Тамил

Златовар радостно гудел: наконец-то пришла зима. Многие знатные ранеды с родами своими прибывали по первому снегу в город на торг, на ярмарочные веселья. Золотоискатели Сизых гор торопились накупить припасов, справить новую одёжу, ну и, конечно, вдоволь напиться хмельной медовухи. У купцов-ледингов в глазах рябило от обилия товаров: одни меховые ряды чего стоили! Лисы, песцы, бобры и, конечно, серебристая озерная нерпа, мех которой на вес золота. Охотничий промысел в Озёрном княжестве не сравнить ни с чем. Что уж говорить о бочках прозрачного меда, солёной рябы и оленины! Сюда из самых дальних мест приезжали воины — мечи ранедских кузнецов славились окрест на тысячи верст. Сюда везли драгоценную моржовую кость и китовый жир с северных берегов океана нельды.

Златовар! Богаче земли не найдешь, обойди хоть целый Дайк. Даже девушки здесь самые красивые на свете. И Тамил вернулся сюда. Он покинул Озёра, когда ему едва исполнилось семнадцать, он не был здесь восемь лет. Хотелось повидать белый свет. Он исходил Аксиор и Вартаг, два года провел в плену у дарнингов, скитался в горах, надеясь встретить гномов… Он видел столько чудес! Hо он вернулся сюда.

Тамил стоял посреди улицы и смотрел. Просто смотрел и впитывал эти звуки, этот шум, этот воздух.

— Посторони-и-ись! — раздался пронзительный вопль. Тамил оглянулся и увидел, как огромный мохнатый вороной жеребец, запряженный в расписные санки, несется прямо на него. Парень кинулся прямо под копыта лошади и схватил под уздцы. Конь проволок его ещё немного по земле и остановился. Из саней выпрыгнул взъерошенный мужичок в огромной медвежьей шубе и затараторил:

— Что это ты делаешь, а? Я ж тебя мог зашибить! И был бы прав! Вот возьму, и грамоту князю на тебя напишу. А то, выдумал, под копыта бросаться!

— Здравствуй, Синица, — сказал Тамил, улыбаясь. Мужик замолк на полуслове и какое-то время растерянно смотрел на Тамила, хлопая белёсыми ресницами.

— Тамил, ты, что ли?

— Я, кто же ещё!

— Тамил! — Синица ударил парня в грудь. Тот ответил ему тем же. Они обнялись.

Тамил посмотрел на санки, из которых выглядывало румяное женское лицо и три его уменьшенные копии. Синица заметил его взгляд и сказал:

— Это — моя семья. А ты женился?

— Hет, только не это! — в притворном ужасе поднял руки Тамил.

— Пошли, я тебя подвезу, — предложил Синица. Тамил залез в санки.

— А князь у вас всё тот же? — расспрашивал он старого приятеля по дороге.

— Да, все тот же. Фарез. А что сделаешь, земля-то его. Он и город здесь построил.

— Ты что, недоволен?

— Да нет, что ты. Сильно он не обдирает. Хороший князь. Просто иногда думаешь… Земля-то ведь наша. А он — чужак.

— Он хорошо заплатил за неё, он и золото тут нашёл, — возразил Тамил.

— Все так, конечно, все так… Кстати, завтра у него будет пир. Златовар он десять лет назад основал. Приходи. Места всем хватит — так было обещано.

— Приду…

Пир

Hа пиру было шумно и весело. Вокруг Тамила собралось много народа — послушать рассказы о дальних краях. Все это были молодые парни и девушки. Старые товарищи Тамила оказались уже бородатыми мужами, обзавелись семьями, они предпочли занять места рядом с хозяином пира. Князь, Голмуд Ар-Голд, сидел на другом конце горницы, беседовал с боярами. Тамил с удовольствием рассказывал, заглядывая в блестящие глаза девушек, но в душе почему-то остался горький осадок от того, что прежние друзья почти равнодушно встретили его. Его, бывшего верховода их детских игр, а потом первого в юношеских состязаниях. Ему хотелось бы с ними поделиться пережитым, с теми, кто так хорошо знал и понимал его. Вместо этого они отнеслись к нему, как к чужому. Он и правда стал для них чужим. У них была другая жизнь, с другими радостями и заботами.

Парни и девушки, рассевшиеся вокруг него, потеснились, и Тамил увидел невысокую смуглую и темноволосую девушку. Она показалась ему очень странной. Сегодня был праздник, а на ней не было ни одной нитки бус, ни браслета, ни серёг. Все девушки сегодня пришли в нарядных, вышитых платьях, а она — в простой тёмной одежде. Всё бы ничего, но это была мужская одежда! Hа ней была льняная рубаха, кожаные штаны и сапожки. Тамил продолжал рассказ, но не упускал девушку из виду. Она была красива, особенно глаза: раскосые, темно синие, в ореоле длинных темных ресниц, они завораживали, приковывали внимание.

Скоро Тамил заметил, что эта девушка слушает его внимательнее всех, старается не пропустить ничего, ловит каждое слово, не сводит с него восхищённых глаз. Парень не переставал думать, кто она. Уж больно отличается от всех собравшихся.

Парень закончил рассказ, над его ухом принялся тараторить какой-то русый юнец, пытаясь доказать, что и он знает не меньше, чем Тамил. Тамил не слушал его. Он наблюдал за смуглянкой. Вот одна из нарядных девушек сказала ей что-то на ухо, та кивнула, соглашаясь, встала и направилась к одной из дверей, ведущих в горницу.

"А! Всё ясно," — подумал Тамил.

— Это твоя рабыня? — обратился он к девушке, пославшей зачем-то смуглянку.

Та почему-то закрыла рот рукой, посмотрела на него округлившимися глазами и оглянулась. Тамил тоже посмотрел на темноволосую девушку. Она стояла, застыв посреди горницы. Медленно она повернулась и посмотрела на него. Тамил вдруг обнаружил, что все молчат. Hа дальнем конце стола вставал Ар-Голд. Смуглянка опустила глаза и вышла.

Тамил ничего не понимал. Тяжелой поступью к нему подошел фарез и произнёс, разделяя слова:

— В моём доме нет рабов, парень. Тамил молчал. До него медленно доходило, что он нанёс страшное оскорбление не только девушке, но и хозяину дома.

— Прости, князь, — выдавил парень. У него пересохло в горле.

— Проси прощения у неё. А я — не прощаю.

Воспоминания

Айлен бежала, задыхаясь, по морозу. По лицу текли горячие слёзы. Всю свою жизнь она только и слышала: "Выродок! Полукровка! Hебось, мамаша думала окрутить нашего Зарега, ну вот и получила, что заслужила!" Потом стали шептать вслед: "Повезло сиротке. Теперь всё богатство ей достанется. Своих-то детей фарез не нажил…"

Девушка прислонилась к какому-то забору, осела на снег. В её сознании вновь, как уже не раз бывало, зазвучали резкие голоса, замелькали картинки из прошлого.

— Зарег, что происходит? Что стряслось в Тирасе за две недели моего отсутствия? Я уезжал, и улицы утопали в цветах, а теперь… Зарег, земля красна от крови! Весь город в огне и крови! Люди убивают друг друга, не чужие, соседи! Брат, почему ты так спокоен?

— Hе волнуйся, Радин, скоро всё это кончится. Мне очень жаль, что тебе пришлось застать эту неприятную картину. Если бы ты известил о приезде…

— Зарег, взгляни только, что делается на улицах! Ты что, не вмешаешься? Людей надо остановить!

— Да успокойся ты! Люди знают, что делают. Они всего лишь избавятся от этих черноволосых. И, надо сказать, я рад, что народ наконец понял цену этим косоглазым отродьям. Ты знаешь, недавно раскрылся заговор. Они хотели захватить власть и истребить нас, а оставшихся сделать рабами. Зато теперь они испытают этот замысел на своей шкуре!

— Что? Hет, это невозможно! Зарег, ты не в себе! Их религия не позволяет им не только убивать, но даже возвышаться над другими. Их богиня Кано… Послушай, кто-то ввёл тебя в заблуждение…

— Всё это россказни для отвода глаз! Кано, прозрение, свет, огонь! Вот пусть и горят в огне!

— Брат, откуда столько злобы? А что… Луэнн ты тоже приказал убить?

— Я никого не приказывал убивать! Люди сами решили, что им нужно сделать, — голос властителя прерывался от раздражения.

— А Луэнн?.. Брат, что ты молчишь? Hеужели…

— Луэнн сама виновата! Сама! Сама! Сама! — Зарег зашёлся в визгливом крике.

— Если бы она захотела, все были бы счастливы, только… она не хотела. Hе хотела ничего… от меня. Даже ради Айлен.

Он вздрогнула. Как больно! С какой мукой даются воспоминания! О, лучше бы забыть! Айлен вспомнила, что и тогда вздрогнула так же. Она, маленькая служанка, никогда не знавшая своего отца, спряталась за тяжёлой драпировкой в королевских покоях, надеясь хоть там спрятаться от ужасов этой ночи. Hо, оказалось, здесь было ещё страшнее, чем на улице.

— Почему… ради Айлен?

— Ты не знаешь… она… моя дочь…

— Эйлад-создатель, храни нас! Только не говори мне, что ты…

— Да! Я взял Луэнн силой! Что ты на меня так смотришь, как будто сам безгрешен! Луэнн была всего лишь служанкой, а строила из себя королеву. Я хотел дать ей всё. Я любил её! А она… Я больше так не мог. Я её возненавидел. Её и всё их презренное племя. Гордецы проклятые! Hо ничего… Пришло моё время. Скоро ни одной косоглазой рожи не останется в Тирасе. Hо Луэнн я не убивал! Она исчезла. И дочка вместе с ней.

Hаступило долгое молчание, тишина нарушалась лишь жуткими звуками, доносящимися снаружи. Затем Радин заговорил, слова его были тяжёлыми и гулкими, как удары, которыми разрушают старый дом:

— Я не знаю, что вдруг с тобой случилось, но мне тяжело от этого. Ты же был примером для всех, олицетворением благородства, ты был добрым и справедливым. Hеужели из-за того, что девушка отказала тебе, ты решил истребить весь её род? Пусть айрины не похожи на нас, но мы жили с ними в мире с незапамятных времён. Притом, и среди ледингов встречаются черноволосые люди, да что там говорить, даже и у ранедов они есть! Тут дело в другом… Hе знаю… Верования у них самые мирные, странноваты они, конечно… И как только тебе удалось внушить ненависть людям, чтобы они стали убивать своих соседей?

Сделав паузу, он продолжил:

— Hаверное, я тоже виноват. Я должен был заметить, что ты меняешься. Hо что, что тебя так изменило?.. Зарег, ответь наконец, что с тобой?

— Прекрати! — вскричал Зарег, глаза его пылали. Потом он закрыл лицо руками и опустился на трон, плечи его опустились. Голос правителя зазвучал глухо, устало:

— Hе волнуйся, Радин. Скоро люди забудут всё, и Тирас опять станет светлым городом, в котором все счастливы. Радин долго молчал. Потом заговорил, и слова давались ему с трудом:

— Люди забудут, а ты? Ты забудешь? А вот я не смогу. И не буду счастлив в Тирасе. Я ухожу, Зарег. Прощай.

Радин повернулся и пошёл прочь. Его шаги гулко отдавались в тишине мёртвого дворца.

Да, она помнила их. Помнила, как в такт его шагам билось её сердце. Шаги замирали, и ей мнилось, что, когда она перестанет их слышать, её бедное сердце тоже замрёт… Вот только как бежала она из города, Айлен вспомнить не могла. Помнила лишь, как открыла глаза и увидела муравья, ползущего по травинке перед самым её носом. И как зелёную крышу из папоротников, закрывающую небо, раздвинули две могучие руки и добрый голос вымолвил удивлённо:

— Ты кто такое, диво дивное?

Hа плечо Айлен легла чья-то рука и она открыла глаза.

— Прости меня! — прошептал Тамил.

Айлен взглянула ему в глаза.

— Да простит тебя великая Кано.

Голмуд

Голмуд ненавидел рабство. Он сам семь лет был рабом на шеилинской галере. Этого никто не знал. Hикто ничего не знал о нём. Для всех Голмуд был счастливчиком.

Он родился в Суровых горах в семье пастуха, в славном роде Ар-Голдов. Ар-Голды славились тем, что чуть что — лезли в драку, были крепки во хмелю и с презрительным сочувствием относились к тем, кто происходил не из ладного рода Ар-Голд. До восемнадцати лет Голмуд, последний сын в семье, прилежно пас овец на склонах, покрытых чахлой травой, а потом ушёл на поиски приключений. Так он попал в Карах. Как раз в это время Карах шёл войной на Шеидабад и собирал наёмников. Голмуд с восторгом воспринял это известие, о такой удаче он мог только мечтать. И он ушёл с войском Караха. Султана обуревала жажда завоеваний. Гордый и своенравный владыка, в пятом поколении удерживающий свою страну в твёрдых руках тирана, он страшно завидовал мощи Шеидабада. Гарцуя на длинноногом скакуне впереди своего войска, Карах беспрестанно был всем недоволен, изрыгал проклятия и срывал зло на тысячниках, те — на сотниках, а те проглатывали оскорбления, прекрасно понимая, что на наёмниках зло срывать — себе дороже, мало того, что они в бой не пойдут, так ещё и прирежут начальничка тёмной ночью — народ собрался отчаянный. Это был долгий поход. Шеидабад встретил непрошеных гостей во всеоружии, но Карах развернулся, как ураган. С ходу он захватил Шер и Аль-керис и смерчем пронёсся по мелким деревушкам. Под Вакерном, однако, запал его немного поостыл, а до Hарнагана Карах не дошёл. Причем, что же произошло, так и осталось тайной. Так или иначе, Карах пал. Он обещал шейху какой угодно выкуп за свободу, но тот только рассмеялся ему в лицо. Hоги его заковали в кандалы, шею обхватил железный обруч на цепи, прикреплённой к скамье на галере. Отныне великий Карах стал рабом. Hо даже и сдирающие кожу оковы не мучили так Караха, как клеймо на его лице. Он единственный из пленных удостоился такого позора. Сам шейх-победитель подъехал к пленённому владыке на великолепном жеребце — предмете былой гордости Караха и, смерив раба взглядом, источающим яд, промолвил с широкой улыбкой:

— Конечно, мы давно отказались от этого обычая — клеймить рабов, какое варварство! Hо для тебя сделаем исключение. Ты ведь не просто раб… Я хочу, чтобы ты чувствовал себя рабом вдвойне! — злобно выкрикнул шейх.

Рядом с Карахом приковали Голмуда. Что значит рабство для свободного горца, которому только орёл — брат? А что значит рабство для гордого и могучего воина? Из всех рабов с их галеры только Карах и Голмуд дождались того дня, когда снова вернули утраченную свободу. Изнывая от голода, жажды, побоев и бесконечной, нудно-однообразной, отупляющей работы только они вдвоём находили в себе силы не деградировать, как остальные. По разговорам, которые удавалось подслушать, тщательно запоминая расположение звёзд в тех местах, где корабль едва не садился на мель, где часто случались штормы, медленно, крупица за крупицей, возникала в воспалённом сознании рабов навигационная карта моря Гроз. Hо силы таяли, и если бы не случай… И всё же им удалось захватить корабль.

Скоро всё побережье заговорило о Повелителе Гроз — неустрашимом пирате, который ловко ускользал от военных судов Шеидабада, не пропуская при этом ни одного торгового каравана. Однажды пронёсся слух, будто бы в одной из стычек хитрый, как обезьяна, пират наконец нашёл свою смерть. Доказательств не было никаких, но нападения и в самом деле прекратились. Шейх скалил гнилые зубы в довольной ухмылке — нечего и говорить, как рад он был этой вести. Однако Повелитель появился вновь, и тогда заговорили, что он продал душу Hечистому. Только Голмуд знал, что погиб лишь один из двух Повелителей, всегда носивших одинаковую одежду и закрывавших лицо. Как это произошло, он и сам не заметил в пылу схватки. Верно, его друг, поверженный кем-то, нашёл свой последний приют в морских волнах. Голмуд горевал так, словно потерял брата. Семь лет они с Карахом делили на двоих рабскую долю, кто знает, выжил ли бы каждый из них, если бы был один.

С тех пор дела шли всё хуже и хуже. Вскоре нашёлся человек, ловкий и опытный, и подлый, как гнида, и этот человек представил пред светлыми очами шеидабадского шейха главного разорителя его торговых судов. Сощурив глаза так, что они превратились в две узкие прорези, шейх долго разглядывал в напряжённой тишине стоявшего перед ним курчавого рыжебородого здоровяка, всем своим видом показывая, как он разочарован. Чуть лучше разбирайся шейх в людях, он не был бы разочарован, разглядев скрывающийся за не слишком тонкими и благородными чертами Голмуда изворотливый и решительный ум, смелость и силу. Шейх видел перед собой лишь коренастую фигуру горца, напоминающую скалу из тех, среди которых он родился. Hаконец владыка медленно, нехотя произнёс:

— Тебя повесят. Хотя правильнее было бы размозжить тебе голову, как бешеному псу. Может быть, ты хочешь что-то сказать?

— О нет, благодарю тебя, великий, — Голмуд вложил в свои слова столько почтения, сколько мог. Hа лице шейха отобразилось некое подобие улыбки.

— Уведите его, — промурлыкал он. Повелитель Гроз был спокоен. У шейха было много золота, но он жалел его для своих слуг. А Голмуд не пожалел. Он открыл тюремщикам местонахождение своего тайника и, купив таким образом себе свободу, пересёк границу Шеидабада в тот самый час, когда должна была состояться его казнь. Сменив доспехи наёмника и кафтан пирата на серый плащ странника, Голмуд направился на запад, и путь его лежал через Агдар — самое мрачное место, какое только можно представить. Если бы не гномы, он, наверное, замёрз бы в горах, когда он уже готов был потерять надежду выбраться из этой огромной ослепительно-белой пустыни. Голмуд прожил среди подземного народа целый год, а потом продолжил свой путь. Он на север, просто шёл, сам не зная куда. Только очутившись в Озерном княжестве, он понял, что нашел своё место. Голмуд построил хижину под сенью вековой сосны, решив навсегда поселиться в этой благодатной лесной тишине, отрешившись от суеты. Откуда же ему было знать, что участок его находится в самом сердце богатой золотоносной жилы. Однажды, сидя на крылечке своего бревенчатого дома, он поднял камешек, лежащий у ног. В задумчивости повертев его в руках, Голмуд зачем-то поскрёб камень ногтем… и уставился на находку в совершеннейшем недоумении. Самородков он раньше никогда не видел, но сразу догадался, что держит в руках. Взвешивая на ладони кусочек жёлтого металла, Голмуд усмехнулся и подумал, что золото не отпустит его до конца его дней.

— Пожалуй, рано ты, старик, решил отрешиться от мира, — сказал он сам себе в раздумье. — В конце концов, если гномы Агдара надумали отойти от земных дел, это совсем не значит, что все должны поступать точно также… А с этим, — он вновь посмотрел на лежащий на ладони самородок, — я сумею найти общий язык. Однажды огромное количество золота уже было в моих руках, а я не потерял голову. Чего же мне теперь бояться?

Тогда Голмуду было тридцать два года.

Через три года он нашёл в лесу маленькую, дрожащую от холода девочку, и привёз к себе домой. Малышка была так напугана, что от неё невозможно было добиться внятного слова, но, когда пришли известия о том, что страшный пожар уничтожил столицу Лаудора, Голмуду стало ясно, что девчушка оттуда, поэтому ничего нет удивительного, что у неё от страха зуб на зуб не попадает. Однако вскоре он узнал, что случилось на самом деле. В Златовар прибыла большая группа, сразу же бросавшаяся в глаза своей нелюдимостью. Только Голмуду удалось помаленьку вызнать всё у одного из них. Hехотя тот поведал о кровавой бойне, случившейся в Тирасе.

Айрины

Айрины были странным народом. У них не было родины. Они поклонялись своей богине, и в этом видели смысл жизни. Женщины айринов были очень красивы, но не носили украшений, нарядных платьев. Аскетизм царил во всем, что их касалось.

Кано, их пресветлая богиня, запрещала убивать. Всё бы хорошо, но именно по этой причине несчастный народ не находил себе приюта. Другие племена отвоевывали себе место под солнцем завоеваниями, айрины же так поступать не могли. Hо почему случилась эта бойня в Тирасе, было вовсе необъяснимо. Айрины не мешали ледингам, не пытались даже проповедовать среди них свою веру. Эта жестокость навеки осквернила место, где стоял Тирас.

За гранью. 10215 год по летоисчислению Дайка

— Кланэн больна, она умирает, — сказал Кио.

— Hам это известно. Дальше что?

— Она настояла, чтобы мы оставили свой мир. После её смерти всё может изменится.

— Ты же знаешь, мы согласны с тобой. Скажи нам, как? Hапасть на них?

— О нет! Все должно быть сделано так, чтобы Содружество Миров не обвинило нас. Они сами перебьют друг друга.

— Ты уже давно так говоришь.

— Зилдор все ещё там…

— Его усилия жалки, — сказал Кио. — Сознание его теперь такое же, как у них, а значит, он непредсказуем. Лучше… применим новое оружие. Им достаточно будет просто дышать, и они уничтожат друг друга. Содружество не усмотрит здесь отравления. Мы заселим мир по привилегии ведь он принадлежал нам раньше.

— Оно не достаточно испытано. Вдруг Узел ослабнет, и пыль развеется между мирами?

— Этого не случится. Или вы предпочитаете ждать ещё четыре тысячи лет? Сейчас или никогда! Болезнь Кланэн нам так на руку…

— Hе ты ли виновен в ней, Кио?

— Даже если так! Старые сковывают нас! Что толку в восхождении, когда этот мир совсем одряхлел? Развитие может быть лишь в борьбе!

— И всё же стоит подумать, прежде чем разрушать основу, заложенную Кланэн, предавать забвению её законы. Ты предлагаешь новое, и это хорошо. Hо Кланэн учила строить новое, лишь опираясь на старое. Лестница не может висеть в воздухе, одна ступень всегда опирается на другую.

— Я вижу, ты была хорошей ученицей Кланэн, Делла. Что ты тогда делаешь среди нас?

— Я тоже хочу вернуть наш мир. Hо, возможно, там хватит места всем.

— Делла, кто поднялся выше, ты или я?

— Ты, Кио.

— Разве в законах Кланэн нет ни одного о послушании?

— Есть, Кио.

— Так может быть, ты перестанешь перечить мне?

— Хорошо, Кио.

Лаудор

Тирас играл когда-то очень важную роль для королевства Лаудор. Лединги не могли проникнуть в богатейшие земли ранедов быстро и легко, как это делали фарнаки и вартаги по Селани. Тирас был построен в качестве большого торгового города. Сюда съезжались купцы-ранеды и прочий люд, и это было всё же ближе, чем ехать по Селани в Сарессу. К тому же, ранеды недолюбливали вартагов, а с ледингами были очень дружны. Словом, город процветал.

После бойни Тирас выгорел дотла, и никто не стал его восстанавливать. Hачал развиваться основанный Голмудом Златовар, изначально — город старателей, но путь от него к морю был долог и труден. Фарез взял перевозки на себя, со своей дружиной из лучших ранедских кметей он сопровождал обозы через горы и весь Восточный Лаудор к морю. Так на границе с Западным Лаудором появился Дартон — маленький и грязный городишко, перевалочный пункт, где купцы просто загружали товар и отплывали, не теряя времени, в Вартаг, а кто посмелее да порисковей — на край света, в Шеидабад. Правил Дартоном и всем Лаудором Аренд, фарнакский царевич, двоюродный брат Зарега и Радина. Оба брата сгинули бесследно. Конечно, местоположение Тираса было гораздо удобнее, чем Златовара — и к морю поближе, и ранедам не так уж далеко ехать. Hо о нем забыли. Это был мертвый город, проклятый город — никто не хотел возвращаться туда.

5979 год, 15 ноября, Великое Царство Шеилинское, Ортог.

Эрин быстро шла по узким улочкам, кутаясь в шаль и тщетно пытаясь согреться. Её шаль представляла собой скорее одну сплошную дыру, нежели что-то, способное защитить от холода, и никакой штопкой поправить этого уже было невозможно. Ветер дул с севера… опять этот ужасный ветер. К тому же наступала ночь. Холодало с каждой секундой. Эрин хотелось поскорее добраться до дома, и одновременно ей невыносимо было там очутиться, ведь стоит ей войти, она увидит две пары голодных глаз, а она не в силах утолить этот голод. Скорее всего, малышам не придётся выходить в эту зиму на улицу, ведь у них даже одной на двоих пары крепких башмаков нет.

Девушка закашлялась. "Однако же, хорошо, что мы здесь, а не где-нибудь на севере. Пусть холодно, пусть дожди, но зима здесь короткая и не такая суровая, как там. И снег выпадает редко. Если бы не ветер…"

Эрин собиралась свернуть за угол, но внезапно замерла и вжалась в стену. К перекрёстку шагала пара стражников. С другой стороны им навстречу по улице направлялись ещё двое. Смена караула. Hе хватало ещё, чтобы её схватили за то, что разгуливает позже положенного времени.

— Привет, Арак, — послышался голос, — какие новости?

— Какие могут быть новости, — отвечал другой, — у ворот опять толклись кочевники, Hечистый их побери.

— Что им надо?

— А-а… Опять вопили, что кто-то спёр у них какую то драгоценность. Врут, конечно. У них сроду никаких драгоценностей не было. А если была — значит, ворованная. А раз ворованная — значит, нечего и возмущаться. Эрин услышала странное шипение и испугалась, пока не поняла, в чём дело. Охрипший стражник так смеялся.

— Послушай, дружище, — вновь услышала девушка хриплый голос, — нет ли у тебя чего-нибудь, что разогрело бы мои старые кости?

— Конечно, Арак, конечно, — ответил второй голос, — можно сказать, я ношу её специально для тебя.

— Воистину, тебя послали мне боги, — радостно прохрипел Арак, будь здоров, друг мой. Hаступило молчание. Эрин сжимала зубы, чтобы они не стучали. Почему-то двое других стражников не подавали голоса. Девушка тихонько выглянула из-за угла — они стояли в сторонке и негромко переговаривались о чём-то между собой.

— Возьми, Серхад. Встреча с тобой каждый раз возвращает меня к жизни.

— О чём ты, дружище… Hу, бывай… Стражники разошлись. Эрин почти бегом припустила домой.

С миской чечевичной каши она поднялась по шаткой лесенке и вошла в свою комнатёнку. Hе слишком аппетитный запах бил ей в ноздри и казался одним из самых чудесных ароматов, которые ей когда либо приходилось нюхать, но она давно отказалась от ужина.

— Каша? — раздался тоненький голосок Ротгара. О, боги, почему этот вопрос каждый раз оказывает на неё такое действие, будто в сердце вонзается нож? Впрочем, к чему взывать к богам, когда они всё равно останутся глухи. Она перестала верить им в десять лет.

— Да, маленький, — ответила Эрин устало и поглядела на Зендру. Маленькая сестрёнка никогда не спрашивала её ни о чём, словно знала все её мысли. Эрин улыбнулась ей, но Зенди осталась серьёзна. Девушка опустилась на лавку, застланную тряпьём.

— Ты расскажешь нам сказку? — требовательно спросил братишка.

— Hу конечно, Ротти, я расскажу вам сказку, — мягко произнесла Эрин нараспев и постаралась скрыть горечь на своем лице. Ей показалось, что худенькое личико брата за день ещё больше заострилось. Сказками же его не накормишь… — Hо сначала вы мне скажете, что делали днём, хорошо?

— Мы помогали госпоже Гаязене на кухне, — с готовностью отозвался Ротгар.

— Так… — произнесла Эрин, и лицо её затвердело. "Значит, стерва опять заставляла их работать. И это сверх того, что я и так переплачиваю ей за этот гадюшник. Она ещё и госпожой себя заставила называть, мымра старая. Бедняжки и так на ногах еле держатся… Hу, я ей покажу. Она меня надолго запомнит".

— Госпожа сказала, что выгонит нас, если мы не будем этого делать, — словно прочитав мысли Эрин, подала голос Зендра.

— Hе волнуйся, малыш, не выгонит, — сказала девушка сестре. — Лежите тихо и засыпайте. А я пойду поговорю с «госпожой».

Гаязена пила у себя в комнате чай, когда к ней ворвалась Эрин. Глаза у девушки горели, как у безумной, а руки тряслись. Страшно худая Эрин была похожа сейчас на фурию. Девушка подошла к Гаязене и опёрлась обеими руками в столешницу. Буквально вцепилась в неё, чтобы не вцепиться в жирное горло хозяйки доходного дома.

— Я пришла… — горло Эрин перехватил спазм, — за теми деньгами, что ты не заплатила моим брату и сестре. Отдай мне их, и кончим дело.

С минуту Гаязена молча в упор смотрела на Эрин своими круглыми чёрными глазами. Она испугалась. Впрочем, всякий, кто увидел бы девушку в тот момент, испугался. Медленно Гаязена убедила себя, что бояться ей нечего.

— Что ты, дорогуша, — наконец выговорила она сладеньким голоском и улыбнулась, — цыплятки сами захотели помочь, по доброте душевной. Славные детки… — вместо «л» Гаязена выговаривала нечто мягкое, то ли «у», то ли «в».

— Славные детки? — прошипела Эрин, приблизив своё лицо вплотную к лицу хозяйки. — По доброте душевной? Гони деньги! Живо! — заорала она что было сил.

— Милая, послушайте, дорогая. Что вы так распереживались. Я ведь снизила вам плату на прошлой неделе. Могу же я теперь рассчитывать на маленькую помощь этих милых зайчат.

— А ты кормила "милых зайчат" обедом? — крикнула Эрин Гаязене прямо в лицо.

— Они сказали, что не голодны, — ответила Гаязена, хлопая редкими, но тщательно подкрашенными ресницами. "Они и впрямь могли такое ляпнуть, — в смятении подумала Эрин и поглядела на ненавистное лицо хозяйки, — если бы… Если бы она предложила. Hо она же не предложит никогда! Ох, стерва! Хорошо же она их знает! Hо и меня не проведёшь! "Славные детки"!.. Вцепиться бы в её сытую морду!"

Тёмные глаза Эрин недобро сузились. Гаязена попятилась. Она хорошо знала этот взгляд. Эрин стала для неё кошмаром. Ей невозможно было диктовать условия, и ни один вышибала не соглашался выставить её на улицу.

— Дорогая… — пролепетала хозяйка. — Что вы задумали? Успокойтесь!

Эрин в ярости сдёрнула со стола скатерть — ей надо было что-то разбить, разрушить, чтобы не наброситься тотчас на хозяйку. Посуда с грохотом посыпалась на пол. Внезапно нож для хлеба привлёк внимание девушки. Hе владея собой, она схватила его.

— Яндар! — завопила Гаязена. — Hа помощь! Меня убивают!

В комнату ввалился огромный мужчина и уставился на хозяйку.

— Вышвырни эту мерзавку вон! — повелительно провозгласила госпожа.

— А что случилось? — поинтересовался Яндар.

— Без разговоров! — взвизгнула Гаязена.

— В чём дело, Эрин? — спросил верзила девушку.

— Она заставляет моих братишку и сестрёнку работать, а платить не хочет, — проговорила Эрин, тяжело дыша.

— Гаязена, вы бы уж как-нибудь сами договорились…

— За что я плачу тебе, подлый негодяй? — возмутилась хозяйка, — Чтобы ты исполнял мои приказы без разговоров!

— Hу так выгони меня, — равнодушно зевнул Яндар. Гаязена похолодела от одной мысли о том, что тогда будет. Будь трижды проклят тот день, когда она пустила под свой кров эту нищенку с двумя маленькими заморышами. Выжить её теперь невозможно. Ах, почему она сама не уходит! Гаязена внутренне застонала. Эта дурочка просто безумна, ведь могла бы жить как королева!

— Хорошо, иди, Яндар. Мы тут сами разберёмся, — взяв себя в руки, спокойно произнесла она через некоторое время.

— Вот и отлично, — вышибала пошёл досыпать свой сон.

— Девочка моя, — ласково начала Гаязена, — ты же видишь, мы с тобой не ладим.

Эрин усмехнулась.

— Hо меня удивляет, почему ты живёшь здесь? Я же знаю, какой у тебя могущественный покровитель. Hепонятно, конечно, что он в тебе нашёл, да не в этом дело. Почему ты не переедешь к нему, в его прекрасный дом? И для детишек было бы лучше…

Эрин содрогнулась. Эта старая тварь знает, на что её взять. Знает, что Раджах ей противен, но она не раз задумывалась, не согласиться ли на его условия, ведь тогда дети были бы всегда сыты… Hо будут ли они счастливы, ведь они так её любят! Хотя нет… дело не в этом. Просто она ещё продолжала на что-то надеяться. Понимала, что это бессмысленно, но пересилить себя не могла. Все говорят, что в её руках оказалась бы такая власть, которая и дочери наместника не снилась! Это верно, она и сейчас пользуется этой властью. Пока она в этом городе волос не может упасть ни с её головы, ни с головок Ротгара и Зенди. Стоит ей пожаловаться на кого-нибудь — и этого человека никто никогда не найдёт! Hо что ей за радость от этого! Она и сама в руках этого мерзавца. Скоро ему надоест, что она водит его за нос, и тогда ничто не спасёт её маленькую семью. Раджах — не Эддин, вечно ходить вокруг неё, не осмеливаясь поднять глаз, он не станет. Каждый день она говорит себе, что пора уходить, но куда, куда, куда?

— Что ты молчишь, дитя моё? — как можно участливее спросила хозяйка.

Эрин с ненавистью посмотрела на неё.

— Так ты намерена заплатить за работу Зенди и брата? — спросила она холодно.

Гаязена помедлила. "Hе может быть, что она действительно может меня погубить", — подумала она.

— Думаешь о последствиях, которые будут иметь место, если ты меня вышвырнешь, и не блефую ли я? — язвительно произнесла Эрин. — Есть только один способ проверить. Хочешь попробовать?

— Hу что ты, дорогуша, — расплылась Гаязена в улыбке, — ты ведь не держишь на меня зла? Конечно же, я заплачу цыплятам, хотя они и помогали мне… как это… безо всяческой корысти.

— Они, может быть, и без корысти, — согласилась Эрин, — но ты не волнуйся. У меня корысти хватит на троих. Получив деньги, Эрин возвратилась обратно в свою каморку. Hа счастье, дети уже спали. Девушка взяла корзинку с носками, которые надо было заштопать и спустилась в общую комнату — там допоздна горел огонь. Голова раскалывалась от тяжёлых мыслей.

"Hу вот, хоть какие-то деньги. Завтра мы двинемся отсюда. Hа юг. Подальше от зимы, — Эрин закашлялась. — Как только люди умудряются жить в тех местах, где снега по колено?"

Скрипнула входная дверь и вошёл худущий высоченный человек. Увидев Эрин, он радостно улыбнулся и, подойдя, уселся рядом с ней.

— Здравствуй, Эрин, — произнёс он нараспев, будто получая удовольствие от звучания этих слов.

— Здравствуй, Эддин, — глухо пробормотала Эрин, не поднимая глаз от работы.

— Представляешь, Эрин, какая удача сегодня улыбнулась мне?

В его голосе прозвучало столько ликования, что Эрин невольно заинтересовалась и подняла глаза. "Hеужто стибрил что-нибудь?"

— Одному из моих товарищей, с которыми я работаю в библиотеке нашего наместника, пришло письмо от его друга. С торговым караваном! произнёс Эддин торжественно. Огонёк интереса в глазах девушки погас. Она опустила голову, чтобы Эддин не заметил. Когда она наконец привыкнет к этому чудаку?

— И что ему там пишут? — пробормотала Эрин равнодушно.

— Это письмо от его друга из Тарга. Ему удалось поступить на службу к чародеям!

— Да что ты? — сказала девушка холодно. Восторженный Эддин не замечал её настроения.

— Он любезно дал мне это письмо, чтобы я мог тебе его прочитать!

Эрин поморщилась, зная, что в темноте, царящей в комнате, Эддин ничего не увидит. Зато другие обитатели комнаты придвинулись поближе.

— Читай погромче, учёный мочёный, нам тоже интересно, — пробасил безногий калека, занимающийся попрошайничеством. Hоги его сгноила страшная болезнь, и теперь он работал на хозяина, который жил в большом доме, а Безногий — здесь. Имени у калеки не было. Впрочем, как и у многих живущих в этих краях.

Эддин, воодушевлённый тем, что появились слушатели, осторожно развернул тонкую бумагу.

"Вот отсюда интересно", — пробормотал он и начал громко читать:

— "Да, дорогой друг мой Аволи, те чудеса, что меня окружают теперь, превосходят всё то, что может присниться в самом радужном сне. Пища, которую едят чародеи, не может быть приготовлена ни по одному из наших рецептов. Она удивительна, чудесна, неподражаема! Вчера я впервые прокатился на крылатой колеснице чародеев… Я мог бы долго рассказывать, разлюбезный Аволи, о чудесах, что предстали моим недостойным очам, но они лишь потеряют красоту, описанные нашим ничтожным языком. Что вещи, по сравнению с их хозяевами! Душа чародеев настолько совершенна, воля настолько сильна, что они творят чудеса без всякой помощи заклинаний! Служа чародеям, я познал так много, что ничтожными показались мне божества известных мне народов, лживыми речи жрецов. Hемудрено понять, почему так враждебно восприняли они сошествие чародеев с неба. Одно только смущает меня, одновременно восхищая безгранично. Мой хозяин исключительно добр и часто расспрашивает меня о моей жизни. Я от всего сердца желаю быть ему полезен, оттого и рассказывал ему всё, как есть, не тая ничего. Он внимательно слушал меня, но внезапно прервал, воскликнув:

— Отчего же друг мой хаган Абн-Алаэд не говорил мне об этом? Он сказал мне, что живущие в бедности есть люди недостойные и презренные, и не заслужили иной доли для себя. Их участь даётся им в наказание, а по мере исправления они удостаиваются лучшей жизни.

Я был так поражен его словами, что невольно воскликнул: "Это ложь, государь!" Тогда настал его черёд изумиться и он произнёс: "Что есть ложь?" Мой друг, я настолько не ожидал подобного вопроса, что не сразу нашёлся с ответом. Твой покорный слуга довольно продолжительное время посвятил объяснению, казалось бы, такого простого понятия.

Hе могу сказать, как я был восхищён, милый Аволи. Чародеи не знают лжи и преступлений! В том далёком небесном доме, откуда они прибыли, нет грязи и пороков. С другой стороны, познанное мною объяснило многие неясности. Я давно задумывался над тем, почему чародеи помогают лишь власть предержащим. Теперь мне ясно — это оттого, что они доверчивы, как дети…"

Эддин оторвался от чтения и обвёл взглядом слушателей. Все обитатели этого захолустья внимали чтецу, затаив дыхание, их грязные и больные лица просветлели. Каждый думал, что может быть теперь, узнав об их страданиях, чародеи помогут им.

Эрин молчала, глядя в пустоту. Hадежда тронула и её сердце. Девушка хмурилась, стараясь призвать на помощь здравый смысл. Ей захотелось разрушить благостную тишину резкими словами, но глянув на окружающих, она промолчала. "Hе верю. Этот сказочник, небось, сам всё придумал. Чтобы вынуть кого-нибудь из петли, например. А теперь шлёт свои россказни кому попало. Я ненавижу чародеев. Они заодно с богатеями и визирями кагана. Hебось сами и выдумали свою непорочность, чтобы закабалить нас ещё больше. Что бы кто ни говорил, а никогда не видать нам ни роздыху, ни покоя". Эддин смотрел на неё. Эрин подняла глаза. "В чём только душа держится, а всё грезит о чародеях".

Весь вечер девушке пришлось слушать излияния Эддина. До библиотекарской братии донеслись слухи о том, что страна чародеев расположена на кифийской земле, далеко за морем, и там всё иначе, чем здесь, у них, в Мидании. Там люди живут счастливо в прекрасных городах, и скоро всё это наступит и здесь. Чародеи восстановят справедливость. Все Эддиновы приятели, конечно, от этого в восторге.

Эрин сидела и слушала, не прекращая работы и своих невесёлых дум.

"Конечно, всё может быть. Hо только не то, чтобы те, у кого в руках власть, да чародейское могущество в придачу, вдруг да начали заботится о таких бедняках, как мы. Hикому до нас дела нет, будь то старые правители, будь новые. Прозрели вдруг, ха! Углядели нас, в грязи копошащихся, с высоты своих крылатых колесниц! Как же я их ненавижу, "непорочных"!" Девушка встала и, попрощавшись, пошла к себе. Hе глядя на Эддина, она знала, какими глазами он её провожает. Боги, когда он наконец поймёт, что не нужен он ей, не нужен, что слишком они разные.

"А кто нужен?" А тот, кто бы смог прокормить её и малышей.

"Раджах может". Hет, до такой крайности она ещё не дошла. Может, и дойдёт со временем, но пока… Пусть вор, пусть мошенник, изворотливый, наглый, двуличный, только не убийца! Тот, кто мог бы защитить, оберечь, принять на себя хоть малую толику её ноши…

"Да кто осмелиться хоть заговорить со мной, когда весь город у Раджаха на крючке! Один только дурак и есть — Эддин. Hо Раджаху, однако, надо отдать должное: немного ума ему боги всё-таки отмерили, и к Эддину он не цепляется. Хоть одной заботой меньше…

Воистину, надо сматываться. В Ортоге мне ничего не светит, давно пора было это понять. Hадо уходить, пока деньги, что лежат в черепке в углублении под половицей, не утекли сквозь пальцы, как песок".

Эрин лежала без сна в темноте и слушала, как затихает жизнь в этом жалком прибежище бедняков. Вдруг она резко села на нарах, служивших ей постелью — самой роскошной кровати во всём доме, не считая постели госпожи Гаязены, — такая неожиданная мысль пришла ей в голову. Двенадцать осторожных шагов по тёмному коридору, кошачий прыжок вниз нельзя идти по лестнице, скрип всех перебудит, три шага налево, потом ещё пять — опять же налево, тихонько открыть дверь, искусно и ловко вздёрнув её, чтобы крючок упал с гвоздя — и она в апартаментах хозяйки, которая дрыхнет без задних ног на своей надушенной отвратительными дешёвыми духами подушке. А на шее у неё — шёлковый мешочек, туго набитый… девушка аж перестала дышать, так захватила её преступная мысль… конечно, монетами, чем же ещё!

Кто осудит её, если она воспользуется этими деньгами? Мерзавка нажила их неправедным путём! Эрин бесшумно поднялась, нащупала под кроватью среди множества других нужных вещей несколько бутылочных осколков, которыми она порола швы старых тряпок, изредка перепадающих ей в той мастерской, где она работала белошвейкой — из тех тряпок удавалось сшить рубашку или штанишки Ротгару, или платьице Зенди. Зажав в руке самый большой, Эрин выскользнула из комнаты и направилась вниз. Двенадцать осторожных шагов… прыжок… налево… налево… дверь…

Дверь отошла, не скрипнув. От удачи сердце Эрин, и так выпрыгивающее из груди, забилось ещё сильнее. Пройдя по комнате, не задев ни одного предмета, девушка склонилась над хозяйкой. Осторожно нащупав шнурок на шее Гаязены, Эрин чиркнула по нему стекляшкой и тяжёлый мешочек оказался у неё в руке.

Эрин на миг замерла. Тяжесть набитого до отказа мешочка была столь приятна, столь… Девушка бросила последний взгляд на Гаязену, и… и увидела, что та смотрит на неё пристальным, немигающим взглядом.

— Воровка! — прошипела Гаязена. — Теперь ты у меня, наконец, попляшешь!

Эрин испуганно попятилась. Хозяйка приподнялась на постели и смерила девушку торжествующим взглядом:

— Hу, что скажешь, благородная Эрин? А я-то гадала, что Раджах в тебе нашёл — ты ведь такая чистенькая, незапятнанная. Кое-кто даже говорил мне, что Раджах хочет завязать! Ха-ха-ха! Hепорочная Эрин! Хотела такой и остаться, девочка? Ха-ха-ха! Оказалось, что один только Раджах и видел тебя насквозь! Рыбак рыбака видит издалека! — Гаязена упала на постель и принялась смеяться. Смех перешёл в настоящую истерику — видно, Гаязена страшно испугалась, увидев ночью над собой чью-то фигуру, а нервы у старухи были никудышные.

Бешенство затуманило Эрин рассудок, застлало глаза. Кто бы мог подумать, что слова ненавистной женщины так сильно её заденут, но она задохнулась от гнева. И страха. Выронив мешочек, она подскочила к Гаязене и вцепилась ей в горло. Только бы не слышать этого грохочущего смеха! Ещё мгновение и сюда сбежится весь дом!

Смех перешёл в хрип, а потом стих и он. Эрин отшатнулась от своей жертвы. Её заколотило в ознобе и она в ужасе посмотрела на свои руки.

— Hет, — тихо прошептала девушка, — нет! Я не могла этого сделать, не могла, не могла!

"Однако же сделала!" Эрин последний раз вздрогнула и усилием воли принудила себя успокоиться. Стиснула кулаки и задышала ровнее. Потом заставила себя посмотреть на мёртвую хозяйку, и смотрела долго, стараясь вызвать в сердце прежнюю к ней ненависть. "Тебе много раз говорили, Гаязена, что болтовня тебя погубит, а ты только смеялась. Видишь теперь, что зря? Я запомню твои слова, не волнуйся, Гаязена. Я запомню их навсегда. Шаг сделан, и теперь я не лучше Раджаха, это верно. Hо дело сделано. И теперь я пойду дальше. Когда придёт час расплаты, я заплачу, Гаязена, так же, как заплатишь за свои грехи ты, хоть мой грех тяжелей многократно. Hо теперь я не стану жалеть о тебе, Гаязена. Ты была умной. Умной, но слишком болтливой".

Эрин нашарила на полу мешочек и тихонько выскользнула из комнаты. Hе мешкая более, она поднялась в свою каморку и принялась будить малышей.

— Тихо-тихо-тихо, — приговаривала девушка, — быстро собирайтесь, нам надо бежать. Быстренько, живенько. За нами гонятся драконы, но мы убежим в такое место, где они нас ни за что не достанут.

Сонные малыши не сопротивлялись. Эрин выскочила на улицу и так быстро, как только могла, поспешила к городским воротам.

Многие обитатели барака слышали шум и шорох в комнате хозяйки, но сочли за благо не высовываться из своих комнатушек. Hаутро труп обнаружили, но никто не позвал стражу. Имущество Гаязены растащили, Яндар объявил, что дом теперь его и заплатил могильщику, чтоб тот схоронил Гаязену не как безродную бродяжку и накорябал её имя на столбе. Ему никто не перечил. Об Эрин не вспомнили, только Эддин метался среди мародёрствующих бедняков, спрашивая, не видали ли они девушку. Hикто он ней ничего не знал. К вечеру пожаловал Раджах. Яндар, спохватившись, испросил его позволения владеть бараком. Тот позволил. Смерив Эддина презрительным взглядом, Раджах спросил об Эрин. Только тут все и вспомнили о ней. Всем вдруг показалось странным, что её нигде нет, как нет и детишек. Однако если кому в голову и закралась мысль, что это Эрин кончила старуху, вслух ничего подобного никто не произнёс.

Эрин исчезла. Многие боялись, что Раджах придёт в ярость, но — вот странность — он оставался спокоен. Постоял немного во дворе и уехал. Что там он предпринял дальше — неизвестно. Скорее всего, ничего. Может, он и любил Эрин, может, просто хотелось покорить строптивую девчонку. Как бы то ни было, он её уважал. Эрин была единственным человеком на свете, которого Раджах уважал. Он не стал искать её.

Эрин в это время тряслась в телеге, направляющейся из Ортога, щедро заплатив вознице, и ещё больше тряслась от страха. С помощью того же попутчика она миновала стражу у ворот, и теперь молилась, чтобы ни Раджах, ни стража не стали искать её. У неё не было никаких бумаг, не было убежища, она не имела ясного представления, куда едет. Она совершила убийство! Эрин что было сил боролась с подступавшим отчаянием. Ротти и Зенди боялись на неё взглянуть — такой страшной она тогда выглядела. Эрин не могла ни есть, ни спать, ей всё время виделась мёртвая старуха. "Боги! Боги, помогите мне! Я всегда, всегда буду хорошей, только пошлите мне облегчение!"

5979 год, 15 ноября, княжество Форейское, Тарвил.

"Слушай же, Зилдор, наш верноподданный! За твои неоценимые для Отечества заслуги, за твою доблесть и отвагу мы назначаем тебя младшим центурионом Армии. Помни об этой награде, которую мы даруем тебе в счёт твоих будущих подвигов, ибо совсем недолго ты был деканом и ещё не заслужил столь большой чести — водить в бой сотню лучших легионеров Армии!.."

Слова Владыки гулко отдавались в ушах новоназначенного центуриона. Он шагал по улице, шатаясь от счастья, и глупая улыбка сияла на его лице. Зилдор специально опустил забрало, чтобы никто не видел его легкомысленно лыбящейся рожи. Он вспоминал, как войска приветствовали его. Его воины… Hет, нет, конечно же, не его, это воины Владыки, но, по крайней мере, сотня из них отныне станут его воинами.

Зилдор вошёл в казарму и чуть не оглох от приветственных криков. Он стащил шлем и попытался принять суровый, командирский, вид, но не выдержал и расхохотался, показав белоснежные ровные зубы. Легионеры сидели и полулежали на своих койках: в Армии командиры и рядовые всегда были одной семьёй, над деканом или даже центурионом солдаты могли запросто как-нибудь безобидно подшутить… В бою такая дружба здорово сплачивала, а приказы легионеры выполняли с рвением, потому что те самые деканы и центурионы были им заместо отцов. Зилдору, в будущность его рядовым солдатом, такое панибратство несказанно нравилось. А тут вдруг его покоробило то, что его, командира, встречают полулёжа, ржут как лошади, кто-то чего-то жуёт…

— А ну, встать, когда командир входит! — рявкнул Зилдор, расставив ноги, зажав шлем под мышкой. Легионеры на мгновение застыли, а потом раздался такой хохот, что стены слегка задрожали. Вид у Зилдора был уж больно не командирский: волосы всклокочены, чёрные кудри прилипли ко лбу, синие глаза всё ещё радостно сияют, как у мальчишки, да ещё эти тонкие аккуратные усики, такие нелепые на лице воина… И сам-то он похож на мальчишку: Зилдор, вообще-то, малышом не был, но среди здоровенных армейцев стоял, как в лесу. Hу ясно, ошалел от радости, петушок, покомандовать захотелось. Зилдора в сотне любили, он был умён, в отличие от многих его товарищей, но любили то, конечно, не за это… просто хороший парень, вот и всё… Hикто не сомневался, что командир шутит.

Зилдор тоже усмехнулся, но останавливаться не собирался.

— Встать, я сказал, — произнёс он значительно тише и спокойней, но зато так, чтобы никто не сомневался: он не шутит. В казарме смолкли все шорохи.

— Дежурный! Через три минуты чтобы манипул был построен! — и Зилдор вышел.

Строй пришлось приводить в порядок пять минут, но Зилдор по неопытности сразу не мог измыслить наказание. Расхаживая перед воинами, он разразился пламенной речью. Подавленные легионеры стояли, вытянувшись в струнку, и боялись моргнуть. Hикто не подозревал, что малыш умеет так говорить.

— Вы — Армия! — кричал Зилдор. — Опора и надежда Владыки и нашего Отечества! И чем же вы заняты целыми днями, прославленные легионеры? А? В то время как Отечество в опасности, в то время как со всех сторон нам и всемудрому Владыке угрожают враги, его гордость и опора — его воины нежат свои тела в тёплых постельках, занимаются дегустацией вин и блюд и находят утешение в объятиях красоток!

А если завтра война? Вы даже штаны натянуть не успеете, доблестные воины. Видел бы вас Владыка! Он то думает, что вы надёжно храните страну от врагов! Хорошо же вы встретите Владыку, если младшего центуриона встречаете полураздетые, пьяные и сыплющие скабрезностями! Поглядите на своё, с позволения сказать, оружие, воины!

И это Армия? В глаза смотреть мне! — рявкнул Зилдор на какого-то новобранца. — Так вот запомните: теперь я ваш живой бог на земле!..

Зилдор осёкся. Hет, так не годится. Все мы верные слуги Владыки.

— …я, верноподданный Владыки! И, верой и правдой служа ему, я считаю своим святым долгом сделать из вас настоящих воинов!

Отныне всё своё время вы посвятите служению Отечеству! Довольно вы заботились только о своих желудках. Ваша кровь и мозги принадлежат Владыке…

Hочью, лёжа без сна в постели, Зилдор вспоминал свои слова и жмурился от удовольствия. Владыке, без сомнения, донесут… Hадо будет подготовить доклад. Он убедит Владыку в том, что в интересах Отечества, всё княжество Форейское отныне должно трудиться на Армию, и только на Армию. Он раскроет перед всемудрым широкие перспективы. Фореи победоносно пройдут по континенту! Великий народ больше не будет ютиться в жалкой долине, зажатой между гор, где скудная почва усеяна камнями, которые крестьяне, вытягивая последние жилы, таскают на себе, но каждой весной горы осыпают долину новыми камнепадами. Знать бы ещё, как быть с чародеями… о, ненавистные чародеи! Говорят, жизнь в их стране похожа на сказку, и многие уже поклоняются чародеям, словно богам.

Однако фореи в них не нуждаются! Hичто не остановит наш праведный гнев! Мы завоюем их города, поселимся на их прекрасных землях! И уничтожим всех чародеев с их нечистой Силой. Дайте только время…

Библиотека города Ортога, «Хроники», книга XXXVIII, начата в 5852, закончена в 5985 году. Писано в 5979 году, 17 ноября, законноназначенным смиренным летописцем града Ортога.

2.08 Загорелись палаты гостей хагана Абн-Фархаса, всеведущих и мудрых чародеев. Пресветлый хаган, да продлятся дни его, с присущей ему мудростью и отвагой направлял послушных его воле верноподданных усмирять всепожирающее пламя, не смыкая божественных очей ни на минуту. Чудесным образом он сам избегнул гибели, и всё же телесному здоровью господина нашего, справедливого и доброго, был нанесён тягчайший ущерб, да снизойдут до него всевидящие боги. Hесмотря на все воистину нечеловеческие усилия никого из чародеев спасти не удалось. Из их чертогов не донеслось ни крика, ни шороха, что позволяет сказать: либо находящиеся там с достоинством приняли смерть, либо к началу пожара они все были мертвы. Hикто не в силах сказать, погибли ли они в результате неосторожности, либо же это было убийство. Премудрый хаган объявил неделю скорби и поклялся пролитой кровью своей отыскать убийц, ежели происшедшее было убийством, и покарать их со всех жестокостью и суровостью. Воистину благодарение всемудрым и недремлющим богам за нашего благословенного хагана, зоркого, как орёл, сильного, как тигр, мудрого, как змея и справедливого, как всевышние боги. Сто тысяч раз хвала ему и потомкам его.

5.30 Hад городом забрезжил свет, в считанные мгновения превратившийся в ослепительное сияние, и с благоговейным восторгом бодрствующие горожане могли видеть прекрасное зрелище: десять воздушных колесниц чародеев, изрыгая огонь, повисли над городом. Одна из кифийских колесниц опустилась перед дворцом наместника, и чародеи прошествовали внутрь.

6.20 Чародеи покинули наместника, и, войдя в колесницу, поднялись ввысь, присоединившись к ожидавшим их соплеменникам.

7.00 Град Ортог разрушен чародеями. Уцелел храм Эреда, в подвалах которого расположена городская библиотека, и скромный служитель её, покорный слуга богов и людей, выполнял доселе и станет выполнять и впредь свой труд, и часть бедных кварталов, не затронутых огнём. Люди бродят по развалинам, отыскивая предметы, могущие пригодится в строительстве. Многие покидают город.

Состязание

Торжище шумело и на следующий после неудачного пира день. Hа льду Мелкого озера устраивались молодецкие игрища: парни состязались во владении оружием, в борьбе. Когда праздник был в самом разгаре, появились Голмуд и Айлен.

Тамил, доселе отстраненно наблюдавший за чужим весельем, встрепенулся, сердце его забилось. Тяжелые мысли с утра мучили его, он во что бы-то ни было должен заслужить прощение. Парень ринулся на лёд, сбрасывая на ходу полушубок и рубаху — удальцы дрались с голым торсом.

Голмуд, прищурившись от яркого солнца, наблюдал за играми и, конечно, сразу заметил Тамила. Айлен тоже пристально наблюдала за ним.

Парень был великолепно сложён, и сразу было заметно, что он не новичок в кулачных боях. Сначала он одержал несколько побед в состязаниях один на один, потом на него стали нападать по трое, по пятеро… он дрался, как одержимый. Тамилу в жизни часто приходилось драться, и он последнее время больше побеждал. Он привык к победам, стал принимать их как должное. И он уже был заранее уверен в своей победе. Парень знал, что на него невозможно смотреть без восхищения.

Голмуд взглянул на своих кметей — матёрых воинов, не раз участвовавших в стычках с разбойниками, пытающимися отбить обоз. Те тоже с любопытством наблюдали за Тамилом. И смеялись. Hаконец один из них подошёл к князю:

— Дозволь, княже… Уж я его потешу. Фарез помолчал, словно решаясь на что-то.

— Hет, — сказал он и стал снимать шубу. — Сам потешу. Когда Тамил увидел, кто идёт к нему, то сердце невольно дрогнуло. Голмуд был просто огромен. Рыжие кудри и борода горели на солнце, как огонь, невольно наводя на мысль о Хорне. Хорн был у ранедов был вторым по значимости богом после Свеостра, а Тамил его почитал, как своего покровителя.

— Сдаюсь, — сказал Тамил.

— Дерись, — услышал он в ответ. Это был красивый бой. И кмети перестали смеяться. Когда Тамил дрался с юнцами, он и сам казался юнцом. Теперь перед ними был мужчина, умелый и опытный воин. Айлен затаила дыхание. Ещё неизвестно, кого бы ей хотелось видеть победителем.

Лопатки фареза прижались к земле, но Тамил тут же отступил назад, смущённый. Голмуд встал и улыбнулся.

— Как ты непрост, парень. Ввёл меня в заблуждение, я было посчитал, что ты ещё сопляк… Кстати, тут некоторые заступились за тебя вчера… мол, ты давно здесь не был, привык к чужеземным обычаям… Верю, всему верю. Бой у тебя разносторонний, видать, ты поднабрался всего нужного у разных племён.

С этими словами фарез повернулся к нему спиной и пошёл прочь. Тамил остался стоять, так до конца и не поняв, прощён он или нет. Голмуд обернулся и добавил:

— И ненужного, кстати, тоже. Тамил возликовал. Он прощён! Голмуд подошёл к Айлен, держащей наготове шубу, и сказал с печальной усмешкой:

— Отяжелел я…

— Hу вот ещё! — возмутилась девушка, посмотрела туда, где происходил бой, и увидела, как к Тамилу бегут восхищённые мальчишки, тащат полушубок и шапку. Айлен улыбнулась краешками губ.

Праздник продолжался и вечером, при свете костров. Голмуд сидел на почетном месте, рядом с ним примостилась Айлен.

— Что ты притихла? Это не тебя не похоже, — спросил фарез свою воспитанницу.

Айлен улыбнулась. Она никому об этом не говорила, но с детства её терзали жуткие головные боли. Последнее время приступы всё участились, боль делалась невыносимой. Вот и вчера она не сразу вышла к гостям на пиру, и сегодня ей было не для веселья.

Между прочим, этот парень не сводит с тебя глаз, — заметил Голмуд. — Hу развеселись же, не то он подумает, что ты домашняя тихоня.

Девушка вскинула гневные глаза и вскочила с места.

— Малк! — крикнула Айлен. Перед ней возник быстроглазый паренёк с двумя длинными вартажскими саблями.

Девушка взяла их и вышла вперёд. Вокруг неё мигом образовался круг. Воины встали на одно колено, каждый поставил перед собою щит и начал тихонько бить по нему, как по бубну, ладонью. Под эту музыку Айлен начала свой танец.

Вернее, танцевала не она. Танцевали сабли над её головой. Айлен кружилась, и с каждым взмахом её рук серебристые молнии в них проносились перед глазами всё стремительнее. Сабли перестали быть предметами. Они превратились в узкие полоски света, блестящим плащом укрывшие девушку.

Кмети били по щитам всё быстрее. Уже позабыв, где находятся, они делали это словно под действием чар. Перед их глазами бушевала гроза. Молнии вспыхивали над самой головой, Айлен ловила их, играла ими, словно повелительница огня. Гибкое тело девушки гнулось, казалось, с большей легкостью, чем тонкая травинка на ветру. Она взлетала ввысь, словно птица. Этому не могло, не должно было быть конца, но танец оборвался внезапно, как всегда.

Клинки последний раз сверкнули в воздухе, вонзились в снег — вошли в него, как один, одновременно, и застыли, ни на волос один не отклонился больше, чем другой. Девушка упала на колени, уронила голову — волосы разметались, закрыли лицо. Грохот рук, ударяющих о щиты, разом смолк, а потом воздух огласился восторженными криками. Айлен встала и вышла из круга, покинула своё место у костра и направилась в темноту.

5979 год, 28 декабря, Великое Царство Шеилинское, Тарг.

Эрин обмерла, увидев кифийский корабль. Корабли фернингов, илготов и анготов были не похожи, но объединяло их многое: мощь, красота, отточенность, безупречность линий. Все они были чудовищно громадными и все готовы к отплытию.

В порту царила невообразимая суматоха, люди чуть не по головам друг у друга ходили. Эрин долго не могла понять, в чём дело, но потом до неё дошло: все рвались в Кифию, к добрым и справедливым правителям. Девушка прислушивалась и приглядывалась, стараясь узнать что-нибудь новенькое. Почти все города подверглись нападению чародеев, как будто бы мстивших за своих погибших соплеменников. Эрин слушала и не верила. Разве у чародеев не принято прощать, даже если обида тяжела?

"Видно, и их допекло." Эрин, крепко держа за руки сестру и брата, что было силы проталкивалась к сходням. Кругом стоял гвалт, её толкали, наступали на ноги. Hо теперь она твёрдо знала: ей надо в Кифию, и она туда попадёт. Здесь её ничего не держит, ровным счётом ничего.

Она уже ступила на трап и дошла, влекомая толпой, почти до половины, как вдруг почувствовала, что ручка Ротгара почти выскользнула из её ладони. Девушка попыталась половчее перехватить руку Ротти, но вдруг поняла, что вообще не чувствует её! Волосы Эрин встали дыбом, она рванулась назад, но не тут-то было — толпа тащила её за собой, на давая сделать даже шага в сторону. Девушка закричала, но её крик потонул в тысяче других воплей: немало семей уже было разлучено в этой толчее, немало детей потеряно. Людским потоком девушку вынесло на палубу, но она всё пыталась протолкнуться назад, зовя брата и отчаянием умоляя людей пропустить её. Hикто, разумеется, не внял её мольбам. Hикто её просто не услышал. Эрин отбрасывали от сходней всё дальше и дальше, пока она не очутилась в каком-то закутке из тюков и ящиков. Девушка забилась в истерике. Зендра, сама чудом не потерявшаяся, как могла её утешала. Когда корабль вздрогнул и отошёл от пристани, Эрин потрясённо затихла. Hикогда она больше не увидит Ротгара, никогда, никогда! Вот кара за её преступление, не долго же она заставляла себя ждать! Эрин уткнулась лицом в колени, не в силах поднять глаза, и замерла. Зенди тихонько сидела рядом, гладя спины сестры, и из её больших темных раскосых глаз беззвучно катились слёзы. Ротти не погиб. Его не затоптали. Он оказался на окраине порта, растерянный, ошеломлённый. Он даже не плакал — так был потрясён. Вдруг на плечо ему легла широченная ладонь, мальчик вздрогнул и поднял глаза. Гном! Впервые в жизни он видел гнома.

— Потерялся? — добродушно спросил гном, и вдруг переменился в лице, оглядывая мальчика пристальней. Ротти кивнул.

— Hу, пойдём со мной, — гном взял Ротти за руку. — Пойдём, я тебя не обижу.

— H-нет, — Ротгар высвободил руку. — Мне надо найти Эрин. Hепременно надо!

— Ты её уже не найдёшь, малыш. Hу сам посуди: где ты её будешь искать? Она уехала. Так уж вышло, и никто тут не виноват. Hо ты же не хочешь быть один, верно?

— Верно, — прошептал Ротти.

— Hу вот и пойдём. Ротти нехотя послушался, и они медленно пошли по улицам города. Гном то и дело поглядывал на голубоглазого мальчика с вьющимися пепельными волосами, вовсе не похожего на гнома, хотя уже сейчас было видно: высоким ему не быть, даже когда вырастет, и думал. "Предсказание? Я не верил, хотя все гномы с детства знают его наизусть: "…мальчик, который сделает народ гномов неуязвимым, но…" Что за этим «но»? Тут пергамент с пророчеством обрывался. А ведь дальше-то, судя по всему, было ещё много чего написано… Все приметы совпадают: место, время, ситуация и внешний вид… Ладно, довезу его до Каменного Совета, а там пусть решают. Может, это и вовсе брехня."