствован у ныне существующих народов, за некоторыми сомнительными исключениями.

Более правдоподобным и вполне соответствующим фактам было бы объяснение ориньякских женских статуэток как изображении хозяйки огня (или хозяйки очага): следы подобного мифологического образа, предмета семейно-родового культа, сохранились у многих современных народов, особенно у народов Сибири. В таком случае перед нами — памятники ранней формы материнско-родового культа.

В конце палеолита, в азильскую эпоху, изображения животных и людей вообще почти пропадают. Вместо них появляются рисунки более или менее схематического стиля. Возможно, что и они как-то связаны с религиозно-магическими представлениями. В этой связи наибольший интерес представляют известные раскрашенные гальки, найденные Эдуардом Пьеттом в пещере Мас д'Азиль. Он нашел их более 200. Они покрыты (с одной только стороны) разнообразными загадочными знаками, нанесенными красной краской, в виде параллельных полос, круглых и овальных пятен и разных, напоминающих буквы фигур. Значение их до сих пор не установлено. Сам Пьетт видел в них не то бирки со счетными знаками, не то даже алфавитные буквы. Но это совершенно неправдоподобно. Гораздо более вероятна аналогия с так называемыми чурингами современных австралийцев — каменными и деревянными священными дощечками, тотемическими эмблемами, которые покрыты символическими рисунками, частью очень напоминающими азильские гальки. Эта аналогия позволяет предположить существование тотемических верований в азильскую эпоху.

 

§ 2. Памятники религии неолитической эпохи

 

В эпоху неолита (новокаменный век, пора шлифованного камня, около 7-5 тысяч лет назад) в большинстве областей Европы и Ближнего Востока совершился переход к земледельческому и скотоводческому хозяйству; лишь в северных районах сохранялся охотничий и рыболовческий уклад. Неолитические роды и племена представляли собой в большинстве оседлые и полуоседлые группы с устойчивой базой хозяйства. Внутри общин уже начинало обнаруживаться неравенство, но классового расслоения еще не было. Новые условия жизни должны были отразиться и в области религии.

 

Неолитические погребения

В неолитическую эпоху памятники религии становятся более многочисленными, но в то же время и более однообразными: это почти исключительно погребения. Неолитических могильников известно огромное множество. По словам французского археолога Жана Дешелетта, ни один из археологических периодов, вплоть до римского, не богат так погребениями, как неолит. Ритуальный характер захоронений и связь их с религиозными представлениями в большинстве случаев не вызывают сомнений. В могильниках вместе с покойником всегда находятся предметы обихода, украшения, орудия, оружие, сосуды, очевидно наполнявшиеся пищей. Люди явно верили в то, что все это нужно умершему в загробной жизни.

 

Культ женского божества

В некоторых погребениях, особенно в тех, которые расположены в гротах, встречаются женские фигуры, вырезанные на камне. Эти изображения, видимо, связаны с какими-то религиозными представлениями, но трудно сказать, с какими именно. Может быть, это женское божество — покровительница рода или страж могилы; а может быть, олицетворение земли — покровительницы мертвых. Однако есть, очевидно, генетическая связь этих изображений с палеолитическими женскими фигурками — олицетворениями родового или семейного очага.

Вообще культ женского божества в неолитическую эпоху, видимо, существовал. Изображения женской фигуры, чаще только лица, очень сходные по манере выполнения, встречаются также в виде грубо сделанных каменных или глиняных фигурок, орнамента на сосудах, которые найдены (и не только среди предметов усыпальниц) в неолитических слоях в разных странах: на побережье Малой Азии, Эгейском архипелаге, Балканском и Пиренейском полуостровах, во Франции, Англии и Скандинавии. На всех этих изображениях резко обозначены полукруглые надбровные дуги и круглые глаза, заостренный вниз клином нос, на полных фигурах — груди. Рот и другие части лица почти всегда отсутствуют. На некоторых сосудах изображены только глаза и брови. Как исключение среди неолитических находок попадаются и мужские статуэтки: таков безголовый фаллический идольчик из грота Николая (департамент Гар, Франция).

 

Неолитические петроглифы

Несомненно, что к религиозно-магическим верованиям имеют отношение и многочисленные наскальные изображения, обнаруженные в Северной Европе, Испании, Сибири и в других местах и относимые в основном к эпохе неолита. Однако пока нет единого мнения об их происхождении и значении.

В Норвегии известно более 30 подобных памятников: на них изображены только звери, преимущественно крупные, и птицы. Исследовавший их археолог Броггер приписывает им магическое значение.

Интересны карельские петроглифы — на Онежском озере и Белом море. Количество обследованных там изображений превышает в настоящее время тысячу, но о назначении их мнения археологов расходятся. Большинство рисунков изображает зверей и птиц. Встречаются и человеческие фигуры, часто фаллические; довольно многочисленны изображения лодок с гребцами; и наконец, разнообразные фигуры — круги, полукруги с отходящими от них полосами. А. М. Линевский и А. Я. Брюсов видят в этих петроглифах отражение промысловой магии и культа местных духов-хозяев. В. И. Равдоникас связывает с охотничьей магией и тотемическими верованиями только наиболее древние из петроглифов (беломорские); более поздние (онежские) он рассматривает как отражение солярно-лунарной мифологии. В загадочных кругах и полукругах с лучами он видит солнечные и лунные символы, в других изображениях — разные космические знаки. Все эти предположения довольно правдоподобны и не исключают друг друга. Промысловый культ с фаллическими элементами, по-видимому, действительно отразился в карельских петроглифах, но отдельные из них могут иметь какую-то связь и с солнечным культом.

Некоторые современные исследователи, впрочем, считают вообще недоказанным существование солнечного культа в эпоху неолита.

 

Общая характеристика религии эпохи неолита

Несмотря на сравнительное обилие памятников, несмотря на наличие этнографических параллелей (о них речь пойдет ниже), религиозные верования людей неолита остаются для нас неясными. Возможно, что почитание женского божества было связано с культом плодородия. Георг Вильке связывает его с культом луны. Социальной основой этих культов служил, вероятно, материнский род, который в эту эпоху в связи с ростом земледельческого хозяйства должен был вполне оформиться.

Неясен даже характер погребального культа. Несомненно, что он получил значительное развитие и представления о душе и загробной жизни стали более сложными: об этом свидетельствует разнообразие и изощренность форм захоронения. Родовой строй наложил на них свой отпечаток: дольмены, цисты, искусственные и естественные гроты были, вероятно, родовыми усыпальницами. Зародившееся имущественное неравенство между членами рода тоже отражалось на погребальных обрядах и, что не исключено, на связанных с ними верованиях. Появление обычая кремации трупов, видимо, сопровождалось развитием веры в душу. Но как себе представляли люди эту душу, что думали о ее посмертной судьбе — эти вопросы остаются пока без ответа.

 

§ 3. Религия в эпоху раннего металла

 

Археологический материал дает богатые и разнообразные памятники религии эпохи бронзы и железа. Но эти памятники относятся в большинстве случаев к народам классической древности, с которыми мы познакомимся в дальнейшем более подробно. А пока рассмотрим только самые общие черты истории религии в эпоху раннего металла в Европе.

Погребальный культ в бронзовую эпоху стал еще более сложным и разнообразным. В нем уже отражалось классовое расслоение общества. Особенно пышными были погребальные обряды для умерших вождей, князей, царей; с их телами в могилу клали множество ценностей, убитых коней, иногда и людей для сопровождения покойника в загробный мир; над их гробницами насыпали большие курганы, ставили надгробные памятники. Погребения рядовых членов племени были гораздо скромнее.

В эту эпоху широко распространяется обычай трупосожжения. Очевидно, представления о загробном мире делаются более сложными.

Ориентировка могил по сторонам света говорит о связи погребального культа с космическими представлениями и с почитанием солнца. Такую связь можно видеть и в больших мегалитических сооружениях в Англии — кромлехах. Из них особенно известен так называемой Стонхендж (Stonehenge) в графстве Уильтшир — огромный комплекс мегалитов в виде круга 90 метров в диаметре. В нем некоторые (Вильке, например) видят своего рода храм солнца, другие (Эванс, Шухардт) — надмогильный памятник. Оба эти мнения не исключают друг друга и основаны на фактах: ориентировка и расположение частей Стонхенджа говорят о том, что он имел какое-то отношение к наблюдениям за солнцем (главная ось всего сооружения направлена к точке восхода солнца в день летнего солнцестояния), в то же время под этим и другими аналогичными памятниками обнаружены захоронения.

 

Солярный культ

О распространении солярного культа в период бронзы свидетельствуют и другие находки. Солнце изображалось в виде диска, колеса с лучами или без них, в виде креста в круге или как-то иначе. Особенно интересны бронзовая колесница, запряженная лошадьми, с солнечным диском на ней (Трундгольм, Скандинавия), бронзовая фигура лошади с дисками под ногами и над ней (Теруэль, Испания), диск на колесах (наскальный рисунок из Богуслена, Швеция).

Культ солнца в эпоху бронзы был, очевидно, порожден ростом земледельческого хозяйства, ибо солнце, по народным наблюдениям, главный податель плодородия. С другой стороны, в этом культе отразилось социальное расслоение — выделение родоплеменной аристократии, которая, как можно думать на основании этнографических аналогий, считала себя в родстве с солнечным божеством.

 

Глава 2. Религия австралийцев и тасманийцев

 

Археологические памятники содержат в себе, как мы видели, очень ценные сведения о ранних стадиях развития религии, начиная с самого ее зарождения. Особая ценность археологического материала в том, что он более или менее надежно датируется и поддается прочной (хотя не всегда очень точной) периодизации. Но его весьма существенные недостатки заключаются, во-первых, в том, что этот материал довольно скуден, отрывочен; во-вторых, в том, что он сам по себе нем, и, чтобы истолковать его, нам приходится прибегать к предположениям и аналогиям. Аналогии же берутся главным образом из быта и культуры современных нам народов, из их религиозных верований и обрядов, то есть из данных этнографии.

Этнографический материал — источник, заключающий в себе неизмеримо более обильные и разнообразные фактические данные по истории религии, начиная со сравнительно ранних ее этапов. Этот материал составляют многочисленные этнографические описания современных народов всех частей света, относящиеся к XVIII, XIX и XX вв., а отчасти и более ранние. Эти описания нередко очень ценны своей полнотой и ясностью. Но и в этом источнике есть важные недостатки: во-первых, этнографические данные ничего не говорят о самых начальных стадиях развития религии, потому что уровень исторического развития даже наиболее отсталых современных народов соответствует примерно переходу от палеолита к неолиту; более ранние этапы истории человечества этнографическими материалами не представлены; во-вторых, этнографический материал в большинстве случаев плохо поддается датировке; если какое-то верование отмечено у того или иного народа, скажем, в конце XIX в., то это ничего не говорит о времени его возникновения — оно могло существовать уже тысячелетия, а могло появиться всего одно или два поколения тому назад. Поэтому историк религии прибегает в подобных случаях к косвенным соображениям, сопоставляя аналогичные явления в верованиях разных народов, сравнивая их с археологическими данными и т. п.

Дальнейшее изложение истории религий доклассового общества будет вестись на этнографическом материале.

Обзор этого материала лучше всего расположить по частям света: религии народов Австралии, Океании, Америки, Африки, Азии, Европы. В известной мере такой порядок будет соответствовать восходящему порядку ступеней исторического развития народов, населяющих эти страны. Ведь австралийцы сохранили почти до наших дней наиболее архаический уклад хозяйства и общественного быта, соответствующий классическому первобытнообщинному строю; народы Океании достигли в целом более высокого уровня развития; коренное население Америки и Африки в основной своей массе — еще более высокого. Но в пределах и Океании, и Америки, и Африки можно различить ряд последовательных ступеней развития, которые знаменуют собой как бы этапы разложения общинно-родового строя и постепенного перехода к классовому обществу. Соответственно этому и формы религии народов этих частей света представляют своего рода переходные формы от доклассовых к классовым религиям. Народы же Азии и Европы в подавляющем большинстве, то есть за исключением немногочисленных окраинных народов, уже давно перешагнули указанную грань, пережили великий раскол общества на классы, а потому у них уже издавна господствуют религии чисто классового типа.

 

§ 1. Религия австралийцев

 

Австралийцы — представители наиболее ранней из доступных нашему непосредственному наблюдению стадий развития человечества — стадии почти нетронутого общинно-родового строя. Поэтому их религия представляет для исследователя совершенно исключительный интерес. Недаром в любой работе, посвященной происхождению и ранним формам религии, больше всего примеров берется именно из верований австралийцев.

 

Особые условия развития

Австралия по своему географическому положению находилась в условиях максимальной изоляции от влияний более высоко культурных народов. Австралийцы на протяжении тысячелетий были как бы отрезанными от окружающего мира. Это с одной стороны. С другой стороны, слабая дифференцированность внутренних природных условий, отсутствие опасных хищных зверей, с которыми человеку приходилось бы вести борьбу, возможность обеспечить минимальное удовлетворение потребностей охотой и собирательством очень замедляли рост производительных сил. В силу всех этих причин австралийцы задержались на примитивной стадии развития. Совершенно нет оснований говорить о какой-то их дегенерации, о регрессе, который предполагают некоторые исследователи. Нет никаких доказательств того, что австралийцы или их предки стояли прежде на более высоком уровне развития.

Тем самым и религиозные верования австралийцев приобретают большой интерес. Конечно, нельзя отождествлять австралийцев с нашими древними предками и механически переносить верования австралийцев на древнейшее человечество вообще. Уже одна исключительность условий, в которых находились австралийцы, свидетельствует о том, что их социальная и духовная жизнь не могла не принять каких-то специфических форм. Но все же несомненно, что из всех ныне существующих народов австралийцы сохранили в наибольшей чистоте свои древние религиозно-магические верования.

Как известно, коренное население Австралии до начала европейской колонизации составляли кочевые племена, которые еще не умели обрабатывать землю, разводить скот, ткать, делать глиняную посуду или такое оружие охоты, как лук и стрелы, обрабатывать металл. Ни одно из многочисленных бродячих племен не представляло сплоченной общественной единицы. Каждое из них дробилось на ряд территориальных мелких общин — "орд", или локальных групп, в рамках которых проходила основная социальная жизнь австралийцев. Внутренняя структура каждой общины (локальной группы) была довольно однородной, слабо дифференцированной. Однако уже существовали отчетливые возрастные и половые градации, связанные с разделением труда, выделялся руководящий слой, стариков.

Брачно-семейные отношения у австралийцев были очень архаичны: наряду с зарождающимся парным браком сохранились пережитки группового брака.

Все имеющиеся данные свидетельствуют о значительной однородности религиозных и магических верований и обрядов австралийцев почти во всех районах, хотя это и не исключает некоторых локальных различий.

 

Тотемизм

Если рассматривать религиозные верования и обряды коренного населения Австралии с точки зрения их идеологической значимости и роли, которую они играют или играли в общественной жизни, то преобладающей их формой оказывается тотемизм — вера в сверхъестественную связь, якобы существующую между группой людей и группой материальных предметов, чаще всего видом животных. Это признают все исследователи.

У австралийцев тотемизм наблюдается в его наиболее типичной форме, у всех же других, более развитых народов известны лишь поздние, нетипичные проявления тотемизма либо его пережитки. Австралию называют классической страной тотемизма, и здесь лучше, чем где-либо, видны самые корни этой формы религии. Недаром именно после открытия (в конце XIX в.) австралийских тотемических верований возрос в огромной степени интерес этнографов и историков религии к проблеме тотемизма и появилась целая литература, посвященная ей. Вот почему тотемические представления и обряды австралийцев следует рассмотреть подробнее.

 

Тотемические группы (роды)

В тотемизме можно различать как бы два члена отношения: субъект (человеческая группа) и объект (тотем). Субъект подобного тотемического отношения в Австралии — это прежде всего примитивный род, или так называемая тотемическая группа, которая иногда совпадает, а иногда не совпадает с локальной группой. Случаи несовпадения объясняются, вероятно, тем, что у многих племен сохранился древний обычай счета родства и передачи тотема по материнской линии, тогда как брак уже патрилокальный, то есть жена поселяется в локальной группе мужа.

Тотемическая группа всегда экзогамна, то есть браки между ее членами запрещаются. Экзогамия вообще считается одним из признаков тотемизма, хотя это признак чисто социальный. Были даже попытки (Эмиль Дюркгейм, глава французской социологической школы) объяснить вообще происхождение экзогамии именно из религиозных, тотемических верований. Это, конечно, ошибочное, чисто идеалистическое объяснение; но историческая связь экзогамии с тотемизмом несомненна, только эта связь — не прямая: экзогамия — неотъемлемый признак родовой (особенно раннеродовой) организации, а тотемизм — религиозная надстройка над ней.

В большинстве случаев количество родов (тотемических групп) в австралийском племени колеблется между 10 и 30. Только в отдельных, очень редких случаях (у племени аранда и соседних с ним) количество тотемов оказывается гораздо большим. Это потому, что у аранда, в отличие от других племен, передача тотемического имени идет не по наследству (от матери или от отца), а по месту предполагаемого зачатия. Об этом будет сказано дальше.

 

Тотемические фратрии

Род (орда) у австралийцев является не единственной тотемической единицей. У большинства племен роды объединяются во фратрии — экзогамные половины племени; это, видимо, следы глубоко архаического дуально-экзогамного деления. И вот у некоторых племен фратрии также имеют тотемические имена: например, фратрия кенгуру и фратрия страуса эму, клинохвостого орла и ворона, белого и черного какаду и т. п. С этими тотемами связаны иногда и определенные верования.

 

Половой и индивидуальный тотемизм

У части племен Австралии — главным образом на юго-востоке — обнаружены еще и особые, нетипичные формы тотемизма: половой тотемизм и индивидуальный тотемизм.

Суть полового тотемизма в том, что помимо обычных родовых тотемов все мужчины племени считают своим тотемом какое-нибудь животное (обычно птицу или летучую мышь), а все женщины — какое-то другое подобное животное: если у мужчин тотем — летучая мышь, то у женщин, например, птица козодой.

Отдельные исследователи (например, В. Шмидт) считают половой тотемизм древнейшей формой тотемизма вообще. Едва ли с этим можно согласиться. Но несомненно, что в половом тотемизме отразилось, с одной стороны, какое-то общественное противопоставление, а с другой — равноправие полов, вероятно связанное с половым разделением труда.

Индивидуальный же тотемизм — безусловно более поздняя форма тотемических верований, хотя отдельные буржуазные ученые это и отрицают. Суть его в том, что у человека помимо общеродового тотема есть свой личный тотем. Обычно это бывает только у мужчин, да и то не у всех, а чаще у колдунов, знахарей, вождей. Индивидуальный тотем либо наследуется от отца, либо приобретается в момент посвящения. По-видимому, перед нами своеобразное проявление начала индивидуализации религиозных верований.

 

Тотемы

В качестве тотемов, как правило, выступают разные животные, значительно реже — растения, еще реже — другие предметы.

Если составить список тотемов разных племен, то можно обнаружить характерную закономерность: выбор тотемов у каждого, племени определяется физико-географическим характером местности и преобладающим направлением хозяйственной деятельности. Примерный подсчет отдельных видов предметов, выступающих в качестве тотемов в пяти основных районах Австралии, показывает, что преобладающей группой тотемов почти всюду являются животные наземные и летающие; это — страус эму, кенгуру, опоссум (крупная сумчатая крыса), дикая собака, вомбат (сумчатый сурок), змея, ящерица, ворон, летучая мышь и т. п. Животные эти — совершенно безобидные и нисколько не опасные для человека. Да в Австралии вообще нет угрожающих жизни человека хищников. И это важно отметить, потому что некоторые исследователи ошибочно пытались объяснить происхождение тотемических верований из страха человека перед сильными и хищными зверями. В полупустынных внутренних областях, в районе озера Эйр и к северу от него, где природные условия чрезвычайно скудны, где охота дает мало добычи и люди вынуждены обращаться ко всяким пищевым суррогатам, к собиранию насекомых, Личинок и растений, — здесь в качестве тотемов выступают также насекомые и растения; за пределами центральной и северо-западной областей они нигде более не фигурируют как тотемы.

В этой же центральной части Австралии, особенно у племени аранда, где тотемизм вообще более развит и тотемов в каждом племени очень много, мы находим и категорию совсем необычных тотемов, не принадлежащих к органической природе: тотемы дождя, солнца, горячего ветра и т. д.

 

Отношение к тотему. Табуация

Австралийцы не считают тотем каким-то божеством или вообще чем-то высшим. Поэтому неправильно утверждение, что тотемизм есть поклонение каким-то материальным предметам. Обожествления тотема нет, а есть лишь вера в какое-то таинственное родство с ним. Южные и юго-восточные племена, описанные Хауиттом, свое отношение к тотему выражали обычно словами: "это наш друг", "наш старший брат", "наш отец", иногда — "наше мясо", то есть здесь налицо идея какого-то телесного родства. Есть даже сведения (Центральная Австралия), что люди как бы отождествляют себя с тотемом.

Близость между человеком и его тотемом выражается прежде всего в запрете (табу) убивать и употреблять в пищу тотем. Этот запрет, хотя он и существует повсеместно, не везде одинаков. У юго-восточных племен запрещено убивать тотем, но если он убит другим, то человек не отказывается употреблять его в пищу. У племен Центральной Австралии, напротив, преобладает запрет употреблять в пищу тотем, но убить его не считается нарушением обычая. При исполнении же тотемических обрядов там не только разрешается, но и предписывается обычаем съесть немного мяса тотема для укрепления магической связи с ним. Считают, что совсем никогда не есть мяса тотема так же плохо, как и есть его слишком много: в том и в другом случае человек теряет связь с тотемом.

 

Тотемические мифы

Видную роль в тотемических верованиях австралийцев играют многочисленные, хотя и довольно однообразные, мифы о подвигах тотемических "предков". Мифологические образы предков — вообще одна из самых характерных черт в тотемизме. Эти "предки" в действительности, конечно, вовсе не предки (поэтому никак не надо путать веру в тотемических "предков" с культом настоящих предков — формой религии, исторически более поздней). Это фантастические существа, неясного облика: в мифах они представляются то в виде животных, то в виде людей с животными именами. Они выступают то поодиночке, то группами, то в мужском, то в женском образе. Они охотятся, кочуют, исполняют обряды, как это делают и сами австралийцы — создатели мифов; но иногда в мифах говорится о том, как эти предки передвигались под землей. В конце рассказа предок, как правило, уходит под землю или превращаемая в скалу, дерево, камень.

Таких мифов о тотемических предках очень много записали у племен Центральной Австралии Б. Спенсер и Ф. Гиллен, еще больше — К. Штрелов. Своеобразны и интересны мифы племени юленгор, в восточной части Арнгемланда, записанные Чеслингом; в них рассказывается о джункгова — мифических прародительницах, странствовавших по земле и всюду оставлявших тотемы, от которых якобы произошли коренные жители Австралии. Этот образ женщины-прародительницы, вероятно, есть отражение материнско-родового строя.

К тотемической мифологии имеют самое близкое отношение особые обряды, участники которых разыгрывают в лицах содержание мифов. В таких обрядах как бы инсценируются подвиги тотемических предков. Подобные обряды распространены очень широко и довольно разнообразны, но подробнее всего описаны они у центральноавстралийских племен. Обычно обряды эти устраиваются с целью назидания юношей и приурочиваются к исполнению церемоний посвящения.

Тотемические мифы, таким образом, тесно связаны с обрядовой практикой. Это своего рода либретто, по которому разыгрываются священные обряды тотема, связанного с определенной местностью. В то же время они являются религиозной или мифической интерпретацией некоторых особенностей географической обстановки племени, объясняют происхождение отдельных скал, ущелий, камней. Тотемические мифы составляют как бы священную историю рода, историю его происхождения, служат идеологическим обоснованием прав рода и племени на свою землю. Тотемические мифы закрепляют связь рода и племени с его территорией.

 

Тотемическое воплощение

С той же тотемической мифологией неразрывно связана у некоторых (центральных) австралийских племен и вера в тотемическое воплощение, или инкарнацию, вера в то, что человек есть живое воплощение своего тотема. Это верование особенно отчетливо выражено у племени аранда и соседних с ним племен. По их поверью, в человеке воплощается собственно не само тотемическое животное, а некое сверхъестественное существо, связанное с преданием о тотемических предках. По исследованиям К. Штрелова, это сверхъестественное существо — ратапа — детский зародыш. Такие ратапа оставлены будто бы мифическими предками в определенных местах — в камнях, скалах, деревьях. Если молодая замужняя женщина случайно или намеренно пройдет мимо такого места, ратапа может войти в ее тело, и она тогда якобы забеременеет. Ребенок же, который у нее родится, будет принадлежать к тотему, связанному с данной местностью. У аранда, таким образом, господствует необычный, ненаследственный порядок передачи тотемической принадлежности.

Веры в то, что само тотемическое животное непосредственно воплощено в человека, нет ни у одного из австралийских племен. Нет и веры, которая существует у более развитых народов, — веры в перевоплощение души человека после его смерти в тотемическое животное.

 

Чуринги и другие эмблемы

С тотемизмом связано и представление о сверхъестественных свойствах некоторых материальных предметов, имеющих значение тотемических эмблем. Наиболее распространенная категория таких эмблем у аранда и родственных им племен — чуринги — овальной формы камни или деревянные пластинки с закругленными концами. Они покрыты схематическими и символическими рисунками, которые означают тотем, хотя никакого реального сходства с тотемом не имеют. Чуринги якобы имеют таинственную связь с определенным тотемом, тотемическим предком и с определенным лицом внутри тотемической группы. Они считаются священным достоянием группы, хранятся в потайных местах, где их не могут видеть непосвященные.

Кроме чуринг у центральноавстралийских племен имеются другие священные предметы, связанные с тотемом: например, ванинга (нуртунджа). Это большие сооружения в виде палок, крестов, ромбов, изготовляемые специально для тотемических церемоний. По своему внешнему виду ванинга отнюдь не напоминает тотема. Одна и та же форма ванинги может относиться к разным тотемам, но после того, как ванинга употреблена хоть раз в тотемическом обряде, ее прочно связывают с данным тотемом и ею уже нельзя пользоваться в обряде, посвященном другому тотему.

Священные тотемические чуринги племени аранда (Центральная Австралия)

Очень большое значение в тотемизме имеют священные тотемические центры. Это обычно какая-нибудь местность в пределах охотничьей территории рода, отмеченная особым знаком: скала, дерево, водоем, ущелье и пр. Там находится священный тайник, хранилище чуринг и других подобных предметов, там совершаются всевозможные тотемические обряды. Доступ всех посторонних сюда строго запрещен, в свое время нарушавшего этот запрет даже убивали.

 

Магические обряды

Вера в связь человека с тотемом выражается, наконец, в идее взаимной магической зависимости: с одной стороны, тотем влияет на человека, с другой стороны, человек воздействует на свой тотем.

Влияние тотема на человека подчеркивается в верованиях юго-восточных племен. Они, например, верят, что тотем может спасти человека от опасности. Как сообщает Хауитт, один человек из племени юин говорил, что его тотем — кенгуру — обычно предупреждает его об опасности, прыгая по направлению к нему.

У некоторых племен юго-востока имеется поверье: чтобы причинить вред врагу, достаточно убить его тотем.

С другой стороны, существует представление о магической власти человека над своим тотемом. Это относится главным образом к племенам Центральной Австралии и выражается в очень характерных, много раз описывавшихся церемониях умножения (по-английски increase rites) — магических обрядах, якобы заставляющих тотем размножаться.

Сущность церемонии умножения состоит в том, что раз в году, накануне дождливого сезона, когда происходит оживление растительности или спаривание животных, члены тотемической группы в определенном ритуальном месте совершают магический обряд. Проливая кровь на землю, распевая особые магические песни-заклинания, они пытаются заставить зародыши тотемов, будто бы пребывающие вблизи от места ритуала, выйти из своих убежищ и размножаться.

Вот краткое описание церемонии, которая может считаться очень типичной, — церемонии умножения (мбамбиума) личинки удниррингита (съедобной гусеницы, которая на местном наречии называется маегва) — тотема одной из групп в местности около Алис-Спрингс.

Все мужчины группы собираются в главном стойбище. Затем участники обряда (только мужчины) незаметно уходят в назначенное место. Они должны быть обнаженными, поэтому снимают даже обычные набедренные пояски. Никто не должен ничего есть до самого конца обряда.

Придя на место ритуала (Эмили-гап) в сумерки, участники обряда ложатся спать, а с рассветом направляются гуськом вверх по западному склону ущелья, — путь, каким якобы шли когда-то их мифические предки. У предводителя участников обряда в руках деревянное корытце, изображающее мифический футляр для чуринги, у остальных — по две ветки камедного дерева. Когда они подходят к углублению в скале, где среди множества круглых камней лежит большая глыба кварцита, символизирующая взрослое насекомое маегва, предводитель похлопывает большой камень своим корытцем, другие участники обряда — своими ветками. При этом поют заклинание: пусть насекомое кладет яйца. Потом все ударяют по маленьким камням (это как бы яйца насекомого). Руководитель обряда берет один из камней и гладит им по животу каждого со словами: "Ты ел много пищи", а затем толкает его в живот своим лбом. После этого все спускаются к руслу ручья, по пути останавливаясь под скалой Покрашенные глаза, где будто бы в далеком прошлом их мифические предки жарили и ели личинки. Предводитель ударяет "по скале корытцем, другие — ветками, и снова поется заклинание, чтобы насекомое выходило и клало яйца (считается, что здесь в песке зарыт большой камень, изображающий ту же маегва). На скале сделаны рисунки, символически изображающие части тела предков, мифические чуринги, а также женское стойбище, ибо считается, что в мифические времена и женщины участвовали в священных тотемических обрядах. Будто бы подражая действиям мифических предков, руководящий обрядом подбрасывает вверх камни, они скатываются вниз, а другие мужчины тем временем поют заклинания. Теперь все идут гуськом к другому священному месту — за полторы мили. Предводитель откапывает там два камня, изображающие мифическую куколку и яйцо насекомого, и под пение заклинаний бережно поглаживает их руками. Он вновь трет камнем живот каждому участнику обряда с теми же словами: "Ты ел много пищи" — и ударяет в живот лбом. Подобная церемония повторяется еще и еще раз в других священных местах, которых всего около десяти. На обратном пути к стойбищу время от времени все останавливаются и надевают на себя разные украшения. На стойбище тем временем сооружен особый шалаш, изображающий куколку насекомого. Все женщины, а также мужчины противоположной фратрии стоят и сидят поодаль. Под пение заклинаний участники обряда залезают в шалаш, а люди противоположной фратрии при этом лежат ничком на земле и не шевелятся. Участники обряда вылезают из шалаша и вновь залезают в него, изображая выход насекомого из куколки. Потом они едят и пьют. Зажженный в начале обряда костер тушится. Лежащие люди встают и уходят в главное стойбище. Обряд этим заканчивается. По поверью, после выполнения обряда личинки насекомого должны размножаться.

Как видно из этого описания, каждый шаг, каждое движение исполнителей обряда символизирует либо какое-нибудь действие мифических предков, либо какие-то состояния тотемического насекомого.

В приведенном описании Б. Спенсера и Ф. Гиллена ничего не говорится о вкушении тотемического животного, но в других описаниях этот момент обычно присутствует.

Подобные церемонии совершаются всегда в определенных, связанных с преданиями священных местах — тотемических центрах, где имеются предметы (камни, скалы и т. д.), как бы воспроизводящие материально мифы о тотемических предках. Характерны ритуальные магические действия (пролитие крови, поглаживание камнем либо намазывание гипсом, охрой, жиром и т. д.), магические заклинания (песни, которые должны побудить тотем размножаться) и ритуальное поедание мяса тотема (в конце обряда), что должно усилить связь человека со своим тотемом.

Эти обряды умножения описаны (Спенсером и Гилленом, а также Штреловом) у племен Центральной Австралии, где тотемизм достигает наибольшей степени своего развития. Сходные обряды известны у племен Северо-Восточной, Северной и Северо-Западной Австралии.

Вообще все перечисленные элементы тотемизма выступают в наиболее насыщенной форме у центральных и северных австралийских племен, которые и могут считаться наиболее типичными представителями тотемической религии. У племен юго-востока Австралии тотемизм выступает в ослабленном или сильно модифицированном виде. У некоторых племен Юго-Восточной Австралии тотемы фратрий мифологизируются и, сливаясь с представлениями о культурных героях и учредителях инициации, превращаются в сложные образы демиургов или творцов. Об этом будет сказано дальше.

 

Корни тотемизма

Изучение важнейших черт австралийского тотемизма позволяет вскрыть самые корни тотемических верований: ведь нигде больше так ярко и рельефно эти верования не выступают. В буржуазной этнографической науке сделано много для решения проблемы тотемизма, особенно в трудах Робертсона Смита, Арнольда Ван-Геннепа, Эмиля Дюркгейма. Советские исследователи С. П. Толстов, Д. К. Зеленин, А. М. Золотарев, А. Ф. Анисимов, Д. Е. Хайтун и др. внесли еще больше ясности в этот вопрос, и его можно считать теперь по существу решенным. Хорошо видна, что тотемизм в Австралии (да и везде) — форма религии раннеродовых охотничьих общин, где кровнородственные связи составляют единственный тип связей между людьми. Эти связи бессознательно как бы переносятся суеверным человеком вовне, и он наделяет всю природу родственными отношениями. Животные и растения, наполняющие всю жизнь охотника-собирателя, становятся предметом суеверных чувств и представлений, как нечто близкое, родное человеку.

Очень важна и другая сторона тотемизма: в нем своеобразно отразилось чувство, или сознание, неразрывной связи первобытной общины с ее территорией, с землей. К этой территории приурочены все священные тотемические предания о предках, каждая местность полна для австралийцев религиозно-магических ассоциаций.

* * *

Но тотемизм не единственная форма религии австралийцев, хотя, может быть, и важнейшая. У них засвидетельствованы и иные формы верований, отражающие какие-то отдельные стороны и условия жизни племен.

 

Ведовство

Все наблюдатели единогласно утверждают, что аборигены Австралии смертельно боятся порчи со стороны врага. Они склонны чуть ли не каждую болезнь, несчастный случай, смерть сородича приписывать вражескому колдовству. Даже если смерть произошла от очевидной причины (например, человека придавило деревом), они все равно считают, что настоящий виновник несчастья — какой-нибудь тайный враг. Поэтому у австралийцев был обычай после всякой смерти устраивать особые гадания, чтобы узнать, в какой стороне, в каком племени живет враг, околдовавший умершего. И тогда к этому племени посылался отряд мстителей, убивавший предполагаемого виновника или кого-то из его сородичей.

У австралийцев существовал характерный способ насылания порчи: надо было издали прицелиться в сторону намеченной жертвы особой заостренной косточкой или палочкой и произнести вредоносное заклинание или проклятие. Считалось, что от этого жертва должна была неминуемо погибнуть. Это так называемый инициальный (начинательный) тип магии, то есть такой, при котором начало действия (прицеливание) производится реально, а завершение его (полет оружия и поражение жертвы) предоставляется колдовской силе. Для пущей верности исполнитель обряда иногда подбрасывал своей жертве орудия колдовства (косточки или палочки), и человек, найдя их у себя, понимал, что против него совершили губительный обряд. Вера же в силу порчи была так сильна, что жертва порчи сразу теряла дух, впадала в апатию и вскоре умирала. Это еще более укрепляло веру в колдовство.

Обряд насылания порчи у австралийцев

Впрочем, хотя австралийцы постоянно подозревали кого-нибудь в колдовстве, к обряду насылания порчи они прибегали очень редко: он был небезопасен для самих исполнителей, ибо уже одно подозрение в колдовстве навлекало на них неминуемую месть сородичей жертвы.

Австралиец, пораженный ужасом при виде направленного на него орудия порчи. Племя аранда

Очень характерно, что у австралийцев, по крайней мере, в подавляющем большинстве племен, нет особых специалистов по вредоносной магии. Исключения очень редки. Например, у юленгоров Арнгемовой земли есть особые колдуны — раггалк, специализировавшиеся по этому виду магии. У большинства же племен считалось, что порчу может наслать любой человек. Обычно обвиняли в этом людей враждебного племени. Несомненно, что именно межплеменная рознь в основном и порождала суеверную боязнь порчи и веры в ведовство. В свою очередь эта вера и эта боязнь еще больше усиливали межплеменную рознь и взаимную вражду.

 

Знахарство, шаманство, половая магия

У всех австралийских племен существовали, и почти в одних и тех же формах, обряды лечебной магии, то есть знахарство.

Знахарство вообще у всех народов выросло на почве народной медицины. А она очень развита у австралийцев, которые умеют применять различные лекарственные травы, пользуются, когда нужно, припарками, массажем, компрессами, кровопусканием, умеют лечить раны, переломы. Эти средства народной медицины и хирургии доступны всем, но они не всегда бывают действенны. Потому суеверные люди зачастую прибегают к помощи профессионалов-знахарей (medicine-men у native doctors), которые обычно употребляют другие средства: пользуются разными шарлатанскими приемами (вроде высасывания воображаемого камня или "кристалла" из тела больного), стараются подействовать на психику пациента, гипнотизируют его взглядом и жестами. Если больной вылечивается, это приписывается магической силе.

Есть у австралийцев и начатки шаманства. В отличие от знахаря, который "лечит" магическими средствами, шаман действует через духов. Согласно поверьям, духи и посвящают шамана в его профессию. Неизвестно, у многих ли племен были такие специалисты, посвященные духами. У аранда обычные знахари учились у других знахарей, но тот, кто хотел получить посвящение от духов, шел к пещере, где якобы они обитали, ложился спать у входа в нее и верил, что ночью к нему явится дух, пронзит его копьем и сделает колдуном, шаманом. Особые специалисты — бирраарки (отличные от обыкновенных знахарей), общавшиеся с духами, были у племени курнаи. Однако шаманство, характерное как форма религии для эпохи разложения общинно-родового строя, у австралийцев еще не вышло из зародышевой стадии.

Знахари и шаманы выступали и как "делатели дождя" (метеорологическая магия), но не везде. В условиях охотничьего хозяйства метеорологическая магия не могла занять важного места в комплексе верований; только в сухом климате Центральной Австралии она признавалась довольно важным делом.

Половая, или любовная, магия у австралийцев встречается также в самых элементарных формах. Молодые люди просто употребляли некоторые украшения и верили, что они магически подействуют на женщину и вызовут в ней ответное влечение. Над украшением предварительно произносились заклинания. На этом примере хорошо видно происхождение половой магии: простым приемам ухаживания приписывалось магическое действие.

 

Женские культы

В связи с половой магией надо коснуться вопроса об участии мужчин и женщин в обрядовой жизни. В австраловедческой литературе прочно держится убеждение, что вся религия в Австралии — чисто мужское дело, что женщины совершенно отстранены от участия в религиозной обрядности. И в самом деле, почти все описанные в этнографической литературе религиозные обряды исполняются мужчинами, а связанные с ними верования считаются по большей части недоступными для женщин. Отсюда делался даже вывод о неполноправном положении женщины в австралийском обществе.

Но новейшие исследования (Геза Рохейм, супруги Берндт, Филлис Каберри и др.) показали, что это не совсем так. Половое и возрастное расслоение у австралийцев сказалось, конечно, на обрядности и на верованиях. За последние десятилетия, а может быть и столетия, в Австралии вообще происходил процесс перехода от матрилинейного рода к патрилинейному. В связи с этим в обрядовой жизни мужчины в известной мере оттеснили женщин. В мифах, легендах многих племен говорится о прежнем, более активном и даже преобладающем участии женщин в религиозных церемониях. Очень интересны в этой связи, например, мифы юленгоров (записанные У. Чеслингом) о джункгова, женщинах-прародительницах, создавших тотемические группы, или мифы некоторых северных племен о Кунапипи и женские культы, связанные с этим мифическим существом, на которые обратили внимание супруги Берндт. И до сих пор еще наряду с мужскими культами встречаются женские. Последние только гораздо менее известны уже по одному тому, что почти все исследователи-этнографы были мужчины и им очень трудно было узнать что-нибудь о женских обрядах, на которые мужчины не допускаются. С другой стороны, во многих обрядах, исполняемых мужчинами, участие женщин считается обязательным, хотя оно и менее заметно и довольно пассивно.

 

Погребальный культ

Особая группа религиозных обрядов и верований австралийцев связана с погребальным культом. Формы погребений у австралийцев очень разнообразны. Австралия представляет собой в этом отношении своего рода музей, в котором собраны чуть не все виды погребальных обрядов и обычаев, какие существуют у разных народов. Здесь и зарывание в землю в вытянутом и скорченном положении (иногда труп связывают или даже уродуют), и погребение в боковой нише, и воздушное погребение на подмостках и деревьях, и эндоканнибализм (поедание умерших), и копчение трупа, и ношение его с собой, и сжигание. У некоторых племен — например, у йеркламининг, на юге материка, — отмечен в прошлом самый простой из всех мыслимых способов обращения с умершим: его просто оставляли у костра на стойбище, а вся орда откочевывала.

Представления о загробном существовании души у австралийцев весьма смутны и неопределенны. У некоторых племен есть поверье, что души умерших бродят по земле, у других — они отправляются на север или на небо. По некоторым поверьям, души умерших вскоре после смерти тела погибают вообще.

 

Мифология

У австралийцев существует довольно богатая, хотя и весьма примитивная, мифология. О священных тотемических мифах уже говорилось. Помимо их имеется еще очень много мифов разнообразного содержания, по большей части о животных и о небесных светилах. Эти мифы совсем не считаются священными и не имеют прямого отношения к религии. Но тем-то они и интересны для историка религии: из этих чрезвычайно примитивных мифов видно, что они родились из простой любознательности человеческого ума, как наивная попытка объяснить то или иное явление окружающей действительности; объяснение дается через олицетворение этого явления.

Большое количество коротеньких мифов, объясняющих в наивной форме какие-нибудь особенности животных, записано Вальтером Ротом в Квинсленде. Немало мифов о происхождении солнца, которое изображается в виде женщины, жившей некогда на земле, и месяца, олицетворенного в мужском облике; о потопе, о происхождении огня. Особенно интересны мифы о культурных героях. Так принято называть мифические персонажи, которым приписывается введение каких-либо обычаев или культурных благ: например, добывание огня, установление брачных правил; инициации и пр. В мифах австралийцев культурные герои выступают обычно в туманном полуживотном-получеловеческом образе. Только в тех случаях, когда мифы приурочены к каким-нибудь религиозным обрядам, они сами становятся частью религии.

Видимо, у всех племен было представление о том, что в древние мифические времена все было не так, как теперь. У аранда эти мифические времена называются алчеринга, у арабана — вингара, у унгариныш — унгуд. Тогда якобы жили тотемические предки, обладавшие сверхъестественными способностями, они могли передвигаться под землей или по воздуху, животные были тогда людьми, небесные светила жили на земле и имели человеческое обличье. Надо сказать, впрочем, что подобные представления о давнем мифическом времени, когда совершались необычайные, чудесные дела, свойственны едва ли не всем народам и входят во все религии.

 

Раннеплеменной культ и небесные боги

Наиболее сложная и, вероятно, наиболее поздняя по времени происхождения форма религии у австралийцев — это раннеплеменной культ, связанный с зарождением образов небесных богов.

Племя у австралийцев представляет собой не социальную единицу, а лишь форму этнической общности, для которой характерны единое племенное имя, особый диалект, какая-то ограниченная территория, определенные обычаи. Настоящего племенного быта австралийцы не знали: он ведь свойствен эпохе разложения общинно-родового строя. Австралийское племя почти никогда не выступало как единое целое. В повседневной жизни оно дробилось на более мелкие, фактически самостоятельные локальные группы, или орды. Не было постоянной общеплеменной организации, общеплеменной власти, вождей, советов. Однако уже складывались зародыши общеплеменных связей: в определенный сезон, раз в год или реже, все группы племени сходились вместе, обсуждали общие дела, устраивали совместные пляски, обряды. Самым постоянным и самым важным предметом таких общеплеменных сборищ были инициации — возрастные обряды посвящения юношей. Это было самое значительное обще племенное дело, как бы подготовка молодых кадров. Инициация представляла собой важнейший момент в жизни каждого отдельного человека: он переходил из группы подростков в группу полноправных мужчин (или взрослых женщин, могущих вступать в брак).

Особенно длительным и трудным был период инициации для мальчиков. Он продолжался ряд лет, в течение которых они занимались систематической тренировкой, главным образом в охотничьих навыках, подвергались муштровке и физической закалке. На посвящаемых налагались суровые запреты, ограничения в пище, посвящаемые не могли разговаривать и объяснялись знаками или особым условным языком, их изолировали от женской части племени, внушали им правила племенной морали, учили обычаям, преданиям племени. Они подвергались особым мучительным испытаниям, которые были в разных областях Австралии различны: нанесение порезов на теле (рубцы оставались на всю жизнь), выбивание переднего зуба, выщипывание волос, обрезание, даже поджаривание на костре. Смысл этих жестоких испытаний — привить молодежи выносливость и воспитать ее в духе беспрекословного повиновения старикам, руководителям рода и племени.

Больше всего недоумений среди исследователей всегда вызывал обычай обрезания, распространенный у многих народов разных стран и сохранившийся в некоторых современных религиях. Объясняли его по-разному, вплоть до "гигиенических" соображений. На самом же деле этот обычай находит себе простое объяснение, если иметь в виду его связь со всей системой инициации. Ведь одна из важных их целей — привить воздержность в половых отношениях: операция обрезания и должна, хотя и временно, подавить у мальчика чисто физически половое влечение.

С этими возрастными инициациями связаны характерные формы религиозных верований.

У центрально-австралийских племен посвящаемым подросткам показывали тотемические обряды и рассказывали священные тотемические мифы. Они у каждой тотемической группы (рода) свои. Но есть и общеплеменные верования, тоже относящиеся непосредственно к инициациям. Это вера в особые сверхъестественные существа: в духа — учредителя и покровителя инициации и в духа — чудовище, убивающего и вновь оживляющего посвящаемых юношей (зародыш веры в воскресение умерших, получившей развитие в гораздо более сложных религиях). Эти два образа иногда сосуществуют в верованиях одного и того же племени, причем первый из них — эзотерический (в него верят те, кто уже прошел посвятительные обряды, непосвященные же ничего про него не знают и не смеют знать), второй — экзотерический, то есть в него заставляют верить как раз непосвященных, им запугивают их, сами посвященные в него не верят. Быть может, здесь раздвоился некий мифологический образ, прежде единый. Такова, например, пара мифологических образов у племени кайтиш: Атнату — небесный дух, учредитель и патрон инициаций, и страшный Тумана — дух-убийца, одноногий (другую ногу он носит на плече), убивающий и оживляющий посвящаемых мальчиков. Смысл внушаемой непосвященным веры в умерщвление и воскрешение в том, чтобы как можно резче подчеркнуть переход посвящаемых в новое общественное состояние — в ранг взрослых мужчин. Посвященные же не верят в существование Тумана и знают, что доносящийся из леса жуткий его "голос", отпугивающий женщин и детей, — всего лишь гудение вращаемой на шнурке дощечки. По всей вероятности, Атнату — отдаленный предшественник образа небесного племенного бога, а Тумана — зародыш образа злого духа, дьявола.

У юго-восточных племен, стоявших несколько выше по своему общественному развитию, отмечаются более сложные религиозно-мифологические образы зародышевых племенных богов-небожителей. Это — Байаме у племен бассейна р. Дарлинга, Дарамулун у береговых племен Нового Южного Уэльса, Нуррундере у нарриньери, Бунджил у племен кулин и соседних и др. По поводу этих мифологических образов в научной литературе было много споров. На них первым обратил внимание английский фольклорист Эндрью Лэнг, создатель теории прамонотеизма, а за ним — глава венской католической школы в этнографии патер В. Шмидт, главный защитник этой теории. Последний особенно много усилий положил на то, чтобы доказать, что образы этих небесных существ в Юго-Восточной Австралии — остаток первобытных представлений о едином небесном боге-творце; различные же мифологические и магические черты этих образов он объяснял как позднейшие наслоения.

На самом же деле упомянутые образы небесных существ сложные. В них можно выделить разные элементы: тут и черты тотема фратрии (например, Бунджил — клинохвостый орел), и черты культурного героя и демиурга, поскольку этим существам чаще всего приписывается введение брачных правил, нравственных норм, обычаев, а нередко и создание людей и разных вещей. Самый же важный элемент в этих мифологических образах и, видимо, их ядро составляет образ духа — покровителя инициации. Все подобные небесные существа так или иначе связаны с обрядами инициации. Племенные посвятительные церемонии австралийцев — зародышевая форма общеплеменного культа, культа племенного бога, подобно тому как сам институт возрастных инициации есть зародышевая форма племенного быта, а само австралийское племя — зародышевая форма настоящего развитого племени. Байаме, Бунджил, Нуррундере и подобные им — это примитивные племенные боги.

 

Общий характер религии австралийцев

Подводя итоги обзору религии австралийцев, можно отметить, прежде всего, что в ней очень отчетливо отразились те хозяйственные и социальные условия, в каких живут австралийцы; их тотемическая система — как бы надстройка над охотничьим и собирательским хозяйством австралийцев, отражение быта охотничьих общин с их кровнородственными связями; вера в порчу — отражение межплеменной розни, а знахарство — последствие бессилия в борьбе с болезнями.

Лишь в зачатках находим мы у австралийцев более сложные формы религии. Таковы, например, индивидуальный тотемизм — зародыш культа индивидуального духа-покровителя, — зачатки шаманизма, слабые зачатки культа племенного бога у юго-восточных племен.

Следует обратить внимание на специфику представлений австралийцев о сверхъестественном. У них нет веры в какой-то особый сверхъестественный мир, который был бы резко отделен от земного мира: сверхъестественные существа и предметы находятся тут же, поблизости от человека. Такие представления характерны вообще для ранних стадий развития религии, когда раздвоение мира на естественный и сверхъестественный не достигло еще резкой степени. Однако у австралийцев есть представление о каком-то древнем мифологическом времени, когда будто бы могли совершаться необычайные вещи, когда люди могли попадать на небо, превращаться в животных и т. п.

Характерную особенность религии австралийских племен составляет преобладание магизма, магических представлений, которые существуют и в тотемизме (вера в магическую зависимость между человеком и тотемом), и во вредоносной и половой магии, и в знахарстве. Анимистические же представления, вера в душу и духов, хотя и имеются у австралийцев, но очень смутные и большой роли в их религии они не играют.

В отношении внешней формы ритуала для австралийцев характерно преобладание обрядовых плясок и инсценировок при выполнении тотемических обрядов, обрядов посвящения и в других случаях.

Далее следует отметить, каких же черт мы не находим в религии австралийцев. Прежде всего, тут нет умилостивительного культа: у австралийцев преобладают заклинания, но нет молитв. Нет совершенно жертвоприношений, если не считать (следуя Робертсону Смиту) жертвоприношением обрядовое вкушение тотема. Нет святилищ, храмов. Существует лишь зачаточная форма святилищ в форме естественных тайников — ущелий, трещин в скалах, где хранятся чуринги. Нет и жречества; в качестве исполнителей религиозных обрядов выступают лишь предводители тотемических групп, знахари-колдуны и "делатели дождя".

Нет в религии австралийцев культа предков. Представление о мифических тотемических "предках", которые суть чисто фантастические зооантропоморфные образы, а вовсе не настоящие предки, нельзя рассматривать как культ предков.

Нет у австралийцев и культа природы. Представление о сверхъестественных свойствах природных явлений у австралийцев есть, но это связано не с культом природы, а с тотемизмом. Сверхъестественные свойства приписываются животным, некоторым растениям, некоторым элементам неживой природы. Небесные явления не обожествляются, им не приписывается сверхъестественных свойств. Правда, олицетворения небесных явлений есть: олицетворение солнца в образе женщины, месяца в образе мужчины, олицетворение некоторых других явлений, есть мифы о них. Однако все это не имеет никакого религиозного значения, за исключением тех единичных случаев, когда солнце выступает в виде тотема. Небо в целом, небосвод тоже иногда олицетворяется: например, аранда его называют Алтьира и представляют в виде большого человека с ногами эму; у него много жен и детей. К людям же он не имеет никакого отношения: ни почитания его, ни какого-либо суеверного страха перед ним нет и в помине.

Нет или почти нет космогонических мифов. Австралийские мифы касаются подвигов культурных героев, происхождения тотемических групп, странствований тотемических предков, есть и коротенькие мифы о животных. Вопросы происхождения мира, земли, неба не затрагиваются в мифологии австралийцев.

Нет у них также и веры в особый загробный мир. В существование души австралийцы верят, но думают, что душа умирает вскоре после смерти тела. Какой-либо заметной роли в религиозных верованиях австралийцев идея души не играет.

Отмеченные особенности религиозных верований австралийцев можно считать в известной мере типичными для религии первобытнообщинного строя. В этом смысле они представляют для нас особенно большой познавательный интерес.

 

Современное состояние

Описанные религиозные верования и обряды австралийцев принадлежат прошлому. Колонизация Австралии англичанами, начавшаяся в конце XVIII в., привела к тому, что большая часть австралийских племен была стерта с лица земли, а немногочисленные их остатки в северных и внутренних частях материка почти утратили свою самобытную культуру и прежние верования. Многие живут в миссионерских поселках, где строго запрещено исполнение языческих обрядов.

Некоторые миссионеры, действуя более гибкими методами, стараются привить аборигенам христианство, приспособляя его к местным верованиям. Например, миссионер У. Чеслинг, проповедовавший среди племени юленгор (Арнгемова земля), водрузил на видном месте большой крест и объявил удивленным туземцам, что это "Иисус-тотем, самый важный из всех тотемов". Он же внушал своей пастве, что христианский бог-отец — это тот же их вангарр — некая таинственная магическая сила.

Только вдали от белых колонистов, там, где аборигены еще ведут прежнюю кочевую охотничью жизнь, они в известной мере соблюдают старые обычаи и сохраняют старые верования. Но и там старики, видя, что молодежь все больше тянется за белыми и манкирует обычаями племени, не желают сообщать молодым людям священные тотемические предания, отказывают им в инициациях. Все чаще бывают случаи, когда со смертью последних стариков навсегда исчезают и племенные верования.

 

§ 2. Религия тасманийцев

 

Ближайшие соседи австралийцев — племена о-ва Тасмании, видимо родственные им и по происхождению. Они были совершенно истреблены колонизаторами еще в XIX в., раньше, чем могло начаться их изучение: последняя представительница коренного населения Тасмании умерла в 1877 г.

Тасманийцев, пока они существовали, никто специально не изучал; имеются только отдельные разрозненные наблюдения соприкасавшихся с ними случайных людей. Эти наблюдения были сведены воедино в очень ценной работе X. Линг-Рота "Аборигены Тасмании" (1890).

О быте и культуре тасманийцев известно очень мало. Но видимо, по своему образу жизни, хозяйственному и общественному укладу они мало отличались от австралийцев и жили такими же мелкими охотничьими общинами. Правда, они во многом были беднее, может быть, примитивнее австралийцев.

Некоторые наблюдатели (Бретон, Джоргенсон, Уидоусон), по-видимому исходя из христианского понимания религии, утверждали, что у тасманийцев вообще нет ни малейшей религиозной идеи. В советской литературе тоже высказывалось мнение о том, что тасманийцы представляли собой еще дорелигиозную стадию развития. Но это малоправдоподобно. О религии тасманийцев наши сведения крайне скудны, но все же достаточно оснований полагать, что у них религиозные верования существовали.

 

Следы тотемизма

Вопреки распространенному в литературе мнению, можно предполагать, что у тасманийцев были элементы тотемизма. Некоторые наблюдатели замечали, что тасманийцы соблюдают какие-то пищевые запреты, притом разные: один человек воздерживался от мяса самцов кенгуру, другой — от мяса самок и т. д. Это напоминает тотемическую табуацию. Правда, среди пищевых запретов были и такие, которые едва ли имели отношение к тотемизму. У тасманийцев существовал, например, общий запрет есть всякую чешуйчатую рыбу, из морских животных они употребляли в пищу только моллюсков. Трудно сказать, чем могло быть вызвано это предубеждение против употребления рыбы в пищу вообще, но не исключено, что оно никак не было связано с религией.

Вполне возможно, что тотемическое значение имели и те раскрашенные гальки, о которых упоминают некоторые наблюдатели. Тасманийцы связывали эти предметы с определенными людьми ("отсутствующими друзьями").

 

Погребальные обычаи

Погребальные обычаи тасманийцев были сравнительно сложны. У них были разные способы захоронения умерших: зарывание в землю, воздушное погребение, трупосожжение и даже вторичное погребение, когда оставшиеся после кремации кости хоронили и воздвигали над ними особый шалашик из жердей и коры. Некоторые носили с собой кости умерших как колдовское средство. Из всего этого видно, что существовали какие-то суеверные представления, связанные с умершими.

 

Зачатки знахарства

У тасманийцев, видимо, еще не выделились какие-нибудь колдуны, шаманы. Даже знахарство (лечебная магия) было в зачаточном состоянии. По одному старому сообщению (1842), за больными и умирающими ухаживали женщины, а специалистов-врачевателей не было ("никто не выдавал себя за более знающего, чем другой, в назначении и выполнении лечения"). Однако, по сообщению Уеста (1852), "были некоторые, практиковавшие больше, чем другие, и поэтому называвшиеся у англичан докторами".

 

Ночной дух

Подавляющее большинство авторов, наблюдавших тасманийцев, сходятся в утверждении, что тасманийцы боялись ночного духа (Ли, Джеффриз, Дов), боялись ночной темноты (Лайн, Уест, Уокер), верили в злых духов, которые появляются ночью (Гендерсон) и т. п. Трудно сказать, чем была вызвана боязнь темноты или ночного духа; возможно, что действительная причина этой боязни — боязнь нападения врага ночью, врасплох. Как бы то ни было, этот страх был связан с какими-то суеверными анимистическими представлениями. В сообщении Дэвиса указывается имя ночного злого духа — Намма. Робинзон называет другое имя злого духа — Раэго-Раппер, "которому они приписывают все свои несчастья"; они полагали, что он связан с громом и молнией.

 

Вопрос о вере в небесного бога

В сообщениях некоторых наблюдателей говорится, что тасманийцы кроме ночного духа верили и в какого-то дневного. Патер В. Шмидт приложил немало усилий, чтобы сделать из этого дневного духа верховного небесного бога. Он даже истолковывал при помощи филологических натяжек одно из имен какого-то мифического существа — Тиггана-Маррабуна — как эпитет небесного бога: Крайний-Единый-Выдающийся. Этот домысел не имеет под собой ровно никаких оснований. У тасманийцев, конечно, не было культа небесного бога. Но возможно, что какие-то мифологические образы были связаны с обычаем инициации, намеки на который имеются в отдельных сообщениях (рубцы на теле тасманийцев, наличие каких-то вращательных дощечек, на которые женщины не смели смотреть).

 

Глава 3. Религии народов Океании

 

Океания в этнографическом отношении — область очень пестрая. По языку народы Океании делятся на две неравные части: папуасские племена (главным образом на Новой Гвинее) и народы малайско-полинезийской языковой семьи, населяющие большую часть Океании и распадающиеся на меланезийцев, микронезийцев и полинезийцев. Уровень общественного и культурного развития этих народов в целом значительно выше, чем у австралийцев, хотя и неодинаков в разных частях Океании. Основу хозяйства повсюду составляет земледелие, сочетающееся большей частью с рыболовством, при оседлом образе жизни. Наблюдая общественный строй и культуру народов Океании в целом, можно проследить постепенное повышение культурного уровня, если двигаться с запада на восток, от Новой Гвинеи к островам Полинезии. У папуасских племен, особенно в западной части Новой Гвинеи, доныне сохранился первобытнообщинный строй, почти такой же, как у австралийцев. У меланезийских племен обнаруживаются все стадии разложения общинно-родовой организации. При этом в Северо-Западной Меланезии удерживается сравнительно много архаических форм (дуально-экзогамное деление, материнский род и пр.). В направлении к юго-востоку процесс разложения родового строя становится все более заметным, так что на островах Новой Каледонии и Фиджи мы можем видеть уже переход к раннеклассовому обществу и примитивным полугосударствам. Почти на том же уровне развития находились народы Юго-Западной и Западной Полинезии — Новой Зеландии, Самоа; в других же частях Полинезии, особенно на Таити Гавайях, процесс разложения первобытнообщинного строя почти завершился, и там сложился раннеклассовый (кастовый) уклад и небольшие государства. В Микронезии своеобразно сочетались архаические и развитые общественные формы: матриархат и кастовый строй.

Эта неравномерность уровня общественного и культурного развития отразилась и в религии. При наличии общих для всей Океании черт религиозных верований их формы в разных частях Океании весьма неодинаковы Перед нами богатейший материал, наглядно иллюстрирующий постепенное превращение религии общинно-родового строя в религию раннеклассового общества Здесь очень отчетливо можно видеть, как отражаются в религиозных представлениях и условия материального производства народов Океании и их общественная жизнь.

 

§ 1. Религия папуасов и меланезийцев

 

Так как острова Меланезии, с их жарким и во многих местах нездоровым климатом, сравнительно недавно стали объектом завоевательной и колониальной политики европейских государств, то и изучение папуасов и меланезийцев началось с недавнего времени — со второй половины XIX в. Сначала стали известны Новая Каледония и острова Фиджи, потом постепенно и другие. Огромный остров Новая Гвинея до сих пор изучен слабо, внутренние его области и сейчас остаются почти неизвестными. На многих островах Меланезии, особенно на Новой Гвинее, все еще сохраняется старая культура и старые верования.

Наиболее примитивные формы религии наблюдаются у папуасов. Лучше всего исследованы до сих пор верования и обряды: островитян Торресова пролива (А Хэддон, У. Риверс; 1898), мафулу (Вилльямсон; 1910) кивай (Гуннар Ландман; 1910-1912), маринданим (Пауль Вирц; с 1914; Г. Неверман; с 1933), а также племен залива Астролябии (Н. Н. Миклухо-Маклай; 1871-1877) По многим племенам имеются отрывочные, но ценные сведения.

 

Религия островитян Торресова пролива

Островитяне Торресова пролива по языку и по культуре представляют собой как бы переходную ступень от Австралии к Меланезии (на западных островах языки австралийские, на восточных — папуасские). Основа хозяйства — земледелие и рыболовство. Сохранились следы двух экзогамных фратрий. Матрилинейные роды превратились в патрилинейные.

Религиозные верования здесь очень близки еще к австралийским, но кое в чем развились дальше. На западной группе островов тотемизм господствует, а на восточной сохранились лишь следы его. Тотемы — главным образом животные (31 из 36 всех тотемов). Убивать свой тотем запрещено, но для черепахи и дюгоня делается исключение (ввиду редкости мясной пищи). Есть обряды размножения тотемов. Интересны мифы (на острове Ям) о двух братьях — культурных героях, из них один — рыба-молот, другой — крокодил. Имеются их изображения внутри священной ограды, за которой устраиваются обрядовые пляски. На острове Мабуиаг только один культурный герой — Квоиам, которого называют Великим аугудом (слово "аугуд" означает тотем). Чтут его обе фратрии.

Своеобразно изменилась система возрастных инициации. Посвящаемые не подвергаются таким продолжительным испытаниям и мучительным операциям, как у австралийцев. Посвятительные обряды состоят скорее в демонстрации разнообразных религиозных плясок в масках и пр.; при этом посвящаемым сообщают племенные предания, мифы, верования. Таким образом, чисто религиозная, идеологическая сторона посвятительных обрядов здесь усилилась, а физическая — ослабла. При этом чрезвычайно интересное развитие получила система религиозно-мифологических образов, связанных с инициациями. Как и в Австралии, на островах Торресова пролива верят в духа — покровителя инициации, но этот образ не только раздвоился на эзотерический и экзотерический, как у некоторых австралийцев (например, Атнату и Тумана у племени кайтиш), но и еще более усложнился. У островитян Торресова пролива и образ патрона — учредителя инициации и образ духа-убийцы, якобы убивающего и вновь оживляющего юношей, известны и посвященным и непосвященным, но под разными именами: патрона инициации посвященные называют Бомаи (и вся эта система описывается как культ Бомаи), а непосвященные — Малу; духа-убийцу посвященные называют Иб, а непосвященные — Магур. Всего, следовательно, получается как бы четыре образа: два эзотерических и два экзотерических. Это — дальнейшее усложнение мифологических представлений, возникших на почве возрастных инициации.

Исполнители разыгрываемых перед посвящаемыми плясок в масках изображают злых духов, особенно Магура, верят, что он наказывает тех, кто посмеет разгласить тайну посвятительных обрядов.

Посвятительные обряды на островах Торресова пролива отличаются от австралийских еще и тем, что здесь имеются уже некоторые градации внутри группы посвященных.

 

Религия маринд-аним

Сходные формы религиозных верований и обрядов описаны, притом очень подробно, Паулем Вирцем у группы племен юго-запада Новой Гвинеи — племен маринд-аним (тугери).

Маринд-аним во многом напоминают собой австралийцев. У них еще нет полной оседлости. Земледельцами их можно назвать лишь условно, они питаются главным образом дикорастущей саговой пальмой. Общественный строй маринд-аним очень напоминает общественный строй центрально-австралийских племен.

В области религии у них тоже обнаруживаются сходные формы. Господствующей формой является тотемизм. Маринд-аним делятся на отдельные кланы, каждый из которых выводит свое происхождение от тотемического предка — дема. Мифы о дема в точности повторяют известные тотемические мифы племен аранда. Это — рассказы о подвигах полуживотных-получеловеческих предков, которые связаны с определенной местностью. Религиозные обряды, выполняемые маринд-аним, в значительной степени сводятся к разыгрыванию действий тотемических предков, дема, в лицах.

Кроме того, у маринд-аним существует очень интересный культ Майо, являющийся модификацией обрядов инициации, известных у австралийских племен. Это тайный культ, участие в котором принимают только посвященные. В отличие от австралийцев, здесь посвящаются не все лица, достигшие определенного возраста. Примерно около половины населения, по подсчетам Пауля Вирца, принадлежит к сообществу участников культа Майо.

 

Религии других папуасских племен

У других папуасских племен наблюдаются значительные уклонения от этого типа. Наиболее общим элементом религиозных верований папуасов является вера в разнообразную магию: вредоносную, хозяйственную, лечебную и т. д.

Языковая дробность папуасского населения Новой Гвинеи достигает такой степени, что иногда две соседние деревни друг друга не понимают. Эта разобщенность и отразилась в вере во вредоносную магию, которая является будто бы причиной всяких несчастий и смертей.

По сообщению Н. Н. Миклухо-Маклая, папуасы очень боятся так называемого оним, то есть колдовства (хотя слово "оним" имеет более широкое значение; всякое лечебное снадобье, яд — это тоже оним). Оним считается причиной необъяснимых болезней или смерти; верят, что их виновники — люди одной из враждебных деревень.

Очень сильна вера в земледельческую магию. Здесь особую роль играют женщины, и некоторые обряды как бы направлены на то, чтобы передать земле женскую половую силу.

Видное место в религии папуасских племен занимает почитание предков и связанный с ним культ черепов. Например, у населения района Порта-Дорэ (северо-восток Новой Гвинеи) есть так называемые корвары: деревянные фигуры предков, куда вкладываются настоящие черепа. Таково же, видимо, значение телумов — человеческих фигур, описанных Миклухо-Маклаем, у жителей залива Астролябии; их хранили в общественных домах или перед ними.

 

Религия меланезийцев

Религиозные верования меланезийцев описаны целым рядом наблюдателей и исследователей, главным образом в конце XIX и начале XX в. На первом месте по обстоятельности и точности стоят исследования миссионеров Роберта Кодрингтона, Джорджа Брауна, Бромилова и торгового служащего Паркинсона, по многу лет живших на островах Меланезии и, как правило, хорошо знакомых с местными языками. В первые десятилетия XX в. Меланезию посещали специальные научные этнографические экспедиции и отдельные исследователи: Зелигман (1904), Рихард Турнвальд (1906-1909), Уильям Риверс (1908), Августин Крэмер (1908-1910), Феликс Шпейзер (1910-1912), Бронислав Малиновский (1914-1917) и др., изучавшие отдельные районы и группы племен Меланезии.

Западные меланезийцы, обитающие на Новой Гвинее, по уровню общественного развития немногим отличаются от папуасов; поэтому и их верования сходны. В Центральной же и Восточной Меланезии мы находим более поздние формы развития общественного строя, а следовательно, и религии.

Хозяйственная база населения Меланезийских островов та же, что и у папуасов, — примитивное земледелие. Но в связи с географическими условиями, с ослаблением роли охоты и повышением роли рыболовства, с большей дифференциацией хозяйственных условий в прибрежных и во внутренних частях островов общий уровень развития производительных сил у меланезийцев выше. У них гораздо больше развился межобщинный и внутренний обмен, что привело к значительному усложнению форм общественной связи и к довольно сильной дифференциации внутри меланезийских общин, в особенности в Южной и Восточной Меланезии. На архипелаге Бисмарка, Соломоновых островах и Новых Гебридах материнско-родовые общины еще сохраняются. Но в Южной Меланезии они почти разложились. Островитяне южной части Новых Гебрид, Новой Каледонии и островов Фиджи уже перешли к отцовскому счету родства. Почти повсеместно выделился слой богатых общинников, которые подчас держат в зависимости своих малоимущих сородичей и земляков. Они же господствуют и в мужских тайных союзах, направленных в значительной степени против женской части населения. На Новой Каледонии и островах Фиджи сформировались сословия вождей, простых общинников, зависимых земледельцев и рабов.

Этот сравнительно высокий уровень развития отразился и в области религии.

 

Колдуны, шаманы и др.

Соответственно более сложному общественному строю меланезийцев, у них уже выделились профессионалы в области культа — колдуны разных специальностей, гадатели, вызыватели духов и пр. Например, на Тробриандовых островах, как сообщает Б. Малиновский, выделялись колдуны — специалисты по земледельческой магии, были колдуны, руководившие постройкой лодок, и колдуны-палачи, которым вождь поручал приводить в исполнение смертные приговоры (это у них облекалось в форму магических обрядов), и др. На некоторых островах Меланезии есть лекари типа шаманов, специализирующиеся на общении с духами, они изгоняют их из тела больного. В Южной и Юго-Восточной Меланезии, где наиболее высок уровень общественного развития, были наследственные колдуны-жрецы, близкие к вождям; на Новой Каледонии они назывались такате, на Фиджи — мбете.

 

Магия

Идейное содержание религии населения Западной, Центральной и Юго-Восточной Меланезии характеризуется прежде всего сильной развитостью магии.

Магия у меланезийцев встречается во всех видах. При этом вера во вредоносную магию (порчу) у них не только вырастает из межплеменной розни, но основывается и на внутреннем расслоении, о чем свидетельствует появление колдунов — профессионалов по насыланию порчи. Лечебная магия, тесно связанная с народной медициной, находится тоже в руках профессионалов. Военная же магия сосредоточена преимущественно в руках военных вождей.

Особенно интересны и разнообразны приемы хозяйственной магии. Прибегают к ней лишь в тех сферах хозяйственной деятельности, где успех в значительной мере зависит от случайных обстоятельств и где человек не может вполне рассчитывать на собственные силы. В этом отношении примечательны наблюдения Б. Малиновского на Тробриандовых островах. Оказывается, в земледелии магия применяется при посадке клубневых растений таро и ямса, урожай которых бывает изменчив, но не применяется при возделывании плодовых деревьев, дающих устойчивый урожай. В рыболовстве магические приемы практикуются при промысле акул и других опасных для человека рыб; при ловле же мелкой рыбы, где нет никакого риска, магия считается излишней. Постройка лодок всегда сопровождается магическим обрядом, постройка же домов — нет. При изготовлении резных изделий из твердых пород дерева, что требует особого мастерства, магические приемы считаются необходимыми, а при резьбе по обыкновенному дереву, доступной всем, всегда обходятся без них. Все это лишний раз показывает, на какой почве вообще вырастают магические представления: они возникают тогда, когда человек не уверен в своих силах, чувствует себя во власти стихий, или тогда, когда он приписывает другому человеку способности, которыми сам не обладает.

Земледельческая магия главным образом имитативная и контактная. Так на посадках ямса зарываются камни, которые по форме напоминают клубни ямса и будто бы обладают особой силой (мана). Эти камни должны передать магическую силу непосредственно земле, а через нее — ямсу.

Имитативный принцип господствует и в магии погоды. Например, чтобы вызвать ясную солнечную погоду, натирают красной землей большой стоячий камень, якобы обладающий магической силой. На полуострове Газели, когда хотят вызвать ветер, колдун разбрасывает по воздуху известь, машет ветками имбиря и подбрасывает их в воздух, а в заключение сжигает их и золу высыпает в воду.

Во вредоносной магии преобладает парциальный тип: околдовывание через объедки, обрезки волос и пр.

 

Мана

Магическая практика связана у меланезийцев с верой в таинственную безличную силу мана. Это широко распространенное у народов Океании понятие с некоторых пор стало хорошо известно ученым всех стран, и о нем существует целая литература.

Впервые о вере меланезийцев в мана сообщил миссионер-этнограф Р. Кодрингтон в письме к Максу Мюллеру в 1878 г. Он писал: "Религия меланезийцев в смысле верований состоит в убеждении, что всюду существует сверхъестественная сила, принадлежащая к области невидимого; а в смысле практики — в употреблении средств для обращения этой силы в свою пользу... Есть вера в силу, которая отличается от физической силы и действует самыми различными путями для добра и зла; и обладать ею или направлять ее — величайшее преимущество. Это есть мана... Вся меланезийская религия состоит по существу в приобретении этой мана для себя или в использовании ее для своей выгоды...".

Позже, в своей книге "Меланезийцы" (1891), Р. Кодрингтон дал более полное описание этой мана и ее роли в религии меланезийцев.

Мана представляет собой безличную сверхъестественную силу, которую меланезийцы отличают от силы естественной. Мана имеет своим источником или духов (но не всех, а только некоторые их категории), или людей.

Эта сила разностороння по своему направлению и по своему значению, она может действовать и во вред и на пользу. Мана считается присущей людям, которые имеют успех в жизни. Если человек достиг высокой ступени в мужском союзе, если получил высокое звание вождя, если он успевает в жизни, если он храбрый воин, искусный ремесленник, если у него хороший урожай, значит, он имеет много мана.

Мана может принадлежать и отдельным предметам. Если магический камень, зарытый в землю, обеспечил хороший урожай, значит, он обладает мана. Она может переходить на другие предметы. Владелец камня, имеющего сильную мана, дает его в пользование своим соплеменникам, чтобы те подержали около этого камня другие камни, и последние тоже приобретают мана. Эта сила обладает, следовательно, физическим свойством текучести.

Происхождение веры в мана различные исследователи объясняли по-разному. Сам Р. Кодрингтон, а также У. Риверс, Л. Я. Штернберг и некоторые другие выводили идею мана из анимистических верований. Они считали (как и сами меланезийцы), что вера в мана выросла из веры в духов. Напротив, сторонники преанимистической теории — Р. Маретт, К. Прейс и др. полагали, что идея мана является более примитивной, более древней, чем анимизм.

С материалистической точки зрения источником веры в мана является не вера в духов и не отвлеченное представление о безличной силе, а определенные социальные условия. Внутренняя дифференциация общины, выделение в ней привилегированных в том или ином отношении людей — предводителей, колдунов, членов тайных союзов, а также искусных мастеров, ремесленников и пр., — порождает смутное представление об их социальном превосходстве, и оно облекается в религиозную форму: в идею таинственной силы, которой якобы обладают эти выделяющиеся в общине люди. Правда, меланезийцы-то верят в то, что мана исходит преимущественно от духов, но и сами представления о духах, как мы дальше увидим, в значительной мере порождены тем же социальным расслоением.

"Всякий заметный успех, — пишет Кодрингтон, — есть доказательство того, что человек имеет мана; его влияние зависит от впечатления в народном сознании, что он ее имеет; он делается вождем в силу ее. Отсюда власть человека, политическая или социальная по своему характеру, есть его мана".

Как сообщает тот же исследователь, меланезийцы считают, что никто не может продвинуться на высокие ступени мужского союза Сукве, "если у него нет соответствующей мана; поэтому, так как мана помогает человеку в Сукве, всякий достигший в Сукве высокого положения есть, конечно, человек с мана, человек с авторитетом, большой человек, который может быть назван вождем".

Об аналогичных верованиях сообщает Ф. Шпейзер, исследовавший Ново-Гебридские острова.

 

Анимистические верования

Как уже сказано, представление о мана связано у меланезийцев с анимистическими образами, — и связано потому, что и то и другое имеет общий источник. Анимистические верования в Меланезии вообще очень развиты, хотя не везде одинаково.

В Северо-Западной Меланезии, где сохранились сравнительно архаические формы жизни, анимизм развит еще слабо. Например, на Тробриандовых островах представления о духах не занимают важного места в верованиях. Б. Малиновский говорит, что тробриандцы боятся магии, колдунов и ведьм, но не духов. В Центральной же Меланезии анимизм, видимо в связи с более высоким общественным уровнем, достиг гораздо большей степени развития. На архипелаге Бисмарка, Соломоновых и Ново-Гебридских островах представления о духах, играют существенную роль в религии.

Меланезийцы довольно отчетливо различают две категории духов: духов умерших и духов природы. Это различие особенно подчеркнуто в работе Р. Кодрингтона. Он писал, что в Южной Меланезии, на Ново-Гебридских и Банксовых островах главную роль играют духи природы — вуи, духи, связанные с известными местностями, гнездящиеся в ущельях, в горах, в море; у меланезийцев нет представления о том, что эти духи были когда-то людьми. Наряду с этим имеется представление о духах умерших — тамате, но им уделяется меньшее внимание. Напротив, на Соломоновых островах и архипелаге Бисмарка на первом плане стоят, по сведениям Кодрингтона, духи умерших, а духи природы — на втором. Правда, это утверждение Кодрингтона оспаривается другими исследователями: Ф. Шпейзер, например, вполне убедительно показал, что и на Новых Гебридах духи умерших и особенно духи предков почитаются гораздо больше, чем духи природы.

 

Культ предков

Культ предков вообще господствует в Меланезии почти повсеместно, разве только кроме некоторых островов Северо-Западной Меланезии (Тробриандовы острова). В честь почитаемых предков изготовляют человекообразные изображения, вделывая в них иногда черепа самих предков. Черепа хранят в особых святилищах, в мужских домах.

Особенно развит культ предков как раз в Южной Меланезии (на Новых Гебридах и Новой Каледонии). Этот культ хорошо исследован (на островах Малекула и соседних) английским этнографом Лейардом. По его сведениям, островитяне здесь считают своих умерших предков хранителями всех старых обычаев; исполняя свои традиционные обряды, туземцы полагают, что этим они угождают своим предкам.

 

Корни анимизма

Итак, один из корней анимистических верований меланезийцев — это родовая организация и связанный с ней культ предков. Кстати, Меланезия чуть не единственная на земле область, где на такой ранней ступени развития сложился настоящий культ предков, свойственный вообще более поздней исторической стадии. Причина этого необычайно раннего появления культа предков заключается, быть может, в том, что у папуасов и меланезийцев очень рано наметился переход от материнского к патрилинейному роду.

 

Культ вождей

Не менее важной основой анимистических верований меланезийцев является культ вождей. Вожди — лица, пользующиеся видным общественным положением, располагающие властью. Они-то, по верованиям меланезийцев, прежде всего и обладают большой и сильной мана (идея мана служит религиозным освящением власти вождя). С другой стороны, вождь якобы находится в общении с большими и сильными духами. Духи же умерших вождей сами становятся предметом почитания.

Судя по сообщениям целого ряда внимательных наблюдателей, представления о духах сами по себе у меланезийцев носят более или менее нейтральный характер. Не всякий дух является предметом страха или поклонения. Духи простых, незнатных людей не пользуются никаким почтением, никакого культа их нет. "Душа (умершего), — пишет Шпейзер, — может действовать и иметь значение, если она содержит много мана... Если душа не имеет мана, она не имеет значения, она не может действовать, и поэтому она для туземца не существует... Поэтому души незначительных людей, которые, таким образом, имеют немного мана, оставляются без внимания, и поминки для таких едва ли совершаются. Но души могучих мужей, содержащие много мана, заботливо чтятся". "Дух, которому поклоняются, — сообщает Кодрингтон, — это дух человека, который при жизни имел в себе мана; души простых людей — это рядовая масса духов, ничтожества как при жизни, так и после смерти".

 

Тайные союзы

Анимистические верования коренятся также и в мужских тайных союзах. Тайные союзы в Меланезии распространены не повсеместно. В Западной Меланезии их или нет, или они находятся в зародыше (пережитки системы инициации, которые имеются на островах Торресова пролива и Новой Гвинее, и мужские общественные дома, известные в разных формах во многих местах Новой Гвинеи).

Член союза Дук-Дук в обрядовом наряде, с копьем (остров Новая Британия)

В Центральной же Меланезии тайные союзы приняли весьма типичную форму. На архипелаге Бисмарка это прежде всего особые объединения Ингиет — тайные колдовские общества, практикующие некоторые виды магии, вредоносной и лечебной. С чисто анимистическими же верованиями связан особенно союз Дук-Дук (название это от слова "дука", что значит дух умершего). Члены союза, появляясь в страшных нарядах и масках, изображают собой духов и запугивают непосвященных, вымогая у них "деньги" (снизки раковин) и прочие ценности. Выступления Дук-Дука происходят раз в год и длятся около месяца, после чего маски уничтожаются, и считается, что "Дук-Дук умер". Во главе союза стоит Тубуан. Его роль исполняет самый богатый и влиятельный человек в племени, и пользуется он ею деспотически и своекорыстно. Тубуан считается духом женского пола, который никогда не умирает и ежегодно порождает Дук-Дуков.

На Соломоновых островах система тайных мужских обществ слабо изучена; в южной части этого архипелага тайных обществ, видимо, нет. Зато на Банксовых и Северных Ново-Гебридских островах существует сложная и развитая система мужских союзов, притом двойная.

С одной стороны, имеются "деревенские", то есть открытые, союзы Сукве — один из важных общественных институтов (они связаны с религиозными представлениями только косвенным образом: члены высших рангов Сукве считаются обладающими особо сильной мана). С другой стороны, есть и особые тайные религиозно-магические союзы Тамате; слово "тамате" означает буквально покойник, дух умершего, и члены союза, надевая страшные маски, изображают собой именно духов умерших. Одна из важных функций этих обществ — охрана собственности их членов: каждое общество Тамате имеет особые значки, с помощью которых члены его могут табуировать принадлежащие им вещи, плодовые деревья и пр.

На самом южном из островов Меланезии, на Новой Каледонии, мужских тайных союзов нет, но есть их пережитки в виде употребления особых страшных масок во время обрядов и праздников. Название этих масок — дангат — явно родственно тому же слову "тамате".

 

Мифология

Мифология меланезийцев очень примитивна. Много мифов, объясняющих отдельные явления природы, обычаи и пр., но они не имеют отношения к религии. Зато прямое отношение к ней имеют культовые мифы, связанные с магическими обрядами и как бы оправдывающие их (такие мифы изучены Б. Малиновским на Тробриандовых островах). Широко распространены мифы о культурных героях, в роли которых выступают чаще всего два брата-близнеца: один умный, другой глупый; один творит, другой портит. На Новой Британии это братья То-Кабинана и То-Корвуву. Подобные парные мифологические образы связаны своим происхождением с древним фратриальным делением. Любопытна фигура культурного героя Тагаро, который тоже связан несомненно с древними фратриями и с тотемизмом. На Новой Ирландии Тагаро, или Тарго, представляет не что иное, как тотем одной из двух фратрий — ястреба. На Новых Гебридах он выступает уже в антропоморфном виде, как культурный герой, утративший связь с тотемизмом. О похождениях этого Тагаро, его подвигах, стычках с братом, который портит все, что делает Тагаро, существует множество мифов и рассказов.

На Банксовых островах роль культурного героя выполняется другим персонажем, по имени Кат.

 

Тотемизм

Пережитки тотемизма сохранились и Меланезии почти повсеместно, хотя и со значительными уклонениями от его классической формы. Родовые группы нередко носят тотемические имена, местами сохраняется тотемическая табуация, вера в связь тотемов с предками рода и пр. На Ново-Гебридских и Банксовых островах существует нечто вроде индивидуального тотемизма: вера в таинственную связь каждого отдельного человека с каким-нибудь предметом. На острове Аврора бытует верование, напоминающее идею тотемического воплощения у аранда Центральной Австралии: ребенок считается как бы отражением предмета, который поразил воображение его матери во время ее беременности.

На островах Фиджи, где общественный строй более сложен, отмечено своеобразное развитие тотемизма; тотемической единицей является здесь не род, а племя; сам тотем является уже племенным божеством.

 

Общие черты религии меланезийцев

Итак, общими контурами религии разных областей Меланезии являются: развитая магия, анимизм и представление о безличной силе мана. Наряду с этими общими чертами можно обнаружить последовательные стадии развития религии, как отражение этапов исторического развития. Направление этого развития идет от Северо-Западной к Юго-Восточной Меланезии.

У меланезийцев еще нет представлений о высшем божестве; здесь много духов, но ни одного бога. Нет еще у меланезийцев и космогонических мифов, хотя много мифов о культурном герое.

Формы культа носят еще неорганизованный характер. Жречества как наследственной, обособленной общественной группы нет, хотя есть профессионалы-колдуны, знахари и шаманы. Имеются зачатки святилищ, но они представляют по большей части лишь мужские дома, которые служат средоточием обрядов тайных обществ.

 

§ 2. Религия полинезийцев

 

Материальные условия. Социальный строй

Область Полинезии не только географически примыкает к Меланезии, но является и ее культурным продолжением. Общность культуры полинезийцев и меланезийцев бесспорна. Есть промежуточные области, где смешаны элементы меланезийские и полинезийские. Такой промежуточной областью можно считать архипелаг Фиджи. Хотя основой хозяйства полинезийцев, так же как и меланезийцев, служило примитивное земледелие и рыболовство, условия их материальной жизни отличались от условий жизни меланезийцев. На небольших и скудных островах Полинезии людям приходилось затрачивать гораздо больше труда для поддержания своего существования. Высокого совершенства достигли ремесленные производства. Вместе с тем ограниченность земельных угодий привела к тому, что их постаралась захватить в свои руки племенная знать, и появился класс собственников. В силу этого общий уровень общественного развития полинезийцев был более высоким, чем у меланезийцев. В Полинезии сохранялись лишь пережитки родовых отношений в виде больших патриархальных семей.

Резкое сословное, или кастовое, расчленение существовало почти на всех полинезийских островах. Если отвлечься от местных различий и охарактеризовать в основных чертах этот кастовый строй, то мы увидим следующие основные группы.

Господствующую касту представляли вожди — арики {арии, алии, как они назывались на разных архипелагах). Это была наследственная аристократия, державшая в своих руках власть, — примитивная форма организации господствующего класса. Промежуточное место занимала каста земельной и родовой знати, которая называлась рангатира (раатира, ратирра). Еще ниже была каста полузависимых и зависимых, или полурабов. На некоторых островах рабы не включались в систему каст и как бы находились вне общества.

Резкое кастовое деление — ранняя форма классового расслоения — выражалось и в том, что браки между членами различных каст были почти запрещены.

Этот общественный строй, более развитый, чем у меланезийцев, отразился и в религии. Здесь мы встречаемся с иными, более сложными формами по сравнению с тем, что характеризует религию меланезийцев.

Полинезийская религия, в отличие от меланезийской, принадлежит прошлому. Усиленная европейская и американская колонизация Полинезии в XIX в. привела к тому, что в настоящее время почти на всех архипелагах Полинезии самобытная культура распалась, а местами почти исчезла. Старые верования островитян сохранились в немногих местах, и то преимущественно в воспоминаниях стариков. В большинстве же случаев они были вытеснены христианской проповедью миссионеров и совершенно забыты; да и само население местами сильно сократилось в численности (Гавайи, Маркизские острова, остров Пасхи, Новая Зеландия).

Что же представляет собой старая полинезийская религия, как она складывалась, в чем ее существенные отличия от религии меланезийцев?

 

Культ вождей

Резкое социальное расслоение полинезийцев отразилось прежде всего в очень отчетливой сакрализации власти вождей: вожди сами стали объектами религиозного культа. Культ вождей, представление о вождях как о священных особах — это первая характерная черта полинезийской религии. Отношение к живым вождям как к полубожествам, священным особам проявлялось особенно в различных обычаях и запретах.

На некоторых островах сакрализация власти вождей выразилась также в том, что вождь совмещал в своей персоне и функции жреца. Так, у маори (Новая Зеландия) вожди — арики — одновременно были исполнителями самых священных обрядов. У тонганцев верховные вожди — туи-тонга — некогда располагали реальной и очень большой властью (судя по преданиям и по археологическим памятникам — остаткам величественных сооружений); впоследствии, главным образом в XVIII в., они утеряли эту власть, перешедшую к военным вождям, но сохранили свое священное достоинство и вплоть до отмены самого звания туи-тонга (начало XIX в.) были предметом религиозного почитания.

На некоторых островах Полинезии дух умершего вождя становился предметом настоящего культа, его считали божеством, хотя и второстепенным. Так было на Новой Зеландии, на Тонга. Места погребения вождей обычно становились святилищами.

 

Жрецы

Рядом со священными вождями стояли собственно жрецы. Профессиональные служители культа выделялись у полинезийцев в обособленную общественную группу, хотя и неоднородную и неодинаковую на разных архипелагах. В большинстве случаев различались две категории жрецов:

1 официальные жрецы, служители богов, состоявшие при святилищах; они назывались тохунга или шхуна (буквально — специалист, знающий человек; на Новой Зеландии так называли вообще всяких ремесленников, знахарей, а не только жрецов); эти жрецы обычно стояли близко к вождям, иногда были их ближайшими родственниками;

2 вольнопрактикующие специалисты, гадатели, предсказатели, колдуны, шаманы и пр., не связанные с официальным культом; их называли таура (таула, каула).

Методы действия жрецов были различны. Тут было и принесение жертв, и моления. Жрецы-таура пользовались и более архаичными шаманскими приемами. Например, на островах Тонга, по наблюдениям Маринера, прежде чем дать ответ на какой-нибудь запрос или высказать свое решение, жрец приводил себя в состояние экстаза. Считалось, что в это время божество вселяется в него. Этот момент экстаза напоминает шаманские действия.

 

Культ, жертвоприношения

Господствующий ритуал культа выражался, в частности, в жертвоприношениях. Приносили в жертву плоды, кур, свиней, собак. Бывали и человеческие жертвоприношения. Некоторые исследователи считали, что человеческие жертвоприношения были в прошлом у всех полинезийцев; но это не доказано. В исторические времена они известны лишь в немногих местах. Джемс Кук в 1777 г. лично наблюдал такое жертвоприношение на острове Таити. Оно было обставлено сложным церемониалом. Жертвами были обычно бедняки или рабы, то есть такие люди, которые в глазах жречества ценности не представляли. Жертву умерщвляли заранее, после чего ее доставляли в святилище я здесь совершали обряды.

 

Святилища

Еще один существенный элемент в религиозной практике полинезийцев — наличие определенных святилищ. У меланезийцев зачатками святилищ можно считать мужские дома и дома тайных союзов, где совершались магические и религиозные обряды. У полинезийцев пережитки мужских домов были тоже, но священными местами отправления культа служили могильники — мораи (марае, малае) — места погребения вождей или знати. Там совершались разные обряды, там приносились жертвы, там стояли изображения богов. Настоящих храмов, не связанных с местами погребений, не было. Первый такой храм был построен лишь в конце XVIII в. на Гавайских островах Камехамехой I — основателем гавайской королевской династии.

С этой организацией культа у полинезийцев связаны и совершенно иные формы представлений о сверхъестественном мире.

 

Мана

Одной из основ религиозных представлений полинезийцев, как и в Меланезии, была идея о сверхъестественной силе мана. У полинезийцев это представление было еще более всеохватывающим, чем у меланезийцев, и имело еще более резко выраженное социальное содержание. Мана — это особая сила или способность, присущая определенным людям или группам людей. Самой сильной считалась мана вождя, сообщавшая его личности особую святость, неприкосновенность. Заботливо охраняя свою мана, вождь должен был остерегаться всего того, что могло ее уменьшить. Поражение в бою, малодушие, недостаточная жестокость — все это могло привести к потере вождем его мана. Была особая мана жреца, мана воина, мана ремесленника и пр. У каждого племени (например, на Новой Зеландии) была своя мана, которая сохранялась до тех пор, пока племя оставалось сильным и независимым. Только рабы считались лишенными мана.

Таким образом, вера в мана была непосредственным отражением социального строя полинезийцев.

 

Табу

С верой в мана была связана и идея табу. Само слово "табу" (many, капу), как известно, полинезийского происхождения; его привез из Океании впервые Дж. Кук. В Полинезии система табу достигла своего крайнего выражения. Табу связывалось с принятием пищи, с хозяйственными занятиями, с войной, с погребальными обрядами и пр. Важнейшим же средоточием системы табу была личность вождя и сфера его власти. Вождь сам был табу для окружающих. Особенно священными и табуированными считались голова вождя и его набедренная повязка. Все, что соприкасалось с вождем, становилось табу: его пища, его жилье, одежда и т. п. Если он, хотя бы случайно, прикасался к чужой вещи, она становилась табу для самого владельца. Если вождь входил в чью-нибудь хижину, хозяева более не могли в ней жить. У вождя острова Таити были особые носильщики, переносившие его на своих плечах, когда он хотел выйти за пределы своей резиденции, чтобы он не ступил ногой на землю: иначе и земля под его ногами стала бы табу для его подданных. Вождь обычно мог по произволу наложить табу, постоянное или временное, на что угодно.

Нарушение табу в одних случаях каралось самим вождем, в других — считалось, что нарушителя должно постигнуть сверхъестественное наказание. Суеверные островитяне были уверены, что нарушитель табу, связанного с вождем, непременно должен умереть, хотя бы нарушение было невольным.

Рассказывают, например, об одном маорийце, который в пути наткнулся на какие-то остатки пищи и съел их, не зная, кому они принадлежат. А узнавши, что это были остатки трапезы вождя, он понял, что совершил ужаснейшее преступление, за которое ему предстоит смерть. И человек действительно от страха умер.

Система табу встречается и у меланезийцев, и у них она имеет, как мы видели, довольно определенный социальный смысл: она служит средством охраны собственности, особенно через мужские союзы. В Полинезии табуация также играла роль охраны собственности; но, кроме того, она выполняла здесь и более широкую функцию политического орудия в руках вождей. Вожди не только по своему произволу в целях личной корысти налагали табу на что им было угодно, но и пользовались этим орудием в политических целях. Табуация заменяла королевские указы, законодательство.

Система табу была настолько тягостна для широких масс, что этого не могли не заметить даже буржуазные исследователи. Ф. Ратцель совершенно справедливо пишет, рассматривая содержание табу: "Табу охватывает жизнь низших классов народа в таком удручающем виде, что отсюда происходит общий гнет, которым жрецы и начальники умели искусно пользоваться для политических целей".

 

Представления о загробном мире

Социальное расслоение отразилось и в представлениях о загробном мире и судьбе души умершего. Почти повсеместно верили в различную участь душ вождей и душ простых общинников после смерти. Первые попадают в какую-то счастливую страну — или где-то на далеком острове на Западе (этот остров в некоторых поверьях именовался Гавайки и отождествлялся с легендарной страной предков), или на небе (Новая Зеландия, Маркизские острова, Туамоту). Души же простых людей идут в какое-то темное место (по) под землей. Особенно резко сказалось социальное расслоение на верованиях о загробном мире у тонганцев: по их мнению, только души знатных и вождей продолжают жить после смерти, а души простолюдинов (туа) сразу же погибают.

Души вождей нередко превращались в настоящие божества.

В погребальном ритуале тоже резко сказывалось общественное неравенство. Вождей и знатных хоронили с очень сложными обрядами, а простых людей — без них. Самые способы погребения были различны. Например, на Самоа, Тонга, Маркизских островах тела вождей бальзамировали и помещали в особые усыпальницы; тела же простых общинников зарывали в землю или клали на подмостки, на дерево, пускали в лодке в море.

 

Боги

Олицетворение сверхъестественных сил достигло у полинезийцев значительно более высокого уровня, чем у меланезийцев. У них помимо веры в различных духов природы, духов умерших образовался и обширный, сложный пантеон богов. Пантеон полинезийских богов очень богат, между ними сложные иерархические отношения. Большинство богов связано с явлениями природы и с разными видами человеческой деятельности. Из среды богов выделяются некоторые наиболее крупные фигуры. Очень важен тот факт, что имена самых крупных богов одни и те же на большинстве архипелагов Полинезии. Те Ранги Хироа, лучший знаток полинезийской культуры, объясняет это тем, что основы общеполинезийского представления о богах и общеполинезийской мифологии закладывались еще в древности, в первом тысячелетии н. э., в том центре, откуда потом шло по разным островам расселение предков полинезийцев: на архипелаге Таити, на острове Раиатеа (легендарная Гаваики). Но при сходстве имен, самые образы богов и мифы, связанные с ними, нередко различны на разных архипелагах, — видимо, они продолжали после расселения разрабатываться в каждом месте самостоятельно.

Самый интересный из общеполинезийских богов — Тангароа (Тагароа, Тангалоа, Каналоа). Он чтился почти на всех островах Полинезии, в том числе на островах Самоа и Тонга, где других общеполинезийских богов не знали. По своему происхождению Тангароа, очевидно, связан с Меланезией: прототип его, вероятно, Тагаро — тотем-ястреб в Северной Меланезии, антропоморфизированный и превратившийся в культурного героя в Южной Меланезии. У полинезийцев он уже великий бог, связанный со стихиями природы. На Таити, на Мангареве, на Самоа он считался творцом или мироустроителем, отцом других богов. На Новой Зеландии, Туамоту и Маркизских островах Тангароа — бог моря и рыбы, покровитель рыбаков. На Тонга Тангалоа — родоначальник династии священных вождей — туитонга. Только на островах Рапа и Пасхи Тангароа не был известен.

Другой важный общеполинезийский бог — Тане. На большинстве архипелагов это покровитель плодородия, растительности. На Новой Зеландии ему приписывали создание первой женщины. На Маркизских островах Тане — герой преданий, но не бог.

Третье великое божество — Ронго (Ро'о, Лоно). Особенным почитанием пользовался он на острове Мангайя, где он, по местному мифу, одолел и изгнал Тангароа. На Мангареве это бог дождя, на Новой Зеландии — бог земледелия. По таитянскому мифу, Ронго родился из тучи.

Четвертый великий общеполинезийский бог — Ту. В большинстве мест его связывали с войной. На Таити Ту — великий ремесленник, помогавший Тангароа при создании мира. На Мангареве Ту превратился в бога плодородия и хлебных деревьев.

На отдельных архипелагах эти великие боги, как считают, боги "старшего поколения", были оттеснены более молодыми. Так, на Таити уже в позднейшее время возник культ воинственного и кровожадного бога Оро, требовавшего человеческих жертв. Оро затмил собой старых богов. Там же был и другой военный бог — Таири. На Гавайских островах этот Таири (местное произношение — Кайли) слился со старым богом Ту (Ку) в сложный образ бога войны Кукаилимоку. После объединения архипелага в начале XIX в. под властью Камехамеха I, основателя династии гавайских королей (Камехамеха вначале сам был жрецом этого бога), Кукаилимоку был признан главным богом гавайского пантеона. На острове Пасхи первое место в сонме богов занял Макемаке. Эти новые образы воинственных богов были, очевидно, порождены эпохой войн и борьбой вождей за власть.

У всех полинезийцев существовали пластические, изваянные из камня или дерева, изображения богов, по большей части антропоморфные.

 

Космогоническая мифология

С представлением о божествах у полинезийцев связана развитая система космогонических мифов, чего у более отсталых народов не наблюдается.

Полинезийские космогонические мифы чрезвычайно интересны. Они напоминают греческие классические мифы о происхождении богов и мира. В отличие от той зародышевой мифологии, которая характерна для более ранней ступени, здесь мы находим сложную и стройную картину происхождения богов, последовательный мифологический рассказ.

Примером может послужить космогония новозеландских маори — космогония "эволюционного" типа, напоминающая греческую.

По учению маорийских жрецов, в начале мира было Пу, что значит корень, начало. Через ряд последовательных звеньев отсюда произошел хаос — Коре (пустота). Из Коре образовалась По — ночь. Этим словом обозначается также подземный мир. Из ночи По в сочетании со светом Ао образовалась супружеская пара небо и земля — Ранги и Папа. Они были вплотную слиты между собой и держали друг друга в объятиях. Они породили семь главных верховных божеств. Одно из этих божеств — бог Тане разделил небо и землю, подняв небо высоко над землей. Любопытно, что это отделение неба от земли приписывается Тане — богу растительности; по всей вероятности, это — мифологическое выражение того наблюдения, что деревья как бы подпирают небо. Но Ранги и Папа, будучи разлучены, проливали горькие слезы, и вся атмосфера была полна влажными испарениями. Чтобы прекратить это явление, Тане повернул землю лицом вниз, и с тех пор она обращена к небу своей спиной. Этот мотив — своеобразное мифологическое понимание земной поверхности.

Из главных божеств, родившихся от союза неба с землей, наиболее интересны: Ронго — мужское олицетворение луны; Тане — бог солнца, деревьев, птиц; от его соединения с женским олицетворением луны Хиной родился Мауи — культурный герой. Далее в числе крупных божеств мы находим олицетворение моря и рыб — Тангароа. И наконец, Ту — божество войны и в то же время создатель человека. Он породил первого человека — Тики, предка маорийского народа. От семи великих богов образовались и второстепенные божества — гении, духи, затем люди и вся материальная природа.

На других архипелагах Полинезии космогонические мифы несколько иные, но все они представляют сложную и стройную картину.

На некоторых островах космогонические мифы начинаются с образа Атеа (пространство): Атеа выступает местами в женском, местами в мужском образе и порождает в союзе с каким-нибудь другим мифологическим образом прочих богов, а затем и людей.

 

Дифференциация религии: жреческая и народная

Эта космогония была в значительной степени плодом творчества жрецов, так же как великие божества были предметом культа жрецов и господствующих классов. Народные массы имели слабое представление и об этих мифах, и о великих божествах. У них были свои божества: в каждой общине, в каждом роде, в каждой семье существовали свои местные покровители — божества, духи, к которым человек обычно имел какое-то отношение. А до великих божеств людям было мало дела. Этот факт лишний раз показывает, что от чего зависит: не жречество складывается вследствие того, что нужно служить великим божествам, а, наоборот, образы божеств и связанные с ними мифы создаются жрецами.

Творчество новозеландских жрецов не остановилось на этом. Они дошли до зачатков монотеизма — единобожия. На Новой Зеландии существовал тайный культ единого великого бога, или, может быть, не личного бога, а безличной силы Ио, которая лежит в основе всего и от которой все зависит. Возможно, однако, что идея единого бога Ио зародилась у маорийских жрецов не самостоятельно, а под влиянием проповеди христианских миссионеров.

 

Культурные герои

В мифологии полинезийцев играли видную роль образы культурных героев, иногда превращающихся в полубогов, и образы прародителей людей. Особенно распространены мифы о Мауи (или о нескольких братьях Мауи): на многих островах известен миф о том, как Мауи рыболовным крючком выудил остров со дна моря, миф о добывании им огня, о том, как он заставил солнце двигаться более медленно (раньше солнце двигалось по небу слишком быстро) и т. п. Широко распространены мифы о первом человеке — Тики, прародителе людей.

 

Пережитки тотемизма и других ранних форм религии

Любопытно отметить наряду с основными формами полинезийской религии сохранение старых, архаичных верований, держащихся крепко в народе. Таковы, например, пережитки тотемизма, особенно на островах Самоа. Но, конечно, в Полинезии тотемизм был уже пережиточным явлением. Крепко держалась и вера во вредоносную магию. Об одном из интересных вредоносных заговоров сообщает Маринер с островов Тонга. Он состоит из чрезвычайно грубых проклятий: "Выкопай своего отца при лунном свете и сделай суп из его костей; изжарь его кожу, сделай из нее печенье; гложи его череп; сожри свою мать; выкопай свою тетку и разрежь ее на куски; кормись землей своей могилы; сжуй сердце своего дедушки; проглоти глаза своего дяди; ударь своего бога; съешь хрящевые кости своих детей; высоси мозги своей бабушки, оденься в кожу своего отца и завяжи ее кишками своей матери" и т. д.

Таким образом, сложность общественного строя и культуры полинезийцев отразилась в виде нескольких напластований в их религии. У народных масс как бы одна религия, у господствующих классов и жрецов — другая.

 

§ 3. Новейшее развитие религии и зарождение свободомыслия на островах Океании

 

Зачатки свободомыслия

Полинезийцы достигли сравнительно высокого уровня общественного и культурного развития. Поэтому не удивительно, что у них отмечались и отдельные факты критического отношения к религии, зачатки свободомыслия.

Уильям Маринер, молодой англичанин, проживший несколько лет (1806-1810) на островах Тонга, рассказывает о вольнодумном образе мыслей "короля" Финоу, который не верил рассказам жрецов о богах, а традиционные обряды выполнял с большой неохотой. Финоу говорил, что боги помогают на войне той стороне, у которой лучше вожди и воины. Жрецы считали его безбожником. Когда Финоу постигло несчастье — умерла его любимая дочь, — они объясняли это как наказание богов за вольнодумство.

Еще более любопытный факт произошел на Гавайях. Король Камехамеха II (сын основателя династии) в самом начале своего правления (1819), видимо под влиянием сношений с европейскими и американскими моряками, решил отменить старую религию. Начал он с того, что нарушил самое строгое табу: вошел к своим женам и стал вместе с ними есть. Это было неслыханным делом. Не дав опомниться окружающим, Камехамеха издал указ об отмене старой религии. Предписывалось уничтожить святилища и статуи богов, прекратить жертвоприношения. Система табу отменялась. Этот революционный акт стоял в ряду целой системы прогрессивных реформ, которые должны были европеизировать общественный и политический строй Гавайских островов.

Однако выиграли от этих реформ лишь христианские миссионеры, которые появились на островах в 1820 г. и нашли почву для своей проповеди расчищенной.

 

Движение паи-марире

Деятельность христианских миссионеров в Полинезии шла рука об руку с колониальным грабежом. Поэтому сопротивление колонизаторам нередко принимало формы борьбы против христианства (убийства миссионеров и т. п.).На Новой Зеландии многолетняя борьба маори против расхищения их земель колонизаторами вылилась в религиозное движение паи-марире, или хау-хау (1864-1868) — своеобразное сплетение древних верований с христианскими идеями. Сторонники этой религии верили в свою неуязвимость и, доводя себя до экстаза, с магическими жестами и возгласами ("хау!") шли в бой. Эта религиозная форма, однако, не помогла маорийцам в их борьбе против завоевателей: война окончилась их поражением.

В настоящее время христианство (в разных вероисповеданиях) целиком господствует на островах Полинезии.

 

Мессианские движения

В большей части Меланезии и Микронезии, напротив, сохраняются старые верования. Но в Меланезии за последнее время замечено характерное явление: недовольство населения, угнетаемого колониальными торговцами, плантаторами, чиновниками, миссионерами, прорывается то и дело вспышками, принимающими зачастую религиозную форму. Появляются проповедники, объявляющие себя пророками, ясновидцами, мессиями, учат народ отказываться от общения с европейцами, уходить из миссионерских поселков и школ. Распространяются идеи, что белые скоро уйдут или будут изгнаны, а островитяне получат много товаров, которые будут привезены на большом пароходе. Местами вспыхивает вера в скорое воскресение всех умерших. Суеверные островитяне покидают миссионерские школы, уходят в горы, возобновляют старые обряды, пляски. Местами распространяется массовая истерия. Подобные мессианские (или милленаристские) движения, которые эпизодически возникали еще раньше (например, на Фиджи "движение Тука" с 1873 г. и др.), участились после первой мировой войны, а после второй мировой войны охватили постепенно большую часть островов Меланезии. Они насчитываются за последние годы десятками и привлекли к себе внимание ряда исследователей: о милленаристских движениях. Меланезии есть хорошие работы Жана Гийара, Андреаса Ломмеля, Тибора Бодроги, особенно Питера Уорсли. Некоторые из этих движений приняли крупные размеры, длятся подолгу, и колониальной администрации не удается даже жестокими мерами их заглушить. Наиболее известные из этих движений: "безумие Ваилала", охватившее в 1919-1931 гг. значительную часть колонии Папуа (Южная Новая Гвинея); движение "Джон Фрум" (с 1938 г.) в южной части Новых Гебрид; движение "масинга" (с 1945 г.) на южных Соломоновых островах; движение Палнау (1946-1954) на островах Адмиралтейства.

Некоторые из этих движений продолжаются и теперь. В отдельных случаях они постепенно теряют свое первоначальное боевое содержание.

 

Глава 4. Религии отсталых народов Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии

 

Юг и восток Азии — район старых высоких цивилизаций, крупных и мощных государств со сложной классовой структурой. Здесь давно уже господствуют так называемые национально-государственные (индуизм, конфуцианство, даосизм, шинтоизм) и "мировые" (буддизм, ислам, местами христианство) религии, характерные для высокоразвитого классового общества. Но под слоем этих религиозных систем кое-где сохранился более древний пласт религиозных верований, связанных еще с племенными культами. Это прежде всего у тех малочисленных этнических групп, которые, живя в относительной изолированности, в глухих, малодоступных уголках (преимущественно в дебрях тропического леса, в горах и на уединенных островах), в силу неблагоприятных исторических условий до наших дней сохранили архаический уклад хозяйства и общественного быта. К подобным этническим группам относятся: племя кубу на Суматре, семанги на Малайском полуострове, коренное население Андаманских островов, ведда на острове Цейлон. Кроме того, местами и у более развитых народов под покровом официальных религий сохраняются более древние самобытные верования — домусульманские, добуддистские, доиндуистские.

 

Религия кубу

Кубу — небольшая группа племен во внутренних лесисто-болотистых районах юго-восточной части Суматры. Часть кубу находится в давних сношениях с окружающим малайским населением и под его влиянием перешла к оседлости и земледельческому хозяйству; но другая их часть — "дикие кубу", особенно та группа, которая обитает на р. Ридан, — до сих пор ведет бродячую охотничью жизнь в девственном тропическом лесу (римба), хотя и эти кубу, несомненно, испытали на себе известное влияние своих высококультурных малайских соседей; язык их — диалект малайского.

Европейцы узнали о существовании кубу только в 20-х годах прошлого столетия. В 1838 г. их посетил голландец Бурс, позже — Валетт, ван Донген, в 1905 г. кубу обстоятельно описал немец Б. Хаген. В 1929 г. появилась увлекательная книжка В. Фольца о его путешествии в римба, к диким кубу. Научный интерес к этому небольшому народцу все возрастал. Одни считали кубу выродившимся племенем, другие — реликтовой группой, остатком древнейшего, домалайского населения острова, сохранившим первобытный хозяйственный и культурный уклад. Но до сих пор еще кубу мало изучены.

Неясен до сих пор и вопрос об их религиозных верованиях.

Некоторые авторы начисто отрицают существование религиозных верований у кубу, по крайней мере у наиболее изолированной их группы по течению р. Ридан. По словам открывшего эту группу ван Донгена, у кубу нет ни веры в духов, ни каких-либо суеверных представлений об умерших (которых они просто покидают на месте смерти и уходят), нет ни колдунов, ни знахарей.

В. Фольц, разделяя эту точку зрения, приложил особые старания, чтобы проверить ее путем прямых расспросов самих кубу. Он передает запись своих разговоров с одним из них: Фольц тщетно пытался навести своего собеседника на мысль о чем-то сверхъестественном, а тот упорно либо отрицал существование чего-то страшного, непонятного в окружающей его жизни, либо говорил, что он просто ничего не знает.

Вот для иллюстрации отрывки из этого весьма любопытного разговора:

— Ходил ли ты когда-нибудь один ночью в лес?

— Да, часто.

— Слыхал ли ты там стоны и вздохи?

— Да.

— Что же ты подумал?

— Что трещит дерево.

— Не слыхал ли ты криков?

— Да.

— Что же ты подумал?

— Что кричит зверь.

— А если ты не знаешь, какой зверь кричит?

— Я знаю все звериные голоса...

— Значит, ночью в лесу ты ничего не боишься?

— Ничего.

— И ты никогда не встречал там ничего неизвестного, что могло бы тебя испугать?

— Нет, я знаю все...

В другой раз Фольц пытался таким же способом узнать, есть ли у кубу суеверные представления, касающиеся мертвецов:

— Видел ли ты мертвого человека?

— Да.

— Может ли он ходить?

— Нет...

— У него такие же члены, как и у тебя, но он не может двигать ими. Отчего же это происходит?

— Оттого что он мертв...

— Чем же отличается мертвый от живого?

— Он не дышит...

— А что такое дыхание?

— Ветер. И т. д.

Так же безуспешны были попытки Фольца нащупать какие-нибудь религиозные представления, связанные с небесными явлениями:

— Видал ли ты молнию?

— Да.

— Что это такое?

— Не знаю...

— Откуда берется молния?

— Сверху.

— Почему бывает молния?

— Не знаю.

— Можешь ли ты сделать молнию?

— Нет.

— Может ли какой-нибудь человек сделать молнию?

— Нет.

— Что же такое молния?

— Не знаю...

— Может быть, молния — животное?

— Нет.

— Может быть, гром — животное?

— Нет.

— Может быть, гром и молнию делает какое-нибудь животное?

— Нет.

Такие разговоры убедили Фольца в том, что у кубу нет никаких, даже самых зародышевых, религиозных представлений.

Если основываться на подобных — конечно, весьма интересных — интервью, как это делает Фольц, то действительно придется сделать вывод о полной безрелигиозности кубу. А это имело бы большое теоретическое значение. Однако подобные разговоры с туземцами мало убедительны. Далеко не всегда и не все люди с охотой раскрывают свои верования перед незнакомым приезжим человеком, а особенно такие слабые, обездоленные и робкие, как кубу.

Сообщения других наблюдателей свидетельствуют о том, что у кубу все же имеются суеверные представления.

У кубу есть шаманы (дукун или малим) — люди, которые, приходя в состояние исступления, якобы сносятся с духами. В ранних описаниях (у Бурса и Валетта) сообщается о типичных шаманских действиях малимов. В частности, рассказывают о том, что малим приводит себя в экстаз во время пляски под звуки барабана и при этом слышит голоса духов. Описан и другой способ "сверхъестественного вдохновения" малима, когда он, накрыв голову платком, через некоторое время "чувствует себя как бы опьяневшим". Таким путем малим узнает причину болезни пациента и способы ее лечения. Трудно сказать, однако, самобытен ли этот шаманизм у кубу, не связан ли он с малайским влиянием.

Хотя обращение с умершими у племен кубу самое примитивное (они просто оставляют покойников на месте смерти), у некоторых из них, по сообщению Валетта, есть все же представление, что после смерти одни люди превращаются в духов, другие — просто умирают. Узнают они об этом будто бы по каким-то звукам, которые слышат в момент смерти человека. Если никаких звуков нет, то, значит, человек умер окончательно и никакого духа после него не осталось. Чем объясняют кубу такое различие в посмертной судьбе отдельных людей, неизвестно.

Все это говорит о том, что у кубу есть религиозные верования, хотя и в неразвитом, зародышевом состоянии. Очевидно, это объясняется примитивными условиями жизни и общим низким уровнем развития сознания.

 

Религия семангов

Семанги — небольшая группа кочевых племен низкорослых негроидов, живущих в дремучих лесах внутренней части Малайского полуострова. Их язык причисляют к монхмерской семье. Находясь в экономической зависимости у малайцев, семанги испытали на себе известное их влияние и почти все знают малайский язык, но в целом они сохранили самобытность своей крайне примитивной культуры.

Верования семангов описаны Воганом Стифенсом (1891-1892), Уильямом Скитом (1899-1900). В 1924-1925 гг. у семангов побывал этнограф патер Пауль Шебеста, который очень добросовестно изучил и описал многие стороны их жизни.

У семангов имеются особые знахари-шаманы (б-лиан, хала). По сообщению Скита, они пользуются приемами, похожими на шаманские. Есть поверье, что б-лиан может превращаться в тигра. П. Шебеста описывает их скорее как знахарей, лечащих при помощи трав; но и он отмечает, что хала общаются с духами — ценоями. Представление об этих духах очень своеобразно: ценой будто бы живут в цветах (как европейские эльфы) и считаются не злыми, а добрыми духами, благожелательными к человеку.

Своих умерших семанги хоронят в земле. Верят, что души умерших уходят куда-то на Запад, но могут возвращаться по ночам в виде птиц и пугать своих сородичей криками.

Встречаются следы тотемических представлений: у племени кента есть вера в то, что зародыш в теле беременной женщины образуется при участии какой-то птицы.

Суеверный страх испытывают семанги перед грозой. Они олицетворяют ее в образе грозного бога Карей (Кари), который у одних племен изображается в виде человека, у других — в виде обезьяны. Чтобы отогнать грозу, семанги приносят кровавую жертву этому Карей, производя на своем теле порезы ножом, смешивая кровь с водой и брызгая этой смесью в ту сторону, откуда идет гроза. Патер В. Шмидт, толкуя вкривь и вкось некоторые очень отрывочные сведения, пытался представить Карей верховным небесным богом-творцом. Но его единомышленник Пауль Шебеста, несмотря на свою приверженность к теории прамонотеизма, вынужден был опубликовать факты, опровергающие этот взгляд. Карей, во-первых, не добрый, а злой бог; во-вторых, он вовсе не творец: создание мира семанги приписывают другому мифологическому существу, более низкого ранга, Та Педну. П. Шебеста, правда, пытался, как он сам рассказывает, поправить семангов в этом, по его мнению, неправильном представлении: "Как же так? — говорил он им. — Ведь Карей самый главный из них (богов. — С. Т.). Как же он ничего не сотворил? Разве он не мог, или Та Педн больше и сильнее, чем Карей?" Но его собеседник — семанг весьма резонно ответил, что Карей — "великий господин, а великий господин не работает, он заставляет работать своего слугу, своего сына". Это лишний пример того, что мифологический образ творца, создателя отнюдь не обязательно должен совпадать с представлением о боге.

 

Религия андаманцев

О верованиях коренного населения Андаманских островов — ныне почти вымершего — сведений довольно много. Этим мы обязаны обстоятельным трудам служащего английской колониальной администрации Эдуарда Мэна, жившего на островах с 1869 по 1880 г., и известного английского этнографа А. Радклиффа-Брауна.

Верования андаманцев представляют большой интерес потому, что эти островитяне долгое время находились почти в полной изоляции от других народов и культура их развивалась вполне самобытно. Изолированность андаманцев сказалась и на их антропологическом типе (низкорослые негроиды — потомки древнейшего населения Южной Азии) и на полной обособленности их языка. У них сохранилось примитивное, чисто присваивающее хозяйство — охота, рыболовство, собирательство. Они не знали ни одного домашнего животного, даже собаки. Они не умели добывать огонь и потому вынуждены были сохранять вечно горящими свои очаги. Правда, у андаманцев были довольно прочные жилища, в которых они, перекочевывая по временам с места на место, жили сезонами; они употребляли лук и стрелы, изготовляли гончарную посуду. Жили небольшими родовыми общинами.

В верованиях андаманцев черты глубоко архаичные сочетаются со сравнительно развитыми формами.

От тотемизма у них остались лишь слабые следы. Браун записал ряд мифов о "предках". Эти мифы сходны с австралийскими: "предки" носят имена животных и как будто отождествляются с этими животными. В записях Мэна тоже есть упоминания о предках с именами животных. Однако о других элементах тотемизма ничего неизвестно. Были пищевые запреты, но, видимо, не тотемические.

Самые существенные пищевые запреты у андаманцев связаны с обычаем возрастных инициации, которым подвергались подростки обоего пола в возрасте 11-13 лет. Инициации состояли преимущественно в пищевых ограничениях на срок от одного до пяти лет (для девушек обычно дольше). О верованиях, связанных с инициациями, ничего не известно. Гораздо больше имеется сведений о разнообразных анимистических верованиях андаманцев. Эти верования были связаны в значительной мере с деятельностью особых специалистов — знахарей или шаманов (око-джуму или око-паияд), которым приписывались особые способности, и прежде всего умение сноситься с духами. Око-джуму общался с духами или через сновидения, или — более сильные из них — наяву, уходя куда-нибудь в лес. Судя по некоторым описаниям, самые сильные око-джуму подвержены были эпилептическим припадкам, и это считалось особо редким способом общения с духами. При помощи духов око-джуму будто бы приобретал способность насылать болезнь на врага, лечить болезнь, изгоняя духа, вызвавшего ее, воздействовать на погоду и т. п.

Духи, с которыми общались око-джуму, — это олицетворения различных сил и явлений природы и в то же время духи умерших. Андаманцы, видимо, не разграничивали эти две категории духов, называя их одинаково — чауга или лау.

Когда Браун расспрашивал андаманцев, откуда берутся духи леса и моря, они ему всегда говорили, что это духи умерших мужчин и женщин. Но когда тот же Браун ставил вопрос иначе, спрашивая, что происходит с духом умершего человека, ему давали путаные и противоречивые ответы. Видимо, у островитян возникло уже, может быть под влиянием христианских миссионеров, представление об особом мире душ где-то под землей или, напротив, на небе.

Духи рисуются преимущественно злыми, опасными для человека существами. Очень вероятно, что основу этих анимистических образов составляло олицетворение опасных и враждебных человеку сил природы. По сведениям Мэна, в числе духов, внушавших наибольший страх, были: дух леса Эрем-чаугала, ранивший или убивавший людей невидимыми стрелами в лесу; Джуру-вин, злой дух моря, поражавший людей внезапной болезнью и поедавший тела утопленников; духи Чол, ранившие людей невидимыми копьями во время дневного зноя (солнечный удар).

Олицетворялись месяц, солнце (оно считалось женой месяца) и другие небесные явления. Правда, им не придавалось большого значения в религиозных верованиях.

Важную роль играло олицетворение, то в мужском, то в женском образе, бури и сильных муссонных ветров — под именем Пулуга (или Билику). Бурные, разрушительные ветры, грозы и другие подобные явления истолковывались как гнев Пулуги. Гневается же Пулуга преимущественно из-за нарушения разных запретов, притом запретов неясного происхождения: нельзя жечь или растапливать пчелиный воск, нельзя умерщвлять цикаду (хотя личинки цикады служат излюбленной пищей). По сообщению Мэна, для того чтобы отогнать бурю или дождевую тучу, если дождь нежелателен, употреблялись магические заклинания. Андаманцы кричали тогда, обращаясь, видимо, к Пулуге: "Змея укусит, укусит, укусит!" Если дождь все же начинался, то они говорили, что Пулуга не испугался предостережения.

Несомненно, что Пулуга занимал первое место среди мифологических образов андаманцев. Миссионеры впоследствии пытались сделать из него небесного бога и даже употребляли это имя в переводах христианских текстов как имя бога. Патер Шмидт тоже изображал Пулугу как прамонотеистического бога-творца. Но это очень далеко от истины. У андаманцев не было никакого культа Пулуги. Не ясно, какую роль в создании мира они отводили ему. По одним верованиям, Пулуга создал весь мир, в том числе первого человека — Томо, от которого произошли все люди. По другим, создателем был именно Томо, а Билику (Пулуга) появился позже. Во всяком случае, именно фигура Томо, первого человека-предка, стоит в центре большинства мифов; он также и культурный герой, научивший своих потомков всем ремеслам и мастерствам.

 

Религия ведда

Ведда (веддахи) — маленькое охотничье племя, живущее в горах внутренней части острова Цейлона и, незначительной группой, на северо-восточном побережье острова. В течение многих столетий ведда жили в тесном соседстве с более культурными соседями — сингальцами, а на северо-востоке — с тамилами. Многие ведда попали под сильное влияние этих народов, перешли к оседлости, занимаются земледелием, — это так называемые деревенские ведда. Но и так называемые дикие ведда, которые до сих пор держатся обособленно и продолжают вести бродячую охотничью жизнь, не избежали влияния соседей. Говорят они на старинном диалекте сингальского языка. Живут небольшими материнско-родовыми общинами — варге (варуге).

О культуре ведда, и в частности об их религии, имеются очень добросовестные исследования братьев Саразин (1884-1886), а в более позднее время, в начале XX в., — Г. Паркера, супругов Зелигман и др.

Конечно, при давнем общении с буддистами-сингальцами и с индуистами-тамилами ведда не могли сохранить в чистой форме своих прежних верований. Несмотря на примитивность хозяйственного и общественного уклада, религиозные верования ведда носят на себе несомненные следы влияния более высоко развитых соседних народов. И все же у них сохранилось много архаичного.

У ведда имеются так называемые дугганава — шаманы, имеющие дело с духами. Дугганава есть в каждой общине, и эта профессия обычно наследуется. Исполняя свой обряд, дугганава пляшет, призывает духов и под конец впадает в полубессознательное состояние. Считают, что в это время он одержим духами.

Духи называются яка {яку). Их очень много, и они составляют главный предмет почитания у ведда. Но очень трудно разобраться в происхождении образов яка: что здесь свое, что заимствовано у соседей.

Из сонма духов выделяются некоторые более важные: Гале-яку, Канде-яку, Наэ-яку. Под последними разумеются собственно духи умерших, происхождение остальных спорно. Во всяком случае, все это — простые рядовые духи; образов богов в религии ведда нет, если не считать некоторые, явно заимствованные у соседей мифологические образы. Вообще, ведда сами иногда отвечают на прямые вопросы исследователей: "Религия у нас сингальская (или тамильская)".

Погребальные обычаи у ведда крайне примитивны: они просто оставляют тело умершего где-нибудь на скале, иногда прикрывая ветками; о загробной судьбе души у них нет ясного представления.

Но, какова бы ни была связь анимистических верований ведда с почитанием умерших, в религии ведда духи играют роль прежде всего в связи с охотничьим промыслом. Им молятся и приносят жертвы перед отправлением на промысел.

К. Зелигман отмечает такую характерную особенность религии ведда, как слабое развитие у них магии и всяких колдовских обрядов. Перед промыслом они чаще молятся и приносят жертвы духам, а не колдуют. Зато у ведда наблюдался своеобразный культ стрелы, видимо тоже охотничий: вокруг священной стрелы, воткнутой в землю, устраивались обрядовые пляски.

Вредоносной магии, любовной магии, магии погоды у ведда, видимо, нет совершенно. Все это несколько необычно для столь ранней стадии развития.

* * *

Изложенный, хотя и довольно отрывочный, фактический материал по верованиям и обрядам некоторых наиболее отсталых племен Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии подтверждает те выводы, к каким приводит изучение религии австралийцев, тасманийцев и частью папуасов: здесь сохранились, пусть в несколько видоизмененных чертах, те же весьма архаические формы религии — тотемизм, промысловый культ, ранние формы шаманизма и пр. Однако встречаются и явления, которые в австрало-океанийской области не наблюдаются: например, суеверное поклонение грозным силам природы (андаманцы, семанги). Здесь сказалось действие иных природных и исторических условий, в каких живут эти народы.

 

Глава 5. Религии народов Америки

 

Религии коренного населения Америки чрезвычайно интересны для науки уже одним тем, что они, как и верования народов Австралии и Океании, складывались и развивались вне связи с развитием религий Старого света. Но, в отличие от ограниченной австрало-океанийской области, тут перед нами огромный двойной материк, протянувшийся с севера на юг, от Арктики почти до Антарктиды, через все географические пояса. Коренное население Америки, индейцы и эскимосы, расселилось издавна в весьма разнообразных условиях географической среды и достигло в своем развитии далеко не одинакового уровня. Наряду с чрезвычайно отсталыми племенами в Америке к приходу европейцев существовали и высокоразвитые общества, своеобразные государства с городской культурой.

Для удобства обзора коренное население Америки можно сгруппировать, как оно выглядело в момент прихода европейских колонизаторов, в три неравные категории: наиболее отсталые и окраинные племена охотников, рыболовов и собирателей; основная масса индейского населения Северной и Южной Америки, преимущественно земледельческого; и население высококультурных областей Центральной Америки (от Мексики до Перу) со сложившимся классовым и государственным строем. Последняя группа будет рассмотрена в одной из дальнейших глав (см. гл. 13) наряду с другими классовыми обществами.

 

§ 1. Религии отсталых и окраинных народов Америки

 

Большая часть примитивных, наиболее отсталых племен Нового света живет или жила в малодоступных уголках Южной Америки. Большинство их изучено очень слабо, некоторые остались почти неизвестными науке (гуаяки, сирионо, ауки и др.). Сравнительно подробные сведения имеются лишь об огнеземельцах и бороро. Познакомимся коротко с первыми.

 

Религия огнеземельцев

Племена Огненной Земли — она, яганы, алакалуфы, ныне почти вымершие или истребленные колонизаторами, причисляются к самым отсталым группам индейцев. Видимо, тут имел место культурный регресс вследствие крайне неблагоприятных природных условий в тех районах страны, куда предки этих племен некогда были оттеснены более сильными соседями.

Огнеземельцы жили охотой на сухопутную дичь (она), рыболовством и морским собирательством (яганы, алакалуфы). Материальная культура их была крайне бедна (шалаши, очень скудная одежда). Общественный строй — раннеродовой при полном отсутствии социального расслоения.

Религиозные верования огнеземельцев стали более или менее известными в недавнее время, благодаря работам Вильгельма Копперса и Мартина Гузинде — двух католических патеров, которые поехали на Огненную Землю с определенной целью — подкрепить теорию первобытного монотеизма. Их работы, несмотря на тенденциозное изложение материала, содержат много интересных данных.

Копперсом хорошо описано яганы (или ямана), одно из трех племен огнеземельцев, живущих в юго-западной и южной части архипелага Огненной Земли.

 

Шаманизм

У яганов. прежде всего была налицо развитая форма шаманизма. Шаманы-врачеватели, так называемые йекамуши, пользовались и знахарскими шарлатанскими приемами, делая вид, что они вынимают из тела больного магические камни; производили они и шаманские камлания. Каждый йекамуш проходил курс обучения под руководством старого и опытного специалиста.

 

Инициация

Рядом с шаманизмом и независимо от него у огнеземельцев существовала очень интересная система посвятительных обрядов, уходящая своими корнями к эпохе возрастных инициации.

У яганов отмечено два разных посвятительных ритуала: один — древняя, архаичная форма возрастных инициации — так называемая система чихаус, которая охватывает одинаково мужчин и женщин и суть которой заключается в передаче посвящаемым ряда тайных знаний или назиданий в племенной морали о повиновении старшим, соблюдении племенных обычаев и т. д.; другой — видимо, более поздняя система кина., представляющая собой зародышевую форму мужских союзов. Эта система как бы направлена против женщин. Есть предание о том, что кина находилась некогда в руках женщин, которые тщательно держали ее в секрете от мужчин; но мужчины-де путем хитрости завладели секретом кина и повернули это оружие против женщин. Обе эти системы, в особенности кина; связаны с многочисленными представлениями о духах, которых участники обрядов изображают в лицах, наряжаясь в страшные маски.

Система кина, как полагают исследователи, развилась у яганов под влиянием их северных соседей — она.

Посвятительные обряды яганов связаны с мифологическим образом небесного существа Ватауинева, который считается учредителем и покровителем обрядов посвящения. В. Копперс, который открыл у яганов этот мифологический образ, безосновательно изображает Ватауиневу как верховного бога-творца.

Большую роль в посвятительных обрядах играют разные образы духов, но они сливаются с духами природы, представляющими олицетворение ветра, моря и т. д.

В мифологии огнеземельцев-яганов выступают культурные герои — два брата и их сестра. Мотив двух братьев-близнецов как культурных героев, по-видимому, порожден древней системой двух фратрий, которых, однако, в настоящее время у огнеземельцев не сохранилось. Почти не сохранилось и пережитков тотемизма.

Представления огнеземельцев о загробном мире, о существовании души после смерти весьма смутны. Копперс при всем своем желании не мог обнаружить у яганов какого-нибудь определенного верования относительно посмертного существования души, а тем более идеи загробного воздаяния.

Из способов погребения у яганов преобладала кремация, только в некоторых случаях они зарывали трупы в землю.

Сходные религиозные верования и обряды описаны (Мартином Гузинде) также у она, или селькнамов. Правда, у них посвятительные обряды не делятся на две разные системы. Но их система обрядов — клокетен — вполне аналогична яганской кина. С ней были связаны образы страшных духов, которыми пугали женщин, и образ небесного существа Темаукл (параллельного Ватауинева яганов).

Эта ранняя стадия религии связана с низким уровнем развития хозяйства и общественных отношений у огнеземельцев.

 

Религия эскимосов

На противоположной, северной окраине Америки обитает народ, стоящий особняком по условиям материальной жизни, — эскимосы.

Расселившись некогда по арктическому побережью Северной Америки, от Аляски до Гренландии, эскимосы сумели приспособиться к труднейшим условиям среды и создали поразительно своеобразный хозяйственный уклад и материальную культуру. Общественный строй их, однако, архаичен: живут они мелкими территориально-родственными группами, сохранившими первобытнообщинные традиции; существовавшие прежде материнско-родовые союзы уже распались, а социальное расслоение еще почти незаметно (разве только у эскимосов Гренландии можно обнаружить его).

 

Шаманизм

Для религии эскимосов характерно развитие шаманизма, который поглотил все другие элементы и формы религиозных верований.

Шаманы (ангекок, ангакок) являются руководителями культа. Они занимаются не только лечением: в их руках сосредоточен и промысловый культ, который для эскимосов, как охотников по преимуществу, имеет особенно большое значение.

Материальные условия жизни эскимосов: суровая полярная природа, огромный труд, который приходится им затрачивать на борьбу за жизнь, постоянные голодовки от неудачного промысла, грозящие самому существованию людей, — предопределили направленность всей религии эскимосов. Их промысловый культ, их верования, связанные с хозяйственной деятельностью, представляют для них дело самой первостепенной, жизненной важности. Не имея уверенности в завтрашнем дне, в успехе охоты, находясь под постоянной угрозой голода, чувствуя свое бессилие перед природой, эскимосы возлагают большие надежды на свои верования и обряды.

Э. Вейер, совсем недавно исследовавший жизнь эскимосов, сообщает несколько характерных черт. Один из местных жителей острова Диомида показывал ему маленькую бусинку — охотничий амулет. За эту бусинку он отдал прежнему владельцу большую кожаную лодку, представляющую огромную ценность для эскимоса. Другой эскимос из племени иглулик купил передаваемое обычно но наследству магическое заклинание, обязавшись за это кормить и одевать всю жизнь бывшего его владельца. Это показывает, какое значение эскимосы придают религиозным предметам подобного рода.

 

Анимистические верования

Для эскимоса весь мир населен многочисленными духами, которые живут в воздухе, в ветре, в воде, на земле. От них будто бы зависит успех хозяйственной деятельности. Эти духи связаны с шаманами, составляя как бы их личную собственность. Свободных духов, которые бы не находились в личной зависимости от тех или иных шаманов, нет.

В. Стефансон сообщает об одном интересном веровании канадских эскимосов (район Макензи). Они считают, что человек, если он собирается быть шаманом, должен запастись духами-помощниками. Так как свободных духов нет, нужно ждать, пока умрет тот или иной шаман, чтобы унаследовать его духов. Есть и другой способ приобрести духа — купить его. Духи стали предметом купли-продажи. В последнее время на духов установилась даже такса. Как сообщает Э. Вейер, духов покупают по 150-200 долларов за штуку. Цена, как видно, не дешевая.

 

Промысловый культ

Помимо тех духов, которые нужны шаманам для врачевания болезней, существуют духи — хозяева природы. Как и у народов Азиатского Севера (см. гл. 7), представления о духах-хозяевах тесно связаны с промысловым культом.

По верованиям эскимосов, каждый предмет, каждое явление природы, каждое животное имеют своего хозяина — инуа (у эскимосов Берингова пролива — юа), что буквально значит "его человек". С инуа имеют дело только шаманы. Из числа инуа выделяются самые крупные и главные хозяева. Почти у всех эскимосов существует представление о великом духе — хозяине моря. У канадских эскимосов это — существо женского пола, морская богиня, главный предмет культа. На Баффиновой Земле она называется Седна. Она живет на дне моря. От нее происходит морская дичь, которую богиня посылает людям в знак проявления милости. Если Седна будет разгневана, если ей не принесут жертвы, то она не пошлет добычи. Во время камлания шаманы якобы отправляются на дно моря к Седне и выпрашивают, чтобы она послала людям добычу.

Об этой Седне рассказывают миф, который, правда, распространен и там, где нет культа Седны. Согласно этому мифу, Седна была девушкой и жила на земле, но за какую-то провинность отец выбросил ее в море из лодки. Когда Седна пыталась ухватиться за лодку, отец обрубил ей пальцы. Из этих обрубленных пальцев произошли тюлени, киты и другие морские животные. Девушка же превратилась в божество и живет теперь на дне океана. В этом культе женского промыслового божества можно видеть и отголосок эпохи материнского рода.

У лабрадорских эскимосов Седне соответствует мужское божество Торнгарсоак, который тоже будто бы посылает морскую добычу людям. У аляскинских эскимосов подобную роль играет дух месяца.

Таким образом, шаманизм и промысловый культ эскимосов населили всю природу многочисленными духами.

 

Аниматизм

Развитость анимизма не мешает существованию в верованиях эскимосов и другой категории религиозных представлений — представления о безличной силе. Эта безличная сила на эскимосском языке, по любопытному совпадению, носит название сила (хила). Это — неперсонифицированное, неолицетворенное представление о сверхъестественных силах, от которых зависят и явления природы и успех человеческой жизни. Подобное представление называют аниматизмом (от латинского слова "animatus" — одушевленный).

 

Посмертная судьба души

Интересны представления эскимосов о загробной жизни. Взять, к примеру, хотя бы канадских эскимосов. По их верованиям, душа после смерти воплощается вновь и входит в тело человека — в одного из потомков умершего, чаще всего во внука. Поэтому-то эскимосы считают, что в каждом ребенке сидит душа его дедушки или бабушки или кого-либо из других умерших родственников. Чья именно душа заключена в теле ребенка, определяет шаман. В. Стефансон, исследовавший канадских эскимосов, с большим удивлением заметил, что эскимосы никогда не наказывают детей и не упрекают их даже за самые дурные поступки. После долгих расспросов ему удалось узнать, почему они боятся наказать ребенка: ведь в нем душа деда, предка, к которому должно относиться с уважением. Но душа предка остается в ребенке лишь до тех пор, пока его собственная душа не окрепнет. Потом душа предка покидает ребенка, и, что с ней в дальнейшем делается, эскимосы не знают.

Формы погребения у эскимосов довольно однообразны: преобладает наземное погребение в особых дощатых гробах. Э. Вейер справедливо объясняет это тем, что другие формы погребения здесь почти невозможны: рыть мерзлую почву слишком трудно, а недостаток топлива не позволяет сжигать трупы.

 

Запреты

Религиозная жизнь эскимосов насыщена многочисленными обрядами. Они охватывают с разных сторон всю жизнь и всю хозяйственную деятельность человека, в особенности все связанное с морским промыслом.

У них имеется множество запретов. Из них многие ложатся на женщин, особенно в определенные моменты их жизни: в менструальный период, после родов. Например, у эскимосов-маглемют девушка при первых признаках половой зрелости должна провести 40 дней в углу хижины, лицом к стене и может покидать хижину только ночью, когда все спят. Считается, что нарушение женщиной подобных тягостных ограничений грозит бедой не ей самой, а всему роду или поселку.

Характерно, что запрещается всякое смешение продуктов сухопутной и морской охоты. Некоторые группы эскимосов помимо морского промысла занимаются также и охотой на оленя карибу, и все предметы, связанные с сухопутной и морской охотой, должны быть строго разделяемы. Например, запрещается есть в один и тот же день тюленье мясо и мясо карибу, запрещается хранить их одновременно в жилище, нельзя идти на промысел карибу в одежде, в которой раньше охотились на кита и т. д. Запреты эти, впрочем, различны у разных групп эскимосов.

Происхождение этих характерных запретов следует искать в разобщенности самих форм хозяйства, которые, по-видимому, относятся к разным стадиям развития эскимосского народа. Сами эскимосы уже не понимают происхождения запретов, однако свято соблюдают и крайне боятся их нарушить.

 

Страх — корень религии

Интересно, как один довольно умный эскимос — шаман Ауа — объяснял исследователю Кнуту Расмуссену, почему эскимосы придерживаются своих старых обычаев и запретов. Он произнес по этому поводу целый монолог, в котором отразилась психология древнего охотника, бессильного перед суровой природой и боящегося хоть в чем-нибудь нарушить традицию, чтобы не навлечь на себя гнев невидимой силы.

Когда К. Расмуссен спросил шамана, откуда эти запреты и почему следует их соблюдать, Ауа сказал: "И ты не можешь указать причин, когда мы спрашиваем тебя: почему жизнь такова, какова она есть? Так оно есть, и так должно быть. И все наши обычаи ведут свое начало от жизни и входят в жизнь; мы ничего не объясняем, ничего не думаем, но в том, что я показал тебе (перед этим он говорил о неудачах промысла, о голоде и других бедствиях. — С. Т.), заключаются все наши ответы: мы боимся!

Мы боимся непогоды, с которой должны бороться, вырывая пищу от земли и от моря. Мы боимся нужды и голода в холодных снежных хижинах. Мы боимся болезней, которые ежедневно видим около себя. Не смерти боимся, но страданий. Мы боимся мертвых людей и душ зверей, убитых на лове. Мы боимся духов земли и воздуха.

Вот почему предки наши вооружались всеми старыми житейскими правилами, выработанными опытом и мудростью поколений.

Мы не знаем, не догадываемся почему, но следуем этим правилам, чтобы нам дано было жить спокойно. И мы столь несведущи, несмотря на всех наших заклинателей, что боимся всего, чего не знаем. Боимся того, что видим вокруг себя, и боимся того, о чем говорят предания и сказания. Поэтому мы держимся своих обычаев и соблюдаем наши табу".

Это очень характерная психология верующего человека, который не размышляет, не задает вопросов, но боится переступить традиции, потому что боится сверхъестественного наказания, то есть в конце концов боится голода, страданий, смерти.

Вообще говоря, для религиозной психологии эскимосов характерно преобладание чувства страха, чувство зависимости от сверхъестественных сил, стремление задобрить эти силы. Сверхъестественный мир окружает человека со всех сторон. Самые обыденные вещи: животные, предметы промысла и сам человек — все подвержено действиям сверхъестественных сил.

Однако мир естественный и мир сверхъестественный в верованиях эскимосов неразрывно связаны, они находятся рядом, человек со всех сторон окружен таинственными силами. За нарушение табу его ожидает наказание не в будущей, а в этой жизни. Потусторонний, загробный мир мало интересует эскимосов. Религия связана с их повседневной жизнью.

 

Религия калифорнийских индейцев

Другая, несколько обособленная этническая группа, которую также относят к наиболее отсталым в Северной Америке, — калифорнийские индейцы. Это разноплеменная группа, состоящая из представителей разных языковых семейств (хока, пенути, алгонкинского, атабаскского, шошонского). На севере Калифорнии жили юроки, кароки, шаста и др.; среднюю часть занимали винтуны, майду, мивоки, йокутсы, помо и др.; на юге жили шошоны, чумаши, юма.

У калифорнийцев отсутствовало земледелие. Они занимались главным образом собиранием растительной пищи (особенно желудей), рыболовством и охотой. Преобладал у них полукочевой образ жизни.

С середины XIX в. калифорнийцы стали жертвой хищнической колонизации Дальнего Запада. Большинство из них было истреблено, а оставшиеся забыли прежний быт и верования. Последние известны лить по сообщениям ранних наблюдателей и по воспоминаниям стариков. Хорошая сводка всего, чем располагает наука о самобытной культуре калифорнийцев, дана в труде Альфреда Крёбера "Handbook of the Indians of California" (Washington, 1925).

 

Шаманизм

У калифорнийских индейцев отмечен шаманизм, хотя и неодинаковый у разных племен. У северных племен преобладало женское шаманство, у других шаманами бывали и женщины и мужчины.

Главная функция шаманов состояла в лечении. Но по методам лечебной деятельности шаманы у большинства племен (кроме самых южных) распадались на две группы. Одни — более "слабые" шаманы — занимались диагностикой болезней, они должны были только определять причины заболевания, а лечить не могли. Другие — более "сильные" — не только узнавали причину болезни, но и лечили ее.

Причину болезни видели в каких-то материальных вещах, попавших в тело, местное название которых Кребер переводит английским словом "pain" — боль. Избавить человека от болезни считалось возможным, только высосав эту "боль" из тела.

Та же самая "боль", по поверью калифорнийцев, может сделать человека шаманом, если он сумеет преодолеть ее и подчинить себе. Как видно, здесь еще не развилось чисто анимистическое представление о духах — возбудителях болезни и о шаманских духах-покровителях, что свойственно шаманству в его развитой форме. Правда, тот же Кребер говорит и о духах, которые якобы призывают шаманов на служение. Но оказывается, что эти духи рисуются тоже довольно материально. Возможно, что словом "дух" исследователи неудачно переводили то самое название, которое означает причину болезни, — "боль".

Таким образом, шаманизм у калифорнийцев находился на самой ранней ступени его развития. Здесь не было еще развитой демонологии, характерной вообще для шаманизма. Шаманизм еще недалеко ушел от знахарства с его специфической теорией болезни, с приемами удаления материальной причины болезни. Он еще не вылился в формы, характерные для развитого шаманства.

Рядом с шаманами у калифорнийских индейцев, особенно у центральных, существовали знахари, лечившие при помощи целебных трав, обязательно соединяя их применение с произношением магических формул, заклинаний.

 

Инициации

Другая характерная форма религии калифорнийских индейцев связана с возрастными инициациями. Но у калифорнийцев эта система выступает в очень осложненном виде, своеобразном для каждой племенной группы.

У "северно-центральных", как их называет А. Кребер, племен — у винтун, майду, мивок, юки и некоторых других — существовал культ Куксу. Куксу ("большая голова") — это мифологический персонаж племен майду и помо, роль которого участники церемоний исполняли в масках. Обряды приурочивались к зимнему времени и устраивались в специальной большой круглой хижине. Участвовали в них одни мужчины, и притом лишь те, кто прошел еще в детстве посвятительный ритуал; таким образом, культ Куксу — это как бы вторая стадия посвящения: его можно назвать зародышевой формой мужского союза.

Мифологические персонажи, связанные с подобными обрядами, различны. У одних племен это Куксу, который считался (у майду) первым человеком; у других — сокол Катит, которому приписывалось введение этого ритуала; у племени юки — мифологический образ творца или демиурга Тайкомол.

На юге Калифорнии существовала другая очень своеобразная система посвящения. Здесь в основе всей церемонии лежит употребление напитка толоаче, как его называют по-испански. Это опьяняющий напиток, приготовляемый из одной местной травы. Каждый имел право лишь один раз в жизни выпить толоаче. Приходя в состояние опьянения под действием напитка, человек падает без сознания и ему являются видения, которые в дальнейшем становятся для него предметом религиозного почитания на всю жизнь. После этого юношу, проходящего посвятительные церемонии, подвергали строгому посту в течение 30 дней и физическим испытаниям, напоминающим австралийские обряды посвящения. В заключение их юношу клали на муравейник и оставляли на съедение муравьям, которых некоторое время спустя стряхивали пучком крапивы. На этом церемония кончалась, с вновь посвященного снимали символический пояс голода. Все это говорит о пережитках древних форм посвятительных обрядов, хотя уже и осложненных элементами визионизма, весьма характерного для североамериканских индейцев: во время посвятительного ритуала у человека вызываются видения.

 

Мифология

Мифология у калифорнийских индейцев развита слабо. Однако и у них существовали мифы о творении, о культурных героях. В лице демиургов, творцов мира или культурных героев выступают разные персонажи, иногда антропоморфные, иногда зооморфные: койот (луговой волк), серебристая лисица.

 

Погребальный культ

Очень слабо развиты и представления о загробной жизни.

Формы погребения у калифорнийцев встречались две: сожжение трупов и зарывание их в землю. Специально исследовавший этот вопрос А. Кребер нашел, что распространение этих двух обрядов погребения совершенно не совпадает с распределением других явлений культуры. Археологические же данные указывают на нестойкость этой традиции: там, где в XIX в. господствовало сожжение трупов, раньше было зарывание. Таким образом, здесь налицо довольно запутанная картина и не ясно происхождение этих обрядов.

 

§ 2. Религии основной массы индейского населения

 

Основная масса индейцев Северной Америки — восточные племена (ирокезы, алгонкины, мускоги), племена прерий (группа племен сиу и др.), лесные канадские племена и др. — ко времени колонизации достигли сравнительно высокого уровня культурного развития. Это народы, занимавшиеся, в особенности в восточных районах, земледелием в сочетании с охотой, в большинстве оседлые, знавшие гончарство.

У большинства из них еще господствовала материнско-родовая организация, но в некоторых местах наметился уже переход к отцовско-родовому укладу, а у племен прерий — к кочевым территориальным группам.

В настоящее время самобытная культура большинства индейских племен совершенно исчезла, да и от самих племен после четырехвекового засилья колонизаторов сохранились лишь небольшие группы, по большей части изгнанные с прежних земель и перемешанные в так называемых резервациях. Но в памяти стариков местами еще сохраняются прежние верования.

 

Родовые формы культа

Материнско-родовой строй представлял собой основу общественного устройства большинства народов Северной Америки, и это известным образом отразилось в религии.

Л. Морган, когда характеризовал родовой строй ирокезов и других племен, писал об этом несколько сдержанно: "Едва ли можно сказать, чтобы какой-нибудь индейский род имел особые религиозные обряды, и все же их религиозный культ имел более или менее прямую связь с родом. Именно здесь естественно зарождались религиозные идеи и устанавливались формы культа, но они не оставались особо присущи роду, а скорее распространялись на все племя". Специфических форм родового культа Морган у ирокезов и других племен, таким образом, не нашел. Однако он указывает на наличие особого института "хранителей веры" — жрецов, которые являлись не чем иным, как представителями родов. Каждый род выбирал известное число этих хранителей веры, составлявших в совокупности группу общеплеменных руководителей культа.

На основании же более поздних исследований можно сказать, что известные формы родового культа у североамериканских племен имелись. У народов группы сиу — у омаха и некоторых других — существовало представление о так называемых никие — родовых наследственных покровителях, имеющих иногда тотемические черты. Местами были обнаружены родовые святыни в виде материальных предметов — фетишей: какого-нибудь пучка перьев, курительной трубки, сумки с амулетами и пр. У алгонкинских племен было представление о маниту — некоем сверхъестественном существе или силе, которая может играть роль личного духа-покровителя. По исследованиям некоторых американских этнографов, существовали и родовые маниту, которые передавались от матери или отца к детям и считались родовыми покровителями.

Говоря о родовых формах культа у американских индейцев, следует подчеркнуть, что он почти ни у одного племени не был культом предков, женских или мужских. Отсутствие культа предков у индейцев отмечалось не раз наблюдателями. Исключение составляют племена пуэбло и народы Центральной Америки, о которых речь пойдет ниже.

 

Пережитки тотемизма

С элементами родового культа тесно связаны пережитки тотемизма, сохранившиеся у многих американских племен. Они выражаются в наличии разных гербов, фамильных знаков тотемов на одежде, на жилищах. В Америке мы уже не находим тотемизма в его классической форме: ведь он характерен для более ранней ступени развития. Лишь у немногих американских племен сохранилось почитание животных, связанных с определенным родом, и то в качестве второстепенной формы религии. В этой форме тотемизм известен у народов востока и юго-востока Америки, у ирокезов, чероков, группы племен в районе Мексиканского залива. Дальше, на западе, тотемизм почти отсутствует. Довольно хорошо сохранившуюся систему тотемизма мы находим только у племен северо-западного побережья. В Южной Америке тотемизм в более или менее развитой форме, кроме бороро, известен у ароваков Гвианы, у небольшой народности гоахиро в Колумбии. О других сведения очень скудны.

Зато в Южной Америке широко распространилась вера в оборотничество, которую можно считать пережитком тотемизма, но утратившим связь с родовой организацией. Верят, что шаманы могут по желанию превращаться в ягуара, пуму или иное животное и что после смерти душа шамана воплощается в одно из этих животных.

 

Культурные герои

У североамериканских племен пережитки древнего тотемизма сказываются в мифах о культурных героях в образе животных. У племен востока и юго-востока Северной Америки это заяц, выступающий в качестве культурного героя, иногда даже демиурга; у племен области Скалистых гор и Центрального плато — койот; у племен северо-западного побережья — ворон. Во всех случаях, особенно в последнем, культурный герой — это, по-видимому, древний тотем фратрии. По отношению к ворону это совершенно несомненно, так как ворон — один из двух тотемов фратрий северо-западных племен.

У некоторых народов функции культурных героев выполняют не животные, а антропоморфные существа, в частности два брата-близнеца. О них говорят, например, ирокезские мифы, в которых рассказывается о борьбе братьев-близнецов: одного — доброго, светлого, создавшего людей и все хорошее, другого — злого, "ледяного", создавшего все вредное для людей (например, хищных зверей, змей, весенние и осенние заморозки, зимние морозы). Это типичная разновидность "близнечного мифа", широко распространенного и у народов других частей света.

 

Племенные формы культа

Господствующей формой культа у индейцев Америки был не родовой, а племенной культ. Еще Л. Морган говорил, что родовой культ здесь превратился в более широкую форму, перейдя с рода на племя.

Характеризуя племена североамериканских индейцев, Л. Морган подчеркивал, что племя не только общественная, но и культовая единица. Ф. Энгельс считал общие религиозные представления и религиозные обряды одним из признаков индейского племени.

Племя у североамериканских индейцев служило, таким образом, основной общественной базой религиозной жизни.

 

Культ солнца и других сил природы

Содержанием этого племенного культа было по преимуществу почитание сил и стихий природы (это отмечал Л.Морган и вслед за ним Ф. Энгельс). В числе сил природы на первом месте у многих племен, особенно у племен прерий, стояло солнце. У племен группы сиу главный годичный праздник, который торжественно и пышно отмечался в середине лета, посвящался солнцу и назывался "пляской солнца". К нему приурочивалось выполнение всех главных обрядов. На праздник, продолжавшийся в течение нескольких дней, приглашались гости из соседних племен. Палатки — шипи — располагались по огромному кругу, в центре которого сооружалась особая ритуальная хижина, ставился "солнечный столб". Важнейшую часть обрядов составляли изуверские действия вроде самоподвешивания на ремнях, продетых сквозь кожу и мускулы.

Пляски солнца, как общеплеменная религиозная обрядность, имели такое большое значение в общественной жизни американских индейских племен, что по этому моменту велось летоисчисление: каждый год в летописях индейцев (устных или рисовавшихся знаками на бизоньей шкуре) отмечался по какой-нибудь особенности исполнения солнечного праздника или по событию, совпадавшему с ним. Они считались признаком, ознаменовавшим данный год.

С этим ритуалом были связаны и некоторые священные предметы, которые постоянно хранились в особых помещениях и фигурировали во время праздника солнца.

Предметами почитания были и другие явления природы: луна, ветер, вода, подводный мир и т. д. Сколько-нибудь развитой персонификации, олицетворения здесь зачастую еще не было. Почиталась сама стихия, сама сила природы, а не ее хозяева, не ее божества, хотя известные анимистические представления, как бы соответствующие этим силам природы, у некоторых племен существовали.

 

Культ четырех стихий

Культ природы включал в себя почитание четырех стихий: земли, огня, воды, ветра, каждая из которых имела свое олицетворение. В наиболее характерной форме наблюдался он у племен прерий.

У дакотов земля олицетворялась духом Тунканом. Огню, грому и молнии, которые местами представлялись в виде громовой птицы, соответствовали духи под именем Вакиньян — целая группа сверхъестественных существ. Ветер или четыре ветра рассматривались в виде духов Такушканшкан. Группа духов по имени Унктехи олицетворяла воду, подводный и подземный мир.

Каждая из этих четырех стихий связывалась также с определенной страной света и определенным цветом: например (по верованиям тех же дакотов), Тункан (земля) — с севером и с синим цветом; Вакиньян (огонь) — с востоком и с красным цветом; Такушканшкан ("делатель ветра") — с югом и с черным цветом; Унктехи (вода) — с западом и с желтым цветом.

Если нарисовать на земле четыре направления стран света, получается крест. Поэтому крест имел в обрядах индейцев важное символическое значение; его четыре конца ассоциировались с четырьмя стихиями. Особенно отчетливо видно это в религиозных обрядах навахов. На обрядовой площадке они изготовляли из цветного песка "песчаные рисунки". Главным их мотивом служил крест, на концах которого изображались олицетворения стихий — стилизованные человеческие фигуры, обращенные головами в одну сторону, так что получался гаммированный крест (свастика).

Само число "4" у большинства американских племен имело священное значение: культ четырех стихий, четырех стран света и т. д. В племенах сиу по четырем странам света группировались роды. Во время обрядовых сходок они располагались в определенном порядке по четырем секторам круга.

 

Аниматизм

Представления о сверхъестественном мире у многих североамериканских племен облекались в форму веры в некую безликую силу, которая наполняет собой всю природу и при помощи которой действуют люди. Ирокезы называли ее оренда, племена сиу — вакан, ваканда, алгонкины — маниту. У племен сиу эти верования хорошо описаны миссионером Дорсеем, у ирокезов — ирокезом Хьюиттом. Как полагали индейцы, от обладания этой таинственной силой зависит всякая удача человека, его успех на охоте, на войне и пр. Подобные представления очень сходны с верой в мана у народов Океании.

Миссионеры-иезуиты, действовавшие в Северной Америке с XVII в., пытались придать вере в безличную магическую силу персонифицированный вид, превратив ее в Великого духа (Гитчи-Маниту и т. п.), верховное божество. Этот образ Великого духа проник и в популярную и художественную литературу — романы Фенимора Купера, "Песнь о Гайавате" Лонгфелло; но он не соответствует самобытным верованиям индейцев.

 

Обрядовые пляски

Из внешних форм культа для индейцев наиболее характерны религиозные пляски. "Танцы у американских туземцев, — пишет Л. Морган, — были формой культа и составляли часть церемоний при всех религиозных празднествах. Ни в одной части света танцы у варваров не получили такого специфического развития. У каждого племени было от 10 до 30 видов танцев, каждый с особым названием, особыми песнями" и т. д.

У каждого племени были свои пляски, и они всегда имели религиозное, культовое значение.

Помимо плясок в религиозных обрядах американских индейцев особое значение имело употребление наркотиков. Например, курение табака было настоящим культовым актом, и сам табак служил предметом поклонения.

Большую роль в религии индейцев играли молитвы. Это были уже не заклинания, а молитвенные обращения к стихиям и другим сверхъестественным силам.

 

Жертвоприношения и самоистязания

Настоящих жертвоприношений в собственном смысле слова северо- и южно-американские индейцы почти не знали. Некоторые исследователи прямо указывают, что индейцы слишком бедны, чтобы приносить ценные жертвы. В качестве жертвы выступали мелкие вещи, табак, маленький клочок материи и т. п.

Зато жертвы заменялись широко распространенным обычаем самоистязаний, которые и рассматривались как жертвы божеству. Наиболее изуверские самоистязания применялись иногда в качестве угодных духам обрядов. Сравнительно редко, но все же бывали случаи, когда североамериканские индейцы приносили в жертву стихиям и явлениям природы (солнцу, ветру, звездам и т. д.) не только свои вещи, но и людей.

 

Земледельческий культ

Человеческие жертвоприношения были тесно связаны с земледельческим культом. С их помощью пытались повысить плодородие. До нас дошло описание умерщвления девушки у североамериканского племени пани (пауни). Как передает рассказчик, тело девушки было разрублено на куски, которые были разнесены по полям и зарыты в землю, кровь же была разбрызгана на посевы. Так жертвенной человеческой кровью индейцы думали обеспечить урожай.

У племени манданов (Северная Америка) существовал культ женщины, живущей на луне. Это божество называлось "Старая женщина, которая никогда не умирает". Она считалась покровительницей земледелия, маиса (кукурузы). При посевах маиса устраивались религиозные обряды в ее честь. Старые женщины всей деревни собирались и выполняли роль этой мифической женщины. К ним приносили початки маиса для посадки, и женщины как бы освящали их. Осенью в честь этого же божества совершались обряды для привлечения бизонов. Таким образом, эта "Старая женщина" была покровительницей не только земледелия, но и охоты.

 

Промысловый культ

Целый ряд религиозно-магических обрядов был связан с охотничьей деятельностью, в частности с охотой на бизонов. Художником-этнографом Джорджем Кэтлином описаны бизоньи пляски манданов, имевшие целью привлечь бизоньи стада. Описывались медвежьи пляски у сиу. Чипевеи устраивали лыжные пляски по первому снегу для того, чтобы обеспечить себе хороший промысел в наступающем зимнем сезоне.

 

Военные обряды и обычаи

Помимо обрядов, которые имели такую хозяйственную направленность, в религиозных верованиях американских индейцев важное место занимали обряды, связанные с войной. У некоторых племен существовали особые жрецы, или колдуны, — специалисты по военным обрядам. Каждый молодой человек, прежде чем стать воином, должен был пройти особые посвятительные обряды и получить оружие из рук так называемого, человека-вакан, который будто бы владел магической силой освящения этого оружия и мог сделать его более сильным.

 

Скальпирование

В числе военных обрядов и обычаев индейцев наиболее известен обычай добывания скальпов (скальпирование). Есть обывательское мнение, что обычай скальпирования существовал у всех индейцев Америки. Однако исследование немецкого ученого Г. Фридерици показало, что дело обстоит не так. Жестокий обычай скальпирования был распространен первоначально у очень немногих племен ирокезско-черокезской группы и на юго-востоке Северной Америки. Распространение этого обычая на весь североамериканский материк было следствием европейской колонизации. Французы и англичане, враждуя между собой, в XVIII в., особенно в эпоху Семилетней войны, натравливали индейские племена друг на друга и для поощрения межплеменных войн платили премии за скальпы (scalp bounties). Поэтому охотой за скальпами стали заниматься и другие племена — племена прерий, Запада и Северо-Запада, которые раньше не знали подобного изуверства. Обычай скальпирования был когда-то связан с религиозными представлениями: воин стремился снять скальп с убитого врага для того, чтобы завладеть его душой, заставить ее служить его собственной душе в загробном мире или лишить душу врага покоя, вынудить ее бродить по земле.

 

Индивидуализация верований. Культ личных духов-покровителей

Все перечисленные формы обрядов и верований относятся ко всему племени. Но для североамериканских индейцев характерна также индивидуализация религиозных верований. У каждого члена племени были свои личные отношения с миром сверхъестественного. У каждого был свой личный дух-покровитель, который приобретался во время видений, возникавших в процессе посвятительного обряда. Чтобы получить видение, юноша долго постился, уединялся, потел в паровой бане, принимал наркотические средства. Все это время его мысли были сосредоточены на чем-то одном. В полуобморочном состоянии или во сне, в результате нервного возбуждения он мог принять любое вдруг увиденное им животное или иной предмет за искомое видение. С тех пор оно и становилось его духом-покровителем на всю жизнь.

Кстати, вера в вещее значение сновидений у индейцев так сильна, как, может быть, ни у какого другого народа земли. Еще в XVII в. миссионер-иезуит Лежен писал об индейцах: "Их вера в сны прямо-таки невероятна. Сны для них — законы и непререкаемые решения, нарушить которые было бы преступлением... Сон для этих бедных людей есть оракул, который они призывают и слушаются, пророк — предсказатель будущих событий... Нет ничего столь драгоценного, чем бы они не пожертвовали во имя какого-нибудь сна". Современная исследовательница индейцев Ева Липе называет эту веру "реализмом сновидений" (Traumrealismus).

 

Шаманизм

С культом личных духов-покровителей и визионизмом у североамериканских индейцев тесно связан шаманизм: шаманами у индейцев в большинстве случаев становились те, кто имел сильные видения и получил могучих духов-покровителей. Этим обосновывалось разделение шаманов по профессиям и по силе.

Хотя у разных племен шаманы выступают не в одинаковых ролях, шаманизм коренного населения Америки имеет много общих черт.

Для большинства североамериканских племен характерна связь шаманизма с верой в сверхъестественные свойства животных. Шаман-медведь имеет своим духом-покровителем медведя. Медведь, особенно серый, был наиболее обычным источником шаманской силы. Поэтому в качестве костюма многие шаманы использовали шкуру медведя.

Главная функция шаманов всюду состояла в лечении болезней. При этом одни шаманы действовали в одиночку, другие составляли целые союзы. У оджибуеев было два рода шаманов: вабино, практикующие в одиночку, и миде, объединявшиеся в особый культовый союз — мидевивин (это слово американцы переводят как "великая медицинская ложа" или "великий шаманский союз"). Члены этого союза сообща выполняют общественные и религиозные церемонии; основателем и покровителем его считался Минабожо (Великий заяц) — культурный герой и демиург, может быть, творец мира.

 

Тайные союзы

Система тайных союзов была вообще широко распространена в Северной Америке. Социальная роль их здесь менее ясна, чем, например, в Меланезии; по-видимому, они чаще выполняли консервативную роль охраны племенных традиций. Религиозная же сторона в них порой отчетливо выступает на первое место.

Тайные союзы у индейцев принимали различные формы. У некоторых племен это были попросту объединения шаманов. В других случаях, как, например, у племен сиу и у некоторых алгонкинов, союзы составлялись из лиц одинакового возраста. У манданов насчитывалось 6 таких возрастных союзов, у воронов — 8, у черноногих — 12. Возрастной принцип формирования мужских союзов свидетельствует об их происхождении из древних возрастных инициации. Возможно, что это и был наиболее примитивный тип мужских союзов в Америке. Местами возрастной принцип осложнялся другими моментами. Так, у омаха было общество поогтун, в которое принимались только вожди; в общество хаетуска входили только особо отличившиеся воины. У племен прерий и некоторых других районов Америки тайные союзы составлялись из людей, имевших одинаковые видения, и, следовательно, были тесно связаны с культом личных духов-покровителей: например, те, у кого видением был медведь, составляли одно общество, у кого бобр — другое и т. д.

Л. Морган описал один из очень интересных союзов у ирокезов — союз Ложных лиц. По верованию ирокезов, существуют духи, которых называют "ложными лицами". Это чрезвычайно уродливые и злые существа. Они не имеют тел и состоят из одних лиц, отвратительного вида, обычно невидимы. Носясь в воздухе с места на место, они причиняют болезни, для лечения которых нужно обращаться в особый культовый союз — союз Ложных лиц. Это был тайный союз в буквальном смысле слова, потому что неизвестно, кто принадлежал к нему. Его членами были мужчины, но во главе их стояла женщина. Только она одна была известна всем, остальные члены союза были анонимны. Те, кто хотел просить помощи для излечения от болезни у союза Ложных лиц, мог это сделать только через его предводительницу, а она уже посылала для лечения кого-либо из членов союза под маской.

 

Лечебные и очистительные обряды

Шаманская практика лечения больных сохранила тесную связь с народной медициной. Однако некоторые способы лечения, рациональные по своему происхождению, получили обрядовое значение. Господствующим был способ ритуального очищения — катартическая (очистительная) магия. Всякая болезнь, всякое несчастье, а также начало любого важного предприятия, по представлениям индейцев, требуют очищения. Этому очищению придается ритуальное значение, хотя в основе его лежали, очевидно, рациональные действия.

Шаман племени черноногих исполняет обряд над больным. Рисунок Дж. Кэтлина

В Америке было известно три главных способа обрядового очищения, каждый из которых имел свой ареал распространения. У племен Канады и США почти единственным способом очищения служила паровая баня. Устраивалась она в очень тесной хижине, куда клали раскаленные камни, на них лили воду, и очищаемый сидел или лежал в горячем пару. Основа этой операции вполне физическая, но ей приписывалось ритуальное сверхъестественное действие. У племен Центральной Америки, Мексики, Юкатана и на юг, до Перу, ту же роль играло кровопускание. Наконец, у племен Южной Америки и Вест-Индии, а также у племен Мексиканского залива применялось рвотное. Этот прием тоже имеет рациональную основу, но и рвотному средству здесь придавалось ритуальное, культовое значение.

 

Погребальный культ и верования

Формы погребения в Америке весьма разнообразны: зарывание в землю, воздушное погребение, мумификация, кремация и пр. С ними связаны тоже довольно разнообразные представления о загробной жизни. Местами (например, на северо-западном побережье) отмечена вера в перерождение. Но преобладающей была вера в то, что люди и в загробном мире будут продолжать вести ту же жизнь, какую они вели до смерти. Если человек был хорошим воином и охотником, то после смерти он будет счастлив, продолжая охотиться. Напротив, не выполнявших племенных обычаев, трусов, плохих охотников, а также тех, кто утерял свой скальп или погиб позорной смертью, ожидает дурная участь в потусторонней жизни.

Эти идеи о загробной жизни, хотя они и довольно определенны, не играли первостепенной роли у североамериканских индейцев. Их религиозные верования ориентированы не на будущую, а на эту жизнь. Вся цель культовой практики — обеспечить успех в земной жизни.

 

Религия племен северо-западного побережья

Несколько своеобразны религиозные верования племен северо-западного побережья Америки. Здесь обитают племена разной языковой принадлежности (тлинкиты, хайда, цимшиан, нутка, квакиутль и пр.), однако сходного хозяйственного и культурного облика, основанного на развитом рыболовстве и оседлом образе жизни. В общественном строе этих племен глубоко архаичные черты (деление на две экзогамные матрилинейные фратрии и т. п.) сочетались с развитыми социальными формами (рабство; социальные ранги среди свободных — вожди, знатные и простые общинники; довольно развитый обмен и значительное имущественное неравенство).

Этот своеобразный и противоречивый общественный строй отразился и в религии. В связи с сохранением архаического материнско-родового строя здесь удерживались пережитки тотемизма, более сильные, чем в любом другом районе Америки. Две фратрии имели тотемические обозначения: ворона и волка (или ворона и орла), и с этими животными, особенно с вороном, были связаны многочисленные мифы. Великий ворон (у тлинкитов Эль или Йель, Йелх) выступает в качестве мироустроителя и культурного героя. Известны мифы о борьбе его с волком (злое начало). Фратрии делились на тотемические роды. Есть предания о происхождении этих родов от тотемов. Явный след тотемизма — мифологические рассказы о сожительстве женщин с животными. У каждого рода был свой герб, изображавшийся на вещах, на домах, на гробницах; гербы рисовали или татуировали также и на теле. Особенно интересны высокие (до 20 м) деревянные тотемические столбы, ставившиеся перед домами или на кладбищах. Такой столб сверху донизу покрыт вырезанными фигурами людей и животных, сильно стилизованными: это предки рода; наверху — фигура родоначальника, герб рода. Подобные столбы изготовляют местами и сейчас; около 200 тотемических столбов из опустевших тлинкитских селений и старых кладбищ собрано в "тотемических парках" близ г. Кетчикана (Южная Аляска).

На северо-западе Америки было сильно развито шаманство наследственного типа, связанное с верой в духов-покровителей, духов-помощников шамана, в злых духов, причиняющих болезни. Особую роль в шаманских верованиях играла выдра; будущий шаман должен был непременно убить выдру и сохранить ее язык в качестве особой святыни. Выдра вообще занимала видное место в верованиях и мифологии, особенно у тлинкитов. Убивать это животное простые охотники не могли, оно было строго табуировано. Возможно, что и этот запрет — пережиток тотемизма.

Тотемический столб индейцев с острова Ванкувер (Северо-Западная Америка)

Множество разных промысловых запретов и обрядов северо-западных индейцев связано с верой в духов-покровителей промысла. Однако культ личных духов-покровителей у них был развит гораздо слабее, чем у других племен Америки; местами, например у хайда, его не было совсем.

Тайные союзы индейцев северо-западного побережья носили на себе следы родовых делений и социальной дифференциации. У каждого союза был свой дух-покровитель, нередко в виде животного. Члены союзов — главным образом вожди и знать — пользовались привилегиями перед непосвященными. Особенно развиты тайные союзы были у квакиутлей. У них в зимний сезон, когда союзы обычно устраивали празднества и представления с плясками в масках, родовые деления как бы упразднялись, их заменяли тайные союзы.

 

Общие черты религии индейцев

Резюмируя обзор религии большинства американских индейских племен, можно сказать, что характерная ее черта — идея сверхъестественного, которое близко каждому человеку, но уже довольно резко отделено от материального мира. Главный мотив религиозных действий человека состоял в стремлении разжалобить сверхъестественные силы, сделать себя "достойным сострадания", как говорят американские этнографы. Этой цели служили молитвенные обращения, посты и настоящие самоистязания, Направленные на то, чтобы вызвать жалость сверхъестественных сил.

Общий дух религии народов Америки еще вполне демократический. В этом сказалось господство прочного родоплеменного уклада жизни. Никакие социальные привилегии отдельных групп еще не получают религиозного освящения. Однако начавшееся разложение общинно-родового строя уже наложило свой отпечаток на религию: отсюда своеобразный религиозный индивидуализм, выражающийся в культе личных духов-покровителей. Приобретение их было делом индивидуальным и добровольным, хотя и в рамках племенного культа. Отсюда визионизм (зародышевая форма мистицизма) и слепая вера в сны. С культом личных духов-покровителей был отчасти связан шаманизм, а также система тайных союзов.

В верованиях индейцев сравнительно слабо была выражена персонификация представлений о сверхъестественном; преобладали представления о безличных силах: оренда, ваканда, маниту. Антропоморфности, уподобления духов и божеств человеку, у индейцев почти не было. В связи с этим почти не существовало здесь изображений божеств и духов в пластической и графической форме.

Не было и святилищ, храмов, особенно постоянных. Для периодически совершавшихся празднеств служили временные культовые хижины и шалаши. Не было оформленного жречества, роль его выполняли шаманы и знахари; принятие этой профессии было делом не регламентированным, а добровольным. Совершенно не было культа вождей (в противоположность религиям народов Океании и Африки); в этом опять-таки сказался особый демократизм всего уклада жизни индейцев. Ритуальные привилегии вождей существовали только у племен северо-западного побережья.

Заметное развитие получила военная магия; напротив, вредоносная магия утратила свое значение, в отличие от более ранней исторической стадии, где она занимала существенное место.

В рамках родового культа не существовало культа человеческих предков. В представлениях о загробной жизни еще отсутствует идея загробного воздаяния, рая и ада; будущая жизнь рисуется как непосредственное продолжение жизни земной.

 

Религии племен пуэбло

На более высокой ступени исторического развития, сравнительно со всеми прочими индейскими племенами, находилась небольшая группа так называемых индейцев пуэбло, которые и сейчас еще обитают в юго-западных штатах Северной Америки — в Аризоне и Новой Мексике. Они жили (и живут) в больших компактных поселках — пуэбло, в домах, сооруженных из сырцового кирпича; их земледельческое хозяйство основано было на хорошо организованной оросительной системе, у них были высокоразвитые ремесла — ткачество, выделка крашеной глиняной посуды и т. п. Основой общественного быта служили сплоченные, компактные родовые общины, и в них шел постепенный процесс превращения материнского рода в отцовский, вызревание патриархальных отношений; этому содействовали тайные мужские союзы.

Для индейцев пуэбло, как и других племен Северной Америки, характерно развитие тайных обществ. Но у пуэбло они строились на основе родовой организации. Членами общества могли быть люди только определенного клана: например, общество антилопы могло состоять только из членов клана антилопы. Наибольшим влиянием пользовались общества антилопы и змеи. Надо сказать, что змея вообще играла существенную роль в мифологии и обрядности племен пуэбло.

В отличие от других народов Америки, у индейцев пуэбло в связи с их более высоким уровнем общественного развития отмечается довольно типичный культ предков — качина. Эти духи умерших были покровителями кланов и всего народа.

В ритуале индейцев пуэбло преобладали, как и у других народов, пляски, в частности пляски в масках. Главная цель обрядов состояла в обеспечении урожая, вызывании дождя и лечении болезней.

* * *

Вообще говоря, религиозные верования и обряды индейцев Северной Америки принадлежат в основном к прошлому. Колонизаторы выбили почву из-под ног американских племен, заперли их в резервации, привели к полному разрушению их культуру. В настоящее время сохранились лишь слабые воспоминания о прежних религиозных обрядах и верованиях.

 

Колониализм и мессианистские движения

Жестокости, которые совершались американскими колонизаторами, сгонявшими индейцев с земли, чинившими им всякие насилия, вызвали хотя и разрозненные, но все же попытки отпора со стороны индейцев, и эти попытки в течение XIX в. выливались в своеобразные формы религиозно-реформаторских движений.

Уже в первые десятилетия XIX в. среди разных племен американских индейцев появлялись проповедники реформированной религии, выдававшие себя или за воплощенное божество — покровителя народа, или за пророков новой религии.

В самом начале XIX в. прозвучала проповедь пророка Тенскватавы, который объявил себя воплощением бога Минабожо; одновременно выступил Канакук, пророк племени кикапу. У племен Орегона и Британской Колумбии в середине XIX в. действовал Смохалла — пророк, находившийся под влиянием христианства и организовавший своего рода новую церковь.

Суть этих и других попыток состояла в стремлении возродить старые обряды индейцев, дополнив их некоторыми идеями, заимствованными из христианства или других религий. Центральное место в проповеди этих пророков занимала идея мессии, избавителя индейских племен от чужеземного ига. Во многих случаях эта идея дополнялась учением о воскресении, воспринятым из христианства.

Наиболее широкое из таких движений относится к 1889-1892 гг. — так называемая "пляска духов", основоположником которой был проповедник Вовока из калифорнийских индейцев (племя паюте). По своему размаху это движение, оставило далеко за собой все прежнее. Оно подробно изучено этнографом Дж. Муни.

Калифорнийцы еще в середине XIX в., в разгар золотой лихорадки, подверглись натиску колонизаторов. Начались страшные насилия над калифорнийскими индейцами. На этой почве сложилось мессианистское движение, захватившее в 1869-1873 гг. целый ряд северо-калифорнийских племен. Оно было обречено на неудачу, его жестоко подавили. В 80-х годах со своей проповедью выступил Вовока. Среди самих калифорнийцев ему не посчастливилось: их силы были уже подорваны, и вовлечь их в новое движение не удалось. Зато движение, поднятое Вовокой, перекинулось на другие племена и захватило почти все области Соединенных Штатов (точнее, индейские резервации), где еще жили индейцы.

Учение Вовоки немногим отличалось от учения предыдущих пророков. В нем центральное место занимает идея избавления индейского народа от чужеземных притеснителей. Из христианства было заимствовано учение о телесном воскресении. Сам Вовока выдавал себя за мессию и таковым почитался. Внешне культ представлял обновление старых форм индейских обрядов. Основной формой культа была пляска; эта религия и получила название "пляски духов" (Ghost dance). Индейцы собирались вместе и устраивали пляски с экстатическими обрядами шаманского характера.

Дело дошло до крупных событий. Дакоты восстали против американской администрации, которая старалась подавить это движение. И тогда в 1890 г. американские войска около Вундед-Ни организовали массовое избиение почти безоружных дакотов, собравшихся для своих религиозных плясок.

Разумеется, эти попытки религиозно-обновленческого движения, имевшие политическую подкладку, были совершенно безнадежны. Но они чрезвычайно интересны для нас как явление, довольно характерное не только для Америки. Стихийный протест против колониального угнетения на первых порах принимает форму религиозно-обновленческого движения; аналогичные движения известны в XIX в. в Полинезии, в Африке, а в наши дни — в Меланезии.

 

Глава 6. Религии народов Африки

 

Африка — огромная часть света, населенная народами, которые достигли разного уровня развития и живут в весьма различных материальных и культурных условиях.

Коренное население Африки можно разделить по уровню социально-экономического развития — аналогично делению народов Америки — приблизительно на три неравные группы: наиболее отсталые бродячие охотничьи племена, не знающие земледелия и скотоводства (бушмены и центральноафриканские пигмеи); подавляющее большинство народов Черной Африки, то есть земледельческо-скотоводческое население Южной и Тропической Африки (готтентоты, народы банту, народы разных языковых групп Судана и бассейна Великих озер); народы древних цивилизаций в Северной и Северо-Восточной Африке (коренное население Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта, Эфиопии, Сомали). Первая группа характеризуется весьма архаичными формами материального производства, общественного строя и культуры, еще не вышедшими из рамок первобытнообщинного строя. Вторая, самая многочисленная группа представляет собой разные стадии разложения общинно-родового и родоплеменного строя, перехода к классовому обществу. Третья группа еще со времен древневосточной и античной цивилизации живет общей жизнью с передовыми народами Средиземноморья и давно утратила остатки архаического уклада жизни.

Поэтому и религии африканских народов представляют собой весьма пеструю картину.

Познакомимся же с религиозными верованиями народов первой и второй групп. О верованиях третьей группы речь пойдет особо, при характеристике так называемых национально-государственных и "мировых" религий.

 

§ 1. Религии отсталых народов Африки

 

Религия бушменов

Наиболее архаические формы социально-экономического строя, а вместе с тем и религии, сохранились у бушменов — небольшой группы охотничьих племен в Южной Африке. Видимо, это остаток гораздо более многочисленного древнего охотничьего населения этой части Африки, оттесненного более поздними пришельцами, земледельческими и скотоводческими народами. Голландско-бурская и английская колонизация XVII-XIX вв. привела к истреблению и гибели большинства остававшихся к тому времени бушменских племен. Их самобытная социальная организация (напоминавшая австралийскую) и культура были к XIX в. почти разрушены. У нас поэтому имеются лишь отрывочные описания культуры бушменов, и в частности их верований, сделанные в XIX и начале XX в. путешественниками, миссионерами и другими исследователями и наблюдателями (Лихтенштейн, Фрич, Пассарге, Блик, Стоу и др.). В новейшее время остатки прежнего фольклора, мифологии и верований бушменов исследовал Виктор Элленбергер, сын миссионера, родившийся и проведший много лет среди коренного населения Южной Африки.

Племена бушменов распадались на самостоятельные роды, вероятно прежде матрилинейные и тотемические. Следы тотемизма видны в названиях родов по именам животных, в наскальных изображениях полуживотных-получеловеческих фигур, в мифах о животных, которые прежде были подобны людям, и, наоборот, о животных, превращенных в людей.

Бушмены верили в загробную жизнь и очень боялись умерших. У бушменских племен существовали особые обряды захоронения покойников в землю. Но культа предков, господствующего у более развитых африканских народов, у них не было.

Наиболее характерная чёрта в религии бушменов как охотничьего народа — промысловый культ. С молитвами о даровании успеха на промысле они обращались к разным явлениям природы (к солнцу, луне, звездам) и к сверхъестественным существам. Вот образец такой молитвы: "О луна! Там в высоте, помоги мне завтра убить газель. Дай мне поесть мяса газели. Помоги мне этой стрелой поразить газель, этой стрелой. Дай мне наесться мяса газели. Помоги мне наполнить желудок сегодня ночью. Помоги мне наполнить желудок. О луна! Там в высоте! Я роюсь в земле, чтобы найти муравьев, дай мне поесть..." и т. д. С такими же молитвами обращались к кузнечику-богомолу (Mantis religiosa), который назывался Нго или же Цг'аанг (Ц'агн, Цг'ааген), то есть господин: "Господин, неужели ты меня не любишь? Господин, приведи мне самца гну. Я люблю, когда у меня сытый желудок. Мой старший сын, моя старшая дочь тоже любят быть сытыми. Господин, пошли мне самца гну!"

Вопрос об этом кузнечике как предмете религиозного почитания заслуживает особого рассмотрения: он не совсем ясен. С одной стороны, это настоящее насекомое, хотя ему и приписываются сверхъестественные свойства: верили, например, что, если Нго в ответ на молитву сделает круговое движение головой, это значит, что охота будет удачна. Но с другой стороны, это насекомое как-то связывалось с невидимым небесным духом, которого называли так же — Ц'агн, Цг'аанг и т. п. и считали создателем земли и людей. В бушменских мифах очень часто фигурирует этот Цагн, причем ему придается также и роль озорника-шутника. Видимо, этот образ небесного существа сложный: это и культурный герой, и демиург, и, видимо, бывший тотем. О тотемических чертах его говорят помимо прямой связи с кузнечиком также и мифологические связи его с другими животными: жена Цагна — сурок, сестра — цапля, приемная дочь — дикобраз и т. п. Но одна из составных частей образа Цагна, и, быть может, главная, — это то, что он, видимо, был патроном племенных инициации, подобно аналогичным небесным существам Австралии Атнату, Дарамулуну и др.

От обычая инициации у бушменов сохранились лишь слабые воспоминания. Но молодой бушмен Цгинг, информатор Дж, Орпена, говорил последнему, что "Ц'агн дал нам песни и приказал нам танцевать мокома". А этот ритуальный танец, несомненно, был связан с обрядами посвящения юношей. Тот же Цгинг говорил Орпену, что посвященные знают о Цагне больше (сам он остался непосвященным, так как племя его вымерло).

Патер Шмидт пытался превратить Цагна в единого бога-творца и в поверьях о нем усматривал следы прамонотеизма. Основывался он почти исключительно на сообщениях Цгинга, переданных Орпеном, которые стремился подогнать к своей навязчивой идее, отбрасывая противоречащие ей свидетельства.

Исследователи находили у бушменов следы веры во вредоносную магию (по типу сходную с австралийской), пищевых запретов неясного происхождения, веры в сны, в приметы, суеверной боязни грозы.

 

Религия центрально-африканских пигмеев

Другая группа примитивных племен — это низкорослые пигмейские племена, разбросанные небольшими поселениями в бассейне р. Конго и некоторых других районах Центральной Африки. Происхождение их до сих пор неясно. Эти племена издавна находятся в соприкосновении с более культурными народами, однако доныне сохранили архаический уклад охотничье-собирательского хозяйства и чисто первобытно-общинные формы социального строя.

Религиозные верования пигмеев, и то только некоторых групп, стали известны лишь в недавнее время. Подробнее всего описаны (Паулем Шебестой) верования бамбути и других племен бассейна р. Итури — одной из самых восточных групп пигмеев, притом наименее затронутой влиянием соседей.

П. Шебеста — католический патер, миссионер, сторонник теории прамонотеизма. Тем не менее в своих исследованиях он перед лицом неопровержимых фактов во многом разошелся со Шмидтом и не скрывает этого. Правда, истолкование фактов, даваемое самим Шебестой, тоже весьма натянуто и неубедительно. Но факты говорят сами за себя.

Материалы, собранные Шебестой, свидетельствуют о том, что самые важные религиозно-магические верования и обряды бамбути связаны с охотой. Бамбути строго соблюдают суеверные охотничьи правила и запреты, совершают магические обряды. Главный предмет их почитания — это некий лесной дух, хозяин лесной дичи, к которому охотники обращаются с молитвой перед промыслом ("Отец, дай мне дичи!" и т. д.). Этого лесного духа (или "бога", по выражению Шебесты) называют разными именами и представляют себе довольно смутно. Очень трудно разобраться, кроется ли под этими разными именами одно и то же мифологическое существо или несколько. Одно из имен охотничьего лесного духа — Торе; но так же называют и сверхъестественное существо, выполняющее другие функции.

Очень крепко держатся у бамбути тотемические верования, гораздо крепче, чем у соседних не пигмейских племен. Значение тотемизма в религии бамбути так велико, что Шебеста назвал их мировоззрение "тотемическо-магическим".

Тотемы у бамбути исключительно родовые (полового и индивидуального тотемизма нет); но многие люди помимо своего родового тотема чтут и родовой тотем своей жены, и тотем сотоварища по посвятительному обряду. Тотемы — по большей части животные (чаще всего леопард, шимпанзе, а также змеи, разные обезьяны, антилопы, муравьи и пр.), изредка растения. К тотему относятся как к близкому родственнику, называют "дедушка", "отец". Верят в происхождение родов от своих тотемов. Строго запрещено употреблять мясо тотема в пищу, даже прикасаться к какой-нибудь части его — к шкуре и пр. Но самая интересная черта тотемизма у бамбути — это вера в то, что душа каждого человека после смерти воплощается в тотемическое животное.

Бамбути верят в некую магическую силу мегбе, которая якобы связывает человека с его тотемом; эта же магическая сила делает человека охотником.

Очень любопытна, хотя и не совсем ясна, система возрастных инициации у бамбути, впервые открытая тем же Шебестой. Посвящение проходят все мальчики между 9 и 16 годами. Обряды совершаются коллективно, над целой группой мальчиков. Их подвергают операции обрезания и другим тяжелым испытаниям: их бьют, мажут разными нечистотами, запугивают плясками в страшных масках, заставляют лежать неподвижно на животе и т. д. Посвящение сопровождается моральным назиданием. Во время посвящения мальчикам впервые показывают гуделку, трубу и другие предметы, связанные с обрядами; эти священные вещи женщины и дети не могут видеть. Происходит все это в лесу, где строится особая хижина; женщины туда не допускаются, но все мужчины участвуют в обрядах. Весь ритуал посвящения связан с образом лесного духа Торе. Инициации рассматриваются как своего рода приобщение к магической силе, необходимой охотнику. Прошедшие инициацию составляют, по сведениям Шебесты, как бы тайный мужской союз Торе, названный так по имени лесного бога.

По сравнению с этими главными формами верований бамбути, другие не имеют существенного значения. Погребальный культ не развит, представления о духах умерших (лоди) очень смутны; впрочем, у бамбути господствует мнение, что они воплощаются в тотем. Есть мифологический образ какого-то небесного существа (Мугаса, Некунзи), творца, связанного с луной или грозой: его считают злым, так как он убивает людей (то есть создал людей смертными). Культа его нет.

 

§ 2. Религии основного населения Африки

 

Подавляющее большинство народов Черной Африки — Африки к югу от Сахары — уже давно достигло более высокого уровня общественного развития. Эти народы издавна знают земледелие (в мотыжной форме), многие из них, особенно в Восточной и Южной Африке, разводят и домашних животных; земледелие и скотоводство находятся в разных соотношениях в различных районах. Люди живут оседло в деревнях; кое-где выросли и зародышевые города. Развиты разнообразные ремесла, в частности кузнечное. Существует торговый обмен. Общественный строй у большинства народов — родоплеменной на разных стадиях его развития и разложения: у одних, особенно у земледельческих народов Западной и Центральной Африки, сохранились очень сильные следы материнского рода, матриархата; у других, особенно у скотоводческих племен Южной и Восточной Африки, резко выражены патриархально-родовые отношения. У большинства народов складывались классовые отношения, местами, еще со времен средневековья, создавались примитивные государства полуфеодального типа: так было в Судане и Гвинее (Гана, Мали, Канем, Сонгаи, позже Борну, Вадаи, Дагомея, Ашанти, Бенин и др.), в бассейне Конго (Лунда, Балуба, Конго и др.), на Замбези (Зимбабве, или Мономотапа), на Великих озерах (Уганда, Уньоро и др.). В Южной Африке уже в недавнее время (XIX в.) возникли примитивные военно-демократические межплеменные объединения, перераставшие в небольшие государства (у зулусов, макололов, матабеле и др.).

 

Главные формы религии. Культ предков

Различия в материальных условиях жизни и характере общественного строя и определяли, какие формы религии преобладали у тех или иных африканских народов. Однако в их религиозных верованиях было много очень сходных существенных черт.

Как отмечают почти все исследователи, наиболее характерная и бросающаяся в глаза черта религии народов Африки — это культ предков. Африка считается классической страной культа предков. Он развит как у земледельческих; так и у скотоводческих племен, у которых сохранились формы или пережитки родоплеменного строя. Культ предков исторически вырос несомненно на основе патриархально-родового строя, а большинство народов Африки еще в недавнее время стояло примерно на этом уровне общественного развития. Правда, у народов Африки культ предков связывался и с пережитками материнского рода, которые местами, особенно у земледельческих народов, очень сильны. По мере выделения индивидуальной семьи культ предков принимал и семейные формы, которые обычно трудно отделить от собственно родовых. Наконец, в связи с укреплением племенных и межплеменных союзов и образованием примитивных государств развился и племенной и государственный культ предков — обожествление предков вождей, царей.

Рассмотрим пока семейно-родовые формы культа предков. В. верованиях народов Африки духи предков фигурируют обычно как существа, покровительствующие семье и роду. Однако это не абсолютно благодетельные, добрые по природе существа. Они чаще оказываются требовательными, придирчивыми, требуют принесения жертв и поклонения и только при этом условии покровительствуют своим потомкам; в противном случае они наказывают их. Различные болезни и другие несчастья нередко приписываются тем же духам предков, но у некоторых народов — духам предков чужих родов.

Один из типичных примеров — верования скотоводческого народа тхонга (тонга) в Южной Африке, описанные миссионером Анри Жюно. У тхонга главный предмет почитания — души умерших (псиквембу, в единственном числе — шиквембу). Каждая семья почитает две группы духов предков: с отцовской и с материнской стороны; последним иногда отдается предпочтение, в чем можно видеть следы материнско-родового строя. Однако культ этих духов семейный: обрядами и принесением жертв руководит старший в семье мужчина, особо торжественные жертвоприношения совершаются при важных семейных событиях (свадьба, тяжелая болезнь и т. п.). Правда, и в семейном культе сохраняется родовой принцип: замужняя женщина не принимает участия в почитании предков семьи, так как происходит из другого рода и у нее свои предки. Каждый старый человек, мужчина или женщина, после смерти становится предметом почитания в своей семье. Тхонга верят, что умерший человек сохраняет свои человеческие свойства: любит, чтобы о нем заботились, за пренебрежение и невнимание сердится и наказывает. Предки строго следят за соблюдением обычаев и нравственности. Пребывают духи предков в заповедных лесах вблизи места погребения. Они могут являться людям и наяву, в виде животных, либо во сне.

Сходные формы культа предков описаны миссионером Бруно Гутманом у народа джагга (Восточная Африка). Этот культ у них тоже семейный и опять-таки со следами родовой экзогамии; женщины, пришедшие в семью из другого рода, не принимают участия в поклонении семейным предкам. Сами духи предков разделяются по возрасту. С наибольшим усердием почитаются духи недавно умерших предков, ибо о них хорошо помнят. Джагга верят, что, получая обильные жертвы, эти духи покровительствуют семье. Духи прежде умерших не получают жертв, так как считается, что они будто бы оттеснены на задний план недавно умершими, поэтому голодны, злы и стараются мстить своим потомкам, оставляющим их без внимания. Наконец, умершие давным-давно вообще исчезают из памяти живых и их совсем не почитают.

 

Пережитки тотемизма

Древний тотемизм сохранился у народов Африки лишь в пережитках. Они преимущественно видны в тотемических названиях родов и в том, что местами соблюдаются запреты употреблять мясо тотемических животных в пищу. У скотоводческих народов Южной и Восточной Африки тотемы — главным образом виды домашних животных. Другие проявления тотемических верований и обычаев редки. У бечуанов, сохранивших их сравнительно больше, отмечены, например, особые тотемические пляски — у каждого рода свои; поэтому бечуаны, если хотят узнать, к какому роду человек принадлежит, спрашивают: "Что ты пляшешь?" Батока объясняют свой обычай выбивать передние зубы желанием походить на быка — тотемическое животное (на самом деле обычай выбивания зубов есть, конечно, пережиток древних инициации).

У земледельческих народов, особенно в Западной Африке, родовой тотемизм сохранился в такой же ослабленной форме. Но местами он превратился в нечто новое: в локальное, общинное почитание отдельных видов животных, вероятно бывших тотемов. Это явление наблюдалось у народов Южной Нигерии, в Дагомее, у южноафриканских бавенда. Очевидно, этот переход от родового тотемизма к локальному культу животных обусловлен перерастанием родовой общины в территориальную.

 

Зоолатрия

Однако культ животных (зоолатрия), довольно широко распространенный в Африке, далеко не всегда связан по происхождению с тотемизмом. В большинстве случаев корни его, видимо, более прямые и непосредственные: суеверный страх перед опасными для человека дикими зверями.

Особым почитанием пользуется в Африке леопард — одно из самых хищных и опасных животных. Но это не мешает многим народам охотиться на леопарда. Культ леопарда связан с тотемизмом только косвенно: местами (например, в Дагомее) леопард считался тотемом королевского клана.

Широко распространен культ змей. В той же Дагомее миссионер Унгер в 1864 г. нашел настоящий храм змей, где содержалось более 30 особей. В области Уйда еще раньше существовало святилище питонов и других змей, за которыми ухаживал особый жрец. Он кормил их, брал на руки, обвивал вокруг тела. У тех народов, у которых змеи пользуются почитанием, считается величайшим преступлением причинять им какой-либо вред.

 

Земледельческие общинные культы

Земледельческие народы Африки большое значение придавали общинному культу аграрных божеств-покровителей и вообще культу местных общинных духов и богов. Это было отмечено одним из лучших исследователей Африки — Карлом Мейнгофом.

Особенно развит такой культ в Верхней Гвинее. О народах Золотого Берега (теперь Гана) А. Эллис писал (1887): "Каждый поселок, деревня, округа имеют своих местных духов, или богов, повелителей рек и ручьев, холмов и долин, скал и лесов". Только этих местных богов — они называются бохсум — община и почитает; до чужих ей нет дела. Однако большая часть их считается существами злыми и враждебными человеку, если только их специально не умилостивить жертвами. Бохсумы чаще представляются человекоподобными, но нередко имеют чудовищный вид; живут они якобы в тех лесах, холмах, реках, над которыми владычествуют.

У других народов Нигерии отмечалось почитание местных божеств в виде животных; выше уже говорилось, что здесь, видимо, налицо тотемические традиции. Божества со специализированными функциями, в частности покровители собственно земледелия, известны далеко не у всех народов. Один из примеров — зулусы Южной Африки. Миссионер Брайант описал распространенный у них культ небесной принцессы — богини Номкубул-вана, дающей плодородие полям, мифической изобретательницы земледелия. Обряды и моления в честь этой богини исполнялись девушками и замужними женщинами: это понятно, если вспомнить, что все земледельческое хозяйство у зулусов — сфера женского труда.

 

Фетишизм

Понятие фетишизма в представлении многих тесно ассоциируется с Африкой. Ведь именно в Африке наблюдали это явление португальские моряки еще в XV в. Голландский путешественник Биллем Босман в своем описании Верхней Гвинеи (1705) указывал: "Слово "фетиш", иначе, на языке негров, боссум, происходит от имени их идола, которого они также называют боссум". В дальнейшем фетишизмом стали называть вообще религии всех народов Африки. А так как европейские колонизаторы высокомерно третировали африканцев, как дикарей, то в науке постепенно сложилось мнение, что фетишизм — это вообще самая ранняя стадия религии (так думали в XVIII в. Шарль де Бросс, в XIX в. — Бенжамен Констан, Огюст Конт и др.). Однако более серьезное изучение фактов показывает, что, во-первых, фетишистские верования и обряды характерны преимущественно лишь для Западной Африки; во-вторых, сами народы Африки, в том числе и Западной, вовсе не так отсталы: большинство их достигло грани классового общественного строя; в-третьих, и для них фетишизм составляет, видимо, не исконную, а скорее позднюю разновидность религии.

Например, обстоятельными исследованиями майора А. Эллиса установлено, что господствующая форма верований народов Золотого Берега — культ родовых и локально-общинных покровителей (бохсум); но тот человек, который не удовлетворяется их покровительством, добывает для себя лично фетиша — сухман; культ этих сухманов не связан с традиционной религией народа. К таким же выводам пришел и Раттрей — исследователь религии ашанти. У племен бассейна Конго венгерский путешественник Эмиль Тордай точно так же обнаружил, что культ фетишей — новое явление, весьма неодобряемое приверженцами старой религии — родового культа предков.

Можно думать, что культ фетишей в Африке — по крайней мере личных фетишей, которые численно сейчас преобладают, — развился как своеобразная форма индивидуализации религии, связанной с распадом старых родовых связей. Отдельная личность, чувствуя себя недостаточно защищенной родовым коллективом и его покровителями, ищет для себя опоры в мире таинственных сил.

Фетиши с вбитыми в них гвоздями (берег Лоанго)

Фетишем может быть любой предмет, почему-либо поразивший воображение человека: камень необычной формы, кусок дерева, части тела животного, какое-нибудь изображение — идол. Нередко предмет в качестве фетиша выбирается наугад. Если после этого человеку что-нибудь удастся, он считает, что фетиш помог, и оставляет его себе. Если, напротив, произошла какая-то неудача, тогда фетиш выбрасывают, заменяют другим. Обращение с фетишем двойственное: за оказанную помощь его благодарят жертвой, за небрежность наказывают. Особенно интересен африканский обычай истязания фетишей, притом не ради наказания, а ради побуждения их к действию. Например, прося о чем-нибудь фетиш, в него вбивают железные гвозди, так как предполагается, что фетиш, испытывая боль от гвоздя, лучше запомнит и сделает то, о чем его просят.

 

Жречество

Развитие собственно племенных культов связано в Африке, как и везде, с зарождением и обособлением особой профессии жрецов. В религии африканских народов жречество занимало примерно такое же место, как в религии полинезийцев. Оно хорошо изучено и старыми исследователями (Бастиан, Липперт) и более поздними (Ландтман). Особенно развит был институт жречества в Западной Африке.

У большинства народов жрецы были разных категорий и специальностей, которые можно разбить на две основные группы: официальные жрецы племени, состоявшие при храмах и отвечавшие за общественный или государственный культ, и вольнопрактикующие жрецы — знахари, колдуны, гадатели, действовавшие по частным заказам.

Наибольшим влиянием пользовались храмовые жрецы племени. Каждый храм представлял собой как бы юридическое лицо: владел имуществом, землей, иногда даже с прикрепленным к нему населением, рабами. Доходы с имущества и земли, равно как и разные жертвы, шли в пользу жрецов. По мере имущественного расслоения в племени жрец занимал свое место среди зажиточной и господствующей верхушки.

У земледельческих народов на жрецов публичного культа возлагалась метеорологическая магия — обряды вызывания дождя. У народа джагга, например, этим занимались особые жрецы ("делатели дождя"), которые за исправное исполнение своих обязанностей отвечали перед вождем. Обряды вызывания дождя растягивались на такой большой срок, что обычно они увенчивались успехом: рано или поздно дождь начинал идти.

В числе публичных функций жреца были и обряды военной магии, и принесение жертв божествам войны.

Но еще более важным делом жрецов, особенно в Западной Африке, было участие в судебном разбирательстве. В примитивных африканских государствах господствовали такие процедуры судопроизводства, в которых особо важное значение придавалось магическим приемам установления виновности или невиновности обвиненных или правоты спорящих сторон, — Ордалии (по старому русскому выражению, "божьи суды"). Обычно для этого применялись различные яды: обвиняемому или спорщикам давали выпить особо приготовленный напиток. Если человек оставался невредимым, он и признавался правым. Так как и составление и дозировка яда находились в руках специалиста-жреца, то понятно, что от него и зависела судьба тяжущихся или обвиняемых. Судебные ордалии были очень существенным орудием власти в руках жрецов, а порой и в руках вождей и королей, на службе которых эти жрецы находились.

Вольнопрактикующие жрецы — колдуны, знахари — занимались преимущественно лечением больных, а также разными гаданиями, предсказаниями. Среди них тоже было дробление профессий и узкая специализация. Например, в области Бомма больной должен был обращаться прежде всего к знахарю-диагносту, который только определял причину болезни: от колдовства ли она, или от нарушения табу, или наслана духами. Установив это, он направлял больного на лечение к соответствующему специалисту, притом особому для каждого больного органа. Все это было, конечно, сплошным шарлатанством и вымогательством.

При лечении больных многие профессионалы-врачеватели применяли способы настоящего шаманского камлания: доводящие до экстаза бешеные пляски с дикими выкриками, ударами в бубен или в иной предмет. Чаще всего такие профессионалы-шаманы — нервно-неуравновешенные люди. По поверьям тхонга, нервно-психические заболевания причиняются духами враждебных племен, и их пытаются лечить методами чисто шаманского камлания, причем делается это коллективно. Участниками подобных коллективных концертов, длящихся иногда сутками, бывают те, кто в свое время сам перенес такое же заболевание и был от него исцелен.

Официальное жречество племен обычно пренебрегает такими дикарскими способами действий.

 

Культ кузнецов

Наряду с жрецами и шаманами особое место, хотя и менее заметное, в религии народов Африки занимают кузнецы. Добывание и обработка железа в Африке известны издавна, и кузнечное дело у большинства народов выделилось в особую профессию, как правило наследственную. Обособленность этой профессии, недоступные для других знания и умение кузнеца окружили эту группу людей ореолом таинственного в глазах суеверных соплеменников.

Страх перед кузнецом проявляется по-разному: с одной стороны, кузнецов нередко считают нечистыми, отверженными людьми, с другой — приписывают им сверхъестественные способности. Например, у джагга (Восточная Африка) кузнецов очень уважают, но еще больше боятся. За кузнеца не всякая женщина согласится выйти замуж. А уж девушку — дочь кузнеца тем более не возьмут в жены: она может навлечь несчастье, даже смерть на своего мужа. Кузнецы сами стараются поддерживать свою репутацию необыкновенных людей. Кузнец может своими орудиями, особенно молотом, наслать порчу на своего врага, и этого боятся больше, чем других видов колдовства. Вообще, молот, мех и другие кузнечные инструменты считаются как бы колдовскими принадлежностями, и к ним никто не решится притронуться.

Кузнечное дело окружено у джагга и другими разнообразными суевериями. По форме шлаков в кузнице гадают о будущем. Железо и железные изделия служат амулетами-оберегами.

 

Тайные союзы

Между корпорациями жрецов и тайными союзами трудно провести резкую грань. Но в Западной Африке именно тайные союзы получили особое развитие: они более многочисленны, более влиятельны, прочнее организованы, чем, например, в Меланезии. В Западной Африке тайные союзы приспособлены к условиям более сложной организации общества. Если в Меланезии это по преимуществу мужские союзы, деятельность которых направлена в значительной степени против женщин, то в Западной Африке это не так. Здесь, во-первых, крепче традиции материнского рода и женщины лучше умеют за себя постоять, а во-вторых, складывавшиеся здесь формы примитивной государственности требовали организации полицейской власти, и тайные союзы в значительной мере выполняли именно эту роль. Союзов здесь очень много, одни чисто местные, другие распространены на большом пространстве. Есть мужские и женские союзы; в связи с распространением ислама появились даже особые мусульманские союзы. Союзы выполняют судебно-полицейские функции, взыскивают долги и т. п., но нередко сами творят беззакония, занимаются вымогательствами.

Обрядовая пляска главаря тайного мужского союза Бабенде у бушонго (Нижнее Конго)

Все это делается под оболочкой религиозных обрядов и связано с анимистическими и магическими верованиями. Как и в других местах, члены союзов, изображая духов, наряжаются в страшные маски и костюмы, устраивают пляски и разные представления, запугивают население.

Один из широко распространенных союзов — Эгбо (в Калабаре и Камеруне). Он делится на ранги — от 7 до 11, по разным сообщениям. Членство в высших рангах доступно только знати. Во главе союза стоял король. Союз рассматривает разные жалобы и споры, взыскивает долги с неисправных должников. Исполнитель решений союза облачается в странный наряд, изображая собой духа Идем. В области Габун такую же роль играет тайный союз страшного лесного духа Нда.

Члены женского тайного союза Бунду (Сьерра-Леоне) в обрядовых масках, изображающих духов'

У йорубов есть союз Огбони, пользующийся большим авторитетом. Члены его два раза в год устраивают спектакли, облачаясь в страшные наряды и маски и изображая духов, У мандингов бывают подобные же выступления духа-страшилища Мумбо-Джумбо, запугивающего женщин. В Южном Камеруне до европейской колонизации самым влиятельным был союз Нгуа. В его руках находился суд, но иногда этот союз, напротив, брал под покровительство преступников; члены союза нередко терроризировали население: нарядившись в маски, они собирались у чьего-нибудь дома, ставили перед ним фетиш и с криком требовали выкупа — в виде козы, кур, вина. Союз Нгуа играл и политическую роль, помогая заключать мир между враждующими племенами.

Маска тайного общества Людей-леопардов (Южная Нигерия)

Вопрос о западноафриканских тайных союзах еще требует серьезного изучения. Далеко не все они, видимо, имеют какое-либо отношение к религии, хотя большинство их связано с теми или иными суеверными представлениями и обрядами. Один из исследователей, англичанин Бётт-Томпсон, собравший материал почти по 150 тайным союзам, попытался разделить их на три категории: религиозные; демократические и патриотические (включая сюда спортивные, военные клубы и т. п.); преступные и извращенные. В последнюю группу входят террористическо-изуверские тайные общества, вроде общества Людей-леопардов, еще недавно (до 30-х годов нашего столетия) совершавшего тайные убийства в очень многих районах Западной Африки. Но и эти террористические союзы применяли религиозно-магические ритуалы, включая человеческие жертвоприношения. По сведениям Бётт-Томпсона, деятельность подобных союзов, руководители которых заинтересованы были в сохранении своих старых племенных привилегий, была направлена против всяких новшеств, против каких-либо прогрессивных реформ.

 

Культ вождей

Одна из характернейших форм религий народов Африки — культ священных вождей — вполне закономерна для той ступени формирования раннеклассового общественного строя, на которой стояли многие народы этой части света.

Культ вождей (королей) в Африке выступает в весьма разнообразных проявлениях: выполнение вождем жреческих, или колдовских, функций; приписывание вождю сверхъестественных способностей и прямое поклонение ему; культ умерших вождей. При этом можно разграничить примерно две стадии развития культа вождей, соответствующие этапам перехода от доклассового к классовому общественному строю: если на первом этапе вождь выступает как бы в роли должностного лица общины, ответственного за ее благополучие, и этой цели и служат его "сверхъестественные" качества, то на втором этапе вождь не ответственное лицо, а деспот-повелитель, и его "божественность" есть лишь средство усиления его власти и прославления его личности.

Очень многочисленны примеры священных вождей-жрецов. Они описаны в "Золотой ветви" Фрэзера. Вот несколько таких примеров, соответствующих первому, "демократическому" этапу культа вождей.

Вблизи Кеп-Падрон (нижняя Гвинея) был король-жрец Кукулу, живший одиноко в лесу. Он не мог касаться женщины, не мог покидать своего дома. Мало того, он должен был вечно сидеть на своем троне и даже спал сидя, так как было поверье, что если он ляжет, то наступит штиль и корабли не смогут плыть по морю. От его поведения будто бы зависело общее состояние атмосферы.

По обычаям, соблюдавшимся в Лоанго, чем могущественнее был король, тем разнообразнее были запреты, которые налагались на него. Они касались всех его действий: еды, ходьбы, сна и пр. Не только сам король, но и его наследник должны были с детства подчиняться подобным запретам, и они постепенно все нарастали.

Не меньше и примеров суеверного страха перед вождем. Жители Казембе (в Анголе) считали своего вождя столь священной особой, что одно прикосновение к нему угрожало им немедленной смертью; чтобы предотвратить ее, прибегали к сложной церемонии.

Из суеверного страха перед священным вождем табуировалось его имя, которое никто не смел произнести.

Еще чаще и еще строже табуировалось имя умершего вождя.

Из сверхъестественных способностей, приписывавшихся вождям, самой важной для народа была способность вызывать дождь, необходимый для земледельческих работ. В Укусума (к югу от озера Виктория) одна из главных обязанностей вождя заключалась в обеспечении подданных дождем; в случае продолжительной засухи вождя изгоняли за нерадивость. Такая же обязанность лежала на царе в Лоанго: к нему в декабре месяце ежегодно приходили его подданные и просили "сделать дождь"; он выполнял соответствующий обряд, пуская стрелу в воздух. У народа вамбугве (Восточная Африка) вождями были тоже "делатели дождя"; у них было много скота, который попадал к ним в руки в качестве натуральной платы за выполнявшиеся ими обряды вызывания дождя. Сходное положение было у ваньоро (Уганда) и у ряда нилотских народов.

Так как у многих народов Африки вожди считались как бы управителями природных и атмосферных явлений, то отсюда возникло поверье, что вождем может быть только нестарый, физически крепкий и здоровый человек, ибо дряхлый и больной вождь не может справиться со столь важными обязанностями. Этим мотивировался обычай, известный многим народам, лишать власти или даже умерщвлять вождя, физически ослабевшего или одряхлевшего; иногда это делалось просто по достижении вождем определенного возраста. Так, шиллуки (верхний Нил), оказывавшие очень высокое почтение своим вождям, не давали им, однако, состариться или лишиться здоровья, боясь, что иначе перестанет плодиться скот, загниет на полях урожай да и люди будут чаще болеть и умирать. Поэтому при первых признаках ослабления вождя (о чем раньше других узнавали его многочисленные жены) подчиненные ему вожди умерщвляли его, что нисколько не мешало возданию божеских почестей его духу. Сходный обычай был у соседнего народа динка, где вожди были прежде всего "делателями дождя"; у них сам вождь, лишь только он замечал, что начинает стареть или слабеть, говорил сыновьям, что ему пора умирать, и желание его исполнялось.

Таким образом, на этой стадии развития — стадии военной демократии — обычаи и верования, связанные с культом вождей, хотя и весьма почетны для последних, но в то же время зачастую весьма обременительны для них самих и даже прямо угрожают их жизни. Поэтому не удивительно, что по мере упадка общинных демократических традиций и усиления власти вождей они восстают против этих обычаев. Вот один из примеров. В 70-х годах XVIII в. повелитель небольшого королевства Эйео (Ойо) решительно воспротивился предложению "отдохнуть от трудов", которое ему сделали его приближенные (понимая под этим добровольную смерть), и заявил, что он, напротив, намерен и впредь трудиться для блага подданных. Возмущенные подданные подняли восстание против короля, но были разбиты, и король-новатор установил новый порядок престолонаследия, отменив неприятный обычай. Однако обычай оказался живучим и, судя по некоторым сообщениям, еще через 100 лет, в 80-х гг. XIX в., не был забыт.

В деспотических государствах Гвинейского побережья, Межозерья и других районов Африки короли, хотя нередко и подвергались ритуальным ограничениям и строгому этикету (ритуального же происхождения), в большинстве случаев уже не уходили преждевременно из жизни в угоду суеверной традиции. Особа короля обычно считалась священной, ему воздавали почести как живому божеству. Как сообщали наблюдатели, король Бенина (государство в бассейне р. Нигер) — фетиш и главный предмет почитания в своих владениях, занимал "более высокий пост, чем папа в католической Европе, потому что он не только наместник бога на земле, но сам — бог, подданные которого и повинуются и почитают его как такового". Бронзовые изображения короля и его жены ставились на алтарь предков во дворце и служили предметом поклонения.

Умершие же вожди и короли повсеместно, по всей Африке, были предметом племенного или общенародного культа, и притом едва ли не важнейшим. Этот культ тесно связан с родовым и семейным культом предков (разница та, что первый был публичный, а второй — частный, домашний). В то же время он был неотделим от культа живых вождей.

В демократически организованных племенах культ предков вождей состоял из обычных молений и жертвоприношений, таких же, как при поклонении родовым и семейным предкам. Так обстояло дело у гереро, у тхонга, у зулусов и у многих других народов. Но в деспотических государствах культ умерших вождей приобретал особенно внушительные, и притом жестокие формы. Нередко приносились человеческие жертвы — как при погребении вождя, так и при периодических или иных поминках. Убивали в качестве жертвы рабов, осужденных преступников; жертвоприношение было одновременно формой смертной казни. В том же Бенине был обычай при погребении короля зарывать с ним вместе и тела принесенных в жертву слуг, а также ближайших сановников. На поминках приносились еще более обильные человеческие жертвы, по прежним сообщениям до 400-500 человек за раз. Если недостаточно было осужденных, которых специально для этого случая держали в тюрьмах, то хватали и ни в чем не повинных, свободных людей. У некоторых народов Западной Африки эти люди, принесенные в жертву при поминках по умершему королю, считались как бы вестниками, которых отправляют в загробный мир, чтобы доложить умершему повелителю, что в его царстве все обстоит благополучно. Объективный же смысл этой террористической практики состоял в том, что подобные религиозные обычаи и верования помогали укреплять власть вождей, оторвавшихся от общины и ставших над ней как принудительная сила.

 

Культ племенного бога

Культы вождей и королей, как живых, так и умерших, составляли важнейшую форму общеплеменного культа у народов Африки и настолько развитую, что она оттеснила на второй план другую форму племенного культа — почитание племенных богов.

Представления о богах у африканских народов весьма разнообразны, их трудно привести в систему, и не всегда ясны их корни. Не всегда ясно также отношение образа бога к культу.

Почти у всех народов известна мифологическая фигура небесного бога (зачастую помимо него также подземного бога, морского бога и пр.). У северо-западных банту имя небесного бога почти у всех одинаково: Ньямби (Ямбе, Ндьямби, Нзамбе, Замбе и пр.). Этимология — этого имени спорна; возможно, оно значит "тот, кто творит, делает". В южной части бассейна Конго бога чаще всего называют Калунга. У народов Восточной Африки бог называется Мулунгу, Леза, Нгаи (Энгаи), Киумбе и другими именами. У некоторых народов имеется по нескольку имен бога, которым соответствует иногда несколько образов, а иногда и один.

Но различаются не только имена, а и характерные черты образа бога. По этому вопросу обильный материал собран и исследован африканистом Германом Бауманном. Оказывается, в одних случаях в образе бога преобладают черты создателя мира и человека; в других — черты атмосферного божества, посылающего дождь, грозу; в-третьих — это просто олицетворение неба. Но почти во всех случаях это небесное божество — не предмет культа; о нем редко вспоминают и еще реже обращаются к нему с молитвами или просьбами. "Гереро (народ в Юго-Западной Африке. — С. Т.) знают бога неба и земли, — писал миссионер Ирле, — но они не почитают его". То же самое можно сказать о большинстве африканских народов. Даже если представление о боге связывается как-то с дождем (столь необходимым для людей и скота), к нему обращаются с молитвами о дожде лишь в самых крайних случаях, когда не помогают предки — обычный предмет культа.

Почти всюду господствует убеждение, что если бог и создал землю и поселил на ней человека, то с тех пор он совершенно не вмешивается в дела людей, не помогает и не вредит им, а потому незачем беспокоить его просьбами. Это так называемый deus otiosus (бездеятельный бог). У некоторых племен бог к тому же служит предметом всяких легкомысленных, малоуважительных рассказов и анекдотов.

Очень сложен вопрос о связи образа небесного бога с культом предков. Если бы была верна манистическая теория Спенсера и его последователей (что бог — это обожествленный предок), то именно в Африке, где повсеместно господствует культ предков, можно было бы доказать эту теорию на фактах. На самом же деле таких фактов почти невозможно привести. У подавляющего большинства народов, особенно в Западной и Центральной Африке, никакой связи представлений о небесном боге с образами предков не видно. Только у некоторых народов Восточной и Южной Африки, где облик небесного бога отличается особой сложностью, в него влились или перемешались с ним и некоторые манистические элементы. Так, зулусы верят в некое небесное существо Ункулункулу (этот пример приводил еще Спенсер): это бог, создавший человека и прочие вещи да земле, но с другой стороны, он — и родоначальник зулусского народа. Имя его, видимо, эпитет и значит "большой-большой" (повторение корня "kulu" — большой). Однако, по мнению современных исследователей, Ункулункулу был вначале лишь мифическим родоначальником и культурным героем, и только позже его образ — отчасти даже под косвенным влиянием христианских миссионеров — заместил образ прежнего небесного бога Умвелинканги. У народов восточнобантуанской группы (яо, чвабо, макуа и др.) есть довольно расплывчатое религиозное понятие Мулунгу (слово это означает старый, большой): им называют и небесного бога, посылающего дождь, и духов предков, и вообще потусторонний мир. Но есть основания считать, что само имя Мулунгу распространилось здесь сравнительно недавно, вытеснив имена более старых небесных богов, никак не связанных с образами предков.

Нелегко прощупать связь африканских небесных богов с возрастными инициациями, потому что сама система инициации здесь сильно модифицировалась. Имеющиеся сведения крайне скудны. Так, известно, что у народа эве (в Южном Того) проведение операции обрезания мальчиков (и аналогичной операции над девочками) было связано с культом божества Легба, но культ Легба у эве не общеплеменной, а как бы личный и необязательный .

Только у немногих народов небесный бог стал предметом настоящего религиозного почитания. И это как раз у тех, у которых наметились прочные племенные и меж-племенные союзы и были частым явлением межплеменные и завоевательные войны. Небесный бог у них стал племенным богом-воителем. Примером этого могут быть восточно-африканские масаи, воинственный народ, который чтил бога-воителя Энгаи (одновременно небесное божество дождя). Масаи верили, что Энгаи разрешил им производить грабительские набеги на соседей, захватывать у них скот и другую добычу; ему молились воины во время похода и по возвращении с добычей (благодарственное моление); правда, женщины тоже молились Энгаи.

Другой пример — племена Золотого Берега (нынешняя Гана). Здесь было два племенных союза — южный и северный; первый почитал бога Бобовисси, второй — бога Тандо. Оба эти образа сложные, но в обоих хорошо видна связь с межплеменными отношениями, с войнами. Им молились перед военными походами. Племена, отпадавшие от северного союза (во главе которого стояли ашанти), переставали почитать бога Тандо и переходили к культу Бобовисси. Когда в 70-х годах XIX в. англичане нанесли поражение ашанти, престиж бога Тандо, не сумевшего защитить свой народ, пошатнулся.

Помимо небесного бога, предметом общеплеменного культа у народов Восточной Африки, особенно скотоводческих, полуоседлых, были горные вершины. Например, джагга почитали гору Килиманджаро, которая доминирует над их страной.

 

Мифология

Мифологию африканских народов некоторые считают более бедной в сравнении с океанийской и американской. Но это не совсем так. Африканская мифология только несколько более однообразна; в ней чаще фигурирует бог как творец и создатель всех вещей. В Африке мало космогонических, гораздо больше антропогонических мифов. Земля и небо, судя по мифам, существовали искони. Но по некоторым мифам, земля прежде была мягкая либо она была пустынна, лишена воды, животных и на ней царила темнота. Немало мифов о происхождении воды: в них говорится, что вода вначале была спрятана у какой-то старухи либо у какого-нибудь животного и герой мифа похитил её для людей. Много мифов о происхождении животных. Антропогонические мифы очень разнообразны: по одним — люди созданы каким-нибудь богом (из глины, из дерева и пр.); по другим — первые люди спустились с неба (спущены оттуда богом); иные же мифы выводят первых людей из-под земли, из пещеры, из скал. Есть мифы о рождении первых людей сверхъестественным образом от мифических предков (из их бедер или коленей), от деревьев.

Многочисленны мифы о происхождении смерти. Чаще всего они построены по мотиву "ложной вести": бог посылает с неба к людям вестника (какое-нибудь животное) сказать, что они будут умирать и вновь оживать; но эта весть почему-либо задерживается, и люди получают иную весть (через другое животное), о том, что они будут умирать навсегда. По другому, менее распространенному мифологическому мотиву, люди стали смертными как бы в наказание за то, что проспали свое бессмертие, которое им собирался дать бог, если бы они сумели прободрствовать: этот мотив порожден очевидной аналогией сна и смерти. Среди прочих мотивов есть и мотивы наказания, и более архаические: аналогия с месяцем, со змеей, сбрасывающей кожу, и пр.

В некоторых мифах говорится о мировой катастрофе, например о потопе (хотя в литературе есть ошибочное мнение, что народы Африки не знали мифа о потопе), о мировом пожаре. Есть мифы о происхождении огня, домашних животных, культурных растений.

 

Религии народов Северной и Северо-Восточной Африки. Распространение ислама и христианства

Народы Северной и Северо-Восточной Африки — от Марокко до Египта и Эфиопии — издавна достигли более высокого уровня общественного развития, чем население остальной части Африки. Здесь сложились древнейшие в мире цивилизации, основанные на земледелии и скотоводстве. Недавние открытия (1956-1957) французским археологом Анри Лотом в районе плато Тассили показали, что здесь, в самом сердце Сахары, которая за несколько тысяч лет до нашей эры была хорошо брошенной благодатной страной, сложилась высокая культура; памятники ее-изумительные наскальные фрески — теперь хорошо изучены. Великая египетская цивилизация, связанная своими корнями с этой еще неолитической культурой Сахары, была самой ранней цивилизацией Средиземноморья, процветавшей в мощном государстве, которая впоследствии оказала влияние и на формирование античной культуры. Западнее Египта, в пределах теперешних Ливии, Туниса, Алжира, Марокко, существовали рабовладельческие государства Карфагена, Нумидии, Мавритании.

Естественно, что и религии народов Северной Африки уже давно вышли из стадии племенных культов, превратившись в религии классового типа, где лишь пережиточно сохранялись остатки более ранних верований. О древнеегипетской религии речь будет идти особо (гл. 16). В Египте же был один из очагов зарождения христианства (I-II вв.), которое уже вскоре (III-IV вв.) укрепилось во всей Северной Африке. Но в VII-VIII вв. оно было почти повсеместно вытеснено исламом, сохранившись только в Эфиопии и среди коптов Египта. Арабизированная Северная Африка стала одной из главнейших мусульманских областей мира.

Ислам и христианство постепенно проникали и в глубь Черной Африки. Продвижение ислама к югу от Сахары, начавшееся еще в XI в., поддерживалось правящими классами и династиями суданских государств — Мали, Ганы, Сонраи и др. Обращать население к новой религии стремились и путем прямого завоевания, и через арабских торговцев, и через странствующих проповедников — марабу. Очень долго распространение ислама не шло дальше сухих и безлесных областей Судана, не доходя до тропической лесной зоны, где сохранялись самобытные формы общественной жизни и местные религии. Но в новое время с прекращением средневековых феодальных войн, с расширением торговых связей ислам стал проникать и в тропические области Гвинейского побережья.

С другой стороны, ислам распространялся и вдоль восточного побережья Африки, а также вверх по Нилу в Восточный Судан (через арабских или суахилийских купцов и проповедников).

Попадая к народам тропической Африки, сохранившим родоплеменной строй, ислам сильно видоизменялся, приспособлялся к местным условиям. Зачастую население усваивало лишь внешнюю форму мусульманской религии, простейшие ее обряды, но сохраняло старые свои верования. Главным предметом почитания становился порой не Аллах и его пророк, а местный святой — марабу, заменивший прежнего священного вождя и жреца. Возникали мусульманские братства, мало отличающиеся от местных языческих тайных союзов. Возникали новые секты, полумусульманские-полуязыческие.

Сейчас ислам считается господствующим (помимо стран Северной Африки), хотя бы номинально, в государствах: Мавритания, Сенегал, Гвинейская Республика, Мали, Нигер, северная часть Нигерии, Центрально-Африканская Республика, Чад, Судан, Сомали.

Христианство начало проникать в глубь африканского материка гораздо позже. Среди коренного населения его распространяли исключительно миссионеры — католики и протестанты, притом по-настоящему только с XIX в. Миссионеры были зачастую пролагателями путей для колонизаторов, захватывавших африканские земли. Если ислам распространялся с севера, то христианство — ему навстречу, с юга. Успеху христианизации, однако, мешало и политическое соперничество держав, и рознь между отдельными вероисповеданиями: католики, пресвитерианцы, англиканцы, методисты, баптисты и пр. отбивали друг у друга новообращенную паству. И хотя некоторые миссионеры старались приносить туземцам пользу (лечили, учили грамоте, боролись с рабством и пр.), население в большинстве случаев неохотно принимало новую веру; она была им совершенно непонятна, зато вполне понятна была ее связь с колониальным угнетением. Только там, где старый родоплеменной строй разрушался, туземцы начинали охотнее креститься, надеясь найти в церковной общине хоть какую-то защиту. Сейчас христианское большинство населения есть только в Южной Африке, в Уганде, в Южном Камеруне, в прибрежных местностях Либерии.

Христианские миссионеры раньше фанатически боролись против всех местных традиций и обычаев, как "языческих" и "дьявольских". Но сейчас они все чаще стремятся приспособить христианскую религию к местным обычаям, сделать ее более приемлемой для населения. Они усиленно готовят кадры проповедников, священников из самих туземцев. В 1939 г. впервые появились два католических епископа-негра. А в 1960 г. папа возвел негра из Танганьики — Лориана Ругамбву в кардиналы.

Взаимодействие христианства и местных религий привело к появлению своеобразных сект, пророческих движений, реформированных христианско-языческих культов. Во главе новоявленных церквей становятся пророки, которым верующие приписывают сверхъестественные способности. В этих религиозных движениях зачастую отражается стихийный протест масс против колониального гнета. Некоторые новые секты были просто формами проявления национально-освободительного движения. Таковы, например, секта последователей Симона Кимбангу в бывшем Бельгийском Конго (с 1921 г.), секта Андре Матсва в бывшем Французском Конго, отчасти известное движение Maу-Maу в Кении, которое тоже заключает в себе религиозный элемент.

По данным 1954 г., в странах Африки к югу от Сахары числилось: христиан — около 20 миллионов, мусульман — около 25 миллионов, язычников, то есть приверженцев старых племенных культов, — около 73 миллионов.

 

Глава 7. Религии народов Северной Азии

 

У народов Северной Азии (Сибирь, Дальний Восток) до недавнего времени сохранялись архаичные формы общественной жизни, а следовательно, и религии. Объясняется это тем, что условия исторического развития североазиатских народов были очень неблагоприятны. Обширные области Крайнего Севера и сейчас еще имеют очень редкое, разбросанное население. Удаленность от очагов высоких цивилизаций тоже содействовала сохранению застойных форм жизни. Все это особенно сказалось на населении Арктического и Субарктического Севера ("малые народы Севера"): таковы палеоазиатские народы-ительмены, коряки, чукчи, юкагиры, гиляки; тунгусо-маньчжурские народы — эвенки, ламуты, нанайцы, ульчи и др.; самоедоязычные народы — ненцы, тавгийцы, селькупы; угроязычные — ханты, манси; енисейские кеты — народ, происхождение которого пока неясно. У них сохранилось преимущественно промысловое хозяйство, долго держались патриархально-родовые отношения с пережитками материнского рода.

Только для народов Южной Сибири — алтайцев, хакасов, тувинцев, бурят — исторические условия складывались более благоприятно: менее суровая природа, большая близость к культурным странам — Иран, Китай. У этих народов развились более прогрессивные формы хозяйства — скотоводство, местами земледелие; зарождались ранние формы классовых (патриархально-феодальных) отношений. К этой группе народов близки были якуты, хотя они живут значительно севернее.

 

Шаманство

До проникновения в Сибирь христианства, ислама, буддизма (XVI-XVIII вв.) там сохранялись самобытные формы верований и притом сравнительно долго. Эти верования обычно называют суммарно шаманством (шаманизмом). Действительно, шаманство составляло преобладающую форму религии почти у всех народов Сибири, но, как мы дальше увидим, все же не единственную.

Слово "шаман" тунгусское (саман, шаман — возбужденный, исступленный человек). Через русских оно потом распространилось по всей Сибири, а затем (в XVIII в.) проникло и в западноевропейские языки и стало интернациональным научным термином. Другие народы Сибири называют своих шаманов иначе: тюрко-язычные народы Южной Сибири — кам (отсюда глагол "камлать", вошедший в русский язык), буряты — бö, якуты — ойуун, ненцы — тадибей, кеты — сенин, юкагиры — альма и т. д. Но, несмотря на различие названий и некоторых черт, шаманские явления почти у всех народов очень сходны.

Самое общее в шаманизме как форме религии — вера в то, что особые люди, шаманы, обладают сверхъестественной способностью вступать в прямое общение с духами, приводя себя в состояние исступления.

Хантский шаман с бубном

Обычный прием действий шамана — камлание (шаманство, шаманский сеанс).Он состоит в том, что шаман посредством пения, ударов в бубен, пляски или иными способами доводит себя до состояния экстаза. Люди верят, что в это время душа шамана отправляется в царство духов и вступает там с ними в общение, либо ведет переговоры, либо сражается с ними. Предполагают также, что духи иногда сами являются на призыв шамана, входят либо в его тело, либо в его бубен и говорят устами шамана. Шаманский сеанс происходит обычно вечером или ночью, длится несколько часов, и после него шаман чувствует крайнее изнурение, нуждается в отдыхе.

Цель шаманского камлания — чаще всего лечение больного"; но у многих народов шаманы считаются также предсказателями, гадают о пропавших вещах или животных, камлают для удачи на промысле, камлают на похоронах и пр. Авторитет шаманов у всех народов был прежде очень велик, но обычно окрашен суеверным страхом перед ними.

 

Анимистические шаманские верования

Непременная особенность шаманизма — вера в духов; без этого шаманство невозможно. Духи эти многочисленны и очень разнообразны; есть и зооморфные, и антропоморфные. Из сонма духов главным для каждого шамана считается один — его личный дух-покровитель. Ему шаман как бы служит, и шаманисты верят, что этот дух сам избирает шамана для такого служения. Считается, что такой избранник духов не в силах отказаться от шаманского "призвания" и иногда принимает его против воли. Чаще этот "призыв" сказывается в возрасте полового созревания: человек заболевает, иногда делается как будто помешанным; и болезнь эта рассматривается как "зов" духа. Иногда дух является будущему шаману во сне. Перед принятием шаманской профессии духи "мучают" кандидата, доводят его почти до смерти.

У некоторых народов (особенно у нанайцев) есть вера в то, что дух-покровитель шамана — существо противоположного пола: для шамана это его "небесная жена", для шаманки — ее "небесный муж"; отношения шамана к его духу-покровителю рассматриваются в таком случае как брачные отношения.

У бурят шаманский "дар", или "призвание", обозначался словом утхэ (утха), то есть шаманский корень: это было некое таинственное наследство, достававшееся шаману от его предков.

Помимо духа-покровителя у каждого шамана есть духи-помощники. В них заключается его сила. Считается, что дает ему их его дух-покровитель. Если шаман служит своему духу-покровителю, то духи-помощники служат шаману. Они выполняют разные его поручения, помогают сражаться с враждебными духами, узнавать то, что сокрыто от других людей. Чем сильнее шаман, тем больше у него помощников.

Прочих духов, которыми будто бы густо населен мир, шаманисты чаще всего считают злыми духами, враждебными человеку, вызывающими болезни и пр. Задача шамана — бороться с ними или же откупаться от них посулами и жертвоприношениями. Шаманы постоянно требовали от тех, кто пользовался их услугами, принесения жертв, по большей части кровавых. Это было очень разорительно для шаманистов: если человек болел долго, он нередко лишался всего скота, который приходилось приносить в жертву духам по требованию шамана, и становился нищим. В вере в злых духов, окружающих человека и непрерывно ему угрожающих, отразился страх перед суровой природой, перед болезнями и прочими несчастьями.

Вот для примера верования чукчей. Они приписывали всякие болезни и другие бедствия злым духам — келет (единственное число — келы). Эти келет неутомимо охотятся за человеческими душами и телами, поедают их. Они невидимы, но их рисуют похожими на странных зверей или страшных великанов. Бороться с ними может только шаман, которого духи боятся так же, как простые люди боятся духов. Один чукотский шаман говорил исследователю В. Г. Богоразу: "Мы окружены врагами. Духи все время невидимо рыщут вокруг, разевая свои пасти. Мы поклоняемся и даем дары во все стороны, прося защиты у одних, давая выкуп другим, ничего не получая даром".

 

Шаманство и нервные болезни

Шаманство тесно связано с нервными заболеваниями, особенно с теми, которые распространены у северных народов: например, арктическая истерия (мэнэрик, как называют якуты), напоминающая русское кликушество. Шаманы почти всегда нервно-ненормальные люди, склонные к припадкам. Сама подготовка к шаманской профессии начинается, как уже говорилось, зачастую с нервного заболевания. Богораз писал по этому поводу: "Чаще всего шаманами становятся нервные, легко возбудимые люди. Все чукотские шаманы, с которыми мне приходилось встречаться, чрезвычайно легко возбуждались по всякому поводу. Многие были почти истеричны, а некоторые буквально полусумасшедшие".

Подавляющее большинство свидетельств наиболее серьезных исследователей говорит о том, что шаманы сами верили в духов и в свои необычайные способности. Многие шаманы тяготились своей профессией, но боялись от нее отказаться, чтобы духи не замучили их. Однако это не мешало им сознательно обманывать окружающих, показывая разные фокусы, чтобы еще более поразить воображение присутствующих. Шаман нередко использовал чревовещание или незаметно подвязывал к животу пузырь с кровью и затем колол себя ножом, делая вид, что он проткнут насквозь и истекает кровью. Наблюдатели не раз отмечали, что шаман, находясь во время камлания в особом истерическом трансе, и в самом деле может совершать необычные действия, которые человек в нормальном состоянии проделать не в силах: необычайно высоко прыгать, освобождаться от ремней, говорить на "незнакомом" языке. Все это еще более нагоняет суеверный страх на зрителей.

 

Принадлежности шаманства

Обычные принадлежности шаманского ритуала: особый костюм, часто с железными подвесками, которыми шаман гремит при пляске, иногда корона или иной странный головной убор, посох и, особенно, бубен с колотушкой. Все эти вещи как бы знаки достоинства шамана. В то же время им приписывают сверхъестественное или особое символическое значение. Надевая свой ритуальный костюм, шаман якобы становится птицей или оленем. Его бубен — это его верховой конь, олень, бык и т. п. Каждая деталь костюма, подвеска, нашивка означают какого-нибудь духа. Роспись на бубне имеет какое-то мифологическое значение.

Материальные принадлежности шаманства неодинаковы у разных народов. Например, есть разные типы бубна. У шаманов дальневосточных народов — легкие узко-ободные. У шаманов всех остальных народов — тяжелые широкоободные, но опять-таки либо овальные (в Восточной Сибири), либо круглые (в Западной Сибири). Встречаются бубны с росписью (например, у алтайско-саянских народов) и без росписи.

 

Наследственность и преемственность шаманства

Шаманская профессия у большей части народов в известном смысле была наследственна: шаманом мог сделаться обычно лишь тот, у кого в роду были шаманы. Нередко дух этого шамана-предка и становился духом-покровителем молодого шамана. Это явление несомненно связано с наследственной предрасположенностью к нервным заболеваниям.

У большинства народов будущий шаман овладевал своей профессией в течение длительного времени, обучаясь у старых, опытных шаманов. Иногда он сначала выступал как помощник старого шамана при камлании. Этим достигалась преемственность и прочность шаманской традиции: передавались одни и те же приемы камлания, одни и те же верования.

 

Стадии развития шаманства

Таковы типичные черты шаманства, общие для народов Северной Азии. Но, так как эти народы стояли на разных ступенях исторического развития, шаманские верования и обряды у одних из них довольно примитивны и архаичны, у других — довольно сложны. Наиболее ранняя форма шаманства наблюдалась в XVIII в. у ительменов Камчатки, у которых тогда еще сохранялся очень архаический общественный уклад с чертами материнского рода. По сообщению С. П. Крашенинникова и Г. В. Штеллера, у ительменов не было настоящих, профессиональных шаманов; шаманили обычно женщины, особенно пожилые. В. Г. Богораз назвал эту раннюю стадию шаманизма "поголовным" шаманством. Черты этой ранней стадии встречались и у чукчей. Профессиональные шаманы, которые были у них, мало чем отличались от простых людей, особого костюма у чукотских шаманов не было, и бубен у них был не специфически шаманский, а такой, который есть в каждой чукотской семье (в него бьют во время семейных обрядов по очереди все члены семьи).

Следующая ступень, или разновидность, шаманства — родовое шаманство. Здесь шаман еще не профессионал, но служитель родового культа; у каждого рода свой. Такое родовое шаманство было в прошлом у юкагиров, у которых, кстати, существовал и развитый культ умерших шаманов: последние были как бы родовыми покровителями. Следы родового шаманства сохранились и у эвенков, бурят и некоторых других народов.

Более высокой стадией развития является широко распространенная разновидность шаманства — профессиональное шаманство, когда шаман — особый специалист, который живет доходами от своей профессии и обслуживает любого заказчика. Оно господствовало у большинства народов Сибири.

У самых же развитых народов Сибири можно было наблюдать или модифицированные, или упадочные формы шаманизма. Так, у бурят шаман превратился скорее в жреца родового и племенного культов. Шаманы обычно уже не камлали, а лишь читали молитвы и приносили жертвы. У бурят, якутов и алтайцев шаманство разделилось на черное и белое. Первое походило на обычный шаманский культ, а второе представляло собой уже служение особым светлым божествам. Сама идея добрых, светлых божеств, отличных от злых духов, возникает сравнительно поздно, как порождение более сложных условий общественной жизни. Эти условия, и в частности начавшаяся социальная дифференциация, отразились и в том, что из сонма духов начинают выделяться великие боги и в мире духов устанавливается сложная иерархия.

 

Женское шаманство

Прослеживая ступени эволюции шаманства, надо обратить внимание на весьма характерную судьбу женского шаманства. Есть основания думать, что оно играло преобладающую роль на ранней стадии, в период господства материнского рода (по крайней мере, у народов Сибири), а позже его значение уменьшилось. Уже говорилось о существовании в недавнем прошлом чисто женского, "поголовного" шаманства у ительменов. У чукчей особенно сильными считались шаманы "превращенного пола" — мужчины, уподобившиеся женщинам, и наоборот.

Чукотский шаман 'превращенного пола' в женской одежде

У более же развитых народов, где преобладали патриархально-родовые или патриархально-феодальные отношения, шаманкам приписывалась обычно меньшая сила, чем шаманам. Но это не везде. Например, у северных якутов шаманки считались более сильными, чем шаманы. Там же встречались другие пережитки прежнего преобладания женского шаманства: в Колымском округе шаман мог камлать не в профессиональном костюме, а в женском одеяний. В пользу большей древности женского шаманства говорит и то, что названия шамана у якутов, бурят и алтайско-саянских народов различны (ойуун, бо, кам), тогда как название шаманки у всех трех групп одно и то же — удаган. Последнее, видимо, более древнее слово.

 

Кузнечный культ

Предметом суеверного уважения и страха иногда становились не только шаманы, но и другие выделяющиеся в общине люди. У якутов и бурят такое положение занимали кузнецы. Считалось, что кузнец по своей таинственной силе равен шаману или даже превосходит его. "Кузнец и шаман из одного гнезда", — говорили якуты. По поверью бурят, кузнец может убить шамана (сверхъестественным способом), а шаман кузнеца убить не может. У бурят кузнецы, подобно шаманам, делились на белых и черных. Черных кузнецов очень боялись, так как верили, что они могут пожирать души людей. Основателем кузнечного промысла считался небесный кузнец Божинтой. Были особые духи кузнечного промысла.

 

Родовые и семейные культы

Шаманство, при всем своем широком распространении у народов Северной Азии, не охватывало, однако, всех их верований. Наряду с ним существовали другие их формы, в частности родовой и семейный культ покровителей. Он только у некоторых народов смешался с шаманизмом, у большинства же такого смешения не произошло.

Почти у всех народов Сибири практиковалось почитание родового и, особенно, семейного огня, домашнего очага. Существовали суеверные запреты в отношении очага: нельзя было плевать на него, бросать в него что-либо нечистое. Очагу приносили небольшие жертвы, брызгая в него молоко, бросая кусочки пищи и т. п. К нему иногда обращались с настоящими молитвами, прося о покровительстве. Очень важно отметить, что культ домашнего очага находился почти везде в руках женщин. Это явный пережиток материнско-родового строя. Не менее интересно, что сам огонь, домашний очаг у большинства народов олицетворялся в женском образе: старуха огня (гиляки), мать огня (нанайцы), бабушка (эвенки), огонь-мать (алтайцы) и т. п. У эвенков, например, хозяйка дома перед началом семейной трапезы бросала в очаг самые лакомые кусочки еды и говорила: "На, ешь, сыта будь, зверя дай, чтобы сыто было". Только у якутов и бурят, достигших наиболее высокого уровня развития, домашний очаг олицетворялся не в женском, а в мужском образе — как хозяин огня.

Неизвестно, существовали ли олицетворения очага у чукчей и коряков. Но и у них в каждой семье священными предметами считались деревянные огнива в виде человеческой фигурки, были у них и священные "охранители", иногда в виде женского изображения (чукчи называли его "деревянная женщина").

У хантов, манси и селькупов каждая семья также имела своих священных покровителей — обычно в виде деревянных кукол с глазами из оловянных кружков. Их завертывали в тряпки или меховые лоскутки. Им молились, приносили жертвы, считая покровителями промысла. Были семейные покровители и у ненцев в виде грубых деревянных человеческих фигур, которые назывались хэг.

 

Пережитки тотемизма и культ медведя

У некоторых народов с родовым культом слились пережитки тотемизма. Таково, вероятно, происхождение известного медвежьего культа у народов нижнего Амура и Сахалина (гиляки, ульчи и др.), а также нижней Оби (ханты, манси). Особенно подробно описан (Л. Я. Штернбергом) чисто родовой медвежий культ у гиляков, у которых вообще родовые пережитки до недавнего времени держались крепче, чем у других народов.

Гиляки верили, что у каждого рода есть свой медведь, как бы их сородич. В честь его устраивали большой родовой праздник, где сам медведь был главным действующим лицом. Для этого заранее ловили в лесу медвежонка, выкармливали его в клетке, оказывая ему все знаки почтения, а в назначенный день водили, опять-таки с большим почетом, по стойбищу. В заключение его расстреливали из луков, но это делали не сами члены рода, а представители другого рода, связанного с первым по браку. Люди этого другого рода ели и мясо убитого медведя и получали его шкуру, сами "сородичи" медведя не осмеливались трогать ни то, ни другое. Голова и кости медведя предавались торжественному погребению. Ритуальное умерщвление родового зверя — несомненный пережиток тотемизма, но это уже не настоящий тотемизм, так как здесь у всех родов одно и то же священное животное.

У хантов и манси культ медведя тоже связан с пережитками тотемизма, но иначе. У них медведь — тотем одной из двух фратрий (фратрии Пор). Другая фратрия (Мощь) имеет своего тотема — зайца. Однако медвежьи праздники хантов и манси были во многом похожи на гиляцкие.

Пережитки тотемизма, хотя и более слабые, отмечались и у некоторых других народов Сибири: у ульчей, нанайцев, эвенков, даже у якутов.

Обряды, выполняемые по случаю умерщвления священного зверя у названных, как и других, охотничьих народов, почти всегда связаны с верой в то, что убитый зверь оживет, возродится, хотя бы в лице других особей того же вида. Это широко распространенный "миф об умирающем и воскресающем звере" (В. Г. Богораз), аналогичный мифу об умирающем и воскресающем божестве растительности у земледельческих народов. Люди, не желая лишиться покровительства со стороны убитого зверя, просят его не сердиться на них, выдумывают всякие оправдания: не мы-де тебя убили, а русские и т. п. Так оправдываются охотники перед медведем, убитым даже на охоте.

В большинстве случаев не видно никакой связи родового культа с шаманством. Гиляки даже как бы подчеркивали различие и несоединимость этих двух форм религии: у них шаман не только никак не участвовал в медвежьем празднике, но и не мог камлать во время его, чтобы не оскорбить священного медведя.

Но у некоторых народов шаманство, напротив, слилось с родовым культом. Так было у эвенков, бурят, особенно у юкагиров. У последних живые шаманы были служителями родового культа, а умершие — его объектами: по старым юкагирским обычаям, тело умершего шамана разрубали на части и раздавали сородичам, которые свято хранили эти реликвии и молились им.

За исключением этого случая, в Сибири едва ли где-либо известен был культ родовых или семейных предков: такой культ свойствен, как правило, лишь более поздней стадии развития.

 

Промысловый культ

Очень развит был у народов Сибири просмысловый культ — почитание покровителей охотничьего, рыболовческого и прочих промыслов. Иногда он переплетался с шаманством: шаманы были исполнителями промысловых обрядов и молений (например, у эвенков). Довольно часто, особенно там, где сохранялся наиболее архаический общественный уклад (например, у ительменов и гиляков), промысловый культ составлял основу родовых и семейных обрядов, одна из главных целей которых как раз и заключалась в том, чтобы обеспечить успех охоты, рыбной ловли и т. п. Крашенинников (XVIII в.) видел и описал чрезвычайно интересные, видимо родовые, праздники кита и волка у ительменов. Во время такого праздника изготовляли из съедобной травы и сушеной рыбы большие изображения кита и волка, которые потом разрывали на части и съедали. Крашенинников верно понял смысл этого чисто магического обряда: люди исполняли его, "чтоб им прямых (то есть настоящих. — С. Т.) китов и волков промышлять и есть, как они с травяными поступали".

Во многих же случаях обряды промыслового культа совершались самими охотниками и рыбаками, перед или после промысла, и не были ни родовыми, ни семейными, ни шаманскими.

Промысловый культ был связан с верой в духов-хозяев, очень характерной для охотничье-рыболовческих народов Северной Азии. Эти хозяева бывают разных рангов. Например, по поверьям юкагиров, у каждого дикого зверя есть свой индивидуальный хозяин, так называемый педьюль. Юкагиры представляют себе его в довольно материальном виде, как хрящевистое затвердение под кожей животного. От воли педьюля будто бы и зависит послать данное животное под выстрел охотника или нет. Кроме того, есть хозяева целых видов животных — мойе, которым подчинены хозяева отдельных животных. Есть и хозяева отдельных рек, лесов, гор (погильпе). Все они вместе подчинены трем главным духам-хозяевам — земли, пресной воды и моря. Все духи-хозяева сами по себе не добры и не злы, но они могут быть дружественны или неблагожелательны по отношению к человеку (охотнику, рыбаку) в зависимости от его поведения: если он проявляет должное почтение к ним, соблюдает установленные запреты, правила охоты, не совершает излишних жестокостей, убивает животных лишь в необходимом количестве, то хозяева милостивы к нему, посылают ему дичь. За нарушение правил они гневаются, наказывают охотника, не давая ему добычи.

Подобные поверья бытуют и у других промысловых народов Севера. Совершенно ясны причины, породившие их. При всей изобретательности охотника и рыбака, при всей искусности их промысловых снарядов и ловушек, при всей меткости их выстрелов, слишком часто им приходится быть рабами случая, чувствовать свое бессилие перед суровой природной стихией, слишком часто приходится голодать и терпеть всякую нужду их семьям. Отсюда и вера в сверхъестественные существа, от доброй воли которых якобы зависит успех и неуспех промысла, а потому и вся жизнь охотника, его жены и детей.

Промысловые духи-хозяева существуют в верованиях народов Сибири по большей части совершенно отдельно от шаманских духов, духов болезней, отдельно от семейных и родовых покровителей. Это понятно, так как корни всех этих фантастических представлений разные. Якуты называют духов-хозяев иччи, отличая их как от злых духов-абаагы, так и от благодетельных духов — лйыы. Иччи есть у любого предмета природы; они сами по себе не добры и не злы, но с ними приходится иметь дело охотнику на промысле. Из среды этих хозяев выделяются главные — хозяин тайги Байянай и др., которых особенно почитают охотники, принося им жертвы. У бурят духи-хозяева называются эжин, у алтайцев — ээзи. У хантов и манси есть вера в лесных духов — унху.

Интересно, что в верованиях одного из народов Сибири, сохранивших особенно много архаичного в быту, у тавгийцев-нганасан, а отчасти и у их соседей — энцев, место хозяев природы занимают женские олицетворения — матери: земли мать, леса мать, воды мать и др. Это, видимо, отголосок эпохи материнского рода.

 

Высшие божества

У большинства народов Северной Азии предметом почитания были духи разных категорий, но не боги. Правда, есть сообщения, что в верованиях некоторых народов присутствовал и образ верховного божества: так, обские угры (ханты и манси) верили в небесного бога Нуми-Торыма, а ненцы — в небесного бога Нума (слово это значит просто небо). Но культа этих богов не было. Видимо, тут налицо просто мифологическое олицетворение небесного свода. Возможно, что здесь сказалось и прямое влияние христианства или ислама.

Кое-где складывались мифологические образы демиургов и создателей мира, но они опять-таки не составляли предмета культа. Наиболее характерен в этом отношении бог Кутху у ительменов Камчатки. Его считали творцом земли, неба и пр. Культа же этого бога-творца не было. Более того, о нем рассказывали весьма непочтительные и непристойные мифы, его ругали просто дураком за то, что он так плохо создал землю, "что он столько гор и стремнин сделал и столько мелких и быстрых рек, что столько дождей и бурь производит и беспокоит их (то есть ительменов)". Это сообщение Крашенинникова лишний раз свидетельствует о том, что мифологическое представление о творце отнюдь не так уж тесно связано с образом почитаемого бога, как полагают христианские богословы.

Только у исторически самых развитых народов Сибири образы великих богов были более отчетливыми, занимали более важное место в культе. Так, у якутов сложился целый пантеон добрых и злых богов. Во главе светлой части пантеона стоял великий добрый бог Айыы-Тойон (или Аар-Тойон), впрочем, совершенно не вмешивавшийся в дела людей; во главе темной части — злой Подземный старик (Аллара-Огоньор, он же Арсан-Дуолай). У алтайцев верховным светлым богом считался Ульгень, главным злым божеством — Эрлик. У западных бурят, видимо под влиянием буддизма, сложился целый пантеон небесных богов — тенгриев: 55 светлых ("западных") и 44 темных ("восточных"). Светлые и темные божества непрерывно враждуют между собою. Ниже тенгриев находятся столь же многочисленные ханы (цари); еще ниже — земные духи (заяны, эжины и др). В этих сложных представлениях о богах сказалось не только влияние "мировых" религий, но и растущая социальная дифференциация в среде самих народов.

 

Религия лопарей

По своему хозяйственному и общественному укладу к народам Северной Азии примыкают лопари (саами), живущие на севере Скандинавии и на Кольском полуострове. В их религиозных верованиях много общего с религиями североазиатских народов, хотя вследствие давнего соседства с финнами, скандинавами и русскими сложилось и немало своеобразного; несомненны и прямые заимствования из религий соседних, более развитых народов.

Преобладал у лопарей промысловый культ — почитание духов-хозяев отдельных отраслей хозяйства и природных явлений. Оленеводство находилось под покровительством Оленьего хозяина и особенно Оленьей хозяйки (Луот-хозин, Луот-хозик; хозин, хозик — слова русского происхождения). Луот-хозик будто бы живет в тундре, "ходит на ногах как человек и лицо человечье, только вся в шерсти, словно олень". Ей приносили в жертву кости заколотых оленей. Когда лопари, по старому обычаю, летом отпускали своих оленей на вольный выпас в тундру, они верили, что Луот-хозик охраняет стада, и молились ей: "Луот-хозик, береги наших оленей". С оленеводством связано было и поверье о духах тундры Гофиттерак, владевших большими стадами оленей, невидимых, как и они сами, но подающих о себе знать звоном колокольчиков.

Покровителями рыболовства считались морские божества, вроде человека-рыбы Аккрувы, у которого голова и верхняя половина туловища человеческие, а нижняя часть тела рыбья. Охоте покровительствовал лесной хозяин — черный и хвостатый Мец-хозин, который, подобно русскому лешему, мог завести человека в трущобу в наказание за какое-нибудь непочтение, но не делал другого вреда. Под скандинавским влиянием сложился образ повелителя всех животных — Сторьюнкаре (Стурра-Пассе — великий святой). Суеверным страхом и почтением лопари окружали медведя, а волка считали нечистым и проклятым животным.

В отличие от народов Сибири, у лопарей был культ предков. Умершие — сайво, или ситте, — были предметом почитания, их кормили, им приносили жертвы. Верили, что предки помогают на промысле, влияют на погоду.

С культом предков, видимо, было связано и почитание священных камней — сейдов (большие естественные валуны), которые якобы тоже помогали на промысле. Сейды обычно обносились оградой, им приносили жертвы.

Был и домашний культ покровителей семьи, почитание домашнего очага, вера в хозяина дома (Перт-хозин — домовой). У каждой семьи был свой священный бубен (как у чукчей).

Шаманство у лопарей прежде было очень развито, но в последние столетия пришло в упадок. По старым известиям (XVII в.), у них были шаманы — нойды, такие же, как у народов Сибири. Шаманский бубен лопарей по форме отличался от сибирского: он имел вид плоской чаши, обтянутой сверху кожей и с прорезями в дне в качестве рукоятки. На бубне были рисунки, в их числе и христианские изображения. Но уже в XIX в. нойды превратились в простых колдунов, мало отличающихся от русских. Финны и карелы считали лопарских колдунов особенно сильными: это отразилось в известных рунах Калевалы, герои которой борются со страшными колдунами северной страны Похьолы, то есть Лапландии.

От своих скандинавских и финских соседей лопари заимствовали мифологические образы великих богов, а частью и их культ: Пейве — бог солнца, Айеке — бог грозы, Арома-Телле — тоже грозовое божество и божество охоты, Мадератча — воздушное божество-творец, Радиен-Атче — верховный бог и др. Впрочем, в сложном лопарском пантеоне трудно разобраться, что в нем заимствовано, а что свое.

 

Изменения в верованиях народов Сибири с XVII в.

С XVII в., а особенно с XVIII в., среди народов Сибири начало распространяться христианство (православие), принесенное русскими миссионерами. Но по большей части население крестилось только формально. Повсюду фактически сохранялись старые верования, однако постепенно изменявшиеся под влиянием христианских представлений. Еще раньше, в XVI в., к западносибирским татарам начал проникать ислам, который со временем более радикально вытеснил местные верования. Восточные буряты в начале XVIII в. были обращены в буддизм (ламаизм), в который влились, однако, остатки старых шаманских верований. Таким образом, за последние 300-400 лет картина религиозных верований и культов народов Сибири делается все более сложной.

Она еще более усложнилась, когда в новейшее время на почве колониального гнета царизма и зарождения националистических движений стали возникать новые реформаторские религиозные движения. Их, правда, было немного. Среди нанайцев в начале XX в. распространился новый культ — Хэри-Мапа, бога, который будто бы прогнал всех прежних богов. У алтайцев в 1904 г. (в связи с русско-японской войной) зародилось движение бурханизма — своеобразная попытка реформировать шаманский культ, смягчить и удешевить его, устранив кровавые жертвоприношения. Здесь сказалось влияние монгольского буддизма. Вдохновителями бурханистского движения были местные богачи и зайсаны (родовая знать), ориентировавшиеся на Монголию и недовольные царским режимом и миссионерской опекой. Царская администрация разгромила это движение, но оно не исчезло: приверженцы бурханистской религии есть на Алтае и сейчас.

В годы Советской власти в связи с коллективизацией сельского хозяйства, общим ростом благосостояния, повышением культурного уровня старые верования и обряды выходят из быта. Сейчас мало уже осталось шаманов и других служителей культа, обряды почти перестали исполняться.

 

Глава 8. Религии народов Кавказа

 

Кавказ издавна входил в зону влияния высоких цивилизаций Востока, и часть кавказских народов (предки армян, грузин, азербайджанцев) еще в античную эпоху имели свои государства и высокую культуру.

Но в некоторых, особенно в высокогорных, районах Кавказа вплоть до установления Советской власти сохранялись очень архаичные черты хозяйственного и общественного уклада, с пережитками патриархально-родовых и патриархально-феодальных отношений. Это обстоятельство отразилось и в религиозной жизни: хотя на Кавказе еще с IV-VI вв. распространилось христианство (сопутствовавшее развитию феодальных отношений), а с VII-VIII вв. — ислам и формально все кавказские народы считались либо христианскими, либо мусульманскими, под внешним покровом этих официальных религий у многих отсталых народов горных районов фактически сохранялись очень сильные пережитки более древних и самобытных религиозных верований, частью, конечно, перемешавшиеся с христианскими или мусульманскими представлениями. Больше всего это заметно у осетин, ингушей, черкесов, абхазов, сванов, хевсур, пшавов, тушинов.

Нетрудно дать обобщенное описание их верований, так как они имеют очень много сходных черт. У всех этих народов сохранились семейно-родовые культы, связанные с ними погребальные обряды, а также общинные земледельческо-скотоводческие культы.

 

Семейно-родовые культы

Семейно-родовые культы довольно прочно держались на Кавказе вследствие застойности патриархально-родового уклада. В большинстве случаев они приняли вид почитания домашнего очага — материального символа семейной общности. Оно было особенно развито у ингушей, осетин, у горногрузинских групп.

Ингуши, например, считали семейной святыней домашний очаг и все, что с ним связано (огонь, золу, надочажную цепь). Если любой посторонний человек, хотя бы и преступник, входил в дом и хватался за надочажную цепь, он поступал под покровительство семьи, хозяин дома обязан был его защищать всеми мерами. Это было своеобразным религиозным осмыслением известного патриархального обычая гостеприимства кавказских народов. В огонь перед каждой едой бросали маленькие жертвы — кусочки пищи. Но олицетворения очага, или огня, по-видимому, не было (в отличие от верований народов Сибири). У осетин, у которых были сходные верования, существовало и нечто вроде олицетворения надочажной цепи: ее патроном считался кузнечный бог Сафа. Сваны священное значение придавали не очагу в жилой комнате, а очагу в специальной оборонной башне, которая имелась прежде у каждой семьи и сама считалась семейной святыней; этот очаг вообще не употреблялся для повседневных нужд, его использовали только для особых семейных обрядов.

Родовые культы отмечены у тех же ингушей, осетин, отдельных грузинских групп. У ингушей каждая фамилия (то есть род) чтила своего покровителя, может быть предка; в его честь сооружался каменный монумент — сиелинг. Раз в год, в день родового праздника, около сиелинга устраивалось моление. Были свои покровители и у объединений родов — у галгаев, у феаппи, из которых позже образовался ингушский народ. Сходные обычаи известны у абхазов: у них каждый род имел "свои доли божества", покровительствующие одному этому роду. Род ежегодно устраивал моления своему покровителю в священной роще или в другом определенном месте под руководством старшего в роде. У имеретин (Западная Грузия) еще недавно бытовал обычай устраивать ежегодные родовые жертвоприношения: резали козленка, или ягненка, или петуха, молились богу о благополучии всего рода, потом ели и пили вино, хранившееся в особом ритуальном сосуде.

 

Погребальный культ

С семейно-родовым культом слился погребальный культ, который у народов Кавказа был очень развит, а местами принял не в меру усложненные формы. Наряду с христианскими и мусульманскими погребальными обычаями у некоторых народов, особенно Северного Кавказа, сохранились и следы маздаистских обычаев (см. ниже, гл. 18), связанных с погребением: старые могильники у ингушей, осетин состояли из каменных склепов, в которых тела умерших как бы изолировались от земли и воздуха. У некоторых народов были в обычае похоронные игры и состязания. Но особенно тщательно соблюдался обычай устраивать периодические поминки по умершему. Эти поминки требовали очень больших расходов — на угощение многочисленных гостей, на жертвоприношение и пр. — и зачастую совершенно разоряли хозяйство. Такой вредный обычай особенно отмечался у осетин (хист); он известен и у абхазов, ингушей, хевсуров, сванов и др. Верили, что сам покойник невидимо присутствует на поминках. Если человек по каким-либо мотивам долго не устраивал поминок по своим умершим родственникам, то его осуждали, считая, что он держит их впроголодь. У осетин нельзя было нанести человеку большей обиды, чем сказав ему, что его мертвецы голодают, то есть что он нерадиво исполняет свою обязанность устраивать поминки.

Старый могильник в Чечено-Ингушетии. Семейные склепы

Траур по умершему соблюдался очень строго и тоже был связан с суеверными представлениями. Особенно тяжелые ограничения и предписания чисто религиозного характера ложились на вдову. У осетин, например, она должна была в течение года ежедневно постилать умершему мужу постель, ждать его до поздней ночи у постели, готовить ему по утрам воду для умывания. "Вставая с постели рано утром, она всякий раз, взяв таз и кувшин с водой, а также полотенце, мыло и прочее, несет их к тому месту, где обыкновенно муж ее при жизни умывался, и там стоит несколько минут в таком положении, как будто подает умыться. По окончании церемонии она возвращается в спальню и ставит утварь на место".

 

Аграрные общинные культы

Чрезвычайно характерна та форма религиозных обрядов и верований народов Кавказа, которая была связана с земледелием и скотоводством ив большинстве случаев опиралась на общинную организацию. Сельская земледельческая община сохранялась очень устойчиво у большинства кавказских народов. В ее функции помимо регулирования землепользования и решения общинных сельских дел входила и забота об урожае, благополучии скота и пр., и для этих целей применялись религиозные моления и магические обряды. Они были неодинаковы у разных народов, нередко осложнялись христианскими или мусульманскими примесями, но в основе своей были сходны, будучи всегда так или иначе связаны с хозяйственными нуждами общины. Чтобы обеспечить хороший урожай, прогнать засуху, прекратить или предотвратить падеж скота, устраивались магические обряды либо моления божествам-покровителям (часто то и другое вместе). У всех народов Кавказа были представления об особых божествах — покровителях урожая, покровителях тех или иных пород скота и пр. Образы этих божеств у одних народов испытали сильное христианское либо мусульманское влияние, даже слились с какими-нибудь святыми, у других — сохранили более самобытный вид.

Вот для примера описание обряда земледельческого общинного культа у абхазов: "Жители поселка (ацута) устраивали каждой весной — в мае или начале июня, в воскресный день, — особое земледельческое моление под названием "моление ацу" (ацыу-ныхэа). Жители делали складчину на покупку баранов или коров и вина (между прочим, ни один пастух не отказывался в случае надобности отдать холощеного козла или барана для общественного моления, хотя баранов редко употребляли в качестве жертвенных животных). Кроме того, каждый дым (то есть хозяйство. — С. Т.) обязан был принести с собою сваренного пшена (гоми) в назначенное место, которое считалось священным по преданию; там резали скот и варили мясо. Затем избирался уважаемый в том селении старик, которому подавали палочку с нанизанными на нее печенью и сердцем и стакан вина, и он, приняв это и став во главе молящихся, поворачивался к востоку и произносил молитву: "Бог небесных сил, пожалей нас и пошли нам милость твою: дай плодородие земли, чтобы мы с женами и с детьми нашими не знали бы ни голода, ни холода, ни горя"... При этом он отрезывал кусочек печени и сердца, поливал их вином и бросал от себя в сторону, после чего все садились в кружок, желали друг другу счастья и начинали есть и пить. Шкуру получал молельщик, а рога вешались на священном дереве. Женщинам не дозволялось не только дотрагиваться до этой пищи, но даже присутствовать во время обеда...".

Чисто магические обряды борьбы с засухой описаны у черкесов-шапсугов. Один из способов вызывания дождя при засухе состоял в том, что все мужчины селения шли к могиле человека, убитого молнией ("каменной могиле", считавшейся общинной святыней, как и деревья вокруг нее); в числе участников обряда непременно должен был быть член того рода, к которому принадлежал покойник. Придя на место, все они брались за руки и под обрядовые песни плясали, босиком и без шапок, вокруг могилы. Затем, поднимая кверху хлеб, родственник покойника обращался к последнему от имени всего общества с просьбой послать дождь. Закончив свои мольбы, он брал с могилы камень, и все участники обряда шли к реке. Камень, привязанный веревкой к дереву, опускали в воду, и все присутствующие, прямо в одежде, окунались в реку. Шапсуги верили, что этот обряд должен был вызвать дождь. Через три дня камень надо было вынуть из воды и вернуть на прежнее место; по поверью, если этого не сделать, дождь будет идти не переставая и затопит всю землю.

Из других способов магического вызывания дождя особенно характерно хождение с куклой, сделанной из деревянной лопаты и одетой в женский наряд; эту куклу, называемую хаце-гуаше (княжна-лопата), девушки носили по аулу и возле каждого дома ее обливали водой, а в заключение бросали в реку. Обряд исполнялся одними женщинами, и если им случайно встречался мужчина, то его ловили и тоже бросали в реку. Через три дня куклу вынимали из воды, раздевали и ломали.

Сходные обряды с куклой известны были у грузин. У последних отмечался также и магический ритуал "выпахивания" дождя: девушки волокли плуг по дну реки взад и вперед. Для прекращения слишком продолжительного дождя пахали таким же образом полосу земли около деревни.

 

Божества

Большинство божеств, имена которых сохранились в верованиях народов Кавказа, связаны либо с земледелием, либо со скотоводством — прямо или косвенно. Есть и божества-покровители охотничьего промысла.

У осетин, например, наиболее почитались боги (на их образы наслоились христианские черты и даже христианские имена): Уацилла (то есть святой Илья) — покровитель земледелия и скотоводства, посылающий дождь и грозу; Фальвар — покровитель овец; Тутыр — пастух волков, позволяющий волкам резать овец; Авсати — божество диких животных, покровитель охотников.

У черкесов главными божествами считались: Шибле — божество молнии (смерть от молнии считалась почетной, убитого молнией человека не полагалось оплакивать, могила его считалась священной); Созереш — покровитель земледелия, бог плодородия; Емиш — покровитель овец; Ахин — покровитель рогатого скота; Мерием — покровительница пчеловодства (имя, видимо, от христианской девы Марии); Мезитх — покровитель охотников, лесное божество; Тлепш — покровитель кузнецов; Тхаш-хуо — верховный бог неба (довольно тусклая фигура, культа его почти не было).

У абхазов важнейшие места в религии занимали: богиня Даджа — покровительница земледелия; Айтар — создатель домашних животных, бог размножения; Айргь и Ажвейпшаа — охотничьи божества, покровители лесов и дичи; Афы — бог молнии, аналогичный черкесскому Шибле.

Конечно, образы этих божеств были обычно сложны, им приписывались зачастую разные и весьма неотчетливо разграниченные функции.

Эти наиболее известные божества были общенародными, хотя почитание их зачастую принимало форму того же общинного культа. Но помимо этих общенародных божеств были чисто местные божества-покровители, у каждой общины свои; их иногда трудно отграничить и от родовых патронов, ибо сельская община у некоторых народов Кавказа сама еще не вполне освободилась от родовой оболочки.

 

Святилища

Культ местных, общинных покровителей был обычно привязан к местным святилищам, где и совершались обряды. У осетин это были дзуары. Дзуар — это обычно старая постройка, иногда бывшая христианская церковь, а иногда просто группа священных деревьев. При каждом святилище состоял выборный или наследственный общинный жрец — дзуар-лаг, руководивший совершением обрядов. У ингушей были общинные святыни — эльгыц, как правило, специальные постройки; были и священные рощи.

Старинное общинное святилище святого Георгия (Даргавское ущелье, Северная Осетия)

О том, были ли такие культовые строения у черкесов и абхазов, ничего не известно, но каждая община имела прежде свою священную рощу; к началу XX в. сохранились только отдельные священные деревья. Особенно почитались священные места у хевсуров: это так называемые хати — святилища, построенные среди огромных вековых деревьев (эти деревья запрещалось срубать). Каждое хати имело свой земельный надел, свое имущество, скот. Весь доход с этой земли и скота шел на культовые нужды — устройство обрядов и праздников. Распоряжались имуществом и руководили обрядами выборные жрецы — хуци, или дастури и деканози. Они пользовались огромным общественным влиянием, их слушались и в делах, не касающихся религии.

 

Кузнечный культ

У кавказских горцев сохранились и следы профессиональных и ремесленных культов, особенно культа, связанного с кузнечным производством (как это известно у народов Сибири, в Африке и пр.). Черкесы почитали бога кузнецов Тлепша. Кузнецу, кузнице, железу приписывались сверхъестественные свойства, и прежде всего способность магически исцелять больных и раненых. Кузница была местом совершения таких лечебных обрядов. С этим связан и особый варварский обычай "лечения" раненых у черкесов — так называемый чапш: раненого (особенно при переломе кости) старались развлекать днем и ночью, не давая ему заснуть; односельчане собирались к нему, устраивали игры, танцы; каждый входящий громко ударял по железу. Раненый должен был крепиться, не обнаруживать своих страданий. По рассказу очевидца, иногда, "измученный болезнью, шумом, пылью, больной засыпает. Но не тут-то было. Рядом сидящая с больным девица берет в руки медный таз или железный лемех и начинает из всех сил бить молотком по медному тазу (или лемеху) над головой больного. Больной со стоном просыпается..."

У абхазов был аналогичный культ кузнечного бога Шашвы. У них же сохранились и следы почитания богини Ерыш, покровительницы ткачества и других женских работ. О других культах, связанных с женскими домашними занятиями, на Кавказе мало известно.

Магическое значение железа как оберега отмечалось у всех народов Кавказа. Например, известен обычай проводить новобрачных под скрещенными шашками.

 

Пережитки шаманства

Наряду с описанными семейно-родовыми и общинными земледельческо-скотоводческими культами в верованиях народов Кавказа можно обнаружить и пережитки более архаических форм религии, в том числе шаманства. У хевсуров помимо обычных общинных жрецов — дастури и др. — были еще прорицатели — кадаги. Это либо нервно-ненормальные люди, подверженные припадкам, либо люди, умеющие их искусно имитировать. Кадаги бывали мужчины и женщины. "Во время храмового праздника, преимущественно же утром в день нового года, какой-нибудь хевсур дрожит, теряет память, бредит, кричит и этим самым дает народу знать, что его избрал к себе на службу сам святой. Народ его признает за кадаги". Эта картина очень мало отличается от "призвания" шамана духом у народов Сибири. Кадаги давал разные советы, особенно в случае каких-либо несчастий, разъяснял, за что именно прогневался хати (святой). Он же определял, кто может быть дастури или деканози.

 

Религиозный синкретизм

Все эти верования народов Кавказа, а также бытовавшие у них знахарство, ведовство, эротические и фаллические культы, отражавшие разные стороны общинно-родового строя и его пережитки, в различной степени перемешались, как уже сказано выше, с религиями, принесенными на Кавказ извне, — христианством и исламом, которые характерны для развитого классового общества. Христианство господствовало когда-то у большинства народов Кавказа, позже некоторые из них склонились к исламу, больше соответствовавшему патриархальным условиям их жизни. Преобладающим христианство осталось у армян, грузин, части осетин и абхазов. Ислам укоренился у азербайджанцев, народов Дагестана, чеченцев и ингушей, кабардинцев и черкесов, части осетин и абхазов, небольшой части грузин (аджарцы, ингилойцы). У народов горной части Кавказа эти религии, как уже говорилось, господствовали во многих случаях лишь формально. Зато у тех народов, где сложились более прочные и развитые формы классовых отношений, — у армян, грузин, азербайджанцев — самобытные верования сохранились лишь в слабых пережитках (так же как это было, например, у народов Западной Европы), они были как бы переработаны христианством или исламом и слились с этими религиями.

Сейчас население Кавказа в основной своей массе уже освободилось от засилья религиозных представлении. Большая часть старых обрядов и религиозных обычаев оставлена и забыта.

 

Глава 9. Религии народов Поволжья и Западного Приуралья

 

К числу областей Европы, где особенно устойчиво держались (и частью держатся) ранние формы религиозных верований, принадлежит Среднее Поволжье, населенное несколькими народами — финноязычными (мордва, мари, удмурты) и тюркоязычными (чуваши, татары, башкиры). Часть этих народов еще с XIV-XVI вв. (со времени Казанского царства) обращена в ислам, другая часть — в христианство, распространявшееся русскими миссионерами (особенно в XVIII-XIX вв.); но даже и у крещеных, и у мусульманских групп населения фактически сохранялось немало самобытных верований, особенно у удмуртов, мари, чувашей, отчасти у мордвы. Это объясняется тем, что экономическое и социальное развитие народов Поволжья до Октябрьской революции шло очень медленно. Вплоть до установления Советской власти у них сохранялись родовые пережитки и общинный быт.

Верования народов Поволжья группировались преимущественно вокруг двух главных стержней: аграрного культа, связанного с сельско-общинной организацией, и семейно-родового культа предков. Прочие формы местных религиозных верований отступали перед этим на задний план.

 

Аграрный культ

Земледельческий цикл религиозно-магических обрядов приурочивался, как и у других народов, к важнейшим моментам сельскохозяйственного года.

Зимой, при повороте солнца на весну, устраивались гадания, преимущественно о будущем урожае; с этим связывались и различные развлечения, игры молодежи. У мари и у чувашей это был праздник "овечьей ноги" (от способа гадания по цвету шерсти овцы, захватываемой наугад ночью в овчарне).

Особенно яркими были весенние праздники, связанные с первой пахотой и севом: это праздник сохи (ага-пайрам) у марийцев, моление плуга (кереметь-озкс, сабан-озкс) у мордвы, праздник сохи (акатуй) у чувашей, праздник плуга (сабантуй) у татар и башкир. Этот праздник справлялся у чувашей после окончания сева, у других народов — перед севом. К празднику обычно готовили особые обрядовые кушанья — пироги, блины, вареные яйца и пр., варили пиво, надевали чистую одежду. Праздник справлялся либо в священной роще (она у каждой общины была своя), либо в поле. Из заготовленных кушаний приносили небольшие жертвы либо матери земли (удмурты клали яйца в борозду), либо богу или богам (марийцы бросали в костер кусочки пищи, мордвины вешали корзину с ними на высокое дерево). В этих обрядах бросается в глаза применение имитативной магии: например, яйца как символ плодородия должны передать его земле. Обряд иногда осмысливался мифологически, например у чувашей, как таинственный брак земли с плугом.

Летние праздники, приуроченные к окончанию посевных работ, тоже имели магическую направленность. Например, у тех же чувашей моление уй чук (полевая жертва), а также думар чук (моление о дожде) имели целью вызвать дождь; во время уй чук приносили в жертву животных, пиво, обрядовый хлеб; при сумар чук устраивали обрядовое купание или обливание водой. У марийцев при бездождии все общинники шли к реке и одна из женщин, в обрядовой одежде, веником брызгала воду на участников обряда, обращаясь при этом к богам с молитвой о дожде. В северных районах Марийской АССР в жертву матери воды приносили черного барана или быка. У мордвы был летний праздник бабань каша, в нем главными участницами были женщины, они молились и приносили жертву матери воды.

В период цветения злаков население соблюдало запреты: нельзя было рыть землю, строить что-либо, рубить дрова и пр., чтобы не обеспокоить землю, которая в эту пору считается беременной. У чувашей к этому периоду приурочивался главный летний праздник — динде, иногда называвшийся также праздником земли (дер праднике). Обычай синее состоял, во-первых, в соблюдении строгого табу на целый ряд действий на все время цветения ржи (от одной до трех недель), во-вторых, в молении и жертвоприношении по окончании этого срока. Табу налагалось от имени всей общины и объявлялось торжественным образом: "С завтрашнего дня пусть будет синее, объявляем об этом. Запрещается стучать, рвать и косить траву, сушить зерно, сеять, добывать камни, молоть зерно на мельнице, носить рубашки из пестрядинной и окрашенной тканей, шить одежду из этих материалов, все должны одеваться лишь в белую одежду, срок — десять дней". Запрещение было обязательным для всех общинников под угрозой чувствительного наказания за неподчинение.

Смысл этих запретов и жертвоприношений — уберечь урожай от градобития, грозы и других стихийных бедствий.

Те же чуваши в случае засухи и угрозы полного неурожая практиковали любопытный, чисто магический обряд кражи земли (дер варлани). Он устраивался опять-таки всей общиной и принимал форму как бы свадебного ритуала: избранный общиной "жених" во главе свадебного поезда отправлялся на телегах в какую-нибудь урожайную местность; там брали с поля в семи местах землю, которая рассматривалась как "невеста", и эту "невесту" вместе с "приданым" (плодородием) везли на поля своей деревни и разбрасывали украденную землю по участкам. Все это сопровождалось заклинаниями, призывами к "невесте" полюбить "жениха" и принести ему свое богатство. Это — контактно-имитативный тип земледельческой магии.

Общинное моление с жертвоприношением у марийцев. 20-е годы

У марийцев главным летним земледельческим праздником был сюрем. Он справлялся совместно жителями нескольких деревень, которые соединялись в особые постоянные союзы общин — теве. Это были своеобразные культовые объединения общин, быть может остаток древних родовых союзов; в состав теве могло входить до двух десятков сельских обществ. К сюрему жители деревень, входящих в теве, вскладчину собирали скот для жертвоприношения — несколько десятков голов. Моления совершались в священной роще, принадлежащей всему теве. Молением и принесением жертвы распоряжались выборные жрецы — карты. Молились особым сюремным божествам, резали им в жертву скот, варили и ели жертвенное мясо. Праздник заканчивался общественным весельем и играми.

После уборки урожая устраивались обряды с благодарственными жертвами богам; до их совершения нельзя было начинать есть новый хлеб. Это своего рода "жертва первинок", то есть в основе своей обрядовое снятие табу.

 

Семейно-родовые культы

Очень отчетливо сохранились у народов Поволжья, особенно у марийцев и удмуртов, формы семейно-родового культа. Это был в значительной мере культ предков.

Культ этот особенно заметно проявился в обычаях семейных или родовых поминок по умершим — обычаях, соблюдаемых и поныне. Если сам похоронный обряд у народов Поволжья, как и у очень многих других народов, был отмечен суеверным страхом перед покойником, то в обычаях поминок сказывалось совсем иное отношение к умершим: забота о них и в то же время стремление задобрить и заручиться их покровительством.

Поминки совершаются в разное время: семейные на 3, 7, 40-й день и в годовщину смерти, а общеродовые — весной, на страстной неделе (в четверг) и на пасху. Основная идея во всех этих случаях была одна и та же: умерших приглашали прийти на поминки, принять участие в трапезе, угощали их, кормили и поили, и притом просили быть добрыми и помогать своим живым сородичам и потомкам. К умершим обращались как к живым, и это сохраняется и сейчас. Иногда идут нарочно на кладбище, чтобы пригласить покойников на пиршество.

Например, у мордвы руководитель поминального обряда, старший в роде, произносит такое приглашение: "Прадеды, прабабушки, услышьте нас, стряхните с себя земную пыль, приходите к нам на праздник. На ваше имя мы блины пекли, брагу варили; соберите своих родных и приходите; может быть, между вами есть безродные, которых некому пригласить, вы и их возьмите с собой, чтобы и они не остались без праздника, у нас всего вдоволь — всем хватит; вот вам для отдыха место мы вам приготовили, после обеда отдыхайте тут". В этом обращении очень отчетливо видна идея общеродового единства.

Приглашенных покойников угощали и за это просили их покровительства. У марийцев руководитель обряда произносил такую речь, обращаясь к предкам: "Старые мари! Темный мир ваш пусть будет светел, блаженство да будет! Щи-то, яичницу-то ешьте, хлеба и соли довольно да будет! Голодными не уходите. Пусть дойдет до вас эта пища! Дайте счастье, удачу, богатство! Умножьте число голов нашего скота... Хлеб на поле хорошо уродите. Пошлите хороший благоприятный ветер: в изобилии жить помогите".

Сходные обращения были и у других народов. Только в чувашских верованиях в отношении к душам предков преобладало, по-видимому, чувство страха, их просили не столько о покровительстве, сколько о том, чтобы они не вредили живым: "Мы поминаем вас, ничего не жалеем для вас, молим Тору (бога) за вас; но вы за это будьте смирны, не бранитесь в могилах, не беспокойте нас, не ходите к нам".

Для довершения наглядности практиковались своего рода инсценировка угощения покойников. В семейных поминках кто-нибудь из родственников умершего принимал на себя его роль, одевался в его одежду и пр. Иногда исполнитель так входил в роль, что начинал рассказывать собравшимся, что "делает" на том свете тот или иной их сородич.

По окончании поминок покойников "провожали" обратно на кладбище. У удмуртов руководитель поминок говорил при этом: "Ну, ступайте домой, к товарищам, живите мирно, будьте к нам милостивы, детей наших храните, хлеба наши, животных и птиц берегите!".

Но семейно-родовой культ не сводился к одному только культу предков. У каждой семьи был свой покровитель — семейная святыня, хранившаяся в особых местах, в доме или на усадьбе. У удмуртов это был так называемый воршуд — какая-нибудь берестяная коробка или иной предмет, хранившийся в куале (обрядовая постройка во дворе усадьбы). Воршудом назывался и тот дух, который с этим предметом был связан. У чувашей семейным хранителем считался йирих (йерех); это была обычно кукла, изображающая женское существо. Йерехов делали обычно женщины, девочки, хранили их в лубяном кузовке, который вешался в углу клети или в ином месте. У марийцев хранитель семьи назывался кудовадыш; он представлял собой какой-нибудь пучок веток и хранился в обрядовой постройке — кудо. Своим подобным покровителям каждая семья устраивала моления, приносила жертвы.

Были и родовые моления (например, у удмуртов). Руководили ими выборные жрецы — восясь, обычно, старшие в роде.

 

Пантеон богов и духов

Представления о духах и богах народов Поволжья довольно туманны, так как к старым самобытным верованиям примешались принесенные исламом и христианством, и теперь нелегко разобраться в происхождении отдельных образов.

Наиболее архаичный облик анимистические представления сохранили, как это ни странно, у мордвы, хотя мордва более, чем другие народы Поволжья, подвергалась длительному влиянию со стороны русских. Здесь особенно характерны женские олицетворения разных стихий и сил природы, и вообще поразительно преобладание женских образов духов.

У мордвы-эрзи это были: Ведь-ава (мать воды), Вирь-ава (мать леса), Варма-ава (мать ветра), Норов-ава (мать плодородия, богиня урожая), Юрт-ава (мать дома, богиня очага) и др.; возникли эти образы, вероятно, в эпоху материнского рода. Но наряду с ними были и мужские олицетворения, видимо более позднего происхождения: Мастыр-паз (бог земли), Пургине-паз (бог грома) и др. Скорее всего под христианским влиянием у мордвы сложилось и представление о верховном небесном боге, который обозначался просто нарицательным именем Паз (у эрзи) или Шкай (у мокши).

У марийцев также сохранилось представление о многочисленных божествах и духах. Одни из них считались благодетельными, другие — злыми. В числе добрых, благодетельных были олицетворения стихий и предметов культуры, частью женские (мать воды, мать огня, мать солнца), частью мужские (хозяин воды, хозяин избы и др.). В числе злых были грозные боги, которых умилостивляли жертвами на сюреме. Из сонма богов марийского пантеона выделялись четыре главных: Куго-Юмо (великий бог, самый высший), Куго-Бюрше (создатель жизни), Шочен-Ава (богиня плодородия), Икше-Вюрше (создатель детей). Этим четырем главным богам каждый мариец, по старым обычаям, должен был принести в течение своей жизни по одной жертве; эти жертвы — обычно коровами или лошадьми — были чрезвычайно обременительны для маломощных хозяйств, и нередко бедняк-мариец так и умирал, не выплатив своего долга богам; тогда этот долг переходил на его сына, который сначала погашал задолженность отца, а уже потом мог приносить жертву за себя.

У удмуртов верховный добрый бог назывался Кылчин-Инмар. Он, как и другие добрые божества, обитает на небе. Злые божества живут на земле. В этом представлении сказывается влияние христианства.

Вероятно, вместе с исламом пришло к. народам Поволжья почитание кереметей. Кереметъ — слово арабское. В верованиях народов Поволжья оно получило разнообразные значения: это разные виды духов, преимущественно злых, требующих кровавых жертв. Но кереметью называется также и место принесения этих жертв, обычно священная роща. Такие перемети, рощи, иногда обнесенные изгородью, где строго запрещалось рубить деревья, были вблизи от чувашских, марийских, удмуртских деревень. У удмуртов такая священная роща называлась также луд.

 

Пережитки шаманства

Наряду с общинным земледельческим и семейно-родовым культами у поволжских народов сохранились, хотя и очень слабые, следы более древнего шаманского культа. У мари, например, помимо выборных общинных жрецов — картов были так называемые мужаны, или мужёдыши, гадатели, которым приписывались сверхъестественные способности. Мужаны будто бы общались со злыми духами, могли насылать болезнь и вылечивать ее. Их очень боялись. У удмуртов такую же роль играли тунд — гадатели-сновидцы, к которым обращались за советами, в том числе и при выборе жрецов — восясей. Туно был в сношениях с божествами и духами, через них он узнавал будущее, причем делал это, зачастую впадая в экстаз, то есть вполне шаманским способом. У чувашей колдуны-знахари назывались йомзя. Они тоже давали советы, указывали, когда и как надо приносить жертвы. Йомзи занимались обманом и вымогательством, их не любили, но боялись. После смерти йомзи его душа, по поверью, могла превратиться в кереметя.

 

Верования народов коми

Религиозные верования народов Восточноевропейского Севера — коми-зырян и коми-пермяков — заметно отличаются от верований народов Поволжья. Главных отличий два: во-первых, верования эти складывались на основе лесного охотничьего хозяйства, а не земледельческого, как это было в Среднем Поволжье; во-вторых, русская колонизация раньше и глубже затронула эти народы, они были крещены еще в XIV в. (деятельность Стефана Пермского и его преемников); поэтому здесь больше сказалось и влияние русских народных верований, не говоря уже о православии.

Из описаний народов коми и их религии особенно ценны работы Клавдия Попова, Г. Лыткина, М. П. Налимова, а в советское время А. С. Сидорова.

Очень большое значение в народных верованиях коми (особенно коми-зырян) имели промысловые культы. Коми — прекрасные охотники; охотничий же промысел всегда сопряжен с риском неудачи, поэтому у них и удерживались старинные суеверия и запреты. Зыряне охотились артелями, и руководитель (хозяин) артели должен был быть непременно и колдуном; именно этим его свойством объясняли умение найти богатые угодья, дать хорошую добычу своей артели. Между отдельными артелями раньше бывало соперничество и даже вражда; отсюда поверье о том, что колдуны — хозяева артелей стараются сбить друг друга с дороги; чье колдовство сильнее, та артель и вернется с добычей.

На почве промыслового хозяйства держалась и вера в духов природы, впрочем сходных с русскими: ворса — леший (шутник, любящий завести человека в чащобу), куль — водяной и др.

Очень сильна была вера в порчу; это объясняется распространенностью в прошлом нервных заболеваний — истерии ("икоты") и др., особенно среди женщин, что вызывалось социально-бытовыми условиями. Подобные заболевания приписывались сглазу или порче. Сглазить будто бы можно ненамеренно, случайно сказанным словом (отсюда сглаз назывался вомидз, от слова "вом" — рот); а можно наслать порчу и сознательно. Это делали главным образом колдуны. Вера в колдунов была очень сильна. Колдунам приписывались самые необычайные способности.

Наиболее оригинальное поверье у коми-зырян, касающееся насылания порчи, — поверье о шеве. Слово "шева" означает прежде всего определенную болезнь — истерию, но также и ее причину. И вот эту причину представляли себе как некое материальное существо, попадающее в тело больного: шева имеет вид волоска, нитки, соринки, насекомого и может проникнуть через рот вместе с пищей. Насылает шеву колдун, который заранее хранит и воспитывает ее у себя, а потом пускает в ход. Проникнув в тело человека, шева там растет, свободно перемещается, грызет и душит жертву, может довести ее до смерти, после чего уходит и поселяется еще где-нибудь. Шеву можно уничтожить только огнем, тогда может умереть и наславший ее колдун. Поверья о шеве — суеверное истолкование истерических явлений.

Лечили болезни исключительно знахари, и тоже при помощи колдовских способов.

Некоторые поверья о животных напоминают смутные следы тотемизма. Быть может, исторически связано с тотемизмом и весьма оригинальное поверье коми-зырян о таинственном двойнике человека. У каждого человека есть свой невидимый двойник, или внешняя душа, — орт. По некоторым сведениям, этот орт может воплощаться в птицу. Сходное представление об урт есть у обских угров. У других соседних народов подобные поверья не отмечались.

Интересно бытующее у коми-пермяков верование о чудах — невидимых маленьких существах; им приносят небольшие жертвы. Эти чуды как-то ассоциируются с прежним легендарным населением края — чудью, но это не одно и то же. Связь между легендарной чудью и мифологическими чудами остается пока неясной.

Представления коми о верховном божестве Ен, вероятно, навеяны христианством.

 

Попытки реформировать религию

Начиная с XVIII в. царское правительство проводило политику принудительной христианизации народов Поволжья, политику, которая была составной частью системы помещичье-полицейского гнета. Эта система вызывала глухое сопротивление мордовских, марийских и других крестьян. Стихийный протест иногда облекался в религиозную форму: отказ от насильственно навязанного православия, возврат к язычеству, но вместе с тем и попытки как-то улучшить, реформировать старую религию, чтобы можно было смелее противопоставить ее христианству.

Один из ярких эпизодов подобного реформаторства связан с движением мордвы Терюшевской волости (Нижегородская губерния) в начале XIX в. (мордва-терюхане, ныне совершенно обрусевшие). Это движение началось как чисто крестьянское сопротивление помещичьему крепостному гнету (отказ от барщинных работ), но затем расширилось, к нему примкнули государственные крестьяне-мордовцы, и под конец оно приняло форму религиозного движения. Появился местный пророк — крестьянин-мордвин Кузьма Алексеев. Он проповедовал, что "Христа больше нет, не будет больше и христианской веры", что надо вернуться к старой мордовской вере и старым мордовским обычаям, освободить народ от помещичьего гнета. Неизвестно точно, в какой форме надеялся Кузьма возродить мордовскую религию (уже к тому времени многими забытую), была ли тут попытка реформировать ее; видимо, да, потому что Кузьма намеревался на место Христа поставить божью матерь, Николая Чудотворца и Михаила Архангела, то есть позаимствовать из того же христианского пантеона. Но движение было скоро подавлено, Кузьма Алексеев был арестован и предан суду. В местных народных легендах он позже долго вспоминался как "Кузька — мордовский бог".

Другое движение возникло среди марийцев и носило более миролюбивый, чисто религиозно-реформаторский характер. Это секта кугу-сорта ("большая свеча"), возникшая среди некрещеных марийцев еще в 70-х годах XVIII в., но Широкое распространение получившая к концу XIX в. в связи с усилением полицейских преследований. Учение этой секты представляло собой какое-то смешение марийских и христианских религиозных идей. Культ обращен к высшим богам — "Трем великим белым создателям" (может быть, отголосок христианской троицы), наряду с которыми признаются и другие боги, а также и Христос. Кугусортинцы упростили культ и отменили жертвоприношения низшим духам; наиболее строгие последователи секты отвергли вообще всякие кровавые жертвоприношения, ограничиваясь принесением в жертву обрядовых хлебцев, блинов, меда — более дешевой формой культа. Кугусортинцы избегали пользоваться покупными вещами, старались вернуться к патриархально-натуральному крестьянскому хозяйству.

 

Глава 10. Религия древних славян

 

Древняя, дохристианская религия славянских народов известна нам еще далеко не достаточно. Ученые начали интересоваться ею с конца XVIII в., когда вообще пробудилось национальное самосознание у многих славянских народов, а в европейской литературе стал сказываться интерес к народной культуре, народному творчеству. Но к этому времени все славянские народы, уже давно обращенные в христианство, успели позабыть свои древние верования; сохранились у них лишь некоторые народные обычаи и обряды, некогда связанные с этими верованиями.

Древние славяне никогда не были объединены ни политически, ни экономически, и едва ли они могли иметь общих богов, общие культы. Очевидно, у каждого племени были свои предметы почитания, и даже у каждого рода свои. Но, конечно, многое было одинаковым или сходным у разных племен.

 

Погребальный культ и семейно-родовой культ предков

У славян очень долго держался патриархально-родовой строй. По словам Киевской летописи, "живяху кождо родом своим и на своих местех, владеюще кождо родом своим". Поэтому естественно, что у них сохранялся и семейно-родовой культ в виде почитания предков, связанного с погребальным культом.

По всей территории, на которой обитали славянские племена, встречаются многочисленные могильники и курганы с погребениями. Погребальные обычаи были сложными и разнообразными: кремация (особенно у восточных и частью у западных славян; у южных не засвидетельствована), трупоположение (с X-XII вв. повсеместно), часто хоронили или сжигали в лодке (пережиток водяного погребения). Над могилой обычно насыпали курган; с умершим всегда клали разные вещи, при погребении знатных убивали коня, а иногда и раба, даже жену умершего. Все это связано с какими-то представлениями о загробной жизни. Слово "рай" — дохристианское общеславянское слово — означало прекрасный сад, каким рисовался, видимо, загробный мир; но он, вероятно, был доступен не для всех. Впоследствии христианское учение о "будущей жизни" перекрыло эти древние представления; пожалуй, только у украинцев сохранилось смутное мифологическое поверье о какой-то блаженной стране — вирий (ирий), куда улетают осенью птицы и где обитают умершие.

Зато верования, касающиеся отношений умерших к живым, удерживались поразительно прочно, и они совсем непохожи на христианские. Умершие делились очень резко на две категории. Это разделение, сохранившееся в поверьях по крайней мере у восточных славян, прекрасно определил Д. К. Зеленин: одна категория — "чистые" покойники, умершие естественной смертью: от болезни, старости, — их называли обычно, безотносительно к возрасту и полу, родителями; другая — "нечистые" умершие (мертвяки, заложные), те, кто погиб неестественной, насильственной или преждевременной смертью: убитые, самоубийцы, утопленники, опойцы (умершие от пьянства); сюда же относились дети, умершие некрещеными (влияние христианства!), и колдуны. Отношение к этим двум категориям умерших было в корне различно: "родителей" почитали, смотрели на них как на покровителей семьи, а "мертвяков" боялись и старались обезвредить.

Почитание "родителей" — это настоящий семейный (а прежде, очевидно, родовой) культ предков. Он и засвидетельствован средневековыми авторами (Титмар Мерзебургский: "domesticos colunt deos" — "они чтут домашних богов") и отчасти сохранился в качестве пережитков до наших дней. Русские крестьяне поминают родителей в определенные дни года, особенно в родительскую субботу (перед масленицей, а также перед троицей), на радуницу (послепасхальная неделя). Белорусские крестьяне справляли несколько раз в году праздник дзядов (то есть дедов, умерших), особенно торжественно — осенью (большей частью в последнюю субботу октября). К празднику старательно готовились, чистили и мыли жилище, готовили обрядовые кушанья; дзядов приглашали принять участие в трапезе, которая всегда проходила очень торжественно. У сербов и болгар до сих пор справляются — и не только крестьянами, а и горожанами — задушницы, поминовение умерших на кладбищах, куда приносят съестные припасы, едят и пьют на могилах, а часть оставляют покойникам. Смотрят ли при этом на умерших как на покровителей семьи — неясно. Но раньше, несомненно, так и смотрели.

Пережитком древнего семейно-родового культа предков надо считать и сохранившийся у сербов до наших дней обычай справлять семейную славу (крано име). Слава справляется в день христианского святого — покровителя семьи; но самый характер праздника и его происхождение несомненно дохристианские, и прежде он справлялся, видимо, в честь предков — покровителей семьи.

Еще один след существовавшего некогда культа предков — фантастический образ Чура или Щура. Очень вероятно, что это был почитаемый предок-родоначальник. Культ его прямо не засвидетельствован, но сохранились убедительные следы его в славянских языках. Восклицания "Чур!", "Чур меня!", "Чур, это мое!" означали, видимо, заклинание, призывание Чура на помощь; сейчас оно сохранилось в детских играх; украинское (и польское) "Цур тобi" — тоже в смысле заклинания. Глагол "чураться" — держаться в стороне, то есть как бы ограждаться Чуром. И слово "чересчур" явно происходит от понятия о Чуре, как бы охраняющем какие-то рубежи, границы родовой земли, вероятно. Что Чур-Щур был именно предок — видно из слова "пращур", прапредок. Быть может, изображения Чура делались из дерева, на что намекает русское слово "чурка" — обрубок дерева.

Наконец, последний пережиток древнего семейно-родового культа предков — это вера в домового, сохранившаяся доныне, особенно у восточных славян, где патриархально-семейный уклад держался дольше. Домовой (домовик, доможил, хозяин, суседко и пр.) — это невидимый покровитель семьи; по народным поверьям, он есть в каждом доме, живет обычно под печкой, за печкой, под порогом; человекообразен; следит за хозяйством, покровительствует трудолюбивым хозяевам, но наказывает ленивых и нерадивых; требует уважения к себе и маленьких жертвоприношений — немного хлеба, соли, каши и пр.; любит лошадей и ухаживает за ними, но только если масть их ему по нраву, иначе он может загубить лошадь. Домовой может предстать в виде старика, умершего хозяина или даже живого. В его образе как бы олицетворилось благополучие и неблагополучие семьи и хозяйства. Сохранение этого образа от древней эпохи объясняется устойчивостью патриархального быта в русских и белорусских крестьянских семьях; у украинцев этот быт сохранился слабее, потому и вера в домового поблекла. У западных славян есть аналогичные образы: скржитек — у чехов, хованец — у поляков.

 

Нечистые мертвецы

Совсем иным было отношение к "нечистым" умершим, которые ни малейшего отношения ни к семейному, ни к родовому культу не имели. Нечистых просто боялись, и эта суеверная боязнь, очевидно, была порождена либо страхом перед этими людьми при их жизни (колдуны), либо самой необычайностью причины их смерти. В суеверных представлениях об этих нечистых мертвецах, видимо, очень мало анимистических элементов: славяне боялись не души или духа мертвеца, а его самого. Это видно из того, что до недавнего времени жили народные суеверные приемы обезвреживания такого опасного мертвеца: чтобы не дать ему вставать из могилы и вредить живым, труп пробивали осиновым колом, вбивали зуб от бороны позади ушей и пр.; словом, боялись именно самого трупа, а не души и верили в его сверхъестественную способность двигаться после смерти. Нечистым умершим приписывали и дурное влияние на погоду, например засуху; чтобы предотвратить ее, выкапывали из могилы труп самоубийцы или иного мертвяка и бросали его в болото либо заливали могилу водой. Такие нечистые умершие назывались упырями (слово неясного происхождения, может быть чисто славянское, так как оно имеется во всех славянских языках), у сербов — вампирами, у северных русских — еретниками и т. п. Может быть, древнее слово "навье" ("навий") означало именно таких нечистых и опасных мертвецов; по крайней мере, в Киевской летописи помещен (под 1092 г.) рассказ о том, как случившийся в Полоцке мор (эпидемию) испуганный народ объяснял тем, что "се навье (мертвецы) бьют полочаны". У болгар и сейчас навии — это души некрещеных детей. Отсюда, вероятно, и украинские навки, мавки.

 

Общинные земледельческие культы

Рядом с семейно-родовыми формами культа у славян существовали и общинные культы, связанные прежде всего с земледелием. Прямых и ясных свидетельств о них, правда, нет, но сохранились многочисленные и очень устойчивые пережитки аграрного культа в виде религиозно-магических обрядов и праздников, приуроченных к важнейшим моментам сельскохозяйственного календаря и слившихся впоследствии с церковными христианскими праздниками: святки, падающие на время зимнего солнцестояния (рождественско-новогодний цикл); масленица в начале весны; весенние обряды, относимые теперь к христианской пасхе; летний цикл праздников, частью приуроченный к троицыному дню, частью — к дню Иоанна Крестителя (Ивана Купалы); осенние братчины — общинные трапезы после уборки урожая. Все эти обычаи и обряды сельскохозяйственного цикла очень схожи у всех славянских народов, как, впрочем, и у неславянских. Возникли они когда-то, по всей вероятности, из простых трапез, игр и праздников, посвященных началу или окончанию определенных земледельческих работ (это хорошо показал в своих исследованиях В. И. Чичеров), но с ними сплелись магические ритуалы и суеверные представления. Земледельческая магия была либо начинательной ("магия первого дня" — обычаи и гадания в канун Нового года), либо имитативной (обряды при посеве, например зарывание куриного яйца в борозду и т. п.). Эти магические обряды сохранялись до недавнего времени.

Гораздо менее ясен вопрос о тех олицетворенных образах божеств — покровителей земледелия, которые несомненно имелись у славян. В литературе встречаются, правда, имена каких-то мифологических существ, якобы покровительствующих земледелию (Коледа, Ярило, Купала, Лель, Кострома и др.), и о них много писали прежние авторы, особенно сторонники мифологической школы. Но все эти образы весьма сомнительны: они либо сформировались под влиянием христианства (Купала — это Иоанн Креститель, ибо христианское крещение народ ассоциировал с купанием; Лель — от христианского "аллилуйя"), либо являются простой персонификацией праздников и обрядов (например, Коледа — от античного праздника календ, с которыми совпадали славянские зимние святки).

 

Древнеславянский пантеон

Письменные источники сохранили имена древнеславянских божеств, и некоторые из них — позже утраченные — имели, видимо, какое-то отношение к земледельческому хозяйству. Таковы были, надо думать, солнечные божества Сварог, Даждьбог, Хорс. Видимо, был и культ богини земли, хотя прямо он и не засвидетельствован. Возможно, что с земледельческим хозяйством был связан и бог грозы Перун (имя это, кажется, эпитет и означает "ударяющий"), позже ставший на Руси княжеским богом; почитался ли он крестьянами — неизвестно. Покровителем скотоводства был несомненно Белес (Волос) — скотий бог.

Очень интересно упоминаемое в русских источниках женское божество Мокошь. Это не только почти единственный женский образ, засвидетельствованный в древнем восточнославянском пантеоне, но и единственное божество, имя которого сохранилось в народе до наших дней. Мокошь, видимо, богиня-покровительница женских работ, прядения и ткачества. В северорусских областях и сейчас есть поверье, что, если овцы линяют, это значит, что "Мокошь стрижет овец"; есть поверье, что "Мокуша великим постом обходит дома и беспокоит прядущих женщин".

Неясно религиозно-мифологическое значение Рода и Рожаниц, которым, по свидетельству разных источников, поклонялись древние славяне. Одни исследователи видят в них родовых духов-предков (Род — родоначальник), другие — духов рождения и плодородия. По мнению Б. А. Рыбакова, Род в дохристианскую эпоху успел стать верховным божеством всех славян; но это сомнительно.

Вообще, существовали ли общеславянские божества? Об этом много спорили. Многие авторы в своем романтически-славянофильском увлечении чуть не все известные мифологические имена, даже самые сомнительные, рассматривали как имена общеславянских богов. Впоследствии же оказалось, что одни боги упоминаются у восточных славян, другие — у западных, третьи — у южных. Повторяется у разных групп славян только имя Перуна, но, как уже сказано, это просто эпитет бога-громовика. Общеславянскими считают часто Сварога и Даждьбога, иногда и Белеса; но и это все недостоверно.

О культе племенных богов можно говорить тоже лишь предположительно. Некоторые имена, видимо, племенных или местных богов западных, особенно прибалтийских, славян приводят средневековые писатели и хронисты Адам Бременский, Титмар Мерзебургский, Самсон Грамматик и другие авторы. Не исключено, что из этих племенных богов некоторые получили и более широкую известность и стали, быть может, межплеменными. Таким был Святовит, святилище которого стояло в Арконе, на острове Руяне (Рюген), и было разрушено датчанами в 1168 г.; Радгост был богом лютичей, но следы его почитания сохранились даже у чехов. Триглав был богом поморян. Известны также племенные боги Ругевит (на Руяне), Геровит, или Яровит (в Вольгасте), Пров (у вагров), богиня Сива (у полабских славян) и др. У сербов племенным покровителем был, как полагают, Дабог, позже превратившийся в антагониста христианского бога. Сохранилось немало и других имен божеств, но они сомнительны.

 

"Бог", "бес" и "черт"

Салю слово "бог" исконно славянское, общее для всех славянских языков, а также родственное древнеиранскому baga и древнеиндийскому bhaga. Основное значение этого слова, как показывают данные языка, — счастье, удача. Отсюда, например, "бог-атый" (имеющий бога, счастье) и "у-богий" ("у" — префикс, означающий утрату или удаление от чего-то); польское zbože — урожай, лужицкое zbožo, zbože — скот, достаток. С течением времени представления об удаче, успехе, счастье, везении олицетвори-лись в образе некоего духа, дающего удачу. Еще в начале XV в. в Москве на царской свадьбе один боярин сказал другому, споря с ним из-за места: "У твоего брата бог в кике (то есть счастье в кичке, в жене), а у тебя бога в кике нет": брат второго боярина был женат на сестре царя.

Другое общеславянское обозначение сверхъестественного существа — бес. Это слово, видимо, означало вначале все сверхъестественное и страшное (сравни литовское baisas — страх, латинское foedus — ужасный, отвратительный). До сих пор сохраняются в русском языке слова "бешеный", "беситься". После принятия христианства слово "бес" стало синонимом злого духа, равнозначным с понятием дьявола, сатаны.

Такая же судьба постигла представление о черте. Но дохристианское значение этого образа неясно, как не совсем ясна и этимология слова "черт". Из разных попыток его объяснить наиболее правдоподобно старое предположение чеха Карела Эрбена: он возводит его к древнеславянскому krt, которое звучит в имени западнославянского бога Krodo, в названиях домашнего духа у чехов křet (skřet), у поляков skrzatx у латышей krat. Видимо, тот же корень и в слове "крачун" ("корочун"), которое тоже известно всем славянам и некоторым их соседям. Слово "крачун" ("корочун") имеет несколько значений: зимний праздник святок, обрядовый хлеб, выпекаемый в это время, а также какой-то" дух или божество зимы, смерти. "Его хватил корочун" по-русски означает: он умер.

Можно думать, что древние славяне верили в некое божество зимы и смерти, быть может олицетворение зимнего мрака и холода. Есть следы и какого-то раздвоения образа krt-crt, может быть связанного с зачатками дуалистического представления о светлом и темном начале. Но корень "крт" почти исчез, а "чрт" — черт — сохранился почти во всех славянских языках как олицетворение всяческой злой сверхъестественной силы. Черт стал синонимом христианского дьявола.

 

Перерастание племенных культов в государственные

Когда славянские племена по мере классового расслоения стали переходить к государственным формам жизни, возникли и условия превращения племенных культов в национальные и государственные. Быть может, культ Святовита у поморских славян распространился именно в связи с этим. У восточных славян попытку создания общегосударственного пантеона и государственного культа сделал киевский князь Владимир: по рассказу летописи, он в 980 г. собрал на одном из холмов Киева целый сонм кумиров различных богов (Перуна, Велеса, Даждьбога, Хорса, Стрибога, Мокоши) и велел молиться им и приносить жертвы. Некоторые исследователи, гиперкритически настроенные (Аничков), считали, что эти "Владимировы боги" были с самого начала княжескими или дружинными богами и культ их не имел корней в народе. Но это маловероятно. Солнечные божества Хорс, Даждьбог и др., женская богиня Мокошь, видимо, были и народными божествами; Владимир лишь пытался сделать из них как бы официальных богов своего княжества, чтобы придать ему идеологическое единство. Надо полагать, что самого князя не удовлетворила попытка создать собственный пантеон из богов славянского происхождения, — всего через 8 лет он принял из Византии христианство и принудил к этому весь народ. Христианская религия более соответствовала формировавшимся феодальным отношениям. Поэтому она, хотя и медленно, преодолевая сопротивление народа, распространилась среди восточных славян. То же произошло у южных славян. И западные славяне под большим нажимом феодально-королевской власти приняли христианство в католической форме из Рима.

Распространение христианства сопровождалось его слиянием со старой религией. Об этом позаботилось само христианское духовенство, чтобы сделать новую веру более приемлемой для народа. Старые земледельческие и другие праздники были приурочены к дням церковного календаря. Старые боги постепенно слились с христианскими святыми и по большей части утратили свои имена, но перенесли свои функции и атрибуты на этих святых. Так, Перун продолжал почитаться как божество грозы под именем Ильи Пророка, скотий бог Велес — под именем святого Власия, Мокошь — под именем святой Параскевы или святой Пятницы.

 

"Низшая мифология" славян

Но образы "низшей мифологии" оказались более устойчивыми. Они дожили почти до наших дней, хотя и не всегда легко различить, что в этих образах действительно идет от древних времен, а что наслоилось на них позже.

У всех славянских народов отмечены поверья о духах природы. Духи — олицетворения леса известны главным образом в лесной полосе: русский леший, белорусский лешук, пущевик, польский duch lesny, borowy. В них олицетворилась опасливая враждебность славянина-земледельца к дремучему лесу, у которого приходилось отвоевывать землю для пашни и в котором человеку угрожала опасность заблудиться, погибнуть от диких зверей. Дух водной стихии — русский водяной, польский topielec, wodnik (topielnica, wodnica), чешский vodnik, лужицкий wodny muž (wodna žona) и т. д. — внушал гораздо больший страх, чем сравнительно добродушный шутник леший, ибо опасность утонуть в омуте, озере куда страшнее, чем опасность заплутаться в лесу. Характерен образ полевого духа: русская полудница, польская poludnice, лужицкая pripoldnica, чешская polednice. Это женщина в белом, которая будто бы является работающим на поле в полуденный жар, когда обычай требует делать перерыв в работе: полудница наказывает нарушителя обычая сворачивая ему голову или как-нибудь иначе. Образ полудницы — олицетворение опасности солнечного удара. В горных областях Польши и Чехословакии есть поверье о духах гор, стерегущих сокровища либо покровительствующих горнякам: skarbnik у поляков, perkman (от немецкого Bergmann — горный человек) у чехов и словаков.

Более сложен и менее ясен образ вилы, особенно распространенный у сербов (у болгар — самовила, самодива); он встречается и в чешских и в русских источниках. Некоторые авторы считают его исконно и общеславянским; другие — все-таки лишь южнославянским. Вилы — лесные, полевые, горные, водяные или воздушные девы, которые могут вести себя и дружественно и враждебно в отношении человека, в зависимости от его собственного поведения. Кроме верований, вилы фигурируют в южнославянских эпических песнях. Происхождение образа вилы неясно, но несомненно, что в нем переплелись разные элементы: тут и олицетворение природных стихий, и, может быть, представления о душах умерших, и силы плодородия. Само слово, видимо, славянское, но этимология его спорна: от глагола "вити" — гнать, воевать или от "вилити" — носиться в бурной пляске (чешское vilny — сластолюбивый, похотливый, польское wit — пугало, чучело, wity — глупости, сумасшедшие выходки).

Более ясен вопрос о происхождении образа русалки, хотя последний еще более сложен. Образ русалки или по крайней мере какой-то аналогичный известен у всех славян. О нем много спорили: одни считали русалку олицетворением воды, другие полагали, что русалка — это утопленница и т. д. Само слово выводили то от "русый" (светлый, ясный), то от "русло" (речное) и т. п. Теперь, однако, можно считать доказанным, что слово это не славянского, а латинского происхождения, от корня "rosa".

Самое обстоятельное исследование о восточнославянских русалках принадлежит Д. К. Зеленину; он собрал огромнейший фактический материал об этих верованиях, но его взгляд на их происхождение страдает односторонностью. Уже со времени работ Миклошича (1864), Веселовского (1880) и др. стало ясно, что нельзя понять поверий о русалках и связанных с ними обрядов, если не учесть влияния античной и раннехристианской обрядности на славян. У народов Средиземноморья весенне-летний праздник троицы (пятидесятницы) назывался domenica rosarum, pascha rosata, в греческой форме ρoυσαλια. Эти греко-римские русалии были перенесены вместе с христианством к славянам и слились с местными весенне-летними земледельческими обрядами. До сих пор у болгар и македонцев известны русалии, или русалници, как летние праздники (перед троицыным днем). У русских тоже справлялась русальская неделя (перед троицей), а также проводы русалки; русалку изображала девушка либо соломенное чучело. Сам мифологический образ русалки — девушки, живущей в воде, или в поле, в лесу, — поздний: он засвидетельствован только с XVIII в.; это в значительной мере олицетворение самого праздника или обряда. Но этот образ слился, видимо, с древними чисто славянскими мифологическими представлениями, притом довольно разнообразными: тут и олицетворение водной стихии (русалка любит завлекать в воду и топить людей), и представления о погибших в воде женщинах, девушках, о некрещеных умерших детях (нечистые умершие), и верования о духах плодородия (русалки в южновеликорусских верованиях гуляют во ржи, катаются по траве и тем самым дают урожай хлеба, льна, конопли и пр.). Очевидно, этот новый и сложный образ русалки вытеснил исконно славянские древние образы берегинь, водяниц и других женских водяных духов.

У современных славянских народов сохранилось множество и других суеверных представлений о сверхъестественных существах, частью враждебных, частью благожелательных к человеку. В них олицетворились либо страх перед стихиями природы, порожденный неразвитостью материального производства, либо социальные условия. Некоторые из этих представлений восходят к дохристианской эпохе, другие возникли в сравнительно новых условиях жизни; к числу поздних принадлежат, например, украинские поверья о злыднях — мелких духах, олицетворяющих злосчастную судьбу крестьянина-бедняка. Под церковным влиянием большинство этих мифологических образов соединилось под собирательным названием нечистой силы (у белорусов — нечистики).

 

Древнеславянский культ и его служители

Очень неясен вопрос о древнеславянских служителях культа, исполнителях религиозных обрядов. Ритуал семейно-родового культа выполнялся, скорее всего, главами семей и родов. Общественный же культ был в руках особых профессионалов — волхвов. Само это слово удовлетворительно не разъяснено, несмотря на многочисленные попытки. Есть мнение, что в нем отразились связи славян с кельтами ("волох", "валах" — прежнее обозначение кельтов), либо с финнами (от финского velho — колдун), либо даже с германцами (vo'lva — пророчица). Во всяком случае, несомненна связь слова "волхв" со словом "волшебный", "волшебство". Но кем же были волхвы? Простыми колдунами, шаманами или жрецами богов? Были ли какие-нибудь различия, ранги, специализация между волхвами? На это ответить трудно. Сохранились, впрочем, и другие обозначения для исполнителей религиозно-магических обрядов: чародей, ведун, вещий, баяльник, ворожец, кудесник и пр.

Есть известия, что после принятия на Руси христианства волхвы выступали как защитники старой веры и одновременно как руководители антикняжеских и антифеодальных восстаний (например, в 1071 г.). И это понятно, ибо христианство пришло на Русь как чисто феодально-княжеская религия. В позднейшее время у всех славянских народов сохранялись колдуны, чародеи, чернокнижники, которым приписывались тайные знания, сношения с нечистой силой. Но наряду с ними сохранились от древней эпохи и специалисты по лечебной магии, связанной с народной медициной, — знахари (шептуны, ведуны). В народных поверьях они отграничивались от колдунов и нередко сами себя противопоставляли им, утверждая, что действуют они при помощи силы божьей, а не нечистой силы.

Очень характерно, что у русских считались более сильными колдунами и знахарями иноплеменники: финны, карелы, мордва и пр. Это явление, впрочем, известной другим народам.

В древнеславянской религии, несомненно, существовали священные и жертвенные места, а кое-где и настоящие святилища и храмы с изображениями богов и пр. Но известно только об очень немногих: Арконское святилище на острове Рюгене, святилище в Ретре, дохристианское святилище в Киеве (под Десятинной церковью).

 

Вопрос о мифологии и общем характере славянской религии

Древнеславянской мифологии, к сожалению, совершенно не сохранилось, хотя, вероятно, она существовала. Скудость остатков древнеславянской религии побудила некоторых исследователей считать эту религию жалкой, убогой в сравнении с религиями других древних народов. "Особенно убого было язычество Руси, — говорил, например, Е. В. Аничков, — жалки ее боги, грубы культ и нравы". Но дело, видимо, просто в недостаточной изученности религии древних славян и в скудости источников. Знай мы о ней столько же, сколько о религии, например, древних римлян, славянская религия едва ли показалась бы нам более убогой и жалкой, чем римская.

 

Глава 11. Религия древних германцев

 

Германские племена стояли в эпоху их соприкосновения с цивилизованными народами античного мира примерно на том же уровне развития, что и славяне: большинство их едва лишь начало выходить из рамок чисто родовых отношений. Соответственно этому и религия их не в меньшей степени сохраняла архаические формы. Следует отметить, однако, что отдельные германские племена и группы их значительно различались между собой и по уровню своего развития, и по степени влияния на них верований кельтов и римлян, а позже — христианства. Поэтому, например, самобытная религия сохранялась дольше и крепче у северных — скандинавских — племен, стоявших в стороне от этого влияния, чем у южных и особенно юго-западных — прирейнских и придунайских — племен. Да и вообще, говорить о древнегерманской религии как о чем-то едином, не принимая во внимание племенных и географических различий и не учитывая изменений на протяжении всего исторического периода, можно лишь в очень условном и ограниченном смысле.

 

Следы тотемизма

В религии древних германцев отмечаются следы такой архаической формы верований, как тотемизм. Пережитками его можно считать прежде всего названия некоторых племен: херуски от heruz (молодые олени), эбуроны — от Eber (вепрь). Есть мифы о происхождении отдельных племен и родов от деревьев, предание о происхождении рода Меровингов от водяного чудовища. Можно видеть отзвуки тотемизма (полового) и в известном мифе о происхождении всех людей вообще от деревьев: мужчин — от ясеня, женщин — от ольхи.

Пережитки тотемизма видят и в почитании священных животных, из которых иные превратились в живые атрибуты богов: волк и ворон — животные, посвященные Одину; вепрь с золотой щетиной в скандинавских мифах и пр.

Трудно сказать, с чем было связано почитание священных камней, засвидетельствованное и археологическими находками (камни с особыми искусственными углублениями), и сообщениями церковных писателей; быть может, это было нечто аналогичное сейдам современных лопарей. Церковные писатели упоминают также о священных деревьях и источниках, о почитании священного огня, которому приписывалось очистительное и лечебное действие.

 

Промысловый культ

Очень архаичный облик имела также вера в многочисленных духов природы; таковы духи земли эльфы, горные тролли, водяные никсы, подземные гномы и др., частью дружественные людям, частью враждебные им, нередко любители подшутить и посмеяться над человеком. Сюда же относится и вера в оборотней, людей-волков (Werwolf). Все эти верования были отражением быта охотничьего народа, жившего в окружении суровой, но порой и щедрой природы. Они, эти верования, оказались, кстати, наиболее живучим элементом древнегерманской религии и сохранились в народных поверьях, а отчасти в фольклоре до наших дней.

 

Лечебная и прочая магия, мантика

Широко распространены были у германцев обряды лечебной и предохранительной магии: употребление заговоров, огня, разных амулетов-оберегов, протаскивание больного через отверстие, вырытое в земле, но также и пользование лечебными травами. Очень сильна была вера в колдовство. Верили в сверхъестественные способности колдунов и ведьм. Любопытно, что и представления о богах были окрашены магией: боги рисуются в германской мифологии как могущественные чародеи.

Очень важную роль в различных случаях общественной и личной жизни германцев играла мантика — система гаданий: гадали по полету птиц, по поведению священных коней, а особенно по жеребьевым палочкам с гадальными знаками — рунами.

 

Погребальный культ

Не совсем ясны для нас верования германцев, связанные с погребальной обрядностью и культом умерших. Погребальный ритуал был не везде одинаков: наряду с кремацией трупов, сохранившейся от бронзового века и засвидетельствованной Тацитом, местами практиковалось зарывание трупа. Аппиан отмечает веру германцев (свевов) в воскресение умерших, что будто бы позволяло им не бояться смерти; но неясно, как следует понимать это воскресение. С другой стороны, по германской мифологии, воины, храбро сражавшиеся и павшие в битве, попадали в светлый дворец бога Одина — Валгаллу, где предавались пирам и удовольствиям. Почитание душ умерших подтверждается прямыми указаниями раннехристианских писателей ("sibi sanctos fingunt aliquos mortuos" — "считают некоторых умерших для себя священными"). Почитание умерших принимало, по-видимому, форму семейно-родового культа предков; жрецами этого культа были главы родов и семей.

 

Культ племенных богов и святынь

Преобладающей формой древнегерманской религии в эпоху соприкосновения с римлянами был, несомненно, культ племенных богов-покровителей и племенных святынь. В качестве последних чаще всего почитались священные рощи, о которых многократно упоминают римские авторы. У каждого племени был свой священный лес или роща, где происходили не только общественные жертвоприношения и различные обряды, но и собирались сходки и решались общеплеменные дела. Известны священные рощи у батавов, фризов, херусков. В связи с созданием межплеменных объединений подобные места культа иногда превращались в центры межплеменных религиозных обрядов, в широко почитаемые святилища. Такова была, например, священная роща в земле семнонов, самого сильного из свевских племен, ставшая почитаемым местом всего свевского союза (Тацит. Германия, XXXIX).

Из племенных божеств-покровителей нам известны лишь немногие, по преимуществу те, которые стали богами целых племенных союзов. Римские писатели упоминают следующих племенных богов: Танфана — богиня марсов и родственных им племен (Тацит. Анналы, I, 51); Бадугенна — богиня фризов (там же, IV, 73); Нертус — богиня-покровительница союза семи племен Ютландского полуострова, святилище которой находилось на одном из островов (Тацит. Германия, XL); боги-близнецы Алки-у племени наганарвалов (там же, XLIII). На нижнем Рейне почиталась богиня Негаления, имя которой известно из многочисленных (26) надписей и изображений; видимо, это было божество батавов.

Весьма возможно, что и некоторые из великих богов общегерманского пантеона — если не все они — по своему происхождению тоже связаны с отдельными племенами или союзами племен. Образы этих богов, впрочем, сложны и содержат разные по происхождению элементы.

 

Общегерманские боги

Наиболее сложен и неясен Бодан (Вуо-тан) южногерманских племен, соответствующий северогерманскому Одину. В нем есть элемент натурмифологического олицетворения: Водан — бог бури, вихря. С другой стороны, он же выступает как бог умерших, владыка загробного царства, водитель душ. Вероятно, в эпоху военной демократии и постоянных межплеменных войн Водан (Один) выдвинулся на первое место в сонме богов. В северогерманской мифологии Один царствует в светлой Валгалле; воинственные девы-валкирии приводят туда к нему души храбрых воинов, павших в бою. По этой мифологии, Один — главный бог, бог-воитель, но в то же время и мудрый волшебник, знаток священно-магических рун.. У южных германцев образ Бодана связывался и с психической жизнью человека: он считался богом бурных душевных движений, бешенства, неистовства; быть может, здесь следы каких-то шаманских представлений. С Воданом связано и характерное поверье, доныне сохранившееся в Германии: поверье о "дикой охоте" — толпе мертвецов, проносящейся в буре и вихре по небу. В некоторых местах "дикого охотника" до сих пор называют Воде (в Швеции — Оден). Трудно представить себе с уверенностью, какие из этих разнообразных черт образа Бодана более ранние, какие — более поздние.

В образах других великих богов решительно преобладают натурмифологические черты. Таков скандинавский Тор (южногерманский Донар) — божество грома и молнии со своим грозовым молотом; Тиу (Циу) — бог сияющего неба; Бальдер — светлое божество плодородия, весны и растительности; Фрейр, тоже связанный с плодородием; Локи — хитрый и коварный бог огня. Большинство этих богов имело то или иное отношение к земледелию. Есть известия, что Тор, например, больше почитался крестьянским населением, в отличие от Одина — бога воинственной аристократии. Однако вполне возможно, что некоторые из богов, вошедших в общегерманский пантеон, были вначале местными и племенными богами: так, Тор почитался главным образом в Норвегии и Исландии, Фрейр — в Швеции.

Формирование общенародного сонма богов у германцев было, как и у других народов, отчасти отражением, а отчасти и средством межплеменного объединения. Среди германцев эта тенденция усилилась в эпоху борьбы против римлян. Характерна в этом отношении речь, которую Тацит влагает в уста представителей антиримской коалиции племен во время большого восстания 69-70-х годов: восставшие приветствовали присоединение к ним племени убиев, римских данников, от имени общегерманских богов (Тацит. Истории, LXIV).

 

Мифология

Мифология древних германцев известна нам далеко не достаточно. В сущности, до нас дошли мифологические представления только северных германцев — скандинавов, и то с позднейшими, явно не самобытными примесями и в художественной переработке. Эти представления содержатся прежде всего в Старшей Эдде, поэтическом сборнике, составление которого приписывается исландцу Семунду Сигфуссону (XI-XII вв.). Сами песни Эдды, собранные и обработанные Семундом, восходят частично к более ранней эпохе, к IX-X вв. Но как на них, так и еще более на пересказе мифологии в прозаической Младшей Эдде (исландца Снорри Стурлусона, XIII в.) сказалось влияние христианского богословия.

Эдда содержит в себе прежде всего космогонические мифы. Германцы думали, что правлению богов предшествовал период, когда жили другие могучие сверхъестественные существа: это были исполины — йотуны. Боги убили одного из них — великана Имира — и из тела его создали небо и землю. Людей они создали из деревьев: мужчин — из ясеня, женщин — из ольхи. Боги — асы — поселились в небесном жилище Асгард (подобие греческого Олимпа), где наслаждались пирами и играми. В мифах говорится, далее, о великой борьбе асов с напавшими на них великанами, а также с богами иной породы — ванами. Кто были эти ваны? Видимо, это олицетворение каких-то чуждых этнических элементов: одни исследователи понимают под ними южногерманские племена, другие — шведов, жителей области близ озера Венерн, финнов или даже славян — венов, вендов.

Интересен миф о гибели прекрасного Бальдера — бога весны и плодородия — от коварного и злого Локи: по наущению последнего Бальдер был убит стрелой, сделанной из безобидной ветки омелы. Это очень любопытная мифологическая деталь; Дж. Фрэзер истолковывал ее как знак связи культа плодородия с почитанием дуба и его паразита — омелы, в которой будто бы магически заключена жизнь демона плодородия.

В скандинавских мифах действуют и другие злые силы, порожденные древними исполинами: чудовищный волк Фенрир, владыка огненного мира Суртр, мрачная богиня смерти и преисподней Хэль, страшный пес Гармр, стерегущий вход в ее подземное царство, исполинский дракон Фафнир, черные карлики Альфы, рожденные из червей, копошившихся в трупе убитого Имира, и др. Эти мрачные образы мифологической фантазии, видимо, в значительной мере порождены эпохой постоянных межплеменных войн, военно-грабительских набегов, совершавшихся отважными и жестокими викингами. Со злыми силами боги и герои-люди ведут непрестанную борьбу. Из героев выделяется особенно Сигурд (скандинавская параллель Геракла).

Чрезвычайно интересен эсхатологический миф — картина грядущего конца этого мира; он содержится в "Прорицании провидицы", первой песне Эдды, где изложены и космогонические сказания. Все темные силы некогда восстанут, боги и люди погибнут в борьбе с ними, в великом пожаре исчезнет мир. Подобная фантастическая идея навеяна, конечно, тем же воительским бытом эпохи викингов, непрерывными набегами и взаимной резней. Строфы Эдды, описывающие эту великую катастрофу, проникнуты мрачной поэзией:

На востоке, средь Леса Железного, Старая (мать чудовищ) сидела и Фенрира чад породила. Один из них некогда сделаться должен, в обличий зверя, губителем света. Станет питаться он мясом умерших, кровью обрызжет престолы богов... Залаял пес Гармр у пещер Гнипахэллира: узы расторгнуты, вырвался Волк... В распре кровавой брат губит брата; кровные родичи режут друг друга: множится зло, полон мерзости мир. Век секир, век мечей, век щитов рассеченных, вьюжный век, волчий век, пред кончиною мира... Ни один из людей не щадит другого... С севера страшный корабль приближается — мертвых везет, правит Локи рулем. С Волком несчетные мчатся чудовища: Билейтпра брат направляет их рать... Солнце черно; земли канули в море, Звезды срываются вниз с вышины. Пар всюду пышет, и, Жизни Питатель, лижет все небо жгучий огонь... [100]

Но за гибелью мира должно последовать его возрождение и обновление: светлый Бальдер возвратится из царства мертвых, новое поколение богов и людей будет жить в изобилии и спокойствии.

В этой эсхатологической картине видны, правда, следы влияния христианской апокалиптики, но в ней сказались и древнее, самобытное мифологическое представление об умирающем и воскресающем божестве плодородия Бальдере и дохристианская идея борьбы светлых и темных сил.

Вообще вся северогерманская мифология — а не только эсхатологическая — насыщена мрачными и величественными представлениями. Они соответствовали воительскому быту варварских племен, непрерывно враждовавших между собой. Во главе племен стояла воинственная родовая аристократия: ее-то мировоззрение и отражала эта мифология. Но в последнюю вплеталась и более светлая струя: земледельческий крестьянский пульт божеств плодородия.

Из других мифологических образов Эдды выделяются норны — богини судьбы — три сестры (Урд — прошедшее, Верданди — настоящее, Скульд — будущее), мировое дерево — ясень Игдрасиль, восьминогий конь бога Одина — Слейпнир, а также священные атрибуты богов и героев — предметы, имеющие личные имена: молот Тора — Мьольнир, меч Сигурда — Грам.

 

Жрецы, прорицательницы

Воевавший с германцами римский император Юлий Цезарь видел важнейшее их отличие от кельтов как раз в том, что у германцев "нет друидов, руководящих обрядами богослужения, и они не особенно усердствуют в жертвоприношениях" (Цезарь. Записки о Гальской войне, VI, 21). Цезарь же сообщает о чрезвычайно интересном, глубоко архаичном обычае германцев (свевов), согласно которому гадание и узнавание воли богов, даже по вопросам войны, находилось в руках старых женщин — матрон (matres familiae); это свидетельствует о весьма сильных пережитках матриархата у германцев в то время (там же, I, 50).

Столкновение с римлянами ускорило процесс разложения общинно-родового строя у германцев. Уже через 150 лет после Цезаря Тацит сообщает о весьма влиятельном положении германских жрецов (sacerdotes). Они располагали гораздо большим авторитетом, чем племенные вожди-короли (reges) и военные предводители (duces). Именно в руках жрецов находился суд, и они, выступая от имени богов, могли приговаривать к смерти и к другим наказаниям (Тацит. Германия, VII). Они же руководили племенными сходками (там же, XI). Жрецы распоряжались, конечно, и всеми делами культа богов, жертвоприношениями, гаданиями. К сожалению, никто из древних писателей не сообщает, как и из каких общественных слоев вербовалась эта жреческая верхушка. По сведениям Аммиана Марцеллина, у племени бургундов верховный жрец был несменяемым, то есть пожизненным, и не мог быть привлечен к ответственности за свои поступки, тогда как король нес ответственность перед племенем не только за военные неудачи, но и за неблагополучия в хозяйственной жизни, например за неурожай, и в подобных случаях его смещали (Аммиан Марцеллин. История, XXVIII, 14). В этом виден характерный для того времени институт священного царя, личность которого считается магически связанной с благополучием народа и с жизнью природы, но который имеет мало власти.

Роль женщин как в общественной, так и в религиозной жизни германцев оставалась очень большой и при Таците, и позже. "Они думают, — писал Тацит, — что в женщинах есть нечто священное и вещее (sanctum aliquid et providum), не отвергают с пренебрежением их советов и не оставляют без внимания их прорицаний" ("Германия", VIII). Особым почитанием пользовались некоторые прорицательницы, оказывавшие огромное влияние на общественные дела, иногда и не только одного своего племени. Наиболее известна дева-прорицательница Веледа, из племени бруктеров, игравшая видную роль во время восстания Цивилиса 69-70 гг. (Тацит. Германия, VIII; Истории, IV, 61, 65; V, 22, 24). Некоторые германцы были недовольны таким высоким положением своих прорицательниц и даже во время самого восстания говорили, что "если уж выбирать властителей, то почетнее терпеть господство римских государей, чем германских женщин" (Тацит. Истории, V, 25). Несколько ранее подобное же положение занимала Альбруна (или Авриния) (Тацит. Германия, VIII), позже — Ганна (Дион Кассий. Римская история, XVII, 5; ср. там же, XXXVIII, 48). Эти девы, обладающие пророческим даром, напоминают нам о женском шаманстве. Пережитком последнего является, очевидно, и обычай племени наганарвалов, у которых, по словам Тацита, жрец носил женское одеяние ("Германия", XLIII); это явление травестизма, связанное с женским шаманством, известно и у народов Сибири и Северной Америки.

 

Культ

Формы культа у германцев были несложны и состояли главным образом в жертвоприношениях и гаданиях о воле богов. Жертвоприношения были очень жестокими. В жертву богам нередко убивали людей, главным образом военнопленных (Тацит. Германия, XXXIX; Анналы, I, 89). В междоусобных кровопролитных войнах враждующие племена иногда заранее обрекали друг друга в жертву божествам битв, и тогда побежденная сторона подвергалась поголовному истреблению: и воины, и кони, "и вообще все живое", по словам Тацита ("Анналы", 111,56). У кимвров во время их нашествия на Италию пленных приносили в жертву своими руками старые жрицы-прорицательницы. По крови и внутренностям жертв они гадали об исходе войны (Страбон. География, VII, 2, 3).

Этот кровавый варварский культ был опять-таки порождением воинственного быта эпохи.

Святилищ и храмовых зданий у германцев не было. Местами культа служили священные рощи, где находились жертвенники. Не было и изображений богов, если не считать существовавших местами грубых обрубков дерева, служивших идолами.

 

Христианизация и пережитки дохристианских верований

Распространение христианства среди германских племен — между IV и X вв. — нанесло удар древним верованиям. Народные массы долго сопротивлялись введению новой религии, навязываемой им феодальной аристократией и христианскими проповедниками. Чтобы ослабить это сопротивление, христианское духовенство шло на уступки, узаконивало некоторые старые обычаи и поверья, стараясь придать им христианское обличье. Дохристианские пережитки удерживались долго. Средневековая демонология, распространение веры в злых духов и ведьм, кровавые ведовские процессы — все это было, конечно, делом рук христианских богословов и католической и протестантской инквизиции. Но монахи и инквизиторы, сжигавшие тысячи "ведьм" и поддерживавшие веру в сношения человека с злыми духами, опирались, в сущности, на древние, дохристианские верования и продолжали традицию кровавых человеческих жертвоприношений.

В более безобидной форме пережитки древних верований сохранились в фольклоре германских народов, в поверьях и сказках об эльфах, троллях, гномах, ундинах и разных чудовищах, а до недавнего времени и в народных обрядах, особенно в тех, которые связаны с земледельческим годовым циклом.

Эти земледельческие обряды и относящуюся к ним "низшую мифологию" очень обстоятельно исследовал в 60-70-х годах XIX в. Вильгельм Маннгардт, а позже — Джемс Фрэзер. Особенно обстоятельно рассмотрел Маннгардт те обычаи и мифологические образы, которые связаны с уборкой урожая. Оказалось, что во всех жатвенных обычаях и обрядах присутствует идея, хотя бы смутная, о каком-то демоне, таинственном существе, сидящем в хлебном поле; по мере скашивания хлеба это существо отступает и под конец оказывается в последнем снопе. Этот последний сноп — воплощение невидимого духа растительности — и становился предметом особых обычаев и поверий: его украшали, торжественно несли в дом, берегли до следующего урожая.

Подобные обычаи известны и славянским, и другим земледельческим народам. Но у германцев гораздо более, чем у их соседей, сказывалась тенденция олицетворять последний сноп, да и все хлебное поле. Олицетворяли то в животном, то в человеческом образе: это был "ржаной волк", "ржаная собака", "свинья", "петух" и прочие животные либо же "хлебная матушка", "ржаной человек", "пшеничный человек", "старик", "хлебная девушка", "овсяная невеста", "пшеничная невеста" и т. п. И это былине просто поэтические обозначения: над животными или людьми проделывались магические манипуляции для воздействия на урожай. Например, Маннгардт описывает жатвенный обряд, исполнявшийся крестьянами около Клаузенбурга (где дух растительности олицетворялся в виде петуха): при окончании жатвы там зарывали живого петуха по горло в землю и кто-либо из парней одним взмахом косы отрезал ему голову (магическое воспроизведение уборки будущего урожая); если это ему не удавалось, то крестьяне опасались неурожая в будущем году, а неудачник парень целый год ходил с прозвищем Красный Петух. В этом обряде с предельной ясностью выражена идея, что петух — воплощение духа хлебного поля или урожая.

Отдельные мифологические образы дохристианского происхождения — потомки каких-то богов — сохранились в памяти и в поверьях, перемешавшись с церковными представлениями. Таковы кнехт Рупрехт — святочный дед (связанный со святым Николаем), фрау Холле в Северной Германии и Берхта в Южной Германии — женские божества, покровительницы женских работ.

Много поверий и суеверных обычаев до сих пор связано со смертью и погребением: суеверный страх перед покойником, поверье о хороводах мертвецов, в которые они будто бы завлекают живых, вера в привидения (в аристократических кругах она приняла форму представления о "женщине в белом", обитающей в старинных замках) и пр. В народе до сих пор живет вера во вредоносную и лечебную магию, в "подменных" детей (Wechselbalg), подкинутых якобы гномами (этих детей, отмеченных какими-нибудь физическими недостатками, иногда из суеверных побуждений убивали).

 

Фашистские попытки возродить древнегерманскую религию

В Германии после захвата власти нацистами некоторые деятели национал-социалистской партии выступали за восстановление древнегерманской религии, которая, по их мнению, более соответствовала "арийскому духу" немцев, чем иудейское по своему происхождению христианство, с его проповедью равенства и терпения. Идейными вдохновителями "неоязычества" были генерал Людендорф и ряд примкнувших к нему видных нацистских вожаков. Движение распространилось в среде фашистского студенчества и деклассированной хулиганствующей массы штурмовиков. "Неоязычники" устраивали пляски вокруг "священных" деревьев, пытались возродить древнегерманские обряды (хотя о том, что они собой некогда представляли, никто, в сущности, ничего не знал), кровавые жертвоприношения.

"Неоязыческое" движение отразилось и в историографии. В годы нацизма в Германии появлялись книги и статьи, авторы которых, идеализируя и фальсифицируя древнегерманскую религию, пытались найти в ней нечто родственное гитлеризму. По мнению Хёфлера и Мартина Ницка, бог Водан (Один) — верховный бог древних германцев — был олицетворением не природных, а психических сил: он покровитель и вдохновитель таких проявлений душевной жизни, как гнев, бешенство, экстаз, одержимость, он же бог поэзии и бог битв. Культ Бодана — обрядовые пляски, посвятительные церемонии и пр. — все это лишь разные пути к достижению особого экстаза (Entruckung — восхищение, исступление) и озарения (Erleuchtung) души. В то же время в культе Бодана воплотилась-де германская вера в судьбу. Понятая таким образом, древнегерманская религия действительно оказывалась сродни фашистской идеологии, которая на место разума, просвещения и гуманности ставила культ звериного неистовства, воинственно-шаманского экстаза, слепую веру в судьбу и преклонение перед грубой силой.

 

Глава 12. Религия древних кельтов

 

Религия кельтских народов известна нам — и то далеко не полно — лишь в том виде, как она сложилась к моменту столкновения этих народов с римлянами, то есть к I в. до н. э. Источниками ее изучения служат, во-первых, довольно многочисленные археологические памятники римской эпохи — изображения и надписи, во-вторых, сообщения античных писателей. Предшествующее развитие кельтской религии остается нам пока совершенно неизвестным. В более же позднее время она подверглась довольно быстрому разложению, сначала под влиянием романизации, а потом — христианства.

 

Друиды

В эпоху тесного соприкосновения кельтов (галлов) с римлянами (I в. до н. э. — III в. н. э.) кельтское общество стояло на уровне развитого родоплеменного строя в канун его превращения в классовую формацию, то есть в целом на более высокой исторической ступени, чем германцы и славяне. Основная масса кельтских племен населяла Пиренейский полуостров, Галлию (теперешняя Франция) и Британские острова. Самыми сильными из племен, обитавших в Галлии и более нам известных, были постоянно враждовавшие между собой аллоборги, гельветы, секваны, арверны, эдуи, треверы, нервии.Но более сильные из них постепенно объединяли вокруг себя соседей. Во времена Цезаря (середина I в. до н. э.) в Галлии соперничали два самых крупных племенных союза: во главе одного стояли эдуи, во главе другого — секваны. Внутри племен уже выделилась родовитая наследственная аристократия, державшая в подчинении народ и ведшая постоянные войны.

Этот аристократический и воительский родоплеменной строй кельтов отразился в их религии. Отправление культа целиком находилось в руках профессионального жречества — друидов. Они составляли наряду со светской аристократией влиятельную и привилегированную верхушку кельтских племен. Хотя кельтские жрецы не образовывали замкнутой и наследственной касты, доступ к званию друида был открыт обычно лишь для человека из племенной аристократии. Друиды имели свою межплеменную организацию, которая охватывала всю Галлию. Раз в год они собирались на совещания, устраивавшиеся в общегалльском религиозном центре, в области племени кар-нутов. Они выбирали из своей среды верховного жреца, должность которого была пожизненной. Желающий стать друидом проходил длительную и трудную подготовку, которая растягивалась на 20 лет. Кандидат изучал жреческую мудрость и заучивал наизусть множество религиозных гимнов и заклинаний. Друидами могли быть и женщины.

Авторитет друидов был очень велик: недаром кельтскую религию часто называют друидизмом. Они были жертвоприносителями, гадателями, колдунами-заклинателями, знахарями-врачевателями, хранителями тайных знаний.

Культ носил жестокий, варварский характер. Широко практиковались человеческие жертвоприношения, отчасти связанные с системой гаданий. Многие обряды были приурочены к почитанию священного дуба (само слово "друид" производят от "dru" — дуб) и омелы. Особо таинственным считался обряд срезания золотым серпом ветви омелы; это делалось ночью, в полнолуние, причем друид — исполнитель обряда облачался в белую одежду.

Римские писатели упоминают помимо собственно друидов-жрецов еще две профессии, имевшие прямое отношение к религиозным верованиям кельтов: это эвбаги — служители при жертвоприношениях и барды — вдохновенные певцы, вероятно шаманского толка.

Одной из главных жреческих доктрин было учение о переселении душ; наряду с ним у кельтов были и представления о загробном мире под землей, под водой или на островах.

 

Боги

По надписям и изображениям, отчасти по сообщениям римских писателей нам известно большое количество имен кельтских богов. Большинство их было, видимо, местными и племенными богами-покровителями, и, как правило, они носили даже имена по своему племени: так, у аллоборгов был бог Аллоброкс, у арвернов — Арвенорикс, у сантонов — Сантий, у марсаков — Марсакские матери, у нервиев — Нервины и т. д. Но с укреплением межплеменных связей круг почитателей некоторых божеств весьма расширился. Имена их повторяются во многих надписях. Отдельные божества были даже общими у кельтских племен Галлии и Британии. Таковы боги Беленос (Белис, Бел), Камулос (Кумалл), Огмиос (Огмиан, Огам), Эсус (Эсар) и др. Но и они были вначале, вероятно, местными и племенными богами, что видно и из их эпонимических имен, и из географического распространения надписей с этими именами. Так, богиня Бриганция была покровительницей племени бригантов, Могонс — могонциаков, Думиатис почитался в области Пюи де Дом. Возможно, что Эсус был богом-эпонимом племени или рода эссувиев.

Будучи вначале, по-видимому, общинными и племенными патронами, кельтские боги сохранили во многих случаях весьма архаический облик и своими именами или атрибутами выдают древнее тотемическое происхождение.

Одни из них, очевидно, имеют отношение к охотничьему культу. Таковы галльские боги Моккус (вепрь), Цернуннос (бог с оленьими рогами), Dea Artio, изображавшаяся с медведем. Часто встречается изображение рогатой змеи, сопровождающей фигуры разных божеств. В Ирландии был рыбий бог.

Другие связаны с домашними животными и, очевидно, считались покровителями скотоводства. Таковы богиня Эпона (от epos — лошадь), изображавшаяся верхом на коне, бог Мулло — мулл или осел, Тарвос — бык, Дамона — покровительница рогатого скота.

Иные божества обнаруживают ясную связь с явлениями природы, причем некоторые из них, видимо, были покровителями плодородия и земледелия либо представляли собой более сложные образы. Из богов небесных явлений выделяются: Левцетиос — бог молнии, Таранис (Таранукус) — громовик, атрибутом которого было колесо со спицами или молот (Тараниса римляне отождествляли с Юпитером). Божества солнца пользовались почитанием больше на Британских островах (Кром, Дагда, Самхан и др.), чем в Галлии. Очень много было божеств рек и источников. С лесной растительностью, по-видимому, был связан Эсус, один из наиболее почитавшихся богов, в котором некоторые исследователи хотели даже видеть древнего единого бога кельтов.

Известны два его изображения в виде человека, рубящего дерево; одно из них, с именем бога, находится на жертвеннике, найденном в Париже, на месте теперешнего Собора богоматери. Римский поэт Лукан упоминает имя Эсуса рядом с Тевтатесом и Таранисом; на этом основании некоторые ученые предполагали, что эти три бога составляли верховную триаду кельтской религии, но для этого нет серьезных мотивов, тем более что ни в одной надписи имена эти не встречаются вместе.

Интересна также фигура Огмиоса, бога мудрости и красноречия, может быть в прошлом покровителя хлебного поля; его античные писатели сблизили с Геркулесом (впрочем, со своим Геркулесом римляне сближали и других кельтских богов).

Воинственный быт кельтских племен породил целый ряд божеств войны или же наделил военными функциями старых богов: таковы британский Белатукадрос (имя его, обнаруженное в 14 надписях, означает "блистающий в войне"), Катурикс ("царь битвы"), Коцидиус, Беленус, Белисама.

С развитием торговых межплеменных связей появились боги — покровители торговли, которых римляне отождествляли со своими Меркурием и Минервой.

На более древнюю эпоху матриархата указывает почитание богинь-матерей (Matres или Matronae по-латыни), которые обычно изображались триадами.

Помимо богов кельты верили в многочисленных духов, фей, эльфов, чудовищ, обоготворяли деревья, источники, камни.

 

Упадок друидизма и пережитки его

Так как отправление культа находилось в руках профессионалов-друидов, то от их авторитета зависела в значительной степени и судьба древней религии. В годы завоевания римлянами Галлии Юлий Цезарь поддерживал друидов, пытаясь опереться на них в борьбе с военной кельтской знатью. Но после замирения Галлии политика Рима по отношению к друидам изменилась. Август и Тиберий преследовали друидов, старались подорвать их авторитет среди галльского населения. Романизация еще более расшатала этот авторитет, а распространение христианства довершило падение религии кельтов.

От этой религии, однако, доныне сохранились следы в верованиях населения Франции, Англии, Ирландии: это вера в ведьм, колдунов, в эльфов и фей, в разные фантастические чудовища. Что касается великих богов кельтского пантеона, то некоторые из них незаметно превратились в христианских святых: например, святая Бригитта, святой Патрик.

Интересно отметить, что в новейшее время в Ирландии и Уэльсе в связи с оживлением националистического антибританского движения делались попытки возродить и древнекельтскую религию. Этот ирландско-уэльский "нео-друидизм" связан с идеализацией древней религии друидов, как якобы тайной и глубокой мудрости. Он представляет собой довольно беспочвенное, чисто интеллигентское течение.