1. Все политические проекты живут недолго

В тихие утренние часы в Агентстве русских исследований у Сципиона было принято заниматься умственной работой. Ответственный за выпуск журнала «Выводы» Пафнутьев (Коля-ушастый) закончил писать письмо предполагаемому спонсору. Таких писем он рассылал в день штук по пять. Дела шли полегоньку.

«Уважаемый Имярек Буржуазович!

Журнал „Выводы“ (с вашей постной рожей на обложке) является совершенно новым медийным проектом. В отличие от других СМИ, которые нагло продаются на всех углах и во всех сортирах, наш аналитический журнал рассылается в черном глухом конверте в двадцать два адреса власть имущих, в такие адреса, которые не найдешь в адресных книгах. Нас читают во Дворце. Вам ничего не будет стоить, если вы дадите интервью нашему корреспонденту, это не накладывает на вас никаких финансовых обязательств, лишь одна приятность происходит от нашего общения. Все увидят, какой вы умный и красивый. Лучше всего, если вы не откажетесь стать членом нашего редакционного совета, вместе с вами мы укажем власти светлый путь, чтобы она (власть) не запуталась в тенетах…»

Пафнутьев остался доволен своим письмом. И начал новое:

«Уважаемый Марихуан Гашишович!

Наш журнал „Выводы“ – новый тип аналитического издания с огромным PR-эффектом…»

Спонсоры охотно шли на контакт с серьезным солидным изданием, от которого не следовало ждать подвоха. К концу года издание собиралось провести парад важных лиц, пригласить спикера Совета Федерации и соорудить специальный выпуск журнала с лучшими людьми на обложке. Спикера надеялись поместить в середину в обрамлении уважаемых людей. Людей с деньгами было много, а славы у них было с гулькин нос. А томиться сейчас в безвестности, а в грядущем – без вечной памяти человеку с деньгами было невыносимо. Хотелось побыть заслуженным и великим к ближайшему юбилею, а то и к смерти, заработать какой-никакой орденок, статейку или некролог с добрыми словами о заслугах перед Отечеством. Скупа наша Родина на добрые слова в адрес сынов своих. Скупы и потомки. Они, можно сказать, вообще сволочи, оставляешь им наследство и налаженные каналы, а взамен похоронить по-человечески не могут, уложат в холодный дешевый гроб, обитый красным революционным ситцем, забудут позвать хорошего попа и заочно отпоют незнамо где, и все – через пятнадцать минут забудут и приступят к салату оливье. И чего греха таить, вздохнут с облегчением, избавившись от надоедливого, растерявшего былое обаяние папаши. И давай считать, что он оставил после себя, чем поживиться можно после смерти трудяги…

…В Городе Дворцов после падения мэра Сливки стали появляться богатые. Под них складывался рынок услуг. Родилась социальная рознь. На этой розни и работала контора Сципиона. Он рассчитывал, что, испугавшись сплетен, смеси лжи и правды, богатенькие потянутся в его контору платить ему за молчание.

Отсюда, из этой болотной местности, пронизанной бронхитными ветрами, запахом плесени, старых книг и гниющих картин, есть пошла вся российская власть.

Интеллектуалы тут строго делились на сытеньких поклонников монархии и наоборот, поджарых и злобных революционеров. Полгорода плодоносило помпезными царственными именами, а полгорода были изрезаны прямыми проспектами с революционными именами: Проспект Французской революции, Проспект стачек, Площадь трех висилиц, Улица красных комиссаров… Попытки присвоить улицам мирные имена натыкались на оголтелое сопротивление общественности.

Наблюдались и странности, свойственные более провинции, нежели беспокойным столицам. Обыватели позволяли себе обедать по два часа в будний день. А в воскресенье гулять в парках. Местные дамы извечно предпочитали шляпки российским платкам и даже меховым уборам. Мужчины надевали на кожаные ботинки резиновые галоши и всегда имели при себе зонтики, чтобы дойти до общественного транспорта.

В столице, как известно, все обстоит проще, и столичные горожане одеты незамысловато – в «мерседесы».

Жители Города Дворцов зорко следили, чтобы власть не удумала сломать какой-нибудь старый сарай, возле которого однажды помочился Петр или сломалась ось кареты императрицы. Они часто выходили на демонстрации протеста против нововведений власти. Любили на досуге почитывать свои тухлые газетки, написанные языком призывов к гражданскому неповиновению. И уважали посматривать свое вековечное телевидение.

Сципион решил создать в этом городе совершенно новый бизнес – на крови. Ну, может, не совсем на крови, но явно не на нектаре. Бизнес на правде. То есть на слухах, сплетнях и подметных письмах, на фальшивых рейтингах, леденящих душу откровениях из мест заключения и следственных изоляторов.

Сципион стремился занять пустующую нишу в Городе Дворцов – нишу информационного шантажиста. Перед собой он ставил задачу – наводить страх на весь криминальный бизнес. А другого бизнеса в Городе Дворцов отродясь и не водилось.

Без Сципиона народ был неполный. Дворцовый социум явно нуждался в таком сервисе, какой предложил городу Сципион. Для этого Сципион прошелся по всем силовым структурам города, выпил со всеми майорами, капитанами и даже подполковниками. Пообещал всем хорошие доходы от будущего бизнеса. Участие в переделе собственности. И нанял в офис четырех пронырливых адвокатов. Одного, с именем, для понту. А остальных – для беготни.

Понятно, что адвокатишки были в принципе людьми бесполезными – в стране с такой слабой правовой системой, как Россия, адвокаты не могли до конца выиграть ни одного суда. Если не умели давать взятки судье. В противном случае иски удовлетворялись частично, а потом отменялись. А если суд и выигрывался каким-то чудом, то получить по нему реальную сатисфакцию все равно было невозможно. Поэтому адвокат при конторе служил для отпугивания врагов и для морочения клиента. Хороший адвокат редок.

Гораздо полезнее во всех отношениях пресса. Она и слышнее, и пышнее. И слух, и клевета – вот настоящие бойцы за справедливость. Две грязные газетенки Сципиона «Замочная скважина» и «Время гадостей» в силу своего демократизма, обилия подробностей и отсутствия комплексов быстро стали популярными в жаждущем правды и справедливости Городе Дворцов. Они тешили раздраженное чувство зависти горожан. А еще был якобы аналитический журнал «Выводы». Но это – особый проект. Под него вымогались деньги у богатеньких клиентов, желавших увидеть свой образ на обложке.

Но вопреки ожиданиям Сципиона крупная рыба в сети не плыла. Город привык обделывать свои делишки в полном молчании, сопя и пересчитывая мелочь. На помощь городской богатей звал силовиков с пистолями и в масках, налоговиков и прокурорских. Все успешно отбивались от врагов и объяснялись по старой схеме – стрелка – с обеих сторон с ОМОНом. Ни одно громкое убийство не раскрывалось по горячим следам. Все тонуло в болотном тумане.

И вот на эту обычную схему разборок Сципион смело от отчаяния решил во что бы то ни стало наложить свою. Сципион понимал, что если не отхватить любыми средствами добрый куш, не взять под контроль выгодный бизнес, дальше довольно скоро придет блеклая старость, а с нею можно вешаться на дубу, потому что осина не выдержит его тела. Смысл жизни был обрисован точно и укладывался в лаконичную формулу: денег. Возраст был уже такой, что и на женщин отвлекаться Сципиону не хотелось. «Или я этот город, или он меня…» – часто думал он.

Идея захватить Чайна-таун посещала мозг Сципиона еще в Париже. И он искал подходы. Он знал, что информация – иногда гулящая девка, дешевая и глупая, но стоит ее приодеть и приспособить, и вот она уже дорогой товар. Ничего толком не зная о самом соблазнительном объекте региона – Чайна-тауне, Сципион просто размышлял, на чем же там можно делать деньги? Ведь город процветает. Дает прибыль. Под самым носом у власти. В то время как Старый город – гниет. Тоже под носом у власти. Ну, как же так выходит?

 

2. Про локальный случай с рождаемостью

Истинное богатство дает туризм и дурилки. Поддельные исторические памятники, восстановленные темной ночью, чтобы никто не знал, что они новенькие с иголочки. Аккуратная кладка Великой Китайской стены из свежего силикатного кирпича, сияющие яркими красками колонны дворца Минотавра, выстроенного по заказу сэра Эванса, британского профессора…

Еще есть транзитные паразитарные государства-города. Таких много было в Средние века, да и сейчас хватает. Они имеют удобный порт, и этого им с лихвой хватает, чтобы жить и накапливать богатство.

Но в России почему-то таких городов-государств отродясь не водилось. В России все города, расположенные на больших реках или даже на морях, как правило, обходились без удобного современного порта. Те порты, что были когда-то построены, были такими маленькими и старенькими, что в них никто особенно и не заплывал. И таможни в них не было. И стояли они так себе. Не на перспективу.

Город Дворцов, вместо того чтобы торговать историей и деньгами, почему-то стал Колыбелью Революции. Сюда нагнали всякой сволоты, ровно в концентрационный лагерь, настроили бараков и стали качать из народа кровь. Неумолимым техническим прогрессом начала XIX века Город Дворцов был застроен заводами, фабриками и превращен в пролетарский анклав. Возле заводов немедленно возникали заводские районы с хаотичной застройкой хибарами, с пьяными работягами и пивными, со зловонными канавами и притонами. И так повелось. Исправить это положение пытались многие, в том числе и губернатор Сливка, но тщетно. Сливка, говорят, искал какую-то ампулу с революционной заразой, хотел ее выкопать и уничтожить. Но не успел. При нем раскрепощенный город перестал производить металл, вагоны и автомобили и, вместо того чтобы торговать демократией и искусством, стал рассадником смуты и вечного недовольства властью.

Чайна-таун казался решением многих проблем. «Проект ЧТ» был из параллельной реальности. Он возник волею человека там, где только недавно вяло плескалась у берега тухлая застойная вода и стояли оборонительные сооружения, не приносящие никакой пользы. Город Дворцов и Заводов, старая крепость имени Царя и чванное общество были отодвинуты городом-торгашом. Со своим налоговым режимом. Со своей полицией. С таможней. Своей береговой линией. Двумя портами, грузовым и пассажирским. Аэропортом, который мог одновременно поднимать в воздух пятьдесят самолетов. С населением в три миллиона человек. С финансовым оборотом богатого европейского государства. С филиалами всех мировых банков. Не город, а мечта.

Мечту окружал заговор молчания. Тайна. Жестокая пропускная система. Колючая проволока поверх нарядной бетонной стены с выпуклыми цветочками.

Сципиона даже не слишком волновало, чем занимаются в ЧТ. Его интриговал один главный вопрос: кто? Кто хозяин в городе. Кого следует взять под контроль? Спецоперация «Взятие ЧТ» тщательно планировалась. Уже две недели Сципион с Костиком сидели запершись в кабинете Сципиона и рисовали схемы, как прошибить «великую китайскую стену». Наконец Костик сказал:

– Чтобы узнать чужую тайну, достаточно иногда ткнуть пальцем наугад. Грубо ткнуть пальцем в декорацию, на которой нарисованы толстые стены с бойницами. Казалось бы, их не прошибить, а ты ткнешь и… попадаешь прямо в глаз или в самое сердце. Тыканье пальцем – это специальная китайская технология.

Сципион всегда слушал Костика, когда речь шла о чем-нибудь умном, выше плинтуса. Костик получил хорошее образование и был умен от природы. Из института Костика выпустили с редкой специальностью: он был профессионал в области создания добровольческих освободительных движений. Пять лет Костя проработал в джунглях. В различных странах. Костя попадал в страну нелегально, а ровно через два месяца в стране возникало национально-освободительное вооруженное формирование, которое свергало законное правительство. Это был жесткий упертый парень. И это был сын Сципиона, о чем никто в агентстве не знал. Только сыну мог Сципион хотя бы частично доверять. Отправляя Константина учиться в хороший закрытый вуз, а потом бросив его на произвол причудливой судьбы, Сципион был спокоен: парень возьмет все, что требуется, и выйдет из всех переделок таким же индивидуалистом, каким должен быть современный россиянин, брошенный родиной.

Костик был приучен писать деловые бумаги простым ясным языком. Он пододвинул папе листок. Сципион пробежал глазами: «Среди целей, которые преследуют китайцы, водворившись сюда, – показать Европе свой потенциал, а также занять удобное стратегическое положение в регионе, который впоследствии можно будет использовать для дальнейшего заселения китайскими эмигрантами. В итоге мы получили место, где по всем современным понятиям должны располагаться очаги проституции и точки торговли наркотиками. В самом Китае проституция официально запрещена, однако в Шанхае и на Юге, в Хайнане, есть целые улицы, где на каждом шагу проститутки, и ими руководит китайская мафия, тесно связанная с КПК. Китайские проститутки очень умелые и скоро вытеснят с северного рынка украинских блядей. А китайские наркотики будут поставляться сюда к нам с регулярностью, достойной лучшего применения».

– Без тебя знаю, – поморщился Сципион. – Не надо мордовать меня своей ученостью. В Чайна-тауне существует отлично налаженный и диверсифицированный бизнес? Ты это хотел сказать?

– Ты все правильно понял, папа. И разрушать его не следует. Его следует оседлать. Поскольку мы с тобой не имеем в своем распоряжении ни танковой дивизии, которой можно было бы прошибить стену, ни бомбовой авиации… поскольку мы не ставим диверсионных задач… мы выбираем наиболее современный способ вскрытия объекта – информационное нападение.

– Ой, что-то страшно, сынок, – поежился Сципион, который до смерти боялся букв. Стрелять ему было не страшно. А вот буквы, все эти газетенки, которые он наплодил, до сих пор наполняли его существо ужасом. Зачем это все? Привычка делать дела в темноте и молчании была очень прилипчивой.

Но Костя был неумолим.

– Пап, это совсем простое дело. Мы под это создали инфраструктуру.

– А последствия?

– Подожди о последствиях. До них еще далеко. Сначала разведка. Прежде всего, коммерческая разведка.

И они порешили, что сначала публикуют один, а потом еще несколько материалов о Чайна-тауне, с очень маленьким разрывом во времени. Например, что в Чайна-тауне за большие деньги прячут преступников, объявленных Интерполом в международный розыск.

– А не слишком? – спросил Сципион.

– Не слишком. Думаю, даже мягко.

А в ответ они надеялись получить немедленную возмущенную реакцию заинтересованных лиц, мол, врете все, суки рваные, клевещите. Заходите сюда, можете сами проверить. Где они? Где? И так в процессе возмущения высветятся заинтересованные лица. Это первое и главное. А с заинтересованными лицами уже можно работать дальше. Проявит интерес к Чайна-тауну прокуратура и МВД. Начнутся проверки, расследования, обыски, засады. Появится более подробная информация. Что в итоге?

Костик завершил:

– В худшем случае, мы проиграем суд по защите чести, достоинства и деловой репутации – если наши адвокатишки окажутся совсем дураками. В лучшем случае, мы получим клиентов для пиара. То есть они сдадутся. Меня задолбали, честно говоря, мелкие заказчики. Я третью неделю ищу невесту для сына косоглазого, а папаша все время воротит нос, но при этом норовит пощупать каждую барышню лично. У них так принято?

– Костя, ты умный, ты и делай, – сказал Сципион. – Я простой охранник. Моя задача – обеспечить режим безопасности.

– Я тебя только прошу, – сказал Костик, – не пророни ни одного лишнего слова. Даже внутри конторы. Враг имеет уши.

– Мог бы и не предупреждать.

…Изготовление статей и репортажей о Чайна-тауне в обстановке глубокой тайны было поручено трем разным сотрудникам. Каждого вызывали в кабинет Сципиона отдельно. Двое из них – профессиональные разведчики-аналитики, закончившие Институт военных разведчиков, Коля-ушастый и Коля-лысый, получив задание, не сходя с места, взялись изучать иностранную прессу со статьями об объекте. Оба Коли умели, исследовав малозначительные причины и признаки, посчитать количество вражеских ракет, траекторию их полета, количество кораблей, выходящих из порта, и на основании этих подсчетов сделать выводы о торговых оборотах, налоговых схемах, планах на ближайшие пятьдесят лет, о том, что кушает на завтрак главный городской начальник, и еще много всякого. Коля-ушастый любил вспоминать анекдот про локальный случай с рождаемостью. В одном маленьком депрессивном городке США была выдающаяся рождаемость. Как-то раз туда заехал демограф и поразился: депрессивный район, а детей рождается, будто во время экономического подъема! Спросил демограф местного бармена, чем это можно объяснить. «Очень просто, – сказал бармен, – в пять утра тут каждый день тормозит экспресс и дает мощный гудок. Весь город просыпается, матерится… вставать еще рано, а засыпать снова – неразумно, и вот… все лезут на жену».

Итак, аналитики профессионально владели методиками вычисления истинной картины по косвенным признакам. Признаки – это уши сущности, торчащие над маскировочными сетями.

А третий сотрудник, по поводу которого и Костя, и Сципион долго сомневались, следует ли его подключать к делу, простой мальчонка с журфака, Федя, решил пойти своим путем. От души презирая отставных разведчиков, надев на свою пушистую головенку фирменную кепочку с длинным козырьком, на котором стоял логотип газеты «Время гадостей», Федя сказал начальству:

– Я проникну за стену. Хочу написать честный репортаж с места событий. Что увижу – то и напишу!

…Через две недели у разведчиков был готов информационный продукт: аналитические справки. Сципион приготовился к акту приемки. Все участники высадились в кабинете Сципиона на военный совет. Первым солировал Коля-ушастый. Он кратко доложил: в ЧТ завозят морем «неучтенцев» – рабсилу без паспортов и вообще без документов, а по истечении определенного срока «неучтенцев» утилизуют на органы.

– Хорошая гипотеза, – похвалил Костя. – А как насчет обоснования?

Аналитик Коля-ушастый называл цифры прибылей от такой торговли. С каждого утилизованного «неучтенца» получалось тридцать тысяч долларов. Запасы «неучтенцев» в Китае, Индии и африканских странах были практически неисчерпаемы. Биологический материал был не первоклассный. Но кто в мире, воспитанном массовой культурой, обращает внимание на первоклассность материала?

Коля-ушастый приводил интервью с пожелавшей остаться неизвестной девушкой-китаянкой, которая рассказала следующее: на руке каждого «неучтенца» есть татуировка с номером, в номере содержится электронный чип. Выходя из ЧТ, «неучтенец» прикладывает магнитный чип к специальному «ключу» – отмечает свой уход из-за стены. Входя, снова прикладывает чип, фиксирует свой приход. Сбежать при такой системе учета почти нереально. Служба безопасности Чайна-тауна тщательно следит за тем, чтобы материал не разбегался по окрестностям. Живут «неучтенцы» в общежитиях, расположенных в подвалах Чайна-тауна. Многие знают, что с ними будет в конце, и ждут своей жуткой смерти с поразительным спокойствием. Впрочем, в последнем тезисе Коля-ушастый был не совсем уверен.

Второй аналитик, Коля-лысый, проанализировал трафик морских судов из чайна-таунского порта и заявил, что ЧТ ввозит морем гораздо больше грузов, чем вывозит. Аналитик предположил, что грузы оседают в регионе дислокации. По некоторым косвенным признакам можно было предположить, что в ЧТ расположены производства, на которых создают различного рода контрафактную продукцию, от фармацевтической до автомобильной, запчасти завозят морем из желтых стран. А продажа контрафакта идет уже на территории РФ. Таким образом, бизнес Чайна-тауна избегает налоговых трат. Ведь территория ЧТ, хоть и отделена от остальной России, по сути, российская… а значит, продукция, произведенная на ней, не облагается таможенными пошлинами.

Вооружившись морским биноклем и посидев семь ночей у окна дома, расположенного напротив служебного въезда в Чайна-таун, Коля-лысый убедился, что ночью из ворот ЧТ сплошным потоком выезжают трейлеры.

Появление в городе огромного количества бытовой техники невиданной дешевизны и фальшивых ручных часов самых громких европейских марок косвенно свидетельствовало о том, что где-то рядом должен быть источник их производства. На оживленных улицах Города Дворцов появились мальчишки, которые останавливали прохожих и интимным шепотом предлагали купить часы Rolex «за десять долларов», а также вытаскивали из портфеля каталоги сумок от Guссi, одежду от Армани, Прада, Бенеттон, Томми Лагерфельда и того же Guссi. Излишне говорить, что внезапное появление в городе сетевой структуры, которая занималась распространением этой роскоши, совпало с расцветом Чайна-тауна.

…А Федя, мальчик с журфака, ничего не успел написать к назначенному дню. Он просто исчез. И его исчезновение обеспокоило руководство Агентства.

Костик был человек твердый. Помучившись два дня в сомнениях, посоветовавшись с юристами, он решил поставить только один материал – про серую бытовую технику, под рубрикой «Удивительное – рядом!». С «неучтенцами» Костя решил повременить.

К вечеру второго дня после публикации в офис Сципиона пришел мужик, бывший военный, полковник в отставке. Он развернул тряпочку и достал из нее электронную плату.

– Вот, – сказал он, – посмотрите: я купил жене посудомоечную машину «Zanussi». Эта фирма входит в концерн «Electrolux». В рекламе было написано: «европейское качество» и еще «сделано с умом». Машина сломалась практически сразу. На гарантийный ремонт ее ни одна мастерская не принимает. Говорят: нет запчастей, это одноразовый товар, сломался – выбрасывай! Ну, я расстелил на кухне целлофан и стал разбирать машину. И достал вот это… вы наденьте очки, почитайте, что тут написано.

Сципион надел очки и прочитал на электронной плате: «Привет от Реваза».

– Разве это европейское качество? – спросил полковник.

– А при чем тут мы? – спросил Сципион.

– Вы же написали, что в Чайна-тауне производят контрафакт. Вот он – контрафакт из Чайна-тауна…

Всю следующую неделю читатели несли в редакцию бытовую технику с лейблом «Made in Europe». Вся она была собрана из дешевой пластмассы и ломалась, как елочные украшения. Тут был и Simens – водонагреватели, в которых отсутствовали внутренние детали, и, естественно, они ничего не нагревали, были фотоаппараты Canon, у которых через четыре дня отлетели кнопки, электрические чайники немецкой марки Bork, которые продолжали кипятить воду бесконечно, вообще не отключались…

Жители Города Дворцов уверяли, что обилие этой бытовой техники в магазинах города обнаружилось как раз тогда, когда в заливе вырос Чайна-таун. Это совпадало по времени. Ни одна сервисная служба не брала эту бытовую технику ремонтировать и уверяла, что это товары «серой сборки», собранные «неизвестно где»…

Костя протоколировал рассказы жителей с большим тщанием. Он понимал, что не сегодня завтра может грянуть суд. Но он понимал, что до настоящего скандала далеко.

Сципион с грацией тяжелого бомбардировщика пошутил:

– А как ты получишь доказательства того, что там разбирают людей на части? Ждешь, что тебе принесут человеческую печенку в упаковке из супермаркета?

– Ну, пап, у тебя и шутки…

 

3. Это мой шанс прорваться в элиту

Вскоре случилось так, что Юлия сидела в офисе у Сципиона и ждала своего заветного пакета с «зарплатой», с удивлением разглядывая выставку сломанной бытовой техники. И уже собиралась задать вопрос, отчего же здесь в офисе скопилось так много барахла, когда в офис неожиданно влетел Федя с журфака.

Был Федя немыт, небрит, и от него ощутимо воняло бомжатинкой. Федор заорал радостно, по-ребячьи:

– Что я видел! В Чайна-тауне работает проституткой дочь нашего мэра! Сливки! Там во-от такими буквами намалевано на растяжке: «Пред вами разденется несравненная Сливка!» И… такая п-да в разрезе прямо на растяжке!

Юлия покрылась багровой краской.

– Ты что несешь? – заорал в ответ Сципион. – Откуда там Юлия? Вон она сидит тут на стуле в драном платье.

– Я не в драном… – только и сказала Юлия.

– А я вам покажу фоту! – упорствовал малец, не желая смотреть в сторону Юлии. – Он вынул из футляра цифровик и показал на экранчике сфотографированную растяжку над главным чайна-таунским клубом «Сяо Ляо».

Действительно, на растяжке была изображена в соблазнительной позе на корточках, одна нога под собой, другая максимально вытянута в сторону, как будто фигуристка делает пистолетик, притягательная особа с огромной голой грудью, в черной полумаске. И ясным китайским языком там было что-то написано.

– Ну, вы мне поверили?

– А что тут написано? – спросил Сципион.

Подошел Костя и прочитал: «Для вас разденется Джулия Сливка – настоящая пантера!»

Потрясенный Сципион рассматривал цифровое фото.

– Это не я, – сказала Юлия.

– Как это не вы? Как это не вы? – возмутился студент. – Я пролез в самое логово пантеры. Я смотрел в бинокль! Это она! Это вы! Как пить вам дать.

– Это не она, – повторил Сципион. – Грудь не ее.

– Да, грудь не моя, – сказала Юлия, закусив губу.

Она узнала эту грудь. Такая грудь была одна во всем Городе Дворцов. Это была очень красивая, можно сказать, выдающаяся грудь, к которой никто не мог остаться равнодушным.

– Да сиськи… их можно пришить! В смысле надуть. Сейчас все бабы делают имплантанты! Сиськи не ее, а силиконовые. А пипка – ее.

– Что? Что ты говоришь? – заорала Юлия. – Ты мою пипку видел?

– Видел. Вот она!

Юлия схватила со стола адресную книгу «Желтые страницы Дворцегорода» и швырнула ею в студента Федю.

Книга попала Федору в грудь и рассыпалась на отдельные листочки. Костик глупо улыбался. И даже, можно сказать, ржал, отвернув в сторону лицо. А Сципион выхватил фотоаппарат у юного дарования и ушел с ним в свой кабинет. Там он перегнал снимок на компьютер, увеличил и долго всматривался в него.

Что-то в поведении Юлии, в ее истеричной реакции показалось Костику не совсем искренним. Она нервничала – да. Самолюбие ее было уязвлено. Но причины, похоже, таились не в ее высокой нравственности, а в чем-то другом.

А в это время юное дарование Федор взахлеб рассказывало, как оно просочилось в совершенно закрытый город строгого режима. Разведчики-аналитики, собравшись в кружок, только разводили руками. Они привыкли сидеть на месте и выковыривать буквально из носа свои анализьмы. Адвокаты слушали и иронически хмыкали. Федя, чувствуя всеобщее внимание, встал на стул и со стула влез на стол и оттуда вещал. Нехитрая методика Федора заключалась в том, чтобы найти знакомых, которые по работе или еще как-нибудь были связаны с Чайна-тауном. Ему повезло. Те, кто ищут вход и выход, – те всегда найдут. В одном подъезде с Федором проживал парень, который работал в Чайна-тауне сантехником. За сантехником регулярно заезжал рабочий автобус, который прямиком вез пролетариат к проходной Чайна-тауна. Там автобус рабочих высаживал, охрана пересчитывала их по головам, и каждый проходил через турникет, прикладывая к нему магнитный пропуск. В лицо рабочим никто не заглядывал. Федор сначала уговаривал сантехника дать ему на один день магнитный пропуск для прохода. Но сосед испугался. Федор предложил соседу денег. Сосед деньги хотел, но не знал, как провести Федю. Прошла неделя, прежде чем сосед сообщил, что на объект должна прибыть машина с сантехническими трубами и ее должен сопровождать грузчик. Этим грузчиком и стал Федор. Только надо было придумать способ, как потом, уже вечером, выйти с объекта. Но с этим Федор решил до срока не морочить себе голову. В хорошем заборе всегда найдется дыра – решил он.

Заехав с машиной на территорию Чайна-тауна, Федор, как договаривался с соседом, помог ему перекидать трубы на объекте и далее, пообещав, что не подведет и самостоятельно выйдет из окружения, отправился изучать черный город.

В общей сложности Федор прожил в Чайна-тауне неделю, ночуя в его подвалах с разнообразным международным сбродом, у которого на ладонях были выколоты номера и вживлены магнитные чипы. За это время Федор подцепил какой-то лишай. Заразился простудой, которая не проходит. И кажется, судя по тому, что тело чешется, кто-то наградил его насекомыми.

От Федора отодвинулись все присутствующие на почтительное расстояние. Федор рассказывал в лицах и очень брызгал слюной.

Он неделю болтался по черному городу, всегда стараясь носить на плече обрезок трубы или трос, каким сантехники ликвидируют засоры. Но в светлый город, расположенный выше третьего этажа, Федор не поднимался. Не сумел. Никого из грязных людей туда не поднимают на лифтах. А чистой одежды у Федора с собой не было. То, что творилось внизу, полицию города почти не волновало. Вся международная сволочь, которая корячилась в черном городе, ходила с магнитными наколками, и если кто-то из них совершал преступление, это быстро становилось известно властям. Преступника вылавливали, и дальнейшая его судьба была никому не известна. Маленький индус, с которым Федору удалось задружиться, кое-как говорил по-английски, и он высказал Федору предположение, что преступников разбирают на органы и отправляют в специальные фирмы, которые снабжают органами зарубежные клиники.

Первый день Федор ночевал в подвале среди индийских рабочих. Они страшно воняли. Во сне они пердели. Кроме того, они употребляли в пищу такие приправы, которые делали пищу очень пахучей. Как удалось выяснить, индусов завезли теплоходами и наскоро обучили сборке дешевых компьютеров. Индусы сидели в грязном цеху без вентиляции и собирали модульные схемы. На компах ставили клеймо «made in Europe», укладывали в коробки и вывозили трейлерами. Маленький индус не знал, куда везли продавать компьютеры. Он вообще ничего не знал, кроме того, что он собирает «эти штуки» и получает за это немного денег, спит на топчане и очень мерзнет. Индусу очень повезло: он сумел влезть на корабль вместе со своей женой. И поэтому его сексуальный вопрос был решен положительно. Он факает жену, стоя в одном тихом месте, которое для себя присмотрел давно. У всех остальных жителей подвалов этот вопрос остается главным. Потому что в женских подвалах женщины все разобраны начальниками-надсмотрщиками, а среди рабочих процветает мужеложество.

В черном городе множество чернокожих – из самых бедных стран Африки.

А вот кого на нижних этажах Чайна-тауна было меньше всех – это китайцев. «Китайцы живут выше», – сказал индус. Китайцам надо много платить. Они богатые.

Очевидно, социальная пирамида в Чайна-тауне строилась таким образом, что китайцы с паспортами попали в более привилегированную трудовую группу, нежели индусы, тайцы и чернокожие. А китайцы без паспортов пропадали там же, в черном городе, в его черных подвалах и складах.

Главным воскресным развлечением всей этой черноты было пробираться на такие точки, с которых был виден большой экран над казино-стрипклубом «Сяо Ляо» – там на экране возникала реклама – бело-черная женщина вамп или пантера. Глядя на нее, все не таясь друг от друга вынимали из штанов члены и яростно дрочили, соревнуясь, кто дальше пустит струю спермы.

… – Не надейся эту похабщину у нас напечатать. А если ты посмеешь все это вывалить в каком-нибудь другом месте, то я за себя не ручаюсь! – предупредил Сципион Федора. – Вообще, ври поменьше.

Федя от возмущения спрыгнул со стола и закричал:

– Вру, да? А это что? – И он подбежал к входной двери в офис, распахнул ее и втащил в офис… индуса и его жену.

Никто не ожидал такого поворота событий.

– Кто это? – спросил Сципион.

– Это мой друг Велусами и его жена Сатиавати. Они помогли мне выползти из Чайна-тауна.

– И что мне теперь с ними делать? – спросил Сципион.

– Как что? Надо организовать съемку на телевидении, собрать пресс-конференции. Надо разрушить этот страшный мир! – твердо сказал Федя. – Я этого так не оставлю!

Федор повторил свой рассказ и попросил индуса рассказать о черно-белой женщине-вамп.

– She has… – индус показал руками нечто круглое – от восхищения он не мог объяснить словами, как это прекрасно. Потом выдавил из себя: «Сыски!»

Его жена Сативати приветливо улыбалась.

– Indian people are wary moral. I fuck only may wife.

– Вот с этой хренотенью твои индусы выступят по Пятому каналу? – спросил Сципион.

– Еще как выступят! – решительно заявил Федор.

– Ну, чумовой… – выдохнули разом разведчики, восхищенно глядя на Федю.

Юлия бегала по офису, кусая губы и все на своем пути разбрасывая.

Сципион в глубокой задумчивости ушел к себе в кабинет. Он не рассчитывал на такое быстрое развитие событий. Что-то подсказывало ему, что дело вырастет в огромный скандал слишком стремительно, и он еще не готов к нему.

Оставшись стоять посередине зала, Федор озабоченно сказал:

– Вот, теперь боюсь вести индусов к себе в общагу в универе – их могут и не пустить. Кто-нибудь готов взять их к себе ночевать, пока я буду устраивать телевизионный шабаш?

Все молчали. Никто не был готов взять индусов к себе. Аналитики тихо переговаривались о том, что их метод исследования действительности намного совершеннее, чем тот, что используют журналисты. У аналитиков не случается отходов производства. Их добыча – чиста: только цифры. А Федор всем устроил проблемы: и себе, и людям, и, наконец, индусам. Индусы были кое-как пристроены. А теперь вообще неизвестно, что с ними будет. И нужно делать нравственный выбор: помогать беспризорным индусам или, наоборот, срочно сдавать их в милицию. Вечно эти журналисты все запутывают.

Костик ходил по залу и тихо насвистывал песню старухи Шапокляк из фильма про Чебурашку «Кто людям помогает, тот тратит время зря».

Молчание затянулось.

– А-а, черт с вами! – сказал Федор. – Я знаю, что это мой шанс прорваться в элиту российской журналистики, и мне уже наплевать, будете вы мне помогать или не будете. Я свой путь пройду до конца!

Костик сжал челюсти.

– Ты расскажи, как выбирался из Чайна-тауна, – напомнили Федору кабинетные разведчики Коля-ушастый и Коля-лысый.

– Да мы вот с ними (Федор кивнул в сторону индусов) ползли вдоль залива, боясь поднять голову, потому что прожектора шарят по берегу. Кое-где шли в рост, где нас загораживали портовые строения, пакгаузы, шли даже вброд по мелководью. Километров десять пропахали, пока нашли выход. Чайна-таунский порт кончался, и ограждение не доходило до воды – мы вышли просто на дикий пляж. И все. И оказались на территории Дворцегорода. Если бы мы не проползли незаметно, нас бы застрелили и скинули бы в какую-нибудь яму с известью. Вот так, дорогие товарищи, кабинетные ученые! Ну все, сейчас я поведу индусов в баню. Потом где-нибудь раздобуду им чистую одежду и буду звонить на телевидение – договариваться.

– Постой! – отчаянно закричал из своего кабинета Сципион, который все это время прислушивался к рассказу Феди. – Ты хочешь нас всех погубить. Хочешь, чтобы нас накрыли и контору бы закрыли. Так дела не делаются – ты же работаешь в команде!

– Мне наплевать на вас, – зло сказал Федя. – Я делаю свою журналистскую биографию. И отдайте мне мой фотоаппарат!

Юлия тем временем закончила размышлять, безудержно ковыряя в носу, и без спроса вошла в кабинет к Сципиону. С порога Юлия сказала:

– Это она.

– Да, – сказал Сципион, – это она. Но я тут ни при чем. Я ее туда не встраивал. Если бы я мог устроить туда ее, я бы устроил и тебя. Это сделал кто-то другой.

– Я сейчас поеду, найду эту суку и прибью ее, – сказала Юлия. – Она поганит имя моего отца.

– Одна поедешь? Может, ты меня с собой возьмешь?

– Нет. Хочу одна, – заявила Юлия.

– Это может кончиться плачевно, – предупредил Сципион. – Возможно, и даже скорее всего, она завела охрану. Она теперь охраняемая особа. И охрана тебя к ней не подпустит. Нанесет тебе травмы, несовместимые с девичьей красотой.

– Ой, не лечи меня! Не надо считать меня недотрогой! Я еще не разучилась давать по морде! Когда она внезапно пропала с моего горизонта, я заподозрила, но смутно. Она давно это все спланировала. И она это делала раньше. Я ее поймала на этом. Но я не знала, что это она.

– Да, подгадала она не вовремя. Тебе на днях сдавать экзамены в Университет, а тут назревает такой скандал. Тебе это стопудово повредит.

– Я сейчас поеду, – сказала Юлия. – Я знаю, где она живет.

– Подожди. Не будь наивной. Ее наверняка там уже нет.

– А где?

– Я же сказал тебе: поедем вместе!

– Все поняла… ты знаешь, где она живет… ты к ней похаживал?

– Давай я съезжу без тебя и сам разберусь с этой дамой.

– Нет! Я ненавижу ее! Говори адрес – я сама поеду! Без тебя. Ты – лишний в этом вопросе.

– Ярость – плохой советчик. Можешь навредить себе.

– Дай адрес и отвяжись.

 

4. Про Сад мести

– Еще я должен рассказать тебе про Сад мести, – сказал Дун Дешин на одном из занятий. – Это очень важный институт китайского общества. Такой сад есть повсюду. В каждом городе. И в Чайна-тауне он есть. Но здесь он пуст, потому что город пока молодой, и в нем еще ничего серьезного не случилось. Обычно Сад мести – это прекрасный образец садово-паркового искусства Китая. С камнями, на которых написано, за какое наказуемое деяние последовала месть и какова она была. Это как библиотека. Если ты в затруднении, какую избрать месть, а душа твоя горит, требуя немедленного мщения, иди в Сад мести и читай камни. И ты увидишь, что советуют тебе люди, которые прозрели.

В Саду мести серьезные люди обдумывают, как им решать вопросы чести. Там ничто не отвлекает их внимания. Вы, европейцы, склонны к немедленной реакции, к непродуманности, а вопросы чести, сохранения лица, требуют тщательной проработки. Для этого и существует Сад мести…

Я расскажу тебе одну историю. Она произошла в Чикаго с одним китайцем, который давно жил в Америке. Но он оставался китайцем. Китаец, где бы он ни жил, все равно остается китайцем. Это был ученый, генетик. Он работал на фирме, которая выпускала лекарственные препараты. Руководила этой фирмой женщина, ученый из России. Неожиданно владельцы фирмы дали женщине приказ произвести сокращения персонала. Под сокращение попал и наш соотечественник.

Он был уязвлен в самое сердце. Потому что он считал себя отличным работником и прекрасным ученым. Он долго таил свою боль. Прошел почти год. Он каждый день посещал Сад мести и там обдумывал, как ему смыть оскорбление. Он устроился работать разносчиком пиццы. Хотя он мог уйти в другую фирму, производящую лекарства. Но тогда боль оскорбления притупилась бы, и чувство мести притупилось бы вместе с болью. Поэтому китаец пошел работать на унизительную для него работу, чтобы каждый день ощущать боль, как будто внутри у него был раскаленный штырь.

И вот настал великий день. Этот китаец пришел в дом к своему бывшему шефу под видом разносчика пиццы, и когда женщина, нанесшая ему оскорбление, отрыла ему дверь, он выстрелил ей в грудь из пистолета, который прятал под коробкой пиццы. Это он сделал на глазах ее четырнадцатилетнего сына.

Женщина упала замертво.

Ученый вышел на улицу и застрелился сам.

Так он отомстил.

История этого китайца записана на камне в Саду мести в Чикаго. Там много камней, и много историй. Кто обдумывает месть, тот посещает сады мести и читает надписи на камнях. Выбирает путь.

Завтра я расскажу тебе о других.

Чем больше я узнавала о китайцах, тем больше понимала, что они, судя по всему, серьезные люди. У них стоило кое-чему поучиться. Хорошему, например, массажу стопы мне обучиться не удалось. Это было противно моему существу. Но обучиться мести – это мне по силам.

…Выкручивая руль на очередном повороте, я предавалась чистым мечтам. «Как я располосую бритвой твою морду, как я вырву тебе клок волос надо лбом и выбью тебе передний зуб». Таким образом, я испортила бы Илоне товарный вид. Думаю, что это правильный выбор. Единственно, я не смогла преодолеть реактивность. Надо было затолкать себя в пыльный шкаф и дождаться, когда месть настоится, как суп из поганых грибов… но я еще не прошла до конца китайскую школу. Моя реакция была молодая, пенистая. Я была бесхарактерная. Я боялась, что остыну, если не убью ее тут же, по горячим следам.

Наконец показался берег моря и фешенебельный пригород. Здесь стояли виллы самых богатых людей региона. После изгнания моего отца (по совпадению отца русской демократии) и воцарения в заливе непрозрачного Чайна-тауна они уже не стеснялись своего богатства и демонстрировали его бесстыдно и агрессивно.

Усадьбы здесь воздвигли в стиле раннего феодализма. Толстые крепостные стены, а под ними – глубокий ров с водой и подъемные мосты. Справа и слева от ворот располагались башни охранников.

За крепостными стенами виднелись острые шпили замков, с новыми гербами на флагштоках.

Справа дорогу в лес перегораживал шлагбаум. Слева тихо плескалось море. Дальше надо было двигаться пешком. Пропуска у меня не было.

Пришлось запарковать машину в отдалении от будки охраны и начать думать, что делать дальше.

С моря несло холодком. Из кустов – сладковатым запахом, боюсь сказать, но дерьма. В эту симфонию вплетался занудный аккомпанемент какого-то дурелома.

Совсем близко кричала женщина: «Фролов! Возвращайся домой! Или я тебя найду и тогда…»

Через полчаса ожидания я, как и предполагала, начала остывать. Я поняла, что напрасно отказалась от помощи Сципиона. Но признаваться в том, что сама ничего не могу сделать, было слишком обидно.

Хуже того: я начала рассуждать логично. А это последнее дело. Это упадничество и капитулянтство. Это «адвокатизм», как любил говорить папа.

«Надо рассуждать логично, она не знала, кто я. Во всяком случае, когда мы с ней вместе проводили время, она не знала, кто я, и думала, что Сципион – мой отец. Она имела виды на Сципиона. Разве он ей признался, что не является моим отцом? Это вряд ли, и на него непохоже. Ему это и ни к чему. Он шифровался от девушек, не хотел серьезных отношений. Стало быть, идея назваться моим именем пришла к ней не с этой стороны, она родилась из чего-то другого. Любопытно, что ей пришло в голову заработать на имени моего отца, когда я считала его имя бросовым товаром. Я живу под другой фамилией, а чужая девка неожиданно берет мою и что-то хочет на этом наварить… Как она сказала мне: „Я твое второе „я“, я твое подсознание“… Она делала то, что я хотела бы делать, но не могла в силу обстоятельств».

Постепенно смеркалось. Повсюду расплывались желтые фонари. К поселку, огороженному со всех сторон забором, то и дело подъезжали роскошные автомобили, шлагбаум перед ними поднимался, и счастливые обладатели пропусков в этот мир въезжали туда, на территорию, где их никто не мог достать. Стемнело совсем. Оставаться под кустами становилось не на шутку опасно. Боже мой! Я даже не знаю номер ее автомобиля! Сука же не пешком теперь ходит! Наверняка она уже пересела на автомобиль. Да… без Сципиона тут не обойтись.

Обкусав все свои длинные ногти до мяса, я приняла решение вернуться назад, домой. И я уже завела мотор и стала разворачиваться в темноте, стараясь быть осторожной на узкой дорожке, не съехать в канаву и не задеть придорожный куст. И в этот момент к поселку, шурша широкими шинами, подъехал еще один экипаж, это была игрушечная автомашинка алого цвета. В свете фар я увидела: в автомобиле за рулем сидит Илона, а рядом развалился Ливеншталь, весь в жевто-блокидном…

Вот Илона положила округлую руку на голубое плечо Ливеншталя. И он будто бы даже поцеловал ее в плечо… Вот шлагбаум поднялся… Ни секунды больше не думая, я выскочила из своей машины, подбежала к алому автомобилю и ни слова не говоря вцепилась в волосы Илоны, а потом ударила ее дважды лицом об руль.

Сделав это, я остановилась и перевела дух. По лицу Илоны струилась кровь из разбитого носа. Илона молча утерла локтем кровь с лица. Но кровь продолжала струиться.

– За что? – крикнула Илона.

– Будто ты не знаешь? – прохрипела я и еще раз вцепилась в гриву светлых волос соперницы.

– Ну, девочки… – сказал Ливеншталь, – ну что вы, ей-богу! Какие глупости! Я этого не стою!

До меня постепенно дошло: Ливеншталь считает нападение на Илону местью оскорбленной влюбленной девственницы.

Я крикнула ему:

– При чем здесь ты?

Илона медленно заплакала. Лицо ее покрылось розовой пенкой – это слезы смешались с кровью из носа. Волна розовой пены упала на белую кофточку.

– Юлия, садись в машину, поедем с нами! – сказал Ливеншталь. – Нечего устраивать здесь сцены. Тебя могут арестовать.

– Ты – сука драная, как посмела? – спросила я ее, не обращая внимания на Ливеншталя и готовая снова в нее вцепиться.

– Сама ты драная, – ответила Илона и толкнула в плечо Ливеншталя: – Почему ты меня не защищаешь?

Ливеншталь по-еврейски мудро смотрел перед собой.

Илона вытерла лицо платком и уставилась на меня своими выпученными глазами:

– Ладно. Ты из-за Ливеншталя? Честно говоря, я давно ожидала, что ты придешь убивать меня за Ливеншталя. Я полагала, что у тебя был с ним половой контакт.

Пока мы выясняли отношения, Ливеншталь никак не реагировал.

– Ливеншталь – это второй вопрос, – сказала я. – У меня есть к тебе первый и основной.

– Просто ума не приложу, о чем ты? – сделала Илона жалобное лицо. – Что ты хочешь от меня?

– Ты еще спрашиваешь? Зачем ты используешь мое имя?

Илона удивилась:

– Какое ты имеешь отношение к губернатору?

– Не строй из себя идиотку. Прямое. Я его дочь.

– А может, это я его дочь! – нагло заявила Илона. – У тебя отец Сципион, ты разве забыла? И фамилия у тебя другая.

Спорить с Илоной было бесполезно: формально она была права – имя отца осталось без охраны, оно валялось на полу и его подняли. И что же, теперь уступать ей это имя?

– Почему ты вылезла со своим бритым «под звезду» лобком, но под моим именем? – спросила я.

– Потому что иначе меня не брали в стрип-клуб! Мне сказали: «Ты гордишься своим красивым телом? У нас таких, как ты, пять копеек пучок за дюжину. Вот если бы…» И тут мне в голову пришла эта мысль – сказать, что я дочь основателя этого города. Там, в городе, стоит памятник твоему отцу, вот я и сказала: «А вы знаете, чья я дочь? Я дочь губернатора Сливки!» Хозяину клуба эта идея понравилась, почему-то ему очень понравилась эта мысль, и он меня взял. Мы не ошиблись. Публика ломится на мои представления.

– Я, значит, уроки делаю, осваиваю педикюр и массаж стопы, а она зарабатывает на моем имени! Как ты, тварь безродная, посмела опоганить светлое имя моего отца, который был пророком в своем отечестве?

Илона вдруг выпрямилась, убрала с лица глупую ухмылку и сказала:

– Насчет «твари безродной» это ты перегнула. Запомни: мой отец был хозяином Города Дворцов ровно до твоего отца! И при этом он был не простым пророком, а настоящим Богом и Царем. Ему подчинялось все: люди, деньги, милиция, КГБ… И фамилия у него была не чета вашей…

Я опешила. Секунду я размышляла, что такое сказала Илона. Потом сообразила и ответила:

– Что же ты не выступаешь в борделе под фамилией своего папаши?

– Потому что его уже забыли. У людей из памяти стирается абсолютно все. Эффект был бы не тот. А твоего отца пока еще помнят. Пришлось взять его.

Вероятно, эта тварь, Илона, все врала про своего отца, как она врала про гарем шаха и любовника, который ее продал в этот гарем.

– Значит, взяла мое имя, чтобы им подтереться?

– Господи, да о чем речь! Я буду тебе отстегивать! – зашептала Илона. – Ты будешь довольна. Просто будешь получать деньги. И главное, никто не узнает в Дворцегороде, что делается за стеной!

– Ну, насчет «никто не узнает» ты сильно ошибаешься. Сегодня из Чайна-тауна вернулся «мальчик Федья». – Я сказала это так, как если бы это сказал француз, с мягким знаком посередине. – И Федья видел твою рекламу. И завтра собирается сделать передачу на ТВ про ваш чудный городок…

Ливеншталь очнулся от счастливого сна, в каком вечно пребывал, и внимательно посмотрел на Юлию:

– Что-что? Повтори, пожалуйста, последнюю фразу! Кто проник в Чайна-таун? Этот засранец Федя? А кому вообще в голову пришла эта недобрая мысль лезть в Чайна-таун? Меня две недели не было в стране, а тут уже назрела революция, под самым моим носом.

– А что тебя так взволновало, Ливеншталь? Тебе же все, кроме экстрима, по фигу?

– Это верно, крошка, конечно, по фигу, но зачем лезть куда-то в Чайна-таун, навлекать на контору гнев богов? Впрочем, что мы тут людей смешим, Юлия, садись в свою машину и езжай за нами! – сказал Ливеншталь. – Переговоры – дело серьезное.

Я села, и мы поехали.

Алая машина уверенно удалялась, иногда подмигивая поворотником и ныряя то влево, то вправо. И наконец остановилась перед красивой виллой, окруженной соснами.

Илона сидела до тех пор, пока Ливеншталь не обошел машину кругом и не открыл ей дверцу. Тогда Илона вынесла вперед свою чертову ногу и, задержав ее на мгновение в воздухе, опустила на дорогу.

Я отметила, что у Илоны все-таки «глупая рожа».

Ливеншталь нажал кнопку на пульте, который был у него в руках, и ворота начали медленно отъезжать в сторону. По дорожке навстречу спешил охранник, и Ливеншталь передал ему машину.

– Выходи же и ты, – сказал мне Ливеншталь, непривычно серьезный. – Машину поставят в стойло. – Потом спохватился и открыл мне дверцу.

«Значит, перед ней он распахивает дверь без промедления, а чтобы открыть дверь передо мной, ему требуется усилие воли…»

Сад был ухожен по новым стандартам – в середине огромный газон, по которому не ступала нога человека. По краям – цветники и несколько фруктовых деревьев. Справа недалеко от въезда стоял домик для прислуги.

– Я вот это арендую, – сказал Ливеншталь.

В доме горел свет сразу в нескольких комнатах, в окнах метались тени людей.

– Умный дом, – пояснил Ливеншталь. – Специальная установка включает и выключает свет в разных комнатах и передвигает тени. Как будто у тебя все дома. Заходи – не бойся, выходи – не плачь!

– Не надо говорить афоризмами, – сказала я. Я привыкла, что Ливеншталь угождает. Здесь что-то неуловимо изменилось. Он чувствовал себя хозяином на своей территории.

– Зажги камин, – сказала Илона Ливеншталю, – прохладно. Что будете пить? Юлия, ты?

– Я за рулем. Ничего не буду.

– Но ты же останешься у нас. Я обещаю тебе незабываемую ночь.

Илона неожиданно изогнулась и приняла позу, как на той фотографии, которую демонстрировал мальчик Федья. Вся в черном, гибкая, с ослепительной перламутровой грудью, Илона преобразилась. Даже ее вспухший нос не портил впечатления. Она про него забыла. Может быть, она не первый раз получает по носу и привыкла? Ливеншталь наливал себе в бокал виски и с умилением смотрел на Илону.

«Боже мой! Он в нее влюблен!» – это была неожиданность. Илона хотела попасть в обслугу, а попала выше этажом. Она вскружила голову этому развратному повесе. Теперь было ясно, что Илону в Чайна-таун пристроил Ливеншталь. Было только ничего не ясно про него самого.

Илона включила аппаратуру. Воздух стал вибрировать, и сквозь саксофоновый гундос прорезалась женская истерическая тема.

Илона приняла одну из своих бесчисленных соблазнительных поз и медленно, в такт музыки, стала расстегивать длинный ряд мелких пуговичек на своем обтягивающем черном платье с глубокими разрезами по бокам. При этом она фиксировала взгляд то на мне, то на Ливенштале. Этот застыл не шевелясь, даже не пытаясь изобразить холодность и равнодушие. Вот Илона вошла в транс и будто в воронку втянула Ливеншталя, который был точно связан с ней невидимыми, но прочными узами. У меня, как всегда, оказалась боковая партия. С одной стороны, меня затягивала и эта мелодия, и Илона с ее сдержанными, но полными страсти движениями, а с другой, голова не отключалась и выдавала протест. Илона расстегнула уже половину своего платья и села на полушпагат, протягивая мне руки.

– Иди сюда! – прошептала она.

Я двинулась навстречу. Ноздри уловили запах духов Илоны, смешанный с запахом ее тела, голова отключилась. Илона приняла меня и заставила сесть на колени. Потом нашла сзади на моем платье завязочки и стала их развязывать. Потом запустила руку в вырез платья спереди и стала гладить мою грудь. Потом опрокинула меня на белый ковер и легла сверху. Я почувствовала, как рука Илоны прошла сквозь все покровы и вошла туда… И я впала в забытье. Через несколько секунд я очнулась и увидела, что лежу совершенно голая, рядом Илона, по-прежнему одетая, лишь чуть-чуть расстегнутая на груди.

Ливеншталь сидел в кресле с бокалом и смотрел на нас. Я была занята своими ощущениями. Ощущения были новыми и яркими. Илона продолжала исполнять свой произвольный, но точный в движениях танец. Каждый новый прогиб и поворот ее тела был грациозным и чуть замедленным, будто бы она была змея, а саксофон, которому она повиновалась, был рожком заклинателя змей.

Илона наконец освободилась от своей черной обтягивающей шкурки и осталась в тоненьких серебристых трусиках, лифчика на ней не было, а соски были черными, очевидно, раскрашенными особой краской. Лобок был точно такой, какой я его и воображала: как спинка соболя, с блестящей шерсткой. Илона продолжала извиваться уже совершенно голая. Потом вдруг опустилась на колени и стала гладить меня. Я закрыла глаза. Брызги из глаз. Нервный смех. Крики.

Когда я открыла глаза, все мы трое были совершенно голые и, тесно переплетясь, лежали на ковре. Оба они, и Ливеншталь, и Илона, стали для меня роднее мамы…

– Я люблю вас, – сказала я. – Завтра у меня первый экзамен в университете.

– Мы тебя тоже любим, – сказала Илона. – Я приду за тебя болеть. Правда, Ливеншталь? Ведь кто-то должен болеть за Юлию?

Мне не удалось заложить первый камень в сад моей мести.

 

5. Про аварийный выход

Я первая положила листочек с письменной работой по французскому на стол и радостной гусеницей, которая вот-вот вспорхнет, выползла из кабинета.

Илона действительно преданно ждала меня на подоконнике, а вокруг нее уже собралась довольно внушительная толпа абитуриентов и членов приемной комиссии из студентов. Они пялились на Илону, будто она была порнозвезда из Бразилии.

– Пойдем, – сказала я. – У меня будет пятерка.

Илона грациозно слезла с подоконника, оправляя юбочку, которая открыла белоснежные трусики, и помахала ручкой гражданам и девчушкам:

– Всему пиплу – пока.

– Чем ты приманила столько пипла?

– Видишь ли, дорогая, я никогда не забываю, что на меня смотрят, – сказала она. – Как только ты забываешься и становишься собой, следует провал. Как у доктора Плейшнера.

Отойдя от университета буквально десять шагов, Илона сказала мне:

– Джулия, я очень тороплюсь, поэтому давай по-быстрому перекусим и разбежимся. А позже, к ночи, встретимся – ты знаешь где. И опять будет незабываемая ночь. Пока не надоест, так будет всегда.

Мы с ней поцеловались. И Илона вынула из сумочки конвертик с деньгами и с милой ужимкой вручила мне: «Твоя зарплата».

Утром я зашла в университет. На доске объявлений красовался жидкий список абитуриентов на наш факультет (желающих учить китайский пока было немного), и рядом с каждой фамилией – оценки за первый экзамен. Напротив моей фамилии стояла «двойка».

Вот наглые рожи! Все-таки они решили со мной бороться. От злости я побежала. Я побежала по коридору, словно по улице. Навстречу попадались родители с великовозрастными детьми, – счастливые дети, за них пришли просить! Мелькнула вечная и неразрывная тусовка девушек у туалета. Лесбиянки! Впереди светился оконный проем. Сейчас я выскочу в окно, и пусть они знают, что довели меня до этого. Мне казалось, что все на меня смотрят и тычут мне пальцами вслед.

Наконец я нашла что искала – дверь приемной комиссии. Декана факультета, председателя комиссии звали Григорий Григорьевич Випов. Старый приятель отца. Старик Випов любил качать меня на коленях, подбрасывая вверх и громко скандируя: «По кочкам, по кочкам, бух – в ямку провалилась…»

Ну что ж, как меня и предупреждал Юлианий Семенович, они делают свое дело.

Надо жаловаться. Нужен взрослый. Где там моя «няня»? Пусть разруливает ситуацию.

Однако этот день был не мой. В офисе у Сципиона происходило что-то непонятное. Посередине лобби стоял Славик и, агрессивно жестикулируя своими руками в бриллиантовых перстнях, матерно ругался. И периодически орал: «Убирайтесь отсюда вон все! И заберите свои еврейские драндулеты! Вашу мать!»

Я испугалась. В таком состоянии я Славика никогда не видела. Он вышел из образа хохотливого мальчика.

Сципион стоял рядом черный как маков цвет. Он твердил: «Какая муха тебя укусила?»

По разгрому, который царил вокруг, я поняла, что баталия длится не первые десять минут и близка к завершению. Ливеншталь сказал: «Это мой офис. Я владелец компании. У меня контрольный пакет. Я вас всех увольняю к чертовой матери без выходного пособия. Вы просто уроды нереальные. Спросили бы сначала, прежде чем лезть куда не надо! А сейчас все отсюда катитесь. Я опечатываю помещение».

К моему ужасу, вслед за этими словами в помещение ввалились люди в масках и стали методично переворачивать столы, сбрасывать на пол компьютеры, сметать бумаги в одну кучу, в общем, устраивать погром.

Разведчики Коля-ушастый и Коля-лысый тихо-тихо бочком стали притираться к выходу на улицу. Сципион стоял с перекошенной мордой. Я подошла к нему и тихонько дернула за рукав: «Пойдем, выйдем. Мне надо тебе кое-что сказать». – «Юля, только тебя здесь не хватало», – ответил он. Но все же вышел со мной на улицу. Я протянула ему бумажку с заветным телефоном, который дала мне мама.

– Меня провалили в университет, – плаксиво сказала я. – Нагло и цинично. Мама дала этот номер на случай экстренной посадки. Это «красная кнопка», звонить можно один раз.

Сципион бегло посмотрел на номер, ухмыльнулся. Лицо его приняло очеловеченное выражение. И он взял бумажку из моих рук.

– Неужели? – спросил он меня.

– Что?

– А ты не знаешь, чей это телефон?

– Какого-то бывшего папиного зама. Их было много, я знаю не всех.

– Начальство надо знать в лицо… – отрубил Сципион. – Езжай домой. Утро вечера мудренее.

Сципион жил в пролетарском районе. На улице Цареубийц. В облезлом панельном доме. В маленькой «трешке» он устроил себе кабинет.

Уже второй час он сидел в своем кабинете и угрюмо смотрел в стену на свой собственный фотографический портрет. На фотографии ему было лет двадцать пять. Он был в белой рубашке с закатанными рукавами и закатанных до колен штанах и держал в руках удочку, с которой тяжело свисала только что пойманная большая океанская рыбина. Дело было на Кубе. На лице Сципиона написано было все, что полагается в таких случаях: полная уверенность в том, что он поймал золотую рыбку и сейчас ее съест. Он был счастлив, силен, красив, при деньгах и, как ему казалось, при власти. Это был взлет.

Зарядившись от своей фотографии силой и уверенностью, Сципион набрал номер, который ему дала Юлия. И после первого же гудка услышал: «Назовитесь и изложите ваш вопрос. У вас есть одна минута». Значит, телефон все-таки был через помощника, причем через электронного. Сципион представился и изложил суть.

Время ожидания ответного звонка было похоже на ожидание анализа на ВИЧ. Если не позвонят, значит, ты ВИЧ-инфицированный. Нет, жизнь не закончится и в этом случае, но жить придется на другом этаже, все ниже и ниже. И больше никогда не поймается такая рыба, как тогда, на Кубе.

Когда Сципион заловил во Франции Ливеншталя, он думал, что это к нему опять приплыла та самая рыба. Ведь на Кубе он отпустил ее в океан. За каким чертом она тогда была нужна ему, молодому и красивому? Просто один раз сфотографироваться а la старик Хэм. В эту его фотографию девушки влюблялись сразу, даже спустя еще пятнадцать лет, когда Сципион уже перестал носить по будням белые рубашки и вообще сильно изменился не в лучшую сторону. Вот такая это была рыбина.

Но Ливеншталь сорвался с крючка.

Подумаешь, статейка в желтой газетенке про серую бытовую технику. Такая неадекватная реакция! Маски-шоу вызвал. Откуда у этого изнеженного сынка такая прыть?

В кабинет буквально втек Костя. Он прошептал:

– Пап, я хотел сообщить тебе пренеприятное известие.

– Сообщай, – вздохнул Сципион. – Сейчас я других известий и не жду.

– Короче, пап, Слава Ливеншталь – не сын старика Ливеншталя. У старика Ливеншталя никогда не было третьего сына. Старик имеет только двух сыновей.

– А кто же тогда этот сукин кот Ливеншталь?

– А он и не Ливеншталь вовсе. Его зовут Василий Шевяткин, и он – распорядитель и смотрящий за зоной ЧТ. Шевяткин поставлен на зону одной серьезной ОПГ, которая хорошо встроена в систему власти.

– Черт! Да где же ты, Костя, был раньше?

– Ну, пап, ты же знал «Славика» длительное время, и я тебе доверял. А проверять я начал его из-за шрамов на руках и на лице. Такие шрамы, как у него, я видел в одной книжке про «росписи». Их оставляют преступные сообщества на открытых частях тела своих врагов.

– Наш подопечный говорил, что это травмы от экстремального спорта.

– В своем роде да, от экстремального спорта.

– Не равняй. Спорт – занятие бездельников. А смотрящий – это большой пост. Если бы ты знал, как Ливеншталь косил под бездельника в Париже!

– Ну, вот, пап, теперь ты видишь, что моя теория насчет тыканья пальцем в декорацию абсолютно подтвердилась. Мы с тобой вышли на смотрителя.

– И он нас вынес вон.

– Еще не вечер, пап. Еще не вечер. Давай обсудим, как будем действовать дальше.

Через час Сципиону позвонили.

Разговаривал он недолго.

Из кабинета он вышел совершенно другим человеком.

– Наливай, что ли… – сказал он Косте.

Тот послушно достал из шкафчика бутылку дорогого французского конъяка.

– Выпьем за Юлино поступление, – сказал Сципион.

Потом он накинул куртку и вышел из дома.

…Сципион вернулся в третьем часу. Зашел, разбудил Костю, сказал одеваться.

…Оставшийся отрезок ночи Костя со Сципионом кружили в окрестностях поселка, где жил Ливеншталь, и заседали в кустах.

Усталый, сытый от пыли кабриолет показался на дороге только к утру, в час меж кошкой и петухом.

Когда автомобиль Ливеншталя начал тормозить, из кустов, воровато оглядываясь, выскочил Костя и накинул на голову Славику густую зеленую сетку с листиками. Это была маскировочная сеть, какими закрывают артиллерийские орудия и укрепсооружения. Затем Костик вытащил Ливеншталя с водительского места и кинул назад. Поднял у машины верх и отъехал прочь с добычей.

Ехали долго. Когда остановились, было утро. Ливеншталя выгрузили, внесли в дом. Положили на пол. Развязали глаза, руки.

– Ну, чего вы, мужики, едрена-матрена, горячитесь? Ну, посрались немного. А с кем не бывает? – сказал Ливеншталь, улыбаясь.

– Ты, залупа конская, чего ты мне устроил вчера? – спросил Сципион. – Хули лыбишься, говно шоколадное? Смотри, Костя, он выглядит отдохнувшим. Вопрос первый: зачем ты все это нагородил мне за полтора года? Все это вранье?

Ливеншталь засмеялся:

– Ты же любишь театр? Любите театр, умрите в театре!

– Вопрос второй: ты смотришь за китайцами?

– Я.

– А теперь буду я.

– Вряд ли. Как говорится, не ты наматывал – не тебе и разматывать.

– Поручили мне. А ты передашь дела. Каждую папочку с завязками. Вот ярлык. – С этими словами Сципион показал Ливеншталю маленькую штучку из нефритового камня – китайскую капусту.

– Совсем охренели? – спросил Ливеншталь устало. – Не трогайте программку – она работает. Я столько лет эту схему выстраивал. Объездил весь мир. Залез в каждую вонючую нору, где имеется дешевое производство. Я мог бы написать диссертацию на тему «Как делаются бренды» и получить Нобелевскую премию. Но я, слава Богу, не профессор. Я просто делаю дело. Три этажа кормят все остальные сто, которые над ними. Кормят ваш паскудный Старый город, который уже ничего не может, кроме демонстраций против власти. Кормят Дворец. И теперь здрасте – отдай все в чужие руки. Да они хоть понимают, что это невозможно? Все рухнет. Атланты держат небо на каменных руках. – И Ливеншталь посмотрел на свои руки, покрытые шрамами.

– Не твое это дело, хуй квадратный, – ответил Сципион. – Руководство распорядилось.

– Завидно тебе? – спросил Ливеншталь. – Я насчет квадратного хуя.

Сципион плюнул в сторону Славика. Его намеки в такую минуту раздражали. Наглый, черт.

– Ну, че ты мне сказки рассказываешь про «красную кнопку», – сказал Славик. – Он-де все может. Черный город в ЧТ – это не их изобретение. Это я выстроил бизнес мирового уровня. Черный город – это не искусственный член, не ихний брехливый Оксфорд. Не бредовые нанотехнологии. Черный город – это настоящая реальность. Черная мельница крутится черными пальцами таких людей, до которых тебе, мухуяру, не проползти.

Сципион вынул из кармана пассатижи и нежно взял Ливеншталя за руку.

– Сейчас мы тебе обломаем пару черных пальцев, и ты не сможешь крутить свою черную мельницу.

– Усрешься ломать. Смиритесь. Вам придется меня терпеть.

– Мы потерпим. Но денежные потоки пойдут не через тебя, – сказал Сципион.

– Да хер бы с вами, бандерлоги. Они хотят еще одного курьера – на здоровье. Но к делу не допущу.

– Тогда ты поживешь тут. Пока не вспомнишь все ключи и не передашь имена, пароли, явки всех бригадиров.

– Вот хорошо-то! Отдохну на воздухе.

– Костя, дай ему воздуха!

Костя вынул из кармана целлофановый пакет и надел на голову Ливеншталю. Вокруг шеи он быстро обмотал пакет лейкопластырем.

Ливеншталь стал задыхаться и дрыгать ногами. Сняли пакет только тогда, когда фраер посинел.

На втором допросе Ливеншталь вел себя значительно любезнее. У него были перебиты фаланги двух пальцев и сломана нога. Видно было, что он крепится из последних сил.

Посмотрев на страдания подследственного, Костя сказал отцу:

– Дай этой мрази воды. Пусть попьет.

Ливеншталь пил жадно. Выпив кружку холодной колодезной воды, он благодарно посмотрел на Костю и произнес:

– Не знаю, зачем тебе вся эта грязь, ты еще такой молодой…

– Заткнись, – коротко сказал Костя.

– Рассказывай, – приказал Сципион.

– Я управляю только черным городом. Все, что выше, – это не моего ума дело, но жрет очень много средств. Мне приказали обеспечить финансирование верхнего проекта во что бы то ни стало. До сих пор перебоев не было. Я честно выполняю обязательства, хотя не вижу в верхнем проекте никакого смысла.

– Илону в бордель ты устроил? – быстро спросил Сципион.

– Да Боже упаси! Эта встроилась в систему сама. У меня есть только одна квота наверх, и я берег ее для своей дочери. А эта шлюха пролезла и уже ставит вопрос о гастролях.

– Еще вопрос: утилизация. Город ограничен в территории. Как решается вопрос утилизации отработанных кадров?

– Как обычно, – сказал Ливеншталь и поморщился от боли. – Завоз новых рабочих происходит каждые полгода. Через полгода происходит ротация на одну четверть. Отработавших вахтовиков сажают на суда и возвращают на родину.

– Брешешь, как обычно? – спросил Сципион.

– Серко брешет. А зачем тебе правда? Ты же офицером был, в тебя вбили основы общечеловеческой морали. Тебе расскажи об истинной картине мира, ты три дня будешь пить, а потом побежишь с мальчиком Федей на телевизор и устроишь скандал на весь мир. Ни к чему это.

– Что наверху? – нетерпеливо спросил Сципион.

– Я честно не лезу туда. Знаю, что там засорилась канализация, и они не умеют ее починить. Вонь стоит.

– Ну что ж, – удовлетворенно подытожил Сципион, – чем быстрее ты вспомнишь все подробности, тем быстрее ты получишь медицинскую помощь и кусок мяса.

На третий день у Ливеншталя поднялась температура, и он стал бредить.

– Смотри, пап, у него начнется гангрена, неровен час подохнет, – предупредил Костик. – Надо его возвращать на материк.

– Но мы еще ничего не добились!

– Надо его лечить, и только после этого он введет нас в дело. Без него мы спугнем всю братву.

– Ты, как всегда, прав, – недовольно согласился Сципион.

В ту же ночь они вывезли Ливеншталя в город и положили в больницу под присмотр проверенных людей.

 

1. Про Ноев ковчег

Григорий Григорьевич Випов, декан факультета, лично позвонил мне. Он сказал, что в списки абитуриентов вкралась досадная опечатка, вместо «пятерки» машинистка-девочка впечатала «двойку».

– Юлия! – заговорил он сладким голосом. – Ну, что же ты не зашла сразу ко мне, как обнаружила этот просчет? Звонят мне какие-то люди, государственными голосами угрожают отнять знамя, полученное в трудовом межфакультетском соревновании… а делов-то всего ничего – исправить опечатку. Мы в порядке извинения перед тобой проставили тебе пятерки за все остальные экзамены. Так что приходи сразу первого октября. У нас учебный год на этом факультете идет по китайскому календарю.

Старик Випов явно вампирил по телефону. Я чувствовала, как он прямо по проводам откачивает у меня энергию. Как же я ненавижу этих жирных стариков! Ненавижу их «мудрые морщины», их хитрожопость, скупердяйство и желание отжать масло даже из деревяшки. И какого черта они всюду расселись и не хотят подыхать?

– Как отец-то? – спросила эта старая скотина. – Я понял, что он скоро возвращается?

Я что-то вежливо промычала в ответ.

– Видимо, жизнь снова налаживается, – сказал Випов со вздохом.

«Налаживается у него жизнь», – злобно подумала я.

Одной заботой у меня теперь стало меньше. Решился вопрос с университетом. Я честно отзвонила родителям в Париж и, выслушав охи и ахи матери о плохом здоровье отца, сухо проинформировала, что в университет поступила, сдав экзамены на одни пятерки.

Мать спросила, пользовалась ли я «красной кнопкой».

– Да, – сказала я, – кнопка оказалась крепкая и сработала без осечек.

Впереди было немного свободного времени. И можно было бы куда-нибудь слетать на собственном самолете. Но днем мне позвонила Илона и тревожным бабьим шепотом сообщила, что в неизвестном направлении исчез Ливеншталь. Илона паниковала редко. У нее был трезвый ум. И верная рука (друг индейцев). Значит, что-то случилось. А куда лететь без Ливеншталя? Это нереально. Никто не мог так идеально развлекать, как Славик. К тому же Славик умел управлять самолетами. Куда же подевался этот тип?

Я стала названивать Сципиону, чтобы выяснить что-нибудь о Славике, но все телефоны главы Агентства тоже молчали.

Офис Агентства стоял опечатанный. Зато у входной двери моего старинного дома, прямо на мокром асфальте лагерем расположился мальчик Федя и двое его подопечных индусов: Велусами и Сативати.

Федя поймал меня за фалды пальто, когда я, окрыленная своей мелкой победой в университете, выпорхнула из подъезда.

– Послушай… Юлия, – обратился ко мне студент, – ты ведь живешь одна в просторной квартире… помоги мне на несколько дней спрятать индусов. У меня буквально на днях, ну может, не на днях, но скоро, решится вопрос с телепрограммой. Это будет такой сокрушительный удар…

– А при чем тут я? – я оборвала его на полуслове. – Ты делаешь карьеру – делай. Но помогать тебе в этом никто не обязан. Сам заварил эту кашу – сам и расхлебывай. Я никого не могу селить в свою квартиру. Если хочешь знать – она под арестом. Мне разрешили немного пожить, но тихо, без криминала.

– Послушай, Юлия, – снова обратился Федя. – Давай по бартеру. Я могу договориться на телевизоре, чтобы тебе тоже дали передачу. Допустим, ты, учитывая твой опыт стриптизерши, могла бы вести реалити-шоу для недоразвитых, которые стремятся показать свои гениталии. Сейчас это модный, набирающий силу жанр. Скажем, ты открыла бы школу стриптиза в прямом эфире? (Блин, этот Федя так и не поверил, что Черная пантера – это другая женщина, не я.)

– Что за глупости ты говоришь, – я его остановила, но не слишком уверенно. Слова Феди сразу же запали мне в душу, если так можно назвать то пространство, которое располагалось непосредственно за бюстгальтером.

– Это не глупости, – зашептал Федя. – Надо брать быка за рога. Это наш шанс. Я зря, что ли, ползал неделю в грязи и рисковал жизнью? А ты… ты же умная, неужели тебе до тридцати лет трясти задницей в борделе? Лучше не самой трясти, а открыть школу для тех, кому за десять. Ну, условно говоря.

– Хорошо, – согласилась я как можно равнодушнее. – Индусов, конечно, жалко. Что им пропадать на улице? Передержи своих индусов где-нибудь до темноты. Ночью, когда сторожиха уйдет спать, я открою подъезд своим ключом и впущу их. Но смотри: если ты меня надуешь с телевизором, я сдам твоих индусов ментам, не задумываясь ни на секунду.

– Не надо крайностей, Юлия. Мы все – одно поколение, и должны выплывать из дерьма вместе. Иначе нас потопят.

Той же ночью Федя и индусы заселились в мою квартиру. Федя расположился спать в желтой гостиной, где раньше висела картина.

Сативати и Велусами создали себе постель на полу возле двери, ведущей на черную лестницу. Ближе к кухне.

…Утром позвонила Илона и сквозь пустую болтовню между делом два раза ввернула, будто прошлась матерком, озабоченный вопрос: «Не ведаю ли я, куда мог подеваться Ливеншталь, который не ночует дома уже неделю». Вопрос следовало читать так: «Не ночует ли у тебя, Джулия, мой дружок Ливеншталь? А если он у тебя ночует, то почему с вами не ночую я? Или я вам чужая?»

Но я ответила лаконично: «Сама его ищу».

Через два дня неожиданно, без предворяющего телефонного звонка, пришел китайский учитель Дун Дешин. Он казался не на шутку взволнованным. Рядом с ним покорно стояла Ли, с холщовой сумкой, в которой – я это знала – находилась деревянная кадушечка для распаривания ног, а также разные масла, щеточки и деревянные палочки для массажа.

В руках Дун Дешин держал букет цветов.

– Это вам, – сказал китайский учитель. – Я хочу вас поздравить с взятием первой ступени. Теперь вы на верном пути. Вы поступили в университет, и через пять лет вы станете дипломированным специалистом-китаистом. И вас возьмут на какую-нибудь хорошую работу в Чайна-таун.

Я впустила Дуна в квартиру, стараясь держать его в прихожей. Но запахи индийской кухни проникали всюду. И Дун нюхал воздух, одновременно соображая, что же происходит.

– Джулия, – начал он, нервно теребя лацкан своего синего пиджака. – Вы не могли бы оказать мне небольшую… вернее, гигантскую услугу?

– Какую?

– Понимаете… мне надо надежно спрятать эту девушку. Видите ли, в Чайна-тауне начался пересчет… То есть скоро истекает семь лунных месяцев по китайскому календарю, и в это время заканчивается срок использования всей рабочей силы. Вот-вот начнется чистка рядов. Ли посадят на корабль, и корабль… уплывет. Я не хочу потерять Ли. Я ее люблю. Я не представляю, как буду жить без Ли. Если она исчезнет из моей жизни, то я исчезну тоже. Потому что моя жизнь – это Ли. – И китаец заплакал. И Ли заплакала тоже.

Я хотела тоже заплакать, но потом вспомнила про китайскую лодку без весел, про покорность, которая якобы в крови у китайцев, и спросила:

– А как же ваша философия? Вы же учили меня, что китаец не сопротивляется обстоятельствам.

Дун опустил голову.

– Очевидно, я несовершенен. Философ учит, как надо жить. Но человек часто бывает плохим учеником.

– Я давно это поняла, – сказала я. – Вы морочили мне голову. Вы рассказывали мне то, что никогда мне не пригодится. То, во что не верите сами. Вы заставляли меня ходить в тумане. А зачем?

– Учение – это и есть хождение в тумане по чужим тропам. Человека учат всю жизнь. А истина открывается ему случайно и, как правило, очень поздно.

– Послушай, Дун, я возьму к себе твою Ли, и она будет каждый день делать мне массаж стопы. Это будет плата за приют. Но ты должен рассказать мне всю правду про Чайна-таун. Ты должен мне рассказать, куда уходит корабль с рабочей силой. И почему этот корабль никогда не пристает к берегу. Все-все от начала и до конца.

– О! Джулия! Ты так много от меня хочешь… Чайна-таун – это великая тайна. Это тайна уровня мироздания. Ты не можешь требовать от меня полного знания. Тебе не полагается знать так много. И я сам не знаю много. Я знаю лишь то, что мне полагается знать на моем уровне. Это уровень шестого этажа.

– А кто знает больше?

– Джулия! Больше знает ваш отец…

 

2. Про возвращение блудного сына

В родной город Роман возвратился глубокой осенью, когда первый снег уже укрыл желтую листву. Дорога домой оказалась долгой и трудной. Проехав

Россию с Дальнего Востока до Крайнего Запада, останавливаясь чуть не в каждом крае и области, лежащих на пути, чтобы заработать на дальнейшую дорогу, Роман слегка поседел, невероятно огрубел и пополнил словарный запас, будто побывал в фольклорной экспедиции.

В Хабаровске Роман грузил теплоходы, уходящие на Японию и Китай. Воровал еду на китайских рынках.

В деревянном Иркутске он предпочел зарабатывать на соотечественниках. Роман случайно вышел на целую колонию нерадивых студентов. Прикольные дурачки слушали музыку Ромы-зверя, все свое время тратили на чтение фэнтези, обменивались книгами и кассетами с японским анимэ и сами сочиняли фэнтези. А про физику, которой пришли учиться в университет, забыли думать. У них вообще были слабые связи с действительностью.

Говорили они исключительно существительными.

«Ты, это, военный… курсовая… пипец… вчера».

Первоначально Роман не понимал, чего ему не хватает в речи этих парней. Потом понял: глаголов не хватает. А без модальных глаголов невозможно понять, чего хочет этот чувак.

– Тебе курсовую, что ли, написать? Сам не можешь?

– Время жалко.

Роман понял, что парням жалко тратить время на бессмысленную науку физику, когда есть японское анимэ, компьютерные игры, Толкиен, Гарри Поттер и прочее. Свои вопросы парни могли решать только за рамками реальности, они решали их там… где кончается оперативный простор.

Поселившись в студенческом общежитии у новых друзей, Рома выстроил всех по ранжиру, заставил убрать грязные простыни и объедки со стола, установил дежурство по кампусу, научил готовить три простейших блюда: яичницу, отварную картошку и сосиски. И подрядился писать для них за пятьдесят долларов курсовые по физике.

Ромой пытался было командовать их главненький мальчик. Он ощутил, что теряет влияние, когда Рома с его ростом и телосложением вперся в их тесный мирок. И на всякий случай главненький сказал:

– Новые смыслы! Все старое нах!

– Че смыслы-то?

– Скоро наступит будущее, а мы еще не придумали определения новым реалиям.

Главненький аж вспотел, сказав такую длинную фразу.

– А старые названия ни для чего не годятся? – спросил Рома.

– Нет, – отрезал главненький. – Если новые смыслы не назвать, они умрут. Старые их поглотят. Закон животного мира.

Любители фэнтези и японского анимэ, они были уверены, что старый мир вот-вот сломается весь, целиком, и грянут абсолютно новые времена. И тогда они займут видные места в этом новом мире, состоящем из чипов, плат, искусственных звуков, японской этики стыда. Среди этого антисистемного молодняка преобладали люди с футуристическим мироощущением, при котором будущее считалось единственно реальным, прошлое – решительно ушедшим в небытие, а настоящее расценивалось лишь как преддверие будущего, а посему к нему не следовало относиться серьезно. Спорить с ними было бесполезно, потому что, кроме знаний, почерпнутых из фэнтези, они никаких других не имели, а главное – не хотели иметь. С этим багажом они собирались жить до старости, то есть лет до тридцати…

И когда Роман рассказывал им про староверов, про цыган, которые торговали на задурийском рынке вшами, про то, что прошлое и будущее живут параллельно, и так было всегда, и так всегда будет, – они не верили.

– Товарисч! Эти староверы или староперы скоро сдохнут. Цыгане со вшами – тоже. А ты не бери в голову этот устарелый мир.

Роман как на другой планете побывал. Сам-то он был тугоух на новое. Новая мода к нему не прилипала. Он по-прежнему был одет в курсантскую форму, этим напоминая своего бывшего гуру Шамана.

Иркутяне приглашали его поступать на филфак. Но Роман отказался. Хотя еще четыре года назад был бы счастлив учиться, учиться и учиться неизвестно чему, как завещал великий Ленин. Но нынче не хотелось. Роман уже понимал, что в университетах учат вековечному порядку. А для чего? А для того, чтобы задержать наступление нового…

Чему бы небесполезному поучиться? Возможно, медицине. Или религии? Просто потому, что анатомия человека незыблема, а религия – это догмат, и с самого начала ясно, что нет смысла в наше время его ниспровергать.

В Иркутске же его позвали преподавателем военного дела в школу-интернат. Почти соблазнился. Рука потянулась было к привычному – передернуть затвор, но Роман вовремя вспомнил, что учить – дело такое же неблагодарное, как и учиться. И отказался.

В Новосибирске он работал в столовой Академгородка и видел вблизи ученых. Они были маленькие, худенькие, черненькие. Их осталось совсем мало.

Передвигался Роман теперь вразвалку. По сторонам оглядывался часто и искоса, быстрым режущим взглядом. Все остальное время смотрел перед собой пустыми глазами нового человека, для которого открыты все пути – на специально выделенной горизонтали. И наконец, он вышел на финишную прямую – в Перми на вокзале, куда Роман зашел прицельно, он познакомился с супружеской четой проводников.

Роман улыбнулся им открытой южной улыбкой.

– Не с Воронежа? – спросила проводница.

– С него самого.

– От, я вижу лицо знакомое. Домой?

– Ага.

Больше супруги не расспрашивали.

Договорился с проводниками, что будет мыть за них туалет. На этих условиях они посадили Романа в поезд без билета. Деньги у Романа были. Но он решил, что они пригодятся ему в мирной жизни.

Семья проводников всю дорогу от Перми до Города Дворцов кормила и поила Романа, охая и ахая и приговаривая: «Ниче, живой ведь! руки-ноги целы? какие наши годы! до свадьбы заживет! были бы кости – мясо нарастет! родители-то живы! вот обрадуются!» Все первые фразы не вызывали у Романа сомнения своей безусловной правотой. Но последнее утверждение казалось сомнительным. У него было чувство, что от него отказались. Он уже не раз сталкивался с фактами, когда родители любыми путями стараются отделаться от детей. Потому что не знают, что с ними делать и на что они нужны, когда выросли. Таких детей он встречал повсюду. Их сразу было видно. По глазам и по делам. Это они, ненужные дети, охотно шли служить в армию. Это их не баловали посылками и не звали в отпуск. Их не навещали – некогда ведь занятым родителям навещать детей, помещенных в надежное хранение. Это они, нелюбимые дети, нанимались за медные гроши пахать на хозяина. Это на них, на ненужных детях, держалась вся эта страна, а быть может, и все другие страны. Все тяжелые и грязные дела делались руками ненужных детей, которых не было жалко. В последнее время в России пошла родительская мода – высуживать у государства или корпорации компенсацию за смерть ненужного сына или за преждевременно полученное этим сыном увечье. Родители, жены и мужья пострадавших судились с таким азартом, что у Романа мурашки бегали по коже от ужаса: разве деньги заменят тот целый мир, который был скрыт внутри каждого погибшего человека и погиб вместе с ним? Но, оказывается, заменяют.

Родители за Романа не хлопотали. Он сидел в тюрьме как сирота. Только одна продуктовая посылка от неизвестного доброжелателя. И это все.

Для Романа так и осталась неразрешимой загадка: почему его неожиданно выпустили из тюрьмы без суда? По всем признакам, его должны были судить, и пять– семь лет он бы огреб однозначно. Если выкупили китайцы, как сулили, тогда он им по гроб жизни, выходит, обязан. И должен отработать. И они явятся за должком. А если не китайцы, то кто?

При мысли, что следователь Полиграф «просто так» выпустил, для эксперимента, чтобы посмотреть, куда Роман двинет дальше по жизни, холодок пробегал по спине. Предположение про следователя казалось маловероятным, но по-настоящему пугало возможной неусыпной слежкой.

«Может, мне, дураку, просто свезло? – подумал Роман. – А следователям хватило одного Тихомирова в качестве обвиняемого? Это же удобно: один энтузиаст взорвал и рынок, и колдовской притон, потому что ни то ни другое не вписывалось в его представления о добре и зле. Да, – решил Роман, – я был просто лишней ветвью. И меня отсекли. Не хотят признавать, что мир меняется. Врать будут до последнего момента. Когда уже не скрыть, когда попрет верхом, как говно на дрожжах».

…Прибыв в Город Дворцов, Роман сошел с поезда, тепло попрощавшись с проводниками. Это были простые люди, которые нашли свою дорогу в жизни.

На мокрые мостовые падал первый снег и тут же таял. С Большой реки как всегда пронзительно несло запахом гниющей воды. Издалека доносился звук военного духового оркестра, одни только барабаны и литавры, так что мелодию было не разобрать. Роман с перрона вошел в здание вокзала, знакомое с детства. Вдохнул острый запах чужого пота, чесночной колбасы и пивной отрыжки. Оглянулся по сторонам: кругом лежало неоглядное поле народной битвы за выживание. На полу раскинулись цыгане, бегали чужие дети, играла гармошка. Мужской голос с надрывом пел: «Рос-ссия стрр-рана… Корабль-импер-ратор застыл как стрелла…» Роман пошел на голос. Что-то в этом голосе ему почудилось знакомое. И, подойдя поближе, он увидел крупного прапора в берете ВДВ, который, расположившись давно и надолго, собрал вокруг себя большую благодарную за концерт аудиторию.

В прапоре Роман без труда опознал Шамана.

– Здорово, братан, – сказал Роман прапору безо всякого дополнительного содержания. Просто «здорово», и все. Но Шаман напрягся. Прекратил петь и осмотрел Романа, чтобы убедиться в его реальном существовании.

На Романе была надета форма курсанта училища. А сверху – бомжеватый куртец с чужого плеча, какой ему спроворили добрые люди, когда он грузил вагоны в Восточной Сибири, под Бушулеем.

– Сбежал из тюряги, что ли? – спросил Шаман с недоверием.

– Выпустили.

– Непонятно. Присаживайся.

Роман сел, опасаясь признаться себе, что обрадовался Шаману как родному.

Город, в котором он начинал свою жизнь, похоже, не был ему рад, лишь вот эта рожа признала в нем своего. Сейчас Роману вся страна была роднее своего города.

– Ну, рассказывай, салага, как шел по жизни.

– Да никак. Сидел – молчал. «Не было, не проходили, не знаю». Помурыжили да и выпустили. А тебя, между прочим, ищут. Портреты твои рисуют. Хотят составить правильное представление о твоей внешности и роли в совершении преступления.

– Ищет-ищет не найдет, сама в петлю попадет, – сказал Шаман. – Тихомиров-то всех сдает?

– Не-е. Он все берет на себя. «Я взорвал». «Я сам научился делать взрывчатку». «Я готов сидеть в тюрьме всю жизнь». «Про меня сложат песни». «Я стану великим гуру».

– Чмо, – заключил Шаман. – Гордыня его распирает. Рано я вас выпустил на дело. Не научил отходу. Одноразовые вы засранцы. Непрофессионалы.

– Не надо строить из себя вождя, – осадил Роман. – Меня учили защищать родину и действовать по приказу старшего офицера. И в банду меня засватать трудно. А теперь вообще невозможно.

– Теперь кому ты нужен? Второй раз таких, как ты, умников, никто никогда в банду не позовет. Когда идут на дело, нет смысла называть рядовому конечный пункт. А ты его знаешь. Того гляди, потребуешь, чтоб с тобой делились знанием, добычей. А это не входит в правила. Пехота есть пехота…

Роман обозлился:

– А ты, значит, здесь сидишь и ловишь неопытные души?

– Угу. Попою немного, наловлю, и в путь. Страна большая. Делов куча.

Роман поднялся с лавки:

– Пойду, пожалуй. Родные заждались. Пирогов напекли. Тебе-то что – тебя никто нигде не ждет.

– Так лучше, – сказал Шаман. – Так вернее.

И на прощание протянул руку со словами:

– На меня зла не держишь? Я тебе бесценный опыт подарил. Ты теперь обстрелянный. Если не профессионал, то, во всяком случае, бывалый пацан. Ты уже побывал там, в настоящей жизни, где мужики трутся. Не то что студенты какие-то недоделки.

 

3. Генерал Шеф и все такое прочее

Вот и родительский дом. Обиды отступили. Он видел всю мизансцену сверху, отстраненно, будто уже мог отойти от дел мирских.

Вот и кнопка звонка. Одно нажатие пальцем…

– Ро-о-ома!!

Мать стоит на пороге и кричит в голос. Она рыдает и кидается ему на грудь.

– Рома, Рома, Рома! Как же так? Боже мой! Нам сказали, что ты в Чечне. Мы только вчера узнали, что ты, слава Богу, в тюрьме, и срочно выслали тебе тысячу долларов. У меня уже и билет на руках до Задурийска. Я должна была лететь…

– Мама… мама, мама!

Роман рыдал как ребенок. И прятал голову у матери на груди. А она его гладила и целовала непрестанно.

– Мальчик мой! Никуда больше не пущу. Твое письмо пришло только вчера. Бог весть, где оно шаталось. Страна слишком большая. Никакой связи.

Из комнаты раздался требовательный, и даже капризный, голос отца:

– Кто там пришел?

– Мама, он так и не встанет с дивана? Ведь когда я уходил в училище, он тоже не встал…

Мать отчаянно махнула рукой куда-то в сторону.

Из своей комнаты выползла сестра Аннушка и молча прижалась к Роминой ноге. Какая она стала маленькая! Жалость захлестнула Рому. Этот крохотный мир как был, так и остался островком, в котором ничего не меняется, и все стоит на своих местах. Может быть, это и хорошо, что есть такие острова в океане.

– Иди, иди к нему! – Мать подтолкнула Романа в сторону большой комнаты, которую иногда еще называли гостиной.

Роман вошел и остановился на пороге. Отец сидел на полосатом диване, как будто не прошло три года.

– Подойди! – сказал он. – Дай посмотрю на тебя. Почти не изменился. Только взгляд… стал правильным, – сказал отец, посмотрев в нарочито-пустые глаза сына. – Ну, докладывай обстановку.

Роман кратко, ничего не скрывая, доложил.

– И какой вывод? – спросил отец с насмешкой.

– Все говно, кроме мочи, – бодро ответил Рома.

– Вре-ешь, – сказал отец. – Ты так не считаешь.

На этот раз отец удостоил Романа беседой почти на равных.

– Китайцы, говоришь? И приказ «не взрывать», «не стрелять», «не мешать!». Так уже было в 65-м. На Даманском. Они полезли, вооруженные до зубов, а нашим не выдали патронов. Голыми руками защищали границу. Все полегли, вся застава. И вот опять. Просрали страну. Что ж, ты свой долг сдал. Ты себя предложил отечеству – они не взяли. Небось учиться пойдешь?

– Скажешь тоже, батя. Чему меня научат? Работать в найме? Нас и так наемывают. Батя, плюнем на это слюной. Давай-ка на рыбалку махнем к нам в Псковскую?

– Э, Рома, я давно там не был. Ноги все болят. Видишь, с дивана не схожу.

– А что с ногами-то?

– Они устали.

* * *

За неделю, прошедшую со дня возвращения, Роман успел немного. Встал на учет в военкомат. Позвонил кое-кому из ребят насчет работы. И сходил на парочку интервью тоже насчет работы.

Заскочив среди дня домой, Роман застал отца в большой задумчивости.

– За тобой уже приходили, – сказал отец. – Двое. Оставили телефон. Сказали, что насчет работы. Рома, найди другое место для ночлега. Эти не отстанут. За ними сюда придут менты. Ни к чему это.

…В тот вечер Роман собрал немного чистого белья и одежды. Аккуратно уложил все это в рюкзак и приготовился уйти из дома. Мать рыдала. Но оказалось, поздно: в дверь настойчиво позвонили. И Роман видел, как отец почему-то сжался.

Роман сам пошел открывать. В глазок он увидел: стоят двое. Молодец и старый. Оба не переминались за дверью, а стояли по-хозяйски, будто пришли с повесткой.

Роман распахнул дверь.

– Здорово, курсант, – сказал старший. – Есть разговор. Слышали, что ты работу ищешь. Есть хорошая высокооплачиваемая работа. В ЧТ. О такой работе многие мечтают.

Рома молчал.

– Выйдем поговорим.

На улице мужиков ждал джип. Сели и поехали. Ехали недолго.

Это был дом. С виду жилой. Поднялись на второй этаж. Оказался офис. Без таблички. Без излишеств. Только подробная карта ЧТ. С флажками на магнитах. За столом мужик. По всему видно – военный. Морда топором рубленная.

– Вот ты какой, – сказал мужик. – Красавец. Такие и нужны. Кстати, меня можешь звать Шеф. А вообще-то я генерал Петр Иваныч.

В жизни Романа уже был «маршал Шаман». Теперь появился «генерал Шеф». Одним больше – одним меньше. Рома смотрел перед собой тем же пустым взглядом, каким смотрит большинство молодых людей. За полгода скитаний и общения с различного рода людьми Роман постиг практику упрощения систем. Жизнь сложна, но не хаотична. Всегда отыщется гвоздь, на котором все держится. Если подняться выше суеты, в надсистему, суть становится видна. Он считал, что практически дошел до сути. Осталось еще немного, и суть откроется вся.

Но генерал Шеф, похоже, не был большим психологом, чтобы копаться в антисистемах. Он не обращал внимания на нарочито-пустые глаза Ромы. У него в голове сидела устарелая схема мирового устройства.

– Вот тебе, Киселев, телефон начальника службы безопасности ЧТ. Позвонишь, представишься, скажешь, «от Шефа». Пройдешь собеседование и устроишься на хорошую высокооплачиваемую работу. Все.

– Да я хотел программистом пойти, – дебильно сказал Роман. – Или открыть небольшой бизнес. Мне в охрану неохота.

Генерал Шеф воззрился на него во все глаза:

– Ты чего, мужик, счастья своего не понимаешь? Программистом может быть всякая тля. А настоящий мужик – этот тот, кто дает задание программистам. Настоящий мужик – это шеф. Ты будешь настоящим. Ты будешь у денег. У власти. Больше не надо слов – иди.

Те же два служивых посадили Рому обратно в джип и отвезли домой.

На следующий день Роман позвонил по телефону, который ему дали. Он решил, что сделает все, чтобы его не взяли на работу в ЧТ.

 

4. Про чужую игру

Роман на прием к начальнику СБ ЧТ оделся как можно лоховатее. Он просто испытывал судьбу. «Ну не хочу я туда, не хочу я в охрану!» Ему было неприятно, что весь путь, когда-то начертанный ему отцом от недостатка воображения и избытка военной тупости, неумолимо воплощается.

Так и пришел Роман наниматься на работу в курсантской форме, в которой вернулся из странствий. Правда, мать почистила, погладила его одежду, и теперь Роман выглядел как дембель, собравшийся на заработки в столицу.

Пройдя специальную проходную «для иногородних», Роман впервые попал на территорию ЧТ.

О «проекте ЧТ» Роман услышал однажды от китайца в тюрьме. Подробностей проекта не знал и представлял ЧТ как завод – почтовый ящик. Но, попав на территорию, шестым чувством понял, что это не завод, а страна. Во-первых, на входе тщательно сканировали голову и руки. Во-вторых, узкоглазые, которые выходили из-за стены в Город Дворцов, прикладывали к сканеру ладонь, на которой была какая-то татуировка. В-третьих, узкоглазые, которые возвращались снова в ЧТ, опять прикладывались к сканеру татуировкой. Это уже был концентрационный лагерь.

Зона, в которую он попал, располагалась на высоте четвертого этажа. Из стеклянной башни, в которой сидел начальник СБ, была видна часть нижней территории, Черный город. Город был в прямом смысле наводнен черными и цветными. Это была не Россия. И если Задурийск был естественной географической дырой, через которую китайцы небольшими группами по пять миллионов человек проникали в Россию, то ЧТ был дырой искусственной, специальной. Наверное, в этом проекте были разные технические службы. Но первым делом Роман увидел адский вертеп.

Прямо перед глазами Романа за стеклом, на приличной высоте, располагался громадный билборд, на котором восседала в неприличной позе черная голая женщина-вамп. Роман не поверил своим глазам: на билборде светилась раскаленная надпись по-китайски: «Перед вами разденется несравненная Джулия Сливка! Настоящая пантера! Открыватель ваших грез». Роман так и застыл, читая эту рекламу еще и еще раз.

– Нравится? – спросил начальник СБ ЧТ.

– Нет, что вы! – ответил Роман. – Это не может нравиться. Это разврат.

Он прикрыл глаза и быстро произнес про себя четыре слова молитвы.

– Напрасно вы так резко отзываетесь. Замечательное шоу. У нас средний состав Черного города имеет право один раз в месяц посетить это шоу на шестом этаже. А руководящие работники ходят регулярно. Это расслабляет. Еще никто не отказывался.

– Я буду первым, – сказал Роман.

Начальник СБ ЧТ с интересом взглянул на этого странноватого парня, которого ему посоветовали взять с перспективой на повышение.

– Расскажите о себе, – попросил начальник. – Хвалите себя. Не стесняйтесь.

– Мне нечего рассказать о себе хорошего. Я – технарь. После девятого класса английской школы учился в автомеханическом техникуме, а после него – в Задурийском военном институте. Инженер танковых войск. А также специалист по взрывотехнике. Ну, знаете, мосты, переправы, взорвать, навести переправу для танков… Был под следствием, сидел в задурийском СИЗО. Неожиданно был освобожден, вернее даже изгнан из СИЗО без объяснения причин. Без денег и без посторонней помощи долго добирался домой, по дороге зарабатывая, чтобы не сдохнуть от голода и холода. Вот и вся моя биография. На ней – большое пятно. Я был под следствием. И я не получил диплома военного института. Меня просто оттуда отчислили, когда арестовали. А восстанавливаться я не стал.

– Нормальная биография, – пробормотал начальник СБ ЧТ. – А в чем вас подозревало следствие?

– В Задурийске состоялась серия терактов. Был взорван китайский рынок. И гадальный салон ведьмы. В терактах обвинили человека, с которым я был лично знаком. Очевидно, посчитали, что я ему помогал.

– А вы ему не помогали?

– Если бы помогал, меня бы из тюрьмы не выпустили.

– Какие языки вы знаете?

– Английский. Немного китайский.

– Неплохо, – похвалил начальник СБ. – Вот вам анкета. Заполните. И отдайте моему секретарю. Вам позвонят. Да, вот что… О задачах, которые перед нами поставлены. Задачи состоят в том, чтобы контингент ЧТ не расползался по нашему городу.

ЧТ – это банка с непроницаемыми стенками. Вы себе представляете, что случится, если весь этот контингент (и начальник СБ махнул рукой вниз, где копошилась цветная человеческая масса) хлынет в Город Дворцов? Беда будет. Мы их никогда не отловим. Поэтому задача сохранять контингент внутри – это главное. Но с некоторых пор у нас стали исчезать рабочие. При таком строгом учете рабочей силы, который мы ведем, это весьма странно и неприятно. На сегодняшний день мы недосчитались троих. Пропала служащая с шестого этажа, китаянка. И исчезли двое индусов с нижнего этажа. Сейчас в ЧТ проходит так называемый пересчет. Эта процедура осуществляется каждые полгода, когда мы освежаем кадры: отработавших отправляем на родину, принимаем новые кадры. И вдруг эта неприятная пропажа.

Задействовали в неофициальном порядке лучшие силы. И сами не спим. Тому, кто найдет беглецов, полагается большая денежная премия. Усиливаем меры безопасности. Вводим в ряды черных и цветных наших слухачей. Работы предстоит много. Я хочу вам сказать, как старший по званию и по опыту жизни, что самое главное – это воспринимать жизнь такой, какая она есть на самом деле. Большинство молодых людей почему-то уверены, что могут и должны переделывать жизнь под себя. Им кажется, что они могут устанавливать другие экономические законы и правила. Но если эти другие правила существуют, то почему мир живет все время по одним и тем же? Вам не приходил в голову ответ на этот вопрос?

– Я не Карл Маркс, – сказал Рома.

Начальник пропустил грубость, не отреагировав.

– Мы обеспечиваем безопасность только зоны производства. В нашем ведении экономика. В политику мы не лезем. Там наверху рулят другие люди. Но почему-то все претензии всегда к нам. Будто мы – сволочи какие-то, изверги. Мы не изверги, мы – патриоты. Есть ряд очень хороших работ разных исследователей, американских и китайских. В целом рост Китая базируется на дешевой эффективной рабочей силе в сочетании с грамотной экономической политикой КПК, которая постепенно перестраивает экономику в соответствии с новыми реалиями. Привлекая инвестиции и заимствуя опыт НИС, Китай создает у себя на восточном побережье процветающие зоны, где концентрируется основной капитал. И рост этот может продолжаться очень долго, так как тренд только-только пошел в гору. Американские, японские и тайваньские компании постепенно переводят все производство в Китай. Разве вам как гражданину России это не обидно? Они растут, а мы стагнируем. И структура китайского производства постепенно смещается в сторону более сложной наукоемкой продукции. Они, того гляди, нас перегонят.

Показатели экономического роста Китая никак не связаны с качеством жизни обычных людей. Девяносто процентов китайцев живут очень бедно, и качество их жизни низкое. Отношение к работающим – как к рабам. А мы? А мы вынуждены в России обеспечивать всем пенсии, зарплаты по европейскому уровню, медицину… А ведь все страны воздвигли себе благополучие только на рабском труде! Они миллионами завозили негров, латиносов, азиатов и сажали их в подвалы, использовали их вместо механизмов – это было дешевле.

– А потом вся эта сволочь захотела остаться в Европе и стать гражданами, – не выдержал Роман.

– Вот потому-то мы каждые полгода и вывозим из ЧТ пароходами этих людей. Чтобы они не вообразили себя нашими гражданами! Учтите, проект ЧТ – секретный. Степень секретности – нулевая. Самая высокая. Если о проекте пронюхает западная пресса… впрочем, без разницы, даже если пронюхает наша пресса, то будет большой скандал. Очень большой.

Роман представил скандал и невольно зажмурился.

– Когда прекратится или хотя бы замедлится экономический рост в Китае? Думаю, что подсчитать примерный срок в принципе возможно. Основной мотор экономического роста в Китае – дешевая рабочая сила, которая приезжает и приезжает из деревни. Но в принципе – восемьсот миллионов человек, живущих в деревне и кормящих Китай, очень много, но не бесконечно. Учитывая масштабы миграции в города и быстрое старение населения, гипотетически можно посчитать, когда именно отъезд каждого следующего китайца в город станет потерей… И пока китайцы не стали экономить свои людские ресурсы, мы решили у них подзанять рабсилы. Впрочем, вы увидите: мы занимаем не только у китайцев, но и у индусов, и африканцев…

– Они же заразные! – вырвалось у Романа.

– Ну, мы же не выпускаем их в Город Дворцов. Выпускаем только работников категории «С». У них на ладонях специальная татуировка. С ней они далеко не убегут. Кстати, пропавшая китаянка из этой категории. По нашим данным, она прячется в Городе Дворцов, недалеко от Императорского проспекта.

«Какая точность!» – подумал Роман.

– Мы берем на работу только совершенно трезвых и лояльных к действительности людей. Обычно мы подвергаем кандидатов на освободившиеся вакансии беспощадным тестам. Потому что нынче развелось очень много революционной заразы. И я уверен (тут начальник СБ сделал голосовую паузу) вы бы эти тесты… не прошли. Да-а.

«Так отстань от меня!» – мысленно взбрыкнул Рома.

– Поэтому я беру всю ответственность за вас – на себя, – совершенно нелогично сказал начальник СБ. – Я хочу вас предупредить, что вакансии освобождаются редко, это бывает, когда служащий умирает… Вы пришли по рекомендации такого человека, которому я отказать не могу. Вам очень повезло. У нас высокие зарплаты. Особенно в нашей СБ. Вы будете получать заплату выше, чем зарплата клерка шестого этажа.

– Откуда же такие деньги?

– Объедки с барского стола посыпались к нам. Золотой миллиард оказался не в состоянии переварить неимоверное количество прибавочного продукта, который начал образовываться от вхождения в сферу капиталистической эксплуатации многомиллионных масс китайского населения после инвестирования туда уворованного западом у России. Теперь, как ни странно, мировая экономика нуждается в России, как в потребителе. Проще говоря, нам позволили вскочить на подножку золотого миллиарда.

…Выйдя из ЧТ, Роман чертыхнулся вслух. По всему было видно, что начальник СБ ЧТ решил-таки взять его на работу без проволочек. Даже не дав подумать и посомневаться. Иначе он не стал бы рассказывать о беглецах и намекать на таящуюся в Романе нелояльность. Он как бы повязал Романа лишней информацией. «А ведь Шаман уверял, что меня будут обходить стороной все вербовщики».

Провожал в обратный путь его гигантский билборд «Перед вами разденется несравненная Джулия Сливка, настоящая пантера».

Превращение первой любви в элитную проститутку, прямо сказать, Романа оскорбило.

 

5. На верхних этажах ЧТ

Как только Роман устроился на работу в ЧТ и получил форму работника СБ, служебный автомобиль и рацию, он позвонил генералу Шефу.

– Внимательна-а! – отозвался Шеф вальяжным голосом.

– Это я, – сказал Роман, – я сделал все, как вы сказали.

– Вот так, сынок, первый этап операции мы завершили – ты внедрен в систему. Теперь предстоит подготовка ко второму этапу. Срочно приезжай!

Волчьим скоком Роман оказался на той же хате с картой объекта ЧТ.

– Самая главная проблема ЧТ состоит в том, что никто не может найти схему минирования этого объекта, – сказал Шеф.

– А разве ЧТ заминирован?

– А как же? У нас все заминировано. На всякий случай, чтобы не сдать врагу. Все объекты такого уровня заминированы с самого начала. На случай войны. И на случай непредвиденных обстоятельств. И предвиденных – тоже. Однако схема исчезла вместе с пультом. Никто не знает, где заложено. Что заложено. И сколько.

Дед сидел совершенно спокойный и говорил об этом как о деле обычном. Как о водопроводе.

– Кстати, о водопроводе… – неожиданно добавил он. – Есть схема и затопления ЧТ. Нижний город легко затопить. И его проблема решается именно так. Но поскольку в ЧТ много небоскребов, то от затопления, как решения экстренного вопроса, отказались. Перед нами стоит задача раскрыть именно схему минирования. В любом проекте есть логика. Надо догадаться, какая логика была у того человека с чемоданчиком, который делал проект минирования. Если бы мы знали, кто это был! В тот момент специальность по взрывотехнике не была рыночной. Это был государственный специалист. И, скорее всего, сделав дело, он не сохранился.

– То есть?

– Его больше нет.

– А пульт дистанционного управления у кого?

– Полагаю, что его увез с собой за границу эта сволочь бывший губернатор, в отместку за то, что у него отняли ЧТ и вообще выгнали.

– Да как же я постигну логику того государственного минера?

– Напрягись. Подумай, что сделал бы ты в первую очередь, если бы перед тобой стояла задача взорвать к чертовой матери этот адский вертеп!

«Ого, – подумал Рома, – так что же на самом деле задумали деды – спасти „замечательный проект“ или взорвать к чертовой матери „адский вертеп“?»

В какой-то степени Роме стало ясно, зачем его наняли на работу в ЧТ. Дедам трепанули, что Рома – классный подрывник, свежая голова, и его логика может пригодиться в разгадке этой нетривиальной задачи. «Дедушки сделали ставку на новое поколение, потому что сами уже не в состоянии правильно рассчитать, куда пойдет взрывная волна».

– Что ж, спасать человечество – это наша задача, – Рома изобразил улыбочку.

…И вот Роман, разложив на столе в своем кабинетике план ЧТ, стал изучать, где бьется сердце этого объекта.

В центре города находилась так называемая хрустальная башня. Это было здание, в котором, как Рома предполагал, обучались элитные китайские дети – «поколение маленьких императоров». Роман решил первым делом отправиться туда, на верхние этажи хрустальной башни.

И тут он встретил сопротивление начальника СБ.

– Ну, что там тебе делать? Там наверняка взрывчатки нет. И никому эти так называемые «маленькие императоры» не нужны. Про них вообще все забыли. Это было политическое прикрытие экономического проекта. Нельзя же было впрямую размещать рядом с колыбелью государства какой-то черный город, международную помойку. Вот и придумали: то да се, Оксфорд какой-то…

Роман упорствовал, потому что составил план и не хотел от него отступать.

– Не надо хаоса, – сказал он начальнику СБ. – Система – прежде всего. Я обшарю верхние этажи. И дальше можно будет не возвращаться к этому вопросу.

С неохотой начальник передал Роману пачку электронных ключей от каждого этажа.

…Появление человека в форме охраны вызвало на этаже «маленьких императоров» огромный фурор.

На Романа сбежались смотреть все подростки, которые не были на занятиях.

«Они людей годами не видят», – догадался Роман и, не обращая внимания на китайчат в синих костюмчиках, проследовал в служебные помещения, держа перед собой план здания.

Роман успел заметить, что среди китайцев попадались и русские лица. Но у всех на лацканах синих пиджаков сверкал, сделанный из маленьких алмазов, значок в виде иероглифа. Роман его узнал: это был главный иероглиф китайского языка – иероглиф богатства. По этим значкам высоколобые китайчата впоследствии, когда выйдут из этих коридоров, будут отличать друг друга.

Роман обшаривал туалеты, когда почувствовал, что за ним кто-то пристально наблюдает. Это оказался высокий аккуратный юноша с таким же, как у всех, значком.

– Ты чего, дух школы? – в шутку спросил Роман.

– Я староста. Я тут главный. Что ты здесь ищешь?

– Смотрю, не протекают ли водопроводные трубы.

– Но у тебя нет разводного ключа…

Смотри-ка какой он был умный, этот маленький китайчонок, в этой башне из бронированного стекла он даже видел настоящий разводной ключ.

– Расскажи мне, чему вас здесь учат?

– Главный секрет нашего воспитания заключается в том, чтобы не дать нам ознакомиться с печальным мировым опытом. Мы учимся управлять миром по новым технологиям. Нас учат музыке, философии и математике, политике как философии.

– Интересно… – сказал Роман. – Мне говорили, что главное в жизни – это вовремя получить негативный опыт. Потому что мировой порядок из века в век покоится именно на нем. А для вас главное – не опуститься на грешную землю.

– Ты правильно понял, охранник, главную идею. Для охранника важно получить негативный опыт. Потому что ты никогда не поднимешься наверх. Никогда не взглянешь на небо. А для гуру главное – получить опыт мистический. Для нас самое важное – это не повторить гадостный путь, который с обидной регулярностью проделывает вся остальная элита, как европейская, так и азиатская. Тогда человечество сделает шаг вперед.

– Человечество не сделает. У него на ногах – огромные гири. Шаг в пустоту сделаете вы, смешные маленькие императоры. Шагнете со своего сотого этажа – и… без парашюта будет больно.

Китайчонок не улыбнулся.

– Такая школа, где учат плохому, находится ниже на десять этажей. Там учатся русские. Им преподают кейсы…

– Кейсы?

– Да. Так называются типичные плохие обстоятельства, в которые попадает человек низового звена. Как ты. Который ходит по земле.

– И кто там обучается?

– Ваши. Дети губернаторов. Министров. Ваша элита.

– А ты?

– А мы не опускаемся на землю.

– Как вас отбирали сюда?

– Нас искали по всему Китаю. Собрали всех детей с особыми возможностями.

– В чем особость?

– Во всем.

– Чему вас уже научили? – спросил Роман.

– Волшебству, – просто сказал мальчик.

– Ну, например?

Мальчик вытянул вперед свой тонкий указательный палец, и вдруг этот палец затрепетал синими всполохами электрического разряда. Мальчик провел ногтем по металлической обшивке на двери, и Роман увидел, что металл оплавился.

Роман не готов был к такому повороту событий.

Он подождал новых фокусов. Но мальчик спрятал свой пальчик.

– А знаешь ли ты, волшебник, что весь этот город заминирован? – спросил Рома.

Мальчик удивился:

– Зачем?

– Это не обсуждается, – сказал Роман. – Есть реальность.

– Почему же честно не сказать, для чего они нас заминировали? Наверное, чтобы злодейски погубить нас, новое поколение? Чтобы мир никогда не шагнул вперед и не увидел прекрасное завтра? И если нас взорвут, то ведь нас не опознают в груде тел, и наш бесценный генетический материал потеряется…

– Вас опознают по вашим флэшкам, – мрачно пошутил Рома.

– Охранник, ты должен найти эту черную силу и обезвредить ее. Иначе человечество будет отброшено назад. Нас надо охранять. Мы бесценны.

«Во дает, – подумал Роман. – Мне бы такое самомнение лет пять назад… я бы точно попал в этот элитный питомник, а не в задурийскую тюрьму по папиной рекомендации».

– Ну, и как из вас будут выбирать главного императора всего мира?

– О! Существуют очень сложные тесты. Их разрабатывали веками китайские мудрецы. Например, у императора не было сына, и он должен был выбрать преемника среди родственников. Он раздал юношам семена цветов и сказал, что выберет императором того, кто вырастит самые лучшие, самые красивые цветы. И спустя два лунных месяца все юноши представили императору свои прекрасные цветы. Кроме одного: у него не взошло ни одно семя. Именно этого юношу император назначил своим преемником.

– Почему?

– Потому что семена цветов, которые император раздал юношам, были невсхожие. Это был экзамен не по агрономии. Это был тест на честность…

– У-у… как у вас все сложно. А скажи-ка мне, сколько вас здесь народу учится?

– Тысяча двести человек.

– Ого! – присвистнул Роман. – Это много.

– Мы занимаем четыре этажа, – гордо сказал мальчик.

– А если случится пожар, как вы будете отсюда выбираться? – Роман ожидал, что поставит мальчика в тупик. Но мальчик ответил без запинки:

– У нас на крыше стоит вертолет.

– На сколько человек?

– На двенадцать…

Возникла нехорошая пауза. Мальчик смотрел на Романа тревожно. Роман паузу тянул.

– Ты ответил мне на главный вопрос, маленький волшебник, теперь я знаю, что вас никто не собирается спасать в случае опасности. Я дам тебе хороший совет: будь ближе к земле, никогда не забирайся на сотый этаж. Может случиться, что тебе не хватит места в вертолете.

– А ты, охранник, скажи мне тоже… что это за черное облако за окнами, которое скрывает от нас солнце?

– Черное облако? Оно вовсе и не облако. Это черная подушка, которая накрывает ваш городок. Она называется смог. Смог, едкий черный дым, который идет снизу, из Черного города, к вам наверх. Внизу всегда располагается все самое главное, называется жизнь. Тебе обязательно надо побывать внизу. Не побывав внизу, ты не сможешь… впрочем, Бог тебя знает.

– Охранник, черное облако скрывает от нас солнце. А мы должны видеть его. Мы должны видеть солнце, чтобы убеждаться, что солнечные циклы, которые мы считаем, верны.

– Тут я не могу помочь тебе, маленький волшебник. Чтобы смог прекратился, нужно убрать Черный город. А этого никто не хочет. Знаешь, мой маленький друг… та страна, откуда ты родом, Китай, она вся такая, она порождает черный смог. Ваша страна с тех пор, как она производит дерьмо, которым вы торгуете, покрыла нашу планету смогом. А Китай производит дерьмо день и ночь, и это дерьмо – плохие вещи, никудышнее искусство – они потом выдаются за качественный товар. Ее, вашу страну, всю надо разрушить, понимаешь, мой маленький друг? Вы загнали весь мир в тупик.

Пока Роман издевался над мальчиком, тот делался бледным.

Наконец Роман решил, что слишком жесток с мальчиком. Ведь не он придумал выпускать дерьмо под мировыми брендами.

– Я знаю, знаю, – сказал мальчик. – Сегодняшний Китай должен погибнуть. Но это не случится раньше 2012 года. Тогда закончится старый солнечный цикл. Начнется Хаос. У нас циклы, по которым крутится история Китая вот уже пять тысяч лет: Хаос, Малое единение родов и племен вокруг престола императора и Великое процветание. Потом снова Хаос. Сейчас у нас процветание. Когда начнется Хаос, сила от Китая уйдет. Население Китая уменьшится на пятьсот миллионов… А раньше никто не сделает решительного шага.

– Вот как? Никто? То есть ты считаешь, что извне никакая сила не сможет приструнить твою сраную страну? Никто не способен объяснить миру, что ваше дерьмо, которое вы производите, никому не нужно? Вы просто переводите ресурсы. А мы-то на что, мой маленький друг?

– Нет, никто не сможет приструнить, – сказал мальчик, – нет такой силы. История развивается по циклам. Прежде чем на нее воздействовать, надо дождаться нужного цикла.

– Мы еще посмотрим. Ты все-таки напряги свое воображение и подскажи, что говорят звезды про взрывчатку.

Значок покачнулся у китайчонка на лацкане, сверкнув всеми гранями. Мальчик ткнул пальцем в значок и сказал: «Она вот тут!»

Затем китайчонок слегка наклонил голову и повернулся к Роману спиной. И, проскользнув в проем двери, исчез, оставив много вопросов.

«Ну, это все китайские фокусы», – решил Роман, расставшись с маленьким волшебником. От «детской башни», по мнению Романа, ничего не зависело. Иначе для необыкновенных детей предусмотрели бы средства эвакуации. Далее вокруг нее располагались офисы мировых корпораций и банков. Обычная картина. От них везде и всюду многое зависит, но кажется, что никакая корпорация не является ключевой в системе мирового финансового оборота. Жилые дома клерков мировых корпораций и китайчат, с бассейнами, садами счастья, качелями, теннисными кортами. Ну, какой в них смысл? Впрочем, в Москве взорвали жилые дома в Печатниках. И шум также был гигантский.

Теперь Роман уже понимал, что если все объекты заминированы, то, имея схему, можно взрывать то одно, то другое, придумывая разные объяснения и называя разных врагов, виновных в терактах. Внизу, как необходимая подставка под все самое высоколобое, был расположен черный город, с его подвалами, фабриками, производственными цехами. Над ним – полыхало рекламой огромное казино с черной пантерой на фронтоне. Взрывать черномазых и бордель? Какой в этом смысл? Никакого. Два важнейших объекта – оба порта и аэропорт. Вот это – серьезно. Весь смысл – в них. Скорее всего, заминированы именно они. Но где заложена та взрывчатка? Взять собак и обходить метр за метром территорию? Веселая работа! Впрочем, работа как работа. Не хуже другой. Вполне научная. Возможно, более научной работы Роман никогда и не получит.

Добросовестно обманывая себя, что крайне нужно «по службе» посетить стрип-клуб, в тот же вечер Роман, не снимая формы, пошел на представление в «Сяо Ляо».

Внутри клуб был отделан, как это обычно бывает в Китае, в красных тонах. Китайское лакированное красное дерево. Красный бархатный занавес. Красные ложи. Столы, накрытые красными скатертями. Исключение составляли зеленые игровые столы в казино под ослепительными лампами.

В зрительном зале со столиками Роман уселся в служебную ложу. Пить себе ничего не заказывал. Сидел в напряжении. Еще и потому, что при входе в стрип-клуб пришлось сдать табельное оружие. Его с гнилой улыбочкой положил в сейф китаец-охранник стрип-клуба.

Представление началось. Под бравурную музыку на сцену выехала боевая тройка. Это были три голых мужика, которые стояли на четвереньках на движущемся транспортере. Поверх одного из этих коней, среднего, восседала верхом женщина в черной полумаске и черном стрип-белье, то есть сверкающем корсете, из-под которого видны были длинные красные резинки, поддерживающие черные чулки.

Это и была «настоящая черная пантера». Роман крепко держался на стуле, чтобы не упасть. Но лицом излишне покраснел.

Пантера, пнув ногой в туфле на острой «шпильке» своего коня и очертив ногой полукруг, опустила ее на землю, развернула красный хлыст и стала без устали хлестать голые задницы мужиков, все еще стоящих на четвереньках. При этом она описывала то одной, то другой ногой круги вокруг их бритых голов. Роман отметил, что головы мужиков были раскрашены, как головки членов.

Вдоволь натешившись хлыстом, женщина-пантера подняла «коней» на дыбы и привязала каждого к заранее приготовленному позорному столбу. А сама встала у шеста и под музыку начала танцевать, обвиваясь вокруг него, постепенно снимая с себя одежду. Корсетов на ней оказалось два. Под черным был красный. Когда пантера обнажила грудь, сидящие в зале мужики начали кидать ей на сцену деньги, которые она собирала, поворачиваясь то задом, то голой грудью. У голых привязанных к столбам мужиков в это время встали члены. Пантера периодически подходила к ним танцуя и поливала их мужские достоинства холодной водой из кувшина, который ей подавал китайский карлик.

Роман был впервые в стрип-клубе и оказался явно неподготовленным к этому действу. В середине спектакля он вскочил и убежал в туалет, где зверски измучил свой член над унитазом. При этом он шептал: «Жжуткая с-с-сука, рредкая с-с-сука».

Сознание того, что эта девушка – его одноклассница, которую он когда-то лишил невинности (впрочем, кто кого лишил – неясно), открыло новую страницу в его стремительно пополняющемся опыте.

Вернулся Роман в зал, когда весь зал дрочил, не вставая с мест. Выкрикивали разные скабрезности.

Оргия только начиналась. На сцене появился пикет из службы безопасности стрип-клуба. Крепкие парни в блестящих скользких костюмах, как космонавты в американских мульфильмах, стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Пантера уже сбросила с себя все, кроме черной маски с лица. Она извивалась, нагибалась и раздвигала ноги, как тайская танцовщица в притоне. Заключительный аккорд спектакля: аукцион. Пантера выбирает из зала любого понравившегося ей мужика, который платит наличными наиболее крупную сумму и совершает с ним на сцене половой акт. На этот раз пантера выбрала себе крепкого китаезу среднего роста. Он швырнул ей на сцену запечатанную банковскую пачку в десять тысяч долларов.

Когда все закончилось, Роман посидел минуту в служебной ложе, не слыша, как зал кричал, орал, как стаскивали с себя брюки гости и носились по столам и стульям голыми… повсюду валялась одежда. В дверях встали молодцы из службы безопасности с дубинками и электрошокерами.

Потом Рома тихо выскользнул из ложи и пошел в сторону кулис.

– Куда? – остановил его на подступах к гримерным артистов корпулентный представитель секьюрити клуба.

– Мне надо увидеть госпожу… – жалко забормотал Роман.

– Сегодняшний вечер у нее уже забронирован, – сказал секьюрити. – Попробуйте в следующем месяце.

Роман отполз в тень. Затем пошел к выходу. Получил у китайца назад свой табельный пистолет, широко улыбнулся всем и заскочил в туалет. В туалете он заперся в кабинке, разложил на крышке унитаза план ЧТ и включил фонарик. Вынув из кармана лупу, Роман изучил здание клуба «Сяо Ляо». Как он и предполагал, здание имело еще один вход – прямо с улицы, в служебные помещения. Роман перебрал всю пачку электронных ключей, которые у него были с собой. Затем он спустил воду, потоптал ногами, будто застегивал штаны, и вышел вон.

На улице шел мелкий нудный дождь. Рома дважды обошел полукруглое здание клуба. Охрана также делала обход здания неспешными шагами. Навстречу друг другу здание обходили два работники здешней охраны с рациями. Они ходили с одинаковой скоростью, и их встреча происходила как раз рядом с запасной дверью. Тут они обычно останавливались и обменивались парой реплик. Роман разобрал, как один говорил другому:

– Как ты думаешь, она взаправду дает на сцене или использует имитатор?

– За десять штук? Конечно, дает.

– Так эти деньги у нее забирает хозяин.

– Не думаю, что она такая дура, чтобы их отдать.

И оба охранника засмеялись.

Роман дождался, когда они разошлись в разные стороны, и методом научного тыканья стал определять нужный ключ. Наконец, уже теряя терпение, Роман приложил последний магнитный ключ к пластине на двери. Огонек мигнул, и Роман отворил дверь.

Войдя в тускло освещенный коридор, он пошел наугад, надеясь разыскать гримерную «черной пантеры». Все было пусто. Вдруг навстречу ему попались трое голых мужиков, которые только что на сцене изображали «коней». От них за версту несло конским потом. Один сказал двум другим:

– Скоро импотентом стану. Все труднее ставить член в третьей части представления.

– А ты не глотаешь таблетку?

– Нет. А ты глотаешь?

– Конечно, – сказал второй, – я без таблетки уже давно ничего не могу.

А третий хмыкнул:

– А я и с таблеткой не могу. Я ввел в член силикон, и теперь, когда мне нужно, я дергаю за веревочку.

Увидев Романа, тройка шарахнулась в сторону. Роман оглянулся и проследил, куда направились артисты. Почему-то он решил, что гримерка «пантеры» окажется в стороне от мужиков. Вот наконец он дошел до двери, на которой был приклеен уменьшенный плакат, которым клуб привлекал все население ЧТ, на нем была изображена черная пантера на корточках. Роман резко открыл дверь.

Посередине комнаты у зеркала сидела «черная пантера» в пеньюаре. На потном лице ее отчетливо отпечаталась маска, которую она недавно сняла.

Но это была не Юлия!

Увидев чужого охранника, стриптизерша испугалась и потянулась к тревожной кнопке. Рома подскочил и стукнул ее по руке.

– Немедленно отставить!

Пантера распахнула пеньюар и спросила с неожиданным южным акцентом:

– Ты хто будешь, пацанчик?

Говор у нее оказался мягкий, хохляцкий.

– Ты меня хочешь? Только без насилия!

– Тьфу, – сказал Рома. – Спрячь рабочий орган! И покажи паспорт.

– Па-аспорт? Так тебе не письку показать, а прописку?

– Именно.

Пантера усмехнулась:

– Вот, дожила на старости лет.

Запахнув халат, девица стала шарить по столам, видимо, ища сумочку. Руки у нее тряслись. Нашла. Долго ковырялась в сумочке, покрытой пупырышками стекляшек, наконец нашла паспорт.

– Вот.

И она вынула из сумочки новенький поддельный паспорт китайского производства на имя Юлии Сливки.

– Почему ты называешь себя чужим именем?

– Юлия Сливка – это сценический псевдоним. Охранник, предупреждаю тебя: не бери на себя слишком много.

Он и не брал. Он уже повернулся к ней спиной.

И пантера крикнула в спину уже уходящему Роману:

– Не путайте искусство и жизнь!

– Ах, у вас искусство? – обернулся Рома. – Я и не подумал. Извините. Я решил, что вы – проститутка, которая публично оскорбляет нравственность.

– Слушай, ты с какой деревни приехал?

– Я тутошний, – ответил Роман.

 

6. Путь славы

По утрам в моей квартире было несколько суетно, как в доме помещицы, у которой слишком много челяди. Сквозь сон я слышала, как Ли испуганно спрашивала индианку Сативати:

– Did she wake up?

– Not yet! That's good because I have not made the breakfast so far.

– Перестаньте спикать! – орал Федя. – Дайте мне чего-нибудь перекусить, потому что мне пора бежать на телевидение!

– Тише, ты разбудишь хозяйку! – складывала ручки домиком Ли.

– Ей вставать пора, – бурчал Федя. – Она уже третий день прогуливает университет.

– Хозяйке лучше знать, куда ей ходить, – отвечала Ли.

Откровенно говоря, мне нравилось, что после стольких лет одиночества я стала центром вселенной. А Феде не нравилась «эпоха рабовладения». Он чувствовал себя тут последним человеком. Все крутилось вокруг меня и моих настроений. Когда я пробуждалась, то пожарной сиреной по квартире проносился мой рык: «Ли-и-ииии!!» Я что есть мочи звонила в звонок, который находила в изголовье кровати.

Ли первой подходила к моей постели со всеми нужными для массажа причиндалами: ароматическими маслами, деревянными палочками, щеточками, специальными шершавыми перчаточками и пачкой горячих простыней, в которые она укутывала меня, чтобы делать китайский массаж.

Процедуры занимали не менее двух часов.

В это время на кухне возилась чета индусов. Они пекли какие-то вонючие пирожки, готовили рис и жгли палочки, «чтобы пахло, как в Раю».

Федя обычно, если с утра не бежал на телевидение, пылесосил квартиру и мыл ванную и туалет.

Я следила, чтобы все были при деле.

Через пару дней я начала ценить колониализм и тот образ жизни, который изобрели англичане. А еще через два дня поняла, что в рабстве таится весь смысл мирового прогресса. На нем, на рабстве, все и держится. Жизнь моя была полна, и я не была настроена принимать в нее новых игроков. Поэтому, когда неожиданно раздался звонок в дверь и меня разбудил, я выказала недовольство:

– Кого-то черт несет!

Я не любила неожиданные визиты. Тем более квартира была нашпигована криминальными субъектами, как лагерь беженцев. Субъекты спали кто на полу, кто на стульях. Я переступала через них, когда шла в туалет или в ванную. Хорошо, что ванных комнат в квартире было две: одной я запретила пользоваться посторонним. Вторую, скрепя сердце, отдала на поругание. В раковине гостевой ванной можно было найти черный волос Сативати. Или гребенку Ли. С этим невозможно было бороться. Обе твари были грязнухи. И я их за эту поросятину лупила китайским веером.

Но к входной двери подходить я им не разрешала. Мало ли кто придет. Может быть, участковый. Или консьержка. Впрочем, старой ведьме я подарила коробку шоколадных конфет в полтора килограмма весом, чтобы у нее развился диабет, и она стала со мной приветлива. Хотя, по правде сказать, зловонные запахи индийской кухни разносились по подъезду со страшной силой. В доме была слабая вытяжная вентиляция.

Подойдя к входной двери, я в глазок разглядела Илону. Та стояла на лестничной клетке, кого-то загораживая собой.

С Илоной я не виделась уже больше недели. Не понимаю, что заставило ее примчаться ни свет ни заря ко мне домой. Обычно она еще спит в эти часы.

Я открыла дверь. И поразилась: Илона ввезла в квартиру инвалидную коляску, в которой сидел Славик Ливеншталь.

Насладившись немой сценой, Илона сказала:

– Славик у нас неудачно прыгнул с парашютом. Парашют не раскрылся, и наш мальчик уронился на жесткую землю. Повредился в спине.

Славик улыбнулся и сказал:

– Зато теперь у меня появилась несомненная цель в жизни: самостоятельно сходить в туалет. Ты даже не представляешь, Джулия, какой подъем сил я чувствую, когда у меня это получается.

– Джулия, дорогая, побудь с ним часок-другой, пока я побегаю по магазинам. А то он скучает один. Потом я заеду за ним, и мы куда-нибудь вместе съездим пообедать. Славик купил мне специальный трейлер, с платформочкой, которая поднимает коляску на борт. Представляешь?

Я не могла вымолвить ни слова. Славик не может ходить и писает в подгузники! Чего только жизнь не приготовит!

– О, Боже! – сказала я.

Оставив Ливеншталя в прихожей, Илона мило улыбнулась и вошла в лифт, который так и стоял с раскрытой дверью.

Подумав, куда вкатить коляску с Ливеншталем, чтобы он ничего не обрушил вокруг в этой тесноте и сразу не сошел бы с ума от количества беглых рабов, которых я пригрела на своей груди, с огромными предосторожностями я вкатила инвалидную коляску в гостиную с китайскими вазами династии Мин.

Ливеншталь оживился, увидев нашу китайскую тематику. Зачем-то схватился за вазу и стал ее рассматривать.

Я ему сказала:

– Ты поосторожнее с нею – она бесценна.

Ливеншталь понимающе кивнул.

Заговорил он со мной о том, как мне нравится учеба в университете на китайском факультете.

– По правде сказать, мне все это уже неинтересно, – ответила я. – У меня появились другие перспективы, и эта учеба, особенно нудный китайский язык и китайская история, мне кажутся такими анахронизмами! Я совершенно утратила интерес к карьере, связанной с Китаем, с дурацким Чайна-тауном, – все же он искусственное образование, большая опухоль. Согласись, что там – тюрьма. Сидеть в вонючем китайском офисе и грызть авторучку – это не для меня. Я хочу делать бизнес на телевидении. Там значительно больше возможностей. Я хочу завоевать мировую известность. Хочу учить людей. Мне так и хочется взгромоздиться на бочку и вещать, чтобы меня слушала вся Императорская площадь. Известность – это капитал, который впоследствии можно инвестировать куда угодно.

– Резонно, – заметил Ливеншталь. – И что ты предпринимаешь для этого?

– Снимаюсь в проекте, который вскоре выйдет на экран. Меня пригласили вести передачу. Я так счастлива! Но прежде всего, хочу рассказать тебе об участниках нашего шоу. Понятно, что это кадры из глухой провинции, которые стремятся попасть в столицы, чтобы раскрутиться. Это молодые люди, которые хотят стать музыкантами, певцами, моделями. Хотят, но никогда не станут. Надо отметить, что среди них попадаются уморительные. Особенно девки. Они себя считают красавицами и о своей красоте говорят так трепетно, что хочется пеше и конно ржать в голос. А когда им установили посередине сцены шест, как в нормальном стрип-клубе, они стали выделывать такое, что за сценой со своих фонарей попадали все осветители. Ну, не важно! Мы уже записали несколько передач и готовимся стартовать с проектом.

– Я тебя поздравляю, – сказал Ливеншталь. Но улыбка его была вымученная. – Юлия, – сказал он, – ты не обращай на меня внимания, дай мне только телефон, я должен сделать несколько небольших городских звонков. Вообще, можешь про меня забыть. Скоро вернется Илона и меня заберет. Или мы куда-нибудь поедем вместе.

– Да, подожди! Славик! Даже обидно, какой ты стал деловой. Мы так давно не виделись с тобой. Давай обсудим ситуацию. Я впервые в жизни так счастлива, что нашла себя! Откровенно говоря, в моей жизни нет места даже для любви. Душа моя так заполнена, что мне, кажется, уже никто не нужен больше.

– Как? А мы с Илоной? Ты больше не подаришь нам ни одной прекрасной ночи?

Я смутилась. Ливеншталь на инвалидной коляске мечтает о ночных оргиях.

– Ну, Славик, ты выздоравливай, а уж мы позаботимся, чтобы тебе было хорошо. Кстати, ты случайно не знаешь, что там в стрип-клубе делает Илона? Она не слишком шалит?

Ливеншталь улыбнулся:

– Дурной славы не бывает. Слава – она и есть слава. Осуждают славу только завистники. Один мой приятель как-то сказал, что если бы самый известный маньяк Чикатило задумал избраться президентом, за него проголосовали бы все бабушки в деревнях. Потому что у него – слава. Бабушки ничего про него не знают, но имя слышали.

– Хорошенькое сравнение!

Ливеншталь рассеянно слушал мою дальнейшую болтовню, глубоко погруженный в свои мысли. У меня было чувство, что он пропускает мимо ушей мои девичьи откровения. Позвонили в дверь.

– Это Илона. Открой, – сказал Ливеншталь.

Я пошла и, ничего не предчувствуя, резко распахнула дверь.

На пороге стоял молодой парень в черной форме какого-то охранного агентства. Сердце в испуге екнуло. Не люблю людей в форме. Я спросила его:

– Вы к кому?

– Здесь живет Юлия?

– Это я.

Он сказал:

– А это – я.

 

7. Про любовь

По моему телу пробежала судорога узнавания. Я застыла в халате и тапочках соляным столбом. Боже, это был Рома! Это был Рома. В форме охранника. С проблесками седины.

В прихожую на инвалидной коляске выехал Ливеншталь точь-в-точь как президент Рузвельт и замер, глядя на Рому.

– Юля, ты мне не рада? Я некстати? Это твой отец? – Роман подбородком указал на Ливеншталя.

– Не думал, что я так скверно выгляжу, – сказал Ливеншталь.

Откуда-то из глубины квартиры присеменила на своих тоненьких ножках Ли, держа в руках белые махровые тапочки с логотипом отеля Le Bristol.

– Что тебе, Ли?

Она потупила взор своих непроницаемых в этот момент глаз:

– Тапочки для господина…

Увидев, что Ли осмелилась выйти в прихожую, из своего кухонного царства на свет потянулись индусы.

Тотчас вылетел и любопытный, как свинья, Федя.

– Приход колдуна на деревенскую свадьбу, – пробормотал Рома, наступая ногами на белые тапочки. – Экое у тебя многолюдье. Может, выйдем прогуляемся на свежий воздух?

Я сказала: «Сейчас. Подожди!» – и побежала в спальню. Там я вынула из шкафа все свои шмотки и быстро их перетряхнула. Я выбрала полупрозрачное платье. Надела под него черное белье и впервые за долгое время накрасила физиономию по всем правилам боевой раскраски. Это значит, что я нанесла на лицо тон, нарисовала глаза, светлой помадой тронула губы и создала на лице полное впечатление, что оно не накрашено вообще. Волосы я слегка обработала горячими щипцами, а потом растрепала. И надев на светлые колготки туфли на высоком каблуке, вышла в коридор. Рома присел на пуфик и спокойно разглядывал Ливеншталя, который тоже сидел в коридоре. Они были похожи на двух взъерепененных котов.

– Ну, я пошла, – сказала я своему народу. – Прогуляюсь со своим школьным товарищем. Мы давно не виделись.

Краем глаза я уловила, что изменения в моем внешнем облике произвели на публику сильное впечатление.

– Ливеншталь, если мы с тобой сегодня не увидимся, то созвонимся, ладно? Извини меня. За тобой, наверное, скоро заедет Илона. Так что прощай!

Мы вышли с Ромой на улицу. Там стояла его машина. Простая практичная иномарка «Субару». Мы сели в нее и поехали в итальянский дансинг. Там мы ужинали и танцевали всю ночь. Целовались. И я была счастлива. Господи, как я была счастлива! Господи! Как я была…

Обратно мы приехали под утро. Прошли на цыпочках мимо спящей консьержки. Пешком взлетели на мой этаж, и я открыла дверь квартиры своим ключом.

Проходя в спальню мимо гостиной, я с великим удивлением обнаружила, что в ней на диване спит Ливеншталь. Илона почему-то его не забрала…

Мы легли с Ромой в постель и всю ночь занимались любовью. Я вдыхала запах его тела. Гладя меня по голове, он нащупал шрам и спросил: «Что это?» – «Это шрам, который мне напоминает, что люди смертны…» – «А у меня вот что…» – Рома взял мою руку и заставил провести по своему запястью: у него тоже был шрам. «А у тебя что?» – «Это я на стамеску напоролся…»

Потом мы заснули. И я как раз поместилась у него под мышкой. Господи, как я была счастлива! Как мне было хорошо и спокойно! На свете есть Бог! И этот Бог – любовь.

Проснувшись утром рядом с Ромой, я вдруг поняла, что хочу, чтобы из моей квартиры все, кроме Ромы, исчезли. Пока Ромы не было, вся эта камарилья исполняла роль моей семьи. А я была ее главой. Появление Ромы меняло ситуацию в корне. Мне столько надо было ему рассказать. И зачем мне чье-то присутствие? Оставить придется только Ли. У меня не было сил расстаться с китаянкой, ее массажи стали частью моей ауры.

Рома еще спал. Я не стала орать на всю квартиру и звонить в колокольчик. Я тихо нащупала тапочки и пошла искать Ли. По дороге я опять увидела спящего Ливеншталя и решила, что немного погодя я позвоню Илоне и спрошу, почему она не забрала Славика. Я погрузилась в ванную и приказала Ли сделать мне массаж в воде. Пока Ли колдовала над моей головой, шеей и руками, я пришла к неожиданному выводу: моя жизнь круто изменилась. Я вспомнила о родителях и решила, что меньше всего я хотела бы их возвращения из Парижа. Если это случится, я тотчас уйду из дома.

Когда проснулся Рома, я уже приготовила на кухне фондю и пожарила тосты, отогнав от плиты Сативати. Я слышала, как Сативати прошептала Ли:

– Madam wants to cook herself. She will fire us soon, I guess…

Надо было действительно куда-нибудь пристроить индусов. Полагаю, что богатый Ливеншталь мог бы взять их в услужение на свою виллу. Во времена Грибоедова это было модно, завести, например, «арапку-девку». Сативати могла бы ходить в национальных одеждах… подавать чай, курить благовония. Велусами мог бы стать садовником. Надо их пристроить.

Зашла в спальню к Роме. Свежа и хороша собой. Это было первое утро за долгое время, когда я себя чувствовала человеком и женщиной. Я даже захотела замуж. Женщины выходят замуж, чтобы командовать мужем и детьми, давать распоряжения горничным, сторожам и другой прислуге. Столько лет у меня за спиной сипел холодный ветер одиночества, а сейчас мне было хорошо.

Проснулся Рома и сказал, что ему нужно срочно бежать на работу. Я спросила его, где он работает и что за черная форма, в которой он пришел. Он сказал, что работает в Чайна-тауне! Он так аккуратненько это сказал, при этом глаза его стали непроницаемыми.

Нет, вы подумайте: мне морочили голову, как трудно попасть за стенку, а безо всяких усилий два близких мне человека устраиваются туда на работу, и только я ни разу не была за стенкой.

– Я хочу туда попасть, – сказала я Роме.

– Да я как раз хотел тебя пригласить сегодня вечером на одно шоу.

– Какое шоу? – спросила я фальшивым голосом.

– На стриптиз. Ты как… не брезгуешь такого рода развлечениями? А то с непривычки бывает тяжело, можно даже заболеть.

– Ромочка, – сказала я притворно-равнодушным тоном, – я буду ждать, когда ты выйдешь на улицу с пропуском для меня на главной проходной.

– Отлично, – сказал Рома. Он бодренько вскочил с кровати. Впрыгнул в брюки. И через секунду уже был готов к отходу.

– А завтрак? Я же приготовила завтрак!

Рома удивился:

– Завтрак? Ты умеешь готовить завтрак? Я думал, что только мамы и бабушки умеют готовить. Ну, если ты совершила такое серьезное дело, придется позавтракать.

Когда я вышла из спальни вместе с Ромой, челядь распласталась по стенам коридора. Черт знает что! Но мне понравилось.

Роман с удивлением слопал фондю. Но сообщил мне, что фондю ему показался слишком тяжелой пищей, в то время как китайская еда легка и духоподъемна. «Это ничего, что они путают курицу и рыб у, муху и котлету».

Надевая в прихожей ботинки, он между делом спросил меня:

– А дедушко останется жить с нами навсегда?

– Ты про Ливеншталя? Ну что ты! У него есть, где жить. Это один из богатейших людей нашего города.

И Рома ушел. Чертовски скомканно все получилось. Мы с Романом очень мало говорили вчера. Сначала мы ощупывали друг друга. Потом начали безумно веселиться и танцевать. Я пила вино. И опьянела. Обычно ведь я не пью. Рома на меня смотрел. На меня, как правило, не смотрят. Чтобы привлечь мужское внимание, я должна совершать что-то экстраординарное.

В ресторане было шумно, и мы не говорили. Потом мы поехали ко мне и всю ночь занимались любовью и совершенно не поговорили о самом главном. О том, как мы прожили эти годы.

Ну, вот, Ливеншталь проснулся. Он чертовски плохо выглядел.

– Славик! – сказала я, влетая в гостиную, легко, будто стрекоза. – Ты почему оказался в таких некомфортных условиях? Разве в твоем положении можно спать на диване? Спина как?

Ливеншталь сказал:

– Болит адски.

– Может быть, вызвать тебе «скорую»?

– Вызови мне «медленную», – пошутил Ливеншталь. – Юля, не беспокойся, я сейчас позвоню своему шоферу, он за мной приедет… скажи, тебе не звонила Илона?

– Она мне не звонила. И мало того, ее телефон отключен.

Я внимательно следила за выражением лица Ливеншталя. Мне показалось, что на его глаза навернулись слезы. Он отвернулся к окну.

– Что ты, Ливеншталь?

– Да, – сказал он глухим голосом, – человек, какое бы животное он ни был, обижается, когда ему наступают на рога.

– Ты о чем, Славик?

– Какой я тебе «Славик»! – разозлился Ливеншталь. – Мне сорок пять лет, я вдвое старше тебя, а вы тут мне крутите яйца, как мальчишке!

– Я тебе яйца не кручу, – отказалась я от такой чести. – А Илону ты выбрал сам. При всем многообразии выбора альтернативы нет. Ведь так?

– Ты тоже хороша! Притащила этого охранника из Чайна-тауна. Залегла с ним в койку. Я не представлял, что у тебя такой низкий уровень притязаний. Где ты его откопала?

– Это не твое дело! Убирайся!

– Ладно, – смягчился Ливеншталь. – Прости меня. Но все же: где ты могла подцепить охранника? Ты ведь не ходишь по улицам.

– Я с ним училась в одном классе. Это моя первая любовь.

– Прости, Джулия, я не знал… И какие у вас планы?

– Не твое дело.

– Четко отвечаешь, по-боевому.

– Извини, мне надо бежать по делам. Поэтому я с тобой прощаюсь. Желаю, чтобы у тебя все утряслось.

…Едва выйдя на улицу, я набрала номер мобильного телефона Илоны. Как я и ожидала, телефон не отвечал. Я поняла, что за моей спиной, как всегда, происходит что-то самое интересное. А меня, как обычно, проинформируют в последнюю очередь.

Я действительно уже третий день прогуливала занятия в университете. Но после того как декана Випова напужали «красной кнопкой», я поняла, что могу делать все что захочу – диплом я и так получу. За общие заслуги перед отечеством. Поэтому я сразу поехала к своим уродам на передачу. Нам предстояло поставить трагедию Шекспира «Ромео и Джульетта» в реальном времени, в прямом эфире. Я – как бы режиссер. Мне дали возможность самой набрать группу участников. Психолог Света только смотрела, чтобы не затесались какие-нибудь слишком агрессивные люди. А то вынут кынжал во время игры и зарежут меня. Девицы и парни, которых отсеяли, регулярно лупят за кулисами тех, кого отобрали на роли.

 

8. Вот это была Джульетта

В назначенный час я ждала Рому около проходной. Он вышел и протянул мне руку, в руке был магнитный пропуск. На входе меня просканировали. Я спросила, не вредно ли это. Охранник не знал и пожал плечами.

Войдя на территорию, я поразилась: был вечер, но улицы были пустынны. Только полицейские автомобили медленно патрулировали пространство, направляя прожектора на первые этажи и подвалы домов. Народ клубился около стрип-клуба «Сяо Ляо». Глядя на толпу, я с первого раза могла убедиться, что в ней преобладают те самые «уважаемые люди», о которых мне рассказывал Дун. Они прибывали сюда на дорогих автомашинах с личными водителями. Перед ними распахивали двери. Они оживленно общались между собой. Наверное, это были короли финансового мира.

– В ЧТ всего одно заведение культуры – этот клуб? – спросила я Рому.

– Есть еще китайский цирк. И балетное шоу шаулиньских монахов.

– А современный театр? Драма? Опера…

Рома посмотрел на меня с любопытством:

– Какая драма, Юлия? У них только трагедия. Когда им нужно что-то сказать языком театра, они поют или размахивают мечами.

Мы вошли в зал и заняли места в служебной ложе.

…Под бравурную музыку на сцену выехала тройка голых мужиков. Верхом на одном из них сидела Илона, то и дело хлестая своих лошадей красной плеткой. Она была изумительна. Я сразу подумала, что лучшей Джульетты быть не может. Что делалось с залом! Уважаемые люди, которые час назад перед входом в клуб расшаркивались друг перед другом, мгновенно рассупонили галстуки, скинули пиджаки, напились, как свиньи и, раздевшись до нижнего белья, бегали по столам, валялись на полу, размахивали снятыми рубашками.

На мой взгляд, Илона была идеальная современная Джульетта. Если бы я ее выпустила на передачу в этой роли, она принесла бы моей передаче высокий рейтинг. А мне – деньги. Но, как говорится, «ваш компьютер уже используется другим пользователем». Илона под моим именем показывает стриптиз, а я, воспользовавшись ее успехом в стрип-клубе, изображаю на ТВ опытную шоувуменшу. Мы хорошо работаем в тандеме. Она мое подсознание. Роме это подсознание претит. Я физически чувствую, как он от меня отдаляется. Ему нужна «девушка Прасковья из Подмосковья».

А вот и заключительная часть представления: аукцион. Моя будущая «джулька» выбирает себе мужика, которому отдастся на глазах у изумленной публики. Бурный ажиотаж в зале. Аукционист стучит молотком, останавливаясь на цифре «9».

– Вчера было «10», – сказал Рома. – Приелась мамзель.

Проклятие, все приедается.

Илона со свойственной ей пластичностью принялась отдаваться китаезине под бурные крики зрителей, которые действенно сопереживали. Ее обладатель был плотненький мужчина. Под одобрение зала он прыгал на Илоне, как швейная машинка.

Рома спросил:

– Тебя не тошнит?

– Нет, ничего, – ответила я и спохватилась: следовало сказать, что, конечно, мне очень противно. И, опустив голову, начать уходить.

Когда шоу закончилось, Рома схватил меня за руку:

– Пойдем к ней! Ты должна ей сказать!

– Да-да, пойдем.

Рома буквально вытащил меня на улицу сквозь бушующую толпу.

На улице мы обогнули в темноте здание клуба «Сяо Ляо» и подошли к какой-то двери с тыльной стороны. Роман поставил меня на шухере и приказал смотреть в оба:

– Если появятся охранники, сразу будем с тобой целоваться. Обычный революционный способ.

Пока я добросовестно таращилась в темноту, Рома быстро открыл дверь, приложив к плате электронный ключ. Он втолкнул меня в темный коридор и уверенно пошел в нужном направлении.

– Вот сюда, – сказал он.

Мы вошли в хорошо освещенную артистическую уборную. Тотчас из-за китайской ширмы с драконами вышла Илона и сказала:

– Ах! Кто это? Как неожиданно! Джулия? Как ты сюда попала?

– Познакомься: это Рома, – представила я.

– Мы уже познакомились, и это было не совсем приятно.

– Да бросьте вы, мы все свои, – сказала я.

В этот момент я поймала в зеркале выражение лица Романа. Это было выражение полнейшего отвращения.

– Ну что ты, Ром? Ведь все это игра! Карнавал.

Не отвечая мне, он просто вышел.

– Ну ты видишь, что это такое? – сказала я Илоне. – Переспишь с мужиком – и сразу он считает, что ты ему должна.

– А ты с ним переспала? Ну, и как? Наверное, хорошо. Он молодой, здоровый и горячий. Скорее всего, он любит тебя.

В ее голосе я уловила нотки зависти.

Илона, оглянувшись по сторонам, зашептала прерывистым шепотом:

– Послушай, Джулия, мне надо тебе сказать… не до шуток… случилось страшное…Ливеншталь… он никогда уже не будет ходить, ему Сципион перебил позвоночник… То, что называется, сломал хребет гадине. Ты знаешь, как они сцепились? Не на жизнь, а на смерть.

– За что?

– Раньше генеральным директором Чайна-тауна был Ливеншталь. Через него шли все финансовые потоки. Потом Сципион договорился с какими-то большими людьми и перехватил у Ливеншталя весь бизнес. Ливеншталь не хотел отдавать, и тогда его искалечили… Ты понимаешь? Я предчувствую, что сегодня у меня было последнее выступление. Меня выпрут отсюда. Сципион мне не простит, что я его поменяла на Ливеншталя. А Ливеншталь считает, что я всю жизнь буду выносить за ним горшки.

– А ты не хочешь? Мне казалось, у вас любовь.

– Какая любовь, Джулия? Мне же не пятнадцать лет. Да и как можно любить импотента? Они меня окружают плотным кольцом. На сцене – импотенты. Они без таблетки не могут поднять член. Аукцион – имитация полового акта. Домой приходишь – трахнуть некому. Дом полон сексуальных игрушек. Включаю в сеть…и. Я Ливеншталю и такой стриптиз, и сякой минет. А он – слюну пускает, как младенец. Или заснет. Ну, раньше грело хотя бы то, что у него было высокое положение, деньги, самолеты. Но теперь… он же сейчас все потеряет. Ты не представляешь, какой страшный человек Сципион. Я плохо рассчитала, когда выбирала между ними двумя. Послушай, Джулия, я прошу тебя: позвони жене Ливеншталя и скажи, чтобы прилетала за ним. Ведь она его жена и мать его дочери. Если она его не заберет, а бросит на произвол судьбы, он не отстанет от нас с тобой. Понимаешь? Он будет висеть камнем на нашей шее.

Илона была удивительная сука. Но дело свое – пробиваться наверх – она знала. Она вложила мне в руку конвертик с деньгами и улыбнулась вымученной улыбкой:

– Джулия, наверное, это последний раз, когда я тебе плачу. Лафа кончается. Теперь тебе придется меня содержать. Ты готова?

– Очень хорошо. Я возьму тебя в свою программу. Ты будешь у меня играть Джульетту. Мы с тобой сделаем отличный спектакль. Безумно смешной. Все просто надорвут животы. Ты даже себе не представляешь, какие уроды собрались на ТВ. Мне не с кем работать.

– Правда? Ты меня возьмешь? Ой, Джулия, я думала, что ты на меня разозлилась, что я бросила тебе Ливеншталя на коляске. Но, клянусь, у меня не было сил к нему возвращаться. Старик, да еще инвалид…

Вслед за этими словами я выскочила в коридор. Там я нашла Рому, который меня ждал, сидя по-тюремному на корточках. Он молча вывел меня из здания и проводил до ворот. Мы миновали КПП и вышли на дорогу. Вслед за этим Рома дошел со мной до автомобильной стоянки. Я села в свою машину. А он постоял-постоял и сказал, что поедет ночевать к своим. Ну, и пожалуйста! Вы все меня только прессуете. Нет, пусть подождет!

– Скажи-ка мне, Рома, зачем ты пошел работать охранником в эту… помойку?

Я сказала это резко, обидно, мне хотелось сделать ему больно.

– Тебе-то что? – ответил он угрюмо. – Может, у меня секретное задание.

– Какое?

– Тебе не могу сказать. И никому не могу.

Во, как!

– Ну, Рома, ну давай помиримся! Ну что ты на меня злишься? Я тут крутилась совершенно одна и для каждого была добычей. Меня надо жалеть. А ты на меня наезжаешь.

Он не поддался. Стоял, упрямо опустив голову. Был зол на меня.

Так и расстались.

…Иногда мне кажется, что через меня проходит войско Чингисхана. Кто все эти люди и почему они идут через меня? Пусть проложат другой путь на Запад и оставят меня в покое. Я похожа на проезжий тракт. Все по мне прошли и все плюнули в душу. Ну почему ты, Рома, не прощаешь мне ничего, ни распущенности, ни жадности, ни желания выскочить наверх. Или мужская любовь – это подавление индивидуальности? Я должна принимать формат твоей мамы, иметь два платья: на зиму – потеплее, на лето – подешевле? Что молчишь?

Обиды свои я помнила хорошо. Первую обиду мне нанесли родители, когда растоптали мою любовь и взашей вытолкали на чужбину. Вторую обиду нанесли несправедливые люди, которые отняли у папы пост, и я увидела, как его ненавидят – он этого не заслужил. Третья обида большая как море, когда пришлось жить бомжом в арестованной квартире и каждую минуту прислушиваться к шагам на лестнице. Потом я переживала, что меня никто не любит. Что меня забыли родители. Что Ливеншталь предпочел Илону. Что Илона воспользовалась моим именем для своих грязных потаскушных дел… Потом меня хотели не принять в университет, хотя я была подготовлена лучше всех.

Но сегодняшняя обида на Рому была самая тяжелая. Я не была готова отступать перед жизнью, потому что понимала, что деньги решают все. Рома думал по-другому. Рома меня кинул. Он не хотел подняться над своими собственническими инстинктами. Как банальная деревенщина. На самом деле в столице уже давно стало модно отправлять своих жен фотографироваться обнаженными в «Плейбой». А один известный банкир вообще завел себе журнал, в котором все страницы заполняет его голая жена, демонстрируя различные варианты белья. Но чаще – без белья. И даже публика помельче, разные журналистики, артистики, уже пошли этим же путем. Все хотят раздеть своих жен и показать, что они еще клевые телки. Иначе зачем их содержать? В одном журнале я прочла фразу: «На девушку надо смотреть с позиции эксплуатации. Если она нравится всем, значит, это ценный продукт». Но Ромочка же в столицах не проживал, он же деревенщина. Он же строчил из пулемета, пока люди развивались духовно.

Я говорила это почти вслух, чтобы убедить себя в своей правоте, но сердце точила печаль: я понимала, что Рома не разделяет моего восторга перед порно. Путь славы видится ему другим. Это когда он весь в орденах, в сраженьях изувечен, а рядом я – Татьяна Ларина в кисейном платье. Как будто не прошло почти двести лет с тех пор, как Пушкин нарисовал эту идеальную картину.

Когда я вернулась домой в плохом настроении, то увидела пустую квартиру. Куда же подевались остальные домочадцы? Никто не встречал хозяйку в прихожей. Дома не оказалось Феди, исчезли вместе с ним индусы. Отсутствовали следы китаянки и Ливеншталя. Обойдя квартиру и заглянув в каждый ее укромный уголок, я неожиданно во встроенном шкафу обнаружила дрожащую, заплаканную Ли.

– Что случилось, Ли?

То, что она мне рассказала, выглядело невероятным.

Пока я изучала творчество Илоны в стрип-клубе, в ночной программе на Пятом канале совершенно неожиданно стартовал Федя со своим «проектом ЧТ». Не так-то быстро у него все это получилось. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он заселился в мою квартиру. Все это время я изнывала от скуки в университете с малолетками, которые, выпучив глаза, изучали китайский язык.

Ли в точности не запомнила, как называлась передача. Хорошо еще, Ли догадалась, что Федя уехал именно на ТВ, забрав с собой Сативати и Велусами, потому что перед отъездом они все так орали и носились по квартире, нервничая, что не догадаться было трудно. Во всем этом деятельное участие принимал и Ливеншталь, который туда-сюда разъезжал на своей инвалидной коляске. Как только они все уехали, догадливая Ли сразу включила Пятый канал и стала ждать, когда на экране появится Федя. Ей все-таки не откажешь в сообразительности.

В передаче вместе с индусами и Федей принимала участие некая слепая китайская девушка. Откуда Федя ее взял – Ли не знает. Китайская девушка рассказывала, как год назад она попала под «пересчет». При этом у девушки не было глаз. Она была с пустыми глазницами. Ли билась в падучей, когда описывала эти белые пустые глазницы. Ослепленная девушка рассказала, что во время прошлого «пересчета» ее погрузили на корабль, и когда корабль отчалил в море, всех, кто на нем находился, начали подвергать «рыбообработке», как морской улов. Плавучий завод по заготовке человеческих органов работал день и ночь. Людей расчленяли и лишали жизненно важных органов. Эту китаянку лишили глаз, по-видимому, чтобы забрать у нее роговицу глаза. Она рассказывала, как выжила. Поскольку она была ослеплена, молода, то ее оставил тешить свою плоть доктор, который вырезал ей роговицу. Поплутав в море, корабль вернулся в порт Чайна-тауна уже без людей. Ослепленная девушка понимала, что корабль пустой, потому что на нем было тихо. Она еще целый год жила у доктора, дважды беременела, дважды подвергалась абортам. Она подозревала, что ее детей тоже использовали для каких-то медицинских целей…

Ли так тряслась, что я накапала ей сорок капель корвалола и дала седативный препарат. Через полчаса она уснула.

После сегодняшнего откровения Илоны о весельчаке Ливенштале, которому мой охранник перебил позвоночник, для меня уже не было секрета, откуда на экране появилась слепая девушка: наверняка ее сохранил на случай криминальной войны Ливеншталь и в нужный момент подарил Феде для усиления сюжета. Ливеншталь принял единственное доступное ему решение отомстить Сципиону, обрушив Чайна-таун. Чтобы проект не достался тем, кто с ним так жестоко поступил. А лучше Ливеншталя никто не знал, в каком дерьме пребывает объект ЧТ и где это дерьмо хранится. Я даже стала догадываться, что слепая девушка жила в одной из резиденций Ливеншталя под присмотром его людей.

Почти до утра я сидела без сна и ждала, когда же вернется Федор с индусами. Но они так и не появились. Под утро я заснула мертвым сном.

Проснувшись, я обнаружила, что на дворе уже день. Я разбудила Ли и, строго приказав ей никому не открывать дверь и отвечать только на мой условный звонок по телефону, отправилась на ТВ.

Доехав до здания телевидения, я решила, что самое лучшее будет потолкаться около охранников, которые сдали ночную смену. Авось они что-нибудь расскажут про ночной кошмар. И действительно, зайдя в бар и пристроившись за столиком с чашкой кофе, я услышала обрывки разговора между двумя ментами, которые ночью охраняли ТВ. Сняв фуражки, менты пили кофе и обсуждали диковинное. Оказывается, со своего возвышения оба они видели, как уже глубокой ночью к зданию ТВ примчались несколько машин типа «воронок» с зарешеченными окнами и встали, не глуша моторы. Один из наших телевизионных ментов вышел и спросил, как требовала от него инструкция, с какой стати у федерального объекта остановились машины без пропусков. На что ему сунули в морду какие-то удостоверения и к тому же ослепили фонариком глаза. Мент стал названивать в ближайший райотдел внутренних дел, и оттуда примчались также два «воронка» с бригадой: на груди у вновь прибывших из райотдела ментов были калаши и все такое. Между теми, кто находился в неопознанных машинах, и ментами из райотдела милиции произошла разборка с применением дубинок. В разгар драки кто-то первым выстрелил, и тогда началась нереальная пальба изо всех стволов.

В результате двое убитых. Трое ранены.

Из-за чего это все произошло, постовые не знают. Они в ту ночь не смотрели ТВ. Федя же и индусы бесследно исчезли. Спросить постовых, не встречали ли они индусов, Федю и слепую китаянку? Глупо. Наверняка не встречали. Может быть, кто-то вывел всю команду из здания через другой выход.

Я приняла решение встретиться со Сципионом. Надо было твердо решить, что от него потребовать.

Первое: не трогать Илону.

Второе: не трогать Федора и индусов. Индусов либо в сохранности этапировать на родину предков, либо, снабдив документами, пристроить тут.

И третье, самое трудное: попросить Сципиона оставить в покое Ливеншталя.

Это мои условия.

А почему Сципион должен их выполнить? А потому, что бумаги на Чайна-таун у меня! Но ему об этом лучше не знать, пока не приедет папа. И потому, что он получил власть через меня. Это я ему из своих рук дала доступ к «красной кнопке». Без меня он сидел в своем панельном доме на улице Цареубийц и пил бы горькую.

В крайнем случае, если он не будет меня слушать, я пожалуюсь папе… а совсем в крайнем случае я сама нажму на «красную кнопку».

Но откуда-то из глубины моего сознания всплывало «окно», в котором явственно светилась кривая надпись, что прошедшей ночью случилось непоправимое. Информация о том, что творится на объекте ЧТ, уплыла в эфир, и если даже ее запустили всего-навсего на Дальний Восток, она не более чем через неделю вернется назад, откатной волной. Она где-то всплывет. Обязательно.

Однако все пошло по более жесткому сценарию. Программу Феди, несмотря на поздний час, увидело огромное число людей. Это выяснилось очень просто: едва я вошла в нашу студию, как увидела потную секретаршу, которая не успевала хватать телефонную трубку и отвечать на один-единственный вопрос: «Это правда???»

Никто не верит, что Город Дворцов заражен революционной бациллой, а это не сказка, это натурально так и есть. Здесь чуть что – сразу люди толпой высыпают и орут: «Ганьба!»

К вечеру вышли все городские газеты с призывом: «Дворцегородцы! Проснитесь! На ваших глазах совершается самое страшное преступление века! В двух шагах от вас сотни тысяч людей перерабатывают на органы! Эта мясорубка обогащает кучку негодяев. Долой грязный Чайна-таун, пристанище порока! Выйдем завтра на штурм проклятого ЧТ все как один и разрушим китайскую стену! Свободу узникам Черного города! Да здравствует пролетарская солидарность!»

Подпись под воззванием стояла: РЕВАЗ. И расшифровка: Революционный, Единый, Всемирный, Атомный Захват.

Вот что значит «Привет от РЕВАЗа»…

Радио захлебывалось обзорами прессы. Все радиоканалы наперебой читали вышедшие статьи и включали запись интервью со слепой китаянкой и индусами, записанные с телеэкрана. Имя героического мальчика Феди, расковырявшего гадюшник, было на устах у каждого. По городу поползли слухи, что злоумышленники увезли Федора в неизвестном направлении и расправились с ним.

Утром Чайна-таун напоминал средневековую осажденную крепость. Сотни тысяч дворцегородцев вышли с кирками и ломами на штурм Чайна-тауна. Энтузиасты подогнали стенобитные орудия, десятки пожарных и ремонтных машин с лестницами. По этим лестницам смельчаки, подогреваемые криками толпы, взбирались на стены ЧТ. В корзинах ремонтных машин сидели операторы всех телекомпаний мира. Над городом кружились вертолеты, с которых тоже свисали операторы. Штурм ЧТ происходил в прямом эфире и транслировался на весь мир. Вскоре ворота Чайна-тауна распахнулись, будки охраны и дорогостоящее оборудование были снесены людскими толпами, которые крушили все на своем пути. И толпы грязных оборванцев, населявших Черный город, хлынули на свободу. Телевидение транслировало сцены братания. Слезы радости. Оборванцев разбирали по домам, чтобы помыть и накормить… Милиция объявила план «перехват» и заклеила весь Город дворцов призывами не скрывать у себя беглецов, а вернуть их в стойло.

Я увидела, как разъяренная толпа, нацепив веревку на шею моему отцу, сносила памятник, который стоял посередине главной площади Чайна-тауна. Толпа крушила памятник основателю города. Впрочем, революция всегда крушит памятники. В Париже трижды бросали в Сену памятник Наполеону в костюме маленького капрала…

Какие-то энтузиасты подкапывали лопатами папин постамент. И стая черных воронов кружилась вокруг, каркая и загаживая плечи повстанцев.

Говорили, что к городу стягиваются войска, чтобы подавить волнения в нижних этажах. Верхние этажи ЧТ при этом безмятежно работали. Финансовые корпорации незыблемо производили свой продукт: деньги из воздуха.

…Утром Дун Дешин мне прислал SMS. «Podergi Li vzaperti. Zavtra vse reshiza».

Мне было страшно оставаться вдвоем с Ли в пустой квартире. И я в истерике позвонила Роме… Как я ненавидела его в эту минуту! И как я хотела, чтобы без лишних разговоров приехал ко мне и был рядом.

Рому я застала на работе. Он мрачно ответил мне на звонок коротким словом «Да!».

– Что значит «да»? Ты приедешь? Мне страшно. И… девушка, ну ты знаешь какая, вся дрожит.

– Да – это значит да. Я приеду.

Пока Ромы не было, я ходила по квартире, вспоминая, где лежат документы на Чайна-таун. Отчего-то мне казалось, что сегодня обязательно нагрянут с обыском и выпотрошат все, что пропустили раньше.

Он приехал только к вечеру. Сказал, что на ночь не останется, а вернется на работу. Тогда я, не теряя ни минуты времени, достала с заветной полки в туалете лазерный диск и показала глазами на компьютер. Конечно, это был жалкий жест. Другая бы кинулась на шею или обвилась бы вокруг змеей. Но во мне сидел мой папа. Я ничего не могла с собой поделать, меня разрывала гордыня.

Рома завел машину. Воткнул диск. Когда на экране появились контуры небоскребов и мужичок стал бегать с портфельчиком по одному из них, Рома вперился в экран и стал красный. Он пошустрил мышкой, но понял, что игра мышкой не управляется.

– А где пульт от нее? – спросил он меня. И я ощутила, что он весь пребывает в страшном нетерпении.

– Нет пульта. Я не знаю, где он.

– А ты понимаешь, что на этом диске?

– Нет. Ведь войти в игру без пульта невозможно. Я не поймала смысла передвижений мужичка с портфельчиком.

– Не поймала… Отдай мне этот диск, – попросил Рома.

– Бери… зачем он мне, – сказала я, – только не уходи на работу, останься, я боюсь здесь находиться с Ли безо всякой защиты. Если сюда придут и нас обеих арестуют…

– Я останусь, – сказал он без промедления, однако не отрывая глаз от экрана. Он десять раз прогонял диск от начала до конца, записывая все ходки мужичка с портфельчиком.

Я сидела рядом, на стуле, и на этот раз я обратила внимание, что все комнаты, куда мужичок заносил портфельчик, были пронумерованы. Я поняла, что этот диск был для него важнее собственных амбиций, которые я оскорбила, когда предложила Роме смириться с наличием в моей жизни Илоны.

Мне было противно, что я купила еще одну ночь с Ромой за какой-то лазерный диск. Но ничего с собой сделать не могла.

– Рома, – спросила я безо всякой надежды услышать правду, – а что делал этот мужик в игре?

Рома приподнялся на руке, и в темноте мне стали видны его светлые глаза.

– Точно не знаю, но мне кажется, что это схема минирования ЧТ. И это не игра.

– Но ты же спрашивал про пульт от игры?

– Дурочка, пульт – это то, что управляет взрывом. А мы его с тобой не нашли.

– Ром, ты издеваешься надо мной?

– Нет. Я тебе выдаю служебную тайну.

 

9. В башне

Начальник СБ Чайна-тауна сидел в своей башне и спокойно смотрел в мониторы, которые фиксировали, как бушующая толпа дворцегородцев штурмует Черный город. Он наблюдал, как толпа громит производственные помещения, склады запчастей и готовой продукции. С особым злорадным интересом начальник СБ наблюдал, как черная толпа покидает Чайна-таун и мгновенно всасывается Городом Дворцов в парки, ансамбли, пышные подворотни. Приказа применять силу он ждал с минуты на минуту. Задержка происходила оттого, что прежний генеральный директор Ливеншталь был жестко отстранен от дел, а новый генеральный директор Сципион явно не справлялся с обязанностями администратора. Слишком неожиданно случилось то, что случилось. Никто не ожидал, что вся грязь всплывет на поверхность. Надо было хорошо предвидеть, что представляет собой Город Дворцов с его правдивым революционным населением, проживающим в той половине, где улицы начинаются с имен народовольцев, цареубийц и красных комиссаров. Все эти якобы пустые слова – материальны. Это и есть взрывчатка, заложенная когда-то и никем не демонтированная.

Начальник СБ ЧТ мысленно потирал ручки от удовольствия, периодически приговаривая себе под нос: «Вот теперь эти суки оценят нашу работу. Когда мы аккуратно держали эту международную взрывоопасную смесь в своих подвалах, никто и не догадывался, что тут происходит, все было технично, чисто…»

Начальник не ожидал ничего хорошего от нового руководства ЧТ и честно говорил себе: «Скорее всего, меня отправят в отставку или за решетку уже сегодня. И новый директор приведет сюда своих людей. Осталось всего три-четыре часа».

Поэтому ему можно было не суетиться и дать ситуации дойти до абсурда. Но все же он исполнил свой долг до конца: вызвал отряды ОМОНа из Города Дворцов.

Омоновцы уже подъезжали к стене, ставя автобусы вдоль нее, один за другим, и ладные крепкие парни со щитами и водометами выстраивались «свиньей», ожидая приказа командира. Из башни все это было хорошо видно.

«Эх, не успели всех рабов выпустить! Быстро подъехали омоновцы. Еще бы полчаса», – подумал начальник СБ.

По громкой связи начальник СБ вызвал Рому к себе:

– Ну что, Рома, как наверху?

– Спокойно. Работают. Финансисты только расстраиваются, что казино временно закрылось и «пантера» исчезла.

– Ничего, откроется. И другую тигрицу им найдут. Китайку поставят на ее место. Еще лучше будет. Работай над взрывной схемой. Неровен час, кто-нибудь случайно наткнется на минирование – вот тогда нам всем мало не покажется: взорвут.

– Я работаю, – сказал Рома. – И почти близок к разгадке.

– Да?

Начальник СБ вызвал себе вертолет, намереваясь осмотреть объект сверху.

– Возьмите меня с собой, – попросил Рома. – Никогда не видел объект сверху.

…С вертолета было хорошо видно, как ОМОН отбивает объект ЧТ у восставшего народа. Пропускные пункты закрыли наглухо. На пустыре возле великой китайской стены жгли самодельные трибуны, лозунги, остатки еды, и ядовитым дымом от пожарищ тянуло на всю округу. Окрестности оглашали протяжные гудки с судов, уходящих в море. Из порта в море вышли два судна – увозили что-то подальше от ЧТ.

Завтра утром, как предполагал начальник СБ ЧТ, сюда уже придут следователи с папками и флэшками и начнут допросы с опросами. Но поле будет чисто. Сципион придет на голое место. Многое ему придется начинать сначала. Зато он свалит на предшественника всю уголовщину.

– А что будет с ЧТ дальше? – спросил Рома.

– Схема была придумана крепкая. Инфраструктура создана. И разрушить все это не так-то легко. Да и не надо никому. Весь мир так работает. Мир держится на завозе дешевой рабсилы и на неэквивалентном обмене. Здесь самое главное – вовремя вывозить рабсилу с объекта, чтоб не укоренилась. При Сталине заключенных просто использовали и хоронили в мерзлоте. Была эффективная экономика.

– А те… кому удалось сбежать отсюда?

– Тем повезло.

– Куда же они без документов?

– Ну, сынок, ты меня удивляешь. Документ – дело простейшее. Я думаю, фирма, которая шлепала в ЧТ паспорта, уже наращивает обороты. Не в паспортах дело, бьют не по паспорту, а по роже. Куда они с этими-то рожами в Городе Дворцов? Там ведь скинхеды… – И начальник закурил новую сигарету.

Рома внимательно вглядывался в верхние планы небоскребов. Вот небоскреб, который сверху выглядит, как знак доллара, – американский банк. Вот контуры евро – это европейский банк. Хм, вот офис «Макинтош» – в виде гигантского яблока. А вот… Рома не поверил своим глазам: центральный небоскреб сверху выглядел прихотливо, как китайский иероглиф богатства.

– Что это за корпус? – указал Рома на иероглиф.

– Как, разве ты не знаешь? Это филиал Центрального банка Гонконга. Главное финансовое заведение китайского капитала. Финансовое сердце ЧТ.

Ромино собственное сердце забилось так громко, что он прижал его рукой. «Там, там, наверное, заложена взрывчатка, мужик с чемоданчиком бегал по этому корпусу», – почему-то подумалось Роме. Он вспомнил, что и мальчик со сверхспособностями все время теребил свой значок, будто хотел сказать Роме, где следует искать зло. Или он просто любил трогать свои алмазы?

Начальник СБ казался удовлетворенным осмотром объекта сверху. Вся производственная сфера города была основательно разгромлена и разграблена. Земля была покрыта россыпью осколков китайского фарфора, валялись разломанные корпуса компьютеров, разорванные целлофановые пакеты от чипсов, горы каких-то мелких предметов, может быть, часов или карманных компьютеров… Разоренные фармацевтические склады дымились…

Вертолет приземлился на сетку-тормозилку, растянутую на вертолетной площадке. И Рома, едва сдерживая шаг, поспешил вниз через три ступеньки, не дожидаясь лифта.

 

1. Джулька

Наконец мне дали снимать программу «Народные артисты». Меня долго мурыжили на телевидении. Кормили обещаниями. Я бесполезно слонялась по коридорам телецентра, заглядывая всем в глаза, как бездомная сука.

Федя, который изображал из себя проныру, в сущности, ничего не мог для меня сделать. Он, как и все мужики, только надувал щеки, а на самом деле он был лишен какого-нибудь серьезного рычага. И я уже подумывала: «А не воспользоваться ли мне „красной кнопкой“?» Ведь трудоустройство – это тоже исключительно важно для меня!

Но как только случился погром Чайна-тауна, они сами прибежали ко мне. Потому что информационный повод для телевидения превыше всего! Когда папин памятник свергали с постамента и срывали с клуба «Сяо-Ляо» рекламу со словами: «Перед вами выступит настоящая пантера – Юлия Сливка!» – я и стала героиней. Меня очень быстро нашли в прокуренном коридоре между третьим и четвертым этажами. Запыхавшийся Федя меня легонько подтолкнул к телевизионному начальству, и оно прозрело. Все завопили: «Какая судьба! Какая фигура! Какая стать!» И карьера моя началась.

Схема: «дочка мэра – знаменитая стриптизерша», придуманная Илоной для себя, вытащила и меня наверх из тьмы неизвестности. Меня несколько лихорадило от этой лжи. Я боялась, что меня будут заставлять демонстрировать стриптиз. Дома, перед зеркалами, я тренировалась, воткнув шест в пространство между паркетинами и потолком. В паркете была щель, и туда я вставила шест.

Держа образ Илоны в голове, я пытаясь повторить ее пластику, ее вызывающий изгиб. И у меня даже стало получаться. Думаю, что я смогла бы стать стриптизершей, хотя мне явно не хватало мясистости в области бедер и ягодиц, а также Илониной груди, которая имела какой-то волшебный смысл.

Рекламу нашего шоу «Народные артисты» крутили день и ночь. Руководство канала возлагало на меня огромные надежды.

И вот я, играющий тренер! Под своей, то есть папиной, фамилией я появилась перед камерами. В прическе. Но пока в тестовом режиме. И сразу поняла, что телевидение – это мое. У меня было чувство, будто я вскарабкалась на ту гору, с которой меня так подло столкнули. Вот она я! Стою, блин горелый, опять на горе. Сама. Четырьмя ногами. Мне повинуются люди.

Никакого другого счастья я не хочу.

Мы с народом ставим в прямом эфире классику. Как и собиралась, я начала с Шекспира. С «Ромео и Джульетты». Произведение должно быть известно публике, как «Буратино». На кастинг согнали всевозможных девиц из всевозможных провинций. Сегодня я среди конкурсантов отбирала Джульетту. Вчера я этим также занималась до поздней ночи. Вместе с психологом Светой, которая за те годы, что мы с ней не виделись, стала самым известным специалистом в городе! Она разбогатела. Но при этом была так же паршиво одета, как и раньше. На ней была коричневая кофта! Фу.

Какие же экземпляры понаехали! Выбирать было не из кого. Они, все без исключения, говорят «рыальна» и «ныверна». Ну, ладно, они не умеют говорить, они не умеют двигаться в кадре, они неловки, вульгарны, отвратительны, ужасно одеты и при каждом удобном случае некрасиво рыдают и падают в обмороки. Кривляются. Все пытаются петь и танцевать. Одна идиотка сиськами играла на рояле. Одна претендентка на Джульетту сказала: «Глубоко тошнилась вашими тонкими душевными переживаниями, мой дон». «Чей-то ты только что сказала?» – это я ей говорю как режиссер. А сама вижу, что вся съемочная бригада уже сидит в мокрых памперсах. Такого Шекспира они еще не видали.

Честно говоря, я бы пригласила на роль Джульетты Илону. Но этот трюк был бы слишком рискованным. Илона тут, Илона там… К тому же кто делается необходим, тот делается опасен. Я колебалась некоторое время. Я боялась, что Света точно определит, кто из нас двоих настоящая стриптизерша. Глаз у этой Светы был весьма наметанный.

Но кем заменить Илону, я так и не нашла. Все-таки придется донашивать ее талант. Хуже будет, если она сбежит в Адис-Абебу с китайским пачпортом на мое имя.

Тот съемочный день, когда я Илону привела на конкурс, открывал новый этап в нашем шоу. Сатирический. Теперь оно было не только смешное, но и зловещее.

Ее Джульетта – чистая шлюха от природы. Если бы она не встретила на балу Ромео, она отдалась бы первому попавшемуся дворецкому. Или собственному брату. Илона бесподобна. Как хорошо, что я отказалась от мелькнувшей было, трусливой мысли позвать на эту роль мою подругу Машку – без пяти минут профессиональную актрису. Машка бы налила море слез. И всем стало бы скучно.

На роль Ромео мы со Светой утвердили одного голубого парнишку. Наш Ромео не успел даже разобраться, мальчик он или девочка, как Джулька схватила его за это место и потащила в койку.

Нянюшку Джульки играл здоровый парень из деревни, с пистолетом на боку. Это была карикатура на мою «няню» Сципиона.

Я отрывалась на полную катушку.

Это был мой собственный «сад мести». Вся горечь, которая копилась во мне, изысканным образом выплеснулась в этих бешеных плясках, которые мы устроили. Ставить танец мы назначили одного довольно-таки свинорылого руководителя самодеятельного ансамбля народного танца. О, мама миа, что он творил! «Ноги в третью позицию! Враскоряку, я сказал! Польку-бабочку на раз-два-три!»

На роли папы и мамы Джульетты я выбрала самых кривых и косых уродов из всей своры провинциальных искателей «щастя», которые приперлись к нам за славой.

И вот мы в эфире!

Говорят, в городе люди побросали работу и все вперились в экран. Понятное дело: мое имя наделало шороху. То-то!

Успех нашего проекта намного превысил ожидания. Рейтинги зашкаливали. Все остальные каналы, кроме нашего, просто курили в сторонке. Руководству нашего «пятого» стали поступать предложения перепродать шоу.

Программа идет на канале целый день. Камера фиксирует, как артисты учат роль, как они причесываются, одеваются, ругаются матом, торопливо едят макароны, сморкаются в сторону.

Это грандиозный, феерический успех.

Вечером перед убытием домой я получила три приглашения на частные олигархические вечеринки. Во все конверты были вложены приличные суммы денег кэшем. Такие же приглашения получила Илона и наш голубой «Ромео».

Успех, полнейший, опьяняющий, волшебный. Цветы, поздравления. Руководство канала довольно, посулило нереальную зарплату. Я свободна. Богата. Ни от кого не завишу. Плевать хотела на все. Сегодня я дала уже несколько интервью различным СМИ. И обессилев, уплыла к себе в берлогу. Завтра опять съемки. Надо беречь голос.

…Было уже за полночь, когда я подъехала к своему дому. Около моего подъезда стояла припаркованная машина. В машине меня ожидал Дун Дешин. Оказывается, Ли, которую я оставила в квартире и про которую забыла, не отвечала ни на один звонок Дуна. Китаец позеленел до оттенка свежего огурца. А может быть, это реклама, которая светила с той стороны речки, отбрасывала свет на его лицо.

Дун схватил меня за руку:

– Где она?

– Полагаю, сидит в стенном шкафу, как вчера.

– О, как было бы хорошо! Я так волнуюсь!

Мы быстро поднялись. Я открыла, и мы вошли.

Ли действительно сидела в шкафу. Она упала Дуну на руки.

– Джулия, спасибо тебе, все уладилось. У Ли теперь есть паспорт, как у всех нормальных людей. Смотри, Ли, что написано в твоем паспорте: ты уроженка города Кокчетав земли Казахской. Но ты гражданка России. Как и я. Паспорт у тебя российский. Почти настоящий. С пропиской в Калужской области. Завтра мы подадим заявление в ЗАГС, нас распишут, ты возьмешь мою фамилию, поменяешь паспорт, и все. Ли, ты слышишь? Все закончено. У тебя есть документ.

– Это правда? – спросила Ли тихим умирающим голосом. И сложила ручки домиком на груди.

Счастливые китайцы отвалили куда-то в темноту. А я осталась совсем одна в большой пустой квартире, в которой мне было страшно. Как только я легла в постель, меня обступили тени тех, кто должен быть со мною рядом, накидывать на меня смирительную рубашку и оберегать меня от себя самой. Но их не было. Стало окончательно ясно, что я одна. Кому же мне позвонить в ночи? Да никому! Никому я на хрен не нужна. Но доигрывать ситуацию надо было из последних сил. Если нет счастья – пусть будет слава и деньги. Потому что счастье – это фантом, а слава и деньги – это толстый-толстый слой шоколада. Я войду в каждый дом со своей сатирой. Испорчу всем сон и аппетит. Расскажу, как лживы ваши мужья и отвратительно жирны ваши жены. Поведаю вам, что нет на свете ни любви, ни верности, ни трогательного материнства, нет того, ради чего вы напяливаете розовые кофточки и чистите зубы.

В рекламных паузах нашего шоу шли ролики про пиво, искусственные пенисы и показывали меня в красивом белье с новейшими прокладками.

И когда у меня уже все в делах было налажено, перед моим домом опять объявился Федья! Этот маленький карьерист опять оказался без денег и просто, безо всякого стеснения, потребовал у меня пару тысяч зеленых на обзаведение одеждой.

– Джулия! Я тебе еще не раз пригожусь. Сейчас я делаю один проект. Я предусмотрел для тебя ведущее место. То есть главную роль. Ты не пожалеешь, если не струсишь.

– Там есть риск для жизни? – со смехом спросила я.

– Определенный риск есть, – пристально глядя на меня, сказал Федя. – Только ты не пугайся. Этот проект вытекает из твоего проекта «Джулька». Но он сразу даст нам большую сумму денег и откроет новый этап в рекламном бизнесе. Я тебе сейчас все расскажу, – сказал Федя и его глаза сверкнули безумием. Он потащил меня наверх, ко мне же домой. Тут, расположившись на кухне, Федя раскрыл мне свой сценарий. Замысел Феди был настолько беспредельно нагл, что я чуть не подавилась чаем. Так надурить всех, ну, вы понимаете, что я имею в виду под словом «надурить», – мне бы самой не пришло в голову. Только одно «но»: когда сообщат моим родителям, у них может случиться инсульт или инфаркт. Надо было решаться.

Я сказала ему, что буду думать. Но он не уходил. Пришлось вынести ему из спальни немного денег. Он взял с кислой рожей, демонстрируя мне, что недоволен моей скупостью.

– Послушай, а куда ты подевал индусов? – спросила я, чтобы поставить на место этого беспредельщика.

– Я их трудоустроил. Они работают дворниками в общежитии университета.

Выслушав эту новость, я сходила в спальню еще раз и принесла Феде оставшуюся сумму. Я подумала, что с Федей не надо ссориться.

На следующий день мерзавка Илона мне заявила, что быть на съемках допоздна не сможет, так как у нее свидание. С Ливеншталем!

– Ой, Джуля, я не смогла отказать старику. Он так просил встретиться. Даже не знаю, как с ним появляться в обществе. Ведь он на коляске. А потом? Даже страшно представить. Ведь у него никудышняя техника пилотирования в постели.

– Куда пойдете?

– В ЧТ. В ресторан на сотом этаже эмпайра.

Оказывается, после революции в ЧТ объявили вечный День открытых ворот, теперь это стал обычный район города. Там работают рестораны, забегаловки. Теперь это популярное место времяпрепровождения.

– Мне обидно, Юля. Клиентов в «Сяо-Ляо» после погрома Чайна-тауна стало в сто раз больше. А я теряю время на телевидении. Это прекрасное занятие, но в клубе я зарабатывала больше. Короче, я хочу проехать мимо клуба и заскочить туда, посмотреть, кого эта тварь, владелец «Сяо-Ляо», взял на мое место! – сказала Илона. – Ты простишь меня? Ну и заодно я скажу последнее «прости» Ливеншталю. Черт с ним, отгоню ему его инвалидный мерседес с площадкой – пусть катается. Мне-то он на что? Я же пока не инвалид и не собираюсь. Надо расставаться по-человечески. А то как вспомню свое путешествие по пустыне с сумкой драгоценностей и полными трусами ужаса – так мне щекотно в одном месте. Но тогда я молодая была. А теперь пора уже устраивать судьбу.

– Может, нам с тобой ребеночка родить? – предложила я для смеху. – Кого сделаем отцом?

– Ты что, Юлия. Надо рассматривать предмет тела с позиции эксплуатации. Роды навсегда портят фигуру. Вынашивать и рожать – это забава бедных и уродливых. Заплати денег, и тебе суррогатная мать родит все, что ты захочешь. Им, коровам, все равно. А нам еще светить и светить. Может, ты пойдешь со мной, а, Юлечка? Мне что-то не по себе. Так не хочется видеть Ливеншталя. Ты смягчила бы обстановку…

– Ну тебя к черту! Как очаровывать мужика голой жопой и отнимать у подруги поклонников – так ты первая. А как оказывать психологическую помощь инвалиду – так сразу нужна дурочка – Юлечка. Иди навстречу своему счастью.

Мне пришлось отпустить эту тварь к Ливеншталю, я чувствовала перед ним вину. Все-таки ему перебили позвоночник, а я так и не позвонила его жене. Сам он, наверное, стеснялся.

…Вечером одна в пустой квартире я открыла отцовский бар и напилась, пробуя все подряд. Я пела песни басом, танцевала голая перед зеркалом, онанировала, плакала, проклинала Рому. А потом заснула поперек постели с размалеванной рожей, потому что забыла снять грим.

…Утром позвонил Сципион. Мы с ним не разговаривали много дней.

– Ну, что? – сказал он своим мерзким грубым голосом. – Доигрались?

– В каком смысле?

– Твою подружку-шлюшку нашли на асфальте Чайна-тауна в позе цыпленка «табака».

– Не говори загадками. Напилась, что ли, Илона и валялась на земле?

– Может, предварительно и напилась. А потом разбилась насмерть. Очевидцы говорят, тело беспилотно летело с сотого этажа небоскреба. Что можешь сообщить по поводу известной тебе информации?

Я долго молчала. И Сципион тоже молчал. Потом я стала икать от страха.

– Тебе есть, что сообщить мне?

– Есть. Это сделал ты, Сципион?

– Дура ты безумная. Кто будет мстить шлюхе? Только тот, кто делал на нее большие жизненные ставки. И это точно не я.

Сципион бросил трубку.

Я все думаю: если бы я вчера составила компанию Илоне? Это спасло бы ей жизнь? Или…

 

2. Про похороны в стиле EcSada

После чистенькой солнечной Европы, ее зеленых лужаек и двадцати градусов тепла Город Дворцов остужал резким балтийским ветром. Григорий Григорьевич Випов не успел распаковать чемоданы и кинуть пожилой жене с двадцатипятилетним стажем свои грязные рубашки, как в дверь позвонили. Если бы жена была новая и молодая, Випов брал бы ее в свои европейские турне, где он бездельничал и надувал щеки. Но жена была заслуженная, поэтому Випов ее никуда не брал, он просто с ней не разводился, и уже этим самым выделял ее из кучи женского хлама, секонд-хенда, отслужившего свой срок.

В общем, в дверь позвонили, и старая жена пошла узнать.

На пороге стоял курьер в расшитой ливрее. Он привез золотой конверт с приглашением. Жена тут же безо всякого пиетета сбросила мужнины рубашки на пол и мгновенно забыла про них, взяла ножницы и отрезала ими тонкую золотую кромку конверта, который привез курьер. Ей хотелось куда-нибудь пойти. Пока Випова не было, она сидела дома как вдова и гадала, с какой из своих любовниц муж поехал в европейское турне.

Из конверта выпал тисненый золотой картон. Это был пригласительный билет, какие делают на свадьбу: продолговатой формы, и в нем золотое приглашение с венком из перламутровых цветов, амурами, грустно потупившими взор, и белой фатой. В билете было написано:

Глубокоуважаемый господин VIP!

С прискорбием сообщаем Вам о безвременной кончине молодой прекрасной госпожи Юлии С., которая случилась третьего дня в полночь.

Прощание с новопреставленной пройдет во Дворце профсоюзов 31 марта.

Вход в VIP-зону с 11 часов утра.

Форма одежды для мужчин: смокинг, черные носки, белая рубашка, темный галстук типа полоска с булавкой из черного жемчуга. Для дам: черное или фиолетовое траурное платье, шляпа с темной вуалью. На ногах – туфли. Перчатки обязательны.

Цветы: только белые, черные и желтые.

Специально для данной церемонии в фирме EcSada подготовлена распродажа траурных туалетов, обуви и украшений от лучших европейских дизайнеров…

Випов удивился.

– Ай-яй-яй! – запричитала жена с двадцатипятилетним стажем. Она всем своим видом показывала, как потрясена.

Приглядевшись, Випов понял, что жена и впрямь потрясена.

– Ты помнишь эту чудную девочку? – сказала жена. – Какой ужас!

Еще бы Випову не помнить Юлию, из-за которой он чуть не лишился деканского места.

– Эту стройняшечку?

Ну, конечно, он помнил стройную светскую Юлию, завсегдатайку увеселительных мероприятий, ведущую популярных передач. Ее съемочные группы неоднократно приезжали к нему в его большую бестолковую квартиру, расставляла софиты по пыльным углам и рыскала жадными до сенсаций глазами: вдруг где-нибудь валяются трусы или использованный презерватив…

«Да было ли ей двадцать пять?» Нет, не было. Девушка была моложе его собственных многочисленных детей.

– Жена! – рявкнул Випов. – Где ты?

Как обычно, он ее не видел и не замечал, потому что это была хорошая жена.

Жена стояла рядом, сморщив худенькое серьезное лицо, и причитала:

– Какая ужасная смерть!

Затем она бросилась звонить по телефону своим бесконечным кикелкам Моро с двумя детьми от Шалико – выяснять подробности трагедии.

Из кикелок никто ничего не знал, но все получили конверты с приглашением на церемонию прощания.

Завтра наступило своевременно. Ночь ушла на составление гардероба для церемонии прощания с безвременно усопшей. Постепенно отходя от приятных впечатлений европейского турне, Випов начинал даже чувствовать нечто вроде большой тайны, связанной со смертью, безусловно, совершенно светской, совершенно защищенной ото всякого внешнего воздействия девушки.

– Думаю, это самоубийство… – задумчиво сказал жена, закуривая сигарету.

…Чиновнику столь невысокого ранга не прорваться сквозь милицейские кордоны. Машина без мигалки и без пропуска-вездеходки с триколором уже не ездец по заповедным местам. Даже бывшего депутата еще узнают стражи порядка в лицо, но уже не пропускают на машине к золотому порогу, например, к входу в VIP-зону. Приходится вылезать, вытаскивать из машины своих не слишком проворных дам, в черных туфлях на каблуках, и топать по лужам как все смертные. Как простые смертные.

Сколько виповских похорон посетил на своем веку Григорий Григорьевич и всегда поражался одной и той же простой мысли: все люди смертны. Все мы, богатые, бедные, важные и очень важные, умираем, и на следующий день о нас забывают все, кроме самых близких. Кроме нескольких жен и детей. А они вспоминают нас через свои обиды, которые мы им сделали при жизни.

Тех, кто цветут и пахнут при жизни дорогим одеколоном и коньяком, после смерти формалинят и замораживают, чтобы хватило на три часа прощания. Другие, выдающиеся, как Ленин, или Ким Ир Сен, вождь северокорейского народа, после смерти лежат в хрустальном гробу и всегда пахнут нехорошо, так, что приходится дышать в надушенный платочек, изображая скорбь при посещении Мавзолея.

Григорий Григорьевич объездил много стран, в том числе и Северную Корею, страну, закрытую для посторонних глаз. Делегацию русских депутатов, как наиболее близких корейцам по идеологии, доверительно отвезли в Мавзолей вождя Ким Ир Сена. Величественное здание корейского Мавзолея расположено террасами в райских садах, посаженных трудолюбивыми корейскими коммунистами. Деревья там подобраны умелыми садовниками так, что цветовая гамма напоминает нежную восточную акварель – тонкие переходы от зеленого к оливковому, желтому, коричневому и бледно-сиреневому.

В этом раю гигантский Мавзолей великого вождя выглядит сказочным замком волшебника. Внутри замка – черный мрамор, скромное матовое золото, бесшумные эскалаторы метро, которые возносят скорбных посетителей вверх, в виповский рай. Там в хрустальном гробу на золотых цепях покоится великий вождь, выпотрошенный умелыми врачами как чучело гималайского медведя. Но пахнет он нехорошо.

…Жена по дороге к Дворцу профсоюзов церемонно обходила замороженные по краям лужи, а дочка топала по ним как слон, разбрызгивая талый снег и демонстрируя презрение к той цене, которую Випов заплатил за ее пафосные черные туфли на тонких каблуках.

В VIP-зоне, расположенной в торце Дворца профсоюзов, играла тихая живая музыка. Скорбный оркестр. Все пространство было убрано живыми цветами белых, желтых и черных оттенков. Горели толстые желтые свечи, красиво оплывая на хрустальные подсвечники. Задрапированные фиолетовым крепом окна лили тусклый свет на недоуменных гостей.

– Здравствуйте, проходите, – встречал гостей погруженный в непроницаемый туман печали церемонимейстер, напоминающий театрального трагика. – Скоро начинаем. Ждем только Зомбария Зомбарьевича.

– Самого Зомбария Зомбарьевича? – напряг Випов слух. – Неужели?

– Конечно. Ведь Юлия – его племянница…

«С каких это пор племянница…» – удивился про себя Випов, но вслух выражать свои неуместные сомнения не стал.

Как всегда на VIP-мероприятиях, здесь были ВСЕ люди. Если говорят «ВСЕ люди», значит, действительно все люди. Остальное население – это не те люди. Или не люди вовсе. Здесь был вежливый Егор Г., как китайский божок, он любезно кланялся каждому входящему, даже тем, чье имя не помнил и чье лицо смутно брезжило в его перегруженной памяти. Толстый адвокат Андрей М. стал худенький и тоже приветливо всем кивал. Анатолий Ч., наоборот, стал толстый.

В большом зале по соседству сдержанно гудели девичьи хоры. Из любопытства заглянув туда, откуда доносился этот притягательный девичий гомон, Випов возбудился: зал был полон прелестных дев в воздушных туалетах, под органзой которых просвечивали белые ноги и ослепительные руки. Зал был полон белых цветов. Пахло изумительными духами. На мраморном постаменте возвышался изысканный гроб, увитый бледно-оливковым шелком с шелковыми цветами. В гробу лежала она, Юлия, в белой фате, в платье цвета сливочного масла… Лежала как живая. Она было великолепно украшена, казалось, это была не усопшая девушка, а свадебный торт на пышном столе, ожидавшем пиршества.

Подошел церемонимейстер, поднес рюмку коньяку и тарталетку с черной икрой, сказал: «Извините, туда пока нельзя. Там-с репетиция». Жена куда-то сбегала и, вернувшись, зашептала, что, по ее сведениям, полученным из конфиденциальных источников, Юлия покончила с собой, отравилась из-за несчастной любви. Оказывается, девушку накануне свадьбы оставил выдающийся жених, и Юлия не снесла позора.

– Его фамилия была Л., – шумно лепетела жена. – Ты его должен помнить. Он приходил к нам с мистером Х.

Мистера Х. он припоминал, это был господин, проживавший в Нью-Йорке, но торговавший позолоченными унитазами в Москве. Унитазы пользовались в Москве большим успехом, и господин Х. процветал. Но Л., хоть голову отрежь, вспомнить не мог.

– Что ты плетешь? Из-за какого-то… как его? Дочка большого гордого чиновника повеситься не может, – сказал он жене.

– А она не повесилась. Она отравилась. И чем этот Л. хуже любого из вас? – философски спросила жена.

Випов почувствовал, что, не откладывая, следует разыскать мать Юлии и немедленно принести ей свои искренние соболезнования.

Но тут раздался первый звонок. Вернее это был нежный прерывистый колокольчик, возвещающий начало церемонии.

– Господа! Зомбарий Зомбарьевич! – церемонимейстер стукнул посохом о пол, и пламя свечей затрепетало.

Мужчины одернули фраки. Женщины поправили шляпки.

Сначала в дверь VIP-салона вошли два охранника с гофрированными проводами в ушах, они обшарили глазами салон и встали по обеим сторонам двери. Затем вошли еще десять охранников и растворились среди гостей. Потом деловито вошел Зомбарий Зомбарьевич в черном костюме и черном галстуке. Без жены. Он поздоровался за руку с Егором Г., Сергеем Я. и еще парой-тройкой мужчин, которые попались ему на глаза. Потом подошел к матери новопреставленной и что-то тихо ей сказал, наклонив голову и глядя исподлобья.

Церемонимейстер стукнул посохом о пол и произнес:

– Господа, прошу в ритуальный зал. Церемония прощания начинается.

Все VIPы гурьбой потянулись в зал, стараясь быть поближе к Зомбарию Замбарьевичу. Охранники их оттирали.

Зал был похож на сцену Большого театра во время третьего эпизода спектакля «Лебединое озеро», когда на балу во дворце по поводу совершеннолетия принца вот-вот должна появиться черная лебедь Одиллия. Тихо играла музыка Чайковского. У гроба, на сцене зала, сидела безутешная мать новопреставленной. Поскольку мать девушки была одна, то рядом с ней встал сам Зомбарий Зомбарьевич. В дальней кулисе сцены, задрапированной по фиолетовой занавеси черным крепом, стоял никем не узнанный принц. Он был растерян и потерян. Впрочем, этого принца никто не знал. Какой-то маленький мальчишка.

По обеим сторонам сцены в черных балетных пачках, через которые просвечивали белые ноги, стояли девушки в черных вуалях на прелестных головках, в руках они держали прелестные белые букеты цветов с траурными лентами.

За ними стоял мужской кордебалет. Юноши в черных фраках и белых фрачных рубашках, с черными букетами, опущенными вниз, стояли, держа ноги в третьей позиции.

Випов поймал себя на мысли, что ждет вступительной арии. И действительно, откуда-то сверху, будто с неба, раздался печальный женский голос, будто сам ангел смерти прилетел, чтобы сопроводить прелестную фею в лучший из миров.

– Сегодня – день нашей скорби, – сказал ангел. – Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь, путь, усыпанный розами, милую невинную девушку, ставшую символом красоты и примерного поведения…

– А где же поп? – спросил Випов свою жену, которая все всегда узнавала первая.

– Какой может быть поп, если новопреставленная покончила с собой?

– Сейчас церковь отменила эти строгости, – произнес декан, – недавно в Коврове в православной церкви отпели некрещеного еврея, коммуниста и сказали его жене, что теперь считается, что у нас одна единая церковь, иудо-христианская… – Випов вовремя замолчал, потому что на него косились стоявшие рядом охранники Зомбария Зомбарьевича. Охранников приходилось по одному человеку на каждого VIPa.

Юлия лежала как живая.

– Посмотрите на нее, – продолжал ангел смерти откуда-то с верхотуры. – Она хороша, как может быть хороша только невеста Господа нашего. На ней надето похоронное платье для невесты, тридцать восьмого размера, от фирмы EcSada, цвета чайной розы. Этот цвет утраты доминирует во всем убранстве. На девушке надеты трусики под цвет платья, и такой же бюстгальтер. Чулки и пояс, на котором держатся чулки, бледно-сиреневого цвета, с легкими блестками. Весь похоронный комплект, если его приобрести до 15 марта, обойдется со скидкой всего в четыре тысячи у.е., включая и туфли из оленьей кожи, мягко облегающие ножку.

Произнося этот текст, Федя зорко посматривал в зал и в целом оставался очень доволен, что все идет по плану.

– Я хочу купить этот комплект, – прошептала дочка господина Випова своей матери, – поедем сегодня, а то они все разберут, я знаю их. – Дочь кивнула головой в сторону кордебалета.

Ангел с театральных небес продолжал:

– Вся церемония прощания с невинной Юлией выполнена фирмой EcSada и разработана нашими дизайнерами для VIP-похорон второго разряда. Обратите внимание на гроб из дубового массива. Благородное дерево украшено позолоченными инкрустациями и цветным стеклом. Крышка гроба выполнена из прозрачного стекла, которое позволяет новопреставленной наблюдать всевидящим потусторонним оком за нами, оставшимися в этом бренном мире. Прозрачная сферическая крышка гроба – это самая модная новинка сезона. Полусфера выполнена из небьющегося органического стекла, по краям она отделана желтым металлом, хорошо сочетающимся по цвету с позолоченными ручками гроба.

– Мам, я хочу умереть в этом сезоне! – капризно прошипела дочка Випова и притопнула ножкой. – А то все разберут, и придется умирать как лохине.

– Ты полная дура или притворяешься? – сквозь зубы ответила жена.

– Ей все, а мне ничего? – со слезами в голосе спросила дочь.

– Что значит «ей все»? Ей больше ничего, она мертва.

– Много ты понимаешь… – загадочно произнесла дочь. – Ты, мам, в рекламе ничего не понимаешь. За эту рекламную акцию Юлия получит от фирмы EcSada тысяч двести пятьдесят, в еврах. И поедет на курорт со своим кретином. Знаешь, сколько фирма уже заработала, продав всем нам свои похоронные туалеты? Минимум полмиллиона долларов за этот утренник.

Жена Випова стала в ужасе озираться, ища глазами мужа. Разыскав мужа, она беспомощно посмотрела на него, моля глазами выйти из зала. Но декан стоял как вкопанный. И жена поняла, что он спит. Она давно знала за ним эту способность – спать стоя в любой обстановке.

– Свинство все-таки, что они не предусмотрели для партера сидячие места, – сказал дочь.

– Пойдем сейчас же, выйдем! – ответила мать.

– Вот еще! Заплачено. Я хочу, чтобы меня все видели. Зря я, что ли, пришла на эту party? Кроме того, после похорон будут поминки. И там – мальчики. Ты знаешь, что знакомство на похоронах сулит долгую счастливую жизнь в браке?

Мать коротко сказала:

– Дура!

– Сама дура.

Ангел смерти замолчал. И в дело вступил Зомбарий Зомбарьевич. Он подошел к микрофону, постучал по нему. Откашлялся и сказал:

– Дорогие друзья! В этот скорбный день мы здесь все вместе, как одна большая семья, соединились, чтобы проводить в последний путь чудесную девушку, дочку великого человека…

Мать новопреставленной всхлипнула и поднесла к глазам очаровательный кружевной платочек цвета лимона, который гармонировал с ее черным туалетом, украшенным лимонного цвета жабо.

– Обратите внимание на флакончик для слез… – сказал голос Феди сверху, – флакончик для слез, украшенный драгоценными камнями, это новинка сезона, выполненная в древнерусской традиции. Флакончик для слез остается с вами, как дорогое воспоминание о событии. Для того чтобы флакончик для слез был полностью заполнен и мог быть закупорен на память особой сургучной печатью, необходимо подносить к глазам платочек, пропитанный специальным составом, усиливающим слезоотделение…

Зомбарий Зомбарьевич терпеливо ждал, когда ангел смерти замолчит…

– Смерть трагична и прекрасна в своей законченности, – сказал Зомбарий Зомбарьевич. – Ничто так не врезается в память, как годы детства, как любовь и как смерть. Эта девушка, едва перешагнув порог детства, столкнулась с трудностями жизни, она шла, преодолевая их, смело и прямо. Но судьба была к ней немилосердна, и вот мы видим ее трагический конец…

– Как чудесно он говорит, – сказал жена, обращаясь неизвестно к кому. Дочь ее уже куда-то продвинулась по залу. А муж спал, стоя, как солдат на боевом посту…

Зомбарий Зомбарьевич говорил траурную речь десять минут. Он говорил об ущербности молодости, о том, как она ранима, вспомнил и про то, каким чудесным пахучим цветком была эта девушка. И как мы все ее не уберегли от ранней смерти…

Когда Зомбарий Зомбарьевич произнес слова:

– Спи спокойно, дорогая наша девочка… – в этот момент над публикой поднялась стая черных шаров, они устремились к потолку, как траурные птицы.

– Это душа отправилась в последний полет, – прокомментировал ангел смерти, и по невидимому сигналу публика двинулась в банкетный зал, где уже были накрыты поминальные столы.

– А почему нас не везут в крематорий? – возмутился Випов. – Он уже проснулся, и незавершенность действия обеспокоила его.

– Сейчас это не принято, – зашептала жена. – Сейчас людей не огорчают. Что может быть интересного в морге или крематории?

У выхода из зала стояла строгая девушка и раздавала каждому рекламку с телефонами.

– Приходите и записывайтесь, – любезно предлагала она. – У нас весенние скидки до 1 апреля. Можете забронировать церемонию хотя бы на год вперед. Главное – проплатить до подорожания.

– А если я не умру через год? – спросил Випов.

– И не нужно. Вас могут проводить в последний путь, а умрете вы еще через десять лет. Но ведь вы не знаете, как сложатся ваши финансовые дела, возможно, через десять лет вы не сможете позволить себе такие красивые похороны. Ведь согласитесь, что это незабываемое действо?

– Так что, меня могут похоронить, а я буду еще ковылять по земле?

– Конечно! В этом-то и смысл! Это такое же разумное действо, как заранее оплатить свою свадьбу или квартиру. Это бронирование VIP-места на том свете.

Господину Випову аргументация менеджера показалась любопытной. Он взял рекламный листок из рук девушки и положил его в свой карман.

Жена и дочь медленно двигались к банкетному залу в строгой толпе. Випов на минуту оторвался и пошел искать туалет. Все двери были задрапированы черными тяжелыми шторами. Очередная дверь была им открыта, и неожиданное зрелище предстало перед его глазами: мать усопшей Юлии и какой-то коротко стриженный юноша били новопреставленную по щекам, прыскали на нее водой, бесполезно теребили. Зрелище удивило Григория Григорьевича. Он пробормотал «запоздалая истерика…» и хотел срочно покинуть эту комнату, чтобы продолжить поиски туалета, как увидел: два служителя, облаченные в черные ливрейные формы, катят траурный лафет, чтобы переставить на него гроб с новопреставленной.

Випов отпрянул. Из дверей донеслось истошное женское: «Не-еееет!!!» «Вы с ума сошли!» и мужское: «Оставьте ее!»

Трагедия продолжалась.

Випов нашел-таки заветную дверь в туалет. Он зашел туда потрясенный, едва не обмочившись раньше времени. Достигнув заветной кабинки, он спешно спустил брюки…

Что-то подозрительное было в той сцене, которую он случайно подглядел. Что-то не то.

Выходя из кабинки, Випов столкнулся с Зомбарием Зомбарьевичем.

– Здрасте… – шаркнул ножкой Григорий Григорьевич, – мы с вами встречались в Госдуме…

– Доброго здоровьичка, – любезно ответил Зомбарий Зомбарьевич, – как дети?

– Да вот, давление барахлит. А у вас?

– У меня не барахлит. Я спортсмен.

– Да-да, это все знают.

– Правда? – приятно удивился Зомбарий Зомбарьевич.

Он подошел к зеркалу и стал смывать грим с лица. Вскоре лицо его преобразилось. Стало молодое и розовое. В левом ухе у него заблестела серьга.

– На банкет не могу остаться, – деликатно сказал он. – Дела ждут.

– Да, конечно, – подтвердил совсем сбитый с толку Випов.

* * *

– Оставьте ее, – распорядился Рома, обращаясь к служителям Танатоса. – Мы сами с ней разберемся. Ну, перебрала снотворного. Пусть отоспится.

Служители ушли, получив чаевые.

Юлина мать стояла как мокрая курица, ничего не соображая.

– Надо отвезти ее домой. Сейчас я подгоню машину, а вы здесь покараульте, чтобы ничего не украли. Украшения там или платье…

Мать Юлии послушно кивала головой. Она невыносимо устала. При мысли, что ей предстоит еще рекламный чес по провинции с этим гробом, она впадала в тихую панику. Но дочь была неумолима. Она решилась на этот спектакль, а фирма EcSada предлагала большие деньги за танатологическое представление во время гастрольного тура. Сборы обещали быть большими. Слава, известность. Поди разбери эту молодежь, какими путями они карабкаются наверх. Какими-то козьими тропами. Когда матери позвонили в Париж и сказали, что надо прибыть на похороны дочери, ее парализовало на двое суток. Еле откачали. Ну, можно ли так шутить?

Подскочил Рома. Легко вынул Юлию из гроба, как соломенную куклу, и на руках понес на улицу. Мать семенила вслед, еле успевая за его широким шагом.

«Не такой плохой парень оказался. Зря мы его тогда так отшвырнули. Крепкий и деловой, как санитар в сумасшедшем доме. А главное, он понимает Юлию и может вовремя ей треснуть по голове. Девочке так не хватает отца», – примерно такие мысли скакали в голове матери.

…Дома Роман поступил очень просто: он вызвал «скорую». Пульс Юлии был замедленный, нитевидный. Сама она была холодная. Нажралась барбитуратов. Может помереть. Остановится дыхание, и все. Это же надо, до какой степени она, оказывается, сумасшедшая! Он даже не представлял всю глубину ее безумия. Ее надо все время контролировать, как ребенка. Да… а он-то на эту идиотку обиделся, решил послать ее к чертовой матери, как взрослую. Хрен ее пошлешь. Она опять накушается барбитуратов и оставит записочку, мол, в моей смерти прошу винить Рому К.

…Приехал фельдшер, а с ним двое дюжих санитаров. Спросили, что самоубийца употребляла. Рома не знал. Он узнал обо всем в последний момент. Юлия сама ему позвонила и сказала, чтобы он приходил во Дворец профсоюзов – ее хоронить. Он подумал, что шутка нехороша, но, несмотря на злость, все-таки решил приехать. И вот, оказывается, не зря.

Фельдшер стал промывать Юлии желудок, пропуская воду туда-сюда через зонд, который он вставил в нос и рот.

Несколько раз Юлия вздрагивала, потом зашевелилась, принялась чихать, икать и кашлять.

– Хо-ро-шо… – сказал фельдшер. – Оживает. Сейчас поставим капельницу. Мамаша, нет ли у вас кофе, а то с самого утра…

– Сейчас, сейчас… – засуетилась мать Джулии, срываясь с места на кухню. – Ромочка, а тебе кофею?

Поставили капельницу. Через час Юля открыла глаза, обвела мутным взором домашних, увидела Рому, судорожно схватила его за руку, прижалась щекой.

– Ты меня больше не оставишь?

Мать плакала, сидя в углу дивана, периодически бросая на Рому умоляющие взоры.

– Юлечка, все тут, все с тобой. Завтра папа прилетит… – лепетала она.

– Слетелись… черные вороны… – сказала Юля. И ее вырвало.

 

3. Когда дым рассеялся

Через неделю над побережьем подул сильный ветер, и черный смог, традиционно висевший над объектом ЧТ, рассеялся. Ясное морозное утро, чистое небо и яркое солнце прояснили картину мира. В то утро сбылись самые плохие предсказания: китайские банки обрушили американский доллар. Разговоры об этом шли уже долгие годы, но весь финансовый мир считал, что Китай не решится на такую пакость. За годы финансовой стратегии «движение вовне» Китай вложил семьсот миллиардов долларов в американские ценные бумаги, защитив доллар и обеспечив свое присутствие на рынке США. А потом у них что-то переклинило в мозгу, поменялась стратегия, и китайцы тайно решили все грохнуть и начать с белого листа мировую историю.

Мировые валютные биржи закрылись, не в силах переварить количество зеленой американской бумаги, которую выбросили на финансовые рынки китайцы. В мире началась паника.

Послушав с утра радио, Рома понял самое смешное: искать взрывчатку в Чайна-тауне больше не требуется! Все уже взорвалось. Мужик с чемоданчиком, который был на диске, что дала Юля, наверное, виртуально минировал здание Банка Гонконга. Содержание диска так и не было разгадано. Разгадчики пошли неправильным путем.

То, что было заложено в Банке Гонконга, взорвалось, не повредив бетонной оболочки. Жаль, что деды да и сам Рома так буквально восприняли сведения о заложенной взрывчатке. Надо было не с собаками бегать, а думать головой.

Место доллара на мировых биржах занял юань.

В это недоброе утро Роме позвонила мать и сказала, что час назад внезапно скончался отец Ромы.

– Как это случилось, ма?

– Сама не понимаю. Он проснулся рано. Побрился. Послушал радио. Услышал что-то. Сказал «еб». Потом схватился за сердце, сел на свой диван и умер. Ничем не болел. Никогда не ходил к доктору.

Рома снял с себя невесомую ногу Юлии.

– Куда ты? – немедленно спросила она.

– К родителям. Мой отец умер.

– Я с тобой.

– Не вздумай. Тебя и так еле откачали.

Менее чем через пять минут он оказался у родительского дома.

Мать сидела на кухне, обхватив голову руками. Надо было сесть с нею рядом и много часов слушать ее рассказы о детстве, о юности, о службе в Средней Азии, о чурках, которые срали в сено, а потом коровы болели глистами… Рома понимал, что слушать это неизбежно. Иначе ей будет очень плохо. Жизнь прошла и кончилась. Рома налил матери водки и сказал: «Пей!» Потом вызвал врача и агента.

Агент приехал быстро. Составил договор. Увидев, что у Ромы рубли – обрадовался:

– Сегодня ваш заказ уже пятый. Все внезапные смерти. И все норовят расплатиться долларами. А их не принимают в обменниках.

Когда отца увезли, мать стянула с его дивана постельное белье и подняла крышку. Рома увидел, что весь диван набит пачками долларов.

– Откуда у тебя керенки в таком количестве? – спросил Рома.

Мать потупилась:

– Это твоего отца. Прохор Ильич семь лет с дивана не вставал, стерег деньги.

– Ма-а-ма! Какие семь лет!!! Мы всегда были бедные. Еле сводили концы с концами. Папа грузил вагоны, а я после школы мыл стекла у машин. Ма-ама!!! У нас Аннушка не ходит, потому что не было денег на ее лечение. Если бы были деньги, сестру можно было бы вылечить за границей. Диагноз ей правильный поставить. Можно было…

Рома охрип.

– Ромочка! Папа боялся, что узнают про деньги. Он не вставал с дивана. Все время ждал, что его придут арестовывать.

– Откуда деньги, мам? Вернее так: откуда бывшие деньги? Сегодня это просто бумага.

– Ромочка, ты только никому не говори. Папа давно продал партию оружия. Он хотел эти деньги тебе отдать, когда подрастешь, станешь мудрым. Он тебе записку оставил, Ромочка. На всякий случай, сейчас ее найду.

Мать побежала в другую комнату. Стала шумно открывать ящики полированной «хельги», которую родители купили еще до Роминого рождения.

Наконец мать пришла и положила перед сыном тетрадный листочек. На нем почерком отца была выведена дата 12 октября 1997 года и лаконичный текст: «Рома, не просри деньги».

– Это все, мам? Все его завещание? А про родину, мама, он мне ничего не написал, отправляя в военное училище на край земли русской?

– Ромочка, он хотел как лучше. Он считал, что ты узнаешь жизнь, тебя там плохому не научат. А когда вернешься, поумнеешь и денежками распорядишься…

Аннушка в углу тихо плакала.

– Еще, Рома, папа тебе хотел сказать, чтобы ты сестру не оставлял бы в несчастии. Это теперь твой долг.

– Мой? Долг? А у вас какие-нибудь долги перед нами были? Нет, даже не перед нами, а перед собой? Ну, ладно, мам, он идиот, но ты-то, ты же женщина, ты должна была чувствовать, что так нельзя было жить. Чем же он тебя так задавил? Теперь-то я понимаю, почему он меня отправил в Задурийск, он просто боялся, что я случайно залезу в диван и найду это бабло. Так ведь?

Мать молчала.

– Будьте вы прокляты! – сказал Рома. – Хуже вас нет.

– Ромочка! Не сердись, возьми денежки. Может, где-нибудь поменяешь.

– Не возьму, мам. Они грязные. И никому не нужные. Боюсь их брать. Зараза к пальцам пристанет.

– Ромочка, ты не прав. Эти деньги Аннушка уже собой оплатила, ножками своими неходячими…

– Мама, еще слово, и я за себя не ручаюсь.

Рома выскочил из дома в бешенстве. В машине достал пачку сигарет, к которым обычно даже не прикасался, и закурил. В мозгу стучало только одно: напиться и забыться. Жить не хотелось. Вот такая была история, которой не поделишься ни с кем. Если бы ее можно было выложить в словах, стало бы легче, но от безумия услышанного только тупая боль отдавала в виски. Это и была та самая глобальная философия старшего поколения, которую оно всемерно скрывало от молодежи, как великую тайну бытия, этой тайной предыдущее поколение приминало последующее, заставляя идти тем же путем, не сворачивая с колеи. «Твой долг!» Эк вы меня долгами-то нагрузили своими, чтобы не дай Бог не взлетел, чтобы полз по грязи, головы не поднимая, как вы сами и те, кто были перед вами, и все, все, все… по Библии.

Через день отпустило. Да хрен бы с вами. Не было денег и вовсе не стало. Умные люди говорят, так было много раз.

«Протестировали меня на критическом режиме, – сказал себе Роман. – Система показала свою жизнеспособность».

Заехал к Юлии. Поел на кухне борща, который сварила мать Юлии. Хорошо, что не фондю.

– Поеду. Отца хоронить. Женщины там одни. Мать и сестра.

– Может, мы с тобой, а, Рома? – Мать Юлии уже была одета в черное и выглядела совершенно по-человечески. Тетка как тетка.

– Можно. Одевайтесь. Жду вас в машине.

У подъезда Роминого дома уже толпились любопытные соседи. Едва Роман появился со своими женщинами, по соседской толпе пробежал легкий ропот, видимо, узнали и Юлию, и ее мать. Все сделали умильные лица. Бабки вытирали слезы. Роман слышал, как они говорили: «Вот, все ж таки и они люди. Понимают. Смерть, она каждого достанет».

На кухне уже пекли блины и готовили салаты. Посмотрев на бледную Юлию, Рома сказал, может, останешься тут, поможешь готовить, ну чего тебе на кладбище делать?

– Нет, я поеду.

– Декабристка?

– Угу.

…Похоронили быстро. Поп прогундосил дежурное. Отцовские сослуживцы сказали добрые слова о покойнике. Был он честным. Слуга царю. Отец солдатам. Воспитал хорошего сына. Долг родине отдал.

Постреляли вверх холостыми.

– Что делать дальше будешь? – спросил Романа бывший отцовский начальник, который и посоветовал когда-то отцу отправить Романа в Задурийск. Наверное, и тут собирался что-нибудь толковое посоветовать.

– Учиться буду. На санитара. А то сумасшедших вокруг очень много.

После смерти отца мать лицом просветлела. На следующий же день сняла с себя черное и оделась в голубое платье.

В кухне Роман вдруг обнаружил посудомоечную машину марки Zanussi.

– Оказывается, я был неправ, вы тут шиковали.

– Она не работает, Ромочка. Сломалась сразу, как купили. Папа ее раскрутил, а оттуда вывалилась деталька, на которой было написано «Привет от Реваза». Армяне, значит, какие-то нагадили.

Рома почти засмеялся. Но вспомнил, что траур. Подавил иронию.

Спустился вниз в почтовый ящик. Наверняка там пришли соболезнования. В ящике болталось одно письмо. Оно было из Задурийска. Сначала Роман подумал, что это судебная повестка. Но вгляделся: штампа нет, почтовый адрес невразумительный.

Вскрыл, не отходя от ящика. Письмо было от Петра Старцева.

«Здорово, Роман. Доброго дня!

Петр Старцев».

Надеюсь, ты меня еще не забыл. Хотя ждал, что после освобождения ты заедешь к нам – тебя ждали. Ждем и теперь. Сценарий таков. Наше училище расформировали. В Задурийске теперь СЭЗ (свободная экономическая зона). Китайцы достроили мост через речку Задурийку, и целыми сутками по мосту идут кули с товаром, едет их техника, днем – гражданская, ночью – военная, слегка закамуфлированная под гражданскую.

Когда распродавали военное имущество училища, я купил все танки. Обещал по закону снять башни. Но пока не снял. Все наши остались со мной. Нас много. Но их в разы больше. Будешь смеяться – с нами Шаман. Тихомирова выпустили из тюрьмы. Не хватает только тебя, Рома. Приезжай. Вопрос стоит просто: кто будет здесь рабами, мы или они.

P.S. Мой отец ушел дальше в тайгу, увел с собой весь наличный состав хутора. Воевать не захотел. Но когда встречает в тайге браконьера – стреляет. На поражение.

Сестра Ксения, которая умолила отца выкупить тебя из тюрьмы, выходит замуж. Отец нашел ей жениха. Таковы были условия ее контракта с отцом: она ему пригрозила, что повесится, если он тебя не выкупит. Это был бы грех.

 

4. Ветер с востока

На военном аэродроме, где в сторонке, на гостевой стоянке, стоял на хранении самолет Юлии, готовили к вылету грузовой борт с военными. Роман примчался вовремя. Наводку на борт дал генерал Шеф.

Деды благословили Рому, даже перекрестили в дорогу. Снабдили запиской к местной военной братве. Сказали: «Найдешь капитана. Василием кличут». С собой у Романа был рюкзак с личными вещами и огромная клетчатая сумка, с какими бороздят необъятные и темные просторы метро челноки. Предъявив военным в полевой форме записку от дедов и увесистую пачку «зеленых», Роман получил «добро»: «Загружайся!»

Роман искоса смотрел, что загружали в самолет, стараясь не выказывать свинского любопытства. Последними в самолет влезли молодые батюшки в длинных черных рясах. Было их человек пятьдесят.

– Кто это? – спросил Роман капитана, который руководил отправкой.

– Православные миссионеры.

– Впервые о таких слышу.

– Это первый выпуск.

У миссионеров на груди под рясами отчетливо выделялся знакомый до боли силуэт «калашникова».

– А чей-то у них на груди кресты такие крупные? – спросил Роман, кивнув на батюшек.

– Новая модификация.

Роман сдерживал приятное бурление в крови.

– Примерно через час взлетаем, – сказал капитан. – Заканчиваем погрузку.

– А можем мы загрузить один самолетик? Место еще есть?

– Какой?

– Вон тот, дамский. Серебристо-зеленый.

– Можем. Только зачем он тебе? Разрешение от хозяина есть?

– От хозяйки. И ключи.

– Жену хочешь привезти? Не вздумай – подстрелят. Короче, грузим. С тебя еще причитается «капусты».

Пока летели – выпивали, закусывая салом и китайской куриной тушонкой. Батюшки перед каждой новой порцией водки истово крестились.

Под вечер сели на одном из военных аэродромов дальней авиации в ста километрах от Благовещенска. До Задурийска надо было добираться местными средствами.

– Слышишь, Рома, – сказал капитан Вася, – если заплатишь нашим ребятам, они перегонят по воздуху твой jet и тебя вместе с ним прямо в Задурийск. Иначе ты пропадешь. В буквально смысле. Тут разбойные банды китайцев бродят. Убьют и сделают на зиму солонину.

– Все так плохо?

– Не то слово. Свободная экономическая зона – это беспредел. Они решают за счет наших территорий свою проблему безработицы. Китайская мафия всюду. Торгуют людьми – люди у них дешевка, сигареты стоят дороже. Ты скоро увидишь сам. Когда подлетать будешь к Задурийску – с высоты хорошо видно сплошной поток людей и техники, который переправляется через мост. Уж на что я человек закаленный, и то мурашки каждый раз по телу. Основные потоки желтого мяса, организуемые мафиозными структурами, направлены к нам на Дальний Восток. Наше государство ушло с Дальнего Востока, полный отказ от государственного регулирования экономики, кроме китайцев сюда никто не вкладывает деньги. Россия проиграла Китаю в состязании за привлечение капиталов на Дальнем Востоке. Никто ничего не выпускает. Только грабят. Мы – сырьевой придаток желтой расы. В нашей тайге тысячами ползают желтые, собирая женьшень и все остальное, что занесено в Красную книгу России. Десятки тонн кедровых орехов, которые перерабатываются в Китае на масло. Контрабандным путем вывозятся трепанг, женьшень, шкура тигров, медвежья желчь. Подпольный рынок таких природных ресурсов, как лягушки и черепахи. Китайцы становятся практически полновластными хозяевами миграционных путей ценных пород рыб – кеты, калуги, осетровых нерестилищ. И если вначале китайцы добывали живой товар сами, то сейчас на них работает местное население, русские, правда, русские тут тоже косоглазые, – китайские ОПГ нанимают их для обработки арендуемых сельхозугодий. Короче, китайские «мигранты», вместо того чтобы восполнять наши трудовые ресурсы, как тут мечтали некоторые романтичные политики, нещадно эксплуатируют российское население. Мафия никогда не становится трудовым ресурсом.

– Ладно, понял, – сказал Роман. – Понял. Ночуем здесь, утром летим?

Вечером в летной гостинице опять пили. Обстановка прифронтового города приятно щекотала нервы.

– Нравится? – спросил Василий.

– Да. Дома у меня было чувство, будто в жилах болотная жижа. А тут ощущаю прилив сил.

– Беспредел всегда волнует. Голову не теряй. Ты слишком молодой, таким башку быстро сносит. А то до тридцати не доживешь.

– А что в тридцать?

– Будет капитал. Миллионов под сто юаней. Будет жена. Дети. Станешь капиталистом. Купишь пятизвездную гостиницу на берегу Желтого моря. Заведешь китаянку для массажа. Не всю-таки жизнь в бандитах служить.

Утром летчик загрузил в jet Ромины пожитки, клетчатую сумку с баксами и рюкзак. Самолетик заправили, погоняли двигатель, проверили, все ли цело, и, перекрестясь, взлетели.

Действительно, на подлете к Задурийску пилот показал пальцем вниз: тот мост через речку Задурийку, который стоял недостроенным все годы, что Роман был курсантом, китайцы достроили, и по нему в обоих направлениях сплошным потоком шла техника, люди с тележками и просто пешком. Мост был ненадежный для такого грузового потока, это Роман видел.

Когда приземлились, Роман первым делом увидел Челюсть.

– Третий день встречаю, – сказал Челюсть, когда обнялись.

– Знатно. Челюсть на крыше – мир на земле, – вспомнил Роман, и оба они заржали.

– Твой jet? – спросил Челюсть.

– Девчонка одна подарила. На память. Покатаемся.

– Ну, поехали к Петру.

На хутор к Петру Рома попал опять же к вечеру. Затопили баню. Хутор был военным лагерем. На большом поле стояли танки, БМП. На небольшом взлетном поле – пара вертолетов. Маленький бандитский лагерь.

– Ну, здравствуй, брат, спасибо, что откликнулся, – сказал Петр, обнимая Рому.

– Не откликнешься у тебя. Эх, зачем ты меня, Петька, из тюрьмы выкупил? Сидел бы я сейчас спокойно в лагере, отдыхал бы… А теперь я тебе на всю жизнь обязан.

– Не мне, а Ксении. Она за тебя свою жизнь заложила.

– Так может, мне на ней жениться?

– С ума сошел? Кому такой муж нужен, как ты? Муж должен быть крестьянин. Солидный человек. Даже не пытайся морочить ей голову – убью. В общем, Рома, дело такое. Вот план операции. Шаман – руководит. Вы с Тихомировым должны заложить взрывчатку в опоры моста. Так, чтобы чуток подорвала. Мост непрочный, китайцы строили. Он рухнет, не выдержит. Когда рухнет, – все окажутся в ловушке. Проведем селекцию – кого оставить на воле, кого – в резервацию. Когда разберемся с территорией, распределим бизнеса, установим жесткий военный режим, тогда возведем новый мост. На ночь будем его перекрывать. И наши танки, Рома, пойдут по нему в обратную сторону.

 

5. Послесловие

В Городе Дворцов снова наступала весна. Как всегда, промозглая и сырая.

Сципион трудолюбиво налаживал в Чайна-тауне привычный бизнес. Завозил рабсилу черт знает откуда, метил ее, держал в повиновении. Разве что бизнес на человеческих органах возобновлять побрезговал.

В Чайна-тауне Сципион был безраздельный хозяин. Юлия никогда не говорила Сципиону про найденные в картине сертификаты, указывающие на то, что ее семья является собственницей земли, на которой стоит Чайна-таун.

В финале операции Сципиона по взятию ЧТ был предусмотрен триумфальный приезд Юлиного отца из Парижа. Сценарий его торжественной встречи в аэропорту Чайна-тауна уже создавался пиарщиками Агентства. Торжественно и со слезами лучшие люди Города Дворцов встречали на аэродроме Чайна-тауна отца русской демократии. Приезд его должен был ознаменовать новый виток демократии. Из пригорода должны были привезти Юлиана Семеновича и его жену Витолину. Плач демократов от счастья и восстановление памятника отцу Юлии должны были завершать церемонию.

Отец должен был снова стать мэром, только уже не Города Дворцов, а Чайна-тауна.

Юлиной матери очень не нравился новый Юлин друг Федя. Несколько раз мать пыталась поговорить с Юлией на эту тему. Она набирала в грудь воздуха, делала серьезное лицо и натыкалась на холодный взгляд Юлиных глаз.

– Послушай, Юля, – однажды сказала мать. – В жизни женщины настоящий мужик попадается только раз. Зачем ты отпустила от себя Романа?

– Заткнись, – коротко остановила Юлия. – Он сам сбежал. Мне под колеса бросаться?

– Собирай свои манатки и хоть тушкой, хоть чучелом лети за ним, – сказала мать. – Я за твоим отцом пласталась, несмотря ни на что. Так надо.

– И не подумаю! – сказал Юля.

– Дура, – сказала мать.

Однажды Юлия изловила в коридоре телевидения психолога Свету, которая явно избегала встречаться с Юлией лоб в лоб, и прямо ее спросила, что же было во второй чаше, по которой Света отказалась гадать.

Света сказала, глядя в сторону:

– Да я уже не помню, сколько же лет прошло!

Тогда Юлия достала чашку из своей изящной фирменной сумочки и протянула Свете:

– Гадай!

Света мельком взглянула в содержимое чашки и произнесла:

– Здесь видно, что ты никогда не была и не будешь стриптизершей, что любовь свою ты снова упустишь и что главным в жизни для тебя всегда будут деньги.

Юлия в гневе бросила чашку на кафельный пол. Осколки этой чашки с засохшими следами кофе чертыхаясь собирала покорная уборщица.

Китаянка Ли открыла сеть массажных салонов и стала уважаемой дамой. У нее богатая и знатная клиентура. Ее муж Дун Дешин после назначения отца Юлии мэром ЧТ стал работать у него советником.

Сципион хворает, он считает, что Ливеншталь его отравил.

А недавно дошли сведения, что где-то в Европе на соревнованиях инвалидов по картингу победил русский бизнесмен господин Ливеншталь…

Продолжение следует